Текст книги "Хлопоты в Польенсе"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Объясняя все это, он то и дело украдкой бросал взгляд на жену. Ему никак не удавалось скрыть своего смущения и обрести обычную раскованность. Он все говорил и говорил, пытаясь изменить то, что изменить было уже поздно. Наконец, он не выдержал. Его сломило то, что он прочел в глазах жены. Оно мелькнуло и тут же исчезло, но он успел заметить: презрение.

Он рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях.

– Это все. Tea, – хрипло выговорил он. – И что же ты теперь намерена делать?

Она, не колеблясь, подошла к нему, опустилась рядом на колени и взглянула ему прямо в глаза.

– Ничего, Ричард.

Он робко ее обнял.

– Так ты не бросишь меня?

– Конечно, нет, милый. Конечно, нет. Этого он уже не выдержал.

– Но я же вор, Tea! Если отбросить все красивые слова, я самый обычный вор!

– Что ж, значит, я жена вора. Мы либо вместе справимся с этим, либо вместе опустимся на дно. Оба замолчали. Наконец Ричард произнес:

– Слушай, Tea, у меня есть один план, но о нем мы поговорим позже. Давай обедать. Сходи переоденься. В это мое любимое платье.., ты знаешь.., от Калло[9]9
  Калло – модельная мастерская в Лондоне, очень популярная в 50-е годы, название по фамилии владельца и кутюрье.


[Закрыть].

Она удивленно подняла брови:

– Но ведь мы обедаем дома?

– Да-да, конечно, но оно мне так нравится… Надень его, сделай мне приятное. Оно тебе так идет!

Tea вышла к обеду в платье от Калло. Сшитое из парчи теплого розового оттенка с тонким золотистым рисунком, с глубоким вырезом, обнажавшим ослепительные плечи и шею Tea, оно удивительно шло ей, придавая трогательное сходство с хрупким цветком магнолии.

Ричард восхищенно посмотрел на жену.

– Умница моя. Ты выглядишь просто потрясающе. Они прошли в столовую. В течение всего вечера Ричард был возбужден, непрерывно шутил и смеялся по любому поводу, точно стараясь забыть о какой-то неприятной мысли. Несколько раз Tea пыталась вернуться к неоконченному разговору, но он уходил от него.

И только когда она уже вставала из-за стола, он неожиданно перешел к делу.

– Подожди. Мне надо тебе кое-что сказать. Это касается моих неприятностей. Tea опустилась на стул.

– Если нам повезет, – скороговоркой заговорил Ричард, – дело можно будет замять. Вообще-то, я был довольно осторожен, так что им совершенно не за что зацепиться, кроме одного документа…

Он многозначительно замолчал.

– Документа? – непонимающе переспросила Tea. – Ты хочешь сказать, его нужно уничтожить?

Ричард поморщился.

– Мне бы только до него добраться. Но в этом-то и вся загвоздка.

– У кого же эти бумаги?

– Да ты его знаешь: Винсент Истэн.

Tea тихонько ахнула, и Ричард удивленно на нее взглянул.

– Понимаешь, я подозревал, что без него тут не обошлось, потому и приглашал к нам так часто. Помнишь, я еще просил тебя быть с ним полюбезнее?

– Помню.

– Странное дело: мне так и не удалось с ним подружиться. Не знаю уж почему. Но ты ему понравилась. Я бы даже сказал, слишком понравилась.

– Знаю, – спокойно ответила Tea.

– Да? – искоса взглянул на нее Ричард. – Вот и отлично. Тогда ты поймешь меня с полуслова. Сдается мне, что если к Винсенту Истэну поедешь ты, он не сможет отказать.., если ты попросишь его отдать эти бумаги. Ну, ты понимаешь: возвышенные чувства и все такое…

– Я не могу, – поспешно сказала Tea.

– Да брось ты.

– Об этом не может быть и речи.

По лицу Ричарда поползли красные пятна. Tea поняла, что он с трудом сдерживается.

– Милая моя, ты, кажется, чего-то не понимаешь. Этот документ означает для меня тюрьму, а тюрьма – крах, бесчестье и унижение.

– Ричард, Винсент Истэн не станет использовать эти бумаги против тебя, обещаю.

