Текст книги "Германия"
Автор книги: Аделия Амраева
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Расставание третье
Подарок
– Я никому ничего дарить не буду! – буркнул Герка и захихикал. Противно, как гиена. – Чего дарить всяким!
– Ты что? Тебе же тоже тогда ничего не подарят! – воскликнула Наташка.
– Да кто ему дарить будет? Кто захочет такому дураку что-то дарить?! – прокричала Таня.
– Сама дура! – Герка не обиделся. Такие не обижаются.
Учительница вышла несколько минут назад. И казалось, она не вернется до самого звонка. От этого «казалось» было весело, радостно, беззаботно. Долой пятерки и четверки, долой кривляния у доски! Потому что скоро каникулы, скоро Новый год! Какие могут тут быть уроки? Какой русский с его словарным диктантом? Я встала из-за парты и запела песню:
В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла…
Приходилось кричать, чтобы было слышно, потому что все вокруг галдели, а кто-то тоже начал петь – другую песню, не в тему, но петь. Мне же хотелось, чтобы он услышал, как я умею, чтобы он увидел меня из-за широкой спины Пашки – толстого и противного, с которым я сидела уже третий год. Я взяла за края свою розовую юбочку и стала крутиться в такт песне.
Сашка подошел, сел на мое место и стал о чем-то болтать с Пашкой. Но я не сдавалась – крутилась, крутилась… Подошла Таня и тоже стала танцевать – неумело, некрасиво. И петь стала. Так, что мне и петь, и танцевать расхотелось. Я подошла к своей парте. Сашка соскочил тут же и медленно пошел в сторону своего ряда.
– А я подарю Саше подарок! – крикнула Таня, подскочив к нему и взяв его под руку.
Он расплылся в улыбке. Такой… идиотской! Потому что он сам идиот.
Я села за парту и положила голову на руки. В Новый год должны случаться чудеса. У меня же и день рождения в Новый год…
– А я подарю подарки вот этому. – Сашка стал смешно кивать, показывая на определенные парты и места за ними. – Вот этой. И этому. И этой.
Мне показалось? Мне ведь показалось, что в мою сторону он тоже кивнул? Но сколько же чудесного в этом «показалось»!
Я снова стала петь.
Но я уже не горланила – я напевала себе под нос. Стало безразлично, кто и что кричит в классе, кто и кому будет дарить новогодний подарок. Скоро каникулы. Скоро Новый год. А под Новый год сбываются самые смелые желания!
На новогодний утренник мама нарядила меня в казахский национальный костюм. Мы шили его специально, я месяц ходила на примерку. И мой костюм был самый красивый, самый лучший и оригинальный. Потому что снежинок было много, а снегурочек, фей и принцесс – еще больше. Подол моего белого пышного снизу платья, на которое мама отдала лучший тюль, разлетался далеко в стороны, стоило закружиться. Черные уйгурские сапожки – мясы, белые колготки, шелковый нарядный камзол из самой лучшей ткани, какая нашлась у мамы, с большими золотистыми пуговицами спереди – самыми красивыми из маминой шкатулки, – все это очень шло мне. И шапка из картона, обшитая той же тканью, высокая, конусообразная, с меховым ободком, а на верху был закреплен тюль – получалось, как фата. Шапка была национальная, свадебная – саукеле. В общем, я была самая-самая! И танцевала казахский народный танец я лучше всех!
Мушкетеров среди мальчишек в этот раз было много, и им я тихо завидовала. Вот бы и мне стать хотя бы на одну елку д'Артаньяном или Атосом! Я оглядела всех – искала Сашку. Он был гвардейцем, только не обычным, не красным. А черным.
– Ты кто? – подбежала к нему Таня-снежинка.
– Я д'Артаньян.
– Ты что-о-о?! – протянула Таня, и веснушки у нее на щеках запрыгали, забегали. – Он же мушкетер, а ты – в черном.
