Текст книги "Германия"

Автор книги: Аделия Амраева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Бетховен

– Я хочу в Бонн, на родину Бетховена, – сказал Макос за ужином. – Очень хочу.

– Бонн же в другом конце! – Я набила рот колбасой и едва выговаривала слова.

– Ну и что!

– А я в Вену хочу: он там дольше жил.

– Вена, Вена… – Макос был не в настроении. – Он родился в Бонне. В Бонне он страдал…

– В Вене тоже… – Я налила яблочный сок из графина и разбавила его минеральной водой.

– Ты не понимаешь! – воскликнул Макос обозленно и встал. Развернулся и стремительно зашагал к выходу из зала.

Я бросила колбасу и сок и помчалась за ним.

– Ты чего? – потянула я Макоса за плечо.

– Ничего. – Он был то ли зол, то ли расстроен – я не могла понять.

– Нет, скажи!

– Я в Бонн хочу…

Вечером мы собрали в рюкзак Макоса вещи, наскребли денег и осторожно вышли из гостиницы. Поезд отъезжал от вокзала в 23.00. Через несколько пересадок, часам к 11.00, мы должны были приехать в Бонн – Макос все рассчитал. Его странная нервозность прошла сразу, как только мы вышли из гостиницы.

– Ты знаешь, я вообще-то не из Казахстана, – сказал вдруг Макос, глядя в окно, в ночь, когда я уже почти заснула у него на плече.

Мы как раз пересели в поезд до Айхенберга, и до следующей пересадки у нас было два часа.

– Что? – Я протерла глаза и заулыбалась. – А откуда? С Марса?

– Нет. – Макос серьезно посмотрел на меня. – Я из Болгарии. Мой отец – посол.

Я уставилась на Макоса и не могла понять: он шутит? Или правду говорит?

– Я не шучу. – Он подмигнул. – Я в Казахстане третий год всего лишь. До этого мы два года в Киргизии жили, а еще раньше – в Узбекистане.

Я молчала. За окном проносилась ночная Германия: леса с черными деревьями, словно вставшими на дыбы, желая уберечь, сохранить, защитить все ночные тайны и чудеса; скалистые горы, которые казались великанами, сжавшими кулаки…

– Я понимаю тебя, – говорил Макос. – Ну, то, что ты этих… Ну, подруг своих забыть не можешь… Я вот тоже… Я многих забыть не могу.

– М-м-м… – Сон улетучился, а в горле нарастал ком.

Мне вдруг захотелось биться в истерике, пинать всех и плакать. Макос тоже уедет? Кто теперь будет виноват? Германия, которая нас познакомила, или та страна, в которую в следующий раз отправят отца Макоса?

– Знаешь, что самое плохое? – Макос прижался головой к оконному стеклу. – Я ведь никого забыть не могу. Постоянно думаю, как оно было бы, если б я не уехал из Болгарии много лет назад. Или из Узбекистана… Или из Киргизии… Были бы у меня друзья?

Я отвернулась.

– Дильназ, вот мы с тобой – мы друзья?

Я сглотнула слюну, надеясь загнать ком обратно. Хватит уже слёз из-за расставаний!

– Наверное, – проговорила я, все так же отвернувшись.

– Давай заключим пакт. – Макос протянул руку. – Или как там?.. Договор! И подпишемся кровью. – Он засмеялся.

– Договор? – Я посмотрела на протянутую руку.

– Да! Что никогда не забудем друг о друге и никогда не перестанем друг другу писать!

Я протянула руку в ответ:

– Два раза в неделю!

– Два раза в неделю обычной почтой и три – электронной!

– Каждый день в скайпе!

– Согласен! – И Макос пожал мне руку.

– А кровью подписываться не будем? – Я повеселела.

– Будем! – И Макос полез в рюкзак. – Вот… – Он достал толстую книгу в зеленой обложке. – Ты читала «Чернильное сердце»?

– Да. – Я внимательно смотрела на обложку книги, узнавая оформление. – На русском.

– А «Чернильную кровь»?

– Нет.

Макос написал внутри книги: Für meinen Freund von deinem Freund[12]12
  Моему другу от твоего друга (нем.).


[Закрыть], – и протянул ее мне:

– Вот, вторую часть читай на немецком! Я подписался кровью.

Я взяла книгу и не знала, радоваться ли. На немецком я ее вряд ли осилю.

– А я? Мне как подписаться?

Макос откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Макос!

– Сама решай. Я вот подписался.

Желтые стены дома Бетховена светились и грели, когда мы наконец до них добрели. Шел сильный дождь, и мы с Макосом промокли до нитки.

– Ты почему Бетховена любишь? – спросил Макос шепотом, когда мы поднялись на второй этаж ветхого старинного дома.

– Ну, мне музыка его нравится. А еще наш учитель по немецкому всегда говорит: «Для того чтобы полюбить произведение, нужно полюбить человека», – ответила я.

– И?.. – Макос нахмурил брови. – Не вижу связи.

– Ну, так он нас с Гёте знакомил, потом с Шиллером. И Бетховена я поняла и полюбила, только когда его биографию прочитала.

– Ясно. То есть тебе его жаль, и поэтому ты его любишь?

Я задумалась. Почти так. Но было и что-то другое.

– Когда я слушаю его музыку… Я будто понимаю его, его состояние… Ну не знаю, Макос! Просто мне часто кажется, будто он разговаривает со мной своей музыкой, как Шиллер – текстами.

Я глянула на Макоса, боясь его насмешливой улыбки. Но он не улыбался. Он как-то грустно смотрел в окно.

