355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Адель Алексеева » «Боярское царство». Тайна смерти Петра II » Текст книги (страница 8)
«Боярское царство». Тайна смерти Петра II
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 20:08

Текст книги "«Боярское царство». Тайна смерти Петра II"


Автор книги: Адель Алексеева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– …Миновали похороны, наступили апрель – май 1730 года. Мы жили в Москве.

Поднималась я в шесть часов – как простолюдинка. Чтобы, осмотревшись и распорядившись по дому, к восьми выйти к завтраку. Покончив с этим, занималась с учителем французским в продолжение часа; затем удалялась в свою комнату и либо рукодельничала, либо читала до двенадцати и одевалась к обеду.

К вечеру мы отправлялись подышать воздухом – в карете или пешком. Окрестности Москвы были прекрасны: леса, река, плодородные нивы ласкали глаз. Поскольку у мужчин гораздо больше дел, чем у женщин, они были, по обыкновению, заняты, так что я часто выезжала одна.

Во время одной из таких бесцельных поездок мы обнаружили усадьбу, принадлежавшую прежде князю Меншикову. Роскошный дом, расположенный на прекрасной поляне, был необитаем. Большой пруд перед фасадом, позади – другой, вокруг густой лес, через который не было проложено ни одной регулярной дорожки…

Вокруг Москвы, на расстоянии трёх, четырёх, пяти миль, было много монастырей. В часовнях монастырей обычно хранились большие богатства. Я как-то раз посетила настоятеля одного из монастырей, который очень любезно угощал нас кофе, чаем, сластями. Наконец он сказал, что должен попотчевать нас по обычаю своей страны, и тогда стол уставили горохом, бобами, репой, морковью и прочим – всё в сыром виде: у них шёл какой-то пост. Они часто постились. То рождественский, то перед Пасхой, то Петров… Православный игумен оказался славным, добродушным человеком, и мы очень приятно провели день. Милях в трёх оттуда был расположен женский монастырь для высокопоставленных особ, там взаперти находилась вдовствующая императрица, как она себя называла. Я имею в виду первую супругу Петра I Евдокию Лопухину, мать царевича Алексея…

Да, так вот… Ты весьма уважала Петра Великого, и вот ещё одна история о нём, со слов Миниха. Его отец строил канал между Ладожским озером и Невой. Пётр прибыл туда, и отец его постарался именно в тот час сломать плотину и пустить воду. Царь увидел небольшой бот, тут же прыгнул в него. Бот поплыл с огромной скоростью, вода бурлила, а Пётр пришёл в такой восторг, что сорвал свою шляпу и стал кричать: «Ура!» Он прыгал, обнимал окружающих, в общем, темперамент его проявлялся во всём. Помнишь ту историю с Анной Монс? Так же страстно любил он других женщин, особенно супругу Екатерину. И ты, вероятно, знаешь, что когда в последний год жена изменила ему – увы, это тоже оказался немец Монс! – то… казнил его на глазах у жены. Такая это страна, Россия. Впрочем, мало ли жестокостей творилось и в Англии? Казнили Марию Стюарт, короля Карла I… А ещё ранее – Ричард III…

Не могу удержаться, чтобы не рассказать тебе, дорогая, об одном русском, который побывал во Франции и кое-чему научился там. И вот в России попал он в компанию хорошеньких женщин, сразу четырёх. С каждой танцевал, веселился, похвалялся лёгкими победами. А дамы эти, надо сказать, были замужем, взяли да и рассказали обо всём своим мужьям. Одна из дам пригласила молодого человека к себе на ужин, не сказав, кто там будет ещё. Он летел на крыльях любви и был встречен с любезностью. Но посреди восторгов дама стала выговаривать ему за те речи, что он произносил. Он всё отрицал. Тогда вошли её приятельницы, да ещё со своими мужьями, и мужья произнесли свой приговор: пусть все женщины собственноручно выпорют его ремнём. Кое-кто говорил, что они и впрямь проделали это; другие утверждали, будто дамы приказали сделать это своим горничным; во всяком случае, наказание было исполнено с такой жестокостью, что любвеобильному кавалеру пришлось несколько дней провести в постели. Неясно только, были ли дамы только наблюдательницами или сами производили экзекуцию. Я привела тебе этот пример, чтобы ты могла судить о любовных играх в здешнем северном климате.

