Текст книги "Кто моя мама"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Аделаида Александровна Котовщикова
Кто моя мама

Потеряшка

Девочка играла на полу.

Ей было года три. Нечесаные кудряшки торчали светлыми штопорами. Голая спинка виднелась в прорехе незастегнутого платья.

Сидя на корточках, девочка держала в одной руке резиновую куклу, в другой – деревянную матрешку. Она ткнула куклой матрешку.

– Не суйся под ноги! Сдать бы тебя куда-нибудь!

Матрешка со стуком упала на пол. Девочка сжалась и бросила настороженный взгляд на кровать в углу комнаты. Там, прикрывшись пиджаком, спал мужчина. Он не шевельнулся.

Прижимая к себе куклу, девочка подошла к столу, уцепившись за край, приподнялась на цыпочки, оглядела неубранные тарелки с остатками еды. Дотянулась до обкусанного ломтя хлеба и стала с аппетитом жевать, время от времени тыча куском в куклины губы.

Раздался резкий звонок. Девочка вздрогнула и замерла. Позвонили вторично. Она подбежала к кровати, крикнула радостно:

– Звонят! Папа, звонят!

Мужчина задвигался, оперся на локоть и сел, растрепанный, недовольный.

– Что там еще? У Олимпиады свой ключ.

Он зевнул, пригладил волосы, накинул пиджак и отправился в переднюю. Следом затопали маленькие ноги.

Пришел контролер электротока.

– Счетчик здесь. Счет положите на столик. И не забудьте хорошенько захлопнуть дверь! – Мужчина вернулся в комнату.

Девочка с любопытством разглядывала контролера, молодого однорукого парня. Пустой рукав у него был засунут в карман спецовки.

Контролер записал показания счетчика и дружелюбно покосился на девочку:

– Что, хозяюшка, поглядываешь?

Девочка улыбнулась.

– Покажи другую руку, – сказала она.

Контролер усмехнулся.

– Чего захотела, глазастая! А если другой нету?

– А где другая?

– На войне осталась.

– А где война?

– Да уж четыре года, как кончилась. А памятку мне оставила… на всю жизнь.

Контролер потрепал девочку по щеке и вышел на площадку.

Девочка стояла и смотрела вслед. Дверь скрипнула: ее приоткрыл порыв ветра. Девочка просияла: сейчас покажется хороший дяденька! Но дяденьки нет. Видно, спрятался. Чтобы его искали. Он так играет.

Девочка подбежала к двери и выглянула. Шагнула на площадку. Дяденьки не было.

Это был самый нижний этаж, лишь одна ступенька отделяла его от асфальта двора. Девочка спрыгнула со ступеньки.

Посреди двора шелестели летней листвой деревья. В песке копошились ребятишки. Дети постарше играли в прятки. Девочка в голубом платье притаилась за толстым стволом. У скамейки стоял мальчишка. Он вытянул шею, озираясь.

И вдруг за воротами, в другом конце этого большого проходного двора, зазвучала песня.

– Моряки идут! Моряки! – завопил мальчишка и понесся к воротам. Девочка в голубом платье помчалась за ним. Со всех сторон бежали ребята. И маленькая растрепанная девочка побежала тоже.

Она стояла в толпе детей. По мостовой с песней рядами шагали матросы. Девочка несколько раз хлопнула в ладоши от радости: кругом так светло, весело, поют!

Но вот мостовая опустела. Ребята убежали обратно во двор. Девочка пошла было за ними. И вдруг впереди мелькнуло знакомое платье. Мамино платье!

– Мама! – закричала девочка и бросилась за платьем. – Мама!

– Догони, маленькая, догони маму! – подбодрила проходившая мимо женщина. – Ишь, как бегает шибко! – похвалила она.

Девочка бежала во всю прыть. Платье завернуло за угол, и девочка завернула. А платья-то и не видать! Ноги двигаются со всех сторон – в туфлях, в босоножках, в ботинках, – много ног. А маминого платья, синего в белый горошек, нет!

