Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №1"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Владимир Щербаков,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Стас переживал разочарование. Всю свою жизнь, на его взгляд уже немалую, он стремился к чему-то исключительному, «чтоб время сзади ядрами рвалось». Пожар, огонь, треск, грохот… Дурень! Все оказалось таким нудным делом, что, наверное, никогда и не вспомнится. А ведь что-то и было! Много очень важного, очень нужного, очень интересного в жизни он забыл, а вот как девчонку в студии мучил режиссер-очкарик, помнил и будет помнить до конца своих дней. Что хорошего, полезного в жизни произойдет, если он только и будет заниматься тем, что тушить пожары? Пожары ведь ничего на создают, а разрушают. Они как исключение из правил. И надо ли ломать хребет ради этих исключений? И все же… Все же в каких других обстоятельствах встретишь таких ребят, как Башилов, Иконников, Данька?.. Что может быть крепче дружбы, когда она связалась тяжкими испытаниями, пройденными вместе? Ее не купить ни за какие деньги. Куда и ты от ребят еще поскачешь, блудный сын?..

Лишь один Башилов крепко спал, как хлебороб, честно убравший свое поле.

А в это время польские горноспасатели на других горизонтах бетонировали перемычки, собирали инструмент и пустые баллоны, разбирали завалы, которые образовались в спешке тушения. Через три недели после герметизации перемычек накаленные огнем пласты погаснут. Потом перемычки разберут и тлеющую угольную мелочь запьют водой…

Но тут злая судьба подкинула еще одно испытание. Когда Перегоров и ребята разобрали генератор, отодвинули от перемычек последнюю секцию, не сработала задвижка люка трубы, через которую подавался инертный газ. В зону пожара, как в вакуум, со свистом устремился воздух. Все летело к черту. Кислород, который так долго и трудно оттесняли от огня газом генератора, снова бросился к горячим пластам.

Оцепенев, ребята смотрели на проем трубы не зная, что предпринять. Перегоров кинулся было собой прикрыть отверствие, но раскаленный воздух обжег ему спину. Данька, который оказался ближе всех оттолкнул его и зажмурившись, нырнул я проем.

– Сгоришь! – запоздало закричал Перегоров,

– Дайте свет! – донесся далекий, как из колодца, голос Даньки.

Иконников зажег мощный аккумуляторный фонарь и кинул его в трубу, прикрыв лицо рукавицей.

– Может, туда воды! – Башилов потянул пожарный шланг.

Алеша, выхватив из его рук брандспойт, крикнул:

– Ты что?! Ошпарим!

Данька, задыхаясь от дикого жара, осветил поломку. Оказывается, оплавились и порвались тросики, которые выводились наружу и подтягивали клапан, когда его надо было закрывать. Он нашел концы и, раня пальцы об острые стальные иглы проволоки, прокалывающие даже брезентовые рукавицы, стал связывать их морским узлом.

Концы, как на грех, пружинили, вырывались из рук. Захватило дыхание, затрещали волосы, выбившиеся из-под асбестового подшлемника и каски. Было такое ощущение, словно он далеко ушел в глубину и теперь отчаянно выгребал на поверхность, чувствуя, что не хватит воздуха и он захлебнется. «Все, все, все», – лихорадочно колотилось в мозгу. Кое-как удалось захлестнуть концы в узле, откуда-то из глубины меркнувшего сознания еще долетал приказ осмотреть, что происходит вокруг. Он повел фонарем из стороны в сторону, увидел дым, который ворочался тяжело, как в вулкане. Огня вроде бы не было… Потом сам собой из горла вырвался крик… Он уже не помнил, как Алеша, бросившись за ним следом, ухватил его за ворот куртки, потянул обратно через трубу. Дальше помогли Башилов и Стас. Перегоров окатил Даньку водой, и он окутался паром, как брошенная в снег головешка.

«Неужто смерть?» – похолодел Перегоров, вглядываясь в обгоревшее, с лопнувшей кожей и медленно заливающейся темной кровью лицо Даньки…

Иван Артемьевич подошел к телефону:

– Срочно врача!

– Что случилось? – испуганно спросил Виноград.

