Текст книги "Ловец душ"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Повелители Ночи убрали оружие и позволили вывести себя из зала. Вслед им полетели свист и насмешки поднявшихся с колен заключенных. Несколько швырнули в Астартес бутылки или выпалили в воздух из захваченных дробовиков, отчего на дисплеях Повелителей Ночи вспыхнули тревожные руны.

– Каждый из этих ублюдков умоется кровью, – посулил Ксарл.

От всех бойцов Когтя пришел подтверждающий сигнал. Бутылка угодила в шлем Узаса, и остальные услышали смех.

– Какого дьявола ты гогочешь? – взорвался Ксарл.

– Они обвели нас вокруг пальца, – ухмыльнулся Узас. – Прикончили Талоса. Перерезали экипаж «Громового ястреба». Захватили наш транспорт. Умно. Почему бы мне не восхищаться тем, как ловко они нас переиграли?

– Захлопни пасть, – приказал Ксарл. – Они не убили Талоса. Его руна все еще светится.

– А какая разница? Он у них в руках. Рад от него избавиться.

Кирион не обращал внимания на перепалку. В то время как их окружали коленопреклоненные смертные, его шестое чувство пробудилось. Каждый из этих людей скрывал страх под маской религиозного экстаза. Их страхи просачивались в сознание Астартес всплесками перебивающих друг друга голосов.

…не хочу умирать…

…свобода, наконец-то, неужели они позволят нам уйти…

…просто уловка, они убьют нас…

Кирион закрыл глаза, чувствуя, что общий ужас смертных может поглотить его собственный разум, затопить бессмысленным потоком эмоций. Ребенком он провалился в заболоченное озеро в глубинах подулья Йории. Тогда Кирион не умел плавать. В бесконечные секунды до того, как отец его вытащил, он медленно погружался в черноту, глядя на отблески факельного света на поверхности. Каждый раз, оказываясь в толпе, Кирион вспоминал это мгновение – чувство, что он исчезает, что его целиком поглощает некая безжалостная внешняя сила. В тот день, глядя на тускнеющий свет наверху, ощущая, как уплывает сознание, он понимал, что умирает.

Он понимал это и сейчас. Чувство было тем же самым и сопровождалось уже знакомым и холодным привкусом неизбежности. Просто на сей раз умирать придется дольше.

Кирион сфокусировал взгляд и, игнорируя шепот в сознании, переключился на разговор в вокс-канале. Он вновь активировал динамики шлема и заговорил, не пытаясь сдержать гнев:

– Эй, ты, Сын Хоруса.

Один из терминаторов Черного легиона обернулся, не замедляя шага:

– Повелитель Ночи?

– Что именно произошло с нашим «Громовым ястребом»?

– Его постигла страшная неудача, – ответил терминатор, и Кирион уловил приглушенные щелчки вокса – это черные легионеры пересмеивались по закрытому каналу.

– Мы, так и быть, окажем вам любезность и вернем на орбиту на одном из наших транспортов, – добавил Фалькус.

В конце коридора вновь со скрежетом разъехались двери лифта. Навстречу Повелителям Ночи и их эскорту шагнул Астартес в черной силовой броне. По его бледному лицу скользила улыбка, а темные глаза поблескивали.

Как только новоприбывший направился к ним, Кирион передал остальным: «Сдается, ты был прав, Узас».

Повелители Ночи наблюдали за приближающейся фигурой. Каждый из воинов узнал его, и каждый с трудом подавил желание выхватить оружие и открыть огонь.

Узас кивнул, все еще забавляясь происходящим:

– Я сказал вам, что это с самого начала было ловушкой.

– Братья, братья, – проговорил новоприбывший.

Смоляные озера его глаз втянули поочередно каждого из них.

– Как я рад, – объявил он на беглом нострамском, – снова видеть всех вас.

Септимус и Эвридика все еще были в рубке.

Септимус одновременно злился и беспокоился, хотя старался этого не показать. Если честно, получалось у него не особо. Эвридика голову бы отдала на отсечение, что те слова, которые он время от времени бормотал на нострамском, были проклятиями. Сама она столь же безуспешно пыталась скрыть страх. Однако Астартес не возвращались так долго, что Септимус находился уже на грани паники, и его тревога передалась девушке.