Девочка с размаху шлепнулась на тротуар и залилась плачем. И уже не видела, что ноги вокруг остановились. Она взлетела куда-то в воздух – подняли ее чьи-то руки. Слышит голоса:

– Найдем, найдем маму!

– К маме хочу! К маме! – плачет она.

В детской комнате девочка плакать перестала, только всхлипывала. Вздохнет и откусит от яблока: кто-то ей вложил яблоко в грязную ручку. И опять всхлипнет.

Полная старушка, сидя на скамейке, держала ее на коленях. Рядом стояли две женщины – втроем они принесли девочку в милицию.

Инспектор детской комнаты – пожилая, светловолосая, в темном костюме, поговорила с женщинами, что-то записала. Потом вышла из-за стола, присела на скамейку возле старушки и ласково взяла девочку за руку:

– Как же тебя зовут, потеряшка?

– Гу-аля, – с полным ртом прошептала девочка.

– Галя, – тихонько подсказала старушка. – Галя ее зовут.

– А фамилия твоя как?

– Я к маме хочу! – Девочка сморщилась – сейчас расплачется.

– Ты яблоко-то кушай, – посоветовала инспектор. – Хорошее яблочко.

Девочка посмотрела на яблоко, вздохнула прерывисто и откусила кусочек. Повозилась у старушки на коленях и произнесла задумчиво:

– Ба-бу-ся!

– Ах, ты, моя крошечка! – расчувствовалась старушка. – А мама твоя, наверно, в магазин пошла? Да, Галенька?

Распухшие от слез глаза девочки уставились в улыбающееся лицо старушки:

– И не в магазин. Ее в земельку зарыли.

Старушка тихонько охнула. Женщины растерянно переглянулись.

– Одета неряшливо, – вполголоса заметила инспектор. – Не видно материнского пригляда. – Она наклонилась к девочке. – Ну-ка, скажи нам, как твоя фамилия?

– Два года, – ответила девочка, – и половина.

– Умница какая, и сколько лет знает! – похвалила старушка. – А фамилия твоя как? Маму как по фамилии называли?

– Мо… ку-усева, – с усилием проговорила девочка и заболтала ножками.

– Макушева она! – обрадовалась старушка.

– Похоже, что так, – с некоторым сомнением согласилась инспектор.

– А где ты живешь?

– Дома. Я к маме хочу!

Адреса своего девочка не знала.

– Ну что же, товарищи, спасибо. – Инспектор встала. – Сейчас, Галя, я тебе игрушек дам. У нас много игрушек. Хорошие.

Старушка поцеловала девочку в щеку и посадила ее на скамейку.

– До свиданья, деточка! – Потопталась в нерешительности. – А теперь как же будет? Про мать-то она что сказала, помните?

– Ну, с кем-то она живет, – отозвалась инспектор. – Будут искать потеряшку, у нас и найдут.

Но о Гале Макушевой двух с половиной лет никто не справлялся. Никто ее не искал.

Гулина бабушка

В квартире часового мастера Мокроусова прозвенел звонок.

В дверь протиснулся мокрый зонтик. Потом показалась владелица зонтика, аккуратная, моложавая старушка в клетчатом добротном пальто и светлой шелковой шали.

Хозяин, плотный мужчина, тщательно одетый и выбритый, отступил, нахмурился.

Не замечая его замешательства, старушка деловито поставила раскрытый зонтик в угол передней.

– Экая дождина хлещет! Подол хоть выкручивай. Ну, здравствуй, Виктор Анатольич! Наташа дома? Ох, я ж ее и поругаю! На два письма мне не ответила! А я в Калинине заболела. Вот и прогостила у старшего сына больше трех месяцев…

– Наташа? – вымолвил мужчина подавленно. – Наташу уже два месяца как схоронили.

– Как?! – старушка выронила из рук свою большую, туго набитую сумку. – Наташа! Господи! Что ты говоришь?

