Текст книги "Хлопоты в Польенсе"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Теперь вам ясно? Наглец метит в одного из нас, Нэнси!

– Ах, не будьте идиотом, Виктор.

– Но какой еще смысл могла иметь его выходка?

– Месье Пуаро знает, что делает, – сказала леди Аствелл, метнув выразительный взгляд в сторону Трефузиуса.

В следующий раз Пуаро затеял получить ото всех следы подошв на белых листах бумаги. Когда затем он своей неслышной кошачьей походкой возник в библиотеке, Трефузиус так подпрыгнул на стуле от неожиданности, словно в него всадили заряд дроби.

– Простите, месье Пуаро, – сказал он с несколько вымученной улыбкой, – но боюсь, что из-за вас у нас всех начнется неврастения.

– С чего бы? – невинно спросил Пуаро.

– Улики против Леверсона казались неоспоримыми, а вы даете понять, что придерживаетесь иного мнения, не так ли?

Пуаро, который подошел к окну, теперь с живостью обернулся:

– Мистер Трефузиус, я решился открыться вам кое в чем. Но разумеется, строго конфиденциально.

– Да?

Пуаро, казалось, все-таки испытывал колебания и заговорил не сразу. Вышло так, что первые слова заглушил стук входной двери и Трефузиус не расслышал их. Тогда Пуаро повторил раздельно и четко:

– Дело в том, мистер Трефузиус, что появились новые данные. А именно: когда Чарльз Леверсон поднялся в кабинет в башне, сэр Рьюбен был уже мертв. Так-то.

Секретарь с трудом оторвал от него остекленевший взгляд.

– Но… какие данные? Почему о них никто не слыхал?

– Еще услышат, – таинственно проговорил маленький бельгиец. – А пока лишь мы с вами обладаем секретом.

Он стремительно выбежал из кабинета и почти налетел на Виктора Аствелла.

– Вы только что вернулись, мистер Аствелл?

– Да. Поистине собачья погода, сырость, холодище, ветер.

– Ну, тогда я остаюсь дома, без прогулки. Я, знаете, как кошка, люблю посидеть в тепле, у огонька…

Тем же вечером Пуаро сообщил своему преданному слуге:

– Дело движется, Джордж! Они все у меня вертятся на горячих углях. Хлопотно все-таки изображать из себя кошку у норы! Однако дело стоит того, результаты просто великолепны. А завтра мы попробуем еще один ход.

На следующий день и Трефузиусу и Виктору Аствеллу понадобилось отлучиться в Лондон. Они сели в один поезд.

Не успели оба выйти за дверь, как Пуаро развил лихорадочную деятельность.

– Скорее, Джордж, за работу. Зевать сейчас некогда! Если появится горничная, задержите ее в коридоре. Рассыпайтесь в любезностях, заговаривайте ей зубы как хотите, лишь бы задержать.

Сам он юркнул в комнату секретаря и провел там самый тщательный обыск, пересмотрел все ящики и полки. Затем водворил вещи по местам.

Джордж, стоявший на страже у дверей, позволил себе кашлянуть.

– Извините, месье, – почтительно произнес он.

– Да, Джордж?

– Это касается туфель, месье. Две пары коричневых находились на верхней полке, а черные кожаные под ними. Вы спутали их местами.

– Вы неподражаемы, – воскликнул Пуаро. – Впрочем, это мелочь. Мистер Трефузиус не обратит внимания на столь незначительный беспорядок.

– Как вам будет угодно, месье.

– Замечать подобные детали входит в вашу профессию и делает вам честь, милый Джордж, – с одобрением добавил Пуаро.

Слуга промолчал. И когда в комнате Виктора Аствелла его хозяин позволил себе подобную небрежность вновь, он воздержался от замечаний. Однако в этом случае Пуаро оказался решительно не прав. Виктор ворвался в гостиную подобно урагану.

– Признавайтесь, вы, чучело! Проклятый иностранишка! Кто вам разрешил рыться в моих вещах?! Что это значит? Что вы вынюхиваете? Я не потерплю этого, слышите? Вот что получается, когда в доме поселяется грязный шпион, который всюду сует свой нос!