Вокс отключился почти час назад, как только Астартес спустились в тюремную башню. Раздался внезапный, отрывистый треск, и связь пропала. С тех пор в вокс-канале Астартес Септимус слышал только разряды статики. Само по себе это его не обеспокоило. Вряд ли что-нибудь на поверхности могло причинить реальный ущерб полубогам. А вот насчет себя и Эвридики он такой уверенности не испытывал.

Септимус пытался связаться с Астартес по воксу каждые пять минут после обрыва контакта, но без малейшего успеха. Он не мог установить соединение ни с Первым Когтем в тюремном комплексе внизу, ни с «Заветом крови» на орбите, и все это начинало подозрительно попахивать западней.

Пришло время подумать о том, что делать дальше.

Сначала он склонялся к мысли поднять боевой катер в воздух и зависнуть в нескольких десятках метров над посадочной платформой. К сожалению, это было невозможно по двум причинам. Во-первых, ему приказано оставаться на месте. Во-вторых, даже если бы он нарушил приказ, у «Опаленного» не хватило бы топлива для длительной работы атмосферных двигателей, – по крайней мере, если они собирались вернуться на орбиту к ударному крейсеру. Судя по показаниям датчиков, горючего оставалось самое большее на пятнадцать минут, а затем пришлось бы возвращаться на «Завет». Если господин выберется из здания и ему понадобится немедленная эвакуация, катер может не успеть или не будет способен уйти в космос.

Нет. Не стоило даже думать об этом. Так что «Опаленный», с загерметизированными люками, поднятым трапом и орудиями, наведенными на коробку лифта, оставался на платформе. Септимус ждал, сузив от напряжения глаза, наблюдая за показаниями датчиков и теша себя иллюзией, что выглядит не таким уж взволнованным.

– Может, ты расслабишься? – выпалила Эвридика, безжалостно разрушив его самообман.

Водрузив ноги в ботинках на контрольную панель, девушка откинулась на спинку громадного кресла второго пилота. Кожа сиденья скрипнула. Септимус, в отличие от Эвридики, согнулся над дисплеем ауспика, по которому каждые шесть секунд пробегала зеленая волна. Пульсирующий сигнал концентрическими кругами расходился от иконки «Опаленного» в центре экрана.

Девушка хмыкнула, пытаясь привлечь внимание Септимуса.

– Что? – спросил он, не оборачиваясь.

Еще один импульс.

– Ты беспокоишься.

– Можно сказать и так.

– Когда они вернутся?

Следующий сигнал. Ответа по-прежнему нет.

– Похоже на то, что Астартес посвящают меня в свои планы? – рассмеялся раб, но смех получился вымученный.

– Я просто спросила. Так что тебя тревожит?

– Тюрьма под нами. В особенности заключенные.

Он кивнул на информационный планшет, лежавший на ручке кресла. По экрану бежали ряды маленьких зеленых букв.

– Это тюремный шпиль Дельта-два, – объяснил Септимус. – Здесь содержали смертников, ожидающих исполнения приговора. Их оставили в живых, чтобы использовать как рабочую силу на шахтах. Но они не рецидивисты и не мелкие уголовники. Здесь только убийцы, насильники и еретики.

– Люки ведь запечатаны.

В голосе Эвридики, однако, прозвучала легкая нотка сомнения.

– Нет такой двери, которую нельзя вскрыть. Боковые люки способны выдержать все что угодно, а вот основная дверь посадочного пандуса работает на обычной гидравлике. Она закрыта и запечатана, но… Слушай, я не нервничаю. Просто хочу быть готовым ко всему.

– К чему именно? С какой стати кто-то попытается захватить корабль Астартес? Если не считать самоубийц.

– Я не знаю. Думаю, большинство постараются держаться от нас подальше. Но есть шанс, что кто-то захочет угнать катер, чтобы сбежать с планеты. Или, учитывая срок их заключения, они могут быть не в себе. Или… – Он замолчал.

– Или что? Если начал говорить, заканчивай.

Он пожал плечами:

– Или они могут узнать, что на борту есть женщина…

Девушка коротко кивнула, но Септимус заметил, что держится она с трудом.

– Это боевой катер… на нем же есть пушки?

