Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №1"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Владимир Щербаков,Евгений Федоровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Его величество ГИГ

К генератору инертного газа, о котором говорил Ян Кульпинский, имело отношение много людей. Но были и первые. Это старый командир отряда горноспасателей Иван Артемьевич Перегорев, бывший летчик Алексей Иконников, его механик по военной службе Даниил Бакут, бойцы-спасатели Петр Башилов и Стас Росляков.

Была история рождения генератора. Она начиналась давно, собственно, с тех пор, как на шахтах вообще началось горноспасательное дело, потому что каждый рудокоп знал: где уголь, там метан – тяжелый рудничный газ без цвета, вкуса и запаха, способный гореть и взрываться без всяких причин.

За свою жизнь Иван Артемьевич Перегорев потушил много пожаров. Много было учебных тревог и настоящих. Четко отложились в памяти лишь первые. А другие как-то сгладились, особенно те, что начинались от одних и тех же причин, не зависящих от людей, – от самовозгорания угольных пластов, геологических подвижек, от внезапной концентрации прорвавшихся в лаву газов.

Не раз Перегоров попадал в отчаянные переплеты – горел в огне, погибал от удушья, его засыпало в обвалах. Но выручали свои же товарищи. Перед лицом опасности и смерти их связывало нечто большее, чем общая работа, где не было ни возвышенных, ни поэтических далей, – скупая мужская дружба и повседневная, выстроенная из однообразных дней и тревог готовность без треска и шума отдать свою жизнь ради жизни другого, если уж не было другого выхода.

Такова была специфика горноспасательного дела…

Горноспасатели Донбасса много раз выезжали в другие бассейны страны и за рубеж. Они спасали шахты от огня и затоплений в Индии и Болгарии, ГДР и Венгрии. В последний раз потушили большой, тяжелый пожар на шахте «Зарубек» в Чехословакии. Здесь-то и применили они новый агрегат – генератор инертного газа, ГИГ. Изобретателем его был Алексей Иконников. Вернее, он первым подал идею. Потом другие помогли воплотить ее в реальность.

Но перед тем, как это случилось, надо рассказать о непростой судьбе Алексея Иконникова, которого за молодость хочется назвать просто Алешей.

Отец у Алеши служил в полку реактивных бомбардировщиков Ил-28, и разговоры в семье неизменно вращались вокруг авиации. У Алеши была мечта. Он не мог сказать, в чем она заключалась, но желание летать было одним из ее проявлений. Первым его рисунком был самолет. Постепенно он так наловчился, что позднее в училищ рисовал наглядные пособия самолетов различных типов, с которых снимали копии для других эскадрилий и полков. Первой моделью тоже был самолет. Краснозвездная крошка громила гитлеровцев, садилась в Антарктиде у лагеря из картонных палаток и домиков, на заснеженном огороде позади военного городка, дралась в корейском небе с американскими «сейбрами» и «тандерджетами».

Она сгорела в тот день, когда в немом крике застыло лицо матери и ее руки уронили листок с напечатанными на машинке буквами: «Ваш муж погиб при выполнении служебного задания…»

Алеша облил керосином свой самолетик из дерева и фанеры, поднес к нему спичку. Он сгорел мгновенно и без остатка. Детство кончилось.

Энергии матери хватило дотянуть Алешу до десятилетки. Скончалась она, когда Алеша уже поступил в авиационное училище. Говорили – от рака, но скорее всего от горя, которое никак не хотело ее покидать.

Он стал летать.

Но в одном из полетов произошла ошибка, за которую пришлось расплачиваться горькой и дорогой ценой.

Госпиталь. Психологическая травма. Прощай, авиация… Куда ехать? Родных нет. Вспомнил своего механика, который демобилизовался год назад. Маленький, остроглазый, подвижный, как воробышек. И надежный. У него была профессия – он до армии работал шахтером, жил в Донецке.

«К Даньке так к Даньке. Приглашал же, когда уезжал…» – подумал Алеша, выписывая в госпитале проездные документы.

Потом с громким придыхом «бегу, бегу» стучали колеса поезда.