Однако… всё же я вернусь к нашей княжне.

Ах, милая, надо долго жить, чтобы понять что-то в людях, в любви, в их отношениях. Ты думаешь, что княжна Долгорукая только и думала о Миллюзимо? Нет, она была волевая женщина и запретила себе о нём говорить и думать, решила, что те её мысли были преступны. Если ненависть может перейти в любовь, то почему любовь не может превратиться в ненависть? Вот и его посчитала она виновником своих несчастий. Однако прежде всего Екатерина была обеспокоена судьбою своей семьи, их будущим, хотя… хотя, в сущности, ведь это они, её родственники, принесли девушку в жертву своему властолюбию…

Всё семейство Долгоруких, в том числе и бедная «императрица на час», было сослано по приказу Бирона и Анны Иоанновны. И представь, сослали их в то же самое место, в тот же Берёзов, где жили дети Меншикова. Сам светлейший князь умер там за год до этих событий. Так что две эти девицы, которые одна за другою были невестами молодого царя, могли встретиться в той ссылке. Не правда ли, какой потрясающий сюжет для трагедии? Жаль, что нет уже Шекспира.

Кстати, в России ссылали женщин и детей: если подвергался опале глава семьи, вся семья также следовала за ним, имущество, принадлежащее им, отбиралось, и самые знатные становились простолюдинами…

Извини, дорогая, в голове у меня путается… Хочу сказать, что у нас в Москве был небольшой дом за городом, который доставлял мне огромное удовольствие, – здесь можно было отдохнуть от напряжения, всегда сопутствующего пребыванию при дворе. Дом стоял на возвышенности, у подножия – прекрасный луг, спускавшийся к реке. Позади на много миль – лес. Вокруг нет ничего обустроенного или возделанного, ибо ненадёжность погоды в здешних краях сделала бы расходы на это смешными, и насколько дом выглядел сельским снаружи, настолько он был прост и внутри. На столы подавался дельфтский фаянс, постельное бельё – из белого миткаля, плетёные стулья и остальное в том же духе. В одной гостиной книги и карты. Они да ещё мои пяльцы для вышивания – это единственное, что отличало наш дом от фермы.

Здесь мы с большой приятностью проводили три дня в неделю.

Быть, моя милая, при королях, императрицах – весьма утомительное занятие. Помню один праздник. В зале было тепло от печей, он был украшен цветущими померанцевыми деревьями и миртами, расставленными рядами вдоль стен. Посреди – место для танцующих. Так вот, эти аллеи по обеим сторонам зала давали возможность каждому посидеть здесь, отдохнуть, укрыться от зорких глаз государыни Анны Иоанновны. Красота, благоухание и тепло этого зимнего сада, тогда как за окнами бушевала метель, давали отраду, казались волшебством и наполняли мою душу приятными мечтаниями. В смежных комнатах обществу предлагали освежающие после танцев напитки и закуски. Когда же мы вернулись в зал, музыка и танцы посредине и прячущиеся в аллеях красавицы и кавалеры в пышных по случаю тезоименитства царицы нарядах дали волю моему воображению – будто бы я нахожусь в сказочной Аркадии или в комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь». Так живописно было это зрелище!..

Однако я вовсе отвлеклась от несчастной княжны Долгорукой…

Она оказалась в страшной Сибири и уже ходила не в парче, а в крестьянском платье. Говорили, правда, будто и там требовала, чтобы называли её не иначе как государыней, и не только чужие люди, но и собственные родители, братья и сёстры. Ах, коли уж родился человек с шипами, он везде так и будет колоться. С годами, видимо, колючки делались всё злее да острее, а сама роза… роза – увы! – увядает. Если соединить то, что я слышала о её пребывании в ссылке, то сам собой напрашивается вывод: эта княжна несла с собою несчастье, было в ней что-то роковое…

