Текст книги "Лорс рисует афишу"

Автор книги: Ахмет Мальсагов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

У матрешки нехитрый секрет…

Лорс шел в чайную завтракать и приостановился возле окна закусочной. Там кто-то пел хрипловатым приятным голосом блатную песенку.

Чага! «Как ты появишься у меня в районе, обязательно происходит че-пе!» – вспомнил Лорс слова Вахидова.

Вечером перед танцами Лорс проследил, чтобы Вадуд назначил дежурных и по парку. Это стали делать с тех пор, как Никодим Павлович, директор школы, сказал Лорсу: «Лекторов и серьезных слушателей ваш клуб до сих пор отваживал грязью и беспорядком. Теперь стало почище. Но что толку, мужик, если не каждый отваживается к вам через парк пройти: тут тебе и хулиганят, и матерщина!»

В последнее время вечерняя жизнь парка вроде бы немного улеглась. И не столько из-за дежурных с повязками – просто стал притягательнее вечерами сам клубный зал. Там народ теперь понаряднее. Если и не концерт, то какая-нибудь затея в ходе танцев. Шахматы, пинг-понг… Когда Володя свободен от репетиции, он охотно сменяет на часок Петю, а танцевать под Володин аккордеон – это не то что топтаться в кустах под треньканье мандолины.

Неистощим на выдумку Вадуд, он рожден быть затейником. Если Володя не позволяет спеть кружковцу что-нибудь в перерыве между танцами («Программу следующего концерта грабишь!» – сердится он на Вадуда), Вадуд все равно находит, чем «заткнуть» антракт.

Сегодня у него опять – уже в который раз! – игра в «слепого», потому что она заинтриговала всех. Надо с завязанными глазами суметь срезать ножницами какой-нибудь из призов, свисающих с горизонтальной веревки. Лорс вначале запретил Вадуду эту игру, потому что стал трещать бюджет. Тогда Вадуд, с целью экономии, непостижимым образом научился почти безошибочно срезать подарки сам. И тут же бескорыстно вешал приз на место.

Среза́л он даже по заказу.

– Портсигар! – кричат в зале.

Целая комиссия пеленает Вадуду глаза. Заставляют его покружиться так, что и с открытыми глазами не понять бы, куда идти. Но Вадуд точно идет на цель с ножницами в вытянутой руке – и через миг уже щелкает двухрублевым оловянным портсигаром:

– Закурим?

Потрясенный зал охает.

Даже Васька-Дьяк, который так неохотно выползает из тьмы парка на свет, не выдержал, пришел:

– Хоть глянуть, как дураков путают!

Лорс видит, с какой постоянно злобной усмешкой недоверия следит Дьяк за приготовлениями Вадуда.

– Одеколон! – заказывают в зале.

И вот Вадуд уже демонстрирует, подкидывает в воздух зеленоватый флакон.

– А ну дай! – нагло расталкивая всех плотно сбитым корпусом, выхватывает у Вадуда повязку и ножницы Васька-Дьяк.

Панический визг девчонок. Все шарахаются: Васька-Дьяк своей хищной походкой идет не к призам, а прямо на публику, жадно шаря и тыкая в воздух жалами ножниц. По его дергающимся толстым губам видно, что он беззвучно ругается, уже поняв неудачу.

…Лорс сегодня репетирует с Азой сцену из будущего спектакля. Выбор остановили на пьесе «Гориллы». Из американской жизни. О том, как вчерашние гангстеры стали бизнесменами и терроризируют город. Гориллы во фраках! Одну из «горилл» придется играть самому Лорсу, потому что заболел исполнитель этой роли.

Когда он объявил об этом, Аза удивилась:

– А как же ваше презрение к сцене?

– Мне просто любопытно, смогу ли я перевоплотиться в гориллу, – огрызнулся он.

Что бояться своей роли, если он отважился осуществить всю постановку? Не одну ночь провел он за книгами, готовясь к постановке, читая и конспектируя все, что мог прочесть о сцене. Терминами «мизансцена», «войти в образ», «сквозное действие пьесы», «сверхзадача роли» он сыпал на репетициях так, будто они были его первым детским криком при рождении. Но сыпал с чувством меры – ровно столько, чтобы тертые кружковцы только смутно догадывались о невежестве своего режиссера.

