Текст книги "Выпуск 1. Том 3"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Выбор кинжала в качестве орудия убийства может поначалу удивить, но по зрелом размышлении убеждаешься, что в данных обстоятельствах это выбор вполне оправданный. Кинжалом может пользоваться и слабый, и сильный, и от него нет шума. Я представляю, хотя могу и ошибиться, что все по очереди проходили в темное купе Рэтчетта через купе миссис Хаббард и наносили по одному удару. Я думаю, никто из них никогда не узнает, чей удар прикончил Рэтчетта.

Последнее письмо, которое, по-видимому, подложили Рэтчетту на подушку, сожгли. Не будь улик, указывающих, что убийство имело отношение к трагедии Армстронгов, не было бы никаких оснований заподозрить кого-нибудь из пассажиров. Решили бы, что кто-то проник в вагон, и вдобавок один, а может, и не один пассажир увидел бы, как «темноволосый мужчина небольшого роста с писклявым голосом» сошел с поезда в Броде, и ему-то и приписали бы убийство.

Не знаю точно, что произошло, когда заговорщики обнаружили, что эта часть их плана сорвалась из-за заносов. Думаю, что, наспех посовещавшись, они решили все-таки привести приговор в исполнение. Правда, теперь могли заподозрить любого из них, но они это предвидели и на такой случай разработали ряд мер, еще больше запутывающих дело. В купе убитого подбросили две так называемые улики – одну, ставящую под удар полковника Арбэтнота (у него было стопроцентное алиби и его знакомство с семьей Армстронг было почти невозможно доказать), и вторую – платок, ставящий под удар княгиню Драгомирову, которая благодаря своему высокому положению, хрупкости и алиби, которое подтверждали ее горничная и проводник, практически не подвергалась опасности. А чтобы еще больше запутать, нас направили по еще одному ложному следу – на сцену выпустили таинственную женщину в красном кимоно. И тут опять же все было подстроено так, чтобы я сам убедился в существовании этой женщины. В мою дверь громко постучали. Я вскочил, выглянул и увидел, как по коридору удаляется красное кимоно. Его должны были увидеть такие заслуживающие доверия люди, как мисс Дебенхэм, проводник и Маккуин. Потом, пока я допрашивал пассажиров в ресторане, какой-то шутник весьма находчиво засунул красное кимоно в мой чемодан. Чье это кимоно, не знаю. Подозреваю, что оно принадлежит графине Андрени, потому что в ее багаже нашлось лишь изысканное шифоновое неглиже, которое вряд ли можно использовать как халат.

Когда Маккуин узнал, что клочок письма, которое они так тщательно сожгли, уцелел и что в нем упоминалось о деле Армстронгов, он тут же сообщил об этом остальным. Это обстоятельство сразу поставило под угрозу графиню Андрени, и ее муж поспешил подделать свой паспорт. Тут их во второй раз постигла неудача. Они договорились все, как один, отрицать свою связь с семейством Армстронг. Им было известно, что я не смогу проверить их показания, и они полагали, что я не буду вникать в детали, разве что кто-то из них вызовет у меня подозрения.

Осталось рассмотреть еще одну деталь. Если предположить, что я правильно восстановил картину преступления – а я верю, что именно так и есть, – из этого неизбежно следует, что проводник был участником заговора. Но в таком случае у нас получается не двенадцать присяжных, а тринадцать. И вместо обычного вопроса: «Кто из этих людей виновен?» – передо мной встает вопрос: «Кто же из этих тринадцати невиновен?» Так вот, кто же этот человек?

И тут мысль моя пошла несколько необычным путем. Я решил, что именно та особа, которая, казалось бы, и должна была совершить убийство, не принимала в нем участия. Я имею в виду графиню Андрени. Я поверил графу, когда он поклялся мне честью, что его жена не выходила всю ночь из купе. И я решил, что граф Андрени, что называется, заступил на место жены.

А если так, значит, одним из присяжных был Пьер Мишель.

