Текст книги "Дочь есть дочь"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– В наше время не больше, чем прежде. Так что ваше открытие несколько устарело.

– Ах вот как. День сегодня замечательный, правда?

Не хотите ли пройти через парк, или это для вас слишком утомительно?

– Ничуть. Я и сама только что собиралась это предложить.

Они пересекли Виктория-стрит и по узкому переулку вышли к станции метро Сент-Джеймс-Парк. Взгляд Колдфилда задержался на статуях работы Эпстайна.[9]9
  Эпстайн Джекоб (1880 – 1959) – английский скульптор, родившийся в США.


[Закрыть]

– Вы в них что-нибудь находите? Как можно подобные чучела называть произведениями искусства?

– По-моему, можно. Даже наверняка можно.

– Но ведь вам они не могут нравиться?

– Лично мне нет. Я по старинке люблю классику и все те направления в скульптуре, к которым привыкла с детских лет. Но это не означает, что у меня самый лучший вкус. По моему убеждению, человек должен уметь понимать новые формы изобразительного искусства. Да и музыки тоже.

– Музыка! По-вашему, это музыка!

– Не кажется ли вам, мистер Колдфилд, что вы слишком категоричны?

Резко повернув голову, он посмотрел ей прямо в глаза. Энн, покрасневшая и взволнованная, твердо встретила его взгляд.

– Категоричен? Может быть, может быть. Я полагаю, что у человека, после долгого отсутствия возвратившегося на родину, все, что не связано с его воспоминаниями, вызывает протест. – Внезапно он улыбнулся. – Придется вам мною заняться.

– Что вы, я и сама невероятно старомодна, – поспешно ответила Энн. Сэра часто смеется надо мной. Но я осознаю, как прискорбно, что.., ну как бы выразиться… что по мере приближения человека, прямо скажем, к старости он словно бы захлопывает свое сознание от всего нового. И становится не только скучным для окружающих, но и сам очень многое в жизни теряет.

Некоторое время Ричард шел молча.

– Смешно слушать, как вы, применительно к себе, рассуждаете о старости, – сказал он наконец. – Такой молодой женщины, как вы, я уже давно не встречал. Вы значительно моложе всех этих шумных девиц. Они на меня просто страх наводят.

– Да и на меня в какой-то мере тоже. Но я неизменно убеждаюсь в том, что они – существа добрые.

Наконец они достигли ворот Сент-Джеймсского парка. К этому времени солнце полностью вышло из-за облаков и стало почти тепло.

– Куда мы пойдем?

– Давайте посмотрим пеликанов.

С удовольствием наблюдая за птицами, они, не переставая, говорили об этих и других водоплавающих. Избавившийся от первоначального смущения, Ричард держался с мальчишеской непринужденностью и оказался очень приятным собеседником. Смеясь и болтая, они оба чувствовали себя как нельзя лучше в обществе друг друга.

– Может, присядем ненадолго? – предложил Ричард. – Если только вы не боитесь простудиться.

– Да нет, я одета тепло.

Усевшись на стулья, они продолжали любоваться водной гладью, своим нежным колоритом напоминавшей японские гравюры.

– Каким красивым бывает Лондон, – произнесла растроганная Энн. – Но не всегда это замечаешь.

– Для меня это просто открытие.

После минутного молчания Ричард произнес:

– Моя жена часто повторяла, что в Лондоне как нигде чувствуется приход весны. Набухшие зеленые почки, расцветающий миндаль, а позже – цветущая сирень гораздо выразительнее на фоне кирпича и каменных стен. За городом, говорила она, весна подступает постепенно и распространяется на такие большие пространства, что ее и не охватишь глазом. А в городском садике все происходит в течение одной ночи.

– Мне кажется, она была права.

Не глядя на Энн, Ричард с трудом выдавил из себя:

– Она умерла. Много лет назад.

– Я знаю. Мне говорил полковник Грант.

Ричард повернулся к ней.

– А он сказал вам, как она умерла?

– Да.

– С тех пор я живу с чувством вины. Меня неотступно преследует мысль, что я ее убил.

– Я вас понимаю. На вашем месте я чувствовала бы то же. Но ведь на самом деле все не так, и вы это знаете.

– Но это так.

– Нет, не так. С точки зрения вашей жены, да и любой женщины. Женщина сама осознает всю степень риска. И идет на него. Это заложено в ней, в ее любви. Она, не забывайте, хочет иметь ребенка. Ваша жена ведь хотела ребенка?