В детстве Лорсу нравилась одна восточная сказка. Самонадеянному человеку, который больше всего любил говорить слово «знаю», достался волшебный плащ. «Наденешь, застегнешь одну пуговицу – взлетишь выше людей, – начали ему объяснять. – Застегнешь еще одну – выше дома; еще одну – выше дерева». – «Знаю, знаю!» – «А для того чтобы спуститься, ты должен…» – «Знаю, знаю!»

Всезнайка оказался в холодном и голодном поднебесье, потому что застегнулся наглухо. Как спуститься, он не знал. Он был наказан за то, что не хотел слушать ничьих советов.

Лорс тоже был застегнут наглухо: объявившись постановщиком, он как бы сказал «знаю, знаю». Но кое-что в режиссуре закрутил так, что не мог свести концы с концами.

Тогда через побывавшего в районе министерского инспектора он добился приезда на денек настоящего режиссера из театра. Это был человек еще молодой, но с узкой лысиной от лба до затылка. На репетиции он быстро, с дружелюбным остроумием и деликатно вскрыл режиссерские и актерские просчеты и распутал завихрения, придуманные Лорсом. Подсказал несколько простых и очень выигрышных решений, которые зажгли кружковцев.

Когда Лорс остался с ним наедине, режиссер с любопытством сказал:

– Слушайте, а вы ведь арап! Меня не проведешь. Как вы взялись одолеть такой спектакль, такую махину и в общем что-то путное слепить?

– Беру нутром самородка! – И Лорс достал из тайника кучу конспектов. – Сверхзадача в том, чтобы никак не дать самым бывалым кружковцам догадаться, что спектакль, по существу, ставят они, а не я.

Режиссер рассмеялся.

– Сами-то вы играете этого своего босса потрясающе бездарно, в стиле наихудшей самодеятельности, – сказал режиссер. – Пыжитесь, орете… Другие – сносны. Но сказать честно, божья искра только у этой девушки с косами… Вот что играет сестру забастовщика.

– У Азы?! – поразился Лорс. – Да ведь у нее «игровая», по существу, только одна фраза, трагическим шепотом: «Это невыносимо!» И то я все время Азу передразниваю… Это у меня получается.

– Она бы даже без этой фразы обошлась. Вы поглядите на ее лицо просто так, вне сцены. Насмешливость, высокомерие, но это так… девичьи штучки! А на самом деле у девчонки мир чувств и есть умение сдержать их.

…И вот Лорс уже не первый раз репетирует с Азой свою сцену, стараясь понять, чем так понравилась режиссеру из города реплика «Это невыносимо!». Сам он старается кричать слова своей роли поумереннее хотя бы ради того, чтобы не оглушать самого себя: его директорское ухо по обязанности и привычке автоматически прислушивается к разноголосице Дома культуры, как ухо механика к шуму мотора.

Вдруг Лорс улавливает какой-то сбой в клубном механизме и выскакивает в зал. К нему бросаются навстречу девушки в слезах:

– Липочку в парке убили!..

Проклятые девки! Дуры марлевые! Липочка жив!

Он лежит без сознания под деревом. Алая повязка «Дежурный» у него на рукаве. И алая кровь на бледном лице.

Капа бережно поддерживает его голову, но Капа молодец, она не голосит и не плачет. А у Юсупа, друга Липочки, у горца, для которого позор – плакать, текут слезы по лицу, и Юсуп говорит, говорит одно и то же:

– Кто тебя, Липочка? Кто тебя? Ну скажи мне только – кто тебя?

Липочка глотнул воду распухшими губами, открыл глаза и увидел Капу.

– Ничего… Все прошло… – мужественно соврал Липочка. – Я ничего не видел… Меня сразу ударили по голове…

В больнице, куда отвели Липочку, вызванная из дому Зинаида Арсеньевна сказала Лорсу, картавя:

– А ваш клуб – мьячное место. Что сделали с мальчиком! Скажите-ка, голубчик… говойят, вы жуйналист? Так что же, вас сюда пьислали, в клуб? Или вы вьоде этого, как их… тьидцатитысячника, только клубного? По какой-нибудь мобилизации?

Когда Лорс вернулся из больницы, в клубе было уже темно и пусто. Только в репетиционной сидели двое: Вадуд и Васька-Дьяк.

– Чего он от меня хочет, эй, завклуб? – с злобной усмешкой кивнул Дьяк на Вадуда, пристально глядя Лорсу прямо в глаза – такая у него была манера.