– Ну… есть.

– Не слышу уверенности в голосе.

– Половина орудий в нерабочем состоянии, включая основную пушку. Снарядов мало, а штурмовые болтеры на крыльях больше не подключены к сервиторам.

– Почему?

Еще один импульс. Снова чернота на экране.

– Потому что сервиторы мертвы. Уже много лет. Именно мне поручили вытащить их тела наружу.

Прошло несколько секунд напряженного молчания, и пискнул соседний экран. Септимус повернулся, изучая показания.

– Так, так, так…

– Снова плохие новости? – спросила девушка, не слишком торопясь услышать ответ.

– Не совсем. Только что стартовал другой корабль, и не один, из большегрузных челноков на равнинах. Судно класса «Громовой ястреб». Идентификационный код Черного легиона.

– И это означает?..

– Ауспик подал сигнал, потому что зарегистрировал присутствие воинов Первого Когтя на борту при выходе корабля на орбиту.

– Что? Они бросили нас здесь?!

Раб продолжал вглядываться в экран.

– Не все. Нет сигнала от Талоса. Он все еще в здании.

Септимус был не из тех, кому нравятся подобные загадки. Отвернувшись от экрана, он нажал несколько кнопок на консоли.

Вспыхнула надпись «Люки запечатаны». За последний час Септимус в третий раз проверял состояние дверей.

Эвридика открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, когда ауспик звякнул снова. В сигнале не было ничего зловещего. Он звучал почти музыкально.

– Проклятье, – процедил Септимус, поднимаясь с кресла.

Эвридика села прямо. Теперь ауспик пел, не умолкая, один тихий звонок за другим.

– У нас проблемы? – спросила девушка.

Септимус вперил взгляд в лобовое окно рубки. Он смотрел на двери лифта и на то, что хлынуло из них.

– И еще какие, – ответил раб, вытаскивая оба пистолета.

– Тогда дай один мне, – потребовала Эвридика, вскочив с кресла и уставившись туда же, куда глядел Септимус.

– Держи оба, – сказал он, протянув оружие девушке и склоняясь над панелью управления, – и не вздумай пристрелить меня.

Эвридика наградила его убийственным взглядом, который, впрочем, не достиг адресата. Септимус со страшной скоростью колотил пальцами по клавишам.

– Что ты делаешь?

– Вот что, – ответил он, и исправные орудийные турели катера озарились яростным пламенем.

Джерл Мэддокс не мог поверить собственной удаче. Свобода. Свобода.

Свобода после восьми лет в этой чертовой дыре. Восемь лет на холодной и горькой бурде, которую здесь называли пищей и подавали трижды в день, утром, днем и вечером. Восемь лет четырнадцатичасовых рабочих смен под землей. Узники долбили, долбили и долбили эту проклятую скалу в тщетной надежде наткнуться на пригоршню руды. Восемь лет боли в спине, проблем со зрением, распухших от инфекции десен и крови в моче после того, как тебя изобьют охранники.

Что ж, час расплаты настал. Джерл прижал дробовик к груди и передернул затвор чисто ради того, чтобы насладиться звуком. Клик-кланк. Да, бездна побери! Вот это жизнь! Он отобрал оружие у Лаффиана, но тем приятней, поскольку Лаффиан был одним из самых мерзких охранников в секторе «Р».

Сектор «Р» – «только для нарушителей уровня „омега“» – больше не являлся для Мэддокса домом, и тот факт, что Джерл все еще чувствовал кровь Лаффиана на собственном лице, лишь делал победу слаще.

Это тоже расплата. Расплата за тот раз, когда Лаффиан так сильно избил Джеспера, что глаз бедного придурка выскочил из размозженной башки. Мэддокс ухмыльнулся и смахнул с глаз слезы, выступившие от вони. Воняли его собственные зубы.

Да, Лаффиан не выглядел таким борзым с простреленной грудью и отсеченными по колено ногами.

Он даже вопил о своих детишках. Как будто это могло что-то изменить. Ухмылка Мэддокса переросла в хихиканье.

– Захлопни пасть, Чернозубый, – рявкнул кто-то неподалеку от него.