Данька работал в отряде Перегорова и решил устроить друга горноспасателем. Но Иван Артемьевич посоветовал определить Алешу на высшие командные курсы горноспасательных частей, благо там начинался набор. Одним словом не скажешь, как тяжело было так круто менять жизнь. Отчаяние, сомнение, никчемность существования – все пережил бывший летчик. Слишком туманным и горьким казалось будущее. Но молодость взяла свое. Алеша не привык перекладывать свои болячки не других. Перемучившись в одиночестве, одолев сомнения, он в конце концов согласился…

На курсах его увлекло шахтерское дело. Как и в авиации, здесь тоже требовалось крепкое здоровье, бесстрашие, готовность к риску. Он с увлечением изучал горноспасательную технику, сложное шахтное оборудование, свойства тех или иных креплений, учился управлять комбайнами и различными механизмами, умению спасать людей от огня, взрывов и отравлений, разбираться в автоматизированных комплексах – горной технике завтрашнего дня.

На учебных пожарах работал с порошковыми огнетушителями, пеносмесителями различных типов, ставил перемычки в штреках, чтобы отделить огонь от воздушного тока в вентиляционных штреках. И вдруг… Именно здесь-то так «вдруг» и произошло. Вдруг он убедился, что при большом пожаре все это не дает должного эффекта.

Он зашел со стороны совсем неожиданной – с самого огня. Как хирург, расчленяя живую ткань, добирается до болезни, так и он попытался разложить огонь на его составные части. Химический процесс огня сопровождался быстрым сгоранием кислорода и воздуха и выделением углекислого газа. Следовательно, чем больше кислорода, тем активнее пожар. Можно прекратить доступ свежего воздуха в шахты, но, как правило, там в момент аварии находится много людей, которые неизбежно задохнутся. Да и пока выгорает оставшийся кислород, огонь порушит все механизмы, выведет шахту из строя. Значит, нужен такой механизм, который бы смог в считанное время выкачать кислород из опасного участка. Нужен именно такой механизм…

Помогло то, что он служил в авиации, помог и Данька, его механик в армии. Оба, не сговариваясь, подумали об одном и том же – об авиационном турбореактивном двигателе. Его они хорошо знали. Знали, что этот двигатель способен быстро пожирать кислород, выдавая огромное количество инертного газа, который быстро душил любой огонь.

Идея так увлекла Алешу, что он вплотную, помимо обязательной программы, засел за специальные книги по теории огня и газов, вырабатываемых в процессе горения. А потом написал обстоятельную записку о новом, методе.

Однако оставалось много неясного. Все чаще и чаще у него возникала мысль обратиться к специалистам, в первую очередь к Перегорову. Настаивал на этом и Данька.

– Вот увидишь, старик поймет! – кричал он. – Он же на пожарах собаку съел.

И Алеша поехал к Лерегорову домой. Волнуясь, он достал бумаги, сказал;

– Вы прочитайте, а что будет непонятно, я потом объясню…

Перегоров озадаченно поглядел на Алешу, но бумаги взял, прошел к столу, надел очки.

«А вдруг открыл велосипед?» – с тревогой подумал Алеша Перегоров почитал, вернулся к первой странице, потом бросил из-под очков быстрый взгляд на Алешу, снова уткнулся в текст.

– Что, ерунда? – не выдержал Алеша.

Перегоров помолчал.

– Но согласитесь, классическая вода и пена дают мало толку! – Заволновавшись, Алеша выхватил из пиджака авторучку, пододвинул бумагу. – Смотрите пожар распространяется по горным выработкам со скоростью от пятидесяти до двухсот метров в час. Это намного превышает скорость тушения. И тушим-то как?! Не дальше полета ледяной или пенной струи. Почти в самом огне, в жаре, под грохот обрушивающихся пород и крепи, под постоянной угрозой взрыва метана!

– Да что ты меня уговариваешь? – Перегоров сердито отодвинул бумаги. – Я разве сказал, что против? Подумал только, что замахнулся…

– Со стороны видней оказалось, – понизил голос Алеша.

– Вот именно, глаз свежий. Не знаю, прав ли, но зашел ты с внезапной стороны. Мы все быка за хвост держали, а ты на рога кинулся.

Помолчав, Иван Артемьевич добавил:

– Но нужно сделать охлаждающую установку, чтобы струя была холодной. Ты Даниила к этому подключи. Бакут хоть с ветерком в голове, а умница. Поищите, как снизить температуру выходящих газов, и почетче все обоснуйте, чтобы было коротко и ясно.