– Так уж вышло. Заболела сильно. В больницу не хотела ложиться, а потом…

– Не уберег, сухарь! – жестко сказала старушка, и слезы потекли по ее полным щекам. – А Гуленька? Здорова?

– Видите ли… Настасья Акимовна… – Он замялся.

– Что? Что? – в страшной тревоге старушка подступила к мужчине. – Да говори!

– Гули тоже нет. Ее… украли. В сквере.

Старушка вся обмякла, опустила бессильно руки, казалось, она сейчас упадет.

– Это – что же? Бросил ребенка одного, аспид? Да как украли-то?

– Вы сядьте, Настасья Акимовна. Я заявил, сразу же заявил. Не могут найти.

Приткнувшись на стуле, старушка тряслась от рыданий:

– Да как это? Кто же ребенка украдет?

– Олимпиада Егоровна с ней гуляла в сквере. Тетка моя, помните, может? Я же работаю, за ней тетка присматривала. Ну, она, тетка Олимпиада, значит, отошла к ларьку… булочку, что ли, для Гули купить. Возвращается к скамейке, а девочки нет. Вы хоть узнайте, Настасья Акимовна, в милиции! Тогда же заявлено было… – Он назвал отделение милиции и посмотрел на часы. – Вы извините, я должен уйти, меня ждут срочные заказы. На вечернюю работу опаздываю.

Придавленная горем старушка брела под проливным дождем. Зонтик свой она забыла у Мокроусова. Шелковая шаль промокла, прилипла к голове. Она ничего не замечала.

Ей представлялся Степа, средний сын, веселый, жизнерадостный, рядом с молоденькой женой Наташей. Все трое – отец с матерью и бабушка – любуются крошечной Гулей… И вот заводские товарищи Степана произносят речи над опущенным в черную яму гробом. От тяжелого воспаления легких Степа так и не поправился – подвела старая фронтовая рана… Гуле два года, она протягивает ручонки, просит: «Баба, не уходи! Живи опять с нами!» Но она уходит, едва заслышит шаги часовщика. Новый муж Наташи не захотел, чтобы Настасья Акимовна жила с ними, и она переселилась к младшей дочери, навещает внучку в те часы, когда он на работе. Наташа все молчит: как-то притихла. Не жалуется, но бабушка видит, что она несчастна. К маленькой падчерице Мокроусов глубоко равнодушен, – не замечает ребенка.

«Гуленька моя! Как же ты осталась с ним без мамы?» – С ужасом думала бабушка.

Домой Настасья Акимовна вернулась в таком состоянии, что дочь и зять хотели вызвать врача. Но бабушка заставила их сейчас же ехать в отделение милиции, указанное Мокроусовым. И сама поехала, даже не обсушившись.

Действительно, месяца два назад было такое заявление, что 15 августа в Таврическом саду пропала девочка.

Вместе с дочерью Настасья Акимовна съездила за город, к тетке Олимпиаде. У нее был свой домик где-то под Ленинградом.

Эта грузная сварливая женщина очень не понравилась бабушке. Тетка даже сесть им не предложила, не стала и разговаривать: «Все в заявлении указано. Оставьте вы меня в покое!»

Заявили в угрозыск. Там обещали принять меры. Но поиски не дали результатов.

Мама Галя

Кончался октябрь одиннадцатого послевоенного года.

Ленинградское небо то улыбалось, то хмурилось. Окна двухэтажного дома, стоявшего посреди обширного двора на одной из улиц Петроградской стороны, то блестели, отражая солнечные лучи, то слезились каплями стекавшего по ним дождя.

Дом был длинный, с четырьмя подъездами. Его окружали старые толстые липы. Под липами пестрели клумбы с увядшими цветами, сморщенными и поникшими. Подальше торчали молодые деревца – тонкие, как прутики, березки и тополя. Вдоль ограды росли кусты смородины и малины.

За домом тянулись ряды черных, пустых уже грядок. Угол двора занимала спортивная площадка со вкопанными на ней столбами для волейбольной сетки.