– Потом… Все потом, – с трудом проговорил Перегоров.

Сил объяснить ситуацию у него не было.

Башилов натянул тросы, и клапан плотно захлопнулся. Стае и Алеша принесли откуда-то мешки с песком, прикрыли ими трубу для надежности. Больше делать было нечего.

Пришли врач и санитары с носилками. Они раздели Даньку. Врач пощупал пульс, покачав головой, сделал укол, сердито сказал что-то по-польски, но никто не понял его.

Польские газеты писали, что договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, подписанный в ходе совместных боев против фашистской Германии, пополняется новым содержанием в мирные дни – творческим содружеством двух народов. Однако и сегодняшние будни не исключают минут, когда нужно действовать как на фронте – с высшим напряжением сил. И в такие минуты плечо друга испытывается на предельных нагрузках.

Сообщало «Жиче Варшавы»:

«Этих людей надолго запомнят горняки с шахты «Июльский манифест». Они предельно устали, для многих день спутался с ночью. По 16–18 часов, часто полулежа в воде, в тяжелых спасательных костюмах боролись с огнем польские и советские специалисты».

«Трибуна работнича» печатала высказывание советского руководителя:

«Когда реализуется план в таких сложных технико-геологических условиях, как в шахте «Июльский манифест», да еще и при большом размахе пожара, говорить об успехе можно как о результате тесного сотрудничества и хорошей организации ликвидации аварии… Наши агрегаты ГИГ и «Темп» в шахте побили свои рекорды с точки зрения скорости монтажа и продолжительности безаварийной деятельности.

Слово «пожар» ломало любой формальный барьер. Героизм людей, самоотверженность спасателей, умение предвидеть ход событий, быстрота действий, самая современная в мире техника способствовали тому, что шахта вскоре вступит в строй».

Агентство ПАП распространило репортаж своего корреспондента:

«Незатронутая часть шахты уже работает на полную мощность. Секретарь партийного комитета, измученный, невыспавшийся, отчитывает двух воинственных авторов, передающих репортаж с поля боя. Сидит, трет небритый подбородок, глаза узкие, измученные. «Что ж, шахтеры как моряки. Разве можно предсказать шторм?»

Показывает мне письма к советским спасателям, наброски благодарственного письма от коллектива шахты.

– Но это пока еще проект. Точного текста показать еще не могу.

Два часа, конец смены. На шахтную автостоянку прибывают автобусы, развозят шахтеров по домам. Через минуту остаюсь один в комнате. Вторая смена работает. Первая, свободная едет по домам.

Значит, и тушение пожара можно организовать так, как и обычную будничную работу». «Дзенник Заходни»:

«Советские и польские горняки выдержали тяжелый экзамен. В трудную минуту они не пожалели сил и жизни для спасения общественного достояния».

Радио Польши передало последнюю новость: «Член Политбюро ЦК ПОРП, Председатель Совета Министров ПНР Петр Ярошевич вручил в Катовицах правительственные награды особо отличившимся спасателям. Этот торжественный акт подвел черту многодневной и опасной, но успешно законченной работе польских и советских горноспасательных служб на шахте «Июльский манифест».

Даньку подняли на поверхность и положили в лазарет. Перегоров ушел писать объяснительную записку, Алеша Иконников, Башилов и Стас остались в коридоре, На фоне белых стен, белого кафеля, белых штор на окнах они все походили на чертей, нечаянно попавших в чистилище. Грязные, оборванные, обожженные, обросшие бородами, они пугали даже привыкших к шахтерскому быту молоденьких санитарок.

Данька, закрыв глаза, вслушивался в свою боль. Горело все тело, будто его натерли перцем. Когда проходило действие новокаина, жжение становилось невыносимым, и он глазами молил сделать еще один укол. Он не чувствовал, как отдирали от кожи лохмотья сгоревшей одежды, не видел синеющего на воздухе мяса, лопнувших и выталкивающих кровь сосудов. Правильно ли он сделал, бросившись в самый жар закрывать заслонку? Если бы промедлил, то наверняка бросился бы в огонь кто-то из ребят – все понимали, что воздух, который ринулся в вакуум, снова бы раздул пожар и опять пришлось бы делать все сначала.