Соблазнила юного императора – и его не стало. Да и судьба Миллюзимо, изгнанного из России, оставляла желать лучшего. В ссылке тоже заварилась каша. Был там некий офицер, на которого произвели впечатление непомерная гордость и знатное происхождение княжны. Он угождал ей, удовлетворяя её тщеславие. Был он, говорят, хорош собою, делал ей подарки, может быть, даже мантию горностаевую подарил – у русских это признак царской власти. Кстати, рассказывали мне, что по пути в ссылку солдаты потребовали, чтобы она сняла с руки кольцо. То самое, которое надел ей при помолвке покойный царь. И знаешь, что она ответила? «Никогда не сниму сие кольцо. Только с пальцем вместе. Рубите!» Такова она была, обезумевшая от жажды власти Екатерина…

Хочешь, я расскажу тебе ещё одну характерную историю некоей дамы, стойкости которой дивлюсь я ещё и теперь? Польский посол и его супруга были приглашены на обед к графу Ягужинскому, где должно было собраться большое общество. Граф жил по одну сторону Невы, а посланник с женою – по другую. Когда они по льду переезжали реку, лёд треснул, сани её провалились в воду, и она с большим трудом выбралась, вымокнув с головы до ног. Бедняжка вся обледеневшая вернулась домой, а её муж поехал к Ягужинскому, извинился за опоздание и очень спокойно поведал о приключении по дороге. Что меня поразило? Когда подали десерт, появилась и сама жена посланника. Она переоделась, села в другие сани, переехала через Неву и вовсе не выглядела расстроенной: она танцевала на балу у графа всю ночь. Общество выразило восхищение её отвагой. Я же, должна признаться, посмотрела на это дело с другой точки зрения и увидела в нём явное свидетельство легкомыслия, в котором обвиняют наш пол. Стоило ли подвергаться такому риску ради бала!..

Коль скоро я заговорила об этой даме, должна добавить ещё кое-что. Присутствовали там, у графа, ещё две знатные польские дамы, внешне очень эффектные, хоть далеко и не красавицы. Обе грациозны, веселы, но несколько чопорны и слишком утомительны для более долгого общения. У них великолепные слуги, одежда, но в них столько национальной спеси и воинственности, что утрачивается всякая женственность…

* * *

Что было далее с княжной Долгорукой? Дошли слухи, что стала она женою Брюса. Вышла она то ли за сына его, то ли за брата, думала, вероятно, что в нём заложена часть ума и таланта великого шотландца.

Было в этой женщине нечто дьявольское, роковое, инфернальное; впрочем, в России слова «инфернальное» тогда не знали, а говорили: у-у, дьявольское отродье! Да, Долгорукая притягивала к себе несчастья. И тех, кто был близок к ней: брат ли её Иван Алексеевич, император Пётр Алексеевич и тот офицер в Сибири – всех их не миновал рок. А она… она так и не смогла найти точку опоры.

И на воле её преследовали беды. «Бедной Катрин и тут не везло… И всё-таки, – писала леди Рондо, – мне очень жаль Катрин! Как красиво начиналась её жизнь, которая превратилась в беспрерывные страдания. Нет, не должна женщина выше любви ставить ни славу, ни деньги, ни власть…» Нет ничего, что возвышало бы её так, как настоящая любовь. И доброта. И смирение…

Как странно порою три дочери Зевса и Фемиды прядут нити судьбы! Мойра Лахесис наделяет людей судьбою, мойра же Атропос в назначенный час обрезает жизненную нить… Но что же, стало быть, мы целиком зависим от этих мифологических дев? Разве не сам человек управляет своей жизнью и выбирает себе ту или иную судьбу? Велика ли роль случайности? Или нужно положиться на волю Провидения? Древние греки считали властителем людей рок, фатум. И доверялись мойрам. Гораздо позже трезвомыслящие, наделённые практицизмом англичане придумали правило: «Посеешь привычку – пожнёшь характер, посеешь характер – пожнёшь судьбу». Этого правила, разумеется, не знала, да и не собиралась придерживаться своенравная Екатерина. Она не умела и не хотела учиться «властвовать собою» и смиряться ни с чем не желала…

Тайна смерти императора

Пётр II скончался – и последней его фразой в этой жизни были слова, которые не оставили равнодушными ни одного очевидца, ни одного историка. Глядя на своего фаворита, он крикнул (или прошептал?): «Запрягай же, Ваня, сани! Еду к сестре моей!»

