Текст книги "Мне есть что сказать Вам, люди (Рассказы)"

Автор книги: Абдуманап Алимбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Сынок, поехали, работа у меня легкая. Хорошо заплачу.

– Му что ж, если хорошо заплатите, – поехали, – согласился я, и мы пошли на остановку.

Ехали, как помню долго, потом немало прошли пешком. Наконец вошли по двор, и я прикусил язык… Это был не просто двор, а дворец: с балаханой, с большим цветником, гаражом, где стояла машина. Но лежала па всем этом какая-то печать запустения и неухоженности.

– Сейчас, сейчас мы попьем чайку и перекусим чего-нибудь, – сказал старик.

Выпив по чашке чая, мы вышли со двора и, перейдя дорогу и журчащий арык, остановились. Старик, положив на обочину тяпку и сумку с едой, сказал, обводя вокруг рукой:

– Вот, сынок наше поле. Надо разрыхлить землю и очистить от сорняков. Да не повреди корни и побеги. Огурцы уже отцвели, через месяц можно будет снимать урожай.

Я никогда не занимался земледелием, но что поделаешь: назвался груздем, полезай в кузов. Сняв военную форму, сапоги и взяв тяпку, приступил к делу. Старик ходил следом за мной и давал указания. Я ужо не помню всего, что он рассказывал. Помню лишь, что он мне понравился своей добротой, приветливостью.

К вечеру я не мог разогнуть спину. Искупавшись в журчащем арыке, я вновь облачился в свою солдатскую форму. После захода солнца мы сидели за дастарханом. Ужин приготовила внучка старика – Зумрад.

– Что ж, теперь надо с тобой рассчитаться, – сказал старик и, достав из-под низкого столика мешочек, похожий на кисет, стал вынимать деньги.

Сперва он положил на стол три рубля, потом рубль, затем двадцать, пятнадцать, пять, три, остальные – по две и по одной копейке. Вскоре передо мной лежала горка медных денег.

– Вот тебе за сегодняшнюю работу шесть рублей, сынок, – закончив считать, улыбаясь, сказал старик.

«Да, уж больно много денег», – почесав в затылке, подумал я и повторил это вслух.

– Отец, извини, я пошел, а деньги эти оставь себе, больно их много. Боюсь, не донесу.

Встав из-за стола, я пошел со двора. Выйдя на улицу, я остановился – не мог сразу сориентироваться, куда, в какую сторону идти. И тут услышал голос старика:

– Сынок, вернись. Я прошу тебя, вернись. Зачем обижаешь? Я тебе объясню все, – положив руку на плечо, просил старик.

Пришлось вернуться. За столом он низко опустил голову и прослезился.

– Видишь ли, – глядя на меня, рассказывал старик, – пойми меня правильно. Год назад в катастрофе погиб мой сын с женой и внуком. Я бы не выдержал этого, если бы не внучка Зумрад. Она учится в десятом классе… Очень хорошая, умная, добрая, на покойную мать похожа. Дай ей бог здоровья. Я сегодня весь день за тобой наблюдаю. И мне нравится твое воспитание, твой характер. Мне кажется, ты очень порядочный человек. А моя внучка… Если она понравится тебе, то мы бы сыграли свадьбу. Лучше тебя зятя мне не найти. А после свадьбы я уеду в Наманган, там у меня все родные. Пожалуйста, не обижайся на меня, но хозяйство у нас, как видишь, немаленькое, а я стар и не осилю работы. Вот и виноград в прошлом году не смог собрать весь. Так и остался под снегом на зиму. Хорошо хоть зима была теплая, а то померз бы виноградник, потому что некому было утеплить его…

К нам подошла девушка лет шестнадцати-семнадцати. Старик попросил собрать посуду со стола. Девушка молча сложила тарелки, чашки и понесла их на кухню. Дед налил мне пиалушку зеленого чая и похлопал меня по плечу.

– Знаете что, – прервал я молчание, – между нами говоря, вашей внучке еще рано выходить замуж. Торопиться в этом деле нельзя. Да и насильно мил не будешь, отец. Я здесь не подхожу.

– Почему ты так говоришь? – прервал меня старик.