Рот и лицо, кроме глаз, были замотаны бинтами, дышалось тяжело. Все тело, казалось, покрывалось капельками пота. О том, что он может умереть. Данька не думал. Он молил об одном – скорей бы все кончилось, какой бы ни был конец. Перебранка вполголоса, переваливание с боку на бок, ощупывание начали надоедать.

Видимо, ребята теперь уедут, а его оставят, если есть надежда на спасение. Если этой надежды нет, его тоже оставят. Ребята расскажут матери о его смерти. Мать никогда не была там, где жизнь отделяет от смерти нить, такая тонкая, что обрывается при малейшей неосторожности. Это не смягчит удара, но она должна понять.

Сердце забилось чаще. Стало страшно. Трусишь? Кто-то умудрился отделить страх от трусости. Но разве это не одно и то же? Самое страшное не в том, что умрешь, а в том, что никого никогда не увидишь больше, не сможешь сказать ни матери, ни друзьям, как ты благодарен им за жертвы, которые они несли, чтобы сделать посветлей твою жизнь. Только сейчас с отчетливой ясностью он понял, как много они сделали для него.

Когда ничто не угрожало и вся жизнь, казалось, была впереди, как-то не приходило в голову думать, а тем более говорить об этом. Это звучало бы глупо и сентиментально.

Только теперь стало нестерпимо грустно, грустно оттого, что не сможет сказать им всего, что мог сказать. Только бы помнили они об одном – он любил их сильнее, чем они думали, и очень жалел обо всех огорчениях, что им причинял.

Медсестра сделала укол. Легкая волна пришла откуда-то из глубины и, убаюкивая, понесла…

Из операционной вышел врач, который спускался а шахту. Кажется, его звали Птуха. Сняв очки, он оглядел ребят, поведя острым, в склеротических жилках носом.

– Что скажете, доктор? – не выдержал Иконников.

– У него есть семья? – тихо спросил врач.

Ребята, взволновавшись, вскочили с мест.

– Какое это имеет значение? Мы все – семья, – проговорил Башилов.

– Я не о том… За мать не беспокоюсь. Но я хотел спросить, есть ли у него жена? И та ли она женщина, которая сможет принять мужа с изуродованным лицом? Алеша облегченно вздохнул:

– Вы напугали нас, доктор…

– Трансплантация в его случае невозможна.

– Не надо трансплантации! Главное, верните живым.

Врач обиженно фыркнул и, резко повернувшись, скрылся в операционной.

На панели пилотской кабины вспыхнуло табло: «Не курить пристегнуть ремни!» Об этом не надо было и предупреждать, Все равно никто не курил. В проходе, освобожденном от кресел, стояли носилки, на которых лежал Данька. Он не захотел оставаться в польском госпитале, и врачи решили его отпустить. Самолет шел на посадку. Данька спал. В ушах стучали топоры, ширкали пилы, скрежетал металл. Снился пожар. Грузной рысью трусил он куда-то в пылавшее каменное горло мимо наспех поставленной крепи, по антрацитовым каналам… У него уже не оставалось сил, не повиновались ноги. Колючие брызги огня били по глазам, судорога сводила руки. Вдруг он замер. Отравленная ядовитым газом кровь окутала мозг. Он успел понять, что падает. Еще удивился, как долго длится это падение… Его поднимали в клети на поверхность! Он дернулся – не хотелось на людях показывать свою слабость. Но сильная рука придавила его: «Лежи, Данька. Потерпи, уже скоро..»

Резанула боль, и Данька проснулся. Около него сидел Алеша – Садимся! – тихо сказал он.

Солнечный свет бил в иллюминатор. Данька глубоко, с наслаждением втянул прохладный воздух. Поодаль сидели Перегоров, Башилов, Стас в одинаковых форменках, в фуражках с эмблемой красного креста с молоточками. Данька посмотрел на них с интересом, будто увидел впервые.

На память пришли слова из старинного устава горноспасательной службы, прочитанные еще на курсах: «Входящий в шахты с аппаратом для спасения своих товарищей выполняет не менее благородную обязанность, чем солдат, выходящий защищать свое Отечество…»

«А ведь неплохо выражались старики», – подумал Данька и зажмурился – самолет накренился, и большое плоское солнце ударило в глаза.