Чем же объяснить его участие? Он степенный человек, много лет состоит на службе в компании. Такого не подкупишь для участия в убийстве. А раз так, значит, Пьер Мишель должен иметь отношение к делу Армстронгов. Но вот какое, этого я не представлял. И тут я вспомнил о погибшей горничной – ведь она была француженкой. Предположим, что несчастная девушка была дочерью Пьера Мишеля. И тогда объясняется все, включая и выбор места преступления. Чьи роли в этой трагедии оставались нам еще неясны?

Полковника Арбэтнота я представил другом Армстронгов. Он, наверное, воевал вместе с полковником. О роли Хильдегарды Шмидт в доме Армстронгов я догадался легко. Как гурман, я сразу чую хорошую кухарку. Я расставил фрейлейн Шмидт ловушку, и она не замедлила в нее попасть. Я сказал, что убежден в том, что она отличная кухарка. Она ответила: «Это правда, все мои хозяйки так говорили». Но когда служишь горничной, хозяйка не знает, хорошо ли ты готовишь.

Оставался еще Хардман. Я решительно не мог подыскать ему места в доме Армстронгов. Но я представил, что он мог быть влюблен во француженку. Я завел с ним разговор об обаянии француженок, и это произвело ожидаемое впечатление. У него на глазах выступили слезы, и он притворился, будто его слепит снег.

И наконец, миссис Хаббард. А миссис Хаббард, должен вам сказать, играла в этой трагедии весьма важную роль. Благодаря тому, что она занимала смежное с Рэтчеттом купе, подозрение должно было прежде всего пасть на нее. По плану никто не мог подтвердить ее алиби. Сыграть роль заурядной, слегка смешной американки, сумасшедшей матери и бабушки, могла лишь настоящая артистка. Но ведь в семье Армстронгов была артистка – мать миссис Армстронг, актриса Линда Арден. – И Пуаро перевел дух.

И тут миссис Хаббард звучным, вибрирующим голосом, столь отличным от ее обычного голоса, мечтательно сказала:

– А мне всегда хотелось играть комедийные роли. Конечно, с умывальной сумочкой вышло глупо. Это еще раз доказывает, что нужно репетировать как следует. Мы разыграли эту сцену по дороге сюда, но, наверное, я тогда занимала четное купе. Мне в голову не пришло, что засовы могут помещаться в разных местах. – Она уселась поудобнее и поглядела в глаза Пуаро. – Вы знаете о нас все, мсье Пуаро. Вы замечательный человек. Но даже вы не можете представить себе, что мы пережили в тот страшный день. Я обезумела от горя, слуги горевали вместе со мной… полковник гостил тогда у нас. Он был лучшим другом Джона Армстронга.

– Джон спас мне жизнь в войну, – сказал Арбэтнот.

– И тогда мы решили – может быть, мы и сошли с ума, не знаю… но мы решили привести в исполнение смертный приговор, от которого Кассетти удалось бежать. Нас было тогда двенадцать, вернее, одиннадцать – отец Сюзанны был, разумеется, во Франции. Сначала мы думали бросить жребий, кому убить Кассетти, но потом нашему шоферу Антонио пришла в голову мысль о суде присяжных. А Мэри разработала весь план в деталях с Гектором Маккуином. Он обожал Соню, мою дочь… Это он объяснил нам, как Кассетти с помощью денег улизнул от расплаты.

