Текст книги "Лорс рисует афишу"

Автор книги: Ахмет Мальсагов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Кресты на фасаде

Какой грандиозной оказалась предпринятая Лорсом затея с покраской клуба, каким событием в небогатой строительной летописи райцентра она стала! Сколько на нее потребовалось времени и кистей, директорского энтузиазма и берлинской лазури!

Магомет Хасанович, говорят, морщился при утверждении клубной сметы, читая строку: «Окраска масляной краской». Зачем прихорашивать этот сарай? Хлопотно, дорого. Ведь запланировано сооружение Дворца культуры. Однако Лорс настоял. Дворец когда еще будет… Может быть, Лорс просто не знал, куда и как иначе приложить в клубе избыток своих развернувшихся сил. А может быть, в Лорсе проснулось тщеславие человека, призванного руководить. Хеопс оставил после себя бесполезные пирамиды, Яша Покутный – бездействующую карусель. Лорс тоже оставит на земле свой след.

…Три стены Евген окрасил, остался фасад. Но уже и сейчас, если смотреть на выкрашенные стены, Дом культуры необычайно радовал глаз. Парк был чахлый, но как раз вокруг самого здания клуба теснились вековые раскидистые деревья и кусты. Лето вошло в силу, листва стала буйная, сочная, ярко-зеленая. И на этом фоне Дом культуры теперь синел ярко и весело, как кусок чистого неба, который выпилили и вставили в изумрудную раму.

Сельчане норовили сделать крюк, лишь бы полюбоваться этой картиной.

– Ребяты, ребяты, давайте же мне фронт работ! – покрикивал на Лорса, поглаживая усы, Евген.

Лорс, Петя и Вадуд перетащили тяжелые леса к фасаду. Устанавливать их тут было сложно, потому что мешало трехмаршевое высокое крыльцо. Затем полезли сдирать два огромных панно, нарисованных на массивных вертикальных щитах из покривившегося, вздувшегося кровельного железа. Пополз вниз горец, с незапамятных времен красовавшийся среди тыкв и арбузов. Продолжая улыбаться, поползла вниз в обнимку с коровой выцветшая доярка.

Сквозь грохот сбрасываемых на землю щитов раздался удивленный возглас:

– Кресты!

Это крикнул Лорс. На тех местах, где только что висели панно, отчетливо были видны сквозь пыль и паутину восьмиконечные кресты.

– Надо закрасить, – сказал Лорс.

Евген перекрестился и сказал, что быстро не управиться.

– В две кисти поработаем! – оборвал его Лорс. – Грунтовку можно закончить быстро.

– А шпаклевать? Голова!.. Трещины ведь останутся!

– Пусть… Взялись!

Первую покраску – грунтовку – завершили запоздно, уже при луне.

Наутро Лорс чуть свет прибежал посмотреть. Кресты были видны. Конечно, грунтовка и не могла их скрыть.

– Давайте красить, – заторопился Лорс.

– По мокрой грунтовке красить? – удивился Евген. – Краска пузыри пустит. Да и кисть не пойдет, прилипать будет.

Да, Евген прав. Но все погубила какая-то старушонка, гнавшая свою козу. Она полюбовалась сияющей стороной здания, а перед фасадом поморщилась, показывая на кресты:

– Краска-то прежде была поярче. Ишь пробилась. Натуральная! А теперь все химия кругом, одна химия… – и равнодушно пошла дальше, понукая козу.

– Ну, что же раздумываете? – услышал Лорс за своей спиной нетерпеливый голос. – Скорее закрашивайте!

Это был Тлин. Он шел на работу и остановился возле клуба.

– Может быть, незачем так спешить и портить фасад? – заикнулся было Лорс.

– Но вы видите, как реагирует население? Быстрей! Что топчетесь, быстрее закрашивайте!

…Теперь красили уже в четыре кисти: к Евгену и Лорсу подключились Петя и Вадуд. Красили весь день, всю ночь.

Еще не рассвело, когда кончили. Гасли последние звезды. Евген ушел домой, а у ребят не хватило сил. Они закутались в занавес сцены, снятый со шнура из-за побелки в зале, и уснули мертвецким сном…

Первым проснулся Лорс. Он с нехорошим предчувствием выбежал на крыльцо. Но все было в порядке! Кресты закрасились.