– Я для нее стар, отец. К тому же у меня братишек четверо. Может, кто из них и женится. Так что где гарантия, что мы не будем родственниками, – пошутил я. – Ну что ж, отец, спасибо вам за внимание, за угощение. Нора мне. Завтра на работу с утра.

– До свидания, – сказал старик.

И вдруг я услышал голос девушки:

– Спасибо и вам, ака. Вы на дедушку не обижайтесь, хорошо?

– Хорошо, – ответил я, закрывая за собой калитку.

Прошел год, заполненный работой и учебой. Дном я на заводе, вечером в университете. К тому же назначили меня начальником цеха, да еще возложили на плечи общественную работу. Естественно, дел

– невпроворот.

Веспой наш мастер цеха, молодой парнишка Рустам женился. И пристал ко мне с просьбой:

– Будьте на моей свадьбе дружкой.

Объяснил я ему, что не могу быть дружкой. Ведь по обычаю на свадьбе рядом с женихом должен сидеть женатый друг. А он ни в какую: вы и только вы, мол. Договорились, что в ЗАГС я еду как самый лучший друг, а на свадьбе рядом с ним пусть сидит другой. Что ж, договор дороже денег. И покатили мы семью машинами к невесте. Въехали на улицу невесты, а у меня сердце в пятки: неужто, думаю, к старику едем? Так и есть, оказывается! Выходим, жениха друзья кольцом окружили, чтоб его не было видно. А я к калитке знакомой иду. Вдруг на мое плечо опускается рука старика. Обнимая меня, он громко говорит:

– Я знал, знал, что это будешь ты. Люди, аллах услышал мою просьбу. Лучшего зятя мне не найти. Спасибо аллаху за милосердие…

Я действительно был одет как подобает другу жениха, вот окружающие и подумали, что я приехал за своей невестой. Я оказался в труднейшей ситуации. Старик от радости прищелкивал пальцами и пританцовывал.

– Отец, – сказал я, – как видите, я свое обещание выполнил. Вот мой братишка – Рустам. Он моложе меня и красивее. Он любит вашу внучку, и она его любит. Пусть молодые едут в ЗАГС, а мы посидим с вами, отец. Нам есть о чем поговорить, – целый год не виделись.

Старик расстроенно опустил голову, а потом обратился ко мне:

– Это действительно твой братишка?

– А чей же? – рассмеялся я. – Конечно, отец. Все мы в этом мире братья. Пожелайте счастья молодым…

Раздались гудки автомашин, и вся кавалькада двинулась в ЗАГС. А мы сели со стариком за низенький столик, пили чай и долго-долго разговаривали. О чем? О жизни, конечно…

Поэт

В одном селении жил юноша. Он был единственным сыном в семье, и родители делали все, чтобы он учился и просвещенных людей и вырос достойным человеком. И еще они очень надеялись, что их сын станет поэтом. После окончания учебы юноша два года корпел над своими дастанами, однако никто почему-то их не хотел читать и слушать…

Однажды в селение, где жил этот юноша, пришел караван. Узнав об этом, юноша решил поговорить с путниками из дальних стран.

В шумном дворе караван-сарая кипели громадные самовары, стояли большие котлы. На больших деревянных кроватях с красивой резьбой, весело шутя, сидели уставшие путники и пили ароматный чай.

– Кого вы ищете, юноша? – спросил чайханщик.

– Я ищу людей из каравана, – волнуясь ответил парень.

– Проходи, проходи сюда, дорогой, – громко позвал его высокий человек с седыми писками и седой головой… – Проходи, садись рядом на супе и рассказывай, кто ты такой, зачем явился.

Юноша, повинуясь его голосу, присел на кровать рядом с незнакомым человеком.

– Вот тебе, юный друг, пиала ароматного чая, – дружески сказал мужчина. – Я готов выслушать тебя…

– Спасибо большое. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, кто пришел в наше селение сегодня с караваном, – ответил юноша.

– Говори со мной, юноша. Я караванщик, веду караван через пустыню в большие города, – усаживаясь поудобнее, с зал мужчина.

На супе за праздничным дастарханом сидели человек десять погонщиков. Лица их были выдублены солнцем и ветрами. Юноша, рассматривая их, молчал, словно проглотил язык.

