Текст книги "Выпуск 1. Том 9"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Седой дворецкий, высокий, худощавый, весьма почтенного вида, пошел навстречу гостям.

– Извольте сюда, – сказал он.

В просторном холле гостей ожидали длинные ряды бутылок. Антони Марстон несколько взбодрился.

«И откуда только выкопали этих типов? – думал он. – Что у меня с ними общего? Интересно, о чем думал Рыжик, когда звал меня сюда? Одно хорошо, на выпивку здесь не скупятся. Да и льду хватает. Что там говорит дворецкий?»

– К сожалению, мистера Онима задерживают дела – он приедет только завтра. Мне приказано выполнять все пожелания гостей – и не хотят ли гости пройти в свои комнаты? Обед будет подан в восемь…

Вера поднялась вверх по лестнице следом за миссис Роджерс. Служанка распахнула настежь дверь в конце коридора, и Вера прошла в великолепную спальню с двумя большими окнами – из одного открывался вид на море, другое выходило на восток. Вера даже вскрикнула от восторга – так ей понравилась комната.

– Я надеюсь, здесь есть все, что вам нужно, мисс? – сказала миссис Роджерс.

Вера огляделась. Ее чемодан принесли и распаковали. Одна из дверей вела в ванную комнату, облицованную голубым кафелем.

– Да, да, все.

– Если вам что-нибудь понадобится, мисс, позвоните.

Голос у миссис Роджерс был невыразительный, унылый. Вера с любопытством посмотрела на нее. Бледная, бескровная – ни дать ни взять привидение! Волосы собраны в пучок, черное платье. Словом, внешность самая что ни на есть респектабельная. Вот только светлые глаза беспокойно бегают по сторонам.

«Да она, похоже, и собственной тени боится», – подумала Вера. И, похоже, попала в самую точку. Вид у миссис Роджерс был насмерть перепуганный… У Веры по спине пошли мурашки. «Интересно, чего может бояться эта женщина» – но вслух она любезно сказала:

– Я новый секретарь миссис Оним. Впрочем, вы наверняка об этом знаете.

– Нет, мисс, я ничего не знаю, – сказала миссис Роджерс. – Я получила только список с именами гостей и с указаниями, кого в какую комнату поместить.

– А разве миссис Оним не говорила вам обо мне? – спросила Вера.

– Я не видела миссис Оним, – сморгнула миссис Роджерс. – Мы приехали всего два дня назад.

«В жизни не встречала таких людей, как эти Онимы», – думала Вера. Но вслух сказала:

– Здесь есть еще прислуга?

– Только мы с Роджерсом, мисс.

Вера недовольно сдвинула брови: «Восемь человек, с хозяином и хозяйкой – десять, и только двое слуг».

– Я хорошо готовлю, – сказала миссис Роджерс. – Роджерс все делает по дому. Но я не ожидала, что они пригласят так много гостей.

– Вы справитесь? – спросила Вера.

– Не беспокойтесь, мисс, я справлюсь. Ну а если гости будут приезжать часто, надо думать, миссис Оним пригласит кого-нибудь мне в помощь.

– Надеюсь, – сказала Вера.

Миссис Роджерс удалилась бесшумно, как тень.

Вера подошла к окну и села на подоконник. Ею овладело смутное беспокойство. Все здесь казалось странным – и отсутствие Онимов, и бледная, похожая на привидение, миссис Роджерс. А уж гости и подавно: на редкость разношерстная компания. Вера подумала: «Жаль, что я не познакомилась с Онимами заранее… Хотелось бы знать, какие они…»

Она встала и, не находя себе места, заходила по комнате. Отличная спальня, обставленная в ультрасовременном стиле. На сверкающем паркетном полу кремовые ковры, светлые стены, длинное зеркало в обрамлении лампочек. На каминной полке никаких украшений, лишь скульптура в современном духе – огромный медведь, высеченный из глыбы белого мрамора, в него вделаны часы. Над часами, в блестящей металлической рамке кусок пергамента, на нем стихи. Вера подошла поближе – это была старая детская считалка, которую она помнила еще с детских лет:

– Десять негритят отправились обедать,

Один поперхнулся, их осталось девять.

Девять негритят, поев, клевали носом,

Один не смог проснуться, их осталось восемь.