– Насчет Липочки ты виноват, – в упор обвинял Вадуд. – «Эй, завклуб» здесь нету, есть директор Дома культуры.

– Липочка вышел, а я-то оставался в зале?

– Абсолютная правда! Я сам тебе глаза завязывал, чтобы ты себе подарок отрезал.

– Во! Отхватил игрушку… – Дьяк подкинул в руке деревянную матрешку.

– Он знаете что всегда делает? – обличал Дьяка Вадуд. – Вызывает из зала девушку, сажает на мотоцикл и увозит в поле.

– А тебе завидно, жандарм, что меня девушки любят? – хмыкнул Дьяк.

– Жандарма здесь нету, есть инструктор. Тебя девушки ничуть не любят, Дьяк! Боятся, – обличал Вадуд. – А как только мы дежурных начали ставить в парке, ты сам начал бояться. Но когда в деревне появляется твой дружок Чага, ты снова бываешь нахальный. Это все уже заметили!

– Жандарм! Липочку мне хочешь пришить? – не мигая, смотрел Дьяк из-под низкого, тяжелого лба прямо в глаза Вадуду.

– Нет, ты Липочку не тронул, – покачал головой Вадуд. – Чага тем более не тронул, он руки мелочами не пачкает. Тут другой секрет. Вот он!

Вадуд выхватил у Дьяка матрешку и показал ее Лорсу:

– Это – Чага. Теперь скажу секрет.

Вадуд открыл матрешку и вынул следующую:

– А эта, помельче, – Дьяк. А дальше пойдет еще мельче матрешка, которая ударила Липочку. И так – без конца. Нет, нет, не без конца, потому что тут всего несколько матрешек. И мы сумеем их открыть, Дьяк. Потому что вас мало, а нас много. Ты колхозный весовщик, денежки водятся ребят спаивать. И силы у тебя хватает. У нас это тоже немножко есть… Сила! – Вадуд поднес палец вплотную к немигающим глазам Дьяка и поводил им вправо-влево: – Ты не думай, Васька-Дьяк, что мы здесь танцульками заведуем. Не-е-ет, мы здесь заведуем, чтобы никто не боялся и всегда был радостный!

Акулу выводят на чистую воду

В вечер премьеры Лорс впервые увидел в зале такое количество людей. И каких! Большей частью почтенная публика. Зинаида Арсеньевна озирала зал в перламутровый бинокль. Пришел даже аптекарь.

Лорс посмотрел через дырочку в занавесе в зал, заметил, что там атмосфера особой приподнятости и ожидания. На концертах бывало как-то легкомысленнее и проще. Его только смутило, что в первом ряду, рядом с Тлином, важно восседает Аркадий Цвигун. Он уже неделю околачивался в районе с рейдовой бригадой. «Пришел, чтобы потом зубоскалить обо мне в редакции», – подумал Лорс.

– Вы так спокойны? – удивилась Аза. Ее щеки пылали, она осторожно прижимала к ним ладони тыльной стороной, стараясь остудить, не испортив грима.

Лорс почему-то не волновался за свою роль. Ему было забавно следить за суматохой последних приготовлений – это отвлекало от переживаний даже за весь спектакль. Солидные люди клеили себе парики и нервничали до дрожи. Некоторые дурачились, не разбирая возрастов и чинов, бравировали, но и в этом Лорс замечал страх.

Сам он к этим волнениям относился с такой же улыбкой, как и невозмутимый Никодим. И потом, кто-то ведь среди этого множества взбудораженных людей должен был трезво следить, чтобы ничего не забыли, не замешкались, всем своим видом показать, что все будет в порядке. Он переживал только, что зря так опрометчиво отпустил сегодня Володю и Петю с агитбригадой в колхоз. Их все нет и нет. Наверное, решили после полевого стана выступить вечером в колхозе с платным концертом. Ну ничего, за порядком в зале следит Вадуд: он занят только в третьем акте и то всего восемь минут.

Спектакль, в общем-то, получился! Если не считать того, что в ход премьеры неожиданно вклинился эпизод, не предусмотренный постановщиками: драка в зале.

Выход Лорса был в третьем акте. Перед этой минутой его совершенно неожиданно охватил такой страх, что он готов был сорвать бородку, цилиндр и выпрыгнуть в окно. «Надо было входить в образ, а я два акта глазел в зал!» – трясся он в панике. «Возьмите себя в руки!» – прошептала Аза дрожащим голосом и вытолкнула его на сцену.