– Не в этом дело. Он может сделать это невольно. Он ведь даже не понимает, что они для меня значат. Они заговорят, только если сравнить их с моей отчетностью, а все эти цифры скоро станут известны. Я не могу сейчас вдаваться в детали, но пойми: он может уничтожить меня даже не подозревая об этом. Его следует предостеречь.

– Так сделай это. Напиши ему.

– Что ему до меня? Нет, Tea, другого выхода нет. Ты мой единственный козырь. Ты моя жена. В конце концов, это твой долг – помочь мне. Поезжай к нему сегодня же вечером…

– Только не сегодня! – вырвалось у Tea. – Хотя бы завтра.

– Господи Боже, Tea! Как ты не понимаешь? Завтра может быть уже поздно. А вот если ты поедешь к нему прямо сейчас, немедленно…

Он заметил, что она дрожит, и истолковал это по-своему.

– Знаю, милая моя девочка, знаю: все это жутко неприятно. Но речь идет о жизни и смерти. Tea, ты же не оставишь меня в такую минуту? Ты сама говорила, что пойдешь ради меня на все.

Tea услышала свой голос, резкий и неестественный:

– Нет, и на то есть причины.

– Пойми, речь идет о жизни и смерти. Я не шучу, Tea. Смотри.

Он рванул на себя ящик письменного стола и выхватил оттуда револьвер. Если он и играл, то играл слишком уж натурально.

– Если ты откажешься, я застрелюсь. Я не вынесу скандала, Tea. Скажи “нет”, и меня не станет. Клянусь честью, я это сделаю.

– О нет, Ричард, только не это, – выдохнула она.

– Так помоги же!

Он швырнул револьвер на стол и упал перед женой на колени.

– Tea.., если ты любишь меня, если когда-нибудь любила, сделай это, сделай ради меня. Ты моя жена, Tea. Мне больше не к кому обратиться.

Он продолжал ползать перед ней на коленях и умолять, пока Tea не услышала свой голос:

– Ну хорошо, хорошо. Да.

Ричард проводил ее до двери и поймал такси.

– Tea!

Не в силах скрыть радости, Винсент Истэн бросился ей навстречу. Она стояла в дверях его комнаты, кутаясь в накидку из белого горностая.

– Никогда, – подумал Истэн, – я не видел женщины прекрасней.

– Вы пришли!

Она отпрянула, вытянув вперед руки.

– Нет, Винсент, нет, это не то, что вы думаете. И торопливо заговорила сдавленным тихим голосом:

– Я приехала по просьбе моего мужа. Он считает, что существуют бумаги, способные причинить ему вред. Я приехала просить вас.., отдать их мне.

Винсент окаменел. На его лице застыла жалкая кривая улыбка.

– Вот как? А я уж было и забыл об этом деле. Даже странно: как это могло вылететь у меня из головы, что ваш муж там работает. Дела там и впрямь неважные. Знаете, когда мне поручили во всем разобраться, я и подумать не мог, что напал на след такой важной птицы. Думал, все дело в какой-нибудь мелкой сошке…

Tea молчала. Винсент с любопытством посмотрел на нее.

– Насколько я понимаю, вас это не волнует? – спросил он. – Я говорю, вам безразлично, что ваш муж мошенник?

Она качнула головой.

– Господи! – выдавил Винсент.

– Вам придется несколько минут подождать, – бросил он после паузы. – Мне еще нужно найти их.

Tea устало опустилась в кресло. Истэн вышел в другую комнату. Вскоре он вернулся и протянул ей небольшую связку бумаг.

– Благодарю вас, – произнесла Tea. – У вас есть спички?

Она взяла протянутый коробок и подошла к камину. Когда бумаги превратились в кучку пепла, она выпрямилась.

– Спасибо.

– Не стоит, – сухо ответил Истэн. – Я вызову вам такси. Он усадил ее в автомобиль и долго смотрел вслед, даже когда тот исчез из виду. Странное, почти враждебное свидание. Они едва осмеливались даже взглянуть друг на друга. Что ж, это конец. Остается только уехать за границу и попробовать все забыть.

Tea чувствовала, что не в силах сразу вернуться в Чел-си. Ей нужно было время, немного свежего воздуха. Встреча с Винсентом все перевернула в ней. Что если… Нет! Она справилась с минутной слабостью. Мужа она не любила – теперь она знала это точно, но оставался долг. Ричард пошатнулся – она должна поддержать его. Каков бы он ни был, он любит ее; он ненавидит всех и вся, но ее он любит.