Восемь негритят в Девон ушли потом,

Один не возвратился, остались всемером.

Семь негритят дрова рубили вместе,

Зарубил один себя – и осталось шесть их.

Шесть негритят пошли на пасеку гулять,

Одного ужалил шмель, их осталось пять.

Пять негритят судейство учинили,

Засудили одного, осталось их четыре.

Четыре негритенка пошли купаться в море,

Один попался на приманку, их осталось трое.

Трое негритят в зверинце оказались,

Одного схватил медведь, и вдвоем остались.

Двое негритят легли на солнцепеке,

Один сгорел – и вот один, несчастный, одинокий.

Последний негритенок поглядел устало,

Он пошел повесился, и никого не стало.

Вера улыбнулась: «Понятное дело: Негритянский остров!» Она подошла к окну, выходящему на море, и села на подоконник. Перед ней простиралось бескрайнее море. Земли не было видно: всюду, куда ни кинь взгляд, – голубая вода, покрытая легкой рябью и освещенная предзакатным солнцем.

«Море… Сегодня такое тихое, порой бывает беспощадным… Оно утягивает на дно. Утонул… Нашли утопленника… Утонул в море… Утонул, утонул, утонул… Нет, она не станет вспоминать… Не станет думать об этом! Все это в прошлом».

Доктор Армстронг Прибыл на Негритянский остров к закату. По дороге он поболтал с лодочником – местным жителем. Ему очень хотелось что-нибудь выведать о владельцах Негритянского острова, но Нарракотт, как ни странно, ничего толком не знал, а возможно, и не хотел говорить. Так что доктору Армстронгу пришлось ограничиться обсуждением погоды и видов на рыбную ловлю.

Он долго просидел за рулем и очень устал. У него болели глаза. Когда едешь на запад, весь день в глаза бьет солнце. «До чего же он устал! Море и полный покой – вот что ему нужно. Конечно, ему бы хотелось отдохнуть подольше, но этого он, увы, не мог себе позволить. То есть он, конечно, мог это себе позволить в смысле финансовом, но надолго отойти от дел он не мог. Так того гляди и клиентуру растеряешь. Теперь, когда он добился успеха, ни о какой передышке не может быть и речи. И все равно, – думал он, – хотя бы на сегодня забуду о Лондоне и о Харлистрит, и обо всем прочем, представлю себе, что я никогда больше туда не вернусь.

В самом слове «остров» есть какая-то магическая притягательная сила. Живя на острове, теряешь связь с миром; остров-это самостоятельный мир. Мир, из которого можно и не вернуться. Оставлю-ка я на этот раз повседневную жизнь со всеми ее заботами позади», – думал он. Улыбка тронула его губы: он принялся строить планы, фантастические планы на будущее. Поднимаясь по вырубленным в скале ступенькам, он продолжал улыбаться.

На площадке сидел в кресле старик – лицо его показалось доктору Армстронгу знакомым. «Где он мог видеть это жабье лицо, тонкую черепашью шею, ушедшую в плечи, и главное – эти светлые глаза-буравчики? Ну, как же, это старый судья Уоргрейв. Однажды он проходил свидетелем на его процессе. Вид у судьи был всегда сонный, но его никто не мог обойти. На присяжных он имел колоссальное влияние: говорили, что он может обвести вокруг пальца любой состав. Не раз и не два, когда обвиняемого должны были наверняка оправдать, ему удавалось добиться сурового приговора. Недаром его прозвали вешателем в мантии. Вот уж никак не ожидал встретить его здесь».

Судья Уоргрейв думал: «Армстронг?»

Помню, как он давал показания. Весьма осторожно и осмотрительно. Все доктора – олухи. А те, что с Харлистрит, глупее всех». И он со злорадством вспомнил о недавней беседе с одним лощеным типом с этой самой улицы.

Вслух он проворчал:

– Спиртное в холле.

– Должен пойти поздороваться с хозяевами, – сказал доктор Армстронг.

Судья Уоргрейв закрыл глаза, отчего достиг еще большего сходства с ящером, и сказал:

– Это невозможно.

– Почему? – изумился доктор Армстронг.

– Ни хозяина, ни хозяйки здесь нет, – сказал судья. – Весьма странный дом. Ничего не могу понять.