Алеша не знал, что и в Институте горноспасательного дела, в частности в лаборатории газовых средств тушения Александра Александровича Винограда, бились над сходной проблемой.

Дело оставалось за специальным оборудованием. Требовался агрегат с большой производительностью инертного газа и высоким напором. Теоретически был выбран его оптимальный вариант. Эмпирическим путем сотрудники определили, какую работу он должен был выполнять. Но они не знали одного – его облика.

Александр Александрович Виноград любил задерживаться на работе. В тихие вечерние часы, когда все уходили домой и обрывались телефонные трели, Виноград только и мог сосредоточиться на поиске новых способов тушения.

Телефонный звонок оторвал Винограда от размышлений. Директор института приглашал его к себе.

В кабинете сидел Перегоров в темно-синем, давнего покроя форменном пиджаке. Освещенный сбоку светом настольной лампы, он походил на старого князя Болконского с восковым орлиным носом и совершенно белой головой. Иван Артемьевич сидел нахохлившись, положив на колени худые нервные кулаки и сердито поджав губы. Оборвав разговор, он искоса взглянул на вошедшего Винограда и, сразу потеряв интерес, снова повернулся к директору.

– Меня на мякине не проведешь, Николай Михайлович. Чую, ребята предлагают вещь стоющую.

Директор когда-то был министром угольной промышленности республики и хорошо знал горноспасателя Перегорова. Он умел разбираться в людях, оценивать, чего они стоят в тех или иных ситуациях, а главное, научился им верить, твердо усвоив, что вера дает человеку крылья.

Он внимательно прочитал записку, написанную Алексеем Иконниковым и Даниилом Бакутом, быстро разобрался в чертежах и понял – отправную точку молодые товарищи выбрали правильную. Разумеется, это был еще сырой материал, но с временем, если их подключить к лаборатории Винограда и провести дополнительные исследования, толк выйти может.

Николай Михайлович никогда не осторожничал, иной раз ошибался, и жестоко, знал, что спокойней жить, когда ничего не делаешь, однако всегда ввязывался в драку, если того требовало дело. Конечно, прожито, что пролито – не воротишь. Постарел Николай Михайлович, поседел, отяжелел немного, а вот комсомольское сердце тридцатых годов осталось. А теперь, выслушав Перегорова, он подумал, что дело это с первых же шагов надо сосредоточить в одних руках, чтобы не растаскали его по мелочам, не потопили в казенщине. Он решил поручить разработку ГИГа лаборатории Винограда.

– Вот, Александр Александрович, родилась инициатива снизу, – сказал он, подвигая бумаги к чертежи Винограду. – Ознакомьтесь, выскажите свое мнение, а мы покурим пока

Николай Михайлович и Перегоров вышли в коридор, слабо, освещенный лампами дневного света, встали к окну. Оно выходило во двор, где за пирамидальными тополями светились дома сотрудников оперативного отряда,

Директор спросил прямо:

– На пенсию собираешься, Иван?

– Откуда взял? – сердито покосился на директора Перегоров.

– Я вот к чему говорю… Виноград, верю, загорится. Это с умным сочтешься, а дураку хоть подари, да прогони. Но вот какая мне пришла мыслишка. Организатор из Винограда никудышный Он идет от науки, от книги. А гут надо человека, чтобы лез от жизни напролом. Стань-ка к нему комиссаром, что ли. Бери всю организационную сторону дела. И лаборатории расширять надо. Она завтрашний день наш. Твоих молодцов пристегнем. Кто там? Иконников, Бакут… Еще кто?

– Башилов с Росляковым..

– И их бери, – согласился Николай Михайлович. – Раз заварили кашу, так не жалей масла.

Виноград удивился прочитанному. Многое было ему уже известно, но тут предлагались и такие вещи, над которыми только размышляла лаборатория. Особенно ценной казалась мысль сразу же идти по пути разборного агрегата на базе турбореактивного авиационного двигателя, чтобы установить его в горящей шахте. Неизвестные Винограду изобретатели предлагали и оригинальные камеры дожигания и охлаждения.