Такси покружило по широким улицам Хэмпстеда, выехало к реке, и от влажного прохладного воздуха Tea постепенно пришла в себя. К ней вернулась прежняя уверенность. Она окликнула водителя и велела ему ехать в Челси.

Ричард ждал ее в холле.

– Ну? – нетерпеливо спросил он. – Тебя так долго не было!

– Разве?

– Да, страшно, безумно долго. Тебе это удалось? Он шел за ней по пятам. Его глаза жадно исследовали ее лицо в поисках ответа, руки тряслись.

– Все в порядке, да? – переспросил он.

– Я лично сожгла их.

– О-о!

Она прошла в кабинет и обессиленно рухнула в большое кресло. Ее лицо снова было мертвенно-белого оттенка.

– Господи! – подумала вдруг она. – Вот бы сейчас заснуть и больше никогда – никогда – не просыпаться.

Она не замечала, что Ричард пожирает ее глазами; ей было просто не до него.

– Так все в порядке, да?

– Я же сказала.

– Но ты уверена, что это были те самые бумаги? Ты их просмотрела?

– Нет.

– Но как же…

– Это были те самые бумаги, Ричард, говорю тебе. И, пожалуйста, оставь меня в покое. На сегодняшний вечер с меня достаточно.

Ее муж поспешно отсел с виноватым видом.

– Да-да, я понимаю.

Он нервно заходил по комнате. Потом подошел к жене и положил руку ей на плечо. Она сбросила ее.

– Не прикасайся ко мне! – вырвалось у нее. Она попыталась рассмеяться.

– Прости, дорогой, но мои нервы уже на пределе. Эти прикосновения…

– Конечно-конечно, я понимаю.

Он снова принялся Мерить комнату шагами.

– Tea! – неожиданно воскликнул он. – Ну прости меня!

– Что? – она недоумевающе подняла голову.

– Я не должен был отпускать тебя к нему в такое время. Но поверь, мне и в голову не приходило, что я подвергаю тебя опасности.

– Опасности? – рассмеялась она. Это слово, казалось, ее позабавило. – Что ты понимаешь? Ричард, ты даже представить себе не можешь…

– Что? Что такое?

Глядя прямо перед собой, она мрачно произнесла:

– Ты даже не представляешь, чего мне стоила эта ночь.

– О Господи, Tea! Я.., я не думал… И ты... пошла на это ради меня? Господи, какая же я скотина! Tea… Tea… Клянусь, если бы я хоть на секунду подумал…

Упав на колени, он обнял ее и принялся бормотать что-то, словно в бреду. Она опустила голову и с некоторым удивлением взглянула на него. До нее только сейчас начало доходить значение его слов.

– Я.., я никогда не думал…

– О чем ты никогда не думал, Ричард?

Он вздрогнул, услышав ее голос.

– Ответь же. О чем ты никогда не думал?

– Tea, давай просто забудем об этом. Я ничего не хочу знать. Не хочу даже думать об этом.

Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– Ты.., никогда.., не думал, – раздельно произнесла она. – И что же, по твоему мнению, произошло?

– Ничего не произошло, Tea. Мы будем думать, что ничего не было.

Она не отрываясь смотрела на него, пока не уверилась, что действительно поняла его правильно.

– Так ты думаешь, что…

– Не надо!

Она не обратила на него никакого внимания.

– Ты думаешь, что Винсент Истэн потребовал платы за эти бумаги? И получил ее?

Очень тихо, почти неслышно Ричард выдавил:

– Я не верил, что он посмеет.

– Не верил?

Она изучающе рассматривала его, точно впервые видя, пока он не опустил глаза.

– И потому попросил надеть мое лучшее платье? Потому послал меня к нему ночью одну? Ты ведь знал, что я ему нравлюсь. Ты просто спасал свою шкуру, Ричард, спасал любой ценой.., даже ценой моей чести. Она поднялась.

– Теперь я тебя понимаю. Именно это ты и имел в виду с самого начала. Или, по крайней мере, не отбрасывал такой возможности. И.., и все равно отпустил меня.

– Tea!

– Не смей отрицать! Знаешь, Ричард, я думала, что узнала все о тебе еще много лет назад. Я всегда знала, что ты способен на бесчестные поступки, но до сегодняшнего вечера верила, что только не по отношению ко мне.

– Tea!

– Ты хочешь что-то возразить?

Он молчал.