Доктор Армстронг вытаращил на него глаза. Чуть погодя, когда ему стало казаться, что старик заснул, Уоргрейв вдруг сказал:

– Знаете Констанцию Калмингтон?

– К сожалению, нет.

– Это не важно, – сказал судья, – в высшей степени рассеянная женщина, да и почерк ее практически невозможно разобрать. Я начинаю думать, может быть, я не туда приехал.

Доктор Армстронг покачал головой и прошел в дом.

А судья Уоргрейв еще некоторое время размышлял о Констанции Калмингтон: «Ненадежная женщина, но разве женщины бывают надежными?» И мысли его перескочили на двух женщин, с которыми он приехал: старую деву с поджатыми губами и молодую девушку. Девчонка ему не понравилась, хладнокровная вертушка. «Хотя нет, здесь не две, а три женщины, если считать миссис Роджерс.

Странная тетка, похоже, она всего боится. А впрочем, Роджерсы вполне почтенная пара и дело свое знают».

Тут на площадку вышел Роджерс.

– Вы не знаете, к вашим хозяевам должна приехать леди Констанция Калмингтон?

Роджерс изумленно посмотрел на него:

– Мне об этом ничего не известно, сэр.

Судья поднял было брови, но лишь фыркнул в ответ.

«Недаром этот остров называют Негритянским, – подумал он, – тут дело и впрямь темное».

Антони Марстон принимал ванну. Он нежился в горячей воде. Отходил после долгой езды. Мысли не слишком обременяли его. Антони жил ради ощущений и действий.

«Ну, да ладно – как-нибудь перебьюсь», – решил он и выбросил всякие мысли из головы.

Он отлежится в горячей ванне, сгонит усталость, побреется, выпьет коктейль, пообедает… А что потом?

Мистер Блор завязывал галстук. Он всегда с этим плохо справлялся. Поглядел в зеркало: все ли в порядке? Похоже, да.

С ним здесь не слишком приветливы… Они подозрительно переглядываются, будто им известно… Впрочем, все зависит от него. Он свое дело знает и сумеет его выполнить. Он поглядел на считалку в рамке над камином. Недурной штришок.

«Помню, я как-то был здесь еще в детстве, – думал он. – Вот уж не предполагал, что мне придется заниматься таким делом на этом острове. Одно хорошо: никогда не знаешь наперед, что с тобой случится…»

Генерал Макартур пребывал в мрачной задумчивости. «Черт побери, до чего все странно! Совсем не то, на что он рассчитывал… Будь хоть малейшая возможность, он бы под любым предлогом уехал… Ни минуты здесь не остался бы… Но моторка ушла. Так что хочешь не хочешь, а придется остаться. А этот Ломбард подозрительный тип. Проходимец какой-то. Ей-ей, проходимец».

С первым ударом гонга Филипп вышел из комнаты и направился к лестнице. Он двигался легко и бесшумно, как ягуар. И вообще во всем его облике было что-то от ягуара. Красивого хищника – вот кого он напоминал. «Всего одна неделя, – улыбнулся он. – Ну, что ж, он скучать не будет».

Эмили Брент, переодевшись к обеду в черные шелка, читала у себя в спальне Библию.

Губы ее бесшумно двигались:

«Обрушились народы в яму, которую выкопали; в сети, которую скрыли они, запуталась нога их.

Познан был Господь по суду, который Он совершил: нечестивый уловлен делами рук своих. Да обратятся нечестивые в ад»

Она поджала губы. И захлопнула Библию.

Поднялась, приколола на грудь брошь из дымчатого хрусталя и спустилась к обеду.

Глава третья

Обед близился к концу. Еда была отменная, вина великолепные. Роджерс прислуживал безукоризненно.

Настроение у гостей поднялось, языки развязались. Судья Уоргрейв, умягченный превосходным портвейном, в присущей ему саркастической манере рассказывал какуюто занятную историю; доктор Армстронг и Тони Марстон слушали. Мисс Брент беседовала с генералом Макартуром – у них нашлись общие знакомые. Вера Клейторн задавала мистеру Дейвису дельные вопросы о Южной Африке. Мистер Дейвис бойко отвечал. Ломбард прислушивался к их разговору. Раз-другой он глянул на Дейвиса, и его глаза сощурились. Время от времени он обводил взглядом стол, присматривался к сотрапезникам.

