Текст книги "Остров Таусена(изд.1948)"

Автор книги: Абрам Палей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава 1. По следам газетной утки

Раздался звонок. Цветков поднял от книги рыжеволосую голову. На экране видеофона он увидел своего друга Гущина.

– А, Сурок! Добрый день!

Еще в школе Гущина прозвали Сурком за небольшой рост, худощавое лицо и острые зубы.

– Привет, Юра! Послушай, какую заметку я нашел в газете «Ильинская звезда».

Ты ведь специалист в этом деле. Может ли быть такой вздор? Послушай, я тебе прочту:

Поразительная игра природы Охотник С.И. Якушев в нескольких километрах от города застрелил утку, почти совершенно лишенную перьев. Товарищ Якушев доставил удивительную утку в редакцию.

– Все?

– Ну, все! Вот уж подлинно газетная утка!

– Почему же ты думаешь, что это газетная утка?

– А по-твоему, бывают утки без перьев?

– Разумеется.

– Это где же?

– На блюде.

– Не дури, Юра! – рассердился Гущин. – Я говорю – в природе!

– В природе не бывают.

– Ясно! Я их разделаю в обзоре печати.

– Не торопись, Лева.

– А почему?

– Как бы ты не попал впросак.

– Да ведь ты говоришь…

– Я говорю – в природе уток без перьев не бывает. Но ведь в заметке сказано: «почти». А это существенная оговорка.

– И ты скажешь: без перьев они могут летать?

– Смотря, без каких, и смотря, как летать.

– Да откуда же она могла взяться?..

– Погоди, погоди! Какая, говоришь, газета? И где она выходит? На Севере?

Завтра я тебе буду звонить.

– Насколько мне известно, – сказал Цветков, – в тех краях нет таких птицеводческих хозяйств, где производятся подобные работы с утками.

– Вы правы: нет таких хозяйств, – согласился академик Рашков.

Грудной низкий голос и спокойная скороговорка придавали оттенок убедительности его словам. В противоположность ему, молодой ассистент говорил размеренно, заметными паузами разделяя фразы. Но в его медлительности чувствовалось сдержанное волненье.

Разговор происходил в кабинете Рашкова. Академик, одетый по-домашнему, в пижаме, облегавшей его крупную фигуру и похожей цветом на его русые, с густой проседью волосы, сидел за огромным письменным столом, заваленным рукописями, книгами и уставленным антикварными безделушками.

Цветков сидел против хозяина. Свет массивной настольной лампы, смягченный оранжевым абажуром, освещал его энергичное, вдумчивое, с крупными чертами лицо, широко открытые глаза.

– Вы ведь знаете, – продолжал Рашков, – на Севере в тех краях у нас другие хозяйства, а птицеводческие далеко оттуда…

– Вот это-то меня и удивляет, – заметил Цветков. – Такая птица не могла туда залететь – а летают они, естественно, плохо.

– Вот именно, – подхватил Рашков. – И что ж из этого, по-вашему, следует?

– В том-то и дело, что я не знаю.

– Гм… – многозначительно произнес Рашков.

– А вы знаете, Николай Фомич?

– Нет, не знаю. – Рашков выдержал паузу. – Не знаю, но предполагаю.

– Что же именно?

– Я думаю, что где-то в тех краях работает какой-то талантливый ученый, чудак, о котором никто не знает.

Цветков изумленно взглянул на академика.

– Почему вы так думаете, Николай Фомич?

– Вам это непонятно, Юрий Михайлович? А загадка не из трудных.

– Нет, не могу понять, Николай Фомич! Если это ученый, зачем он занимается кустарщиной, повторяет то, что давно известно? Конечно, в таком случае он действительно чудак. Но почему вы считаете его талантливым? И кто же из талантливых ученых мог бы туда забраться? И зачем?

– Об этом надо его самого спросить, – возразил Рашков.

– Вы говорите так, словно уверены в его существовании…

– Не уверен, но допускаю.

– Да объясните же, наконец, Николай Фомич! – взмолился Цветков, но тут же спохватился: – Как я мог упустить из виду! Ведь он сделал то, чего мы так недавно добились и пока еще только в опытном порядке!