– Он разговаривает. Он приказывает. Он просит о помощи. Он делится радостью, кричит, смеется, плачет, рыдает… – перечислял Макос тихо. – Все они так. Но не каждого мы можем услышать.

– А ты почему его любишь? Тоже его слышишь? – оживилась я.

Макос не ответил. Он просто прижался щекой к стене и закрыл глаза.

На сувениры у нас денег уже не хватило. Мы вышли в сад. Фотоаппарат сильно намок, но все еще пыжился и фотографировал. Макос подошел к дому и дотронулся до стены рукой.

– Отец когда-то давно, мы тогда еще в Болгарии жили, заставил меня заниматься танцами. Я боксом хотел, а он на танцах настоял, – проговорил он.

– Танцами? Отец? – Я удивилась. – Ого! Странный он у тебя.

– Он просто сам в детстве занимался, но что-то там у него не получилось…

– Так ты не хотел бы танцами заниматься?

– Раньше да, а сейчас… – Макос грустно посмотрел на меня. – Я очень люблю танцы. И очень хочу танцевать, хочу участвовать в соревнованиях, но…

Макос облокотился о стену и посмотрел наверх. Дождь хлестал его по лицу.

– Что – но? – Мне показалось, что то, о чем Макос молчит, очень важно. И я обязательно должна об этом знать.

– На последних соревнованиях у меня случился приступ, ну… судороги… Я прямо во время танца упал…

Я встала к стене, поближе к Макосу.

– Врачи говорят – эпилепсия…

После этих слов я вдруг стала понимать, что за таблетки Макос пил несколько раз в день, когда думал, что его никто не видит.

– То есть ты не можешь заниматься танцами? – Я схватила Макоса за руку.

– Могу, – улыбнулся он. – Но… боюсь…

Дождь струей стекал с угла крыши, бил по розам, обвившим решетку на окне. Я чувствовала, что должна что-то сказать, как-то поддержать.

– Макос… – начала я.

Но он меня перебил:

– Я не брошу. Мне нужно только страх преодолеть… – Макос нервно засмеялся. – А ты же знаешь, что для меня это сложно. Я не брошу, – повторил он уже тише, словно говорил это себе. – Ну что? Пойдем? – И потянул меня в сторону вокзала. – А то опоздаем.

Записка, которую мы оставили на ресепшен для Ольги Эмировны, помогла мало. Вся школа все равно стояла на ушах. Немцы были счастливы, когда мы приехали к ужину. Они восторженно расспрашивали о том, что понравилось нам в Бонне. Карина с Санией бросали на нас недовольные взгляды.

Ну а Ольга Эмировна, натянуто улыбнувшись радостным немцам, отвела меня с Макосом в сторону и отчитала. Так, что мы чуть не оглохли.

На обратном пути в Алматы я снова сидела возле иллюминатора. А Макос снова вжался в кресло, зажмурив глаза. Я наблюдала, как превращается в точку Германия… Улыбалась ей, смотрела на ее леса и поля, ее дороги, которые напомнили мне человеческие вены. У Германии тоже есть сердце… Теперь я это знала.

– Я больше никогда не сяду в самолет, никогда! – тихо причитал Макос, не открывая глаз. – Обещаю. Только бы приземлиться, только бы долететь, и я буду передвигаться на поездах. Никаких больше самолетов! Никогда!

Я посмотрела на него. Германия забрала у меня много друзей. Нечаянно, не зная… Но она подарила мне друга. И я верила, что этого друга я не потеряю, даже если он уедет в Африку. Я верила, что расстояние ни при чем. А расставание – это как вода, после которой расплавленная в огне дружба твердеет, крепнет…

– Так, где твоя подпись? – спросил Макос, приходя в себя. – Только не вздумай потом всей своей школе рассказывать, что рядом с тобой пацан сидел, который летать боялся!

Я засмеялась.

– Ну! Где?

– Вот. – Я поцеловала Макоса в щеку.

Январь – июль 2012 г.

Об авторе и художнике этой книги

Автор рассказов Аделия Акимжановна Амраева родилась в 1987 г. под г. Алматы в Казахстане. В 2008 г. закончила с красным дипломом Казахский университет международных отношений и мировых языков им. Абылай-хана. Работала заведующей литературной частью в алматинском Немецком театре. В 2010 г. закончила Открытую литературную школу Алматы. В настоящее время занимается рекламой. Аделия Амраева – участница семинаров для молодых писателей, пишущих для детей, форумов молодых писателей России, СНГ и стран дальнего и ближнего зарубежья, проводимых фондом СЭИП, а также Фестиваля ДЕТГИЗ. В 2011 г. стала финалисткой Международной детской литературной премии им. В. П. Крапивина, а в 2014 г. – финалисткой IV Международного конкурса на лучшую книгу для подростков им. С. Михалкова.

Любимый писатель Аделии – Джон Толкин. Свою любовь к его произведениям она объясняет так: книги «меня поняли, именно так – поняли. Они меня поддержали в трудную минуту, показали тот самый смысл, который, несомненно, есть в каждой жизни. Мне кажется, что любимая книга и ее герои – друзья навсегда».

Художник, проиллюстрировавший книгу, – Нина Михайловна Агафонова, закончила Московский государственный академический художественный институт им. В. И. Сурикова. В 2013 г. была награждена медалью Академии художеств за успехи в учебе. Участница выставки «Художник и книга – 2015». В настоящее время преподает в Школе живописи и рисунка при МГАХИ им. Сурикова.

До иллюстраций к книгам данной серии она уже работала над несколькими книгами, выпущенными издательством «Детская литература», среди них: «Тили-тили-тесто» И. Антоновой, «Трудное время для попугаев» Т. Пономаревой, «Не наступите на слона» В. Лунина.