– Правда, занятные фигурки? – воскликнул вдруг Антони Марстон.

В центре круглого стола на стеклянной подставке а форме круга стояли маленькие фарфоровые фигурки.

– Понятно, – добавил Тони, – раз здесь Негритянский остров, как же без негритят.

Вера наклонилась, чтобы рассмотреть фигурки поближе.

– Интересно, сколько их здесь? Десять?

– Да, десять.

– Какие смешные! – умилилась Вера. – Да это же десять негритят из считалки. У меня в комнате она висит в рамке над камином.

Ломбард сказал:

– И у меня.

– И у меня.

– И у меня, – подхватил хор голосов.

– Забавная выдумка, вы не находите? – сказала Вера.

– Скорее детская, – буркнул судья Уоргрейв и налил себе портвейн.

Эмили Брент и Вера Клейторн переглянулись и поднялись с мест.

В распахнутые настежь стеклянные двери столовой доносился шум бившегося о скалы прибоя.

– Люблю шум моря, – сказала Эмили Брент.

– А я его ненавижу, – вырвалось у Веры.

Мисс Брент удивленно посмотрела на нее. Вера покраснела и, овладев собой, добавила:

– Мне кажется, в шторм здесь довольно неуютно.

Эмили Брент согласилась.

– Но я уверена, что на зиму дом закрывают, – сказала она. – Хотя бы потому, что слуг ни за какие деньги не заставишь остаться здесь на зиму.

Вера пробормотала:

– Я думаю, найти прислугу, которая согласилась бы жить на острове, и вообще трудно.

Эмили Брент сказала:

– Миссис Оним очень повезло с прислугой. Миссис Роджерс отлично готовит.

Вера подумала: «Интересно, что пожилые люди всегда путают имена».

– Совершенно с вами согласна, миссис Оним действительно очень повезло.

Мисс Брент – она только что вынула из сумки вышиванье и теперь вдевала нитку в иголку – так и застыла с иголкой в руке.

– Оним? Вы сказали Оним? – переспросила она.

– Да.

– Никаких Онимов я не знаю, – отрезала Эмили Брент.

Вера уставилась на нее:

– Но как же…

Она не успела закончить предложения. Двери отворились – пришли мужчины. За ними следовал Роджерс – он нес поднос с кофе.

Судья подсел к мисс Брент. Армстронг подошел к Вере. Тони Марстон направился к открытому окну. Блор в недоумении уставился на медную статуэтку, он никак не мог поверить, что эти странные углы и зигзаги изображают женскую фигуру. Генерал Макартур, прислонившись к каминной полке, пощипывал седые усики. Лучшего обеда и желать нельзя. Настроение у него поднялось. Ломбард взял «Панч», лежавший в кипе журналов на столике у стены, и стал перелистывать его. Роджерс обносил гостей кофе.

Кофе, крепкий, горячий, был очень хорош. После отличного обеда гости были довольны жизнью и собой.

Стрелки часов показывали двадцать минут десятого. Наступило молчание – спокойное, блаженное молчание.

И вдруг молчание нарушил ГОЛОС. Он ворвался в комнату – грозный, нечеловеческий, леденящий душу.

– Дамы и испода! Прошу тишины!

Все встрепенулись. Огляделись по сторонам, посмотрели друг на друга, на стены.

Кто бы это мог говорить?

А голос продолжал, громкий, отчетливый:

– Вам предъявляются следующие обвинения:

Эдуард Джордж Армстронг, вы ответственны за смерть Луизы Мэри Клине, последовавшую 14 марта 1925 года.

Эмили Каролина Брент, вы виновны в смерти Беатрисы Тейлор, последовавшей 5 ноября 1931 года.

Уильям Генри Блор, вы были причиной смерти Джеймса Стивена Ландора, последовавшей 10 октября 1928 года.

Вера Элизабет Клейторн, 11 августа 1935 года вы убили Сирила Огилви Хамилтона.

Филипп Ломбард, вы в феврале 1932 года обрекли на смерть 20 человек из восточно-африканского племени.

Джон Гордон Макартур, вы 4 февраля 1917 года намеренно послали на смерть любовника вашей жены Артура Ричмонда.

Антони Джеймс Марстон, вы убили Джона и Лоси Комбс 14 ноября прошлого года.