– Ну так слушай, Ричард. Я хочу тебе кое-что сказать. Помнишь, три дня назад, когда все это началось, слуги сказали тебе, что я уехала в деревню? Так вот, Ричард, это не так. Я уехала с Винсентом Истэном.

Ричард издал невнятный горловой звук. Tea остановила его жестом.

– Подожди. Мы были уже в Дувре, когда я прочла в газете о том, что с тобой случилось. Тогда, как ты знаешь, я вернулась.

Она смолкла. Ричард схватил ее за руку и пристально посмотрел ей в глаза.

– Ты вернулась… вовремя.

Tea горько рассмеялась.

– Да, Ричард, для тебя да.

Он отпустил ее руку и, отойдя к камину, замер, гордо вскинув подбородок. В эту минуту он был действительно красив.

– Я, – медленно произнес он, – смогу простить тебе это.

– А я нет.

Это было как взрыв. Ричард, вздрогнув, непонимающе повернулся к ней. Его губы беззвучно шевелились.

– Ты… ты что, Tea?

– Я сказала, что не прощу тебя. Я сама согрешила, бросив тебя ради другого мужчины, хоть между нами ничего и не произошло – это не важно. Но я хоть согрешила ради любви. Я знаю, что ты никогда не был мне верен. Не спорь, я прекрасно знала это и прощала, поскольку верила, что ты меня все же любишь. Но то, что ты сделал сегодня, перечеркнуло все. Это омерзительно, Ричард. Этого не сможет простить ни одна женщина. Ты продал меня, продал свою собственную жену!

Она подхватила накидку и направилась к двери.

– Tea! – тревожно позвал ее муж. – Ты куда?

– За ошибки нужно платить, Ричард, – бросила она, обернувшись. – За свои я заплачу одиночеством. Что до тебя… Ты сделал ставкой в игре любимого человека… Что ж, ты его проиграл!

– Ты уходишь?

– Да, Ричард. Теперь я свободна. Здесь меня больше ничто не держит.

Хлопнула дверь. Прошла вечность или несколько секунд – он не знал. Едва слышный шелест заставил его очнуться. С магнолии за окном осыпались последние лепестки.

Дом грез

Это история Джона Сигрейва – история безответной любви, напрасных надежд и бессмысленной жизни. Возможно, впрочем, что не такой уж бессмысленной, поскольку все, что он не сумел получить от жизни, в конце концов ему дала смерть.

Род Сигрейвов – крупных землевладельцев во времена королевы Елизаветы – обеднел к концу прошлого века настолько, что, продав последний клочок земли, вынужден был отрядить одного из своих отпрысков на обучение презренному искусству делать деньги. По иронии судьбы эта участь выпала на долю человека, готового к ней меньше всех.

На алтарь финансов был принесен Джон Сигрейв, пухлыми чувственными губами и огромными чуть удивленными темно-синими глазами удивительно напоминавший сказочных эльфов, живущих в дремучих лесах. Как и настоящим эльфам, все, что ему было нужно, – это запах земли, бескрайнее небо над головой и вкус морской соли на губах. И все это у него отняли.

В восемнадцать он поступил на службу в солидный торговый дом простым клерком. Семь лет спустя он работал там же и в том же качестве. Как выяснилось, у него начисто отсутствовало честолюбие. Он был исполнителен, трудолюбив, пунктуален, он не чурался ни тяжелой, ни грязной работы, но не продвигался по служебной лестнице ни на шаг.

Впрочем, ничего удивительного в этом не было, поскольку даже он сам не знал бы, что ответить, спроси кто-нибудь у него, кем бы он мог или хотел стать. Он лишь смутно догадывался, что способен на многое, и чувствовал в себе некую странную силу и необыкновенные задатки. К чему – не знал ни он, ни его коллеги. На работе его любили за неизменные дружелюбие и простоту, даже не подозревая, что это лишь способ отгородить свой внутренний мир от назойливых чужих взглядов.

Однажды ему приснился сон – настоящий сон, а не те навязчивые детские фантазии, от которых невозможно избавиться годами. Он увидел его в одну из летних ночей – уже под утро – и, проснувшись в совершенном смятении, сел в кровати, пытаясь удержать увиденное в памяти и не дать ему ускользнуть по обыкновению всех снов.