Вытянув руки перед собою защитным и умоляющим жестом, Пуаро сыпал извинения, как из рога изобилия. Речь его не прерывалась ни на миг. Ах, он в отчаянии, проявив подобную нескромность, неловкое рвение, глупую старательность…

Сто, тысяча, миллион извинений! Он сконфужен, донельзя огорчен, умоляет простить неоправданную вольность… Под этим потоком слов Виктору Аствеллу поневоле пришлось умолкнуть самому, хотя едва ли его возмущение улеглось окончательно.

Поздно вечером, смакуя травяной чай, Пуаро повторил с удовольствием:

– Дело движется, мой добрый Джордж! Дело идет на лад.

– Пятница – удачнейший мой день! – объявил Пуаро на следующее утро.

– Правда, месье?

– А вы не подвержены суевериям, милый Джордж?

– Я предпочитаю, месье, чтобы за стол не садилось тринадцать человек и избегаю проходить под приставными лестницами. Пятница меня как-то мало волнует.

– Может быть, и так. Но, видите ли, сегодня грянет наша победа!

– Правда, месье?

– Вы даже не спрашиваете, как я собираюсь этого добиться?

– Как же именно, месье?

– Сегодня я осмотрю, не пропуская ни пяди, кабинет в башне.

И в самом деле, получив разрешение хозяйки дома, Пуаро после завтрака прошествовал к месту преступления.

Любопытные могли видеть, как он ползает на четвереньках по ковру, заглядывает под кресла, отодвигает картины и щупает занавески. Даже на леди Аствелл все эти манипуляции произвели тягостное впечатление.

– Сознаюсь, он мне тоже начинает действовать на нервы. Понимаю, что все это работает на его идею, но… на какую именно? У меня просто мурашки бегают, когда он так вынюхивает и выслеживает, будто ищейка! Лили, милочка, поднимитесь в башню, взгляните незаметно, чем он сейчас занят… Нет, пожалуй, не стоит. Останьтесь со мною.

– Не угодно ли, леди Аствелл, чтобы поручение выполнил я? – спросил Трефузиус, вставая.

– Если вам так хочется, мистер Трефузиус.

Оуэн Трефузиус тотчас поднялся в башню. Сначала ему показалось, что в кабинете никого нет. Присутствие Эркюля Пуаро им не было обнаружено. Он собирался удалиться, как вдруг услышал легкий шорох и увидел маленького бельгийца на середине винтовой лестницы, которая вела в спальню. Все так же на корточках он рассматривал в лупу нечто на ступеньке, сбоку от ковровой дорожки. Нечленораздельно бормоча себе под нос, он сунул лупу в карман, а это нечто держал двумя пальцами. Только сейчас он заметил секретаря.

– Ах, мистер Трефузиус! Представьте, я и не услышал вас.

Всю прежнюю озабоченность Пуаро словно рукою сняло. Это был совсем другой человек: он ликовал, он торжествовал!

– Что произошло, месье Пуаро? Вы так сияете, чувствовалось, что секретарь ошеломлен его переменой.

Коротышка детектив самодовольно выпятил грудь:

– Именно сияю. Я нашел то, что ищу с первого дня. В моих руках улика, которая разоблачает преступника!

– Надо ли понимать так, что это лицо не Чарльз Леверсон?

– Трефузиус скептически поднял брови.

– Разумеется, не он. Собственно, это я знал сразу, но сомнения в истинном имени убийцы оставались. Зато теперь все ясно.

Он весело сбежал по лестнице и от избытка чувств потрепал секретаря по плечу.

– Я тороплюсь в Лондон, а вы попросите от моего имени леди Аствелл, чтобы она пригласила всех собраться к девяти часам вечера сюда, в кабинет в башне. К этому времени я непременно вернусь и – конец всем недомолвкам! Истина будет установлена. Ах, я положительно счастлив!

Пуаро изобразил пируэт какого-то фантастического танца и стремительно исчез, оставив Трефузиуса в тягостном недоумении. Однако через несколько минут Пуаро вновь появился, на этот раз в библиотеке, и попросил поискать для него совсем крошечную картонную коробочку.

– У меня под руками не нашлось подходящей, а она мне крайне нужна, как хранилище для некой ценности.

Трефузиус порылся в ящиках письменного стола и подал то, что требовалось. Весьма довольный, Пуаро взбежал по лестнице на третий этаж, где отдал свое сокровище Джорджу.

– Имейте в виду, внутри находится предмет, не имеющий цены! Спрячьте коробочку в туалетный столик, рядом с футляром для моих жемчужных запонок.