– Сначала же он не был мушкетером, – улыбнулся Сашка. – Сначала он был гвардейцем.
– Да? А я не знала. – Таня схватила его за руку и встала в хоровод.
Я огляделась. С кем же я буду стоять в хороводе рядом? Конечно, когда придут Дед Мороз со Снегурочкой, я буду мысленно просить их, чтобы они встали возле меня. В прошлом году просила, но они не услышали, наверное. Должны же хотя бы теперь обратить внимание, когда я такая красивая и оригинальная?
Рядом кто-то шмыгнул носом. И взял меня за руку. Пашка! Мне захотелось треснуть его посильнее. Ну и что, что он большой! Но учителя уже закричали, что нужно вставать в хоровод и пропеть песню ёлочке, поприветствовать ее. Пришлось стоять рядом с Пашкой, проклятие он мое…
Когда мы прошагали вокруг елки под последние слова про старичка и дровенки, в актовый зал ворвались пираты. А за ними пришла царевна Несмеяна и стала плакать настоящими слезами – водой, которая лилась у нее откуда-то из ушей… Или из шапки… Следом явился глупый шут, старший брат Герки, потом мы позвали Деда Мороза со Снегурочкой. Но проблемы злых пиратов и вечно ноющей и плачущей ушами царевны меня не волновали. Стихотворение я рассказала Деду Морозу быстро, «без выражения», как говорила мама. Потому что Сашка все время был рядом с Таней. Будто и не снежинка она, будто она – Констанция!
На чаепитие мама принесла торт и всякие сладости. Пока мы бежали от актового зала до здания младшей школы (кто – в куртке и сапогах, кто, как был, в костюме и туфлях), родители накрыли красивый праздничный стол. А во время учебы ведь и не скажешь, что скучные деревянные парты с кое-где потрескавшимся лаком могут быть праздничными!
Забежав в класс, кто-то сразу стал переодеваться, а у меня еще был танец впереди. Поэтому я стянула сапоги и снова надела мясы. Потом подбежала к маме и потянула ее за руку. Она улыбнулась и молча отдала мне пакет. Я нашарила где-то на дне, под вещами, красиво упакованную коробочку. Книжку. Конечно, я считала, что это глупо – дарить «Приключения капитана Врунгеля», но мама настояла, а папа расхвалил. И пришлось упаковывать для Сашки этот подарок. Полюбовавшись коробочкой с синей ленточкой, я стала искать глазами Сашку.
– Это тебе, – протянул он блестящий красный пакетик Тане.
Та раскраснелась, протянула в ответ такой же пакетик, но зеленый, чмокнула Сашку в щеку и побежала к своей маме. Не побежала даже – полетела.
А я упала. Парила, парила, а теперь больно ударилась о деревянный пол класса. Сунула подарок обратно в пакет. Сашка обещал несколько подарков, а подарил только один. И только ей… Вот так, дружи с четырех лет с гвардейцем – предаст к третьему классу без проблем! Даже не заметит! Какой же из Сашки д'Артаньян? Рошфор, да и только!
Танец я станцевала все равно лучше всех. Уж точно лучше Тани! Какая из нее, конопатой снежинки, казашка? Никакая! И танец казахский у нее никакой! Ни руки красиво выгибать не умеет, ни шаги правильно делать. Вечно все путает!
– С Новым годом! – сказал Сашка, вытянув вперед руку со стаканом лимонада.
Родители засмеялись. Они стояли и ждали, когда мы поедим, чтобы все прибрать и самим посидеть. Ребята тоже засмеялись. А я встала и сказала грубо:
– Что смешного? С Новым годом ведь!
И протянула свой стакан Пашке, чтобы чокнуться. А с Сашкой чокнулась своим стаканом Таня. Да хоть бы они вообще чокнулись!
