Текст книги "Падение Запада. Медленная смерть Римской империи"
Автор книги: Адриан Голдсуорти
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Считалось, что императоры должны быть щедрыми. Практически всегда новый император первым делом обещал армии денежную выплату (или донатив), и это касалось как Марка Аврелия, так и любого узурпатора позднейших времен, искавшего власти. Даже в нормальных обстоятельствах содержание армии составляло главную статью расходов в бюджете империи. Частые войны – в особенности кампании, шедшие на территории государства и потому приносившие мало добычи – значительно увеличивали затраты. В целом войска оставались верны любой закрепившейся на престоле фамилии до тех пор, пока правление ее представителей выглядело достаточно эффективным и пока они не терпели слишком много тяжелых поражений. Новым императорам было куда труднее добиться лояльности; в результате им тем более необходимо было хорошо обращаться с солдатами. Север увеличил армейское жалованье впервые за более чем столетний период; Каракалла же повторил его жест всего лишь через несколько лет. Макрин пытался сократить расходы, и неадекватное поведение в данной ситуации дополнительно ускорило его гибель.
Император был самым крупным землевладельцем в мире. Его владения включали огромные сельскохозяйственные угодья, а также такие объекты, как рудники, в целом ряде провинций. Они быстро теряли статус персональной собственности и передавались от императора к императору вне зависимости от их происхождения и от того, были ли правители связаны между собой родственными узами. Часто к ним прибавлялась собственность, конфискованная у казненных противников, но ни один правитель не решился бы казнить слишком много богатых и влиятельных людей: такой шаг был сопряжен со значительным риском. Можно было ввести новые налоги – Дион Кассий полагает, что эдикт Каракаллы в конечном итоге имел целью пополнение казны – или пересмотреть старые, дабы доходы шли правительству. Это также было небезопасно. Восстание Гордиана против Максимина было спровоцировано возмущением злоупотреблениями чиновника, собиравшего налоги в Африке. Примечательно, что уровень налогообложения в провинциях в целом оставался постоянным {189}.
Большая часть методов получения дополнительных средств была чревата опасностью для императора, и в особенности для того, кто только что захватил власть. Однако тратиться приходилось всегда, и расходов требовала не только армия. Содержание даже скромного чиновничьего аппарата в империи стоило денег, а число государственных служащих в данный период постоянно росло. Существовало немало других вещей, которые, по общему мнению, должен был оплачивать император. В Риме проводились бесплатные раздачи продуктов и выдавались субсидии на питание, устраивались развлечения для населения, а также велось строительство новых зданий и ремонт старых. Считалось, что император должен быть щедр по отношению к общинам и отдельным персонам. Если, по мнению окружающих, он проявлял жадность, те могли выдвинуть в качестве претендента на престол кого-то более щедрого. Но немало императоров III века даже не могли пользоваться всеми ресурсами империи, так как часть территорий то и дело оказывалась под контролем их соперников. Одна из причин, по которой Галлиен столько продержался на престоле, состояла в том, что он удерживал власть над богатыми провинциями Северной Африки, где находились обширные императорские владения. Кроме того, Египет, во многом обслуживавший потребность Рима в хлебе, оказался в руках Зенобии лишь после его смерти.
В хрониках III века то и дело упоминаются финансовые проблемы. Императоры контролировали чеканку золотых и серебряных монет и постоянно испытывали искушение дополнительно увеличить свои доходы за счет девальвации. Наиболее резкие изменения произошли в отношении серебряных денег. Во времена Траяна серебряный денарий содержал более девяноста процентов серебра (денарий – это мелкая монета в Библии, что-то вроде английского пенни, отсюда принятое до перехода на десятичную систему счисления обозначение пенса буквой «d»). При Марке Аврелии содержание серебра по сравнению с неблагородными металлами упало ниже семидесяти пяти процентов – в те времена империя была разорена войнами и эпидемиями. Септимий Север увеличил плату воинам и снизил содержание серебра в монетах до пятидесяти процентов. Каракалла ввел новую серебряную монету, известную под названием антониниан и стоившую предположительно два денария, хотя она весила всего в полтора раза больше. При Элагабале ее упразднили, но в период совместного правления Бальбина, Пупиена и Гордиана III она появилась снова. К этому времени содержание серебра сократилось до сорока процентов. Примерно в середине столетия процесс значительно ускорился, и когда Аврелиан взошел на престол, серебра в монетах оставалось всего около четырех процентов {190}.