– Ну как? – спросил Николай Михайлович, пропуская вперед Перегорова.

Виноград из осторожности пожал плечами, хотя и почувствовал, что директор уже составил свое мнение и теперь не отступит.

– Вы за или против? – Николай Михайлович сел в кресло, надел очки, заинтересованно посмотрел на Винограда.

– Наша лаборатория пришла бы к такому… – Александр Александрович выразительно похлопал по бумагам узкой ладонью с длинными тонкими пальцами, – через год-полтора.

– А пожары бы бушевали вовсю! Не через год-полтора, завтра надо начинать! И все внимание отдать этому агрегату. Мелочи побоку! Ищите, экспериментируйте Свяжитесь с конструкторско-технологическим бюро в Запорожье. Николай Михайлович порывисто встал, быстро прошел по кабинету.

– Пусть там начинают думать, чтобы сделать мобильный малогабаритный высоконапорный генератор. Надо же когда-то рискнуть, милейший Александр Александрович! Впрочем, – директор остановился, – назначаю вашим заместителем Ивана Артемьевича Перегорова. Вы занимайтесь чистой наукой, Иван Артемьевич возьмется за организационную сторону дела.

…Идея генератора попала в горячую струю времени. К его созданию подключились ученые лаборатории Винограда, многие заводы Украины. Вскоре было создано два экспериментальных агрегата. Они сразу завоевали полное признание…

За границей ГИГ впервые применили в чешском городе Остраве на шахте «Зарубек»,

Домой возвращались поездом, отправив ГИГ малой скоростью. Башилов со Стасом прочно засели в вагоне-ресторане.

– А ведь хорошо у нас пошло, Башилов. – Стас, откинув лохматую белую голову, изучал меню. – Говоря ученым слогом, мы адаптировались как в каше масло. Ну кем бы я стал, к примеру, не встретив тебя?..

Стас Росляков никогда не мечтал быть спасателем. Он хотел стать путешественником, как Пржевальский, Козлов или Черский. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, он решил, что наступила пора осуществления планов. Манили новые города на Оби и Енисее, звал Самотлор, привлекали Каракумы. Зимой вместе с верным другом они выбрали маршрут – Великую транссибирскую магистраль и надумали остановиться там, где где больше всего им понравится.

В дорогу готовились долго и серьезно. Сушили хлеб, покупали супы в пакетиках и концентраты, экономя деньги на школьных завтраках. Одновременно мастерили «жиганы. Это были самодельные пистолеты со стволами из бронзовых трубок. Они заряжались порохом и дробью, а поджигались через пропиленную в стволе дырку спичкой.

Но «жиган» у друга при пробном контроле разорвался, пацану обожгло руку. Тогда отцы, объединившись, как всегда перед большой бедой, устроили повальный обыск. Они нашли запасы, а также карту и компас. Путешествие не состоялось. Пришлось доучи аться до аттестата зрелости.

После школы Стаса потянуло на актерский факультет института кинематографии. Для начала абитуриентов повели на студию имени Горького рядом с институтом. Павильон походил на цех завода. Пахло клеем, горелой резиной, краской. Рабочие в обтрепанных комбинезонах тащили декорацию – стенку с окном и занавеской, а с нее сыпалась пыль. Трещали раскаленные прожекторы. С девочки-актрисы катился пот в три ручья, а она все лепетала:

– Где же Миша?

– Не так! – гремел плюгавенький режиссер. – Снова!

– Где же Миша?

– Где тревога?.. Экспрессия?!

– Где же Миша?

– У вас глаза смеются как у распоследней дурочки! Надо боль!

– Где же Миша? – взвывала девчонка-актриса.

– А-а, черт! Мотор!

– Где же Миша? – У девчонки блестели слезы,

– Стоп! Снова!

Мучил девчонку кудлатый очкарик в грязно-сером пиджаке и фиолетовых джинсах, а она все не могла как надо спросить о Мише.

«Ну и ну…» – подумал тогда Стас. Волшебное сияние экрана померкло. То, что в школьной самодеятельности волновало, теперь представилось совсем в другом свете. Он нисколько не огорчился, когда после второго тура специальных испытаний не нашел в списках своей фамилии.