Там сидел Никодим, главный «горилла»-шеф. Перед ним стоял Вадуд, исполнявший бессловесную роль штрейкбрехера, струсившего перед забастовщиками. Лорс обязан был гневной тирадой разоблачить перед шефом этого презренного труса, а потом в припадке ярости тут же пристрелить его.

Однако Лорс не мог произнести ни слова. Все мутилось в глазах.

Как же начиналась его реплика против штрейкбрехера?! Лорс наконец перестал прислушиваться к испуганному шипению суфлера, решив: «Э-э, стрелять – так уж поскорее, без слов».

И он, вытащив кольт, пальнул в Вадуда. Вадуд долго не падал, потому что хорошо помнил: Лорс сначала должен его разоблачить. Так и не дождавшись, Вадуд все же упал.

Лорс, подсев к шефу, должен был сказать: «Так я буду поступать с каждым, кто посмеет нам мешать, шеф!» Губы у Лорса тряслись, произнести не могли ни слова.

Никодим протянул сигареты. Девять дней назад Лорс бросил курить на спор с Никодимом. Поэтому твердо договорились на репетиции, что сигарет не будет. Однако Никодим упорно подсовывал. «Я же бросил», – уголком губ процедил Лорс. «Закури, Сэнди!» – пробасил Никодим на весь зал, нагло улыбаясь. Такая подлость возмутила Лорса и… спасла от столбняка. Он заговорил!

Больше того, его изощренный директорский слух теперь уловил неблагополучие в зале. Где-то в конце зала, за последними рядами, все громче шум, смешки и говор. Лорсу показалось, что там растерянно мечутся тетя Паша и дежурный кружковец.

Публика стала озираться и шикать. Смутились и начали сбиваться с реплик актеры-«гангстеры», пришедшие за «трупом» Вадуда. Лорсу показалось, что посмел шевельнуться Вадуд. Спектакль шел к срыву: в конце зала раздался пьяный громкий голос с хохотом.

Понимая, что все теперь рухнуло, Лорс прыгнул со сцены и вмиг домчался по проходу в конец зала. Мелькнула к выходу крадущаяся сбитая фигура Дьяка, а на пути у Лорса стоял, покачиваясь и улыбаясь, какой-то незнакомый парень в ковбойке с «молниями». «Ишь ты, во фраке! А дай-ка я твой цилиндр примерю!» – пробормотал он и протянул руку к Лорсу. Этот голос и этот хохоток и слышал Лорс со сцены.

Лорс нанес парню прямой удар в подбородок. Мелькнули в воздухе «молнии» ковбойки. Ахнула повернувшаяся публика. Выскочив за вылетевшим в прихожую парнем, Лорс еще одним ударом выкинул его на крыльцо и прошептал: «Смывайся, уже милиционера вызвали!»

Кинув дежурному: «Двери на засов!», он теперь уже не спеша возвращался к сцене, придумывая, что же объявить публике. Спектакль сорван!

«Смотри ты, совсем по-современному наши играют: прямо в зале!» – услышал он вдруг чей-то одобрительный шепот в рядах.

Лорса осенило. Он взлетел на сцену и уже с неподдельной страстью повторил реплику роли, кое-что присочинив: «Я же сказал, шеф: я буду беспощадно расправляться с каждым, кто нам мешает, – бить по морде, стрелять в упор. Эй, унесите этот труп!»

Зрителям понравилось. Они зааплодировали. Громче всего аплодисменты были почему-то в задних рядах зала, где зрители как раз всё видели и поняли, какую «игру» там вел Лорс!

Актеры, обрадованные неожиданным спасением спектакля, закончили его с подъемом.

После спектакля к Лорсу в репетиционную сквозь шумное и радостное столпотворение протиснулся Цвигун. Он снисходительно разглагольствовал:

– Неплохо, старик! Свою реплику после возвращения на сцену ты подал особенно здорово, хотя, в общем-то, ты, конечно, не Олег Ефремов. А вот трюк с игрой в зале… Выкинь ты его, он только замедляет темпо-ритм. Это же дешевое новаторство! Всегда тебя на выкрутасы ведет!

Кружковцы, прислушивавшиеся к речи городского гостя, расхохотались. Цвиг вдохновился:

– И еще одно, извини, замечание. Зачем тебе этот грубый натурализм? Я хоть и издали, но видел, как ты двинул партнера. Рвешь страсть в клочья! Этак ты всех своих кружковцев перебьешь. Нет, старик, это ты уж совсем, извини, по-деревенски сыграл.