Агата Кристи
Тайна синего кувшина

Рассказ

Двадцатичетырехлетний Джек Хартингтон был заядлым игроком в гольф. По-настоящему он жил лишь два дня в неделю: в субботу и воскресенье, потому что в эти дни у него в руках была клюшка. Остальные пять дней Джек прозябал в своей конторе, зарабатывая на жизнь. Каждое утро он вставал в шесть, чтобы попрактиковаться часок перед тем, как сесть в электричку и отправиться на работу.

Вот и сегодня он стоял в парке, сжимая в руках свою любимую клюшку, как вдруг услышал отчаянный женский крик:

– Спасите, спасите, убивают!..

Бросив клюшку, Джек опрометью выбежал из парка и бросился к ближайшему коттеджу, во дворе которого стояла очаровательная девушка с корзинкой в руках: очевидно, она занималась прополкой… Глаза ее были цвета фиалки, и вся она в своем лиловом полотняном халатике напоминала фиалку. Девушка посмотрела на Джека с удивлением и испугом.

– Простите, не вы ли сейчас звали на помощь? – выпалил Джек.

– Я? Нет! – Ее удивление было настолько неподдельным, что Джеку стало неловко.

– Но вы, должно быть, слышали крик? Он доносился отсюда.

– Я ничего не слышала.

Теперь настала очередь Джека уставиться на нее в полнейшем изумлении Невозможно, чтобы она не слышала крика о помощи. Но девушка была так спокойна, что Джек не мог не поверить ей.

– Но он доносился отсюда, – настаивал Джек.

Испуг девушки сменился подозрением.

– И что же это был за крик? – спросила она.

– «Спасите, убивают».

– «Спасите, убивают»? – повторила она. – Кто-то разыграл вас. Кого здесь могут убивать?

Однако Джек был уверен, что ему не померещилось. Он внимательно осмотрел тропинку и коттедж, желая найти подтверждение своим подозрениям, но все выглядело очень мирно и спокойно.

– Быть может, вы хотите обыскать наш дом? – сухо спросила девушка.

– Простите, я, наверное, ошибся, – сказал Джек, приподнял кепку и пошел прочь. А оглянувшись, увидел, что она спокойно продолжает дергать сорняки.

Некоторое время Джек рыскал по лесу, но, так ничего и не обнаружив, сдался и поспешил домой, чтобы успеть позавтракать до работы.

Джека мучила совесть. Очевидно, следовало сообщить о случившемся полиции, но он не сделал это потому, что девушка не поверила ему. Вероятно, она решила, что он собирался к ней приставать. Полиция могла заподозрить то же самое. Джек заколебался. А вдруг он принял голос какой-то птицы за женский вопль? Однако он тут же отогнал сомнения. Это был женский вопль, и Джек слышал его в 7 часов 25 минут. Он как раз посмотрел на часы, полагая, что если бы вообще возникла необходимость в расследовании, то полиции был бы важен этот факт.

Идя вечером домой, Джек купил газету, но в ней не было ни строчки о странном происшествии.

Следующее утро было пасмурным, и о тренировке не могло быть и речи. Джек встал поздно, позавтракал и по дороге на станцию снова купил газету. В ней тоже не было ни строчки. В вечерней газете то же самое. «Удивительно, но факт», – впервые усомнился в своей правоте Джек.

На другой день он поднялся очень рано и, выйдя на улицу, увидел, что девушка уже была в огороде и полола. Очевидно, это было ее хобби. Джек прицелился и с такой силой ударил по мячу, что он приземлился рядом с ней. И в это время за его спиной раздался тот же леденящий кровь женский вопль. Джек машинально посмотрел на часы: 7.25.

Он повернулся и бросился к коттеджу. Девушка стояла у калитки, глядя на него широко открытыми глазами.

– Ну теперь-то вы слышали?! – прокричал он.

Она отшатнулась от него, сказала с испугом, оглянувшись на дом:

– Нет, я ничего не слышала.