– Что же ты молчишь, наш юный друг? Гостю не подобает молчать, – заметил седовласый, на что все сидящие с одобрением покачали головой.

– Я поэт, – смущенно начал юноша. – Правда, еще начинающий. Хотел послушать о странах, в которых вы бывали, об интересных встречах и историях…

– Ты правильно сделал, что пришел. Поэту надо знать много, больше, чем нам, простым смертным. Только вот как я думаю со своими друзьями: хороший рассказ – это неплохо, а дорога – лучше. Человек, познавший тяготы пути, становится добрее, мудрее других. Он не похож на обычного человека, который живет в селении и нигде не был.

– Вы правы, отец, – сказал один из собеседников. – Человек, взявший в руки перо, должен прежде всего познать жизнь. А разве можно познать жизнь, сидя на одном месте? Только познавший дорогу познает добро и зло, плечо друга, чувство Родины, родной земли и материнского очага.

– Вот видишь, юный друг, – сказал караванщик, – так думаем мы все. Вот тебе и совет. Собирайся с нами завтра в путь. Увиденный своими глазами мир неповторим и в десять раз более красочен, чем в любом пересказе.

На другой день, ранним утром, не попрощавшись с отцом и матерью, юноша ушел с караваном в дальние страны. Для него этот путь был началом новой жизни. Он видел брошенные людьми селения, крепости, государства. Одни были уничтожены войнами, другие оставлены из-за того, что изменились, ушли в сторону караванные пути. Он словно ощутил, как неторопливо протекали столетня.

Два года юноша странствовал с караваном. К нему привыкли, никто не обижал его, все старались рассказать ему что-нибудь интересное и даже освободить от тягот долгой и трудной дороги. Караванщик гордился тем, что среди них живет поэт, и надеялся, что скоро он напишет удивительные стихи или дастан и поразит всех. А может даже, имя его прогремит по всему свету.

Но шло время, а юноша ничего не писал. У него не получались ни дастан, ни стихи. И когда караванщик однажды спросил, когда же, сынок, ты прочитаешь нам свои стихи, юноша, опустив голову, молчал.

– Ну, ничего, – одобрил добрым голосом караванщик. – Писать стихи – очень трудное дело, сразу они на свет не являются, да и не каждому это дано. Нам некуда торопиться. Путь, который ты избрал, нелегкий, но я уверен, что придет время и проснется в тебе вдохновение. Обязательно проснется, я всем сердцем чувствую, и ты, как сильная птица, расправишь крылья. Тогда – о небо! – ты познаешь, что такое полет души, сила и красота слова.

Юноше нечего было сказать. Ему было стыдно перед караванщиком, ему хотелось провалиться сквозь землю, закопаться в горячий песок за свое неумение выразить словом то, что он увидел и узнал. И когда на следующее утро караван продолжил свой путь, юноша остался в безлюдной местности у небольшого колодца.

Через каждые два-три дня к колодцу подходили один за другим караваны. Люди, сопровождавшие караваны, говорили на разных языках, незнакомых для юноши. Встречая и провожая караваны, он все чаще думал о родном доме, ему хотелось в свое родное селение. Он вспоминал имена своих друзей, цветение абрикоса, граната, вкус воды из реки, которая протекала возле их дома. «Так вот почему, – думал он, – люди укрепляют стены и башни вокруг своих селений. Чтоб об их твердыню разбивались набеги кочевников». Нго интересовало, какая же сила хранит родную землю от разорения и забвения. Этого он не знал, не понимал. Не знал он, и как быть дальше.

Вскоре он собрался в путь и с восходом солнца ушел в пустыню. Через четыре дня у него иссяк запас воды. И ночью, сидя у небольшого костра, он в отчаянии подумал, что из пустыни он никогда не выйдет. Где-то совсем рядом раздавались щелканье и завывание шакалов. Юноша не плакал, потому что он познал уже трудности дальнего пути, познал пустыню и жизнь людей, живущих в ней. Он терпеливо ждал у костра восхода солнца. И оно взошло, как обычно восходит каждый день.