Томас Роджерс и Этель Роджерс, 6 мая 1929 года вы обрекли на смерть Дженнифер Брейди.

Лоренс Джон Уоргрейв, вы виновник смерти Эдуарда Ситона, последовавшей 10 июня 1930 года.

Обвиняемые, что вы можете сказать в свое оправдание?

Голос умолк.

На какой-то миг воцарилось гробовое молчание, потом раздался оглушительный грохот. Роджерс уронил поднос. И тут же из коридора донесся крик и приглушенный шум падения.

Первым вскочил на ноги Ломбард. Он бросился к двери, широко распахнул ее. На полу лежала миссис Роджерс.

– Марстон! – крикнул Ломбард.

Антони поспешил ему на помощь. Они подняли женщину и перенесли в гостиную. Доктор Армстронг тут же кинулся к ним. Он помог уложить миссис Роджерс на диван, склонился над ней.

– Ничего страшного, – сказал он, – потеряла сознание, только и всего. Скоро придет в себя.

– Принесите коньяк, – приказал Роджерсу Ломбард.

Роджерс был бел как мел, у него тряслись руки.

– Сейчас, сэр, – пробормотал он и выскользнул из комнаты.

– Кто это мог говорить? И где скрывается этот человек? – сыпала вопросами Вера. – Этот голос… он похож… похож…

– Да что же это такое? – бормотал генерал Макартур. – Кто разыграл эту скверную шутку?

Руки у него дрожали. Он сгорбился. На глазах постарел лет на десять.

Блор вытирал лицо платком. Только судья Уоргрейв и мисс Брент сохраняли спокойствие. Эмили Брент – прямая, как палка, высоко держала голову. Лишь на щеках ее горели темные пятна румянца. Судья сидел в своей обычной позе – голова его ушла в плечи, рукой он почесывал ухо. Но глаза его, живые и проницательные, настороженно шныряли по комнате.

И снова первым опомнился Ломбард. Пока Армстронг занимался миссис Роджерс, Ломбард взял инициативу в свои руки:

– Мне показалось, что голос шел из этой комнаты.

– Но кто бы это мог быть? – вырвалось у Веры. – Кто? Ясно, что ни один из нас говорить не мог.

Ломбард, как и судья, медленно обвел глазами комнату. Взгляд его задержался было на открытом окне, но он тут же решительно покачал головой. Внезапно его глаза сверкнули. Он кинулся к двери у камина, ведущей в соседнюю комнату. Стремительно распахнул ее, ворвался туда.

– Ну, конечно, так оно и есть, – донесся до них его голос.

Остальные поспешили за ним. Лишь мисс Брент не поддалась общему порыву и осталась на месте.

К общей с гостиной стене смежной комнаты был придвинут столик. На нем стоял старомодный граммофон – его раструб упирался в стену. Ломбард отодвинул граммофон, и все увидели несколько едва заметных дырочек в стене, очевидно, просверленных тонким сверлом.

Он завел граммофон, поставил иглу на пластинку, и они снова услышали:

«Вам предъявляются следующие обвинения».

– Выключите! Немедленно выключите, – закричала Вера, – Какой ужас!

Ломбард поспешил выполнить ее просьбу. Доктор Армстронг с облегчением вздохнул.

– Я полагаю, что это была глупая и злая шутка, – сказал он.

– Вы думаете, что это шутка? – тихо, но внушительно спросил его судья Уоргрейв.

– А как по-вашему? – уставился на него доктор.

– В настоящее время я не берусь высказаться по этому вопросу, – сказал судья, в задумчивости поглаживая верхнюю губу.

– Послушайте, вы забыли об одном, – прервал их Антони Марстон. – Кто, шут его дери, мог завести граммофон и поставить пластинку?

– Вы правы, – пробормотал Уоргрейв. – Это следует выяснить.

Он двинулся обратно в гостиную. Остальные последовали за ним.

Тут в дверях появился Роджерс со стаканом коньяка в руках. Мисс Брент склонилась над стонущей миссис Роджерс. Роджерс ловко вклинился между женщинами:

– С вашего разрешения, мэм, я поговорю с женой.

Этель, послушай, Этель, не бойся. Ничего страшного не случилось. Ты меня слышишь? Соберись с силами.

