Текст книги "Падение Запада. Медленная смерть Римской империи"

Автор книги: Адриан Голдсуорти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Траян попытался присоединить значительную часть Парфии, но ему помешали бесчисленные восстания на только что покоренных территориях и собственное подорванное здоровье. Его преемник Адриан оставил новые провинции, и Парфия отчасти вернула себе былое могущество. На других участках границы Рим имел дело с куда менее сильными контрагентами. Подавляющее большинство их составляли племена, политически разобщенные и зачастую враждовавшие друг с другом. Иногда появлялся какой-либо харизматический вождь, объединявший на какое-то время несколько племен, но его власть редко переходила к наследнику. Значительная часть римской армии стояла на границе или рядом с нею, для предотвращения любых возникавших угроз. Это уже само по себе говорит о том, что серьезные восстания в большинстве внутренних провинций считались немыслимыми. Греческий оратор Элий Аристид, писавший во II веке, сравнивал римского воина со стеной, которая защищает город ^{21}.

«Самые почтенные люди»: правители империи

Девятисотая годовщина основания Рима формально праздновалась в 148 году, когда Марку Аврелию было десять лет. (Нам никогда не узнать, существовал ли Ромул и действительно ли город основали в 753 году до н.э., но традиционная дата, по-видимому, в целом правильна.) Цари правили Римом до 509 года до н.э., когда последнего из них изгнали и возникла республика. При новой системе выборные магистраты занимали высшие исполнительные должности, руководя в мирное и военное время. Им давал указания сенат – совет, в состав которого входили бывшие магистраты. Эту систему поддерживали, чтобы предотвратить захват высшей власти каким-либо одним лицом или группой таковых. Долгое время она действовала исправно, обеспечивая Риму внутреннюю стабильность, вызывавшую зависть у греческих наблюдателей, поскольку эллинские полисы терзали перевороты и внутренняя борьба. К III веку до н.э. Римская республика распространила свой контроль на Италийский полуостров [14]14
  В действительности римляне установили контроль над Апеннинским полуостровом лишь в 265 году до н.э. (по крайней мере официально), когда они захватили этрусский город Вольсинии. – Примеч. пер.


[Закрыть], а к середине следующего столетия господствовала уже во всем Средиземноморье. Однако в римской политике все больше возрастал элемент насилия. В 88 году до н.э. римская армия двинулась на столицу, начав первую из гражданских войн, которым суждено было разорвать республику на части. Наконец в 31 году до н.э. усыновленный Юлием Цезарем Октавиан победил своего последнего соперника, Марка Антония. Рим вновь стал монархией, хотя Октавиан старательно избегал слова «царь» – Цезаря убили потому, что, как утверждалось, он жаждал обрести этот титул [15]15
  Напрямую Цезарь об этом, по-видимому, не заявлял, но многие его действия позволяли сделать такой вывод. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Октавиан возвестил о восстановлении республики, но в течение своего долгого правления создал систему, которая принципиально изменила баланс власти в государстве. Он и его наследники приняли титул imperator, от которого пошло современное слово «император». В латинском языке оно означает «полководец», и победоносных военачальников обычно провозглашали императорами их воины. Теперь это слово приобрело новое значение, поскольку армию контролировал Октавиан. Солдаты приносили клятву верности ему, а не своим командирам, и от него же получали жалованье и награды, в том числе земельные участки или деньги после выхода в отставку. Он также осуществлял постоянный контроль над большинством провинций, заведовал государственными финансами, следил за назначением на высшие посты и мог издавать законы. Положение императора не определялось конституцией, и каждое из этих полномочий было вручено лично Октавиану. Официально он являлся принцепсом (princeps), первым должностным лицом и главным слугой государства. Позднее ему также даровали титул Августа, достоинство которого помогло вытеснить память о запятнавшем себя кровью «революционере», который рвался к власти, не выбирая средств. Это имя и фамильное имя Цезаря оказались отныне тесно связаны с высшей властью, и их принимали последующие императоры, даже не принадлежавшие к числу его родственников. Принципат, как называют его современные историки, представлял собой скрытую монархию, и мало кто заблуждался на сей счет. На грекоязычном Востоке принцепса с самого начала называли басилевсом – царем. В конечном счете власть императора покоилась на вооруженной силе. Когда Адриан покритиковал за употребление редкого слова одного сенатора, известного своим ораторским искусством, тот смиренно согласился, к немалому удивлению друзей. Потом он очень упрекал их и спрашивал, как он мог не признать «самым ученым среди всех того, кто командует тридцатью легионами» ^{22}.