Зябко поеживаясь, Лорс ходил по парку и радовался, что всем этим веселым, но таким изнурительным ремонтным заботам пришел конец. Пора браться за саму клубную работу, хватит плотничать и малярничать. Кружковцев по-прежнему мало, да и те разбегаются из-за того, что Лорсу некогда стало ими заниматься. Ватуши чуть было не переметнулся в церковный хор. Аза взялась его стыдить, упрекать в отсталости, но гигант обиделся: «Да что же я, туда из-за религии хотел? Мне петь надо, организм требует. Петь негде! Если голос регулярно не использовать, я словно больной».

Лорс делал на волейбольной площадке разминку, когда подбежал Петя.

– Начальник зовет… – всхлипнул Петя. – Кресты вылезли!

Лорс помчался к клубу. Ровно сияла краска. Никаких крестов на фасаде не было.

– Вы отсюда гляньте, директор. Станьте сбоку, против солнца, – поманил Тлин Лорса.

– Вот так курятина! – подивился Евген, озирая фасад. – Они же, енти кресты, малость утоплены в доску! Хфасонная старинная работа. Ну вроде, как бы сказать, архитектурное излишество. Вот грань себя и оказывает тенью. А перейдет солнце вон на тот бок – кресты мы уже обнаружим только с противоположной позиции… Зловредный хфокус.

– Что же будем делать?

– Хто ж его знаеть… Зашпаклевать энти кресты надо легонько. Сровнять заподлицо с хфасадом. Опосля уж снова покрасить. Только это уже сверх договора пойдет. За особую плату, завклуб!

– Опять на козлы лезть?! – задергался Петя, раздвинул грудью начальников. – Дайте скажу. Прибьем новые панно, вон они в клубе лежат готовые, – и нет крестов!

Тлин топнул худой ногой, прервал Петю и процедил:

– Закрасить!

– Вадуд, Петя! Выкатывайте бочку с белилами, – со злостью приказал Лорс. – Ступки и пестики – на линию огня. Толките мел так, чтобы звон на все село стоял. А то что это за кресты без колокольного перезвона! Верно, товарищ Тлин?

Тлин сумел коснуться губами уха. «Улыбается, что ли?» – попробовал сообразить Лорс. Нет, на улыбку это сегодня не было похоже.

– Закончите с этим безобразием, – показал Тлин худой рукой на простенки, – придете доложить.

– Кто в клуб, а я – в Абзейторг! – сказал Евген и пошел пропустить кружечку пива в закусочную, где торговал Абзы.

Вдали на парковой тропинке показался дородный мужчина в толстовке. Поп Азарий Фомич своей персоной! Говорят, поп когда-то занимался спортом! Он мерно шагал по парку, то и дело останавливаясь потолковать с прохожими.

Азарий Фомич подошел к Лорсу, разводившему белила. В авоське у попа белели бутылки с кефиром и торчал пухлый номер «Литературки». Поздоровавшись и теребя модную, как у геологов, бородку, он сказал:

– Да вы преобразователь, юноша!

– А чего же вы не сказали: «Бог в помощь»? – вежливо, удивился Лорс.

– Хох-хо! Да вы шутник!

Поп оглядел клуб и похвалил:

– А здание радует око. Божий храм, право же, поблек перед вашим храмом. В данном тайме вы ведете один – ноль, юный директор! С вами интересно посоревноваться… Хотя мы с вами… простите суетную терминологию… мы пока еще в разных весовых категориях. – Азарий Фомич макнул палец в белила и растер. – Качество отменное. Говорят, вы обобрали все хозмаги в районе. Не уступите ли килограммчиков пять белил, аналой покрасить?

– Бог подаст, – выразил уверенность Лорс.

– Люди – братья. Скупитесь? Между прочим, кресты-то слегка видны, если вот отсюда смотреть… – лениво позлорадствовал поп, зевая.

– Божье чудо? Сенсация для прихожан?

– Для глупых старушек?! – обиделся Азарий Фомич. – В век космических чудес привораживать паству фокусами? Проникновенным словом проповедей воздействую на прихожан. Красотой песнопений и обрядов!