Немало времени ушло на то, чтобы осуществить наш план. Сначала нужно было выследить Рэтчетта. Это в конце концов удалось Хардману. Затем мы попытались определить на службу к Кассетти Гектора и Мастермэна или хотя бы одного из них. И это нам удалось. Потом мы посоветовались с отцом Сюзанны. Полковник Арбэтнот настаивал, чтобы нас было ровно двенадцать. Ему казалось, что так будет законнее. Он говорил, что ему претит орудовать кинжалом, но ему пришлось согласиться с тем, что это сильно упростит нашу задачу. Отец Сюзанны охотно к нам присоединился. Кроме Сюзанны, у него не было детей. Мы узнали от Гектора, что Рэтчетт вскоре покинет Восток и при этом обязательно поедет «Восточным экспрессом». Пьер Мишель работал на этом экспрессе проводником – такой случай нельзя было упустить. Вдобавок тем самым исключалась возможность навлечь подозрения на людей, не причастных к убийству. Мужа моей дочери, конечно, пришлось посвятить, и он настоял на том, чтобы поехать с ней. Гектору удалось подгадать так, чтобы Рэтчетт выбрал для отъезда день, когда дежурил Мишель. Мы хотели скупить все места в вагоне Стамбул – Кале, но нам не повезло: одно купе было заказано. Его держали для директора компании. Мистер Харрис – это, конечно же, выдумка чистейшей воды. Видите ли, если бы в купе Гектора был посторонний, это нам очень помешало бы. Но в последнюю минуту появились вы… – Она запнулась. – Ну что ж, – продолжала она. – Теперь вы все знаете, мсье Пуаро. Что вы собираетесь предпринять? Если вы должны поставить в известность полицию, нельзя ли переложить всю вину на меня, и только на меня? Да, я охотно проткнула бы его кинжалом и двенадцать раз. Ведь он виновен не только в смерти моей дочери и внучки, но и в смерти другого ребенка, который мог бы жить и радоваться. Но и это еще не все. Жертвами Кассетти были многие дети и до Дейзи; у него могли оказаться и другие жертвы в будущем. Общество вынесло ему приговор: мы только привели его в исполнение. Зачем привлекать к этому делу всех? Они все верные друзья – и бедняга Мишель… А Мэри и полковник Арбэтнот – ведь они любят друг друга…

Ее красивый голос эхом отдавался в переполненном вагоне – низкий, волнующий, хватающий за душу голос, многие годы потрясавший нью-йоркскую публику.

Пуаро посмотрел на своего друга:

– Вы директор компании, мсье Бук. Что вы на это скажете?

Мсье Бук откашлялся.

– По моему мнению, мсье Пуаро, – сказал он, – ваша первая версия была верной, совершенно верной. И я предлагаю, когда явится югославская полиция, изложить эту версию. Вы не возражаете, доктор?

– Разумеется, – сказал доктор Константин, – а что касается… э… медицинской экспертизы, мне кажется, я допустил в ней одну-две ошибки.

– А теперь, – сказал Пуаро, – я изложил вам разгадку этого убийства и имею честь откланяться.

Загадка египетской гробницы

Из всех многочисленных приключений, которые за эти годы нам с Пуаро довелось пережить вместе, одним из самых волнующих и драматических было расследование странной цепочки смертей, которые последовали за находкой и начавшимися раскопками гробницы египетского фараона Мен-Хен-Ра.

Вскоре после нашумевшего открытия нетронутой гробницы фараона Тутанхамона, когда весть о находке лорда Карнавона облетела весь мир, сэр Джон Уиллард и мистер Блайбнер из Нью-Йорка в свою очередь начали раскопки вблизи Каира, в окрестностях пирамид Гизы, и неожиданно наткнулись на другое нетронутое захоронение, до тех пор не известное науке. Это открытие вызвало живейший интерес во всем научном мире. Оказалось что это гробница фараона Мен-Хен-Ра, одного из тех правителей Восьмой династии, до сих пор почти неизвестных историкам, при которых начался закат Древнего царства. Об этом таинственном периоде до сих пор почти ничего не было известно, и весть о находке захоронения, попав в газеты, тотчас взбудоражила не только ученых, но и тех, кто никогда не интересовался древним Египтом.

Но вслед за этим произошло еще одно событие, мгновенно приковавшее к себе внимание публики. Сэр Джон Уиллард вдруг скоропостижно скончался от сердечного приступа.

Газеты, для которых такого рода зловещие сенсации означают громадный тираж, немедленно воспользовались этой трагедией и вытащили на свет Божий древние поверья о проклятии фараонов, которое преследует незадачливых искателей сокровищ пирамид. Даже старая мумия какого-то несчастного, с незапамятных времен пылившаяся в Британском музее, вдруг неожиданно для изумленной администрации, стала чем-то вроде "гвоздя сезона" и толпы зевак валом валили, чтобы поглазеть на нее.