В действительности император был не просто «первым среди равных»: его персона имела куда большее значение. Однако хорошие императоры не выставляли свою власть напоказ и проявляли уважение к подданным, особенно к сенатской аристократии. Сенат состоял примерно из шестисот человек, но получение сенаторского ранга распространяло этот статус на несколько следующих поколений, так что число его обладателей оказывалось несколько выше [16]16
  Разумеется, дети сенаторов не могли заседать в сенате, но на них распространялись привилегии и ограничения, связанные с принадлежностью к сенаторскому сословию. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Сенатор должен был происходить из свободнорожденных и располагать состоянием в миллион сестерциев. Основная их часть имела гораздо больше; львиная доля их собственности существовала в форме земельных владений, иногда разбросанных по всей империи, хотя требовалось, чтобы каждый обладал хоть какой-то землей в Италии.

Старые почтенные фамилии, занимавшие господствующее положение при республике, по большей части угасли, став жертвами гражданских войн I века до н.э. или чисток, которые проводили императоры, опасавшиеся за свою власть. Сыграла свою роль и естественная убыль, ибо прирост населения среди аристократии был мал, а детская смертность достигала исключительно высокого уровня. Марк Аврелий и его жена Фаустина имели необычно много детей – четырнадцать, но восемь умерли во младенчестве и в детстве. Одни семьи сохранялись благодаря усыновлению; другие, выдавая дочь замуж, объединяли богатство и свое наследие с богатством и наследием другого рода, но многие полностью вымирали. Патрицианские семейства, старейшая римская аристократия, угасли почти все во времена правления Августа и его династии. Позднее императоры жаловали патрицианское достоинство другим сенаторам как высшую почесть. Цезарь и Август ввели многих италийцев в сенат. Клавдий добавил к ним немало людей из Галлии, а по прошествии определенного времени появились сенаторы практически из всех провинций империи. Все они были римскими гражданами, некоторые – потомками римских и италийских колонистов, но другие происходили из римской провинциальной аристократии, будучи людьми, чьи предки, возможно, сражались против Рима. Со временем такая же ситуация сложилась и с императорами: Траян и Адриан происходили из Испании, как и семья Марка Аврелия, тогда как Антонин Пий был родом из Галлии.

Сенат сохранял свой старинный авторитет, но лишь немногие из его членов могли похвастаться несколькими поколениями предковсенаторов. Свободные выборы ушли в прошлое вместе с республикой, но сами магистратуры по-прежнему оставались важными и престижными. В дополнение к этому в имперской системе управления появились новые должности. Большинство делало карьеру, связанную как с традиционными, так с и имперскими постами, совмещая гражданскую и военную сферы деятельности. Двое ежегодно избиравшихся консулов являлись высшими магистратами республики. Консулат по-прежнему означал высшую почесть, однако считалось нормальным, чтобы оба его обладателя оставляли должность через два-три месяца после вступления в нее и их заменяли другие, так что обычно оказывалось по восемь консулов ежегодно, всех их назначал император. Более престижным считалось быть одним из консулов, с правления которых начинался год, еще лучше – занимать эту должность два или даже три раза, а предпочтительнее всего – оказаться коллегой самого императора. Рядом провинций управляли сенатские проконсулы, назначение которых по-прежнему являлось прерогативой сената, но трудно представить, чтобы удачливые кандидаты не пользовались милостью принцепса. Провинции, где размещались значительные военные силы, контролировались представителями императора или легатами. Этих людей тщательно отбирали из числа сенаторов, и такое командование представляло собой вершину их карьеры.