В большой светлой и теплой комнате с цветами на окнах и вышитыми занавесками играли ребятишки.

Три мальчика что-то строили из разноцветных кирпичей. Толстый малыш пыхтя карабкался на деревянную лошадь. Девочки, расположившись на ступеньках небольшого помоста, с увлечением играли в куклы.

Кто рисовал за низеньким столиком, кто сосредоточенно насаживал на стержень яркие кольца пластмассовой «пирамидки». Кто разглядывал картинки в книжке или возился с игрушками.

Молоденькая воспитательница в белом халате стояла у окна и внимательно за всеми наблюдала. Но все были чем-нибудь заняты, никто не капризничал и не плакал.

Лишь один трехлетний мальчик не играл, не болтал, не смеялся. Он сидел на маленьком стуле и озирался по сторонам. Уголки губ его были опущены в плаксивой гримасе. Черные круглые глаза казались огромными на бледном личике. В них затаились испуг и ожидание.

Две девочки лет десяти, оживленные, с порозовевшими щеками, вбежали в комнату.

– Здравствуйте, Елена Алексеевна! Мы пришли помочь. Гулять пойдете?

А дети уже побросали игрушки:

– Галя и Света пришли! Галя! Галя!

Воспитательница улыбнулась:

– Здравствуйте, девочки! Погулять бы надо, конечно, да того и гляди дождь хлынет. Все небо в тучах.

– Не хлынет. Даже проясняется, – сказала рыжеватая коренастая девочка.

Ее подруга, худенькая, тонконогая, кареглазая с двумя тонкими русыми косичками, смеясь, тормошила обступивших ее ребят. Одного по голове погладит, другому шепнет что-то на ушко, третьей расправит загнувшийся передник. Но вот глаза девочки удивленно расширились. Она проворно отстранила от себя ребят:

– У вас новый малыш? Что же вы молчите?

В одну секунду она очутилась возле мальчика, одиноко сидящего на стуле, опустилась на корточки, взяла за руку, спросила ласково, со смешинкой в голосе:

– Почему ты такой вытаращенный? А? Как тебя зовут?

Губы малыша задрожали.

– Мама! – произнес он жалобно.

Слезы покатились из черных испуганных глаз.

– Галя! – окликнула воспитательница. – Ты очень его не тормоши. Его как приласкаешь – сразу в слезы. Я нарочно не трогаю, пусть осмотрится.

– Его Мишенька звать! – звонко сообщила пухлощекая девочка с бантом на макушке. – Его вчера привезли, а он все маму зовет.

– И плачет, и плачет! – весело, подхватила другая девочка.

– Идите играйте! – Галя махнула рукой на столпившихся кругом ребятишек. – Сейчас гулять пойдем.

Света спросила вполголоса:

– И где ж его мама?

– Ну, где! – Галя пожала плечами. – А ты спроси у Елены Алексеевны.

Света отошла с задумчивым видом.

– Маленький, бедный, – шептала Галя, лаская малыша. – Вытаращенный какой! Надо же!

Малыш обнял ее за шею:

– Мама! Мама! От… веди к маме!

– Ну, будет тебе, Мишук! Придет мама… потом… А ты поживешь тут, в малышевой группе. Здесь хорошо, весело…

Мальчик даже затрясся весь:

– Ма-аама!

– Ах так? – сказала Галя почти сердито. – Обязательно тебе надо маму, да? Ну, что ж! Давай, пока я буду твоей мамой! Буду приходить к тебе часто-часто… – Она утерла ему нос и щеки краем его передника. – Мама Галя! Понял? А сейчас пойдем на прогулку. Мама Галя не любит, чтобы ее сыночек плакал. Вот!

Она вела его за руку, и он шел покорно, сбоку тараща на нее свои глазища.

В раздевалке Света помогала воспитательнице и няне натягивать на ребят рейтузы, завязывать шапочки, надевать калоши.