Собравшись из последних сил, юноша шел один среди песчаных барханов пустыни, словно чувствуя, что где-то среди безжизненного пространства есть клочок земли, где плещется родниковая вода, цветет земля.

Надежды оправдались: пустыня оборвалась, и перед ним возникла зеленая полоска земли. Ему хотелось кричать, но не хватало сил шевельнуть пересохшими губами. От увиденного кружилась голова, силы покидали его… Упав на горячий песок, он долго и неподвижно лежал и думал о своей матери, об отце, с которыми перед отъездом не попрощался. «Что же теперь поделаешь? – думал он. – Где взять силы, чтобы дойти, доползти до этого зеленого кусочка земли?» Он открыл глаза, – солнце было высоко над головой.

– Я всю ночь ждал твоего восхода, – сказал вслух юноша, – а ты, поднявшись высоко в небо, решило не выпускать меня из пустыни. Но нет, светило жизни, я человек. Пока есть силы, и воля есть, ты слышишь, есть! Л значит, я буду биться за каждый миг, за каждый час своей жизни.

Он полз и говорил:

– Ах, как прекрасна жизнь. Теперь я это понимаю. Я знаю ей цену.

Он говорил так и полз и вдруг почувствовал прохладу под собой. Зеленая трава росла в протоке небольшого ручейка…

Юноша, разглядывая прозрачный ручеек, думал, как интересно и сложно устроен мир, как неразрывен человек со всем, что его окружает.

– Куда же ты, ручей, меня сегодня приведешь? – шепотом спросил юноша.

Идя по течению ручейка, юноша увидел небольшой дом, возле которого девушка снимала седло с белогривой лошади. Из дома, кашляя, вышел старик со словами:

– Ой, дочка! Разве так можно скакать? Так и лошадь можно загнать. А это кто к нам пожаловал? – увидев юношу, спросил старик.

Девушка, опустив седло на землю, с удивлением смотрела, как шел, шатаясь из стороны в сторону, обросший, в разорванной одежде, человек.

Подойдя ближе к дому, юноша сначала опустился на колени, а потом и вовсе повалился на свежую, зеленую, мягкую траву, – Видать, дочка, этому человеку пустыня подарила вторую жизнь. Ну-ка, доченька, принеси ему что-нибудь, подстели, а то в доме душно. И воды не забудь, – говорил старик.

На другой день юноша узнал, что здесь было раньше большое селение, но пришли кочевники, сожгли дома, а всех жителей угнали в рабство. В живых осталось не так уж много людей, но и они ушли из этих мест в поисках счастья. Только старик с дочерью и остались, надеясь, что жители селения вернутся. Но они не возвращались.

– Возможно, поэтому, – говорит старик, – вода в роднике стала исчезать и пустыня стала постепенно проглатывать этот когда-то большой оазис.

Через несколько дней юноша окреп и рассказал старику и его дочери о всех своих приключениях.

Шло время, юношу научили скакать на лошади, скирдовать сено, пахать землю и еще многому другому. Его интересовало все: границы селения, сколько человек жило здесь, кто чем занимался. И когда он узнал, что у жителей селения был общий сад и все пользовались его дарами, ему захотелось увидеть этот сад.

Старик привел его в опустевший сад, где большинство деревьев засыхало, потому что им не хватало воды. Сад был разбит на пять рядов, и в каждом ряду росло по триста деревьев. Осмотрев сад, юноша сказал старику:

– Теперь, отец, у меня есть дело. Пока не дадут урожай все деревья этого сада, я не покину ваш край…

До осени юноша расчистил ручей, привел в порядок родники, очистил сад от сушняка. И пустыня отступила… Но юноша не унимался, он помнил данное слово.

Четыре года подряд цвели и давали урожай деревья большого сада. Но не все, не все… Очень трудно отходили они от безводья и жажды. И все же… В селение стали приходить караваны и возвращаться люди – жители этого селения. И лишь на пятый год зацвел весь сад, все пять его рядов. И все триста деревьев в каждом ряду. Не знаю, написал ли юноша дастан об этом, но что он стал поэтом в своем деле, нет сомнения.