Влияние этого явления очень трудно оценить, поскольку нам недостает статистических данных (обычная проблема, когда речь идет о римской экономике). Очевидно, что цены к концу III столетия в целом были значительно выше, чем в конце II века, – в некоторых случаях они поднялись на несколько сот процентов. Прежде история Рима не знала подобной инфляции. Однако в основном наши сведения о ежедневном росте цен происходят из Египта, где была своя монетная система; лишь при вступлении Аврелиана на престол ее упразднили и вместо нее ввели имперскую. Цены выросли, судя по всему, внезапно. Землевладельцы, и крупные, и мелкие, вероятно, не пострадали, поскольку у них по-прежнему была продукция на продажу или обмен. Те, кто считает бартер важной частью экономики в сельских районах, склонны утверждать, что изменение качества монет имело место лишь на незначительной части территорий империи. Занятые в производстве люди могли продолжать продажу продукции, если предположить, что они, подобно аграриям, по-прежнему находили рынок для ее сбыта. Вероятно, изменения шли медленно, поскольку монеты в таком количестве лишь начали циркулировать и люди, вероятно, имели возможность адаптироваться к этому. Однако то был не единственный фактор. Ведение войн требует расходов, и в особенности это касается войн гражданских; нужно было продвигать войска по территориям, где обычно не велись бои, а дисциплина слабела. Мало кто выигрывал от этого, а страдали многие. Численность жителей, по-видимому, уменьшалась; конечно, происходило сокращение населения на отдельных территориях в результате вспышек болезней, хотя если оценивать долгосрочные изменения, они были невелики {191}.
В конце концов, мы точно не знаем, что происходило на самом деле. Если бы у нас было столько же сведений о XX веке, сколько о III веке, у нас не сложилось бы адекватного представления о масштабах Великой депрессии или о последствиях двух мировых войн. К примеру, мы не заметили бы никаких колебаний в неизменном росте благосостояния и процветания Японии и Германии. Любые сообщения об опустошении, вызванном войной, содержащиеся в литературных текстах, неизбежно оценивались бы как грубое преувеличение. Очевидно, что в начале IV века в Риме было много богатых людей – это не обязательно значит «очень много». В конце концов, во времена Великой депрессии были и те, чье благосостояние и богатство не уменьшились. Мы не располагаем цифрами относительно сокращения числа богатых людей в IV веке по сравнению со II веком. И в том и в другом столетии, а также в промежуточный период были и бедняки, однако нам опять-таки неизвестна ни их численность, ни ее отношение к общей численности населения.
Имеется ряд свидетельств сокращения чистого дохода в целом. С середины III века наблюдается резкий спад количества сохранившихся надписей. Так как они часто делались в память о деяниях на благо общины, предпринимавшихся городскими магистратами и другими местными лидерами, это означает, что подобные деяния также стали куда более редким явлением. Возможно, реже стали делаться именно памятные надписи, но археологические находки действительно подтверждают впечатление, будто общественные сооружения больших размеров стали строить менее часто. Заметим, что в большинстве городов уже были свои бани, театры, цирки, дворцы и храмы, и поэтому, не исключено, в новых постройках не было необходимости. Однако в рамках идеологии местной аристократии более ранних времен строительство еще более величественных зданий воспринималось как своего рода вызов, требующий ответа, даже если это грозило разорением (в пример можно привести города, описанные Плинием в начале II века, когда он был правителем Вифинии). Единственное, что к 300 году н.э. требовалось любому мало-мальски значительному городу, – мощная стена вокруг него. То, что многие из них возводились из обломков разобранных зданий, явно указывает на падение общего благосостояния {192}.