На день рождения я позвала, как всегда, девочек из класса, и Таню в том числе. Мальчиков я никогда не приглашала. Такие, как Герка, засмеют. И проблем тогда не оберешься. Да и кого звать? Пашку если только. А каникулы на то и даны, чтоб от Пашки отдыхать…
Первого января пришли братья и сестры, дяди и тети. Я задула свечи на любимом «наполеоне», испеченном накануне мамой, взяла себе кусочек и стала в нем ложкой ковырять. Мне многое подарили на день рождения, много поздравляли. Но почему-то я вдруг подумала, что вовсе не в подарках дело. Что не в них волшебство…
Я закрыла глаза: «Вот если на Новый год взаправду сбываются все желания, то я…» Но не успела ничего загадать.
– Доча, там тебе кто-то кричит, – позвала мама. – Оденься потеплей, а то холодно в платье. – Она задумалась. Подошла к шкафу и достала мне спортивные штаны. – Надень вот.
Но я уже была на пороге. Я уже стояла в куртке. Я уже открыла дверь и столкнулась с папой.
– Ага, мама! – крикнула я и умчалась во двор. Толкнула ногой калитку – и…
– С днем рождения! – Сашка стоял весь красный: и нос, и уши, и щеки у него алели. Замерз.
– Ой, Сашка! – мне хотелось добавить: «Проходи!» – но я вспомнила про Таню.
– Я это… я не пойду. Папка твой уже звал, – мялся Сашка.
– Почему?
– У меня подарка нет.
Он уставился в ближайший сугроб – это папа утром снег с дорожки скидал в несколько куч.
– Ну и что! – неожиданно для себя сказала я.
– Нет, не пойду. Там Таня. Надоела. – Он подошел к сугробу. – Снеговика можно слепить.
– Ага… Слушай, подожди!
Я побежала в дом. Устроила в маминой спальне кавардак – искала «Врунгеля». Куда ж он мог подеваться?
– Доча, что случилось? Почему он не заходит?
– Мам, где?
– Что – где?
– «Врунгель» где?
– А-а-а! – Мама встала на цыпочки и потянулась к верхней полке шифоньера. – Вот.
Я схватила коробку с помятой синей лентой и умчалась на улицу, пропустив мимо ушей Танино «кто там?».
– Это тебе! – весело выпалила я. И хорошо так стало на душе. Волшебно. – С Новым годом!
Сашка, казалось, стал еще красней. И это «казалось» было приятным, потому что он смутился.
– Это мне?
– Да. – Я сунула коробку ему прямо в руки. – Я на ёлке совсем про него забыла.
– Я тебе хотел… А мама сказала… – пробубнил невнятно Сашка.
– Там книга, про капитана Врунгеля, – перебила я. – Мне мама сказала, чтоб я ее подарила.
Мне вдруг стало стыдно и грустно, что я делаю то, что говорит мама. Но деньги ведь у нее, она же подарок покупала…
– О-о-о, книга! – Сашка заулыбался. – Я люблю читать. А у меня ничего нет. День рождения у тебя же… – И он снова стал грустный.
Я хотела еще и за помятую ленточку оправдаться и вообще сказать, что очень рада его видеть и что подарки – это ерунда…
– А я уезжаю, – сказал вдруг Сашка, засунув «Врунгеля» под мышку, и голыми руками взял снег.
Я молчала.
– В Германию. – Сашка присел и стал катать снежок. – Со следующей четверти уже… Мы книжки вчера в школу отнесли все. Но эту я с собой возьму, буду в самолете читать. – Он встал и потер покрасневшие руки. – И вообще… Хранить буду. Это самый лучший подарок!
– Потому что книга? – только и смогла я сказать.
Ноги закоченели в папиных резиновых калошах, куртка распахнулась.
– Нет, потому что ты подарила. – Сашка улыбнулся. – Я пойду, а то вон Таня выглянула. Сейчас выйдет. Ты не говори никому…
Сашка пришел в новой четверти всего один раз, с мамой. Попрощался и ушел. Это все потому, что я все свои желания использовала, а правильные не загадала… Вот Сашка и уехал. И адрес у него я при его маме постеснялась взять.