– Ну, то-то же, – добродушно усмехнулся Рашков. – А в наказание за вашу невнимательность я предложил бы вам самому все это выяснить.

– Каким образом? – удивился Цветков.

– Очень просто: вы поедете в командировку для розысков этого талантливого чудака.

Цветков благодарно взглянул на своего учителя:

– Ох, Николай Фомич, если бы вы знали, как я мечтал попутешествовать – ведь я уже год не расставался с лабораторией!

– Ну, вот и хорошо, хорошо… Если бы я не знал, не предлагал бы вам…

Рано утром Гущина разбудил телефонный звонок.

– Лева! У меня к тебе заманчивое предложение! – сказал Цветков. – Ты можешь взять командировку у себя в редакции?

– Куда?

– На Север. Мой академик очень заинтересовался твоей уткой и посылает меня на розыски.

– Постой, постой! Значит, академик считает дело стоящим! – воскликнул Гущин.

– А что мы будем искать? Еще таких уток?

– Пожалуй. И ученого.

– Какого? – изумился Гущин.

– Неизвестного талантливого чудака.

– Ничего не понимаю! Да что это за ученый? В какой области науки он работает?

– В той же, что и я.

– Значит, эндокринолог. Ну, хорошо… А почему он неизвестен? Почему чудак?

И зачем его надо искать?

– А вот послушай…

Цветкова и Гущина связывала крепкая дружба еще со школьных лет, хотя и характеры и профессии у них были различны.

Горячий, порывистый Гущин был журналистом. Он любил свою профессию, много и часто разъезжал и, как сам говорил о себе, три четверти сознательной жизни провел на колесах и под парусами. Цветков, начинающий ученый, уже несколько лет был ассистентом знаменитого Рашкова. В противоположность Гущину и несмотря на свою молодость, Юрий был нетороплив и часто слышал попреки от своего непоседливого друга за то, что не был легок на подъем. Но разве дружат только люди одинаковых профессий и характеров? Чаще бывает наоборот.

Гущина сразу захватило предложение Цветкова.

– Ехать вместе? Отлично! Конечно, газета охотно даст командировку. А если найдем неизвестного ученого, это будет такое замечательное событие, одинаково интересное и для читателей и для…

– И для нас с тобой. Значит, едем?

– Сам знаешь, меня долго уговаривать не надо. Едем безусловно. И как можно скорее!

– Но ты ведь еще не договорился о командировке?

– Я это сделаю в одну минуту!

Собственно говоря, Рашкову очень хотелось бы самому отправиться на поиски своего странного коллеги. Он имел серьезные основания предполагать его существование и был крайне всем заинтересован. Он даже сердился на Цветкова, который не обратил внимания на то, что прямо-таки бросалось в глаза.

«Но как мне ехать, когда я уже начал читать курс лекций студентам? А Цветкова можно освободить от работы на время», – думал Рашков.

У Гущина вопрос с поездкой разрешился легко. Он не ошибся: редакция охотно дала ему командировку.

– Едем завтра же! Нечего долго раздумывать! – торопил он Цветкова.

– Ты не очень увлекайся, Лева. Может оказаться и в самом деле утка, только газетная, – подтрунивал Цветков над его горячностью.

Но ироническое спокойствие приятеля еще больше возбуждало фантазию Гущина.

Он уже представлял себе сенсацию, которую произведут его сообщения, когда они найдут этого талантливого чудака.

Вдруг в глухой лесной избушке, среди топей и болот, они обнаруживают полусумасшедшего… или нет, просто талантливого самоучку, какого-нибудь обросшего седой бородой лесника или охотника, и он своим умом дошел до открытий, уже сделанных Рашковым!

– Конечно, мы этого чудака найдем! Я не сомневаюсь – Рашков прав: этот самоучка блестяще талантлив. Мы привозим его в Москву, он знакомится с достижениями науки и через год становится крупнейшим ученым, лауреатом!

Открывает…

– Логарифмы!

– И изобретает…

– Громоотвод!

– Никакой не громоотвод! Ведь он не техник, а физиолог. Открывает, допустим, неизвестную еще вам железу внутренней секреции.