Следующую за сенаторами ступень в обществе занимало сословие всадников (ordo equester) – название, сохранившееся с более ранних времен, когда те, чье состояние оказывалось достаточным для приобретения коня, служили в римской армии в качестве кавалеристов. Обычно предполагалось, что всадники должны быть свободнорожденными и обладать состоянием по меньшей мере в четыреста тысяч сестерциев. Опять-таки многие имели гораздо больше. Всадники были куда многочисленнее сенаторов. Как отмечал в начале I века греческий географ Страбон, результаты ценза выявили, что только в испанском городе Гадесе (нынешний Кадис) насчитывалось пятьсот всадников. Это был исключительный случай – даже в Италии только Патавий (нынешняя Падуя) мог похвастаться таким же большим их числом, хотя, по-видимому, речь шла об одном проценте от его населения. Во всей империи, возможно, насчитывалось десять тысяч всадников, но не исключено, что и намного больше. Во времена республики им были доступны лишь немногие важные должности [17]17
  Имеются в виду должности, составлявшие так называемый cursus honorum (путь почестей), карьеру сенатора. В эпоху классической республики она включала магистратуры квестора, претора и консула, почетной, но не обязательной для достижения консулата была должность эдила. – Примеч. пер.


[Закрыть], однако Август изменил такое положение и создал для них немало административных и военных постов. Всадники управляли менее крупными провинциями, как, например, Египтом, где (уникальный случай!) легионами командовали также представители всаднического сословия. В общей сложности существовало до шестисот всаднических должностей, подавляющее большинство – в армии, тогда как сенаторских – всего лишь немногим более ста ^{23}.

Всадники были важными людьми, некоторые выполняли весьма серьезные обязанности и обладали немалым влиянием, однако они не представляли собой цельную группу, связанную общими интересами. Сенатор должен был знать всех остальных сенаторов – хотя бы у кого какая репутация и кто из какой фамилии происходит, и иногда можно было говорить о мнении сената, но никоим образом – о мнении всадничества. Более крупную и менее спаянную группу образовывал класс куриалов – местных аристократов, исполнявших обязанности магистратов в городах империи и входивших в состав городских советов. Их богатство и влияние зависели от положения и размеров их родных общин, однако известно, что в Коме на севере Италии человек должен был обладать состоянием, оценивавшимся в сто тысяч сестерциев, чтобы его могли избрать на должность, – четверть того, что требовалось иметь всаднику, и одна десятая – сенатору. И опять-таки не подлежит сомнению, что многие из них имели гораздо больше. Как представляется, для всадников было обычным участие в местных городских советах ^{24}.

Богатые владели роскошными городскими домами – то, что сохранилось в Помпеях и Геркулануме, позволяет составить представление об их размерах и великолепии, причем следует иметь в виду, что оба этих города не были особенно богатыми или выдающимися. Однако наиболее ярко богатство элиты проявилось в роскошных виллах, располагавшихся в сельской местности. Землевладение считалось единственным источником богатства, заслуживающим подлинного уважения, а сельское хозяйство – одним из лучших и надежных способов помещения средств для получения прибыли.

Кроме того, сельская вилла представляла собой прекрасное место для проведения досуга, обеспечивая мир и покой – в отличие от суетной городской жизни, а также возможности для охоты. Траян, Адриан и Марк Аврелий, как и многие сенаторы, были страстными охотниками. Адриан получил по меньшей мере одно ранение во время охоты и воздвиг памятник любимому коню, которого завалил вепрь ^{25}. Существовали также и более спокойные и более интеллектуальные занятия. Представители римской элиты получали отличное образование и много времени посвящали литературе и философии. Все сенаторы владели минимум двумя языками – греческим как истинно образованные люди и латинским как языком для ведения официальных дел. Марк Аврелий писал свои «Размышления» на греческом как более подходящем для выражения абстрактных философских идей. Владение ораторским искусством было весьма важно для карьеры на общественном поприще, даже если речи в большинстве своем носили формальный характер и являлись обычными панегириками в честь императоров. Чистота языка, стиля и выражений входили в число обязательных требований и зачастую оказывались важнее, чем содержание. Писатели предпочитали обращаться к далекому прошлому и не затрагивать современную политическую жизнь. Движение второй софистики (первая достигла расцвета в V веке до н.э., в период наивысшего могущества демократических Афин) жило памятью о прошлом независимых греческих городов. Эпоха империи стала подлинной кульминацией славы древности. Большинство литературных произведений того времени не особенно увлечет современного читателя. Однако важно иметь в виду, что образованному человеку, как предполагалось, вменялось в обязанность участие в этом движении. Подлинная культура была доступна только очень богатым людям, у которых хватало досуга и возможностей для получения образования. Их образованность закрепляла за ними положение наверху социальной лестницы.