Это был как удар в лоб. Ее искренность не вызывала сомнения, но Джек не мог, просто не мог ошибиться. Он услышал, как она мягко сказала:

– Вы, очевидно, были контужены?

Джек понял, чем объясняется ее страх. Она решила, что он не в своем уме!

«А может, она права?» – с ужасом подумал Джек. Не говоря ни слова, он повернулся и поспешно ушел. Девушка посмотрела ему вслед, вздохнула, покачала головой и снова занялась прополкой.

«Если я еще раз услышу этот проклятый вопль в 7.25, то у меня явно галлюцинации», – сказал себе Джек. Весь день он ужасно нервничал и лег очень рано, желая во что бы то ни стало докопаться до истины.

Когда он проснулся на следующее утро и выбежал из дома, было двадцать минут восьмого. Джек спешил. Только бы успеть добежать до рокового места к 7.25! Впрочем, если это галлюцинация, то он услышит крик где угодно. Джек посмотрел на часы. Издалека донеслось еле слышное эхо женского голоса. Слов разобрать было невозможно, но Джек готов был поклясться, что это все та же отчаянная мольба о помощи и что доносилась она от коттеджа. Это могла быть, в конце концов, просто мистификация. Может быть, девушка сама разыгрывала его?

Она, как обычно, была в саду и на этот раз сама робко сказала:

– Доброе утро.

Сегодня она была еще красивее.

– Хороший денек, не правда ли? – бодро подхватил Джек, мысленно проклиная свою банальность.

– Да, – согласилась девушка.

– В такой день, наверное, очень приятно работать в саду?

Девушка слегка улыбнулась, приоткрыв жемчужные зубы.

– По-моему, вы чувствуете себя совсем неплохо, – произнес Джек, подойдя к ограде и заглядывая в сад.

– Сегодня прекрасное солнце. Цветы всегда можно полить, а солнце дает силу и бодрость. Вы, кстати, сегодня тоже выглядите гораздо лучше.

«Проклятье – подумал Джек. – Она, кажется, собралась лечить меня внушением!»

– Я чувствую себя превосходно, – раздраженно ответил он.

– Ну тогда все в порядке, – быстро согласилась девушка.

И все-таки Джеку не удалось побороть неприятное чувство, что девушка не верит ему.

В кафетерии, куда Джек зашел пообедать, он внезапно почувствовал на себе пристальный взгляд соседа по столу. Это был пожилой человек с волевым лицом, обрамленным черной бородой. У него были проницательные серые глаза и изысканные манеры. Джек знал, что этого человека зовут Левингтон и что он известный врач. «Чего это он так смотрит на меня? – испугался Джек. – А может быть, моя тайна написана у меня на лбу?»

От этой мысли Джека бросило в дрожь. Неужели он действительно сходит с ума? Было ли все происшедшее галлюцинацией или отменным розыгрышем?.И вдруг он нашел простой, но верный способ разрешить свою проблему. Все это время он был один. А если с ним был бы еще кто-то? Скажем, Левингтон?

Разговор между ними завязался довольно легко, и было похоже, что Джек интересовал доктора. Поэтому ему легко удалось уговорить врача встретиться на следующее утро, чтобы немного поиграть в гольф.

Играть начали без нескольких минут семь. Было прекрасное утро, спокойное и безоблачное, не слишком жаркое. Доктор играл хорошо. Джек отвратительно. Поминутно глядя на часы, он ожидал крика. Они дошли до седьмой площадки, возле которой был расположен коттедж, в двадцать минут восьмого. Девушка была в саду, но не обращала на них внимания. Два мяча лежали на траве. Мяч Джека около лунки, мяч Левингтона несколько дальше.

– Мой удар, – сказал доктор. Джек молча смотрел на часы. Было, ровно семь двадцать пять. Мяч пулей пролетел над травой, остановился у края лунки и через мгновение упал в нее.

– Хороший удар. – Голос Джека был каким-то странным, чужим.

Он поднял часы к глазам и облегченно вздохнул – заклятье снято. Ничего не случилось. Джек дрожащими руками набил трубку, закурил. У него словно гора свалилась с плеч.

– Какой прекрасный день! – заметил он.