– Все исполню, месье.

– Будьте чрезвычайно внимательны. То, что в коробочке, приведет на виселицу убийцу.

– Вот как, месье?!

Пуаро вприпрыжку сбежал по лестнице, схватил шляпу и ушел.

А вот возвращение его было не таким эффектным. Как было условлено с Джорджем, тот встретил его у боковой двери, незаметно отомкнув ее.

– Они в кабинете? Все?

– Да, месье.

Оба обменялись еще несколькими словами шепотом, после чего Пуаро с видом победителя направился в кабинет, где менее месяца назад было совершено убийство.

Он окинул собравшихся взглядом: здесь, были леди Аствелл, Виктор Аствелл, Лили Маргрейв, секретарь и дворецкий Парсонс. Последний неуверенно топтался у дверей.

– Месье Джордж сказал, что я понадоблюсь. Так ли это? – спросил он у Пуаро.

– Сущая правда. Прошу вас остаться.

Детектив вышел на середину комнаты. Он заговорил не спеша, взвешивая выражения.

– Это дело вызвало у меня особый интерес. Каждый из вас мог убить сэра Рьюбена Аствелла. Кто получает наследство? Леди Аствелл и Чарльз Леверсон. Кто оставался с ним позже всех в ту ночь? Леди Аствелл. С кем произошла крупная ссора? Опять же с леди Аствелл.

– Что вы плетете? – закричала она. – Я не понимаю… я…

– Но и еще один человек разбранился с сэром Рьюбеном, невозмутимо продолжал Пуаро. – Еще один человек ушел от него в ту ночь, трясясь от ярости. Если предположить, что леди Аствелл оставила своего мужа живым без четверти двенадцать, то до возвращения Чарльза Леверсона оставалось еще десять минут. За эти десять минут кто-то другой мог бесшумно и незаметно спуститься с третьего этажа, совершить убийство и также быстро и тихо возвратиться в свою спальню.

Виктор Аствелл подскочил с рычанием:

– Долго вы будете нас морочить, черт побери! – Он захлебнулся яростью и ему не хватило дыхания.

– Однако, мистер Аствелл, в Западной Африке вам случалось убить человека в припадке гнева, не так ли?

Раздалось внезапное восклицание Лили Маргрейв:

– Я не верю, не верю этому!

Она тоже вскочила с пылающими щеками, руки ее были стиснуты.

– Нет, не верю! – повторила она и решительно подошла к Виктору, чтобы встать с ним рядом.

– Это правда. Лили. Но кое о чем этот тип не знает. Я застрелил бесчеловечного фанатика, колдуна, который сам убил пятнадцать детей. Мой гнев был оправдан.

Лили сделала шаг к Пуаро.

– Месье Пуаро, вы не правы. Если человек вспыльчив и невоздержан на язык, если он способен взорваться и наговорить невесть что, это вовсе не означает, что он способен и на преступление. Я-то это знаю и убеждена, что мистер Аствелл на способен на бесчестный поступок.

Пуаро взглянул на нее очень ласково и даже слегка погладил протянутую ему руку.

– Оказывается, мадемуазель, и вы не чужды интуиции? Итак, вы полностью доверяете мистеру Аствеллу? Я не ошибся?

Лили уже овладела собою.

– Не ошиблись. Он честный, смелый человек и ничем не запятнал себя в афере с приисками Мпалы. Я верю каждому его слову и обещала стать его женой.

Виктор Аствелл с нежностью взял ее за другую руку.

– Месье Пуаро, – проникновенно сказал он. – Клянусь вам перед богом: я не убивал моего брата!

– Я это знаю, – ответил Пуаро.

Он вновь обвел всех присутствующих внимательным взглядом.

– Есть еще одно обстоятельство, друзья мои. В состоянии гипнотического транса леди Аствелл упомянула о странно оттопыренной шторе, которую видела в ту ночь.

Все взоры невольно приковались к окну.

– Вы хотите сказать, что там прятался грабитель? – с облегчением воскликнул Виктор Аствелл. – Поистине это лучшее решение!