Фраза эта говорит и о поэтичной натуре Петра, и о чувстве вины перед любимой сестрой, а ещё – о готовности принять смерть.

Одни называли болезнь его холерой, другие чёрной оспой – тогда была эпидемия. Однако болели многие (например, Пётр Шереметев), но умер – царь! Удивительно, что Иван не заразился от царя, хотя находился при нём неотлучно. Почему? Тут спрятаны не одна тайна, целый ряд причин! Перечислим, что думал о том Костомаров.

Первая причина. Быстрота развивавшихся событий:

11 ноября [1]1
  У Костомарова даты приводятся по старому стилю.


[Закрыть]
скончалась (от чахотки) сестра Петра Наталия.

19 ноября в Верховном совете царь объявил, что намерен вступить в брак с Екатериной Долгорукой.

30 ноября – в этот день назначено обручение.

24 декабря – торжественное обручение Ивана Долгорукого и Натальи Шереметевой.

5−6 января – Богоявление и Крещение. Празднование на Москве-реке с купанием в ледяной воде. Болезнь.

На 19 января назначена двойная свадьба Ивана Долгорукого и Натальи Шереметевой, Петра II и Екатерины Долгорукой. Съезд гостей из разных стран.

12 января – кризис болезни императора миновал, ему стало лучше, но… внезапное ухудшение болезни…

В этих стремительно развивающихся событиях было что-то роковое – словно действовал фатум… Или всё было предопределено ходом истории?..

Вторая причина – тайна. Исток её – в реформах Петра I, в настроении народа.

Пётр I действовал как демиург, он создавал новую Россию, проводил реформы, не считаясь с традициями (ибо знал, что может не успеть сделать задуманное). Он перенёс старую столицу Москву к устью Невы, менял русские платья на немецкие – это вызывало недовольство.

Что говорили в народе на коронации Петра II?

– Вот истинный наследник, сын царевича Алексея! Дед его мучил безвинно свою законную жену за её любовь к старине, замучил своего бедного сына. А потакавшие царю бояре по смерти его, возвели на престол немку, которую царь при жизни своей объявил своею царицею беззаконно, а того, кто имел право на наследие русских царей, устранили совсем.

Однако Бог не допустил до этого. По Божией святой воле досталось царство русское тому, кому оно принадлежало по рождению. И вот теперь этот законный молодой царь возвращается в свою столицу, в первопрестольную Москву, униженную его дедом. Все любовались царём, когда видели его на коронации. «Ах, какой он молодец! Вот царь так царь! Это будет настоящий русский царь!» Невзлюбил молодой царь новой столицы, построенной на болоте, в чухонской земле, а полюбил Москву православную с её золочёными маковками. Теперь уже не будут неволить русского человека, переселять его на житьё в проклятое болото. Москва опять станет средоточием русской жизни, как была встарь, с незапамятных времён. Какое счастье, какая радость русским людям! Какая горесть проклятым иноземцам и с ними их любителям!

В дни коронации, посетив Новгород, новый царь произнёс такую речь: «Русский престол берегут Церковь и русский народ. Под охраною их надеемся жить и царствовать спокойно и счастливо. Два сильных покровителя у меня: Бог в небесах и меч при бедре моём!»

Иностранцы и сочувствовавшие им составляли свою партию в окружении Петра II. Из них самым близким был барон Андрей Иванович Остерман, взятый ещё Петром I и высоко им ценимый. Он стал воспитателем наследника при Меншикове, но и с тем и с другим происходили стычки. Остерман очень хорошо изучил русскую жизнь, и его не так-то легко было сбить с пути.

– Мои труды пропадают даром, – говорил Остерман царю, – потому что ваше величество меня не слушаете. Извините меня, государь, за мою смелость, если б я теперь не предостерегал вас, то, пришедши в возраст, вы бы велели мне отрубить голову. Я не хочу быть свидетелем вашего падения и желал бы, если б вы, государь, изволили отставить меня от должности царского воспитателя.

– Не отходите и не оставляйте меня вашими советами, я всегда буду во всём слушать вас, – обещал Пётр и плакал.