И вдруг раздался голос кричащей в агонии женщины:

– Спасите, убивают!

Трубка вывалилась из рук Джека, он резко обернулся на крик, потом спохватился и, затаив дыхание, взглянул на своего гостя.

– Надо бы поправить лунку, – сказал доктор.

«Он ничего– не слышал!» Джек понял, что он сходит с ума, сделал два шага и упал, теряя сознание.

Когда Джек пришел в себя, то увидел, что лежит на траве, а Левингтон заботливо склонился над ним.

– Ну, ну, успокойтесь, – сказал врач.

– Что со мной?

– Маленький обморок, молодой человек.

– Боже мой! – воскликнул Джек и застонал.

– Что с вами ?

– Через минуту я вам все расскажу, но сперва ответьте мне на один вопрос.

Доктор присел рядом на траве.

– Спрашивайте, я с удовольствием отвечу вам.

– Вы наблюдали за мной вчера, а возможно, и позавчера. Зачем?

– Странный вопрос. Почему я не имею права на вас смотреть?

– Прошу вас, ответьте. Это очень важно.

Доктор стал серьезен.

– Отвечу честно. Мне показалось, что вы находитесь под влиянием какого-то напряжения. Я пытался определить его характер.

– Могу легко вам объяснить. Я схожу с ума.

Это утверждение не произвело на доктора никакого впечатления.

– Я схожу с ума! Слышите? – закричал Джек.

– Очень любопытно, – пробормотал Левингтон. – Очень, очень любопытно.

Джек разозлился.

– Мне кажется, это все, что вы можете сказать!

– Ну, ну, мой юный друг. Это вы напрасно. Для начала скажу, что я вообще не доктор. По крайней мере, я не лечу тело.

– Тогда мозг?

– Это уже больше, но все же не совсем то. Вернее сказать, я лечу душу. Я слышу разочарование в вашем голосе. Но я действительно не совсем обычный врач. Не подумайте, что я мошенник, нет. Давайте назовем мою сферу деятельности сознанием или сверхсознанием. Как вам больше нравится. Вы обиделись на мой тон, но я действительно удивлен, как это здоровый, уравновешенный и совершенно нормальный молодой человек может страдать иллюзией сумасшествия?

– Я сошел с ума. Это совершенно точно.

– Извините, но я в это не верю.

– Но я страдаю галлюцинациями!

– После обеда?

– По утрам. Клянусь вам! Я слышу то, чего, кроме меня, никто не слышит.

Доктор удивленно взглянул на Джека, молча набил трубку, сказал:

– Один человек из тысячи видит спутники Юпитера. Если девятьсот девяносто девять человек не видят их, нет основания сомневаться в их существовании и называть этого тысячного лунатиком. Спутники Юпитера – доказанный наукой факт. Вполне возможно, что сегодняшние иллюзии завтра станут научно обоснованным фактом.

От этих слов Джек невольно почувствовал облегчение. Доктор взглянул на него и кивнул головой.

– Вот так-то лучше, – сказал он. – Вся беда молодежи в том, что вы не верите в существование чего-то такого, что выходит за пределы вашей философии. Давайте выслушаем ваши доказательства сумасшествия, а потом подумаем, прятать ли вас в лечебницу.

Джек, как мог, рассказал, что с ним происходит, добавив в заключение:

– Чего я никак не пойму, так это того, почему сегодня это случилось на пять минут позже.

Доктор задумался и потом спросил:

– Который час?

– Без четверти восемь.

– На моих без двадцати. Ваши спешат на пять минут. Да-а, это очень интересно. Прямо-таки бесценно.

– Почему? – заинтересовался Джек.

– Все объясняется очень просто. В первое утро вы слышали этот крик. Это могла быть шутка или что-то еще. А в другие дни вы просто внушили себе, что слышите его в то же время.

– Не может быть!

– Несознательно, дорогой мой. Сверхсознание подчас выделывает с нами любопытные фокусы. Однако это не объяснение. Если вы внушили себе, что слышите крик в семь двадцать пять, то как вы могли слышать его пятью минутами позже по вашим часам?

– Что же все это значит?

– Ясно, что этот крик занимает определенное место в пространстве и времени. В пространстве – это окрестности коттеджа, а во времени – семь двадцать пять.