– Даже очень. Элин так радовалась, что у нас будет ребенок. Я тоже. Она была молодая здоровая девушка.

Никаких оснований для волнений не было.

И они снова помолчали.

– Какое несчастье, – промолвила Энн. – Мне так жаль!

– Но это было давным-давно.

– А ребенок тоже умер?

– Да. И знаете, в какой-то мере я даже этому рад.

Мне кажется, что я возненавидел бы бедную малютку. Ибо всегда помнил бы, какой ценой оплачена ее жизнь.

– Расскажите мне о вашей жене.

И, сидя под бледными лучами негреющего солнца, он стал рассказывать ей об Элин. О том, какой красивой она была, какой веселой. И о внезапно находивших на нее приступах отстраненности, тогда он недоумевал, о чем она думает и почему в этот миг так далека от него.

Вдруг он оборвал себя на полуслове и заметил с удивлением:

– Столько лет я об этом ни с кем не разговаривал.

А Энн лишь мягко подбодрила его:

– Продолжайте, пожалуйста.

Счастье оказалось коротким, слишком коротким. Ухаживал он за Элин три месяца, затем свадьба со всей обязательной суетой, против которой он возражал, но настояла ее мать. Медовый месяц они провели в автомобильной поездке по Франции – осматривали замки Луары.

– Стоило ей сесть в машину, как она почему-то начинала нервничать. Даже для храбрости держала руку у меня на колене. Не знаю, отчего на нее нападал такой страх – в автомобильную аварию ей попадать не случалось. Помолчав, он тихо добавил:

– После того, что произошло, потом, уже в Бирме, мне часто казалось, будто у меня на колене ее рука. Только представьте себе это, если сможете. В голове не укладывалось, что ее больше нет – совсем нет…

«Да, – подумала Энн, – очень точно сказано – именно что не укладывалось в голове». Так было и с ней после смерти Патрика. Ей все мерещилось, что он где-то тут, рядом, вблизи. Что он обязательно каким-то образом даст ей почувствовать свое присутствие. Не мог он уйти из жизни совсем, бесследно! Какая ужасная пропасть отделяет живых от мертвых!

Ричард между тем продолжал. Они с Элин зажили в маленьком домике, в тупике; рядом с зарослями под окнами рос куст сирени и грушевое дерево.

Едва он выговорил, резко и отрывисто, последнюю фразу, как снова удивился:

– Не знаю, зачем я вам это рассказываю.

Но он знал. И понимал, что знает, хоть и не хотел себе в этом признаться, когда, волнуясь, спросил Энн, куда бы она предпочла отправиться на ленч – в его клуб, где есть отдельный флигель, куда можно приходить с дамами, или в ресторан; Энн остановила свой выбор на клубе, они поднялись и направились на Пэлл-Мэлл.

В холодном неуюте зимней еще красоты парка он прощался с Элин.

Он оставил ее здесь, на берегу озера, среди деревьев, простирающих к небу свои голые ветви.

Последний раз он вернул ее к жизни, в расцвете юных сил, во всем трагизме ее участи, то была элегия, погребальная песнь, хвалебный гимн, все вместе.

Но и похороны.

Он оставил Элин там, в парке, а сам ушел на улицы Лондона рука об руку с Энн.

Глава 4

– Миссис Прентис дома? – спросила, входя, дейм Лора Уитстейбл.

– Сейчас нет. Но, думаю, вот-вот подойдет. Может, подождете, мэм? Она вам будет рада, это уж точно.

И Эдит почтительно посторонилась, пропуская гостью.

– Минут пятнадцать посижу, не больше. Давно ее не видала и не слыхала.

– Да, мэм.

Эдит проводила Лору в комнату и, нагнувшись, включила электрокамин. Леди Лора, оглядевшись, испустила возглас удивления.

– Мебель передвинули. Этот столик стоял в углу. Да и тахта находилась не здесь.

– Миссис Прентис решила, что неплохо бы все переставить. Однажды прихожу домой, смотрю, а она себе двигает и двигает мебель, и даже подымает. «Ах, Эдит, – говорит она, – не кажется тебе, что так гораздо лучше? Комната вроде стала просторнее».

Мне так не показалось, но я, известное дело, промолчала. У вас, у леди, свои капризы Только говорю ей: «Вы, главное, мэм, не увлекайтесь, а то перенапряжетесь, оглянуться не успеете, внутренности-то и сдвинутся с места, а обратно не станут». Кто-кто, а я-то это хорошо знаю.