Она шепнула Гале:

– Я узнала. У него маму в больницу свезли, операция… Папы нет…

– Ну и ладно… Надевай пальто, Мишенька! Сам не умеешь? Эх, ты!

Малыш покорно позволял вертеть себя во все стороны и не спускал глаз с Галиного улыбающегося лица. И вдруг протянул ногу в ботинке с развязавшимся шнурком:

– Завяжи, мама Галя!

Дым папиной трубки

И полчаса дошколята не погуляли – полил дождь. Пришлось спешно водворять их домой. А едва поснимали с малышей блестящие от воды калоши, дождь перестал, на улице посветлело. Но снова одевать всю эту беспомощную ораву Елена Алексеевна не разрешила.

Ветки лип во дворе роняли последние желтые листья. Опять накрапывал дождь. В накинутых на плечи пальто девочки, перескакивая через лужи, перебежали от подъезда дошкольников к своему подъезду.

В гардеробной Галя сказала с досадой:

– Почти и не погуляли малыши! А надо же им свежим воздухом дышать.

– Ну, воздуха у них достаточно, – возразила Света. – Проветривают постоянно. И никто там не курит. Не то, что у нас дома. Папка, знаешь, ка-ак закурит трубку, прямо сине в комнате станет! А мама сердится и на кухню его гонит. – Света рассмеялась.

– Почему сине в комнате? – тихо спросила Галя.

– Да от дыму же! – Света взглянула на Галю и вдруг смутилась.

У Светы папа – радист, а мама – метеоролог. Они уехали на Крайний Север. Целый год там пробудут. А родственников у них нет. Чтобы Света училась нормально в школе и не жила одна, ее и отдали пока в детский дом. Папа с мамой часто пишут ей письма. А как вернутся – возьмут свою дочку домой.

У многих ребят в детдоме есть какие-нибудь родственники; они навещают детей, приносят им гостинцы, и ребята к ним ездят по воскресеньям.

Перед такими воспитанниками, как Галя, у кого совсем никогда не было родных, Света почему-то чувствовала себя виноватой. Наверно, когда-нибудь и у Гали были родители, но она их не знала, потому что она – «найденыш».

– Галя, – сказала Света заискивающе, – научишь меня стебельчатому шву? Ты же теперь хорошо умеешь.

Она хотела сделать Гале приятное, поэтому и заговорила о шитье. Как раз шитье Гале не давалось. Она путала и рвала нитки, шить ей было скучно. Преподавательница по шитью Елизавета Степановна сокрушенно качала головой, глядя на Галину работу. Галя расстраивалась, даже всплакнула не раз. И вдруг в швейной мастерской стали шить передники для дошколят. Галю сначала к этим передникам и не подпускали. Но она попросила, и добрая Елизавета Степановна ей позволила. И что же? Галя работала так старательно и усердно, – уж очень ей хотелось поскорее нарядить малышей в новые красивые передники, – что научилась шить.

– А я, знаешь, о чем думаю, – озабоченно сказала Галя, как всегда после прогулки начищая щеткой туфли. – Валерку сегодня отпустили к матери. И опять она его пирожными обкормит!

– И что ты с этим Валеркой возишься? Ну что ты в этом плаксе противном нашла? Просто не понимаю.

– Ой! – вдруг воскликнула Галя. – Ведь Зина придет к нам на сбор! Я и забыла совсем!

– Черенкова Зина? Из нашего четвертого «а»?

– Ну, конечно! Вдруг она уже пришла и меня ищет? А нам еще переодеться надо, мы в домашних платьях.

– Говорила я тебе: опоздаем!

Девочки помчались вверх по лестнице в свою спальню.

Все хотят мира

Рубашки мальчиков и кофточки девочек сверкали белизной. Алели пионерские галстуки. Зал выглядел очень нарядным. Зина осматривалась по сторонам.