– Эх ты, горячка! Ты и в школе фантазировал, да еще как! Помнишь, на уроке географии ты так увлекательно рассказывал о саваннах, что Петр Петрович спросил тебя, не жил ли ты сам в саваннах? А ты, не моргнув глазом, выпалил:

«Жил!» Помнишь, как все смеялись и дразнили тебя потом?

– Это я машинально тогда сказал, – улыбнулся Гущин.

– Ну конечно. И теперь увлекаешься. Этот твой лесник в избушке, наверно, не имеет никакой аппаратуры, нужной для сложных эндокринологических экспериментов.

– Почему не имеет? – запальчиво возразил Гущин.

– Да ты же сам говоришь: он самоучка, значит – оторван от научно-исследовательских учреждений.

Но Цветков только делал вид, что сомневается и не верит в успех поисков, – он сам не меньше Гущина был увлечен предстоящей поездкой. Расторопность, с которой он собрался в дорогу, изумила Гущина.

На следующее же утро поезд увозил их из Москвы.

А еще через день друзья сошли на маленькой станции, которая тонула в густом хвойном лесу.

День был исключительно теплый. Лес стоял тихий, торжественный, насквозь пронизанный солнечными лучами. Пахло смолой и разогретой прошлогодней хвоей.

Они уже знали, что до Ильинска от станции восемнадцать километров. На худой конец, с рюкзаками можно и пешком дойти, решили было они, но тут к ним подошел молодой веселый человек:

– Вы не в Ильинск? Хотите, довезу?

По дороге разговорились. Возница оказался колхозником из ближайшего села и ехал в Ильинск за покупками. Он был человеком живым, общительным, расспрашивал москвичей, зачем они приехали и что нового в Москве. Гущин спросил, не слышал ли товарищ об удивительной ощипанной утке, убитой не так давно недалеко от Ильинска.

К сожалению, Андрей Тихонов (так звали колхозника) ничего об этом не слыхал.

О заметке в газете он не помнил. Быть может, и читал, да не обратил внимания.

Разговор на время смолк.

По обеим сторонам дороги стоял хвойный лес, и телега катилась, словно по узкому коридору, между двумя зелеными стенами.

Солнечный свет свободно проникал между высокими стволами сосен. По лошадиной спине пробегали причудливые тени ветвей.

Наконец они выехали из леса в поле. Вдали показались дома, заборы, и вскоре телегу стало слегка потряхивать по булыжной мостовой.

– Ну вот, и приехали, – сказал Тихонов.

Ряды одноэтажных бревенчатых домов с затейливыми резными деревянными украшениями и высокими крышами тянулись по обеим сторонам улицы; ближе к центру они чередовались с новыми кирпичными постройками в несколько этажей с нарядными фасадами и лепными орнаментами. Прохожих на улицах было немного.

– А вы знаете, где гостиница? – спросил Цветков возницу.

– Да мы уже к ней приехали, – ответил Тихонов.

Двухэтажное здание гостиницы, очевидно, было только что выстроено. Оно еще носило следы той холодноватой неуютности необжитого помещения, которая напоминает ощущение от нового костюма: в нем еще чувствуешь себя неловко, но он радует свежестью.

Друзья приняли душ, пообедали, и Гущин тут же заторопил:

– Ну, пошли!

– Что ты, Сурок! – возразил Цветков, усаживаясь на диване. – Дай немного отдохнуть с дороги.

Но отдыхать не пришлось. Не так-то легко было удержать Гущина, когда он был чем-нибудь увлечен!

Расспросив дежурного, как найти редакцию «Ильинской звезды», они вышли на улицу. День уже был на исходе.

– Кремлевская улица, – прочитал Цветков на эмалированной табличке. – Значит, недалеко. Дежурный сказал: угол Кремлевской и Ломоносовской. Нам налево, кажется?

В это время навстречу им из соседнего дома вышел необычайно грузный мужчина.

Трудно было определить на взгляд его возраст; во всяком случае, он был немолод. Его голова имела почти шестиугольную форму. Белая кепка, сдвинутая на затылок, казалась детской. Нос, брови, уши, нижняя челюсть поражали своими размерами.