– Но то была другая штора, – тихо возразил Пуаро и указал на портьеру, закрывавшую вход на маленькую лестницу. Предыдущую ночь сэр Рьюбен провел в верхней спаленке, завтракал в постели и там же давал мистеру Трефузиусу указания на день. Я не знаю, что именно мистер Трефузиус по рассеянности оставил в этой комнате, но вечером, покидая сэра Рьюбена, он решил на минуту подняться туда, чтобы захватить эту вещь. В какую дверь он вышел, ни муж, ни жена попросту не обратили внимания, так как между ними уже начиналась ссора. Единственно, что дошло до их сознания, это то, что они наконец наедине и могут не сдерживаться больше. Когда Трефузиус спускался обратно, ссора настолько углубилась, супруги бросали друг другу в лицо столь интимные обвинения, что показаться им на глаза, давая понять, что он все слышал, было просто немыслимо. Ведь они-то думали, что он давным-давно отправился спать! Опасаясь новых, еще более грубых оскорблений от своего хозяина, Трефузиус поневоле оставался в своем укрытии, надеясь улучить момент для незаметного исчезновения. Он стоял за шторой, и леди Аствелл, уходя, бессознательно запечатлела в памяти ее выпуклость. Мистер Трефузиус пытался выскользнуть вслед за леди Аствелл, но, на его беду, сэр Рьюбен обернулся и увидел его. Что только не посыпалось на его несчастную голову! Он подслушивает, он шпионит! Намеренно отирается под дверьми!.. Сознаюсь, что психология – моя страсть. Во время всего расследования я искал не того, кто легко теряет самообладание и для кого гнев, таким образом, служит предохранительным клапаном, но, напротив, человека, вынужденного затаивать обиды, переносить их молча, терпеть, не показывая вида, как глубоко он возмущен. Не та собака кусает, которая лает! Девять лет играть роль козла отпущения – какое длительное усилие. И как много накопилось злобы. Но неизбежно наступает момент, когда пружина не выдерживает, она лопается. Струну нельзя натягивать бесконечно. Это и происходит в ту злосчастную ночь.

Накричавшись вволю, сэр Рьюбен вернулся за стол, совершенно не интересуясь человеком, которого только что оскорбил без всякой. вины. Он убежден, что тот, как всегда, униженно ретировался. Но секретарь, охваченный бешенством, срывает со стены палицу и ударяет ею ненавистного ему человека.

Пуаро повернулся к Трефузиусу, который, словно в беспамятстве, безмолвно смотрел на него.

– Ваше алиби было таким несокрушимым! Мистер Виктор Аствелл считал, что вы у себя в комнате. Но ведь никто не видел, как вы туда вошли! На самом деле вы находились в башне еще довольно долго, не успев уйти до появления Чарльза Леверсона. Вы стояли за той же портьерой, когда в кабинет пришла Лили… В общем, вам удалось выбраться, лишь когда дом окончательно затих. Надеюсь, вы не станете отпираться?

– Я… я никогда…

– Ладно, покончим с этим, – сурово прервал Пуаро. – Вот уже две недели, как я разыгрываю комедию. Я дал вам возможность заметить сеть, которая затягивала вас. Отпечатки пальцев, следы подошв, небрежный обыск – все это нагнетало на вас ужас разоблачения. Вы проводили бессонные ночи, лихорадочно ища спасения, прикидывая вновь и вновь все мельчайшие улики. Не осталось ли ваших отпечатков в башне? Или следа ботинка на лестнице? Вы выдали себя, когда панически испугались: что именно я подобрал на ступенях, где вы так долго прятались? Я всячески раздумывал этот эпизод. У вас же попросил коробочку, наказывая своему слуге беречь ее пуще глаза… Джордж!

– Я здесь, месье.

– Прошу вас, повторите в присутствии леди и джентльменов, какие инструкции вам были оставлены.

– Вы мне велели, месье, спрятаться в стенном шкафу в вашей комнате и наблюдать оттуда за спрятанной коробкой. В четверть четвертого на цыпочках вошел мистер Трефузиус и полез в ящик туалетного стола. Он ее и взял.

– А в этой коробочке, – торжествуя, подхватил Пуаро, была всего лишь шпилька! Я действительно подобрал ее где-то на лестнице. Говорят, найти шпильку к удаче. Что ж, мне повезло, я обнаружил убийцу. Вот видите, – он обернулся к секретарю, – в сущности, вы выдали себя сами.

Как подкошенный Трефузиус упал на стул и отчаянно зарыдал.