Мэддокс сглотнул и сжал губы. В тесноте лифта, где столпилось пятьдесят или около того заключенных, многие кривились или тихо материли его.

– Прошу прощения, – пробормотал он, но это вызвало лишь новую волну возмущения.

Он был не виноват. Его десны воспалились, а зубы почернели и шатались – по крайней мере те несколько, что еще не выпали. В секторе «Р» дантистов не водилось. И по-любому, остальные пахли не лучше его. Пятьдесят потеющих мужиков в заляпанных кровью белых униформах…

– Вы тоже воняете, – буркнул он.

Зэки зашевелились и начали разворачиваться к нему. Мэддокс опустил голову, стараясь не смотреть в глаза обернувшемуся человеку.

– Что ты сказал, Чернозубый?

Индрига, два метра татуированной мускулатуры и старых шрамов. Его засадили в сектор «Р» за то, что он зарезал и слопал какую-то несчастную домохозяйку.

– Ничего. Ничего, Индрига.

– Вот и хорошо. А теперь заткни свою помойную яму, пока нас всех тут не вывернуло.

Он продолжал смотреть под ноги, пытаясь сдержать улыбку. Но это не удавалось. Перед ним все вставал визжащий Лаффиан, дергающий обрубком ноги… Улыбка превратилась в хриплый смешок. На приклад дробовика упала капля вязкой слюны. На приклад дробовика, вырванного из рук Лаффиана. Джерл снова фыркнул.

Стоявшие вокруг с проклятиями развернулись. Скорее всего, тут-то Мэддоксу и пришел бы конец, если бы лифт не остановился и двери не открылись. Разреженный воздух с привкусом пепла хлынул внутрь. Бывшие узники уставились на посадочную платформу.

– А вот и он, – сказал Индрига, шагнув на крышу.

«Он» был кораблем – небольшим судном по меркам военного космофлота, которыми ограничивались познания Мэддокса в кораблях. Джерл был имперским гвардейцем до того, как его арестовали за… за то, что значилось в обвинительном заключении. Он ничего плохого не делал и оставался совершенно в этом уверен. Нет. Только не он. Он был честным гвардейцем. Дьявол, он даже не мог вспомнить теперь, в чем его обвиняли…

Кто-то толкнул Мэддокса в спину, заставив вернуться к настоящему.

– Давайте захватим его, – предложил один из зэков.

«Он» смутно напоминал ястреба с обтекаемой формы крыльями, выкрашенный в темно-синий цвет – цвет воды в океанских глубинах. От последней мысли желудок Мэддокса сжался. Джерл ненавидел море. Даже голову не мог опустить под воду, потому что всегда представлял, как нечто пялится на него из глубины.

Мэддокс тащился позади среди немногих отставших, в то время как большинство помчались вперед, размахивая отобранными у охранников дубинками и дробовиками. Их спасители – божественные воины в черном – избрали самых сильных и здоровых среди обитателей сектора «Р», чтобы те поднялись сюда и исполнили священную миссию. На корабле находились люди, и этим людям следовало умереть. Так сказали боги.

И – черт побери, да! – вроде как там была женщина.

Приятно ощущать себя свободным. Приятно стать избранным чемпионом богов, которые принесли тебе столь заслуженную свободу. Даже отвратительный воздух сегодня пах лучше, чем обычно.

Такие мысли крутились в голове Чернозубого Джерла Мэддокса, когда его настигла смерть. В ту секунду, когда дух покинул его бренную оболочку, Мэддокс был все еще слишком поглощен размышлениями о вновь обретенной свободе, чтобы понять, что происходит. Так он и умер, разнесенный на куски, с улыбкой на губах, по-прежнему мерзко воняя и заходясь беззвучным хохотом.

Орудия корабля разразились огнем. Болтерные снаряды вонзались в податливую плоть, чтобы взорваться через секунду после удара. Зэки превращались в мешанину из мяса и костей и разлетались кровавыми ошметками по платформе. Из динамиков, установленных на пилотской рубке «Громового ястреба», раздался спокойный голос, произносивший слова готика с сильным акцентом.

– Всем добро пожаловать, – объявил Септимус. – Надеюсь, вы получите массу удовольствия от последней в вашей жизни ошибки.

Кирион в очередной раз проверил болтер, после чего опять прикрепил его к набедреннику.