Рисунки Дон-Кихота

Солнце было в зените, когда директор завода Анатолии Михайлович вместе со своими сотрудниками подъехал к усадьбе управления колхоза. Решался вопрос о выделении заводу десяти гектаров бросовых земель для строительства зоны отдыха. Председатель колхоза раскрыл карту колхоза и стал карандашом обводить территорию, предназначенную для заводчан. Для решения вопроса пришлось вызвать агронома. В кабинет вошла женщина лет тридцати пяти со строгим лицом.

– Наташа, это ты? – вдруг поднялся с места Анатолий Михайлович.

– Да, это я, – улыбнулась агроном.

– Здравствуй, родная! Как давно мы с тобой не виделись, – покачал головой директор.

– Ты прав, Толя, лет десять, наверное, – согласился агроном.

– Ну, вот и прекрасно, – привстал с места председатель. – Если наш партнер – директор завода не женат, то мы сразу сыграем свадьбу. И объединим наши коллективы – завода и колхоза. Вы знаете, в старину, – продолжал он, – чтобы государства не воевали между собой, правители выдавали своих дочерей замуж за заморских царей… – Он рассмеялся, поперхнулся и пробормотал – Старость не радость.

– Да женат он, и давно, – весело подхватила Наташа, так что от ее строгости ничего не осталось. – Мы с Толей выросли на одной улице, в одном доме. И даже учились в одной школе.

– Правда, в разных классах, – уточнил Анатолий Михайлович.

В течение часа был составлен протокол совещания, обговорены сроки освоения выделенной земли заводом и многие другие нужные вопросы.

Уезжая, Анатолий Михайлович несколько минут поговорил с Наташей. Она была действительно искренне рада встрече. Рассказала о смерти мужа, о единственной дочери. Сказала, что все знает о нем, о его успехах и трудностях, – несколько раз ездила на завод, но, не зайдя к нему, возвращалась домой.

Он был расстроен…

– Ты с ума сошла! Была на заводе и не зашла. Ты уж прости меня, но оправданий здесь нет. Но знаешь, я часто о тебе думал, особенно почему-то в последние годы. Береги себя. И очень прошу тебя, если что, хоть позвони.

Так и уехал он чем-то потрясенный, а сотрудники всю дорогу над ним подшучивали:

– Анатолии Михайлович, вас как будто подменили.

Председатель колхоза ложился спать поздно. Дом его всегда был открыт для друзей и соседей, заходили то поговорить, обсудить новости, а то и в шахматы сыграть.

В этот вечер к нему заглянул друг детства, начальник районного отделения милиции, тоже большой любитель шахмат. Было уже за полночь, когда к председателю постучалась соседка агронома.

– Кто там? – открыв окно, громко спросил председатель.

– Да это я, баба Шура. Вы здесь в шахматы играете, а Наташи все нет и нет. Дочку оставила мне, сказала, что ушла к подруге. Никогда она так поздно не задерживалась. Я волнуюсь… – сбивчиво говорила соседка.

– Заходи в дом, подумаем что делать.

– Сейчас позвоним в милицию, – предложил товарищ председателя.

– Ты погоди, погоди, Володя, так сразу и в милицию… Мне кажется, я знаю, где она сегодня, – почесав затылок, сказал председатель.

– Где? – с волнением спросила вошедшая в комнату баба Шура. – Ну, где же?..

– Сегодня с завода приезжали. Так Наташа, оказывается, с директором этого завода училась в одной школе.

– Ну и что из этого? – не поняла баба Шура.

– Да ничего. Давай подождем. Иди домой. А через пару часов, если ее не будет, что-то делать будем. А сейчас нам не мешай, партию надо доиграть.

– Погоди. Главный агроном колхоза пропал, а ты «пару часов»… Что за директор у тебя сегодня был? – стукнув кулаком по столу, начальственным голосом спросил друг председателя.

– Да что ты разоряешься? – удивился председатель. – Ну и был, был. А может, я ошибаюсь…

– Видите ли, ошибается он, – сказал друг председателя, поднявшись из-за стола и выйдя в прихожую, откуда он стал звонить по телефону дежурному по району…

Анатолий Михайлович, закончив разбивать накопившуюся почту, собирался ложиться спать. День у него сложился на редкость удачно. Да еще Наташа… Встреча с ней пробудила в нем воспоминания о трудном послевоенном детстве. «Почему же у нее, такой красивой, умной, не сложилась личная жизнь? Ладно у меня. Если бы не дети, Верка и Сашок… Как мне без них жить?»