Когда прозвенел звонок на перемену и почти все выбежали из класса, я подошла к стеллажу, где стояли Сашины книги. «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо», «Русские народные сказки», журналы какие-то. Я протянула руку и наугад вытащила книгу. Она оказалась сборником рассказов про Великую Отечественную войну, с иллюстрациями. Я вернулась к своей парте и положила книгу в рюкзак. Сашка не был бы против.
– Воруешь? – Пашка словно возник из ниоткуда.
Я вздрогнула, уши запылали, словно их кто-то поджег спичкой.
– Сашка сказал, что напишет, когда сможет.
Я молчала. В голове боролись две мысли: «Вернуть книгу» и «Не вернуть».
– Тебе.
– Чего? – прошептала я.
– Ну, тебе напишет. – Пашка грузно опустился на стул.
– Da schlägt uns die rettende Stund' Jesus, in deiner Geburt![6]6
«Тогда пробьет для нас спасительный час, Иисус, в честь Твоего рождения!» (нем.) – См. предыдущее примечание.
[Закрыть] – пропела я.
– Про книжку я никому не скажу. Я тоже взял, – промычал Пашка. – Сашка был бы не против…
Расставание четвертое
Мыши-рокеры с Марса
Рекса расстреляли. Как во время войны – у стены. Точнее, не у стены, а у высоких соседских ворот. Но для него это было все равно что у стены. А один человек с ружьем был все равно что шеренга солдат.
Рекса, немецкую овчарку с примесью дворняги, нам оставили соседи, когда уехали в Россию. В их дом тут же переехала семья Шрайнер. И несмотря на то что мой друг Ваня уехал в Россию навсегда, я радовалась новым соседям. Потому что появились Света и Эрика. Они были погодки и младше меня, но мы быстро подружились: вместе ходили в школу, из школы, весело проводили каникулы.
Мне купили велосипед, двухколесный, девчачий. И моей радости не было бы предела, если бы каждый раз за ужином мама с папой не принимались обсуждать, куда и кому лучше отдать Рекса. Папа как раз вместо зарплаты за два месяца получил козу Досю, мы ели рис с яйцами, а мама считала, сколько булок хлеба съедает Рекс.
– Оставим Тузика – нам хватит, – говорила мама. – Вон Киму вроде большая собака нужна.
Мне хотелось возразить, запретить, но я молчала. Почему-то я чувствовала вину. За велосипед и за Досю. И почему-то мне казалось в такие моменты, что все вокруг – великаны, а я – лилипут. И если я пискну, меня раздавят.
Рекса отдали в соседний поселок, друзьям дяди – семье Ким. Дядя Вова обещал о нем заботиться. Только меня это обещание не успокаивало. Рекса уводили на веревке, он смотрел на меня грустными глазами.
«Больше он не прыгнет мне на грудь», – думала я. Так он делал всегда, стоило к нему подойти. И это было все, что он умел. Ни лапу подавать, ни служить, ни сидеть по команде Рекс не мог. Только «ап!» – и его тяжелые лапы оказывались на моих плечах, а я еле-еле удерживалась на ногах.
Кончик его хвоста скрылся за поворотом, и мы со Светой и Эрикой, придерживая свои велосипеды, смотрели в пустоту. Я надеялась, что Рекс сорвется с веревки, прибежит обратно. Но он все не прибегал… Мимо промчался Живилов на мотоцикле с коляской – пролетел так, что мы оказались в плотной завесе пыли. Мне стало совсем грустно: Рекс всегда лаял на Живилова, когда бы он ни проезжал, рвался с цепи, не пропускал его молча.
– Что, Винни, поедем? – предложила Эрика Дроссель, толкая передним колесом своего велосипеда мой. – Давайте по кругу проедемся?