Из раздумий, в которых Стас провел несколько дней и ночей, вывел плакат оргнабора на Каретной улице: Сахалин, Камчатка, Кузбасс… Проезд бесплатный… Суточные… Подъемные…

Зашел. Тесноватая каморка. Народ разный. Расспрашивают о льготах. Набор на Дальний Восток окончен. Остался Кузбасс. Ну что ж, сойдет и Кузбасс. Стас выложил на стол свой паспорт и аттестат зрелости.

Группа в Кузбасс набралась порядочная: сорок гавриков, почти все неудачники, как и Стас. Стучали колеса: ты-ты-так, ты-ты-так… В темном окне качались звезды, и папиросный дым поднимался к потолку голубыми струйками.

За Уралом в вокзалах толпились уже совсем другие пассажиры. По ворохам груза, по одежде Стас угадывал их профессии. Из кучи потертых рюкзаков выглядывали контейнеры с приборами, головки тяжелых штативов, карабины в чехлах. Женщины в брюках покупали пиво и сыр. Мужчины в штормовках и тяжелых бахилах, с бородами как у Фиделя Кастро посасывали трубки, не обращая внимания на вокзальный гвалт.

Стас повеселел. Ему понравилась эта напряженная жизнь, сильные неразговорчивые мужики, хлопотливые женщины – хозяева огромного края, о котором раньше он знал так же, мало, как о Мадагаскаре.

Но на распределительном пункте в Новосибирске обнаружили ошибку. Стаса, оказывается, направляли в Донбасс.

– А я хотел в Кузбасс! – кричал Стас.

– Дура! Документы-то в Донбассе! Теперь дуй туда!

«Хоть прокатился», – успокоил себя Стас, когда, пошатываясь от голодухи, потому что суточные уже успел проесть, сошел на перрон города Донецка.

У ресторана на веранде под тентом сидел здоровенный парень и мрачно пил пиво. Стас с удивлением уставился на батарею пустых бутылок. «Как это в него вошло?» Парень посмотрел на Стаса, мотнул головой: «Садись».

Стас сел на кончик стула.

– Пей.

– Мне бы бутербродик какой.

– С голодного края?

– Иссяк…

– Зина! Обед – один раз!

Парень продолжал пить пиво, не обращая внимания на Стаса,

Официантка принесла треску в маринаде, борщ и пустой стакан. Парень налил пива. Стас пригубил из вежливости и набросился на рыбу.

– Издалека? – наконец спросил парень, закуривая «Беломор».

– Завербовался в Москве в Кузбасс, но на полпути обнаружили, что документы послали в Донбасс.

– Специальность есть?

– Уроки труда в школе.

– Не густо.

– Се ля ви…

– Да ты ешь, не стесняйся…

– Стас в полминуты проглотил и борщ. Официантка принесла котлеты с макаронами. Стас сначала съел макароны, а уж потом котлеты, остро приправленные чесноком и красным перцем.

– Ладно, считай, тебе повезло, – проговорил, помолчав, парень.

– Что попал сюда?

– И что сюда попал, в том числе. Как зовут?.. Стас? Это что – Станислав, Ярослав, Святослав?..

– Да зовите как хотите.

– Хоть не пили на брудершафт, но ты не выкай, я не привык. Башилов я. Понял?

– Хорошо, Башилов, – ответил Стас, хотя ничего не понял.

– Зина! Еще обед!

– Спасибо… Не смогу, наверное.

– Сможешь.

Стас слабо поупрямился, но и второй обед сьел.

«Вот ведь бывает как в жизни! Раз – и повезло тебе. Раз – и врежет судьба по морде», – подумал он и запил котлету пивом.

– На первых порах возьму в ученики, – сказал Башилов. – Сумеешь, тогда пойдет дело.

– Учеником кого?

– Меня, дурило!.. Ах да, ты же и не слышал, кто такой Башилов…

– Признаться, в прессе не встречал…

– Горноспасатель.

– Вот это как раз по мне! – взвился Стас.

– Только заруби на носу. Работа эта тонкая. Я бы сказал, ювелирная. Ошибешься, одна пыль останется…

– Значит, берешь?

– Идет… Документы твои, видать, в Донецкшахтострое, знаю я эту шарагу.

Стас удивленно покосился на Башилова – тот будто читал его мысли.