– Будьте любезны, гражданин, – обратился к нему Гущин, – не можете ли вы сказать, где находится редакция «Ильинской звезды»?

Человек ответил не сразу. Что-то вялое было во всех его словах и движениях.

– Р-р-ре-дакция, – с трудом выговорил он, – н-недалеко… з… за этим уг-г-глом.

– Благодарю вас! – в один голос ответили путешественники и поклонились.

В ответ прохожий сделал какой-то жест, словно хотел приподнять кепку, но, не донеся руки до головы, будто раздумал и опустил ее. Очевидно, трудно было поднять такую непомерно толстую руку.

Когда они немного отошли, Гущин сказал:

– Это, наверно, больной.

– Безусловно, – ответил Цветков. – У него акромегалия, или, как ее называют, слоновая болезнь. Ты заметил, с каким трудом он говорит? У него и язык чрезмерно разросся.

– А от чего эта болезнь?

– От чрезмерной работы передней доли гипофиза.

– Гипофиз – это одна из желез внутренней секреции?

– Да. Придаток головного мозга.

– О, значит, по твоей специальности! – воскликнул Гущин. – Какое совпадение!

– Тут ничего нет особенно удивительного. Эта болезнь не так редка. Ее сейчас успешно лечат. А совсем недавно слоновая болезнь считалась неизлечимой. Но с тех пор как…

– А вот мы и пришли! – сказал Гущин.

Над подъездом нового трехэтажного дома висела вывеска: «Редакция газеты «Ильинская звезда».

Друзьям повезло: в редакции они застали того самого сотрудника, который дал заметку о необыкновенной утке. Репортер Путятин, веснушчатый блондин лет тридцати, очень обрадовался москвичам. Он подтвердил достоверность заметки и сказал, что сам держал в руках странную птицу.

– Если хотите знать обо всем подробнее, я могу вам дать адрес охотника, который ее убил, – предложил репортер.

– Прекрасно! – сказал Гущин.

– А кто хотел разругать их в обзоре печати? – улыбнулся Цветков. – Выходит, что утка не газетная, а настоящая?

– Ты меня давно убедил, – отмахнулся Гущин. – Пойдем скорее к охотнику!

– Кого вы хотели ругать? За что? – насторожился Путятин.

Но москвичи успокоили его и вкратце объяснили, в чем дело.

– А я и не предполагал, что это так существенно, – задумчиво произнес Путятин. – Я бы пошел проводить вас к Якушеву, но мне сейчас сдавать материал в номер…

– Не беспокойтесь, мы и сами найдем его, – сказал Цветков.

Путятин подробно объяснил, как найти Якушева, и взял с них обещание рассказать ему обо всем, что узнают.

Глава 2. У охотника Якушева

Когда путешественники вышли из редакции, уже наступили бледные северные сумерки.

Через полчаса они были у дома Якушева. Дом находился на краю города и стоял среди обширного сада. Сразу было видно, что хозяин – знаток и любитель цветов. Пышными кустами разрослись золотые шары, рядом с ними темнели пурпурные георгины. Бледно-розовые флоксы перемежались на клумбах с синими гелиотропами и пестрыми астрами. Огоньки настурций, от бледно-желтых до почти алых, пылали среди поздней зелени. И тонкий, едва уловимый аромат растворялся в воздухе.

Двор был окружен невысоким забором. Гущин постучал в калитку. Никто не отозвался. Он стал стучать настойчивее.

– Погоди, не шуми так, – остановил его Цветков.

Он нащупал с внутренней стороны задвижку, отвел ее и легонько толкнул калитку. Она открылась. Цветков и Гущин пошли по тропинке к дому. Позади дома поднимался густой столб дыма, в нем мелькали искры.

Зайдя за угол, они увидели хозяина. Согнувшись над самоваром, он энергично раздувал его.

Рядом лежала кучка сосновых шишек.

– Добрый вечер, Сергей Иваныч! – громко сказал Гущин. (Имя и отчество Якушева сообщил Путятин.)

Якушев неторопливо выпрямился. Это был мужчина средних лет, высокий, плечистый, смуглый и черноволосый, как цыган.

– Добрый вечер, – медленно ответил он. – А что за люди? Откуда меня знаете?