Почему-то это казалось ему очень важным – не дать этому сну уйти. Он должен был запомнить, что видел во сне этот Дом! Он был уверен, что это тот самый Дом, который он хорошо знал и уже не раз видел раньше, вот только он не был уверен, во сне или наяву.

В комнату, наполненную звенящей тишиной, начинал понемногу просачиваться серый утренний свет. Было половина пятого утра – у Лондона оставались считанные часы, чтобы отдохнуть перед бурным днем, а Джон Сигрейв лежал в своей кровати с открытыми глазами, не в силах уснуть. Он был по-настоящему счастлив, что успел ухватить и запомнить свой сон, ведь сны так капризны и мимолетны и так ловко выскальзывают из медлительных пальцев только что проснувшегося сознания! А вот ему удалось схватить свой сон и сохранить его.

Сон и впрямь был изумительным по своей красоте.

Там был Дом, и странно, Джон ведь прекрасно знал, что в этом сне было много чего еще, но помнил он только Дом.

И, чем больше Джон приглядывался к нему, тем отчетливее понимал, что никак не может его знать. Да что там, он и мечтать о таком не мог.

Дом был ослепительно белый, он стоял на холме, окруженном могучими деревьями, а вдали синели холмы, но пейзаж не имел никакого отношения к красоте Дома, в этом были и странность и смысл всего сна. Дом был красив сам по себе. Необычайно красив. Настолько, что пульс Джона учащался, стоило ему представить себе этот Дом, Он, правда, немного жалел, что не успел заглянуть внутрь, где несомненно, было еще красивее, но в конце концов – утешал он себя – он и так увидел немало.

Постепенно, по мере того как из сумрака его спальни проявлялись истинные очертания наполнявших ее предметов стало рассеиваться и очарование сна. Джон уже не мог с уверенностью сказать, так ли уж он был прекрасен.

Может, воображение просто посмеялось над его жадной памятью? В конце концов, что он такого увидел? Какой-то белый дом на холме. Довольно, конечно, большой, со множеством темных окон (почему-то он был уверен, что дом обитаем, – просто, когда он его увидел, было слишком рано и никто еще не проснулся). И чего, в самом деле, он так разволновался? Он даже посмеялся над своей впечатлительностью, вспомнил, что приглашен на обед к мистеру Уоттермену, и выкинул сон из головы.

Мейзи, единственная дочь Рудольфа Уоттермена, привыкла всегда получать то, что ей нравится. И вот однажды, заглянув в кабинет к отцу, она решила, что ей нравится Джон Сигрейв, который оказался там только потому, что его попросили занести начальнику кое-какие письма.

Когда молодой клерк ушел, она принялась расспрашивать о нем у отца.

– Один из сыновей сэра Эдварда Сигрейва, – небрежно ответил тот. – Род древний, но вконец обедневший.

Хороший парень, хотя звезд с неба не хватает. Да и честолюбия никакого.

Но честолюбие, в отличие от отца, волновало Мейзи меньше всего, и через пару недель она упросила его пригласить Джона на семейный обед: только отец, она сама и гостившая у нее подруга.

Та не преминула заметить:

– Похоже, Мейзи, ты уже все решила? Папочке только и остается, что завернуть этого твоего Джона в подарочную упаковку, оплатить и преподнести любимой дочке на блюдечке.

– Аллегра! – вскипела Мейзи. – Это уже чересчур!

Аллегра Керр только рассмеялась.

– Не отпирайся, Мейзи. Ведь так оно все и есть. Если тебе понравится, например, шляпка, ты не успокоишься, пока ее не получишь. Ну, а если тебе понравится, например, клерк…

– Не говори ерунды! Мы с ним едва знакомы.

– И тем не менее. Чем он тебя так зацепил, Мейзи?

– Сама не знаю, – медленно проговорила та. – Он какой-то другой, понимаешь? Не такой, как все.

– Другой?

– Да. Не могу объяснить. Нет, я знаю, он симпатичный, но дело не в этом. В нем есть что-то необычное. Знаешь, он как будто не видит людей. Правда. Я даже сомневаюсь, заметил ли он меня тогда в офисе отца.

– Ну, это старый трюк, – рассмеялась Аллегра. – Сообразительный юноша.

– Аллегра! Ты просто завидуешь.

– Ну-ну, дорогая. Все будет хорошо. Разумеется, папочка сделает своей маленькой Мейзи такой подарок.

– Как раз это мне меньше всего нужно.