– Прекрати это, – передал по воксу Малек. – Ты выглядишь раздраженным.

– Интересно, с чего бы это, – иронически парировал Кирион.

Первый Коготь и сопровождавшие их Чернецы расположились в противоперегрузочных креслах катера Черного легиона. Все вокруг сотрясала дрожь – корабль двигался через атмосферу.

– Думаете, они попытаются захватить «Опаленного»? – спросил Кирион. – Это будет глупой ошибкой.

– Им нужен был только Талос, – ответил Ксарл.

Он активировал мигающую руну, открывая личный коммуникационный канал с Кирионом.

– И Чернецы знали, что это произойдет. Они должны были проследить за тем, чтобы мы вели себя паиньками. Отметь, как проклятые ублюдки дали задний ход при первой же необходимости пролить кровь. Вознесенный спланировал все заранее.

Голос Кириона звучал устало. Астартес слегка отпустило, но бремя человеческого страха все еще давило на сознание.

– Я начинаю уставать от этого, Ксарл.

– От чего?

– От предательства. От утраты доверия. Оттого, что беззвучные жалобы перепуганных смертных раздирают мой разум.

Ксарл ничего на это не сказал. Сочувствие не значилось среди его достоинств.

– Ты запятнан скверной, Кирион, – выдавил он наконец.

– Что-то вроде того, – отозвался Кирион.

Он перевел дыхание и продолжил:

– Вознесенный всегда был против особого положения Талоса в легионе. Капитану не нравилось, что наш отец благоволил к пророку, но это уже слишком. Убить Талоса? Вандред что, спятил?

Ответ Ксарла раздался после горького смешка:

– А с чего ты решил, что Вознесенный хочет убить его? Убрать с дороги, это точно. Может, отправить в Черный легион. Прямая выгода и Абаддону, и Вознесенному.

– Как с Рувеном, – сказал Кирион.

– Да, брат, – подтвердил Ксарл, понизив голос. – Как с Рувеном.

Когда «Громовой ястреб» снова тряхнуло, Эвридика с чувством выругалась:

– Трон, я не хочу умереть здесь.

Септимус не обернулся. Он полностью сосредоточился на показаниях счетчиков боеприпасов. Количество снарядов стремительно уменьшалось. Септимус включил вокс:

– Это «Опаленный», «Громовой ястреб» Восьмого легиона.

– Передатчик не работает, – сказала Эвридика, стараясь подавить панику. – «Завет» не услышит тебя. И Талос не услышит.

– Заткнись, – огрызнулся он. – «Опаленный», «Громовой ястреб» Восьмого легиона, вызывает боевую баржу «Охотничье предчувствие». Вы слышите меня?

– Бое… что?

– Еще один из наших кораблей на орбите, – ответил он. – Один из флагманов Повелителей Ночи.

– Почему ты не стреляешь?

Он даже не взглянул на экраны датчиков.

– Потому что у всех орудий, которые могут поразить цель на такой близкой дистанции, кончились боеприпасы.

Рубка снова содрогнулась, на сей раз так сильно, что Эвридику швырнуло обратно в кресло.

– Трон! – вскрикнула она.

Септимуса передернуло.

– Плохо. Они прорвались внутрь.

– Что?!

Он не ответил.

– «Опаленный», «Громовой ястреб» Восьмого легиона, вызывает боевую баржу «Охотничье предчувствие». Пожалуйста, ответьте.

С нижней палубы раздались крики. Уже не осталось сомнений – заключенные, пережившие обстрел из штурмовых болтеров, проникли на борт катера.

– Проклятье.

Септимус отвернулся от консоли и взялся за рукоять мачете, примотанного к его голени.

– Стоило попытаться.

Эвридика перебросила ему один из пистолетов:

– Похоже, мне все-таки не судьба вести корабль твоих еретиков-хозяев через Море Душ.

На губах ее появилась язвительная ухмылка, в равной степени окрашенная горечью, страхом и торжеством.

Септимус навел пистолет на запертую дверь рубки:

– Поглядим.