Имеются также и признаки упадка торговли с далекими странами. Специалисты по подводной археологии обнаружили, что обломков судов, потерпевших крушение в период с I века до н.э. по II век н.э., куда больше, чем относящихся к любому из позднейших периодов. Это заключение нужно интерпретировать с осторожностью: большинство находок сделано в Западном Средиземноморье, поскольку там работало больше поисковых групп. И все же понятно, что наибольший расцвет торговли в этих местах пришелся на период раннего принципата. Вероятно, со временем, когда близ других побережий будет проделана достаточная работа, возникнет новое представление об этом. Тем не менее раскопки на суше также свидетельствуют, что с III века и далее произошло значительное уменьшение количества товаров, ввозившихся из-за границы и циркулировавших на территории провинции. Отчасти это является признаком интенсивного развития производства в регионах. В Британии, Испании, Галлии и в других областях появились местные мастера, искусные в изготовлении глиняной и стеклянной посуды тонкой работы или, скажем, в выкладывании мозаичных полов. Более экзотические товары – предметы роскоши – такие как шелк и специи, по-прежнему привозили из далеких стран (и опять-таки мы не знаем, изменилось ли количество ввозимого). Однако торговля с Индией и более далекими землями, по-видимому, переживала в III веке серьезный упадок и оживилась лишь в IV веке {193}.
В ряде районов площадь и население городов сократились, деревни опустели, крестьянские хозяйства исчезли. В прошлом благосостояние отдельных общин также не оставалось неизменным и самые малые из них прекращали свое существование по разным причинам. Однако в таких областях, как северо-западная Галлия, подобные симптомы упадка стали во второй половине III века куда более распространенным явлением. В других районах давали себя знать последствия постоянных военных действий. Дураевропос была покинута, благосостояние Пальмиры истощалось по мере того, как она утрачивала независимость. Некоторые области уже пребывали в упадке еще до начала кризиса III века. Наивысший расцвет сельского хозяйства в Италии пришелся на период раннего принципата, но по мере развития провинций рынок сбыта утрачивался. Галлы, производившие собственное вино, более не нуждались в продукции италийских виноградарей и не закупали ее в прежних количествах. Во времена процветания торговли даже не самая плодородная земля возделывалась ради коммерческой выгоды, но к концу II века усилия, затрачивавшиеся на обработку таких полей, перестали окупаться и в источниках появляются сведения о брошенной земле. Испания достигла процветания позже, чем Италия; богатеть она стала отчасти благодаря начавшимся поставкам оливкового масла в Рим, а также по причине повсеместной популярности гарума – пикантного соуса к рыбе, производимого здесь. Со временем у крестьян Испании появились конкуренты – производители из других областей, прежде всего из Северной Африки.