Так с моей золовкой случилось. Оконную раму, видите ли хотела вытащить. Ну и до конца дней своих и провалялась в постели.

– И напрасно, скорее всего, – резко оборвала ее дейм Лора. – Слава Богу, мы преодолели заблуждение, будто постельный режим панацея ото всех зол.

– Теперь даже после родов отлежаться не дают, – осуждающе произнесла Эдит. – Вон мою племянницу, совсем девчонку, подняли бедняжку на пятый день.

– Состояние здоровья нашего народа сейчас значительно лучше, чем было когда-то.

– Наверное, так. Даже и сомнений быть не может, – мрачно согласилась Эдит. – Взять, к примеру, хоть меня.

Слабая была девчоночка, хуже не бывает. Никто и не думал, что я выживу. То в обморок падаю, то какие-то спазмы меня одолевают. А зимой хожу прям-таки синяя – так меня холод донимал.

Не испытывая интереса к детским недомоганиям Эдит, дейм Лора внимательно изучала расстановку мебели.

– А так, пожалуй, лучше, – сообщила она. – Миссис Прентис права. И как это она раньше до этого не додумалась.

– Вьет гнездышко, – многозначительно изрекла Эдит.

– Что, что?

– Гнездышко, говорю, вьет. Я видела птиц за этим занятием. Бегают вокруг да около, зажав веточку в клювике.

– А-а-а.

И женщины переглянулись. Выражение их лиц оставалось бесстрастным, хотя они только что обменялись весьма важной информацией.

– Часто она встречается с полковником Грантом в последнее время? – не выдержала дейм Лора.

– Бедный джентльмен, – покачала головой Эдит. – Если вы спросите меня, то я скажу, что ему отставку дали.

Обошли его на повороте, – пояснила она свою мысль.

– Вот как. Понимаю, понимаю.

– А симпатичный был джентльмен. – Эдит говорила о Гранте в прошедшем времени, будто хоронила его. И добавила, уже выходя из комнаты:

– А вот кому перестановка не понравится, так это мисс Сэре. Она никаких перемен не любит.

Лора Уитстейбл подняла свои густые брови. Затем взяла с полки первую попавшуюся под руку книгу и стала небрежно ее перелистывать.

Вскоре звякнул ключ в замке, дверь квартиры открылась. В маленькой прихожей весело переговаривались голоса, один принадлежал Энн, второй незнакомому мужчине.

– Ах, почта! – воскликнула Энн. – Письмо от Сэры.

Входя в гостиную с конвертом в руке, на пороге она замерла от неожиданности.

– О Лора, как я рада тебя видеть! – вскричала Энн, поворачиваясь к следовавшему за ней спутнику. – Знакомьтесь: мистер Колдфилд, дейм Лора Уитстейбл.

«Ничего особенного, – подумала дейм Лора, вглядевшись в нового знакомого. – Временами упрямый. Честный. Добрый. Без чувства юмора. Возможно, сентиментален. И очень влюблен в Энн».

И она завела с ним непринужденную беседу.

– Велю Эдит принести нам чаю, – пробормотала Энн и вышла из комнаты.

– Для меня не надо, – крикнула дейм Лора ей вслед. – Уже поздно, дело к шести.

– А мы с Ричардом были на концерте и выпьем чаю.

А тебе чего?

– Бренди с содовой.

– Хорошо.

– Вы любите музыку, мистер Колдфилд? – спросила дейм Лора.

– Да, особенно Бетховена.

– Все англичане любят Бетховена. А меня от него – стыдно признаться клонит в сон. Правда, я, к сожалению, вообще не очень музыкальна.

– Сигарету, дейм Лора? – Колдфилд протянул ей свой портсигар.

– Нет, благодарю вас, я предпочитаю сигары. Значит, – она лукаво взглянула на него, – вы принадлежите к тому типу мужчин, который, в шесть часов вечера вместо коктейля или хереса пьет чай?

– Нет, не сказал бы. Не такой уж я любитель чая. Но чай как-то больше подходит Энн, и… – Он замялся. – Я что-то не то сказал.

– Именно то. Вы проявили проницательность. Я вовсе не хочу этим сказать, что Энн не любит коктейлей или хереса, она как раз любит, но она из тех женщин, которые лучше всего выглядят за чайным подносом, притом уставленным чашками и блюдцами из тонкого фарфора и старинным серебром.

Ричард расцвел от удовольствия.

– Вы совершенно правы.

– Мы так давно знакомы с Энн, что я успела хорошо ее изучить. И я очень к ней привязана.