И она обвела рукой воображаемый круг, включавший в себя нашу улицу и параллельную.
– Модо с вами! – закричала Света, села на велосипед и, оттолкнувшись ровно десять раз от земли, как мы учились недавно, поехала. Именно десять, иначе ничего не получится.
Мы с Эрикой бросились ее догонять.
Модо, Дроссель и Винни – мыши-рокеры с Марса. Нечаянно наткнувшись на этот мультик по телевизору, мы сразу стали его фанатами. Большие, в человеческий рост, мыши спасали планету от пришельцев, а помогала им в этом девушка Чарли.
Модо был серый, с железной рукой, из которой при необходимости выдвигалось дуло мощного пистолета. Дроссель носил темные очки, а сам был оранжевым. Винни был самым молодым и самым лучшим – так казалось мне, – белый, с двумя серьгами в одном ухе, стальной маской на пол-лица и с постоянными, бесконечными шутками. Но самое важное то, что все они были не каратистами, не тхеквондистами, не волшебниками, а рокерами! И мотоциклы у них были один круче другого.
Так мы стали играть в любимых персонажей. Велосипеды – это мотоциклы, пришельцы выдуманы, а мы – вот они, рассекаем на огромной скорости ухабистые дороги поселка. И совсем не важно, что скорость была далека от «огромности», а мы только недавно научились кататься на велосипедах. Воображение делало нас героями, мышами-рокерами с Марса.
Дня через два, утром, Эрика со Светой прибежали ко мне со всех ног.
– Привет! – обрадовалась я, протирая глаза. – А чего так рано?
Света толкнула ко мне Эрику, но та спряталась за спиной Светы и подтолкнула в свою очередь сестру. Лица у них были испуганные.
– Там… – проговорила Света. – Там это… Рекс…
Эрика вышла вперед и протараторила, закрыв глаза:
– Рекс весь в крови у нас на сеновале лежит!
Я оцепенела. Эрика со Светой притихли и смотрели на меня, а я не могла сделать вдох, не могла ничего понять. Перед глазами был Рекс, который прыгал мне на плечи.
Мама ушла выгонять корову в стадо, и дома был только папа. Он вышел на веранду (я услышала противный скрип досок: полы прогибались под тяжестью взрослых), спросил что-то у Светы с Эрикой и вышел на улицу. Я отчетливо слышала, как он шаркал галошами у крыльца, как прошел на задний двор – к сеновалу Шрайнеров. Секунда – и я помчалась за ним, зацепив пальцами ног свои шлепанцы и стараясь не потерять их по пути.
Света с Эрикой ввалились на сеновал сразу за мной. Рекс лежал на сене весь в крови. Он был мертв, уже застыл. Наши папы осмотрели его и пошли по следу из капель крови в сторону ворот.
– Он под ними пролез, наверное, – предположил дядя Андрей.
– Наверное, – согласился мой папа и толкнул железную калитку, чтобы выйти со двора.
Дядя Андрей последовал за ним.
Света с Эрикой шепотом комментировали происходящее: их папа пошел на улицу, там, на улице, Рекса, кажется, покусали. Я сидела на корточках возле Рекса, смотрела в его застывшие глаза, на которые садились мухи, и вспоминала, каким он был… Казалось, что это сон. Хотелось, чтобы Рекс был жив и снова сидел у нас на переднем дворе, лаял на мотоцикл Живилова и особым, едва слышным визгом встречал папу с работы, когда тот еще только появлялся на нашей улице и был еще далеко от двора.
– Пули! Ты слышала? – схватила Света Эрику за руку. – Пойдем!
И они побежали на улицу.
– Кто стрелять-то мог? – донесся с улицы чей-то голос.
Когда я тоже вышла со двора, вокруг ворот Шрайнеров собралась толпа соседей со всей улицы. Я протолкалась к Свете и Эрике.