– Ах, вон оно что. Хочешь, чтобы все было по-честному?

– А почему бы и нет? Разве меня нельзя полюбить по-настоящему?

– Конечно, можно, дорогая. Думаю, в конце концов так и произойдет.

Аллегра с улыбкой оглядела подругу: миниатюрная и женственная. Темные блестящие глаза, чувственный рот.

Подбородок, пожалуй, немного тяжеловат, зато отличные зубы и прекрасная кожа. Модная короткая стрижка, отличная косметика и со вкусом подобранная одежда.

– Да, – заключила Аллегра. – Он просто обязан в тебя влюбиться. Ты изумительно выглядишь, Мейзи.

Ее подруга вздохнула.

– Правда-правда, – добавила Аллегра. – Но, допустим – чего не бывает, – он все же этого не сделает. Не влюбится. Или, скажем, будет испытывать к тебе нежные, но исключительно дружеские чувства. Что тогда?

– Во-первых, может, при ближайшем рассмотрении он мне еще и не понравится.

– Не исключено. Ну, а если?..

Мейзи пожала плечами:

– Думаю, у меня хватит гордости.

– Гордость хороша, чтобы скрывать чувства, а не бороться с ними, – перебила ее Аллегра.

– Ну… – Мейзи чуть покраснела. – Если начистоту…

Не думаю, что он откажется от такой партии. Положение в обществе, деньги и все такое.

– Ну да, – кивнула Аллегра. – Прямая дорожка в партнеры твоего отца. Все-таки, Мейзи, ты молодец. Можешь собой гордиться. Не каждая так сумеет.

Теперь Мейзи покраснела по-настоящему.

– Какая ты злая, Аллегра!

– Зато представь, как тебе было бы без меня скучно.

Вот поэтому ты меня и терпишь. Между прочим, я всегда задавалась вопросом: почему это придворным шутам всегда все прощалось? А сейчас, похоже, могу выяснить это на собственном опыте. И не говори, что это не так. У меня ведь все как в плохом любовном романе. Есть происхождение, гордости тоже хоть отбавляй, а вот с деньгами и образованием прямо беда. «Что делать?» – спросила бедняжка.

«Бог подаст», – был ответ. В таком положении особо щепетильничать не приходится. Делаешь, что скажут. Тем более что содержать бедную родственницу готовы обычно те, кто не может себе позволить держать слуг. Ну, соответственно и обращаются с ней, как с рабом на галере. Так что уж лучше я побуду шутом. По крайней мере, можно безнаказанно дерзить, острить и даже хамить (не слишком, конечно, потому что место потерять тоже не хочется). Постепенно становишься знатоком человеческой природы. Тебе, например, известно, что люди обожают выслушивать о себе гадости? Потому и валят толпами к проповедникам, чтобы те разделали их под орех. По той же самой причине и у меня никогда не будет недостатка в приглашениях. Самое приятное, что я могу пользоваться чужим гостеприимством, не чувствуя себя при этом ничем обязанной.

– Это не про тебя, Аллегра. Ты сама не знаешь, что говоришь.

– Ошибаешься, дорогая. Когда я говорю, то обдумываю каждое свое слово. И откровения мои тоже всегда очень хорошо продуманы. Когда знаешь, что до самой старости будешь зависеть от других людей, приходится быть осторожной.

– Не говори глупостей! Я ведь знаю, сколько молодых людей делали тебе предложения. Тебе нужно только выбрать.

Лицо Аллегры окаменело:

– Я никогда не выйду замуж.

– Из-за… – Мейзи посмотрела подруге прямо в глаза, и та коротко кивнула.

С лестницы донеслись шаги, дверь распахнулась, и дворецкий объявил:

– Мистер Сигрейв!

Появившийся мистер Сигрейв явно чувствовал себя не в своей тарелке. Этот дом подавлял его роскошью и толщиной ковров. Кроме того, он совершенно не понимал, зачем его сюда пригласили, и, если бы мог отказаться от приглашения, так бы и поступил. Он неловко пожал руку подошедшей к нему девушке и смутно припомнил, что где-то ее уже видел.

– Здравствуйте, мистер Сигрейв, – сказала Мейзи. – Позвольте представить вам мою подругу. Мистер Сигрейв – мисс Керр.

Джон с готовностью повернулся и окончательно потерял дар речи. Он увидел огненно-красное платье, белый бант на гордой греческой головке и существо настолько хрупкое и эфемерное, что оно, казалось, принадлежало иному миру.