IX
ЧЕТЫРЕ БОГА

Наши братья бежали к самым границам Империума, чтобы укрыться в тени Богов Хаоса, взявших их под свое покровительство. Только мы, Повелители Ночи, сыны Конрада Курца, оказались достаточно сильны, чтобы не искать ничьей помощи. Мы обрушим свой гнев на предавший нас Империум. И хотя время и предстоящая нам бесконечная война могут разъединить и сломить нас, скверна не коснется Повелителей Ночи до тех пор, пока светят звезды!

Военный теоретик Малкарион

Эпилог книги «Темный путь»

Талос открыл глаза и обнаружил, что вокруг чернота.

Для того, кто видел в абсолютной тьме с такой же легкостью, как обычный человек при дневном свете, ощущение было непривычным и неприятным. Талос развернулся, по-прежнему ничего не видя и не зная, в чем причина – то ли чернильный мрак совершенно пуст, то ли сам Астартес ослеп. С немалой долей сарказма Талос сообразил, что обрек на подобную участь великое множество смертных, приходивших в себя в черных глубинах «Завета». Ирония происходящего заставила его скривить губы в осторожной улыбке.

Касавшийся кожи воздух был холоден.

Кожи? С чувством холода вернулось и зрение – теперь Талос мог видеть себя. Поднятые к лицу руки, мертвенно-бледные, в синеватом узоре вен, и рукава мундира из темной ткани. Боевой брони на нем не было. Как это возможно? Неужели рана оказалась настолько тяжелой, что Первому Когтю пришлось разрезать броню и…

Постойте. Его рана.

Талос распахнул мундир. На его теле – бледном, похожем на мраморные статуи воинственных богов Древнего Рима, – не было никаких ран. На груди темнели разъемы и порты для связи с системами брони, и под кожей проступали очертания черного экзоскелета, образующего еще один слой защиты и необходимого для взаимодействия с сенсорами доспеха.

Но никаких ран.

– Талос, – донеслось из черноты.

Талос развернулся, чтобы встретить противника, и рефлекторно потянулся за оружием. Но оружия при нем здесь не было – где бы это «здесь» ни находилось.

С ним говорил Повелитель Ночи. Талос мгновенно узнал броню, потому что это была его собственная броня.

Стоя в беспросветном мраке лицом к лицу с самим собой, Талос смотрел на призрака в доспехах со все возрастающей яростью.

– Что это за безумие?

– Это испытание, – откликнулся его двойник, снимая шлем.

Лицо под шлемом было и одновременно не было лицом Талоса. На пророка уставились глаза цвета серебра, а в центре лба пылало клеймо – тошнотворная руна, знак поклонения Темным Богам. Ожог был свежим, и по лицу двойника все еще струилась кровь.

– Ты – не я, – произнес Талос. – Я никогда бы не носил рабское клеймо Губительных Сил.

– Я – тот, кем ты можешь стать, – улыбнулось его отражение, сверкнув серебряными, как и глаза, зубами. – Если тебе хватит смелости развить свои способности.

«И если ты не захочешь выслушать предложение от меня, тебе придется выслушать его от моих союзников». Слова Магистра Войны прозвучали снова, тонкой струйкой сочась в сознание, как кровь, стекавшая в серебряные глаза его двойника.

– Ты – не один из Повелителей Хаоса, – сказал Талос своему отражению. – Ты не бог.

– В самом деле? – ответил тот со снисходительной усмешкой.

– Бог не стал бы сам являться за мной. Это слишком прямолинейно и грубо. Охотиться за одной-единственной душой? Никогда.

– Каждую секунду миллионы душ проходят перед моими глазами. Такова природа божества.

В этот момент Талоса посетила неприятная мысль.

– Я мертв?

– Нет, – снова улыбнулось божество, – хотя в материальном мире ты ранен.

– Тогда это варп? Ты вырвал мою душу из тела?

– Помолчи. Остальные на подходе.

Двойник не ошибся. Во мраке проявились другие фигуры – одна сзади, одна слева и одна справа, – окружив Талоса молчаливым караулом. Пророк не мог толком их разглядеть. Каждый раз, когда Повелитель Ночи поворачивался, он видел лишь смутную тень на границе поля зрения.

– Вот, – сказал первый, – что я тебе предлагаю.

Он протянул закованную в бронированную перчатку руку к Талосу.