– Я был безумен! – стонал он. – Я потерял в тот момент рассудок! Но… о, господи! Как он изводил меня, как мучил… все это было выше человеческих сил! Год за годом, день за днем… Я ненавидел его!

– Всегда чувствовала это, – прошептала леди Аствелл. Она выпрямилась. Лицо ее выражало нескрываемое торжество. – Я знала, кто убийца!

– Что ж, вы оказались правы, – подтвердил знаменитый детектив без особого энтузиазма. – Можно называть вещи разными именами, суть их не меняется. Ваша интуиция была верной. Поздравляю вас, мадам.

Цветы магнолии

Нетерпеливо поглядывая на часы, Винсент Истэн томился в ожидании на площади вокзала “Виктория”.

– Сколько же неудавшихся свиданий видели эти часы! – подумал он и тут же почувствовал, как защемило сердце.

А если Tea действительно не придет? Если она передумала? От женщины можно ждать чего угодно. Почему он так верит? Когда это началось? Он же о ней ровным счетом ничего не знает. Разве с самой их первой встречи она не стала для него неразрешимой загадкой? В ней как будто уживались два человека: легкомысленная красавица – жена Ричарда Даррела, и замкнутое таинственное существо, с которым он бродил по дорожкам Хеймерс-клоуз. Она казалась ему тогда цветком магнолии – может быть, потому, что именно эти цветы видели их первый, еще робкий поцелуй. Одуряющий аромат цветов, поднятое к нему милое лицо и несколько опавших бархатных лепестков, нежно его коснувшихся… Лепестков магнолии: загадочной, чужой, опьяняющей.

Это случилось две недели назад – на следующий день после того, как они познакомились. А сейчас он уже ждал ее, ждал, когда она придет и останется с ним навсегда. Снова заныло сердце. Да как он смеет на это надеяться? Конечно, она не придет. Как он мог в это поверить? Сделать это означало бы для нее отказаться слишком от многого. Зачем это прекрасной миссис Даррел? Публичный скандал, нескончаемые сплетни…

Можно было бы сделать все тихо и незаметно… Благопристойно, без лишней огласки развестись, но это попросту не приходило им в голову – по крайней мере, ему.

– Интересно, – неожиданно подумал он, – а ей… ей приходило?

Он ведь совершенно не представлял, о чем она думает, и до сих пор удивлялся, как вообще посмел предложить ей это: сбежать вместе. Кто он, в конце концов, такой? Ничтожество – обычный трансваальский фермер, каких тысячи. Куда он повезет ее из Лондона, что даст взамен теперешней роскоши? И все же он предложил ей это. Он просто не мог иначе.

И она совершенно спокойно, без малейших колебаний или сомнений согласилась, как будто он предложил ей вместе позавтракать.

– Тогда, стало быть, завтра? – потрясение выдавил он, не в силах поверить в случившееся.

И тихим голосом – так разительно отличавшемся от легкомысленного щебетания, к которому привык свет – она ответила ему “да”.

Когда он увидел ее впервые, она показалась ему бриллиантом, в холодных гранях которого играют тысячи отраженных огней. Но стоило ему коснуться ее, стоило только поцеловать, и она превратилась в нежную жемчужину, излучающую теплый и розовый, как лепестки магнолии, свет.

Да, она дала ему обещание. И теперь он стоял и ждал, когда она придет его выполнить.

Истэн снова посмотрел на часы. Еще немного, и они опоздают на поезд.

– Нет, не придет! – внезапно родилась в нем уверенность.

Конечно, не придет. Каким глупцом он был, что позволил себе поверить в это! Она обещала! Что ж с того? Дома его, наверное, уже ждет письмо. Где его просят простить, понять и сделать все то, что требуется от отвергнутого любовника.

Он почувствовал боль, злость и стыд.

И в этот момент он ее увидел. Она шла к нему по платформе, слегка улыбаясь, обычным своим шагом, как будто впереди у них была целая вечность. На ней было черное обтягивающее платье и черная шляпка, восхитительно оттеняющая нежный, как лепестки магнолии, цвет лица. Он схватил ее руки и в смятении выдавил:

– Вы все-таки пришли… Пришли!

– Конечно, пришла, – спокойно подтвердила она. Так спокойно!

– Я боялся, вы передумаете, – выдохнул он, отпуская ее руки.

Она удивленно, точно ребенок, взмахнула ресницами.