– А я люблю, чтоб весомо, грубо, зримо, – измывался Лорс. – У меня такой сценический почерк.

Неудержимо хохотала вся репетиционная. Цвигун пожал плечами, заносчиво оглядел всех и ушел не прощаясь.

Лорс, переодевшись и смыв грим, выходил из опустевшего клуба предпоследним: Вадуд должен был прибрать костюмы, грим, реквизит, иначе тетя Паша утром растолкает все это при уборке так, что не найдешь.

– Я с вами! – заспешил было за Лорсом Вадуд, бросив все неприбранным.

– Договорились же, что ты останешься! – рявкнул Лорс и подумал: «Неужели Вадуд заметил, что я сунул в рукав футбольный насос? Решит, что я струсил».

…Насос-то он все-таки взял не зря!

Как только он сошел с крыльца и шагнул в темень парка, кусты зашевелились.

– Ты, оказывается, тоже ингуш? – двинулся наперерез парень, тускло сверкнув «молниями» куртки, и голос его был теперь трезвым. – Ну, посмотрим, как ты сумеешь ответить за свой удар!

К Лорсу шагнул, словно крадучись, и второй. Это был Дьяк.

Лорс быстро извлек насос из рукава и приготовил его как дубинку.

– А ты знаешь, завклуб, – процедил Дьяк, – что Муртаз – мой дружок? Придется кое-что выдать тебе за него.

«Неужели с ножами?» – успел только подумать Лорс и быстро обернулся, услышав за своей спиной вкрадчиво усмехнувшийся негромкий голос:

– А ты знаешь, Васька-Дьяк, что Лорс – мой дружок?

Мимо Лорса тотчас торпедой пролетело короткое тело Вадуда со стремительно вытянутой рукой. Дьяк, лязгнув челюстью, опрокинулся от удара кулаком и полетел с пригорка в кусты.

– Какой светильник разума угас! – покачал головой Лорс, потому что Дьяк был недвижим.

Парень в ковбойке – Муртаз – сплюнул и обернулся:

– Вставай, Дьяк, а то простудишься. Тут дело дешевое: кулачное! А мы в свой час поступим с ними по-вейнахски.

– Чем же ты нас хочешь испугать? – задорно рассмеялся Вадуд.

– Бить не будем. Самого большого для вейнахских мужчин позора вы оба дождетесь: штаны с обоих снимем! – Муртаз скрипнул зубами и добавил: – Я предупредил. Берегитесь, если сумеете. Без штанов по деревне заставлю обоих пробежаться! На глазах у всех людей!

Муртаз и Дьяк исчезли в кустах.

– Ты что, следил за мной? – спросил Лорс у Вадуда. – Кто тебя просил?

– Аза… – виновато сказал Вадуд. – Она заскочила, шепнула: «Одного его не выпускай». И побежала за милицией.

Но на этот раз обошлись без милиции.

На полном ходу, ослепив фарами, в ограду парка влетел грузовик с агитбригадой. На ступеньке машины стояла Аза. Не ожидая, пока машина затормозит, через борт кузова спрыгнули Петя и Володя. Они вместе с другими кружковцами кинулись искать Дьяка и Муртаза, но вернулись ни с чем.

– Ну, по домам? – крикнула Аза весело, а Лорсу сказала потихоньку: – Все-таки жалко, что эти подонки вам не дали как следует. Вы же чуть не сорвали спектакль. Думаете, никто не заметил?

– «Это невыносимо!» – ответил Лорс трагическим шепотом, пряча насос в рукав.

…На другой день после премьеры Тлин вызвал Лорса к себе в кабинет.

– Садитесь. Вам известно, кого вы вчера в зале избили?

Никто из кружковцев этого парня не знал. Однако Тлин уже имел папку с данными о Муртазе Салманове. Приезжий, работает слесарем-монтажником на стройке завода. Поселился в самом райцентре у дяди-колхозника.

– Возраст – двадцать два… Холост… – бормотал Тлин, листая бумаги. – Вот! Является способным специалистом монтажных работ. Был занесен на Доску почета стройки.

Тлин потеребил мочку уха и продолжал:

– К тому же вы чуть не сорвали спектакль. Премьеру! Плод долгих трудов целого коллектива!