Шурша на ходу белоснежной накрахмаленной манишкой, вошел Рудольф Уоттермен, и все общество спустилось в столовую.

Усевшись за стол, Джон поднял глаза, обнаружил, что сидит как раз напротив Аллегры Керр и уже не сводил с нее взгляда. Он прекрасно понимал, что вежливость обязывает его ухаживать за хозяйкой дома, но не мог с собой ничего поделать и просто сидел и любовался девушкой напротив. Она и впрямь была необычайно хороша какой-то странной внутренней красотой. В ее глазах словно мерцало бледное, капризное и неверное пламя, похожее на блуждающие огни, заманивающие путника в трясину.

Наконец Мейзи отвернулась к отцу и принялась рассказывать ему о приятеле, которого она в тот день встретила и о рассказанных им новостях. И тут, когда Джон получил наконец долгожданную возможность поговорить с Аллегрой, у него словно отнялся язык. Перехватив его умоляющий взгляд, девушка улыбнулась.

– О погоде, – подсказала она. – Еще можно обсудить последнюю театральную премьеру или заняться подбором общих интересов. Последнее – беспроигрышный вариант.

Джон рассмеялся.

– Не потому ли, что в крайнем случае всегда можно сойтись на том, что мы оба обожаем собак и не любим кошек?

– Разумеется, – серьезно ответила Аллегра.

– Я слышал, что очень удобная тема для разговора – катехизис[10]10
  Катехизис – краткое изложение христианского вероучения в форме вопросов и ответов.


[Закрыть].

– О да! Но, к сожалению, я в нем не сильна.

– Я тоже, – признался Джон.

– Лучше вам его подучить. Чтобы нарушать правила, нужно, как минимум, их знать.

– Ну что же, – улыбнулся Джон. – Давайте нарушать.

Боюсь только, как бы хозяева не приняли нас за сумасшедших.

Пальцы Аллегры, тянувшиеся в этот момент к бокалу, слепо ткнулись в хрусталь, и бокал, прокатившись по столу, со звоном разбился об пол. Мейзи с отцом как по команде повернули головы.

– Простите, мистер Уоттермен, я такая неловкая – Ну что вы, Аллегра, сущие пустяки, – замахал тот руками.

Джон наклонился к ней через стол.

– Плохая примета, – шепнул он. – Вы верите в приметы?

– Нет. Знаете, как говорится: «Хуже уже не будет».

Она снова повернулась к Уоттермену, и Джону ничего не оставалось, как завести разговор с Мейзи. Стараясь не упустить нить беседы, он пытался вспомнить, где он слышал эти слова раньше. Наконец его осенило. Ну конечно же: ответ Сигрдривы в Вальхаме, когда Сигурд предложил ей расстаться[11]11
  Здесь дается ссылка на диалог Сигрдривы (Бруигильды) и Снгурда (Зигфрида) из «Саги о Вельсунгах».


[Закрыть].

«Неужели она имела в виду?» – подумал он, но тут Мейзи спросила его о каком-то новом спектакле, разговор плавно перешел на музыку, и Джон признался, что обожает ее.

– После обеда попросим Аллегру сыграть нам Встав из-за стола, все отправились в гостиную – обычай, по мнению Уоттермена, предпочитавшего выпить вина и выкурить сигару, совершенно варварский.

На этот раз, впрочем, он нашел его даже полезным, поскольку абсолютно не представлял себе, о чем бы он стал говорить с юным Сигрейвом. Как выяснилось, юноша даже в бридж играть не умел. Поэтому игра Аллегры пришлась как нельзя более кстати.

«А все Мейзи, – вздыхал про себя Уоттермен. – Ох уж эти девичьи капризы! Стоит повстречать симпатичного парня, и начинается!»

Аллегра играла прекрасно, насколько это возможно для любителя. Она исполнила кое-что из современного, немного Дебюсси, Штрауса, Скрябина и, наконец, перешла к «Патетической» Бетховена. Музыка, исполненная безграничного величия и печали, разлилась по комнате, как могучая яростная лавина, и вдруг Аллегра сбилась. Ее пальцы соскользнули с клавиатуры, и она, повернувшись к Мейзи, натянуто рассмеялась:

– Видишь? Опять не дают.