Миссис Роджерс дышала тяжело и неровно. Ее глаза, испуганные и настороженные, снова и снова обводили взглядом лица гостей.

– Ну же, Этель. Соберись с силами! – увещевал жену Роджерс.

– Вам сейчас станет лучше, – успокаивал миссис Роджерс доктор Армстронг. – Это была шутка.

– Я потеряла сознание, сэр? – спросила она.

– Да.

– Это все из-за голоса – из-за этого ужасного голоса, можно подумать, он приговор зачитывал. – Лицо ее снова побледнело, веки затрепетали.

– Где же, наконец, коньяк? – раздраженно спросил доктор Армстронг.

Роджерс поставил стакан на маленький столик. Стакан передали доктору, он поднес его задыхающейся миссис Роджерс.

– Выпейте, миссис Роджерс.

Она выпила, поперхнулась, закашлялась. Однако коньяк все же помог – щеки ее порозовели.

– Мне гораздо лучше, – сказала она. – Все вышло до того неожиданно, что я сомлела.

– Еще бы, – прервал ее Роджерс. – Я и сам поднос уронил. Подлые выдумки, от начала и до конца. Интересно бы узнать…

Но тут его прервали. Раздался кашель – деликатный, короткий кашель, однако он мигом остановил бурные излияния дворецкого. Он уставился на судью Уоргрейва – тот снова кашлянул.

– Кто завел граммофон и поставил пластинку? Это были вы, Роджерс? – спросил судья.

– Кабы я знал, что это за пластинка, – оправдывался Роджерс. – Христом Богом клянусь, я ничего не знал, сэр. Кабы знать, разве бы я ее поставил?

– Охотно вам верю, но все же, Роджерс, вам лучше объясниться, – не отступался судья.

Дворецкий утер лицо платком.

– Я выполнял указания, сэр, только и всего, – оправдывался он.

– Чьи указания?

– Мистера Онима.

Судья Уоргрейв сказал:

– Расскажите мне все как можно подробнее. Какие именно указания дал вам мистер Оним?

– Мне приказали поставить пластинку на граммофон, – сказал Роджерс. – Я должен был взять пластинку в ящике, а моя жена завести граммофон в тот момент, когда я буду обносить гостей кофе.

– В высшей степени странно, – пробормотал судья.

– Я вас не обманываю, сэр, – оправдывался Роджерс. – Христом Богом клянусь, это чистая правда. Знал бы я, что это за пластинка, а мне и невдомек. На ней была наклейка, на наклейке название – все честь по чести, ну я и подумал, что это какая-нибудь музыка.

Уоргрейв перевел взгляд на Ломбарда:

– На пластинке есть название?

Ломбард кивнул.

– Совершенно верно, сэр, – оскалил он в улыбке острые белые зубы. – Пластинка называется «Лебединая песня».

Генерала Макартура прорвало.

– Неслыханная наглость! – возопил он. – Ни с того ни с сего бросить чудовищные обвинения. Мы должны чтото предпринять. Пусть этот Оним, кто б он ни был…

– Вот именно, – прервала его Эмили Брент. – Кто он такой? – сказала она сердито.

В разговор вмешался судья. Властно – годы, проведенные в суде, прошли недаром – он сказал:

– Прежде всего мы должны узнать, кто этот мистер Оним. А вас, Роджерс, я попрошу уложить вашу жену, потом возвратиться сюда.

– Слушаюсь, сэр.

– Я помогу вам, Роджерс, – сказал доктор Армстронг.

Миссис Роджерс – ее поддерживали под руки муж и доктор, – шатаясь, вышла из комнаты. Когда за ними захлопнулась дверь, Тони Марстон сказал:

– Не знаю, как вы, сэр, а я не прочь выпить.

– Идет, – сказал Ломбард.

– Пойду на поиски, посмотрю, где тут что, – сказал Тони, вышел и тут же вернулся. – Выпивка стояла на подносе прямо у двери – ждала нас.

Он бережно поставил поднос на стол и наполнил бокалы. Генерал Макартур и судья пили неразбавленное виски.

Всем хотелось взбодриться. Одна Эмили Брент попросила принести ей стакан воды.

Вскоре доктор Армстронг вернулся в гостиную.

– Оснований для беспокойства нет, – сказал он. – Я дал ей снотворное. Что это вы пьете? Я, пожалуй, последую вашему примеру.