История африканских провинций III века, несомненно, являет собой один из наиболее впечатляющих примеров экономического успеха данного периода, хотя и там в разных областях дела обстояли неодинаково. В целом Африку редко тревожили военные действия: если не считать восстания Гордиана, этот регион оказался почти не затронут гражданской войной и лишь частично – набегами варваров. Экономика его бурно развивалась. Благодаря ирригационным системам обширные территории обладали такой высокой производительностью, какой не доводилось видеть ни до, ни после. Значительный излишек товара сбывался на рынках Италии и Рима. Судя по всему, города процветали, о чем свидетельствовало непрерывное строительство больших общественных зданий. По-видимому, в Палестине и других районах сирийских провинций жители также благоденствовали; налицо признаки значительной численности населения, в особенности сельского. Еще одна область, где дела обстояли благополучно, – Британия, и немаловажно, что в общем и целом в тот период в ней также царил мир. В отличие от Африки часть британских городов, судя по ряду признаков, переживала упадок, но это вполне могло быть связано с тем, что местная аристократия по большей части была сельской, а не городской, и в начале IV века в Британии строились самые роскошные виллы. Благосостояние жителей было неодинаковым в разных областях, и даже на территории одной и той же провинции наблюдались заметные различия. Когда нам станет доступно больше археологических свидетельств, из них почти наверняка составится еще более сложная картина. Несомненно, некоторые области значительно пострадали в те годы и пришли в упадок, а в других дела шли куда лучше. Вместе с тем даже в наиболее тяжело пострадавших районах отдельные жители и целые общины процветали: такое почти всегда случается, даже в самых жестоких условиях. Произошло и немало трагедий: те, кто не сумел адаптироваться к экономическим переменам, а также жертвы целого ряда обстоятельств потерпели крах и потеряли все, что имели. Подобный риск всегда сопутствует коммерческой деятельности, однако он усиливается во времена потрясений. Вероятность гибели тех, кто постоянно балансирует между успехом и неудачей, наиболее высока – и это справедливо для любой эпохи. В Африке среди местных жителей имелось множество богачей, способных стать магистратами и финансировать праздники и строительство. В других областях людей, стремившихся оказывать городам материальную поддержку, было значительно меньше {194}.
Римская валюта подверглась интенсивной девальвации: денарии были упразднены, и их заменили новыми серебряными монетами, а бронзовые монеты на какое-то время вообще исчезли. Однако во многих отношениях римские деньги имели символическое значение. На всех монетах по-прежнему чеканилось изображение головы императора; по всей империи они ценились в соответствии с присвоенным им достоинством, а не с действительным содержанием драгоценного металла. (За пределами Римского государства ситуация была иной; согласно некоторым свидетельствам, там отдавали предпочтение более старым монетам с меньшим количеством примесей.) По-видимому, временами возникал вопрос, не утрачивают ли хождение монеты с изображением низложенного правителя, но власти в общем и целом склонны были подчеркивать, что все монеты без изъянов являются средством платежа {195}.
В 300 году экономическая система Римской империи, несомненно, была более развита и жизнеспособна, нежели все аналогичные системы, существовавшие в этом регионе в течение следующей тысячи лет. В отсутствие статистических данных мы не можем говорить о том, как ее показатели соотносились с имевшимися во II веке, но маловероятно, что система стала более стабильной и эффективной; скорее всего она переживала упадок, возможно, значительный. Следы загрязнений во льдах полюсов, относящиеся к римскому периоду, действительно указывают на экономический бум в I и II веках и резкое ухудшение экономической ситуации в III веке. К примеру, если говорить о производстве свинца и меди, аналогичный уровень выработки этих металлов не был достигнут вплоть до XIX века; то же касается производительности большинства отраслей промышленности. Часть копей Испании и Британии перестали разрабатывать в конце II – начале III века, хотя залежи далеко не были исчерпаны. Если учесть потерю рудников в Дакии, это действительно означает, что империя добывала и перерабатывала значительно меньшие количества полезных ископаемых, чем раньше. За проблемами, связанными с чеканкой монет, стояла реальная нехватка серебра и бронзы {196}.
Частично упадок III века оказался временным, а некоторые регионы процветали даже больше, чем в иные периоды, однако в других местах картина была куда более унылой. Подводя итог, заметим, что важнейшей чертой Римской империи являлись сами ее размеры и богатство. Различия между отдельными регионами, а также разница в ситуациях, складывавшихся в разные периоды, была неизбежна. В общем и целом экономика, вероятно, переживала упадок, и весьма возможно, что численность населения сокращалась. Но несмотря на это, империя по-прежнему была значительно богаче, в том числе и в отношении людских ресурсов, нежели любое государство или народ в тогдашнем мире {197}.