– Да мы только сегодня приехали из Москвы, – сказал Цветков, – и главным образом, чтобы вас повидать, Сергей Иваныч.

– Вот как! – недоверчиво отозвался Якушев и внимательно посмотрел на гостей.

Они смущенно замолчали. Наконец охотник сказал:

– Ну что ж! Поговорим. Пойдемте в дом.

И громко произнес:

– Елена Михайловна! Пойди-ко сюда!

На крылечко вышла пожилая женщина, невысокая и полная. Увидев незнакомых, она сдержанно поздоровалась.

– Погляди-ко за самоваром, Елена Михайловна, – сказал Якушев.

И обратился к гостям:

– Прошу.

И с простотой человека, очевидно мало привыкшего бывать на людях, он первый вошел в дверь.

После нарядного цветника Якушева жилье его казалось особенно скромным.

Дощатые стены, стол и лавки по обеим сторонам, два стула, шкаф, комод – вот и вся мебель. На стенах несколько фотографий и два ружья. Только широкая кровать с пышной пирамидой подушек нарушала спартанский стиль комнаты.

– Прошу, садитесь к столу, – пригласил Якушев гостей; у него был северный окающий выговор.

– Мы к вам по делу, Сергей Иваныч, – начал Гущин.

– Понимаю, – сказал Якушев. – О деле и поговорим.

Гости представились. Но разговор вначале не ладился, Якушев держался настороженно.

Вскоре вошла хозяйка с кипящим самоваром.

Была неуловимая спорая быстрота в неторопливых на взгляд движениях этой женщины. Не успели москвичи оглянуться, как на столе появились кринка с топленым молоком, домашние сдобные булки, старинная резная деревянная сахарница, масленка.

Москвичи даже смутились: вышло, будто они напросились на угощение.

Но хозяева были так деловито радушны, что неловкость гостей быстро сгладилась. Сергей Иванович намазывал ломти пушистой булки толстым слоем масла, Елена Михайловна разливала крепкий чай.

– Мы были в редакции газеты, видели Путятина, – говорил Гущин, – от него и адрес ваш узнали. Мы насчет необыкновенной утки, которую вы убили.

Наливая чай в блюдце, Якушев спросил:

– На что же вам эта утка?

– Знаете, – пояснил Цветков, – мы предполагаем, что с этой уткой кто-то опыт производил. Наши ученые добились искусственной линьки живых птиц, и теперь это широко применяют в птицеводстве. Но нам хотелось бы выяснить, откуда взялась такая птица в этих краях.

– Чего же от меня хотите?

– А мы хотели расспросить вас подробнее, как у нее с перьями, – сказал Цветков.

– И как она без перьев летала, – добавил Гущин.

– Без перьев птицы не летают, – сказал Якушев.

Он объяснил, что перья на утке были, но их было мало, а пуха почти вовсе не было. И летала утка плохо – неровно, будто слепая.

– А не заметили вы, – спросил Гущин, – с какой стороны она летела?

Подумав, Якушев ответил:

– Помню: с полуночи.

– Но вряд ли она издалека летела? – полувопросительно заметил Цветков.

– Да нет, не могла! – убежденно ответил Якушев.

Гущин даже вскочил со стула: выходит, разгадка где-то здесь, близко! И даже направление поисков ясно. Он готов был тотчас же отправиться дальше. Но прежде всего надо было выяснить, куда и как ехать. А кроме того, Якушев и его жена так заинтересовались линькой птиц, что уйти тут же от новых знакомых было неловко.

В этот вечер Цветкову пришлось рассказать о работах академика Рашкова и его учеников. Хозяева узнали о значении желез внутренней секреции для жизни и развития организма. Цветков рассказал и о гипофизе – маленькой железе, расположенной в нижней части головного мозга. Гипофиз и щитовидная железа – оба эти органа влияют на рост организма. Если деятельность их нарушается еще в раннем детстве, человек остается на всю жизнь карликом или, наоборот, превращается в великана – в зависимости от характера нарушения. Он объяснил, какое значение имеет поджелудочная железа: она регулирует обмен сахара в организме, и ее заболевание вызывает диабет, или сахарную болезнь. Для лечения этой болезни дают гормон поджелудочной железы, то есть выделяемое ею специфическое вещество.