Размышляя, он вышел на балкон и закурил, когда в дверь его квартиры постучали. «Неужто на заводе что-то случилось?»– подумал он, так как стучали необычайно требовательно. От этого стука проснулась вся семья. Он открыл дверь, и в прихожую вошли два милиционера. Один из них, повыше ростом, резко обратился к директору:

– Вы не знаете, где может находиться агроном колхоза Наталья Сергеевна?

Анатолий Михайлович пожал плечами и в свою очередь с тревогой спросил:

– Что с ней? Что случилось?

Участковые переглянулись и, перебивая друг друга, сбивчиво стали объяснять, что поручено привести его в отделение.

– Конечно же, я сейчас оденусь, – сказал Анатолий Михайлович. – Надо ее искать. Что же с ней?

Около трех часов ночи в отделении милиции был один дежурный. Анатолия Михайловича попросили войти в небольшую комнату, где были только стол и стул. Дали чистые листы бумаги, авторучку и попросили написать объяснительную, где он находился, что делал сегодня с 19 часов вечера до 2 часов ночи. Анатолий Михайлович, выслушав это, возмутился.

– Слушайте! Вы что, с ума спятили? Надо ехать в колхоз. Если ее нет, надо искать. А уже потом будем заниматься объяснениями.

– Вы здесь не горячитесь, не на заводе у себя, а спокойно садитесь и пишите, – сказал дежурный и закрыл за собой металлическую дверь.

Анатолий Михайлович впервые оказался в такой дурацкой ситуации. Он сел за стол, взял ручку, не зная, что писать, что делать. Вот еще нелепость… Два человека говорили в нем… И если первый возмущался, то второй успокаивал…

Первый: почему мои мечты не сбываются?

Второй: неправда, мечты почти всегда сбываются… К примеру, производственные.

Первый: производственные, возможно, но они большим трудом даются. А вот в личной жизни… Счастлив разве я? Сплошные упреки… Постоянно в напряжении, живу со всеми в несогласии…

Второй: сам виноват, наверное…

Первый: в чем виноват?

Второй: жил бы как все живут. Не ставил перед собой недостижимых целей…

От этих мыслей у него разболелась голова. Он взял ручку и стал рисовать лошадь и ослика. Потом на лошадь и ослика посадил наездников. Первому, сидящему на лошади, дал в руки копье, перед ними поставил ветряную мельницу.

«Что же с Наташей? – думал он и машинально начал рисовать второй лист. – Дорогая ты моя, лишь бы все обошлось…»

Он так увлекся, что, кажется, забыл обо всем на свете. Вскоре все листы были в набросках…

Утром металлическая дверь со скрипом открылась, и вошел дежурный.

– Ну что, успели написать? – спросил он.

Анатолий Михайлович молчал. Он чувствовал себя униженным и оскорбленным, силы его иссякли. Пришло ощущение, что в нем что-то лопнуло и что он сам себе не принадлежит. «Неужто я и впрямь никогда не принадлежал сам себе?» – подумал он.

– Встаньте и пройдите к начальнику, – командным голосом произнес дежурный.

В просторном кабинете у большого стола стоял, держа руки в карманах, подполковник милиции.

– Что, товарищ директор, как провели ночь? – спросил он.

Анатолий Михайлович молчал.

– Вам как руководителю не-полагается так себя вести. Мы по ночам должны искать вашу подругу детства…

У Анатолия Михайловича от этих слов закружилась голова.

– Что ж, сейчас узнаем у председателя, явилась она домой или нет, – продолжал подполковник. – Неторопливо набрав номер, он сел и стал говорить по телефону. – Слушай, дружище, как там у тебя? Явилась агрономша?

Председатель колхоза, проводивший, ежедневную пятиминутку, с волнением в голосе ответил:

– Да, все в порядке. Она здесь. Жива, здорова. Оказывается, вчера ходила на двухсерийный фильм. Аппаратура у них забарахлила. А народ не расходился. Ждали, пока отремонтируют, вот и явилась за полночь…

– А что нам теперь делать с твоим директором? – спросил подполковник.