Император нуждался в состоятельных классах для помощи в управлении государством. Сенаторы, в частности, представляли среду, в которой он существовал, и их отношение к нему налагало отпечаток на то, как его изображали в позднейших исторических трудах. Литература создавалась главным образом аристократией и для аристократии. Важно было проявлять уважение к аристократам, и те императоры, не делавшие этого, после кончины подвергались поношению. Адриан был мудрым и способным человеком, но имел склонность слишком выставлять напоказ свои таланты, наслаждаясь демонстрацией превосходства над другими. В итоге он утратил популярность, хотя его правление оказалось в высшей степени успешным, и лишь с большой неохотой сенат согласился на обожествление этого принцепса после смерти. Однако в Риме на протяжении второго столетия правило немало хороших императоров, которые серьезно относились к своему делу и принимали решения к общему благу. Состоятельные люди были вполне удовлетворены. Римское право имело долгую традицию защиты богачей и аристократов от жестоких наказаний, которые полагались для представителей социальных низов. То же продолжалось и в эпоху принципата, и постепенно право стало различать две группы, honestiores, «почтенных», и humiliores, «людей низкого звания» ^{26}.

«Люди низкого звания»: бедняки и все остальные

Даже если учесть всех сенаторов, всадников и куриалов, то все равно элита Рима составляла ничтожную часть населения империи. Заслуживающих доверия цифр по данному вопросу для какого-либо периода нет, поскольку количественные данные, приводимые в источниках, расплывчаты, иногда противоречивы и зачастую сильно преувеличены. Применительно к численности населения I века обычно речь идет о 50—70 миллионах человек, многие ученые принимают компромиссную цифру в 60 миллионов. Первоначально такие цифры появились в новаторском труде немецкого исследователя XIX века Карла Юлиуса Белоха, который попытался систематизировать данные о плотности населения в античном мире. Однако, несмотря на всю методичность, его труд неизбежно содержал множество допущений. То же можно сказать и о более современных исследованиях, в которых в качестве инструмента используются таблицы продолжительности жизни, где она представлена на основе сравнительного анализа возраста людей обоих полов в современных обществах. В них достаточно убедительно показано, что рождаемость и смертность были высоки, как практически в любом обществе до 1800 года. Но некоторые предпочитают применительно к Древнему миру предельно жесткие оценки, утверждая, что продолжительность жизни была столь же низкой, как во времена неолита.

Надежная статистика отсутствует. Возраст, указываемый на могильных плитах, не обязательно соответствует действительности – числа, кратные пяти, попадаются подозрительно часто, невероятным представляется и число людей, доживших до столетнего возраста в африканских провинциях. Более важно, что до нашего времени сохранилось лишь незначительное меньшинство могильных камней; их недостаточно, чтобы отвести им приоритет в качестве источника информации. Данные переписи из Египта опять-таки являются лишь крохотным фрагментом от общего массива имевшихся сведений; они представляли ситуацию только в этой стране. Согласно исследованиям, тридцать пять процентов тех, о ком мы имеем сообщения, не достигли пятнадцатилетнего возраста, но вопрос, можно ли сделать на этом основании вывод, что наличие меньшего по сравнению с этим числа молодых совершеннолетних людей обусловливалось высокой смертностью, остается открытым. Гораздо более вероятно, что люди, достигшие восемнадцати лет, предпочитали покинуть свою деревню или хотели избежать переписи и следовавшего за ней налогообложения. В отсутствие статистических данных нам приходится довольствоваться догадками. Вероятно, разумнее всего было бы предполагать наиболее неблагоприятные из возможных условий; по крайней мере в высшей степени маловероятно, что цифры были ниже предлагаемых. Они могут быть выше – не исключено, что весьма значительно. Я подозреваю (правда, лишь подозреваю), что цифра будет постепенно увеличиваться по мере накопления археологических свидетельств о численности и размерах поселений в провинциях ^{27}.