– Смотри! – Света ткнула пальцем куда-то в нижнюю часть ворот.
Там, прямо у основания, виднелись странные вмятины. Краска в этих местах сошла, образуя уродливое серое солнце.
– Это от пуль, – шепнула мне прямо в ухо Эрика.
– От пуль, от пуль! От этих… – сказал кто-то папе. – От охотничьих.
– А у кого охотничье-то есть?
– А вы, Андрей, что, не слышали ничего ночью?
– Нет, говорю же! Вроде как ничего и не было… – Дядя Андрей почесал затылок.
– Правильно, он, скорее всего, домой хотел, а не получилось. Ну и пролез в свой старый дом.
– А у Живилова? У него ж ружье есть! – вдруг вскрикнул кто-то.
– Точно!
– А-а-а! – протянул папа. – Так он, видимо, опять за его мотоциклом погнался. Вот и получил…
Живилов все отрицал. Сказал, что у него и без всяких ненормальных собак и забот, и проблем достаточно. А Рекса папа на телеге отвез в поле – мы со Светой и Эрикой проследили – и там закопал. Возле мусорки. Мы нашли на мусорке среди разбитых кирпичей один целый и притащили его к могиле Рекса. Угольком, который Эрика стащила из углярки, я написала на кирпиче: «Рекс».
– Надо что-то сказать, кажется, – предположила Света.
Эрика шмыгнула носом, а я села рядом с кирпичом-памятником.
– Он был хорошим песиком… – Эрика вытерла слезы. – А этот, – она кивнула в ту сторону, где вдалеке виднелся дом Живиловых, – пусть поплатится!
У Живиловых была больная дочь. Она ударила как-то Свету ногой в голову, когда та сидела на куче глины у нашего двора и лепила домик. Тогда я и узнала, что у Живиловых дочь нездоровая. У нее было что-то не так с головой. Помня наставления родителей, мы, едва завидев ее на улице, прятались или уезжали на велосипедах в другую сторону – подальше, чтобы не пиналась и камнями не кидалась.
– Тяжело им, – говорила моя мама маме Светы и Эрики. – Когда ребенок болен, это очень тяжело.
Наверное, поэтому мне не хотелось, чтобы Живилов поплатился. Я не злилась на него. Я злилась на булки хлеба, которые ел Рекс и которых, по словам мамы, было много. А еще на Досю. И на рис с яйцами.
– Винни, мы должны отомстить за Рекса, – решительно сказала Эрика-Дроссель. – И за Модо!
– Да, должны! – согласилась Света-Модо.
Я встала, отряхнулась, подняла с земли велосипед-мотоцикл.
– Мыши-рокеры не мстят – мыши-рокеры помогают и защищают. Забыли, что было с Модо? – напомнила я и пошла в сторону дороги.
В мультике Модо сошел с пути добра, желая отомстить за потерянную когда-то руку и получить руку еще мощнее и лучше, чем та железная, что у него была. Мы совсем недавно посмотрели эту серию и еще не проиграли ее.
– Я поеду в другую сторону! – сообщила Света, выйдя за мной на дорогу. – Я не с вами – я против вас!
– Что нам делать, Винни? – Эрика изобразила на лице то ли испуг, то ли отчаяние. – Как спасти Модо?
– Дроссель, за мной! – Я стала ногой отталкиваться от земли. – Перехватим его с той стороны дороги, пока он не натворил дел!
Через месяц Шрайнеры уехали. В Германию. Им родственники дяди Андрея помогли. Мы не попрощались со Светой и Эрикой. Просто как-то я встала утром, а вместо Шрайнеров по соседнему двору ходили незнакомые люди. И я уже не могла перелезть через смежный забор, чтобы спросить, когда мыши-рокеры поедут спасать человечество. Мышей-рокеров вдруг не стало.
«Они улетели на Марс – вернулись домой», – решила я.