Шёл вопрос о том, какой быть Руси: новой ли, только что, так сказать, рождённой Петром Великим или старой? С новой Русью соединён был новопостроенный Петербург, со старою – Москва, столица древних царей. Сторонники петровского преобразования хотели, чтоб царь и двор оставались в Петербурге, с ними заодно были и послы иноземные. Противников их, старолюбцев, существовало два вида. Одни допускали, так сказать, некоторый компромисс с Западной Европой и заклятыми врагами иноземного просвещения не были, а другие старые люди не допускали иноземщины. Для них надеждою казалась царская бабка – она, мол, иностранцев не терпит, пророчили, что, как только она войдёт в силу, тогда горе будет всем иноземцам, а Остерман станет первою жертвою. Но не знали мудрые прорицатели, что ловкий Андрей Иванович заручился уже дружбою и покровительством старухи, расположил к себе царицу-бабку, а с русскими вельможами поставил себя так, что даже старолюбцы признавали его полезным человеком.

Из всех сановников того времени не было никого трудолюбивее барона Андрея Ивановича, а из русских вельмож было довольно таких, которые рады, когда за них другой будет работать. Хитёр был Остерман и лжив – в один голос говорили о нём иностранцы. Но даже злейшие враги не могли сказать, чтоб он был корыстолюбив или пролагал себе путь по головам других. Так что, хотя Остермана не любили русские вельможи, но делать ему решительного зла не стали.

Для Петра Великого все иностранцы были помощниками, или друзьями его, или слугами – их покоряли его великий ум и размах. Но никто из наследников этого не имел, а более занят был самим собой и своим семейством.

Что мог сделать юный император между враждующими партиями? И всё же он сперва сбросил самодержавие Меншикова, а в конце прозрел, понял планы Долгоруких, но было уже поздно: в силу вступил всемогущий рок.

Причина третья. Сложные семейные отношения с сестрой и тёткой Елизаветой.

Историк Н. И. Костомаров пишет, что на одном из балов находившиеся там иностранные министры заметили с удивлением, что на этом балу не было царской сестры, великой княжны Наталии Алексеевны. Носился слух, что она нездорова и по этой причине не посетила бала, но это показалось для многих сомнительно, потому что перед тем Наталия провела вечер у герцогини Курляндской. Дело объяснялось тем, что великая княжна была тогда недовольна царём; у сестры к брату возникла некоторого рода ревность: великая княжна сердилась на то, что тот слишком много сердечного расположения показывает к своей тётке Елизавете. Царь, не дождавшись сестры, открыл бал без неё и вначале танцевал с тёткою. После трёх контрадансов он ушёл в другую комнату, а цесаревна Елизавета танцевала с царским фаворитом, князем Иваном. Царь из другой комнаты вышел и стал на пороге при входе в большую залу: он следил внимательно за танцующей парой, и замечавшие движение на лице его поняли, что его величество ревнует к тётке. Говорили тогда, будто Остерман разжигает в молодом царе любовь…

С царём ездила тётка Елизавета. Сестра, великая княжна Наталия, уклонялась от этих забав и не сопровождала брата: говорили, что у ней уже открывалась чахотка. С Елизаветою на охоте постоянно находились одна боярыня и две русские служанки. После охоты сходились в палатки, шёл весёлый пир, а по окончании пира снова всё укладывалось, увязывалось, ехали далее и снова становились там, где нравилось. Это было не столько увеселительная поездка, а скорее кочевание в азиатском вкусе и сообразно старой московской жизни. Даже купцы, думая зашибить копейку, с товарами, и особенно съестными, ехали вслед за двором, отправившимся на охоту: на охотничьих стоянках продавалось всё втридорога.

Там охота шла за волками и лисицами, в другом месте за зайцами, в третьем – за птицами. В охоте за зверями работали егеря и охотники: они были в зелёных кафтанах с золотыми и серебряными перевязями; у каждого на такой перевязи висел блестевший золотом либо серебром рог; шаровары красные, шапки горностаевые, рукавицы лосиные. Сначала пускали, по обычаю, гончих собак спугнуть зверя, а егеря и охотники скакали вслед… На медведя охотились в дремучих лесах, царя не пускали близко. Выбирались охотники крепкие, рослые, сильные; борцы с медведями приобретали славу в охотничьем кругу, как храбрецы в военном. Царя приглашали приблизиться только тогда, когда медведя проколют рогатиною или попадут в него пулей. После охоты за зверем или за птицею наступал обыкновенно пир в палатках…

Князь Иван Алексеевич, сходясь с Остерманом и другими европейскими партиями, говорил, что ему надоедают эти забавы. «Не по сердцу мне, – выражался он, – когда царя заставляют делать дурачества, не терплю наглости, с какою с ним начинают обращаться на охоте».