– Но почему только я его слышу? Я не верю в привидения и всякую нечисть. Почему я должен слышать этот проклятый крик? _

– Это пока неизвестно. Но одно совершенно ясно: это не из оккультной области. Некоторые люди видят и слышат то, что недоступно другим, и все они не хотят этого видеть и слышать. Это как электричество: что-то проводник, а что-то диэлектрик. Долго мы не знали причины. Теперь знаем. Когда-нибудь докопаемся и до вашей беды. Запомните лишь, что все подчиняется естественным законам. Ничего сверхъестественного нет. Попытки искать объяснения в мистике – тяжелый и бессмысленный труд.

– Но что мне делать?

– Хорошо позавтракать и отправляться в город, не забивая себе голову вещами, которых вы не понимаете. Я же, со своей стороны, постараюсь разузнать побольше об этом коттедже. Клянусь вам, загадка именно в нем.

Джек поднялся.

– Хорошо, сэр. Я готов помочь вам в расследовании, но…

– Что?

– Я уверен, что девушка тут ни при чем.

Левингтон улыбнулся.

– Вы не говорили мне, что она хорошенькая. Успокойтесь. Я думаю, что тайна поселилась там до нее.

Вечером Джек нашел Левингтона в гостиной отеля. Едва успел поздороваться, спросил нетерпеливо:

– Есть новости, сэр?

– Я немного разузнал об истории этого коттеджа. Сначала там жили старый садовник и его жена. Старик умер, а жена уехала к дочери. Коттедж модернизировали и продали какому-то господину из города. Он приезжал сюда на субботу и воскресенье. Потом этот джентльмен продал дом мистеру и миссис Тернер. Это была любопытная пара. Он англичанин, а его жена, как мне сказали, наполовину полька. Она была очень красивой, экзотической женщиной. Супруги жили тихо, ни с кем не встречались и не выходили за пределы своего садика. Ходили слухи, что они чего-то боялись, но этому, на мой взгляд, не стоит верить. Потом они неожиданно исчезли и больше не возвращались. Вскоре пришло письмо из Лондона от мистера Тернера, в котором он просил агентов продать дом как можно быстрей. Мебель пошла с молотка, а сам дом купил некто Молеверер. Прожив там всего две недели, он дал объявление о сдаче коттеджа. Сейчас там живут чахоточный французский профессор и его дочь. Они приехали десять дней назад.

– Это не слишком приближает нас к цели.

– Я бы обратил внимание на Тернеров, – спокойно сказал Левингтон. – Нет ни одного свидетеля их отъезда. Однако с тех пор мистера Тернера видели неоднократно, но никто ни разу не встречал его жену.

Джек побледнел.

– Не хотите ли вы сказать, что…

– Не распаляйтесь, не распаляйтесь, молодой человек. Это атмосфера места оказывает на вас такое влияние. Возможно, на вас действует что-то, что не действует на других, но не стихийно, а целенаправленно.

– Но почему именно на меня?! Что, не нашлось никого получше?

– Дело в том, что вы реагируете на это неавтоматически. Я не верю в земных духов, организовавших там при тон, но то, что я видел, решительно непохоже на простое совпадение. Это движение слепых таинственных сил, ведущее в конце концов… Доктор неожиданно встряхнулся, как будто избавляясь от какой-то навязчивой идеи, и с улыбкой повернулся к Джеку. – Давайте забудем об этом на сегодня. Джек с готовностью согласился, хотя и не представлял себе, как это сделать.

Следующее звено в цепи появилось в высшей степени неожиданно. Возвратившись однажды домой, Джек, к своему великому изумлению, увидел девушку из сада. Она была очень смущена и взволнована.

– Простите меня за бесцеремонность, – промолвила она, – но я должна вам кое-что сказать. Я… – Она посмотрела по сторонам.

– Пойдемте, – сказал Джек, уводя ее в одну из комнат. – Садитесь, мисс…

– Марше. Фелиза Марше.

– Садитесь, мадемуазель Марше, и расскажите, в чем дело.