Прошло всего две недели после этого печального события, и вдруг весть о новой трагедии поразила всех, словно удар грома – мистер Блайбнер неожиданно для других участников экспедиции умер от заражения крови. А спустя еще два дня его племянник, живший в Нью-Йорке, покончил счеты с жизнью, пустив себе пулю в лоб. "Проклятие Мен-Хен-Ра" снова было у всех на устах, и о мистической власти давным-давно исчезнувших с лица земли древних египетских фараонов стали говорить, как о чем-то само собой разумеющемся.

В это самое время Пуаро вдруг получил коротенькую записку от леди Уиллард. Вдова знаменитого египтолога просила его навестить ее в доме на Кенсингтон-гарден, где она жила последние годы. Само собой разумеется, я, как обычно, отправился вместе с ним.

Леди Уиллард оказалась высокой, стройной женщиной. Она еще не сняла траура, а ее осунувшееся, печальное лицо носило на себе печать пережитой трагедии.

– Очень любезно с вашей стороны так быстро откликнуться на мою просьбу, мсье Пуаро!

– Я к вашим услугам, леди Уиллард. Вы хотели посоветоваться со мной о чем-то, не так ли?

– Насколько мне известно, вы детектив, притом весьма известный. Но сегодня я решила обратиться к вам за помощью не только как к детективу. Видите ли, мне сказали, что вы придерживаетесь весьма нетрадиционных взглядов. А кроме того, у вас, мсье Пуаро, есть и воображение, и богатый жизненный опыт. Умоляю вас быть со мной откровенным ... Скажите, мсье Пуаро, верите ли вы в сверхъестественное?

На лице Пуаро отразилось некоторое замешательство. Казалось, он не знал, что на это сказать. Помявшись немного, он, наконец, решился.

– Давайте говорить откровенно, леди Уиллард, хорошо? Ведь вы сегодня попросили меня прийти вовсе не для того, чтобы задать довольно абстрактный вопрос. Скорее всего, тут замешано что-то личное, не так ли? Мне кажется, это связано с неожиданной смертью вашего супруга. Или я ошибаюсь?

– Да, это так, – созналась она.

– Вы хотели бы, чтобы я расследовал обстоятельства его смерти?

– Я хотела попросить вас разобраться, есть ли хоть крупица правды в том, о чем сейчас болтают все газеты, и что именно из всей этой газетной болтовни основано на подлинных фактах. Произошло три смерти, мсье Пуаро, одна за другой. Каждая из них, взятая в отдельности, кажется вполне естественной. А вот все три вместе составляют нечто совершенно нереальное. Таких совпадений не бывает. А главное – все случилось меньше, чем за месяц, считая с того дня, как нашли эту проклятую гробницу! Конечно, может быть все это – обычное суеверие, не больше. А может, какое-то таинственное проклятие прошлого, месть разгневанного мертвеца, посланная с того света в мир живых каким-то неизвестным современной науке способом. Факты, однако, упрямая вещь, мсье Пуаро – трое уже умерли! И я боюсь, смертельно боюсь, мсье Пуаро... А вдруг это еще не конец?

– За кого вы боитесь?

– За сына. Когда в Англию пришла весть о смерти моего мужа, я болела. Поэтому вместо меня туда поехал мой сын, в то время как раз закончивший Оксфорд. Он и привез домой тело моего несчастного мужа. А потом, несмотря на все мои просьбы, он вновь вернулся в Египет. Эта страна просто заворожила его. Мой мальчик заявил, что хочет пойти по стопам отца и продолжить его дело. Раскопки гробницы продолжаются. Может быть, вы сочтете меня глупой, истеричной женщиной, мсье Пуаро, но мне страшно. А что, если злобный дух мертвого фараона все еще алчет мести? Возможно, вы считаете, что от горя у меня помутилось в голове...

– Нет, нет, леди Уиллард, я так не думаю, – поспешно сказала Пуаро. Если хотите знать, я тоже верю в во власть сверхъестественного. Я даже уверен, что это одна из самых могущественных сил, которую знает этот мир.

Я в изумлении выпучил на него глаза. – "Что-то никогда раньше не замечал за ним страха перед сверхъестественным", – озадаченно подумал я. Но в голосе моего маленького друга звучало такое искреннее сочувствие, а лицо было таким простодушным, что я прикусил язык.