– Мы же не расплатились!

– Здесь у меня кредит, – усмехнулся Башилов, отмеряя площадь размашистым шагом. Стас трусил рядом.

Документы отдали под расписку, что в течение полугода Стас заплатит все подъемные и суточные, которые выдавались по договору оргнабора.

– Что самое дорогое для человека? – спросил Башилов, когда выходил из конторы Донецкшахтстроя.

– Свобода, – улыбаясь ответил Стас.

– Об этом и помни,

Башилов потерял родителей в войну. Они погибли во время бомбежки, когда поезд с эвакуированными отходил из Донецка.

В детдоме, горластом, разноплеменном, властвовали буйные и жестокие законы. Директором была некто Орешина – могучая неопрятная тетка. Громовым, как у извозчика, голосом она кричала на ребят. Только во время эвакуационной неразберихи такого человека могли назначить воспитателем детей. Она ненавидела ребят. Детдомовцы отвечали ей тем же.

Когда воспитательнице жаловались на проделки ребят, Орешина орала: «Жрут много, оттого и бесятся!» – хотя еда в то время была такая, что и собака не взяла бы.

Предоставленные самим себе, полчища детдомовцев, как тараканы, разбегались по улицам, вокзалам и рынкам, чистили карманы зевак, тащили все, что могли украсть. Город от них стонал и плакал.

Разъяренная директорша однажды лишила всех ребят ужина. И тогда поднялся бунт. Вмиг одичавшая, осатаневшая толпа ринулась в столовую, начала колотить посуду, бить табуретки и окна, рвать простыни и подушки. С самого дна души сирот, единых в своем несчастье, вскипела яростная, припадочная злость на ненавистную директоршу. Орешина успела выпрыгнуть в окно и скрыться.

Два дня неистовствовал детдом. Милиционеры натыкались на отчаянное сопротивление и отступали.

И вдруг свист, крики, ругань оборвались. В проеме калитки появилась маленькая девушка в осеннем, не по морозу, пальтишке и стареньких фетровых ботах, какие носили до войны. Девушка закрыла за собой калитку и смело пошла к парадному. Оторопевший предводитель Климов по кличке Трубадур отпер дверь и пропустил девушку вперед.

– Здравствуйте, – поздоровалась гостья, развязала платок и тряхнула светло-русой челкой. – Я Вера Соломина, секретарь райкома комсомола, – буднично проговорила она и оглядела настороженных ребят. – Это моя вина, что ни разу к вам не заходила. Война, сами знаете. Эвакуированных размещаем, открываем новые госпитали, строим шахты… Уголь сейчас дороже хлеба.

– Не, хлеб дороже, – не согласился кто-то.

– Уголь, – твердо повторила Вера. – На угле работают домны, варят чугун. Уголь крутит турбины электростанций, а они дают ток мартенам. Мартены плавят сталь. Сталь – это уже винтовка. А бойцу что дороже, когда он в бой идет? Винтовка или хлеб? Наверное, винтовка…

Было в этой Вере Соломиной что-то располагающее, материнское и домашнее, давно забытое детдомовцами. Ребята успокоились, доверчиво потянулись к ней. Кто-то пододвинул Вере стул, случайно уцелевший от побоища. Она сняла пальто, села.

Говорили в тот морозный вечер долго. Говорили обо всем – о войне, о голодухе, о боях у Сталинграда… А все свелось к тому, что в эту тяжелую пору малышам надо помнить: отметка «отлично» на уроке – это пуля по врагу. А ребятам постарше пора идти работать, но и учебу не бросать. Работать, потому что шахты обезлюдели, многих горняков забрала война, остались калеки, старики да женщины.

На другой день в детдом пришел новый директор, фронтовик, без руки, с орденом Красной Звезды на линялой гимнастерке

А вскоре четырнадцатилетний Башилов и еще несколько ребят подались работать на шахту.

Оставшаяся с детдомовской поры привычка защищать слабых сдружила Башилова со Стасом. Он стал вроде старшего брата. В глаза он не хвалил, но в душе радовался, наблюдая, как постепенно превращался Стас в осторожного и чуткого, как охотник, горноспасателя. Их кормило любимое дело, потому и считали себя счастливыми.