Мужчины наполнили бокалы по второму разу. Чуть погодя появился Роджерс. Судья Уоргрейв взял на себя расследование. Гостиная на глазах превратилась в импровизированный зал суда.

– Теперь, Роджерс, – сказал судья, – мы должны добраться до сути. Кто такой мистер Оним?

– Владелец этого острова, сэр, – уставился на судью Роджерс.

– Это мне известно. Что знаете вы лично об этом человеке?

Роджерс покачал головой:

– Ничего не могу вам сообщить, сэр, я его никогда не видел.

Гости заволновались.

– Никогда не видели его? – спросил генерал Макартур. – Что же все это значит?

– Мы с женой здесь всего неделю. Нас наняли через агентство. Агентство «Регина» в Плимуте прислало нам письмо.

Блор кивнул.

– Старая почтенная фирма, – сообщил он.

– У вас сохранилось это письмо? – спросил Уоргрейв.

– Письмо, в котором нам предлагали работу? Нет, сэр. Я его не сохранил.

– Ну, что же, продолжайте. Вы утверждаете, что вас наняли на работу письмом.

– Да, сэр. Нам сообщили, в какой день мы должны приехать. Так мы и сделали. Дом был в полном порядке. Запасы провизии, налаженное хозяйство. Нам осталось только стереть пыль.

– А дальше что?

– Да ничего, сэр. Нам было велено – опять же в письме – приготовить комнаты для гостей, а вчера я получил еще одно письмо от мистера Онима. В нем сообщалось, что они с миссис Оним задерживаются, и мы должны принять гостей как можно лучше. Еще там были распоряжения насчет обеда, а после обеда, когда я буду обносить гостей кофе, мне приказали поставить пластинку.

– Но хоть это письмо вы сохранили? – раздраженно спросил судья.

– Да, сэр, оно у меня с собой.

Он вынул письмо из кармана и протянул судье.

– Хм, – сказал судья, – отправлено из «Ритца» и напечатано на машинке.

– Разрешите взглянуть? – кинулся к судье Блор.

Выдернул письмо из рук судьи и пробежал его.

– Пишущая машинка «Коронейшн», – пробурчал он. – Новехонькая – никаких дефектов. Бумага обыкновенная, на такой пишут все. Письмо нам ничего не дает. Вряд ли на нем есть отпечатки пальцев.

Уоргрейв испытующе посмотрел на Блора.

Антони Марстон – он стоял рядом с Блором – разглядывал письмо через его плечо:

– Ну и имечко у нашего хозяина. Алек Норман Оним. Язык сломаешь.

Судья чуть не подскочил.

– Весьма вам признателен, мистер Марстон, – сказал он. – Вы обратили мое внимание на любопытную и наталкивающую на размышления деталь, – обвел глазами собравшихся и, вытянув шею, как разъяренная черепаха, сказал: – Я думаю, настало время поделиться друг с другом своими сведениями. Каждому из нас следует рассказать все, что он знает о хозяине дома, – сделал паузу и продолжал: – Все мы приехали на остров по его приглашению. Я думаю, для всех нас было бы небесполезно, если бы каждый объяснил, как он очутился здесь.

Наступило молчание, но его чуть не сразу же нарушила Эмили Брент.

– Все это очень подозрительно, – сказала она. – Я получила письмо, подписанное очень неразборчиво. Я решила, что его послала одна женщина, с которой познакомилась на курорте летом года два-три тому назад. Мне кажется, ее звали либо миссис Оден, либо Оньон. Я знаю миссис Оньон, знаю также и мисс Оден. Но со всей уверенностью могу утверждать, что у меня нет ни знакомых, ни друзей по фамилии Оним.

– У вас сохранилось это письмо, мисс Брент? – спросил судья.

– Да, я сейчас принесу его.

Мисс Брент ушла и через минуту вернулась с письмом.

– Кое-что начинает проясняться, – сказал судья, прочтя письмо. – Мисс Клейторн?

Вера объяснила, как она получила место секретаря.

– Марстон? – сказал судья.

– Получил телеграмму от приятеля, – сказал Антони, – Рыжика Беркли. Очень удивился – думал, он в Норвегии. Он просил приехать побыстрее сюда.

Уоргрейв кивнул.