– Каким директором? – недоуменно спросил председатель.

– Директором завода. Мы же его всю почку у нас продержали…

– Ты что, спятил, при чем здесь он? Да разве так можно? – возмутился председатель.

– Ты же сам сказал, я и принял меры, – продолжал подполковник…

– Дурак ты, Володя, – в сердцах сказал председатель и бросил трубку.

Анатолий Михайлович сидел на стуле, опустив голову. Дежурный принес исписанные им листки подполковнику.

– Что это? – не понял начальник.

– Да это объяснение задержанного, – . ответил дежурный.

– Неплохо рисуете… Значит, не зря ночку провели.

Они еще «беседовали», когда дверь резко открылась, и в кабинет торопливо вошли председатель колхоза и Наташа.

– Что это ты человека-то обидел? – размахивая руками, возмущался председатель.

– Что с тобой? Подними, пожалуйста, голову, – Наташа кинулась к Анатолию Михайловичу. – Ты что, родной мой, плачешь, что ли? Ты что? Я и не знала, что у тебя так много седых волос…

Анатолий Михайлович продолжал сидеть с опущенной головой и молчал.

– Да что же это такое, Толя?! Ты бы врезал им как следует! – разревелась сна.

– Наташа, – подняв голову, тихо обратился к ней Анатолий Михайлович. – Ты не кричи, знаешь, у меня нет сил, никаких сил… Что-то сердце… Нехорошо…

Председатель колхоза, взяв Анатолия Михайловича под руку, вышел с ним на улицу к машине.

– Не обижайся на меня, дорогой друг, не со зла я сказал ему, что Наташа с вами. Не со зла. Я же не знал, что он такой дуболом. Черт его знает, как это вышло, – оправдывался председатель.

Дома Анатолия Михайловича ждала вся семья.

Жена встретила его криком:

– Говоришь, совещания, планерки, а ты, оказывается, любовницу завел?

Он вошел к себе в комнату, закрылся на ключ и час пролежал на диване, закрыв глаза. Потом достал свой потертый чемоданчик, уложил необходимые вещи. Вышел в коридор, поцеловал дочку и сына… На лестничной клетке ему вслед кричала жена:

– Ну и уходи! Давно тебе нужно было уйти! Только не надейся, алименты я с тебя все равно сдеру!..

Он остановился между пролётами этажей, поднял голову и ответил:

– Детей я не брошу, не волнуйся…

Через месяц его поведение обсуждали на заседании парткома. После чего он подал заявление об увольнении по собственному желанию и улетел на Дальний Восток, на завод по переработке рыбы. Еще через месяц к нему уехала Наташа с дочерью.

Председатель колхоза поссорился со своим другом подполковником и, кажется, навсегда, хотя тот получил очередное звание и новое назначение.

Рисунки Анатолия Михайловича каким-то образом попали в колхозный музей, и под ними сделана надпись: «Размышления неизвестного художника».

Два дутара

С места происшествия уезжали пожарники, расходились люди. Пожар был потушен.

– Оставьте меня в покое, – размахивая руками, резко говорил директор завода.

– Разрешите, очень прошу… – не унимался старик.

Ему было лет семьдесят. Изношенный чапан, выгоревшая от солнца тюбетейка придавали ему вид веселого актера. Широкая, добрая улыбка на лице говорила о многом и прежде всего о том, что он никогда в жизни не унывал. Обычно таких людей в народе называют Насретдином. Его веселость и находчивость всегда доставляют людям радость.

– Послушайте! У нас, видите, был пожар, несчастье. Видите или нет? – раздраженно пояснял директор.

– Вижу, еще как вижу. Но все страшное уже позади. Теперь надо думать, как жить дальше. Вот только дерево очень жалко, просто сердце болит, – ласково продолжал спорить старик.

– Черт его знает, шутит он, что ли?

Какое ему дерево жалко стало? – обратился к людям директор.

– Он просит дерево, которое у нашего склада растет. Его пожарная машина при развороте повредила. Конечно, жаль. Хорошее дерево, но что поделаешь? Темно было, – хриплым голосом дал разъяснение один из рабочих, участвовавший в тушении пожара.