– Ты прозорлив и умен. Ты знаешь, что ваши армии, армии потомков богов, потерпят поражение, если их не будут возглавлять истинные боги. Ваши божества из плоти пали. Ваши отцы убиты. У вас не осталось богов, а без богов вы проиграете.

– Коснись меня – и умрешь, – процедил Астартес. – Запомни мои слова. Если ты притронешься ко мне, то умрешь.

– Я – Слаанеш. Тот, Кто Жаждет. Во мне куда больше от бога, чем когда-либо было в твоем прародителе-примархе. И это, – повторило существо, – то, что я тебе предлагаю.

Талос…

…открыл глаза и очутился на поле боя.

Боя, в котором он одержал победу, неоспоримую и окончательную. Противник – имперская армия – превратился в кладбище мертвой техники и человеческих тел, раскинувшееся от горизонта до горизонта.

Талос стоял перед своими коленопреклоненными воинами. Новый боевой стимулятор, разлившийся по венам, приятно щекотал тело. Талос был ранен – на его непомерно раздувшейся боевой броне виднелись трещины, и из них стекала красная жидкость. Эти раны, резаные и рваные, открытые прохладному ветерку, причиняли столь сладкую боль, что Повелитель Ночи криком возносил благодарность далеким звездам.

Так вот что значило быть примархом? Смеяться над ранами, которые убили бы даже Астартес? Относиться к войне как к веселой игре, сокрушая при этом миллионы врагов мощью своих армий?

Быть может, что-то похожее испытывал Ночной Призрак. Такой же восторг. Окровавленные когти оставили свежие раны на щеках – Талос раздирал собственную плоть, смеясь от упоительной боли. Боль ничего не значила для бессмертного.

– Принц Талос! – скандировали его войска. – Принц Талос!

Нет, не скандировали. Это было молитвой. Они падали ниц, рыдали и молили его уделить им хоть толику божественного внимания. Это…

– …неправильно! – прорычал Талос. – Ночной Призрак никогда не пытался возвеличить себя и предстать перед нами бессмертным и совершенным. Он был обречен и проклят, и перенесенные им муки и боль делали его лишь сильнее. Он, – завершил пророк, развернувшись к Слаанеш, – жил не так. И я никогда не буду.

– Кирион, – улыбнулся его двойник.

Талос никогда не улыбался так.

– При чем тут Кирион?

Астартес сузил черные глаза и инстинктивно потянулся за оружием – но оружия не было.

– Я прикоснулся к его душе. Твой брат чувствует страхи всех живущих. Это мой дар ему.

– Он сопротивляется.

– Только на первый взгляд. Какая-то часть его сознания наслаждается стоном терзаемых душ. Он питается страхом. Ему нравится то, что он чувствует.

– Ты лжешь, – сказал Талос, но в его сорвавшемся голосе прозвучало сомнение. – Убирайся!

Первая фигура со смехом растворилась во мраке, но Талос этого не увидел – он уже обернулся ко второму призраку. Талос не удивился, обнаружив еще одного Повелителя Ночи в знакомых доспехах. Воин почувствовал, как губы его кривит улыбка: ничем не приукрашенная броня несла следы всех починок, и разнородные, собранные из других комплектов части стали видны невооруженным глазом. Нагрудник сохранил изначальный, темно-голубой цвет легиона Ультрамаринов. Наголенник ярко-желтый, как у Имперских Кулаков, а набедренник металлически-серых тонов ордена Стальных Исповедников. Это клоунское многоцветье погрузило Талоса в воспоминания о том, когда и где были добыты трофеи. Речь шла даже не о годах – о десятилетиях.

Особенно приятно было вспомнить о наплечнике, сорванном с мертвого тела ветерана ордена Багровых Кулаков. Они боролись врукопашную – безыскусная схватка, ярость против ярости. Удары бронированных кулаков оставляли вмятины на вражеских доспехах. Астартес сражались до тех пор, пока Талос не сумел пережать противнику трахею. После того как лоялист потерял сознание, Талос сломал ему хребет и размозжил череп о корпус «Лэндрейдера» Первого Когтя. Когда Багровый Кулак наконец-то испустил дух, Талос швырнул безжизненное тело на землю.