На окнах длинные занавеси оранжевого цвета. И в хмурый день кажется, что их коснулось солнце. Большой портрет Ленина украшен еловыми ветками. Вдоль одной стены полки, на них, – лучшие работы детдомовских ребят за последний год. Удивительно красивы вырезные коробочки из прозрачного плексигласа. А черепахи из половинки еловой шишки с пластилиновыми головами и лапами – до чего же здорово их смастерили первоклассники и второклассники! Разные гайки, болты и шайбы поблескивают полированными гранями. Старшие воспитанники выточили их в механической мастерской.

Металлические детали мало интересовали Зину. Зато платья, кофточки, вышивки она могла подолгу рассматривать с неослабевающим любопытством. Старшие девочки шьют платья и для младших, и для самих себя, а уж как они кукол наряжают – просто залюбуешься!

Зине нравится в детском доме. Она даже не ожидала, что здесь так хорошо: красиво, уютно, весело.

Но где же Галя? Пригласила, а сама куда-то запропастилась. Зина вся извертелась на своем месте, без конца оглядываясь на дверь. Ребята расселись на скамейках. А Гали все не видать!

Зина надулась и уже хотела обидеться по-серьезному, но тут появилась Галя. Она потеснила сидевших возле Зины ребят и уселась рядом.

– Где ты была? Как тебе не стыдно! – сердито зашептала Зина. – Я тебя два часа жду!

– У малышей была! Ой, какой он загорелый!

Эти слова относились к человеку в темно-синей морской форме, стоявшему на сцене. Моряк, видимо, недавно вернулся из дальнего плавания и был очень смуглый. Светлые волосы резко выделялись на коричневом лбу.

Моряк побывал во Вьетнаме и в Индонезии, видел тропические деревья, обезьян, попугаев. Ребята слушали его рассказ, затаив дыхание.

– В одном из портов Вьетнама, – говорил моряк, – к нам подошел паренек в широкой такой круглой шляпе из пальмовых листьев. Руки к груди прижал. Так он нас приветствовал, у них за руку не здороваются. И вдруг говорит по-русски: «Мир! Мир!» Через переводчика мы узнали, что у этого мальчика и мать и отца убили французские колонизаторы…

– Как это, наверно, страшно – война! – прошептала Галя, сжимая руку Зины. – Вон, видишь, у стенки прислонился мальчик? Это Витя, он уже в десятом классе, у него тоже отца и мать убили на войне. Да у всех наших старших на фронте убитые… Знаешь, мы переписываемся с ребятами из Чехословакии и ГДР, так и они все хотят, чтобы не было войны.

– Да уж, конечно, не надо войны! – согласилась Зина.

Кончил моряк рассказывать и стал на вопросы отвечать. Ребята хотели знать, большой ли корабль, на котором моряк плавал, участвовал ли он сам в морских сражениях, как становятся моряками, есть ли во Вьетнаме пионеры, видел ли он крокодилов, слонов и бегемотов, какие там дома, как дрессируют обезьян…

– Какие же вы дотошные! – засмеялся моряк и вытер лоб большим белым платком.

Наконец, пионервожатая сказала:

– Ну, поблагодарим нашего гостя! Из-за ваших вопросов он, пожалуй, на корабль опоздает.

Под шумные хлопки она увела моряка из зала. Ребята стали расходиться.

– Я тоже буду моряком! – мечтательно сказал пятиклассник Геня. – И поплыву в Африку.

– А я полечу на Сатурн! – заявил Юра Пахомов.

Зина фыркнула:

– На Сатурн!

– А что такого? – в один голос закричало сразу несколько мальчиков. – И ничего смешного, правда полетит! Не Юрка, так кто-нибудь другой. Потому что в нашей стране все могут сделать!

К ним подошла воспитательница Софья Павловна:

– О чем вы спорите?

– Софья Павловна, ведь правда, советские люди на Сатурн полетят? – Юра сердито покосился на Зину.

– Конечно, когда-нибудь полетят, – сказала Софья Павловна. – Советская наука всего достигнет. Лишь бы только войн на земле не было! Не мешали бы нам…