– Почему?

Чтобы не отвечать, он поспешно отвернулся и кликнул первого попавшегося носильщика. Времени оставалось совсем мало. Следующие несколько минут им было не до разговоров. Наконец они устроились в своем купе, и за окном потянулись унылые привокзальные здания.

Они сидели друг против друга. Наконец-то они были вместе! До самой последней минуты он не верил, что это случится. Он просто не решался в это поверить. Она была так далека, так загадочна… Она казалась совершенно недостижимой.

И вот с сомнениями покончено. Возврата нет. Она неподвижно сидела напротив него. Нежная линия щеки тронута едва заметной улыбкой, черные ресницы опущены…

– Как мне узнать, что творится у нее в душе? О чем она думает? Обо мне? О муже? Если так, то что же? Любила она его когда-нибудь или нет? Ненавидит или же презирает? Мне никогда не узнать этого, – с горечью думал он. – Я люблю ее, но что я о ней знаю? Что она думает, что чувствует?

Что он знал хотя бы о ее муже? Большинство знакомых ему женщин готовы были часами говорить о своих мужьях: об их черствости, тупости, эгоизме. К этому Винсент Истэн привык давно и цинично не обращал никакого внимания. Но Tea почти совсем не говорила о муже. О Ричарде Дарреле Истэн знал не больше других. Богатый и красивый мужчина, светский и обаятельный, Даррел нравился всем. В свете их с Tea брак считался на редкость счастливым и удачным.

– Что еще ни о чем не говорит, – поспешно перебил себя Винсент. – Tea слишком хорошо воспитана, чтобы выставлять на показ свои чувства.

В своих разговорах они еще ни разу не касались этой темы. Даже в тот, второй раз, когда они долго бродили по парку, и он чувствовал, как от его прикосновений по ее телу пробегает дрожь. Когда ничего уже не осталось от той холодной светской красавицы. Она так страстно отвечала на его поцелуи… И ни разу не заговорила о муже. Тогда Винсент был даже рад этому. Благодарен ей за то, что не приходится выслушивать вымученных оправданий.

Теперь же это молчание начинало тяготить его. Неожиданно он со страхом понял, что ничего не знает о непостижимом существе, с такой безмятежностью вверившем ему свою жизнь. Ему стало не по себе.

Пытаясь найти опору, он наклонился к ней и легонько коснулся обтянутого черной тканью колена. Ее плоть тут же отозвалась на его прикосновение трепетом. Он взял ее руку и стал нежно целовать пальцы, чувствуя, как они дрожат под его губами. Он откинулся назад и решился, наконец, посмотреть ей прямо в лицо. Он успокоился. Этого было достаточно. Она действительно была с ним. Принадлежала ему.

– Почему вы молчите? – с улыбкой спросил он.

– Молчу?

– Да.

Помолчав, он вдруг упавшим голосом спросил:

– Надеюсь, вы не жалеете?

Ее глаза распахнулись.

– Что вы! Нет, конечно.

В ее голосе не было и тени сомнения. Он прозвучал совершенно искренне и уверенно.

– Но о чем же вы тогда думаете? Мне бы хотелось знать это.

– Я боюсь, – тихо ответила она.

– Боитесь?

– Да. Боюсь счастья.

Он бросился к ней, обнял и стал осыпать поцелуями лицо, шею…

– Я люблю вас, – повторял он. – Люблю. Люблю. Она теснее прижалась к нему, вся отдавшись поцелуям. Потом он вернулся на свое место и взял журнал. Она тоже. Поднимая глаза от страницы, он всегда встречал устремленный на него взгляд. Тогда они улыбались.

Около пяти поезд прибыл в Дувр. Они собирались переночевать там, чтобы утром отплыть на континент.

Винсент вошел в номер вслед за Tea, держа в руке пару вечерних газет, которые тут же небрежно бросил на стол. Носильщики, получив чаевые, ушли.

Tea медленно подошла к окну, посмотрела на улицу и обернулась. Секундой позже они уже держали друг друга в объятиях.

В дверь постучали, и они отпрянули друг от друга.

– Черт бы их всех побрал, – задыхаясь, выдавил Винсент. – Нас что же, так никогда и не оставят в покое? Tea улыбнулась.

– Думаю, оставят, – нежно ответила она и, взяв одну из газет, опустилась на диван.

За дверью оказался бой[8]8
  Имеется в виду слуга (англ.)


[Закрыть]. С любопытством оглядываясь, он поставил поднос на столик и разлил чай. Поинтересовавшись, не нужно ли чего еще, он нехотя удалился.

Винсент, выходивший в смежную комнату, вернулся в гостиную, радостно потирая руки.

– Что ж, чай так чай! – бодро заявил он и замер на месте, потрясенный произошедшей переменой. – Что-то случилось?

Tea, выпрямившись, сидела на диване и невидяще смотрела перед собой. Ее лицо было смертельно бледным.

Винсент бросился к ней.

– Любовь моя, что с тобой?

Вместо ответа она протянула ему газету, указывая на какой-то заголовок.

Взяв у нее газету, Винсент прочел:

«Банкротство компании “Хобсон, Джекил и Лукас”.»

Это ровным счетом ничего ему не говорило, хоть он и понимал, что должно было бы что-то сказать. Он недоуменно взглянул на Tea.

– Там работает Ричард, – пояснила она.

– Ваш муж?

– Да.

Винсент вернулся к статье и внимательно ее прочел. В глаза бросались фразы “неожиданный крах”, “тяжелые последствия”, “обманутые вкладчики”.

Заметив краем глаза какое-то движение, он поднял голову. Tea стояла у зеркала и уже надевала шляпку. Повернувшись, она посмотрела ему прямо в глаза.

– Винсент, я должна вернуться к нему.

Он вздрогнул.

– Tea, о чем вы?

– Я должна вернуться к Ричарду, – безжизненным голосом повторила она.

– Но любовь моя…

Она указала на газету, упавшую на пол.

– Это означает разорение, крах и нищету. Я не могу оставить его в такую минуту.

– Любимая, но вы уже оставили его. Что вам до того, что случилось после? Будьте же благоразумны.

Она грустно покачала головой.

– Вы не понимаете. Я должна.

Большего он не смог от нее добиться. Казалось невероятным, что это мягкое и покорное существо может быть столь непреклонным. Она не спорила. Она просто от него уходила. Он мог говорить что угодно – это больше не действовало. Он обнимал ее, напоминал о ее чувствах и обещаниях, надеясь сломить эту невыносимую решимость… Ее уста по-прежнему отвечали на его поцелуи, но он чувствовал, как между ними стремительно растет стена.

Потом, обессилев, он отпустил ее. Мольбы сменились упреками.

– Ты никогда меня не любила! – бросил он ей в лицо.

Она приняла это молча, даже не пытаясь протестовать против очевидной лжи, только лицо ее стало еще более грустным.

Он уже не помнил себя. Он бросал ей все известные ему оскорбления, пытаясь сломать ее, надеясь, что вот сейчас она не выдержит и запросит пощады.

А потом наступила минута, когда слов не осталось. Говорить больше было не о чем. Он рухнул на ковер и, обхватив голову руками, тупо на него уставился: красный, в черную клеточку ковер.

Tea еще мгновение помедлила у дверей. Белое лицо, черные тени. Все было кончено.

– Прощай, Винсент, – тихо сказала она. Не дождавшись ответа, она вышла и закрыла за собой дверь.

Особняк Даррелов располагался в Челси. Это была старинная постройка причудливой архитектуры, окруженная небольшим садом. Там, возле самого парадного, росла магнолия – старая, почти засохшая, но все же – магнолия.

Тремя часами позже Tea уже поднималась по ступеням своего дома; ее губы кривились, словно от боли.

Она решительно прошла в кабинет, расположенный в задней части дома. Молодой человек с красивым, но осунувшимся лицом стремительно обернулся на ее шаги.

– Tea! Слава Богу, ты вернулась. Слуги сказали, ты уехала в деревню.

– Услышала, что произошло, и тут же вернулась, Ричард.

Даррел обнял ее за талию и повел к дивану. Они уселись бок о бок, и Tea непринужденно высвободилась из его объятий.

– Положение очень скверное, Ричард? – спокойно спросила она.

– Что скрывать? Хуже некуда.

– Рассказывай.

Он принялся говорить, все время расхаживая по комнате. Tea молча слушала его рассказ. Она никак не могла сосредоточиться. Перед глазами плыло, мелькали вокзал, гостиничный номер в Дувре, любимое лицо… Иногда голос мужа доносился словно издалека, иногда она просто его не слышала.

Все же она услышала достаточно, чтобы понять. Даррел умолк и снова опустился на диван рядом с нею.

– Хорошо хоть, – закончил он, – что до твоего имущества они не могут добраться. Да и дом записан на тебя. Tea задумчиво кивнула.

– Значит, это у нас осталось, – произнесла она. – Что ж, могло быть и хуже. Просто нам придется начать все с начала, вот и все.

– Да, да, разумеется, – подхватил он с наигранным оживлением.

– Значит, не все, – догадалась Tea. – Он рассказал мне не все.

– Что еще, Ричард? – мягко спросила она. – Что-то действительно серьезное?

Он замялся.

– Серьезное? Что же может быть серьезней?

– Тебе видней, Ричард.

– Да все будет в порядке, – отозвался тот, пытаясь успокоить то ли жену, то ли самого себя. – Обещаю: все будет в порядке.

Он порывисто обнял ее за плечи.

– Как же я рад, что ты здесь! Теперь все точно будет хорошо. Ведь у меня есть ты, правда?

– Да, Ричард, у тебя есть я, – тихо ответила она, уже не сбрасывая его руки.

Он притянул ее к себе и поцеловал, словно ее присутствие его успокаивало.

– У меня есть ты, – радостно повторил он, и она снова ответила:

– Да, Ричард.

Он опустился на колени у ее ног.

– Я так устал! – жалобно произнес он. – Боже, что за день! Какой-то кошмар! Не представляю, что бы я без тебя делал! Господи, какое счастье, когда у человека есть жена.

На этот раз она только молча наклонила голову. Он положил ей голову на колени и вздохнул, совершенно как усталый сонный ребенок.

– О чем же он умолчал? – снова подумала Tea, машинально гладя его волосы, точно мать, убаюкивающая сына.

– Ты приехала, и теперь все будет хорошо, – снова повторил Ричард. – С тобой я ничего не боюсь.

Его дыхание становилось все ровнее, все спокойнее… Вскоре он уснул, a Tea продолжала гладить его волосы, смотря перед собой невидящими глазами.

– Тебе не кажется, Ричард, – спросила Tea, – что будет лучше, если ты расскажешь мне все?

Этот разговор произошел тремя днями позже. Они сидели в гостиной и как раз собирались обедать.

Ричард вздрогнул и покраснел.

– Не понимаю о чем ты, – сказал тот, отводя глаза.

– Неужели?

Он бросил на нее быстрый взгляд:

– Нет, ну были кое-какие детали…

– Ты просишь у меня помощи, так расскажи мне все.

Он как-то странно посмотрел на нее:

– Разве прошу?

Она удивилась:

– Милый, я все же твоя жена.

Неожиданно на его лице появилась прежняя обаятельная лукавая улыбка.

– И удивительно красивая жена, Tea. Впрочем, на другой я бы и не женился.

Он стал расхаживать по комнате, что делал всегда, когда нервничал.

– Не скрою, в некотором смысле ты права, – решился наконец он. – Кое о чем я действительно умолчал.

Он запнулся.

– Я слушаю.

– Черт, так трудно объяснить это женщине… Вы же вечно все переворачиваете с ног на голову. Даете волю воображению и так далее.

Tea молча ждала.

– Понимаешь, – продолжал Ричард, – закон такая странная штука… В общем, он применим далеко не ко всем ситуациям. Я могу совершить поступок совершенно порядочный и честный, а закон будет рассматривать его как.., что-то иное. В девяти случаях из десяти он просто закроет глаза, а на десятый, ни с того ни с сего…

Tea постепенно начинала понимать.

– Почему же меня это не удивляет? – думала она. – Неужели я всегда знала, что вышла за бесчестного человека?

Ричард все говорил, приводил какие-то ненужные доводы, пытался что-то объяснить. Впрочем, Tea давно уже привыкла, что муж совершенно не способен говорить прямо даже о самых простых вещах. Речь шла о каких-то его операциях с недвижимостью компании в Южной Африке. В чем конкретно заключались эти операции, Ричард говорить не хотел, но уверял ее, что действовал исключительно честно и порядочно. Беда в том, что закон отнесся к его действиям с излишней суровостью. В конце концов ему пришлось все же признать, что по факту этих сделок против него возбуждено уголовное дело.