Какой бы ни была общая численность населения, большинство его жило в сельской местности, в усадьбах и деревнях. Некоторые города отличались особо крупными размерами. Вероятно, численность населения Рима приближалась к миллиону. Александрия была вполовину меньше, однако если суммировать численность населения ее, Антиохии и Карфагена, то мы, вероятно, получим еще один миллион. В нескольких городах проживало население сто тысяч человек, хотя большинство было гораздо меньше и их население насчитывало десятки тысяч или даже тысячи человек. Люди часто жили в тесноте (прежде всего это касалось Рима), в особенности бедные. Многоэтажные инсулы (многоквартирные дома) часто имели дефекты постройки и могли рухнуть в любой момент. Существовала постоянная угроза пожаров. Даже если не учитывать эти опасности, жилищные условия были стесненными, а само жилье дорого, удобства отсутствовали. Самые бедные не могли оплачивать его и жили в маленьких городах, в лачугах, стоявших на голой местности или даже на кладбищах. В условиях подобной скученности легко распространялись болезни.

Часть исследователей полагают, что численность населения древних городов поддерживалась за счет постоянного притока иммигрантов, так как нездоровые условия жизни приводили к тому, что смертность превышала рождаемость (или, если использовать клинический термин, города являлись сетевыми потребителями людей). Гигиенические условия улучшали общественные бани, однако использование одной и той же воды столь значительным количеством людей также служило причиной распространения ряда болезней. В римских городах имелись общественные туалеты, а также система стоков и канализация (подобным могли похвастаться лишь немногие поселения до– и послеримского периода), но все же могло быть и так, что они не вполне обеспечивали нужды города. Даже такая насущная необходимость, как устранение мертвых тел, составляла проблему в столь крупном и тесно населенном городе, как Рим. Историки, стремящиеся нарисовать мрачную картину тогдашней жизни, обожают пересказывать случай, когда обед императора Веспасиана прервала собака с человеческой рукой в пасти. Но не следует забывать, что это расценили как ужасное знамение, а не как нечто повседневное ^{28}.

Условия в городах могли быть ужасны. Однако здесь имелся шанс раздобыть работу. Одна из причин возведения такого количества великих памятников состояла как раз в необходимости обеспечить занятость бедняков. Кроме того, в Риме имелся список горожан, в соответствии с которым производились раздачи хлеба; здесь проходили большие праздники, устраивались развлечения. Большой цирк (Circus Maximus) мог вместить примерно двести—двести пятьдесят человек, а Колизей – по крайней мере пятьдесят тысяч. Даже в наши дни найдется немного спортивных сооружений, способных принять столько зрителей. В сельской местности не было ничего подобного, хотя было бы ошибочным считать, что между городом и деревней пролегала непреодолимая черта – большинство деревень располагалось в непосредственной близости от городов. Огромный амфитеатр в Дугге, в Тунисе, имел больше мест, нежели нужно было для горожан, а это означает, что немало зрителей специально приезжали посмотреть игры.

Условия жизни бедняков в сельской местности отличались от условий жизни в городе, однако, вероятно, жизнь деревенской бедноты также являла собой весьма безрадостную картину. Нам известно, как богатые землевладельцы или их люди тревожили своих соседей, наводили на них страх (в особенности на тех, что были победнее), как грабили их, когда власти находились слишком далеко или не желали вмешиваться. Очевидно, истории о злоупотреблениях властью – во многом напоминающие рассказы о нападениях разбойников или пиратов – имели куда больше шансов быть записанными и потому присутствуют в наших источниках в отличие от описаний обыденного мирного существования. Та же проблема существует в отношении обычая оставлять нежеланных детей на помойках или на навозных кучах: это привлекает массу внимания авторов античных источников (и еще большее – современных исследователей). Этих младенцев часто подбирали, чтобы вырастить и продать в рабство; в Египте они, бывало, получали несчастливое имя Копрос (навоз). Вероятно, источники (среди них немало христианских рукописей) преувеличивают частотность подобных случаев, подавая их в соответствующем моралистическом тоне; были и случаи, когда «Копрос» становилось гордым фамильным именем и передавалось последующим поколениям, после того как найденыш выбивался в люди ^{29}.