Они удачно потушили пожер на «Зарубеке» и теперь, засев в вагоне-ресторане, ехали домой со спокойным сердцем.

Башилов пил крепкое чешское пиво, лениво поддакивал Стасу, который вдруг не в меру расфилософствовался.

– Сориентироваться в профессии – это не коту начихать. – Стас картинно отбросил карточку меню. – Вдумайся в слова: «От каждого – по способностям, каждому – по труду». Это же великое завоевание наших предков! Это вклад способностей в трудовую деятельность работяги. Способности – это любовь к делу. А любовь к делу – это точный выбор профессии. Мне вот по душе эта работа.

– Но чтобы пришло такое удовлетворение, надо много знать и уметь – Башилов поднял вилку с насаженным сыром. – Мало радости принесет работа, если от неумения все валится из рук. Как говорят: «Умный у работы радуется, а глупый потеет»

– Вот я и буду учиться.

– Ну выучишься, а дальше? Дальше-то что? – Башилов в упор посмотрел на Стаса.

– Профессором мне не быть, – развел руками Стас.

– А кем тебе хочется?

– Стас задумчиво повертел в руке запотевший стакан.

– Одного дитятю как-то спросили: «Кем ты хочешь быть?» – «Советским человеком», – ответил пятилетний мальчуган. Он вспомнил, что бабушка назвала его «бессовестным человеком», когда он сломал ветку цветка. Заметь, не летчиком, не космонавтом, не капитаном, а именно советским человеком захотел быть мальчик, когда вырастет.

В дверях вагона-ресторана показался Бакут Данька – механик генератора. Он пробрался к друзьям, сел за столик, отодвинул бутылки в сторону:

– Кончай ночевать, братцы.

– Что случилось – Башилов придержал руку Даньки.

– Приказано в Ровно выгружаться и ждать дальнейших распоряжений

– Кто приказал?

– Перегоров радиограмму получил. Он и сам не в курсе.

На тушение шахты в Чехословакии новым методом Алеша Иконников поехать не смог, хотя имел к генератору прямое отношение. Времени для защиты диплома не оставалось – пришлось остаться. Диплом тоже касался генератора.

Но неожиданно Иконникова вызвал директор научно-исследовательского института горноспасательного дела. В кабинете были уже Виноград, командиры оперативного отряда. Кивком Николай Михайлович указал на. свободный стул и продолжил ранее начатый разговор:

– …Самолет уже летит к нам. Надо срочно приготовить новый агрегат, упаковать и отправить на аэродром. Этим займется Иконников. Я дал Перегорову команду задержаться в Ровно. Там самолет возьмет его бойцов. План действий польских товарищей, вероятно, такой же, что предложим мы, – это перемычки, быстрая локализация и удушение огня инертным газом. Группа Перегорова пойдет в шахту вместе с генератором. Виноград с польскими специалистами должен проанализировать проект спасения шахты и потом возглавить руководство нашими бойцами. В пути вы получите паспорта и визы. У меня все. Вопросы?

Вопросов не было.

Скоро вся группа была на аэродроме.

Ан-12, транспортный вариант военного самолета с косо оборудованным задом и высоко поднятым стабилизатором, под которым поблескивала пустующая кабина стрелка, зарулил к спасателям. Раскрылись двери, подкатил посадочный трап. Отворачиваясь от косого дождя, сбежал летчик в хромовой кожанке и с портфелем в руке.

– Кто у вас старший? – спросил он. – Получите паспорта и распишитесь.

Командир корабля вытащил из портфеля пакет с сургучными печатями и подал Алеше, добавив:

– С погрузкой прошу не задерживаться.

– Не задержимся. – Иконников кивком подал команду своим.

Бойцы, как на пожаре, сноровисто подхватили за ручки двухсоткилограммовую махину двигателя генератора и втащили в самолет. Затем так же быстро погрузили его секции и установку «Темп», изготовляющую гипсовые блоки для перемычек.

Сразу же загудели двигатели. После того как Алеша вылетел на своем МиГе, в воздухе он больше не был. Как же много времени прошло с тех пор! И удивительным показалось, что быстро отвык он от авиации, без которой когда-то ему не мыслилась жизнь. Нет, видно, человек ко всему привыкнуть может.