Сенаторы и всадникиСенаторы по-прежнему оставались очень богатыми – кое-кто владел баснословными состояниями – и сохраняли влияние, но их роль в политике в течение III века претерпела глубокие изменения. Согласно некоторым сведениям, Галлиен запретил сенаторам занимать военные должности. Скорее всего это преувеличение: маловероятно, что он издал соответствующий декрет, хотя, возможно, и поддержал установившуюся тенденцию. Молодые люди из сенаторских родов перестали служить старшими трибунами легионов; сенаторам также больше не дозволяли командовать легионами и занимать пост легата. Они продолжали управлять провинциями и в ряде случаев контролировали гарнизонные войска, но со временем перестали командовать крупными армиями. Традиционно они являлись главными действующими лицами в государстве, занимая одновременно гражданские и военные посты, и эта традиция насчитывала восемь столетий, восходя по крайней мере ко дням основания республики. Теперь она прервалась {198}.
Возникла тенденция привлекать к делу профессионалов или специалистов. Человек выбирал либо военную карьеру, либо административную и юридическую. Все ключевые посты в армии – а также, если быть точным, и в чиновничьем аппарате – перешли к всадникам. На наш современный взгляд, профессионалы действуют значительно более компетентно, нежели дилетанты. Поэтому существует мнение, согласно которому в среднем всадники, проводившие в армии большую часть срока своей службы, должны были быть лучшими командирами, нежели сенаторы, приобретавшие военный опыт в течение всего нескольких лет; карьера последних носила куда менее специализированный характер. Офицеры-всадники получили в полное свое распоряжение армейские посты высокого ранга, что могло стать необходимым для эффективных действий военных сил. Часто это увязывается с возникновением новых, якобы более значительных угроз со стороны Сасанидской Персии и германских племен, объединившихся в конфедерацию в условиях давления новых пришельцев, в частности готов. Сенатские командующие-дилетанты даже не пытались справиться со столь серьезным противником, и вследствие этого императоры, заняв прагматическую позицию, обратились к более опытным офицерам-всадникам {199}.
Подобно многим теориям, в этой концепции подчеркивается роль натиска извне, спровоцировавшего глубокие изменения в Поздней Римской империи. Правда, мы уже видели, что масштаб угрозы, созданной персами и германцами в III веке, значительно преувеличен. Их успех был в куда большей мере обусловлен слабостью Рима, проистекавшей от внутреннего раздора, изъянов, свойственных собственно армии и системе приграничной обороны. Также очень трудно усмотреть какую бы то ни было примечательную разницу в уровне компетенции командующих из числа сенаторов и всадников. Сохранилось мало свидетельств, позволяющих судить о требованиях к командующим в III веке, но «профессиональные» армейские командующие IV века (этот период документирован лучше) не кажутся более способными, чем «дилетанты»-сенаторы эпохи принципата. И те и другие руководили войсками во многом одинаково {200}.
Мы слишком легко переносим современную идею специализации на римский мир. Офицеры-всадники были профессионалами в том смысле, что их карьера складывалась только из военных должностей, но специальной подготовки они не получали. Некоторые достигали более высоких должностей, пройдя службу младшими офицерами, прежде всего центурионами, но многие сразу получали в свое распоряжение пятьсот или более человек (как правило, вспомогательную когорту пехотинцев). У них был длительный опыт службы, со временем они занимали все более высокие посты, и отсюда очевидно возникает предположение, что, делая карьеру, они учились. Аналогичное предположение выдвигается относительно чиновников-сенаторов (правда, у них было меньше времени для приобретения командирских навыков). Однако нет и хоть каких-то признаков того, что компетентность являлась главным критерием отбора офицеров-всадников на более высокие должности. Было бы странно, если бы главную роль в этой ситуации не играло наличие покровителей у тех или иных кандидатов. Назначение также зависело от лояльности данного офицера по отношению к императору.