– Спектакль чуть-чуть не сорвал Муртаз… – заикнулся было Лорс.

– И с каждым нарушителем вы думаете расправляться кулаками, вы, директор? Тем более в костюме акулы империализма бить рабочего?! Нет, вас просто словами не воспитаешь…

– Давайте… – обескураженно сказал Лорс, когда Тлин вытащил из стола бумагу со словами:

– Распишитесь в том, что вы ознакомлены с моим приказом.

Лорс расписался, преисполненный тщеславия: «Вот теперь я наконец настоящий директор. С выговором!»

Глупая птица дятел

Понедельник был клубным выходным днем. Лорс сидел в кабинете и читал. Он знал, что все равно к вечеру здесь у него начнется столпотворение: многим нравились как раз вечера клубного безделья, когда ни танцев, ни концерта, ни репетиций и можно говорить обо всем и ни о чем.

Есть книжки, которые для Лорса, всегда любившего оставаться с книгой наедине, приятно теперь читать именно среди такого шума и говора. Сегодняшняя книга была не из таких. Поэтому Лорс с досадой прислушался к длинному телефонному звонку.

Это звонила из города Эля. Он впервые слышал ее голос по телефону.

Она звонила, чтобы спасать Лорса! Только для этого!

– Я из дому, мне могут помешать, давай скорее о деле, – с непривычной для Лорса горячностью быстро говорила она. – Мой отец познакомился с редактором. Тебя обещают взять в газету! Понимаешь? В газету! Не отмахивайся от протекции, Лорс! Напечатаешься раз, два – и в тебе проснется твоя любовь к журналистике. Пиши тогда себе на здоровье хоть о своих любимых клубах! – Она не скрывала, что в тот раз приезжала ради этого. – Но нам не дали поговорить, и потом… ты так пылко говорил тогда о высокой клубной миссии, что было бы трудно в тот вечер тебя склонить. Сам ведь не верил во все это, а убеждал. Будто бы себя в чем-то пытался убедить! Я тогда и не решилась…

– Но что изменилось теперь?

– А твоя драка на премьере?!

– Кто же тебе рассказал?

– Не мне, а маме. По телефону дядя Жорж.

«И какое аптекарю дело до меня?» – злился Лорс, слушая Элю.

Словно бы угадав, о чем думает в эту минуту Лорс, Эля продолжала:

– Твоя беда, что ты не любишь смотреть в зеркало! Даже мальчишке не прощают, если у него на лице написано: «Вы – ничтожество». А Жорж не слепой.

Эля помолчала и сказала таким голосом, какого Лорс у нее никогда не слышал:

– Самое главное-то ведь не в этом. Жорж искренне хочет помочь моей маме…

Это было как признание в любви к Лорсу. Мать спасает Элю от этой любви!

Сейчас бы Эле следовало посмотреть в зеркало, которое у них висит возле телефона, – ее лицо не было, наверное, бесстрастным и неподвижным, как всегда. Эта холодная, жестокая мысль всплыла у Лорса на волне нежности и жалости к Эле. Почему ей так безразличны его заботы, если она действительно любит? Он же ей обо всем писал! Она должна чувствовать даже то, что сказано в его неотправленных письмах. Глупо ли, умно ли, но он чему-то радуется в этой своей теперешней жизни, чем-то огорчается, о чем-то размышляет, ищет себя. Но для нее все заслонено уверенностью в собственной правоте.

– Алло, алло! Ты что замолчал? Что ты делаешь?

– Читаю.

– О чем?

– На этой странице – о дятле.

– О птичках почитываешь… – вздохнула Эля.

– О людях! Дятел – странная, глупая птица. Чтобы заглянуть в охотничий домик, он долбит окошко. – И Лорс дробно постучал ногтем по трубке. – Пусть тут же, рядом, дырочка, продолбленная другой птицей, – дятел непременно хочет заглянуть через свое окошко! И у людей так бывает…

– Отцу не до меня, а мать растила меня… умной птицей. Ну что ж, долби свое окошко, Лорс! Опять у нас не получилось разговора… И никогда не получится!

– Заканчивайте, заканчивайте, – заторопила телефонистка.

– Обещай мне хотя бы одно, – успела сказать Эля, – обещай по-прежнему писать. О чем хочешь!

Он хотел сказать: «Зачем?», но почувствовал в голосе Эли слезы и поспешно крикнул в трубку:

– Хорошо! Буду писать!