– Знаю. Она часто говорит о вас. Ну и, разумеется, я наслышан о вас также из других источников.

Дейм Лора ободряюще улыбнулась ему.

– О да, я одна из самых известных женщин в Англии.

Я то заседаю по комитетам, то высказываю свою точку зрения по радио, то предлагаю человечеству наилучший рецепт выживания. Но при этом никогда не забываю одной весьма важной истины: что бы ни сделал человек на протяжении всей своей жизни, на самом деле это – ничтожно мало и с легкостью могло быть совершено кем-нибудь другим.

– Что вы, что вы! – запротестовал Ричард. – Как можно было прийти к столь обескураживающему выводу?

– Ничего обескураживающего в нем нет. Человек должен сознавать ничтожность своих усилий.

– Никак не могу с вами согласиться.

– Не можете?

– Не могу. Мне представляется, что человек, будь то мужчина или женщина, может сделать нечто значительное лишь в том случае, если прежде всего верит в себя.

– Да почему же?

– Конечно, дейм Лора…

– Я очень консервативна. И в силу этого уверена, что человек должен знать самого себя, а верить – в Бога.

– Знать, верить – разве это не одно и то же?

– Прошу прощения, нет, не одно и то же. Одна из моих любимых теорий (совершенно неосуществимых, разумеется, что и придает теориям особую прелесть) заключается в том, что каждому из нас следовало бы один месяц в году проводить в пустыне. Близ источника воды, конечно, и с большим запасом фиников или любой другой пищи, употребляемой в этих местах.

– Весьма приятное времяпрепровождение, – улыбнулся Ричард. – Но я бы еще добавил к этому несколько книг из шедевров мировой литературы.

– А вот это не пойдет. Никаких книг. Книги навязывают нам некие модели. Когда у вас достаточно питья и еды и никаких, подчеркиваю, никаких дел, то появляется шанс познакомиться наконец с собственной персоной.

Ричард недоверчиво усмехнулся.

– Неужели, по-вашему, большинство из нас себя еще не знает?

– Безусловно не знает! В наше время ни у кого нет времени узнать о самом себе что-нибудь помимо парочки приятных вещей.

– О чем вы спорите? – поинтересовалась Энн, входя с бокалом в руке. Вот тебе бренди с содовой, Лора. А чай сейчас принесет Эдит.

– Я проповедую мою теорию размышлений в пустыне, – откликнулась Лора.

– Значит, Лора села на своего любимого конька! – рассмеялась Энн. – Ты находишься в пустыне, не делаешь ничегошеньки и лишь размышляешь о том, какой ты ужасный человек.

– Неужели же все люди плохие? – сухо спросил Ричард. – Это, знаю, излюбленный тезис психологов, но объясните мне, пожалуйста, почему?

– Потому что, имея в своем распоряжении очень мало времени, человек при изучении самого себя невольно ограничивается лишь теми качествами, которые ему нравятся.

– Прекрасно, Лора, – сказала Энн. – Но допустим, человек посидел в пустыне, понял, какое он чудовище, а дальше? Сможет ли он измениться?

– С моей точки зрения – навряд ли, но он, по крайней мере, будет знать, как вести себя в определенных ситуациях, а главное – поймет, чем он при этом руководствуется.

– Но неужели человек и так не в состоянии вообразить себе, как станет поступать в том или ином случае? Неужели для этого ему совершенно необходима пустыня?

– Ах, Энн! Вспомни, как часто человек мысленно проигрывает, что он скажет своему шефу, своей девушке или соседу. Все, казалось бы, отрепетировано и проверено, но, когда наступает решающий момент, у него или язык к горлу присыхает, или он несет несусветную чушь. Именно люди, в душе твердо уверенные, что смогут совладать с любой ситуацией, чаще всего теряют голову, а те, кто лишен этой уверенности и, напротив, боится попасть впросак, к полной неожиданности для себя, оказываются хозяевами положения.

– Это не совсем так. Ты хочешь сказать, что люди представляют собственные реплики и поступки такими, какими бы им хотелось их видеть, хотя, возможно, подозревают, что все может обернуться иначе. Но при этом, кажется мне, где-то в глубинах сознания человека теплится отчетливое понимание того, как он отреагирует на поведение окружающих и какой у него характер.

– О мое дорогое дитя! – Дейм Лора воздела руки к небу. – Ты, по всей видимости, полагаешь, что хорошо знаешь Энн Прентис.

Вошла Эдит с подносом в руке.