– Доктор Армстронг? – сказал он.

– Меня пригласили в профессиональном качестве.

– Понятно. Вы не знали эту семью прежде?

– Нет. В полученном мною письме ссылались на одного моего коллегу.

– Для пущей достоверности, конечно, – сказал судья. – Ваш коллега, я полагаю, в это время находился где-то вне пределов досягаемости?

– Да.

Ломбард – он все это время не сводил глаз с Блора – вдруг сказал: – Послушайте, а мне только что пришло в голову… Судья поднял руку:

– Минуточку…

– Но мне…

– Нам следует придерживаться определенного порядка, мистер Ломбард. Сейчас мы расследуем причины, которые привели нас на этот остров. Генерал Макартур?

Генерал пробормотал, пощипывая усики:

– Получил письмо… от этого типа Онима… он упоминал старых армейских друзей, которых я здесь повидаю. Писал: «Надеюсь, Вы не посетуете на то, что я счел возможным без всяких церемоний обратиться к Вам». Письма я не сохранил.

– Мистер Ломбард? – сказал Уоргрейв.

Ломбард лихорадочно думал, выложить все начистоту или нет.

– То же самое, – сказал, наконец, он, – и получил приглашение, где упоминались общие знакомые, попался на удочку. Письмо я порвал.

Судья Уоргрейв перевел взгляд на мистера Блора. Судья поглаживал пальцем верхнюю губу, в голосе его сквозила подозрительная вежливость.

– Только что мы пережили весьма неприятные минуты. Некий бестелесный голос, обратившись к нам поименно, предъявил всем определенные обвинения. Ими мы займемся в свое время. Теперь же я хочу выяснить одно обстоятельство: среди перечисленных имен упоминалось имя некоего Уильяма Генри Блора. Насколько нам известно, среди нас нет человека по имени Блор. Имя Дейвис упомянуто не было. Что вы на это скажете, мистер Дейвис?

– Дальше играть в прятки нет смысла, – помрачнел Блор. – Вы правы, моя фамилия вовсе не Дейвис.

– Значит, вы и есть Уильям Генри Блор?

– Так точно.

– Я могу еще кое-что добавить к этому, – вмешался Ломбард. – То, что вы здесь под чужой фамилией, мистер Блор, это еще полбеды, вы еще и враль, каких мало. Вы утверждаете, что жили в Южной Африке, и в частности в Натале. Я знаю Южную Африку и знаю Наталь, и готов присягнуть, что вы в жизни своей там не были.

Восемь пар глаз уставились на Блора. Подозрительно, сердито. Антони Марстон, сжав кулаки, двинулся было к нему.

– Это твои шуточки, подлюга? Отвечай!

Блор откинул голову, упрямо выдвинул тяжелую челюсть.

– Вы ошиблись адресом, господа, – сказал он, – у меня есть с собой удостоверение личности – вот оно. Я – бывший чиновник отдела по расследованию уголовных дел Скотланд-Ярда. Теперь я руковожу сыскным агентством в Плимуте. Сюда меня пригласили по делу.

– Кто вас пригласил? – спросил Уоргрейв.

– Оним. Вложил в письмо чек – и немалый – на расходы, указал, что я должен делать. Мне было велено втереться в компанию, выдав себя за гостя. Я должен был следить за вами – ваши имена мне сообщили заранее. – Вам объяснили почему?

– Из-за драгоценностей миссис Оним, – удрученно сказал Блор, – миссис Оним! Чтоб такой стреляный воробей, как я, попался на мякине. Да никакой миссис Оним и в помине нет.

Судья снова погладил верхнюю губу, на этот раз задумчиво.

– Ваши заключения представляются мне вполне обоснованными, – сказал он, – Алек Норман Оним! Под письмом мисс Брент вместо фамилии стоит закорючка, но имена написаны вполне ясно – Анна Нэнси – значит, оба раза фигурируют одинаковые инициалы: Алек Норман Оним – Анна Нэнси Оним, то есть каждый раз – А. Н. Оним. И если слегка напрячь воображение, мы получим – аноним!

– Боже мой, это же безумие! – вырвалось у Веры. Судья согласно кивнул головой.

– Вы правы, – сказал он. – Я нисколько не сомневаюсь, что нас пригласил на остров человек безумный. И, скорее всего, опасный маньяк.