И, не дожидаясь ответа, заиграла снова. На этот раз – странную причудливую мелодию, легкую и верткую, как полет птицы. Она кружилась и парила по комнате, пока, достигнув вершины, не рассыпалась вдруг на отдельные звуки и не исчезла. Ничего похожего Сигрейв никогда раньше не слышал. Аллегра рассмеялась и встала из-за рояля. Несмотря на улыбку, она выглядела испуганной и несчастной. Джон услышал, как Мейзи тихо сказала ей:

– Ну зачем? Ты ведь сама знаешь, что не надо было.

– А что вы играли? – с интересом спросил Джон.

– Так, – неохотно ответила Аллегра. – Кое-что собственного сочинения.

Вмешался Уоттермен, и разговор ушел в сторону.

А ночью Сигрейву снова приснился Дом.

Джон обнаружил, что он несчастен. Собственная жизнь более не казалась ему терпимой. До сих пор ко всему, что с ним происходило, он относился как к неизбежному. Но до сих пор ему не с чем было сравнивать. Теперь все вдруг изменилось. Его мир расширился, и он прекрасно понимал почему: в его жизни появилась Аллегра Керр.

Он полюбил ее с первого взгляда. И что же ему было теперь делать?

В тот вечер он был слишком возбужден и взволнован, чтобы думать о будущем. Он даже и не попытался назначить Аллегре свидание или договориться о встрече. Поэтому, получив от Мейзи приглашение отправиться с ней за город на уик-энд, пришел в самый настоящий восторг. Однако его ждало разочарование – Аллегры он не увидел. Мейзи упомянула вскользь, что подруга уехала погостить к кому-то в Шотландию, и Джон не решился даже спросить, когда она возвращается. Уик-энд был безнадежно испорчен. Джон, казалось, нарочно не замечал того, что бросалось в глаза, а Мейзи, обычно прямолинейная, так и не решилась прояснить ситуацию. В результате она вела себя настолько неестественно, что даже показалась Джону высокомерной.

Судьба, однако, распорядилась так, что Джон все же встретился с Аллегрой. Это произошло в городском парке.

Была суббота, около полудня. Джон увидел ее издали и был уверен, что его сердце не выдержит и разорвется на месте. Он боялся, что она его забыла. Как оказалось, боялся напрасно.

Она подождала его, и они бок о бок медленно двинулись по дорожке. Он чувствовал себя до смешного счастливым.

– Вы верите в сны? – неожиданно для себя спросил он.

– Только в кошмары, – мрачно ответила она.

– В кошмары, – тупо повторил Джон. – Но почему?

Аллегра внимательно на него посмотрела.

– Да, я вижу, – мягко проговорила она, – вас кошмары не мучают.

Немного волнуясь, он рассказал ей о своем сне. К тому времени Дом приснился ему уже шесть или семь раз. и с каждым разом он казался Джону все красивее.

– Понимаете, – сбивчиво объяснял Джон, – все это как-то связано с вами. Не смейтесь, это правда. В первый раз Дом приснился мне в ночь перед нашим знакомством, и потом.

– Со мной? – медленно повторила Аллегра. – О нет! Едва ли. Ведь насколько я поняла, ваш Дом был очень красив.

– Как и вы, – удивленно сказал Джон.

Аллегра покраснела.

– Ну вот, похоже, я напросилась на комплимент. Простите, я имела в виду не совсем это. Я прекрасно знаю, что со внешностью у меня все в порядке.

– Знаете, – продолжал Джон, – мне ведь, еще ни разу не удалось попасть внутрь этого Дома. И, тем не менее, я откуда-то твердо знаю, что внутри он даже красивее, чем снаружи.

Теперь он говорил медленно и серьезно, как бы подчеркивая важность того, что хотел сказать.

– Если бы вы согласились меня выслушать…

– Конечно, – легко ответила Аллегра.

– Так вот. Я оставляю службу. Собственно говоря, мне давно уже следовало это сделать. Нельзя день за днем просто плыть по течению, зная, что впереди ничего нет. Это недостойно мужчины. Я хочу найти что-то, в чем сумел бы добиться успеха. Что-нибудь совершенно другое. Я не знаю еще что. Может быть, поеду в Западную Африку. Не уверен. Но знаю, что хочу вернуться богатым.

– Деньги имеют для вас такое значение?

– Единственное, что имеет для меня значение, – это вы, – твердо сказал Джон. – Когда я вернусь.