Директор, почесав в затылке, спросил:

– Дедушка, может, оно еще выживет? Пусть растет…

– Нет, сынок, – не успокаивался старик. – Оно пропадет, а я хочу продлить его жизнь.

– Как продлить? Срубить и потом продлить? – удивленно глядя на старика, спросил директор.

– Очень просто, сынок… Из этого дерева, пока оно еще живо, я смастерю два красивых мелодичных инструмента – дутара. Иначе, сынок, поверь мне, высохнет дерево и пойдет на дрова. Тебе и мне потом стыдно будет.

Директор, посмотрев на всех собравшихся и как бы говоря сам с собой, продолжил:

– Говорите, на дрова пойдет? Не хотелось бы, не хотелось бы… Ну что, товарищи, – вдруг обратился он к окружающим, – подарим деду дерево?

Все молчали.

Старик, поправив на голове тюбетейку, тихо сказал:

– Не хотите, как хотите. Я хотел как лучше. Пойду я, у меня и без вас дел хватает… – с обидой закончил он.

– Подождите, дорогой вы наш, – остановил старика директор. – Если можно дать умирающему дереву вторую жизнь, что ж, тогда рубите.

Окружающие с возмущением обратились к директору.

– Что вы делаете, такое дерево разрешаете рубить?

Директор, только что прибывший к месту пожара, подойдя к дереву, положил ладонь на обгоревший ствол и мысленно обратился к дереву: «Ты уж прости меня, не уберегли тебя. Прав старик, уж больно сильно тебя повредили».

Дерево от сильного (Удара пожарной машины стояло наклонившись, с перебитым стволом, с опаленной кроной. Конечно, ему было уже не жить…

…Шло время. О пожаре давно уже забыли. Только временами директор чувствовал на себе недобрые взгляды некоторых сослуживцев.

Как-то он спросил одного из них:

– Скажите, что произошло? Что-то вы ко мне стали относиться не так, как прежде?

– Вы совершенно правы! – ответил сотрудник. – И не только я один, – с иронией продолжил он.

– Почему же? – с волнением спросил директор.

– Будто бы вы сами не знаете? Дерево виновато, дерево! – крикнул сотрудник. – Его посадил сам Ильхом Ибрагимович! Л вы – срубили! Добрый какой нашелся! – разгорячился сослуживец.

– Но оно же было повреждено, – виноватым голосом проговорил директор.

– Не вами оно было посажено, п нечего было лезть. Оно было посажено Ильхомом Ибрагимовичем, – не унимался противник.

– Вы, может, и правы, но за последний год на заводе посажено двести штук саженцев. Да и потом, я не мог отказать старику, который обещал продлить жизнь дереву. Только поэтому я и разрешил…

– Ради продления жизни дерева? А может быть, вы продлите жизнь Ильхома Ибрагимовича?! – с иронией улыбнулся сотрудник и вышел из кабинета.

Директор долго смотрел на поверхность длинного полированного стола для проведения заводских планерок. «Интересно, а где сидел этот великий человек – Ильхом Ибрагимович? И вообще, что он из себя представляет?»– вдруг подумал он.

В кабинет пошла секретарша:

– Вас просит к телефону Ильхом Ибрагимович, – вежливо обратилась она.

Директор поднял трубку.

– Да, слушаю вас…

– Мне сказали, что вы срубили посаженное мною дерево, – грубым голосом, сквозь кашель спросил неизвестный.

– Вы знаете, на этом месте мы посадили уже три дерева, – виновато ответил директор.

– Мне жаль вас, но вы молоды и не знаете, кто такой Ильхом Ибрагимович. Поэтому за дерево, посаженное мной, вы еще ответите…

Директор подумал, что с ним говорит больной, выживший из ума старик. Поэтому он осторожно положил трубку на рычаги и вышел из кабинета.

Через два дня его вызвали в министерство, где прямо спросили, почему он вырубает деревья.

– Деревья? Какие деревья? – переспросил директор.

– Вы бросьте разыгрывать нас. Говорят, что вы на территории завода вырубаете деревья, посаженные нашими уважаемыми и почитаемыми стариками.