В эпоху принципата всадники командовали преторианской гвардией, а также управляли Египтом и предводительствовали расквартированными там легионами. Ни один император не хотел, чтобы командование военными силами, дислоцированными в Риме, или власть над провинцией, обеспечивавшей основную долю поставок зерна в город, оказались в руках сенатора, который с легкостью мог стать его соперником. Всадники пользовались большим доверием, поскольку обладали более низким социальным статусом и связями в политике, что не давало им возможности претендовать на трон – по крайней мере до тех пор, пока они сами не станут сенаторами. Септимий Север пришел к власти в результате убийства двух императоров и четырех лет гражданских войн, в ходе которых он избавился от трех соперников. Неудивительно, что он значительно увеличил войска, находившиеся под его непосредственным контролем, расширив гвардию и расположив II Парфянский легион близ Рима. Этим легионом, а также двумя другими, созданными им, командовали всадники; наместником вновь созданной им провинции Месопотамия также стал всадник. Одновременно с этим многие ранее существовавшие провинции были разделены надвое. Легаты-сенаторы сохраняли свои полномочия, но ни один из них не командовал более чем двумя легионами. Сенаторы, возглавлявшие мощные воинские соединения, представляли собой потенциальную опасность, прежде всего для тех императоров, которые сами недавно взяли власть, опираясь на военную силу. Всадников считали менее опасными, хотя со временем ситуация изменилась [32]32
Неудачной попытке свержения императора Тиберия префектом претория Сеяном предшествовало получение последним сенаторского ранга и ряда магистратур. О трех надписях, возможно, свидетельствующих, что II Парфянским легионом в какой-то момент командовал сенатор, см.: Baity J. Van Rengen W.Apamea in Syria: The Winter Quarters of Legio II Parthica. Roman Gravestones from the Military Cemetery Brussels, 1993. P. 16,39-41.
[Закрыть].
Каракалла не любил общество сенаторов и предпочитал окружение армейских офицеров. Когда он был убит, всадник Макрин смог убедить присутствовавших провозгласить его императором. Сенат быстро ратифицировал его избрание. В отличие от сенаторов Макрин имел в своем распоряжении армию, притом воспоминания о чистках, проводившихся Севером, еще не стерлись из их памяти. После этого императоры из числа членов сената стали скорее исключением, чем правилом. Среди них было несколько младенцев, однако в большинстве своем трон занимали армейские офицеры-всадники. Когда сенаторы перестали командовать войсками, вероятность возвышения кого-либо из них до императорского престола, стала еще меньше.
Лишь несколько императоров III века умерли естественной смертью, причем с уверенностью это можно утверждать только в случаях Септимия Севера и Клавдия II. Большинство погибли от рук своих же подданных. Убийство и открытый бунт, возглавлявшийся узурпатором и поддержанный армией, сделались распространенным явлением. Люди, захватывавшие власть в те годы, были весьма амбициозны (или, если говорить об императорах-подростках, за ними стояли другие амбициозные люди). Кроме того, они, что понятно, отличались нервозностью и мнительностью. Ни один из них не продержался достаточно долго, дабы чувствовать себя вполне уверенно, а настоящие династии удалось основать и вовсе немногим.
Напуганные люди были склонны доверять лишь тем, кого хорошо знали. Предпочтение отдавалось семейным связям, которые, как правило, заслуживали доверия (непрочные отношения Элагабала с Александром стали едва ли не главным исключением). В других случаях люди привлекали бывших коллег и подчиненных. По этой причине всадники, делавшие карьеру в армейской среде, имели склонность назначать на должности командующих войсками, наместников провинций, а также на крупнейшие административные посты других армейских офицеров. Среди их непосредственных знакомых было мало сенаторов, и они в любом случае с подозрением относились к тем, кто мог похвастать большими связями, крупными состояниями и высокими должностями. Неожиданных смещений сенаторов с правительственных постов не происходило, и лишь с течением времени все значительные должности – в особенности военные – оказались заняты выходцами из иных сословий. Если бы кто-то из императоров продержался у власти несколько десятков лет, он, вероятно, почувствовал бы себя настолько уверенно, что начал бы доверять сенаторам эти ответственные посты. Но подобного никогда не случалось, хотя наши источники утверждают, что некоторые правители, например, Александр и Тацит, доверяли сенату и возлагали на него большие надежды в политическом плане {201}.