– Вы хотите, чтобы я поехал туда и убедил вашего сына вернуться назад в Англию? Что ж, постараюсь сделать все возможное, чтобы оградить его от беды.

– Если бы ему грозила опасность от руки человека, я бы так не боялась. А что, если все это связано с потусторонним миром?

– В средневековых фолиантах, мадам, вы найдете многочисленные описания самых разных способов, которыми люди в то время боролись с темными чарами, или, иначе говоря, с черной магией. Вполне возможно, им было известно куда больше, чем нам, современным, о зловещей науке ведовства. А теперь давайте вернемся к фактам. Думаю, без этого не обойтись. Скажите, леди Уиллард, ваш муж всегда был увлеченным египтологом, не так ли?

– Да, с самой юности. И стал одним из крупнейших авторитетов в этой области.

– Но мистер Блайбнер, как я слышал, был всего лишь любителем?

– Да, совершенно верно. Он был очень богатым человеком. Натура у него была увлекающаяся – он мог легко загореться любой идеей, и она полностью завладевала всеми его помыслами. Моему мужу удалось пробудить в нем жгучий интерес к египтологии. Именно на его деньги и была организована экспедиция. И все расходы тоже оплачивал он.

– А его племянник? Вы что-нибудь знаете о нем? Он тоже был участником экспедиции?

– Нет, я так не думаю. Честно говоря, мсье Пуаро, я вообще не подозревала о его существовании, пока не прочла о его смерти в газетах. По-моему, они с мистером Блайбнером последнее время не слишком хорошо ладили. Во всяком случае, он никогда не упоминал о том, что у него есть племянник.

– А кто еще участвовал в экспедиции?

– Доктор Тоссвилл – это один из сотрудников Британского музея, потом мистер Шнейдер – его заокеанский коллега, представитель нью-йоркского музея Метрополитен, еще один молодой человек – секретарь мистер Блайбнера, он тоже американец. Кто же еще? Ах, да, доктор Эймс, он врач. И, конечно, Хасан – преданный слуга моего мужа. Он египтянин.

– А вы не помните случайно фамилию молодого американца, секретаря мистера Блайбнера?

– Если не ошибаюсь, Харпер. Впрочем, точно не могу сказать. Насколько я знаю, он прослужил у мистера Блайбнера совсем недолго. Очень приятный молодой человек.

– Что ж...благодарю вас, леди Уиллард.

– Если я могу вам чем-нибудь помочь...

– Боюсь, пока нет. Теперь предоставьте все мне и успокойтесь, умоляю вас. Будьте уверены в одном – я сделаю все возможное, чтобы защитить вашего сына. Все, что в человеческих силах, конечно.

Прозвучало это, во всяком случае, не слишком обнадеживающе, и я успел заметить, как вздрогнула, отшатнувшись в сторону, леди Уиллард, когда эти слова слетели с уст Пуаро. И в то же время одно лишь сознание того, что нашелся человек, который не стал смеяться над ее суеверными страхами, казалось, было для нее большим утешением.

С другой стороны мне бы и в голову никогда не пришло, что Пуаро с такой серьезностью относится ко всему сверхъестественному – это было совсем не в его духе. В надежде осторожно прощупать его я по дороге домой как бы нечаянно завел разговор на эту тему. К моему величайшему удивлению, Пуаро был серьезен и мрачен, как никогда. Мне к тому же показалось, он горит желанием приступить к делу.

– Боже мой, Гастингс, ну, конечно же, я верю во власть темных сил! Ни в коем случае не стоит недооценивать могущество, которым обладает сверхъестественное.

– И что же вы собираетесь предпринять?

– Милый Гастингс, вы всегда такой toujours pratique *! Ладно, друг мой, начнем с того, что отправим телеграмму в Нью-Йорк. Пусть пришлют подробную информацию по поводу самоубийства молодого Блайтнера.