– Дело в следующем. Мы живем здесь совсем недавно но с самого начала слышали, что наш маленький дом чье-то логово или как это называется?.. Там не хочет жить ни один слуга. Впрочем, это неважно, я сама справляюсь..

«Как она прекрасна!» – в который уже раз подумал Джек, однако сделал вид, будто полон внимания.

– Все эти разговоры о привидениях, конечно, не стоят и выеденного яйца, но четыре дня назад… Словом уже четыре ночи подряд я вижу призрак. Это женщина. Очень красивая, высокая и белокурая. У нее в руках синий китайский кувшин. Она очень истощена и, что самое страшное все время протягивает этот кувшин мне. Женщина нема, и я не понимаю, зачем она дает его мне. Так было уже два раза, а позавчера и она и кувшин вдруг, исчезли, и я услышала ужасный вопль: «Спасите… убивают!!!» Я пыталась убедить себя в том, что это кошмар, но вчера это повторилось. Я не знаю, что мне делать теперь. Это так ужасно. Лицо Фелизы исказила гримаса страха.

– Успокойтесь, мисс Марше, ничего, страшного. Если не возражаете, я попросил бы вас рассказать всю эту историю моему другу, доктору Левингтону.

Фелиза согласилась, и Джек сразу же отправился за доктором. Левингтон пристально посмотрел на девушку, здороваясь с ней, сказал несколько ободряющих слов и внимательно выслушал ее рассказ.

– Очень интересно, – сказал он, когда Фелиза окончила свою историю. – Вы уже рассказали отцу?

– Нет. Папа еще болен, и я не хочу его расстраивать.

– Понятно. Я рад, что вы пришли. Теперь мне кажется, что мы выходим на след. Вам ничего не приходит в голову, мой юный друг?

– О, как я была глупа! – вдруг воскликнула девушка. – Ведь самое главное я забыла. Посмотрите, что я нашла за сервантом.

С этими словами она подала мужчинам грязный клочок бумаги. На нем акварелью был сделан набросок женского портрета. Выполнен он был очень грубо, но, как объяснила Фелиза, это была именно та женщина-призрак, которую она видела. Женщина с чем-то явно неанглийским в выражении лица. Она сидела за столом, на котором стоял синий кувшин.

– М-да… – протянул доктор. – Ключ к тайне, очевидно, в этом кувшине. Он, кажется, китайский и очень старый. По-моему, на нем интересный узор.

– Да, он китайский! – воскликнул Джек. – Я помню, что видел такой же в коллекции своего дядюшки. Да, да! Я совсем недавно видел такой кувшин.

– Китайский кувшин… – Левингтон задумался. – Хартингтон, как долго у вашего дяди находится этот кувшин?..

– Не знаю.

– Подумайте. Может быть, он купил его недавно?

– Не знаю. Помню только, что дядя показывал свои последние приобретения. Кувшин был среди них.

– Не далее как два месяца назад? Вы помните, что Тернеры именно тогда уехали из коттеджа?

– Да, примерно так.

– Ваш дядя посещает аукционы?

– Он все время там крутится.

– Тогда мы можем предположить, что он купил этот кувшин на распродаже имущества Тернеров. Интересное совпадение, Хартинггон, немедленно узнайте у вашего дяди, где он купил этот кувшин.

– Это невозможно. Дядя уехал на континент. Я даже не знаю, куда ему писать.

– Как долго его не будет?

– Около месяца.

Воцарилось молчание. Фелиза беспокойно переводила взгляд с Левингтона на Джека.

– Разве мы ничего не можем сделать? – робко спросила она.

– Боюсь, что да, – сказал Левингтон. – У нас есть лишь один выход Я надеюсь, что нам удастся пролить свет на эту загадку, если Хартингтон любой ценой достанет этот кувшин. Если мадемуазель Марше не возражает, мы возьмем его с собой и проведем ночь в ее коттедже.

Джек почувствовал легкий озноб.

– И что же произойдет? – спросил он.

– Не знаю, но верю, что тайна будет раскрыта, а призрак загнан обратно в могилу. Вполне вероятно, что у кувшина двойное дно и в нем что-то спрятано. Если ничего не произойдет, нам придется положиться на свою изобретательность.