– Да, и отнюдь не в восторге от нее, – улыбнулась Энн.

– Принесла вам письмо мисс Сэры, мэм, – сообщила Эдит. – Вы забыли его в спальне.

– О, Эдит, большое спасибо.

И Энн положила нераспечатанный конверт рядом со своим прибором. Леди Лора метнула на нее мгновенный взгляд.

Ричард Колдфилд довольно быстро допил свой чай и, поднявшись, откланялся.

– Он – сама тактичность, – заметила Энн. – Решил, что нам с тобой хочется поболтать наедине.

Дейм Лора внимательно взглянула на приятельницу. Та за несколько дней, что они не виделись, изменилась до неузнаваемости. Была просто симпатичной женщиной, а стала красавицей. Лоре Уитстейбл доводилось не раз наблюдать подобные превращения, и она хорошо знала их причину. Излучаемое Энн сияние, счастливое выражение ее лица могли означать лишь одно: Энн полюбила. Как несправедливо, подумала дейм Лора, что влюбленная женщина расцветает, а влюбленный мужчина приобретает сходство с мокрой курицей.

– Чем занимаешься последнее время, Энн? – спросила она.

– И сама не знаю. Всем понемножку. Ничего особенного.

– Ричард Колдфилд твой новый друг, не так ли?

– Да. Мы познакомились всего лишь дней десять назад на обеде у Джеймса Гранта.

Энн сообщила Лоре кое-что о Колдфилде, а закончила свой рассказ наивным вопросом:

– Он ведь тебе нравится, правда?

Лора еще не решила, нравится ли ей Колдфилд или нет, но поспешила ответить:

– Конечно, очень нравится.

– Я, знаешь, чувствую, что у него за плечами грустная жизнь.

Дейм Лора, неоднократно слышавшая высказывания подобного рода, подавила улыбку и переменила тему беседы:

– Что пишет Сэра?

Энн просияла.

– О, она развлекается на славу. Снега много, и пока никто ничего себе не сломал.

Лора бесстрастно заметила, что Эдит будет огорчена.

Обе приятельницы расхохотались.

– Это письмо тоже от Сэры. Ты не возражаешь, если я его прочитаю?

– Ну что за вопрос!

Энн вскрыла конверт, быстро пробежала глазами короткое послание, от души посмеялась и передала его Лоре.

Письмо гласило:

«Милая мама!

Снега у нас тут выше головы. Бывалые люди говорят, что и не припомнят такого сезона. Лу попробовала свои силы, но, к сожалению, неудачно. Роже много времени уделяет тренировкам со мной, что невероятно мило со стороны такой звезды горнолыжного спорта, как он. Джейн уверяет, что он ко мне неравнодушен, но я этого не нахожу. Просто ему, должно быть, доставляет садистское удовольствие наблюдать, как я сгибаюсь в три погибели, а затем вверх тормашками лечу головой в сугроб. Здесь леди Кронсхэм с этим ужасным южноамериканцем. Ведут они себя крайне вызывающе. Я чуть не влюбилась в одного из гидов, красавца, каких свет не видал, но, к сожалению, выяснилось, что в него влюбляются все приезжающие, для него это – дело привычное, и я стушевалась. Поздравь меня – я наконец научилась танцевать вальс на льду.

Как ты, дорогая? Надеюсь, ты часто выходишь в свет со своими многочисленными поклонниками. Не слишком увлекайся старым полковником чересчур часто его глаза вспыхивают от воспоминаний о Пуне.[10]10
  Пуна – город в Индии в штате Махараштра на западе центральной части страны.


[Закрыть] А как профессор? Поведал ли он тебе что-нибудь новенькое о брачных обычаях отсталых народов?

До встречи. Целую. Сэра».

Дейм Лора вернула письмо Энн.

– Да, Сэра, видно, не скучает. Профессор – это твой друг, археолог?

– Да, Сэра любит поддразнивать меня им. Я собиралась пригласить его на ленч, но никак не выберу времени.

– Да, судя по всему, ты очень занята.

Энн беспокойно вертела в руках письмо Сэры. Вздохнув, она произнесла:

– О Господи!

– Почему «о Господи», Энн?

– Ну, тебе-то я наверняка могу открыться. Да ты и сама, должно быть, уже догадалась. Ричард Колдфилд сделал мне предложение.

– И когда это произошло?

– Только сегодня.

– И что же? Ты собираешься выйти за него замуж?

– Полагаю, что да… Впрочем, почему «полагаю»? Да.

– Не слишком ли поспешно?

– Ты хочешь сказать, что я его недостаточно знаю? Ах, но мы оба так уверены в своем чувстве.

– А что он за человек, тебе известно из рассказов полковника Гранта. Я очень рада за тебя, дорогая. Вид у тебя совершенно счастливый.

– Тебе, наверное, это покажется смешным, но, поверь, я его действительно очень люблю.

– Да почему же смешным? Невооруженным глазом видно, что ты в него влюблена.

– А он в меня.

– И это бросается в глаза. За всю свою жизнь еще не встречала мужчину, более похожего на мокрую курицу.

– Но Ричард ничуть не похож на курицу!

– Любой влюбленный мужчина похож. Это, очевидно, один из законов природы.

– Но он тебе нравится? – настаивала Энн.

На сей раз Лора Уитстейбл не стала спешить с ответом.

– Он, по-моему, очень простой человек, Энн, – задумчиво произнесла она.

– Простой? Возможно. Но разве это плохо?

– Не плохо, но может иметь свои минусы. И он очень обидчив, даже, полагаю, болезненно обидчив.

– Только ты своим наметанным глазом могла это заметить, Лора. Некоторым это невдомек.

– Ну, я не принадлежу к «некоторым». Да, кстати… – Она замялась. Сэре ты уже сообщила?

– Нет, конечно. Я ж сказала тебе – все произошло лишь сегодня.

– Я имела в виду не само предложение, а все предшествующее. Подготовила ли ты, так сказать, почву? Упоминала его имя в твоих письмах?

– В сущности, нет. – Она помолчала. – Надо мне написать ей и сообщить.

– Да.

Энн опять задумалась ненадолго.

– Навряд ли Сэра станет очень возражать. Как ты считаешь?

– Трудно сказать.

– Она относится ко мне с такой нежностью! Никто и не представляет себе, какой нежной умеет быть Сэра, не тратя при этом лишних слов. Конечно, она, возможно… – Энн умоляюще посмотрела на приятельницу. – Возможно, станет над нами подтрунивать.

– Очень может быть. Тебе это будет неприятно?

– Мне – нет. Но вот Ричарду!

– Да-да. Что ж, придется ему проглотить эту пилюлю.

Но на твоем месте я бы поставила Сэру в известность, не а дожидаясь ее возвращения. Тогда она постепенно привыкнет к этой мысли. Кстати, когда вы намечаете свадьбу?

– Ричард настаивает на том, чтобы мы поженились в самое ближайшее время. Да и чего, собственно, нам ждать?

– Да, нечего. Я бы даже сказала – чем скорее, тем лучше.

– К тому же нам улыбнулась фортуна – Ричард как раз получил работу. У братьев Хеллнер. В Бирме, во время войны, он познакомился с одним из партнеров. Сказочное везение, правда?

– Видишь, дорогая, все складывается как нельзя лучше. Я очень рада за тебя. – С этими ласковыми словами Лора Уитстейбл поднялась и поцеловала Энн:

– Ну вот, с чего это ты вдруг нахмурилась?

– Сэра не выходит из головы. Будем надеяться, что она не станет возражать.

– Энн, дорогая, чьей жизнью ты живешь – своей или Сэриной?

– Моей, спору нет, но…

– Если Сэра станет возражать, пусть возражает! Со временем переживет. Она ведь любит тебя, Энн.

– О, я знаю!

– Быть любимой – очень неудобно. Почти все рано или поздно приходят к этому заключению. Чем меньшее число людей тебя любит, тем легче тебе в жизни. Какое счастье для меня, что большинство людей от всей души терпеть меня не могут, а прочие испытывают благостное равнодушие, не более того.

– Это неверно, Лора. Я…

– Всего хорошего, Энн. И не заставляй Ричарда признать, будто я ему понравилась. На самом деле он испытывает ко мне сильную неприязнь, но это не имеет ни малейшего значения.

Вечером того же дня некий ученый муж, оказавшийся на торжественном обеде соседом леди Лоры и с жаром рассказывавший ей об успехах шоковой терапии, в конце своей речи с огорчением заметил, что она смотрит на него отсутствующим взглядом.

– Вы меня не слушаете! – с упреком воскликнул он.

– Извините, Давид. Я думала о матери и дочери.

– А-а, понимаю. Случай из вашей практики.

– Нет. Просто мои друзья.

– Мать-собственница, должно быть?

– В виде исключения, не мать, а дочь, – ответила леди Лора.