Рабство было неотъемлемой частью жизни Римской империи, да и, по правде говоря, любого древнего общества. Требований отменить его никогда не выдвигалось, хотя во II веке некоторые императоры издали законы, призванные смягчить ряд наиболее жестоких обычаев, таких как кастрацию мальчиков-рабов с целью продажи их за б ольшую цену в качестве евнухов. Какую часть всего населения составляли рабы, опять-таки неизвестно. Рабы в качестве домашней челяди использовались повсюду – мы уже встречались с женой Барата Региной, – а численность слуг в больших домах легко могла доходить до нескольких сотен. В качестве основной рабочей силы рабы использовались редко; исключение составлял труд в крупных италийских поместьях, а также более сложные и трудные задачи, такие как работа на рудниках. Домашняя челядь часто жила в лучших условиях, нежели свободные бедняки, и имела хорошие шансы получить волю. Для рабов (и рабынь) также обычным делом было ведение бизнеса в свою пользу; в конечном итоге они освобождались, внеся заранее оговоренную сумму выкупа из полученных средств. Но в конечном итоге рабы все-таки оставались собственностью и страдали от жестких ограничений в правах. Обычной практикой являлось применение пыток к рабам, если их владельца подозревали в преступлениях, хотя в других случаях считалось, что их свидетельство против хозяина не имеет веса ^{30}.

В наши дни видение римского мира, демонстрируемое многими специалистами, отличается упрощенностью: согласно ему, по одну сторону находятся богатые – сенаторы, всадники и в крайнем случае также класс куриалов; по другую – бедные, то есть все остальные, причем рабы образуют отдельную группу, занимающую низшее положение. В значительной степени эта картина есть следствие снобизма письменных источников, которые практически все создавались представителями элиты для элиты же. Различия среди широких слоев населения были незаметны для тех, кто смотрел на них «сверху». Сенатор вполне мог быть в десять раз богаче магистрата в маленьком городке, но это не значит, что последний был бедняком. Если следовать этой логике, то получилось бы, что всякий, кто получает в наши дни меньше, чем директор-менеджер транснациональной корпорации, живет в крайней бедности.

Конечно, в империи не наблюдалось ничего даже отдаленно напоминающего средний класс в Британии в эпоху правления королевы Виктории или в более поздние времена. Даже всадническое сословие не образовывало группы, интересы и позиции представителей которой гармонировали бы друг с другом, так что это не должно нас удивлять. Равным образом все источники (наравне с простой логикой) свидетельствуют, что значительная часть населения империи обладала вполне сносным доходом и пусть и не очень большой, но собственностью. В каждой деревне были жители побогаче и победнее; в городах различия в статусе и богатстве были еще значительнее. Респектабельность не всегда обеспечивалась одними деньгами (фигура богатого вольноотпущенника широко встречалась в литературе и неоднократно высмеивалась), однако преуспевающие вольноотпущенники, очевидно, играли важную роль во многих общинах. Характерно, что города поощряли учителей открывать школы. Дети представителей элиты получали образование дома (к ним специально приходили наставники), тогда как эти общественные школы обслуживали менее состоятельное население. Умение писать и читать было достоянием отнюдь не только высших слоев, хотя научиться правильно и бегло говорить по-латыни и по-гречески (чего ожидали от сенатора) удавалось лишь немногим из тех, кто не принадлежал к элите ^{31}.

Общество имело много более сложную структуру, чем это часто считается, и возможность для социальной мобильности сохранялась всегда. Существовали также тесные связи между индивидуумами на всех уровнях. Для сенаторов было важно иметь как можно больше клиентов, отдельных людей и целых общин, обязанных им за прежние благодеяния и ожидавших новых. Назначение на посты в правительстве и армии в огромной степени зависело от патроната, и влияние имело значение практически во всех сторонах жизни. Рекомендательные письма – наиболее распространенный вид текста, дошедший до нашего времени от греко-римского мира. Он имел хождение на всех уровнях, начиная от сенатора и заканчивая всяким, кто умел писать и заявить о том, что есть связи с каким-либо влиятельным лицом. Вот выдержка из письма, составленного кавалерийским офицером, который командовал гарнизоном в Виндоланде на севере Британии в начале II века:

«Бригоний просил меня, мой господин, чтобы я представил его тебе. Поэтому я бы просил тебя, мой господин, чтобы ты, если соблаговолишь, помочь ему в том, о чем он тебя попросил. Я прошу тебя, чтобы ты оказал любезность и рекомендовал его Аннию Эквестеру, центуриону, командующему в этих краях, в Лугувалии… Мы оба– и он, и я – будем чрезвычайно обязаны тебе…» ^{32}

Высшим источником патроната являлся император. Считалось, что всякому, кто способен влиять на императора, оказывают внимание люди, добивающиеся покровительства. Люди пользовались влиянием на всех уровнях, если только имели связи с кем-либо из наиболее высокопоставленных лиц. Восприятие этой системы как совершенно нормальной нашло отражение в письме Плиния Младшего, адресованном наместнику провинции (начало II века): «Ты командуешь очень большим войском: поэтому у тебя широкая возможность оказывать покровительство и ты в течение долгого времени мог выдвигать своих друзей. Оглянись на моих, на немногих!» ^{33}

Человек нуждался в могущественных покровителях, если хотел, чтобы его собственные клиенты были довольны и не добивались продвижения наверх с помощью кого-либо другого. Естественно, такая система неизбежно способствовала протежированию независимо отличных способностей человека, но даже при современной системе выборов, основанной на более объективных научных принципах, успеха добивается определенное число не слишком компетентных лиц. Однако если человек постоянно рекомендовал клиентов, которые оказывались не в состоянии должным образом справляться со своими обязанностями, в дальнейшем его просьбы такого рода имели куда меньше шансов на удовлетворение. Оказание помощи способному человеку приносило выгоду и самому патрону, поскольку протеже занимал теперь более подходящее положение для того, чтобы отплатить за покровительство. В целом эта система функционировала вполне успешно и казалась римлянам настолько же естественной, насколько кажется чуждой нам. В современном мире обычно предпочитают скрывать факты протежирования и рекомендаций, даже от своих.

Во многом то же самое можно сказать об экономической системе империи. Вокруг нее кипят жаркие научные споры, во многом все по той причине, о которой уже шла речь: отсутствуют необходимые статистические данные. Все согласны с тем, что она представляла собой не то же самое, что современная рыночная экономика, но по остальным вопросам согласия нет. Верно отмечено, что во всей империи использовалась единая денежная система – за немногими исключениями вроде Египта. В сущности, все золотые монеты, имевшие хождение в империи, чеканились в Риме – как и большинство серебряных. На каждой из них помещалось изображение головы Цезаря. Большое количество товаров могло перевозиться на довольно значительные расстояния. Сельскохозяйственная продукция преобладала, и «фабрики» – или, скорее, мастерские, – производившие керамику, металлические изделия, текстиль и прочее, всегда были предприятиями достаточно скромного масштаба. Обычно считается, что существовало множество маленьких мастерских, работавших по соседству друг с другом, а не единая промышленная система. Однако мы совсем мало знаем о тех, кто владел ими и извлекал основную часть прибыли из деятельности этих предприятий, и следует проявлять большую осторожность при формулировании обобщающих выводов. Римляне не работали над развитием системы корпоративного права, сравнимого с тем, что начали разрабатывать в начале нового времени голландцы ^{34}.

Большие предметы легче и дешевле было перевозить водными путями – по рекам, каналам, а более всего по морю. Известные нам крушения торговых судов датируются гораздо чаще I—II веками, нежели каким-либо другим периодом римской истории. Существовали крупные корабли, в частности суда большого водоизмещения для перевозки зерна из Египта в Рим, но большинство из них были маленькими. В исследованиях опять-таки преобладает картина множества мелких фирм, а не крупных централизованных торговых объединений. Некоторые товары было перевозить легче, чем другие. Повсеместно, особенно в Европе, применялись бочки, но маловероятно, что от них могли остаться археологические следы. Керамические амфоры, использовавшиеся для хранения вина, масла, рыбного соуса и многих других жидкостей, напротив, дошли до нас в огромном количестве. Знаменитый Монте Тестаччо, искусственный холм в Риме, где находится великое множество осколков амфор, – один из наиболее ярких примеров, однако находки амфор и керамики вообще – распространенное явление для всей территории империи. Результаты крушения корабля с грузом амфор, как правило, можно наблюдать воочию.