Цветков и сам увлекся: он рассказал и о надпочечниках и об их гормоне – адреналине, который повышает кровяное давление.

– Секреция, то есть выделение адреналина, – говорил он, – увеличивается при боли, при сильном возбуждении – в момент боя, опасности, при спортивных или трудовых соревнованиях, при особо напряженной работе. Благодаря этому человек или животное проявляет невероятную для него в обычное время силу, неутомимость, Теперь даже впрыскивают адреналин в тех случаях, когда надо побороть утомление: например, вьючным или верховым животным при длительном переходе, если нельзя сделать привал.

И, словно читая лекцию, Цветков продолжал:

– Задумывались ли вы, друзья мои, вот над чем… На земном шаре примерно два миллиарда людей. Но своих знакомых я отличу везде, если только не совсем забыл их. По каким признакам мы узнаем людей?

– По чертам лица, по росту, – сказал Гущин.

– По голосу, – добавила Елена Михайловна.

– По цвету глаз, волос, – вставил охотник.

– Все это верно, – заметил Цветков. – Можно указать и другие индивидуальные отличия: сложение, походку. Поется же в песне: «Я милого узнала по походке…» И, знаете, все эти различия зависят от работы желез внутренней секреции. Вот я, например, рыжий, вы – черный. Это все зависит от работы щитовидной железы. Но дело не только в этом: щитовидная железа имеет огромное значение для здоровья. Например, если действие ее очень усилится, человек заболевает Базедовой болезнью – она назвала по имени врача Базедова, который впервые ее описал. Тяжелая это болезнь! Щитовидная железа опухает, дыхание учащается, сильно изменяется обмен веществ, глаза выпучены. Больной всегда возбужден.

– А лечат эту болезнь? – спросила Елена Михайловна.

– Лечат, конечно. А вот если слабо работает щитовидная железа, тогда, пожалуй, еще хуже: человек становится кретином, идиотом.

Затем Цветков рассказал о том, как академик Рашков добился искусственной линьки птиц тем, что кормил их щитовидной железой других животных. У птиц после линьки перья опять вырастают, им снова дают щитовидную железу, и перья опять выпадают, так что в течение года получается несколько «урожаев» пуха и пера.

– Вы представляете себе, – сказал Цветков, – что это значит для птицеводства нашей страны! Как это повышает сбор пуха и пера!

– Вполне понятно, – сказал Якушев. – Наука – самое великое дело.

Беседа затянулась далеко за полночь, и Якушевы настояли, чтобы гости остались у них ночевать.

– Незачем вам блуждать ночью по незнакомому городу, – сказал Сергей Иванович.

Елена Михайловна приготовила москвичам постели на тюфяках из свежего сена.

Лежа в постели, Гущин вдруг спохватился:

– Зря остались!

– А что? – спросил Цветков.

– Надо бы телеграмму послать в редакцию…

– Утром успеешь.

– Послушай, Юра, – помолчав минуты две, снова начал Гущин, – а могут найти новые, пока еще неизвестные железы внутренней секреции?

– Почему же нет?

– Ты знаешь, что самое привлекательное в науке? Что ей нет конца. Она – как в сказке волшебный кошелек: только вынешь из него монету, а в нем уже шевелится другая.

– Это не в сказке, а в басне Крылова.

– Пусть в басне. Подумай, как интересно: разрешили научную задачу, сейчас же из нее вытекает другая. Получается неисчерпаемое богатство, как с тем кошельком.

– Да будет тебе философствовать! Спи наконец! – начал сердиться Цветков. – Ведь хозяев разбудим!

Утром после обильного завтрака Якушевы проводили гостей до калитки. Цветы переливались на солнце всеми красками, и на них блестела еще не просохшая роса.

– Да вы художник, Сергей Иваныч! – сказал Гущин, любуясь садом.

– Есть немного, – серьезно ответил Якушев.

Как только друзья пришли в гостиницу, Гущин, не поднимаясь в номер, послал телеграмму в редакцию:

«Существование лысых уток подтвердилось. Продолжаем розыски».