Мы так и сделали. Ответ был получен немедленно. Информация была точной и исчерпывающей. Как выяснилось, молодой Руперт Блайтнер в последние годы был на мели. Он уехал куда-то на южные острова, жил на те гроши, что присылал ему дядя, время от времени перебиваясь случайными заработками. Два года назад молодой человек вернулся в Нью-Йорк, но так и не взялся за ум, скатываясь все ниже и ниже. Наиболее важным, с моей точки зрения, был тот факт, что не так давно он пытался занять довольно крупную сумму, достаточную для поездки в Египет. – "У меня там есть друг, который не в силах мне отказать", – хвастался он направо и налево. Как бы там ни было, планам его, однако, не суждено было осуществиться. Вскоре он вернулся обратно в Нью-Йорк, в ярости проклиная на чем свет стоит собственного дядю, который, по его словам, куда больше заботится об истлевших костях давным-давно умерших фараонов, чем о собственной плоти и крови. Он как раз был в Египте, когда скоропостижно скончался сэр Джон Уиллард. Вернувшись в Нью-Йорк, молодой Руперт продолжал вести прежнюю жизнь, постепенно скатываясь на самое дно, пока, неожиданно для всех, не покончил жизнь самоубийством, оставив весьма странную записку. В ней было всего несколько фраз. Похоже, что писал он ее в приступе раскаяния. В ней он почему-то называл себя "изгоем" и "прокаженным", а заканчивалась она словами, что он, дескать, не имеет больше права оставаться в живых.

Мрачные мысли зашевелились у меня в голове. Честно говоря, я никогда не верил во всю эту чушь насчет проклятия давным-давно умершего египетского фараона. Мне всегда казалось, что преступника следует искать в нашем времени. Предположим, что молодой неудачник решил так или иначе избавиться от своего дядя – вероятнее всего, с помощью яда. Но тут произошла ошибка и по несчастной случайности яд попал к несчастному сэру Джону Уилларду. Терзаемый угрызениями совести и преследуемый мыслями о совершенном им преступлении молодой человек возвращается в Нью-Йорк. И тут его настигает весть о смерти дяди. Осознавая, насколько бессмысленным было совершенное им убийство и мучимый раскаянием, он принимает решение свести счеты с жизнью.

___________

* toujours pratique (фр.) -практичный

Я тут же выложил свою версию событий Пуаро. Казалось, эта идея его заинтересовала.

– Что ж, ход ваших мыслей мне понятен, дорогой Гастингс. Только ведь это просто...слишком просто. Впрочем, не исключено, что все так и было. Но вы, по-моему, забываете о роковом влиянии гробницы.

Я пожал плечами.

– Вы по-прежнему уверены, что в этом что-то есть?

– Настолько, что мы с вами завтра же отправляемся в Египет, друг мой.

– Что?! – пораженный до глубины души воскликнул я.

– Нет, нет, я не шучу. – С видом обреченной жертвы вздохнул Пуаро. Тихий, жалобный стон вырвался у него из груди, – О Боже! – жалобно посетовал он. – Море! Это ужасное море!

***

Прошла неделя. Под нашими ногами шуршал золотой песок пустыни. Прямо над головой в небе ослепительно сияло жаркое солнце. Пуаро – живое олицетворение скорби – вяло тащился за мной следом. Маленький бельгиец терпеть не мог морские путешествия. Наше плавание из Марселя, длившееся всего четыре дня, превратилось для него в настоящую пытку. Когда мы пришвартовались в Александрии, он превратился на тень самого себя, даже обычная для него аккуратность и чуть ли не кошачья страсть к чистоте были забыты. Вскоре мы прибыли в Каир и прямиком отправились в отель Мена-Хаус, расположенный у самого подножия пирамид.

Колдовское очарование древнего Египта вскоре завладело мной. Но не Пуаро. Одетый точь-в-точь так же, как если бы он находился в Лондоне, он постоянно таскал с собой в кармане маленькую одежную щетку и вел нескончаемую войну с пылью, которая то и дело оседала на его костюме.

– А мои ботинки! – стонал он. – Нет, вы только взгляните, Гастингс! Мои новенькие ботинки, из тончайшей кожи, всегда такие опрятные и блестящие! Боже милостивый, внутри песок, который немилосердно трет ноги, и снаружи тоже – на них смотреть больно! И эта жара... эта ужасная жара! От нее мои усы превратились в настоящую мочалку...да, да, мочалку!