Князь Алексей Григорьевич ластился к Остерману, а Иван его не любил. Остерман, так сказать, лавировал между ними: слушал со вниманием сына, когда тот жаловался на родителя, но показывал участие к отцу, когда тот говорил о проказах сына.

Сестре Наталии всё это, и особенно Елизавета, было не по душе.

Нелегко было 14-летнему отроку разобраться во всех этих хитросплетениях. У него было чувство вины перед сестрой, к этому добавлялась вина перед Меншиковым и Марией, – в начале 1730 года пришла весть об их кончине.

Причина четвёртая. Отношения с Долгорукими.

Долгорукие спешили взять на удочку царственного юношу и покончить начатое, чтоб не дать ему времени одуматься. На 30 ноября 1729 года назначили обручение.

Царская невеста, объявленная с титулом «её высочества», находилась тогда в Головинском дворце, где помещались Долгорукие. Туда отправился за невестою князь Иван Алексеевич, в звании придворного обер-камергера, в сопровождении императорских камергеров. За ним потянулся целый поезд императорских карет.

Княжна Екатерина, носившая уже звание «государыни-невесты», была окружена княгинями и княжнами. По церемонному приглашению, произнесённому обер-камергером, невеста вышла из дворца и села вместе с матерью и сёстрами в карету, запряжённую цугом, на передней части которой стояли императорские пажи. По обеим сторонам кареты ехали верхом камер-юнкеры, гоф-фурьеры, гренадеры и шли скороходы и гайдуки пешком, как требовал этикет того времени. За этой каретой тянулись кареты с родственниками Долгоруких… По прибытии на место обер-камергер вышел из своей кареты и стал на крыльце, чтобы встречать невесту и подать ей руку при выходе из кареты. Заиграл оркестр.

В одной из зал дворца, назначенной для обручального торжества, на шёлковом персидском ковре поставлен был четвероугольный стол, покрытый золотою материею: на нём стояли ковчег с крестом и две золотые тарелочки с обручальными перстнями. По левой стороне от стола, на другом персидском ковре, поставлены были кресла, на которых должны были сидеть бабка государя и невеста и рядом с ними на стульях мекленбургские принцессы и Елизавета, родственники невесты и знатные дамы. По правой стороне от стола на персидском ковре поставлено было кресло для государя.

Обручение совершал новгородский архиепископ Феофан Прокопович. Над высокою четою во время совершения обряда генерал-майоры держали великолепный балдахин, вышитый золотыми узорами по серебряной парче.

Когда обручение окончилось, жених и невеста сели на свои места, и все начали поздравлять их при громе литавр и при пушечной троекратной пальбе. Фельдмаршал князь Василий Владимирович Долгорукий произнёс царской невесте свою знаменательную речь:

«Вчера я был твой дядя, нынче ты мне государыня, а я тебе верный слуга. Даю тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не как на супруга только, но как на государя и занимайся только тем, что может быть ему приятно. Твой род многочислен и, слава Богу, очень богат, члены его занимают хорошие места, и если тебя станут просить о милости для кого-нибудь, хлопочи не в пользу имени, а в пользу заслуг и добродетели. Это будет настоящее средство быть счастливою, чего я тебе желаю».

В то время говорили, что этот фельдмаршал хотя и дядя царской невесты, но противился браку её с государем, потому что не замечал между ними истинной любви и предвидел, что проделка родственников поведёт род Долгоруких не к желаемым целям, а к бедствиям.