– Эх, вас бы к нам в клуб на укрепление художественного руководства! – оценивающе посмотрел Лорс на попа. – Проклятая проблема кадров…

Поп макнул палец в олифу, на которой Лорс как раз собрался замешивать мел, и сказал:

– Дрянь олифа. Хотите, чудо предскажу? Залицуете кресты этой шпаклевкой – опять выступят. Олифа-то у вас не льняная, а искусственная: аксоль! Будет желтить. Эх, юноша… Прежние-то избачи-атеисты хоть химию знали, попов пробирками разоблачали. И темперамент бойцовский у них был. Потягаться с такими было интересно. Ну, а вы?! Покрасили вы клуб хорошо. Ну, а что дальше? Дальше вы ничего не умеете!

– Ну-ну! – обидчиво ответил Лорс и добавил в шутку: – Отлучу от Дома культуры без права покаяния.

– Хох-хо! Задиристый вы отрок. Ну, физкультпривет!

И поп удалился, помахивая авоськой.

«Значит, кресты будут желтить? – угрюмо задумался Лорс. – Никакой мистики нет. Поп ее развенчал. Поп – деловой человек, он разбирается в хозяйственных делах и толково рассуждает о клубной работе».

Лорс вздохнул, пошел под тенистое дерево и разлегся на скамейке. «Конечно же, я дилетант, – размышлял он, – маляр-энтузиаст. Месяц занимаюсь только прихорашиванием клуба, закрашиваю кресты. Это нужно. Но что же важнее: фасад клуба или сама клубная работа? Лимоны или ящики из-под лимонов? Азарий Фомич не ухмылялся бы так благодушно, если бы в клубе жизнь била ключом».

Надо работать. Организовывать, говоря языком Азария, проникновенные проповеди, именуемые лекциями. Песнопения, именуемые концертами. А он, Лорс, по существу повесил замок на Дом культуры. Этим малярно-антирелигиозным экспериментам с крестами конца не видать. Они будут продолжаться до тех пор, пока Евген не выкачает всю директорскую смету и не отрастит сверхшикарные усы.

К черту все это! Надо заняться наконец клубной работой. Аминь!

Лорс решительно вскочил.

Петя и Вадуд, стоя на коленях на гранитных плитах крыльца, со звоном толкли мел и с обидой поглядывали на бездельничающего начальника. Лорс пошел к ним. Он посмотрел на сито, в которое Петя и Вадуд перекладывали толченый мел, чтобы просеивать. До чего же оно медленно наполняется!

Хорошо прицелившись ногой, Лорс отработанным футбольным ударом двинул сито в упругий бок. Оно полетело с крыльца, кружась в белом облаке.

Петя посмотрел на Вадуда. Кивнув на начальника, повертел пальцем у виска. Вадуд печальным кивком подтвердил и сказал Пете:

– У меня – тоже…

Однако Лорс довольно-таки четко объяснил, что делать дальше:

– Вытаскивайте новые панно из кладовой и приколачивайте их намертво. Ну, вставайте, вставайте с колен, христиане и мусульмане! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Прекращайте колокольный звон, невольники, прибивайте панно! А потом сразу берите топоры в руки и ломайте козлы. Ремонтная эпопея окончена. Из этих досок вон там будет сооружена первоклассная уборная, а бурьян мы скосим.

Потом Лорс пошел докладывать Тлину о том, что «с безобразием покончено». Заведующий читал газету, старательно подчеркивая некоторые места красным карандашом.

– Я видел в окно, вы разговаривали с каким-то бородачом-стилягой. Кто это? – полюбопытствовал Тлин. – Ваш кружковец?

– Поп.

– Поп, – растерянно повторил Тлин. – Как – поп?!

– Поп. У меня с ним была небольшая деловая дискуссия. Антирелигиозный диспут.

– Я видел только вашу взаимную дружелюбную жестикуляцию, – заметил Тлин и спросил: – Ну, все успели сделать?

– Кресты мы не стали закрашивать еще раз. Повесим панно.

– Я приказал закрасить!

Заведующий вскочил и заметался по кабинету. Полы длинного черного пиджака развевались при каждом повороте Тлина. Потом он остановился и зачастил:

– Ведете беседы с попом, вместо того чтобы выполнять приказания. Я вижу, вы недисциплинированный и незрелый работник, я обязан хотя бы вкратце объяснить вам основные направления антирелигиозной работы, потому что каждый клуб – это очаг атеизма. Я чувствую, что вы не очень подкованы…

Лорс понял, что теперь игра пойдет в одни ворота: Тлин начнет длинно объяснять молодому директору, что к чему. Но ничего, стоит потерпеть. Ведь за это время Петя и Вадуд успеют разобрать леса, прибить панно, и с крестами будет покончено.

Они действительно успели. Однако Петя, любуясь фасадом клуба, высказал горестное предположение:

– Ну, Лорс, придется мне рано или поздно привыкать к новому директору. Тлин – это тебе не Яша! Он не потерпит самостоятельности, а ты все норовишь делать по-своему.

Глава VI. Глупая птица дятел

Подумать только: человек знает ноты!

«Может быть, Петя прав», – думал Лорс и ждал кары. Однако заведующий вел себя как ни в чем не бывало.

«Решается вопрос, – вспомнил Лорс загадочную формулу, которую ему часто приходилось теперь слышать по всякому поводу в учреждениях. – В культпросветотделе решают, снимать меня или нет».

Уже через день Лорс перестал ломать голову над этим, потому что увлекся работой. Все у него налаживалось.

Полунина при встрече с Лорсом сказала хлопотливо-доброжелательно:

– Министерство выделило вам обещанные деньги и в придачу высылает аккордеон. Зайдите в райфинотдел, оформляйте деньги. А потом сходим вместе с вами в сельпо. Я велела оставить для клуба дешевые занавеси, скатерти, портьеры и темно-синий материал. Сцена голая, вам же нужны кулисы, падуги?

– Без падуг просто задыхаемся! – ответил ей Лорс, пытаясь сообразить, что это такое – падуги.

В райисполкоме тоже всячески старались помочь. Через несколько дней после стычки с Тлином Лорс зашел к Кериму на работу. Не ожидая увлекательного вопроса «как жизнь?», осторожно закинул удочку:

– У меня все нормально!

Вместо ожидаемого упрека в строптивости, вместо угроз вызвать из города дядю Керим благодушно ответил:

– Утихомирился? Вот и работай. Клуб – еще не самое пустое занятие на земле. Уже поговаривают, что у тебя там что-то получается…

Аптекарь, так же как и Тлин, внешне ничуть не переменил в худшую сторону своего отношения к Лорсу. Нечаянно он даже помог Лорсу.

Они сели в парке играть в шахматы. Болельщики еще не сбежались.

– Вы знаете, что такое кальвадос? – спросил аптекарь.

– Яблочная кислятина, которую я пил у вас.

– А Каварадосси?

– Оперный герой. Пуччини, «Тоска». Я же редкий эрудит, неужели вы еще не заметили?

– Ко мне вчера в аптеку пришел парень, работник больницы: «Говорят, у вас много пластинок. Не дадите ли мне на один день арию Кальвадоса из оперы «Тоски»?»

И аптекарь расхохотался так, что опрокинул со скамейки шахматы.

– Дали? – спросил Лорс, восстанавливая на доске позицию.

– Нет. Не могу прикасаться к пластинке, побывавшей в чужих руках. То же самое и с газетой.

– Даже если в ней волнующий очерк Цвигуна? – сделал ход пешкой Лорс.

– Кажется, вы тоже журналистом… были? – ответил аптекарь ходом коня.

Утиное мясо будет преследовать его всю жизнь… Лорс представил себе, как о нем рассказывал Цвигун и какой смех стоял в квартире аптекаря. При Эле!

– А кто этот Кальвадос из больницы, не знаете? – вынужден был перевести разговор Лорс.

– Демобилизованный. Воздыхает по молоденькой врачихе, очень интеллигентной девушке. И поет у нее под окном.

Лорс провел отличную комбинацию с жертвой ферзя и загнал чужого короля в матовую сеть.

…В тот же день он познакомился в парке на волейбольной площадке с Володей Власьевым, о котором рассказывал аптекарь. Они сошлись сразу, потому что Володя тоже самозабвенно любил мяч. Ростом почти в метр восемьдесят, очень прыгучий и с «собранным» ударом, Володя отличался игрой от большинства местных волейболистов. Тем только дай поэффектнее ударить через сетку, чтобы взвыла публика.

– А для меня без паса и защиты нет игры, но плохо чувствую мяч, – пожаловался Володя.

Полуголые, они остывали в прохладном зале, и Лорс сразу вскочил показать Володе его ошибки: показал выход в правильную стойку, поставил ему пальцы для встречи мяча и объяснил нижний кистевой прием. Они договорились каждый день хоть по полчаса гонять друг друга в кругу без сетки.

В репетиционной, вытирая полотенцем широкую белую грудь, Володя увидел новый аккордеон и посмотрел на него так, что Лорс угадал: играет.

– Я и пою чуть-чуть, – улыбнулся Володя, взяв уверенный аккорд. – Весной, после армии, я зашел было сюда, но Эдип сказал: «У вас слишком камерный и узкий для нашего слушателя репертуар – только о любви. Нам нужны социальные мотивы».

– «Кабачок» – социальный мотив?! Куда же ты исчез?

– Уезжал к отцу в горы, помогать. Он охотник. А теперь работаю в больнице конюхом. Мечтаю о музыкальном училище.

Володя замолчал, склонился пышными каштановыми волосами к недвижному аккордеону, слушая тишину. Матовая, юношески чистая кожа худого лица побледнела. Он мягко и осторожно вскинул голову, уверенно тронул клавиши и запел.

Лорсу не приходилось слышать в клубе такого пения. Он смотрел в окно на последнее закатное полыхание солнца, потом видел, как начали делаться все темнее и темнее горы.

Теперь, когда стихал мир за окном и звучала рядом песня, Лорсу чудился и сумрачный покой бронзовых чинар в горном лесу, и слабое шевеление луговых трав, и последние голоса засыпающих птиц.

Далеко, над самым силуэтом гор, мерцал одинокий огонек на высветившемся вдруг по-вечернему небе.

Незатейливые слова песни – и стремительной, и плавной, как бег коня, – не казались банальными, когда их пел Володя:

 
Ты земли едва касаешься,
Только травы шелестят,
Где же ты, моя красавица?..
Колокольчики звенят…
 

Затем голос взял еще выше. Еще стремительнее полилась песня. Так мчится конь, когда вылетит из ущелья на простор долины. Опустив голову на руки, Лорс слушал песню за песней и думал, что никогда еще не хотелось ему так быть рядом с Азой, как сейчас. С Элей можно говорить о песне. С Азой – песню слушать…

Замер во тьме комнаты последний переливчатый аккорд. Стало слышно, как мерно и мягко прошагали за оградой быки в упряжке.

– Ну дайте же посмотреть, кто так чудесно поет! – услышал Лорс непривычно взволнованный голос Тамары.

Щелкнул выключатель, зашумели голоса. Аза сидела недвижно, положив голову подбородком на плечо подруги. Комната была полна народу. Люди стояли в дверях, заглядывали сверху, со сцены, лежали грудью на подоконнике, полувлезши с улицы.

Володя страшно смутился, отставил аккордеон, втиснулся между стенкой и боком пианино.

– Билеты на танцы продавать? – заглянула в дверь тетя Паша, возвращая Лорса на землю. – Народ уже ломится…

«Народ будет ломиться на Володины концерты!» – подумал Лорс и тут же вдруг предложил Володе:

– Согласен работать у нас? Оформляю методистом по музыке!

Гора свалилась у Лорса с плеч. Подумать только: в клубе будет человек, который знает ноты! До сих пор возиться с ними приходилось Лорсу.

Он скептически относился к собственной творческой многогранности, со стыдом перебирал свои полуталанты, которые так заворожили Яшу Покутного. Лорс начинал смутно догадываться, что заурядная личность не вправе позволить себе роскошь быть многогранной. Жизнь вынуждает, жизнь! Так она заставила Лорса взяться в клубе за нотную грамоту и смертельно мучиться до самого появления Володи.

Дело было вот в чем.

– Нам скучно распевать на полевых станах одни и те же песни, – жаловались кружковцы вслед за Азой.