– Лучше поглядите-ка на сфинкса, – посоветовал я. – Даже я чувствую, что от него исходит очарование древней тайны.

Пуаро с досадой покосился на меня.

– Не очень-то у него счастливое выражение лиц, – пробурчал он. – Да и чего еще ожидать от бедняги, когда он едва ли не по уши погрузился в этот чертов песок! Будь все проклято!

– Да не ворчите, Пуаро. В вашей родной Бельгии тоже песка хватает, ехидно напомнил я ему, еще не забыв наш отдых в Нок-сюр-мер, в самом сердце "изумительных дюн", как было написано в путеводителе.

– Только не Брюсселе, – заявил Пуаро, задумчиво поглядывая на пирамиды. – Что ж, хоть тут не обманули. Все они правильной геометрической формы...но вот эта их шероховатая поверхность! Она просто отвратительна! А пальмы! Терпеть их не могу! Хоть бы посадили их рядами, что ли!

Я безжалостно прервал его жалобы, предложив немедленно отправиться в лагерь археологов. Добираться туда можно было только на верблюдах. Эти огромные животные, покорно опустившись на колени, терпеливо ждали, пока мы вскарабкаемся им на спину. Верховодила нашим караваном целая ватага одетых в живописные лохмотья мальчишек, возглавляемая болтливым переводчиком.

Избавлю читателя от описания того печального зрелища, которое представлял собой Пуаро, с грехом пополам взгромоздившийся на верблюда. Начав со стонов и вздохов, кончил он пронзительными воплями и жалобами в адрес Пресвятой Девы Марии и каждому святому в отдельности. В конце концов, он позорно капитулировал – потребовал, чтобы ему позволили спешиться, и продолжил наше путешествие верхом на крохотном ослике. Впрочем, должен честно признать, что поездка на огромном верблюде – не шуточное испытание для любого новичка. Сам я несколько дней кряхтел от мучительной боли во всем теле.

Но вот наше путешествие подошло к концу, и мы добрались до лагеря археологов. Дочерна обгоревший на солнце седобородый мужчина в тропическом шлеме и легком белом костюме подошел к нам и поздоровался.

– Мсье Пуаро и капитан Гастингс? Мы получили вашу телеграмму. Прошу прощения, что не смогли встретить вас в Каире. Случилось нечто ужасное, и это совершенно расстроило наши планы.

Пуаро побледнел, как смерть. Рука его, украдкой потянувшаяся в карман за щеткой, повисла в воздухе.

– Неужели еще одна смерть?! – ахнул он.

– Увы, да.

– Господи...сэр Гай Уиллард?

– Нет, нет, капитан Гастингс. Скончался мой американский коллега, мистер Шнейдер.

– А причина смерти? – вмешался Пуаро.

– Столбняк.

Я почувствовал, как липкие пальцы страха скрутили мне желудок. Казалось, даже воздух вокруг меня был пропитан миазмами зла, невидимыми, но оттого еще более опасными. Вдруг ужасная мысль пришла мне в голову. А что, если следующей жертвой окажусь я сам?

– Боже милостивый, – едва слышно прошептал Пуаро. – Ничего не понимаю. Ужасно! Скажите, мсье, нет никаких сомнений в том, что причиной его смерти действительно был столбняк?

– Насколько я понимаю, никаких. Однако, думаю, будет лучше, если вы поговорите с доктором Эймсом. В таких вещах он разбирается лучше меня.

– Ах да, конечно, ведь вы же не врач!

– Моя фамилия Тоссвилл.

Стало быть, это и есть представитель Британского музея, подумал я, один из младших научных сотрудников, как сказала леди Уиллард. Во всем его облике сквозило какое-то мрачное упорство. Он был печален, и в то же время спокоен и собран, что особенно понравилось мне.

– Пойдемте со мной, – предложил он. – Я отведу вас к сэру Гаю Уилларду. Он сгорает от желания познакомиться с вами, поэтому строго-настрого приказал привести вас к нему, как только вы прибудете в лагерь.

Мы прошли через лагерь, и перед нами оказалась большая палатка. Отодвинув полог, доктор Тоссвилл проскользнул внутрь. Мы последовали за ним. Внутри палатки я увидел троих мужчин.

– Это мсье Пуаро и капитан Гастингс, сэр Гай, – объявил Тоссвилл.

Самый младший из троих мужчин вскочил на ноги и поспешно двинулся нам навстречу. Во всем его облике была какая-то нервная порывистость, которая вдруг напомнила мне его мать. Он еще не успел загореть до черноты, как остальные двое, и это бледность, особенно заметная из-за темных кругов под глазами, делала его гораздо старше его двадцати двух лет. С первого взгляда было очевидно, что юноша мужественно пытается нести тяжкий груз забот и тревог, свалившийся на его плечи.

Он представил нам своих коллег – доктора Эймса, с виду весьма компетентного и уверенного в себе человека лет за тридцать, в темных волосах которого уже начинала кое-где пробиваться ранняя седина, и мистера Харкера, секретаря, довольно приятного худощавого молодого человека, на носу которого, выдавая его национальную принадлежность, красовались неизбежные роговые очки.

Обменявшись с нами парой ничего не значивших фраз, молодой американец распрощался и вышел. Доктор Тоссвилл последовал за ним. Мы остались наедине с сэром Гаем и доктором Эймсом.

– Прошу вас, не стесняйтесь, мсье Пуаро, – сказал сэр Гай. – Задавайте любые вопросы, какие сочтете нужными. Конечно, все мы тут несколько выбиты из колеи цепью этих страшных смертей. Однако ни один из нас, конечно, не сомневается, что все – лишь трагическое совпадение. Хотя и дьявольски странное, надо сказать. Ничем другим это просто не может...не должно быть.

Но беспокойство, сквозившее во всем его облике, противоречило его словам. Я заметил, что Пуаро внимательно изучает молодого Уилларда.

– Скажите, сэр Гай, эти раскопки так много для вас значат?

– Невероятно много, мсье Пуаро! И что бы ни случилось, как бы все не обернулось, раскопки будут продолжаться, несмотря ни на что. Вам придется с этим смириться. Что бы не случилось!

Пуаро, отвернувшись от него, обратился к доктору Эймсу.

– А что об этом думаете вы, доктор?

– Что ж, скажу вам прямо, – протянул он. – Мне знаете, тоже как-то не по душе мысль о том, чтобы все бросить и уехать.

Пуаро скорчил одну из своих знаменитых гримас.

– Понятно. Стало быть, выхода нет – придется так или иначе докопаться до правды и выяснить, что же произошло. Тогда к делу. Начнем с мистера Шнейдера. Когда он умер?

– Три дня назад.

– И вы уверены, что причина его смерти – столбняк?

– Абсолютно уверен.

– А не мог он случайно отравиться...стрихнином, например?

– Нет, мсье Пуаро. Догадываюсь, к чему вы клоните. Но, уверяю вас, это был столбняк. Можно сказать, классический случай.

– А вы вводили ему противостолбнячную сыворотку?

– Естественно, – отрезал доктор. – Поверьте, было сделано все, что в человеческих силах, чтобы спасти его. Увы, это не удалось.

– А сыворотка от столбняка...она была у вас с собой?

– Нет. Нам прислали ее из Каира.

– А были еще случаи столбняка в лагере?

– Нет. Ни единого.

– Скажите, у вас нет никаких сомнений в смерти мистера Блайбнера? Может, это тоже был столбняк?

– Вздор! Тут все было ясно с самого начала. Блайбнер порезал большой палец. Скорее всего, в рану попала инфекция, и началось заражение крови. Конечно, дилетанту...хм...неспециалисту оба эти случая могут показаться достаточно схожими, но, поверьте мне на слово, это не так.

– Стало быть, у нас на руках четыре смерти: один инфаркт, одно заражение крови, одно самоубийство и столбняк. Ничего общего!

– Именно так, мсье Пуаро!

– Скажите, вы уверены, что во всех этих случаях нет ничего общего?

– Простите, я не совсем вас понимаю. К чему вы клоните?