Странно, как память уходит с годами. Когда-то воспоминание казалось ему очень четким. Теперь Талос осознал, что забыл три минуты самой яростной схватки в своей жизни.

Вторая фигура стянула шлем, и Талос увидел собственное лицо – не считая витого символа, вытатуированного на бледной щеке.

– Ты знаешь меня, – сказал второй, и это было правдой – Талос знал его.

Он узнал покровительственные нотки в голосе человека и тошнотворно сладкий запах, струившийся из-под его брони. Так пах Вознесенный.

– Ты Ваятель Судеб, – сказал Талос. – Вандред – один из твоих рабов.

Человек кивнул. Его черные глаза были неотличимы от глаз Талоса.

– Он один из малых моих. Мой чемпион, обладатель моих даров. Но не раб. Он действует по собственной воле.

– Я думаю иначе.

– Думай как хочешь. Он представляет определенную ценность. Но ты мог бы стать гораздо большим.

– Мне не нужна…

…власть.

Ощущение могущества переполняло два его сердца, словно с каждым двойным ударом по венам растекалась сила. Это была не смехотворная власть, даруемая бессмертием и наслаждением, но нечто гораздо более знакомое. Талос повернул голову и оглядел других, находившихся на командной палубе.

Чернецы, все восемь, стояли перед ним на коленях. Позади них у контрольных панелей работал экипаж мостика: по человеку и сервитору на каждом посту, все поглощены своими задачами.

Талос кивнул терминаторам, преклонившимся перед ним:

– Встаньте.

Они встали и заняли места по сторонам от его трона.

С такой же отчетливостью, с какой Талос слышал усиленный шлемом звук собственного дыхания и видел окрашенный в багровое мир вокруг, он почувствовал, что один из Чернецов сейчас заговорит. Речь пойдет о наказании, которое должен понести Вознесенный.

– Господин, – прорычал Абраксис, стоявший ближе всех к трону. – Вознесенный ждет вашего приговора.

Прежде чем заговорить, Талос уже знал, что Вознесенный не выдержит тридцати восьми ночей физической и психической пытки. Чернецы могли заняться первым. Талос – вторым.

– Уверяю вас, братья, – сказал Талос, – он не продержится и сорока ночей в наших руках.

Восьмерка терминаторов кивнула, зная, что так и будет, что он узрел это в ветрах судьбы.

– До точки выхода остался один час, повелитель, – сказал один из смертных офицеров мостика.

Талос закрыл глаза и улыбнулся образам, всплывшим в сознании.

– Когда мы вернемся в реальное пространство, ищите тепловые выбросы трех грузовых кораблей. Используйте третью луну для того, чтобы экранировать сигналы их ауспиков. Быстро обездвижьте их и подготовьте Первый, Второй и Третий Когти к абордажу.

По палубе пронесся шепоток. Они считали, что Талос не слышит их шепота – о его новых способностях, о растущем могуществе десятой роты. Что ж, пусть восхваляют его втихомолку. Ему ни к чему открытое преклонение.

Талос откинулся в командном кресле, мысленно погрузившись в бесконечную пучину возможностей, чувствуя, как чужие судьбы разматываются у него под пальцами, подобно тысячам нитей. Каждая нить вела к определенному исходу, который разворачивался у него перед глазами, стоило лишь на секунду сконцентрироваться. Будущее…

– …не предопределено.

Талос перевел дыхание, чувствуя себя голым без доспехов и подавляя растущее желание разорвать на куски стоявших перед ним призраков.

– Я провидец и знаю, что грядущее подернуто туманом и зависит от нашего выбора.

Его двойник в разномастной броне качнул головой:

– Я могу одарить тебя магическим зрением. Оно необходимо смертным, чтобы прозревать сквозь туман.

– Мой провидческий дар чист. – Талос сплюнул на нагрудник разноцветного доспеха, где, к недовольству Повелителя Ночи, блистал незапятнанный имперский орел. – А твой отравляет рассудок. Пошел прочь!

Развернувшись к третьей фигуре, Талос услышал жужжание – густое, почти осязаемое и липкое. Доспехи третьего гостя были усеяны жирными кроваво-красными мухами. Они шевелящейся шкурой покрывали броню, и лишь кое-где сквозь них просвечивали синие островки краски.