О концерте на самой клубной сцене они и разговаривать не желали. Райцентр! Кто захочет здесь слушать старье? Чтобы вводить в репертуар новейшие песни, надо знать ноты.

– Мы сами шить умеем, мы – главные специалисты по культуре, – дурачился Лорс, чтобы подразнить Азу. – Ваш директор умеет все, но в данную минуту мне просто некогда разобраться в нотных тетрадях.

А ночью он запирался в Доме культуры и с помощью самоучителя познавал нотную грамоту. Он проклинал тот далекий день детства, когда злая, толстая старуха, учительница музыки, ударила его по пальцам за невыученный урок. Лорс тогда забастовал и ценой наказания выкупил себе свободу от музыкальных уроков.

Зато прошлое мстило теперь ночными фортепьянными кошмарами в клубе. О существовании диезов и бемолей Лорс помнил с младенческих лет, но сейчас они ему никак не давались.

– Может быть, займешься нотной грамотой? – попробовал он подступиться к Пете. – Я тебя поучу. Директору ведь не положено самому копаться в песнях…

Петя категорически отказался:

– Я природный слухач.

…Райцентр спал. Директор бодрствовал над клавиатурой. Райцентр просыпался с жаждой новых песен. Они доходили сюда медленно, как письмо с караваном верблюдов. Новая московская песня заполняла эфир, но Петя ухватывал ее на слух как раз к тому времени, когда всем она начинала надоедать. Москва уже отпоет – здесь еще только разучивают.

– Я шла очень поздно с бюро райкома партии, в клубе почему-то горел свет, – сказала ему однажды Аза. – Мне показалось, кто-то на пианино играет…

– Нельзя так долго заседать, Аза, – наставительно пожурил он ее. – Привидения начнут в клубе мерещиться.

Однажды на репетиции Лорс объявил:

– Позавчера пришел новый номер «Смены». Там неплохая песня…

– «Потух костер на перевале»? Заслушаться! Но пока ее только сам композитор исполнил по радио…

– Что ж, в таком случае включаем в репертуар, – небрежно сказал Лорс.

Аза тотчас изобразила радость:

– Будем декламировать со сцены текст? А музыку когда-нибудь отдельно? Давайте, это что-то новое!

– Нет, зачем же. В журнале есть и текст и ноты.

Лорс с чувством злорадства повел удивленную Азу и других кружковцев к пианино…

Так удалось дать концерт на клубной сцене. Слух о том, что в клубе поют новые песни одновременно с Москвой, разнесся быстро. Концерт повторили по той же программе, и был опять сбор, что крайне удивило бухгалтера. Вокально-хоровая жизнь в Доме культуры повеселела. Кружок разросся, и во время повторного концерта пришлось размещать хор на сцене уже в два этажа. Лорс понимал, что причиной этому не только любовь к искусству. Он ввел для кружковцев, несмотря на протесты бухгалтера, пропуска. Типография бесплатно набрала и отпечатала, благодаря Капе, красивые удостоверения на плотных глянцевых картонках. Кое-кто только ради них и соглашался запеть в хоре. Пропуск давал право бесплатного посещения «лекций, танцев, зрелищ и всех прочих массовых мероприятий».

Однако Лорс извелся от этого тайного разучивания песен по нотам больше, чем от всех прошлых ремонтных забот. Он вспоминал, как толок ночами мел для Евгена, – это было не так изнурительно. «Еще один концерт, – думал он с тоской, – и я загнусь. Еще одна новая песня – и она станет для меня лебединой».

…Потому легко себе представить, как обрадовался Лорс Володе.

В тот же день, ночью, эта радость выплеснулась в письме к Эле. Лорс написал о Володе, о том, как легко теперь будет работать, и о том, что жаль времени, так зря потраченного на диезы и бемоли, которые никогда больше Лорсу не понадобятся. «А теперь я знаешь что придумал, когда Володя высвободил меня от песенок? – писал он. – Ставить спектакль! Сам».

Лорс оторвал перо от бумаги и швырнул ручку. Кому он пишет?! Ведь с Элей покончено! «Передавать вам ничего не поручала» – так ведь сказал аптекарь.