По иронии судьбы, в долгосрочной перспективе отстранение сенаторов от высших постов сделало императоров более, а не менее уязвимыми для претендентов на престол. В I и II веках в случае, если кандидатов из числа представителей императорской фамилии больше не оставалось, в качестве таковых рассматривались только сенаторы. Более того, преуспеть могли лишь наиболее выдающиеся лица из этого сословия – самое большее несколько десятков человек из шести сотен, входивших в совет. Императорам удавалось устанавливать рабочие отношения с сенатом, приемлемые для обеих сторон. В конечном итоге это сумел сделать и Септимий Север, хотя временами он действовал жестокими методами.
Контролировать сенат было гораздо проще, чем более обширное и различавшееся по своему составу всадническое сословие. Сенаторы возвращались в Рим по ходу своей карьеры, постоянно общались между собой, между представителями сенаторских родов заключались браки. Что же до офицера-всадника, было крайне маловероятно, что он водил знакомство с людьми того же ранга, служившими в отдаленных провинциях. Теперь сделаться императором стало гораздо легче, поскольку для этого требовалось лишь немедленно получить поддержку войск. Убедить население империи, занимавшее остальные территории, в том, что при нем всем будет лучше, чем при других кандидатах на престол, было куда труднее. Сенат оставался силой, с которой считались, даже несмотря на утрату им подлинной политической независимости. И все же императоры относились к этому органу с уважением и назначали сенаторов на подавляющее большинство высоких постов. Именно таким способом Август смягчил переживания римской элиты и помог ей принять тот факт, что республики больше нет. Для императоров подобное отношение было жестом доброй воли, но оно вполне оправдывало себя в течение более двухсот лет.
Замещение сенаторов всадниками на постах командующих римскими армиями не имело никакого отношения к военным нуждам. В еще меньшей степени оно вызывалось конкретными требованиями со стороны многочисленного класса, благосостояние которого увеличивалось с каждым днем, – всаднического сословия, поскольку всадникам ни в малейшей степени не было присуще чувство, если так можно выразиться, корпоративной идентичности. В прошлом наиболее преуспевавшим всегда была открыта дорога в сенат. Восхождение всадников к высоким должностям наделе привело ко все более усиливавшемуся расслоению внутри сословия. Преобладание чиновников из числа всадников возникло в результате того, что многие императоры (как правило, тоже всадники), взойдя на престол, стремились окружить себя людьми, которым они могли бы доверять. В значительной мере то была иллюзия: многих из них убили именно такие «достойные доверия» подданные. По мере того как сенат утрачивал центральную роль в общественной жизни, значение Рима также уменьшалось, хотя оба по-прежнему воспринимались как важные символы величия империи. Сенат продолжал собираться, обсуждать и утверждать предложения – обычно касавшиеся самых что ни на есть формальных восхвалений в адрес императора. Сенаторы по-прежнему пользовались влиянием, а также занимали административные посты в Италии и управляли менее важными провинциями. Как и ранее, население Рима баловали бесплатными или заранее оплаченными раздачами пищи и напитков; жители наслаждались развлекательными мероприятиями в громадных «центрах» типа Колизея или Большого Цирка, а также предавались удовольствиям в огромных общественных банных комплексах. Люди редко видели императора, и даже если тот пребывал в городе, он, как правило, не посещал здание сената. Рим оставался крупнейшим городом империи, но и сама столица, и римский сенат оказались на обочине политической жизни. Власть оставалась в руках императора и его приближенных, а те не часто бывали в Риме и его окрестностях.