Мультик я не досмотрела: он перестал приносить радость. Его родственным словом стало «тоска», она пронизывала меня, когда я видела на экране оранжевого Дросселя и серого Модо.
Я успела получить от Шрайнеров одну коряво подписанную открытку, прежде чем они вернулись. Точнее, вернулись Света и Эрика с мамой. Дядя Андрей остался в Германии. Теперь, чтобы позвать Свету с Эрикой кататься на велосипеде, мне приходилось ехать в конец улицы, к самому последнему дому, за которым начиналось поле. К дому с «живым» забором – на нем щенок нюхал цветок и весело смотрел на бабочку. Такой забор был только у одного человека во всем поселке – у бабушки Светы и Эрики, у которой они с мамой остановились.
Мы купались в надувном бассейне, смешно повторяли друг за другом немецкие слова. Сестры не говорили об отце, а я не спрашивала. Ведь счастье казалось таким зыбким, таким слабым, что одно неосторожное слово, один неправильный вопрос – и мои подруги исчезнут, уедут снова.
– Чем «Мыши-рокеры с Марса» закончились? – спросила однажды Света, когда мы ехали по улице в одном ряду. Не обгоняя друг друга, а наслаждаясь тем, что мы рядом, плечом к плечу.
– Не знаю: я не смотрела, – призналась я.
– Жалко.
– Мама плачет, не хочет обратно, – сказала вдруг Эрика. – А папа сюда за нами приедет.
– Да? – Я остановилась.
– Да, – подтвердила Света. – На следующей неделе.
– Так вы уедете?
Вместо ответа Эрика ткнула пальцем в большой дом с красной крышей и чердаком, где жили голуби. Мы любили этот дом: он казался самым большим и самым красивым в поселке.
– Вот бы нам такой дом! – воскликнула Эрика.
– Ага, тогда папа согласился бы остаться, – поддержала сестру Света.
Мы помолчали.
– А давайте Рекса навестим, – предложила Эрика.
Мы радостно взобрались на велики и помчались к полю. Мусорка разрослась, расширилась, и отыскать помеченный именем кирпич нам не удалось. Мы долго ходили вокруг мусорной кучи, даже забирались на ее середину, если замечали кирпич. Только могилы Рекса мы так и не нашли.
– Пусть тогда его могилой будет вся мусорка, – придумала Света.
– Нет! Поле! Все поле! – Эрика запрыгала от восторга. – Классно ведь!
– Уж лучше бы они не приезжали, не приезжали! – Я пинала велик и плакала. – Приехали и уехали! Уехали! Уехали!
Мама обняла меня, уводя от велосипеда. Он больше не казался мне мотоциклом.
– Расставаться всегда тяжело, доча. Но они же не на другую планету улетели. Всего лишь в другую страну. Вы будете переписываться, – успокаивала меня мама, прижав к груди.
– Почему они все уезжают? Что там такого, в этой Германии?
Злая тетка. Нет… Снежная королева, которая забрала у Герды Кая. Страшное чудовище, которое заглатывает всех моих друзей… Германия казалась мне чем угодно, но не страной.
– Когда-то давным-давно, когда началась война, немцев насильно переселили сюда. Считалось, что они могут помогать фашистам. Их увольняли с работы, гнали, сажали в тюрьму. Теперь их потомки возвращаются на свою родину. – Мама говорила тихо и монотонно, будто читала параграф в учебнике. Взрослые любят именно так «читать» далекое прошлое, будто оно безобидно и обыденно, будто не влияет оно ни на что.
– Я не хочу больше велосипед. Я его ненавижу! А еще я поле ненавижу! – Я не переставала плакать.
– Почему? – Мама погладила меня по голове и улыбнулась. – Ведь велосипед – это воспоминание, много воспоминаний. И поле… Вы же там играли. И все дороги в поселке. Воспоминания – это самое важное, доча.
Я прижалась к маме крепче и вспомнила рыжие волосы Эрики и серые глаза Светы…