В числе приносивших поздравления царской невесте был и Миллюзимо как член имперского посольства. Когда он подошёл целовать ей руку, она, подававшая прежде машинально эту руку поздравителям, теперь сделала движение, которое всем ясно показало её потрясение. Царь покраснел. Друзья Миллюзимо поспешили увести его из залы, посадили в сани и выпроводили со двора (об этом вспоминала и леди Рондо)…

По окончании поздравлений высокая чета удалилась в другие апартаменты; открылись блистательный фейерверк и бал в большой зале дворца. Царская невеста в продолжение всего рокового вечера была чрезвычайно грустна и постоянно держала голову потупивши. Ужина не было, ограничились только закуской. Невесту отвезли в Головинский дворец с тем же церемониальным поездом, с каким привезли для обручения.

Род Долгоруких достиг крайних пределов величия. Всё смотрело им в глаза, всё льстило им в чаянии богатых милостей. Пошли толки, чем кто из Долгоруких будет, какое место займёт на лестнице высших государственных должностей. Твердили, что князю Ивану Алексеевичу быть великим адмиралом; его родитель сделается генералиссимусом, князь Василий Лукич – великим канцлером, князь Сергей Григорьевич – обер-шталмейстером; сестра Григорьевичей Салтыкова станет обер-гофмейстериною при новой молодой царице…

Между тем дни за днями проходили; при дворе каждый почти день отправлялись празднества; вся Москва носила тогда праздничный вид, ожидая царского брака, но близкие к государю люди замечали, что он и после обручения не показывал никаких знаков сердечности к своей невесте, а становился к ней холоднее. Он не искал, подобно каждому жениху, случая почаще видеть свою невесту и быть с нею вместе, напротив, уклонялся от её общества. Этого и надобно было ожидать.

Царский брак мог совершиться только после праздника Крещения и назначен был на 19 января. Между тем на Новый год царь сделал выходку, которая сильно не понравилась князю Алексею Григорьевичу: не сказав ему, он ночью ездил по городу и заехал в дом к Остерману, у которого, как рассказывает иностранный министр того времени, находились ещё двое членов Верховного тайного совета, и было там при государе какое-то совещание, вероятно, не в пользу Долгоруких: они умышленно были устранены от участия в нём. Тогда же состоялось тайное свидание с Елизаветой. Она жаловалась на скудость, в какой её содержали Долгорукие, захватив в свои руки все дела двора и государства; в её домашнем обиходе чувствовался даже недостаток в соли. «Это не от меня идёт, – объяснил государь, – я уже не раз давал приказания по твоим жалобам, да меня плохо слушают. Я не могу поступать так, как бы мне хотелось, но я скоро найду средство разорвать свои оковы».

* * *

Так изложил причины гибели молодого императора историк Николай Костомаров. Он, конечно, основывался на подлинных исторических документах. Однако все ли документы сохраняют истину и не слишком ли мы доверяемся им? Конечно, историки руководствуются архивами, но разве не несут архивы субъективного взгляда при отборе фактов?

Поступки и воспоминания – ещё не свидетельство о характере и личности героя, и в числе причин кончины последнего потомка Петра Великого есть и одна, главная причина и тайна. Психология Петра II! Он не был готов властвовать, его мучили сомнения, он увяз в хитросплетениях царского окружения. И ещё: его подавляло величие деда!

Известно, что раны победителей заживают быстрее и болезни часто не становятся смертельными. Юный царь не чувствовал себя победителем, не желал сопротивляться болезни – воля его слабела, и болезнь с лёгкостью довершила своё чёрное дело. Это-то и стало (на наш взгляд) истинной причиной кончины Петра II.

Таков взгляд на происходившие события у автора этой книги.

Однако было ещё кое-что действительно тайное, что удалось «высчитать», «выстроить» по числам и некоторым фактам. Это действительно авторская версия. Но к ней мы обратимся позднее, после похорон царя и после появления у русского трона новой императрицы…

А пока заглянем в Сухареву башню Якова Вилимовича Брюса.

Трудно вообразить, в каком состоянии пребывал царский двор, да и вся Москва, начиная с 6 января 1730 года. Снова смена царств? Перемена власти? Неизвестное будущее?

В такие времена (к тому же был сочельник – пора гаданий) хочется узнать будущее, прибегнуть к гаданию. Конечно, ни Пётр, ни его окружение не решились бы обратиться к «чернокнижнику» и прорицателю Брюсу. И всё же…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю