Текст книги "О Грузии (СИ)"

Автор книги: А Лиманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Попытка ликвидировать эту "налоговую" модель привела к тому, что она мимикрировала и ушла в тень. Но ни в коем случае не исчезла. Именно поэтому структурно более внятные, сравнительно простые и щадящие российские налоги стали для грузинского крестьянства не облегчением, а дополнительным бременем.

Заметим, что постепенно присланное российское чиновничество проникалось местным колоритом и конец XIX века, не говоря уже о XX, являет собой тихое торжество казалось бы теневых, но по сути – традиционных налоговых отношений в Грузии.

Было еще несколько важных поводов для недовольства элиты Грузии. Во-первых, упразднение автокефалии грузинской церкви. Духовенство, разумеется, также принадлежало к дворянским родам, а значит, было включено в систему "кормлений". Церковных крестьян переписали в государственных, духовенство приняли на службу – ведь российская церковь была тогда государственным институтом и подчинялась Святейшему Синоду. Следственно, жалование шло через государственное казначейство.

Во-вторых, российские власти упразднили тонкие различения между грузинскими княжескими (тавадами) и дворянскими (азнаурами) родами, которые издревле находились в вассальной зависимости от князей, объединив всех в одно синтетическое дворянство. Это, конечно, не затрагивало имущественных прав, но оригинальная местная иерархия была Россией дезавуирована.

И наконец, последнее обстоятельство. Российское правительство, еще даже не завершив присоединение всех грузинских, азербайджанских и дагестанских княжеств, начало расселять на грузинских землях русских, армянских и даже немецких переселенцев. Этому были объективные причины: войны с Ираном, Турцией, мятежи грузинских князей против России привели к тому, что многие земли обезлюдели. Кроме того, русская администрация хотела хотя бы частично нарушить многовековую вассально-родовую связь между грузинскими феодалами и крестьянством.

Вплоть до середины 30-х годов XIX века продолжался процесс присоединения грузинских княжеств к России, последней под руку российского императора перешла Сванетия. Этот процесс перемежался маленькими, локальными бунтами и выступлениями, которые заведомо не имели ни шансов на какой-либо успех, ни особенного резонанса – до 1828 года шла война с Персией, потом с Турцией, потом были бесконечные военные экспедиции против аварцев, черкесов, чеченцев и т.п. Слабое грузинское сопротивление попросту опасалось жесткой военной реакции русских. Кроме того, на грузин сильное влияние оказал генерал Ермолов, его огромный авторитет и сама личность легендарного первого наместника Кавказа. Ермолов легко воспринял восточный образ мысли грузин и всячески старался действовать в соответствии с ним – генерал был мягок и либерален всюду, где это только позволяли обстоятельства. Чтобы приручить грузинскую знать, он легко раздавал им чины, зачислял в армию на офицерские должности, брал в свою свиту. Но малейшее неисполнение уже утвержденных Ермоловым норм и порядков каралось немедленно и с наглядной жесткостью. Именно при Ермолове были ликвидированы все внутренние таможенные барьеры в Закавказье, ему принадлежит остроумное решение имущественных и торговых конфликтов – не имея еще собственного судебного аппарата, он ввел за правило назначать посредника в тяжбах по обоюдному согласию сторон.

В 1842 году, желая упорядочить процесс адаптации Кавказа к России и наоборот, Николай I учреждает Комитет по делам Закавказского края и специальное VI отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии для разработки административной реформы на Кавказе. А уже в 1844 году было создано полноценное Кавказское Наместничество, которое возглавил князь Воронцов, позже смененный князем Барятинским. В это двадцатилетие – до окончания в 1864 году кавказской войны – управление Грузией, разделенной на две губернии (Тифлисскую и Кутаискую), по-прежнему было одновременно и весьма либеральным, и суровым, ориентированным на местные нравы. Так, впервые прибыв в свою резиденцию в Тифлисе, вникнув в дела и обнаружив, что за время "переходного периода" в Грузии сильно оживилась традиция грабежей и набегов, наместник велел повесить всех, уличенных в грабежах. Эта мера оказала большой воспитательный эффект, массовые грабежи в Грузии немедленно прекратились. Другой пример: Николай I в середине сороковых годов даже советовался с Воронцовым – не освободить ли, в качестве предварительного эксперимента, закавказское, в особенности грузинское крестьянство от крепостной зависимости, памятуя об удивительном плодородии тамошних земель и желая сильнее расположить население к русским? Князь ответствовал в том духе, что в Грузии это даст обратный результат, потому как местные крестьяне являются потомственными подданными своих владетелей, а освобождение станет бедствием и для тех, и для других.

И Воронцов, и Барятинский старались – каждый, впрочем, в меру своего разумения – сохранять на Кавказе оригинальные общественные и сословные отношения, но с отставкой Барятинского и завершением кавказской войны эти усилия показались российскому правительству излишними. Полномочия и права Наместничества были урезаны, в Грузию и на Кавказ устремилась новая, не адаптированная к местным нравам администрация. Фактическая, хотя урезанная и разделенная с "огрузинившимися и окавказившимися" русскими, автономия завершилась. Началась действительная перестройка системы чиновного управления по российским стандартам. И немедленно, в ответ, началось грузинское "национальное возрождение".

В 1860 году в Тбилиси был основан комитет по восстановлению грузинского церковного пения, через три года самый, наверное, знаменитый грузин конца XIX века Илья Чавчавадзе организовал журнал "Вестник Грузии". Вокруг Чавчавадзе еще в 60-х годах начала собираться прогрессивная грузинская молодежь, получившая российское образование; эта группа назвалась "Теркдалиули", т.е. "испившие воду Терека", побывавшие в России, а в 70-х годах это был уже широкий, разветвленный круг общественных деятелей, просветителей, деятелей культуры и будущих революционеров.

Вот в этот период – от 60-х годов до первой русской революции – и сложилась окончательно грузинская националистическая традиция в подходе к собственной истории и политике, и в отношениях к России и русским.

Строго говоря, именно тогда, а не при царице Тамар, возник миф о великой Грузии от моря до моря, о запредельной древности грузинской цивилизации, ее бесчисленных страданиях и богоизбранности. Надо заметить, что феномен "национального возрождения" или "национального освобождения" вообще обладает удивительным действием на интеллигенцию. Она, если не сказать – дуреет, то, по крайности, маргинализируется, превращаясь из хранителя культуры в ее воинствующего распространителя. Так, начинания блестящего Ильи Чавчавадзе через годы обернулись резней, которую устраивали в Грузии и ее окраинах представители следующих поколений национальной интеллигенции – Ной Жордания и Звиад Гамсахурдиа.

Октябрьская революция 1917 года дала возможность Грузии заявить о своем суверенитете и после полугодичного переходного кризиса 26 мая 1918 года учредить независимую демократическую республику, которая просуществовала до марта 1921 года, когда части Красной Армии принесли в Грузию советскую власть. В российской историографии эта республика, прожившая три года, называется «меньшевистской Грузией», но, по сути, господствующей идеей того времени следует считать национал-демократическую.

Вообще, начало двадцатого столетия в Грузии, как и в России, можно считать "серебрянным веком" национальной культуры, а эти три года были, наверное, периодом наибольшего расцвета: открывается консерватория, оперный театр; грузинская интеллигенция, жившая и работавшая в России, устремляется в Тбилиси; такие имена как Тициан и Галактион Табидзе, Паоло Яшвили памятны, хоть и смутно, даже современной российской публике, а еще совсем недавно, при советской власти, были хорошо известны большей части нашей интеллигенции.

Грузины за эти три года успели поразительно много, и не только в сфере культуры. В сущности, политика грузинских национал-демократов ничем не отличалась от ленинской политики – такой же террор, такая же неразборчивость в средствах. Так, объявляя о собственной независимости от Российской империи и выходя из войны, Грузия вместе с Арменией попала под удар турков, которые едва не дошли пятидесяти километров до Тбилиси. Чтобы защититься от Турции, пришлось спешно заключать договор с Германией и впускать ее военые части на территорию республики. Следом в Закавказье потянулись британские и американские эмиссары. Пока тянулась вся эта неразбериха, в 1920 году, буквально за несколько недель, грузинскими войсками было уничтожено более 5 тысяч человек в Южной Осетии, сожжено около 50 деревень, больше половины осетинского населения было изгнано в Северную Осетию, их земли заняли грузинские переселенцы. С помощью военной силы, хотя и с гораздо меньшими жертвами, была присоединена Абхазия. В 1920 же году, во время очередного наступления турок на Армению, грузины демонстративно объявили о нейтралитете, толкнув, тем самым, армян в объятия РСФСР. И так далее.

Строго говоря, ничего особенно из ряда вон выходящего в этих действиях не было. Точно так же поступали все закавказские государства и княжества в период своего многовекового пребывания под рукой турков ли, иранцев ли, арабов или римлян. Да что там – закавказские; на Востоке вообще не очень распространено такое понятие как предательство друга или товарища, можно предать лишь владыку. Или, что еще хуже, свои интересы. Но эти три года навсегда прикрепили к подобной политике благородный ярлык национального возрождения, идеи которого вызрели в благополучнейшие времена российского владычества на Кавказе. Впрочем, и российские большевики исповедовали ту же политику, но, в отличие от грузинских меньшевиков, полагали, что несут свободу и возрождение всем народам без исключения.

Советская власть довольно быстро ликвидировала основных носителей национальных идей. Уже в 1937 году на всесоюзной партконференции Лаврентий Берия, бывший в 30-х первым секретарем ЦК компартии Грузии, доложил, что состав грузинской интеллигенции существенно обновился. На 97%. Вот это чудовищное "обновление", резко снизившее общий культурный уровень в республике, и стало одним из важнейших результатов утверждения советской власти в Грузии.

Другим, не менее важным, явилось включение в состав Грузии Абхазии и Южной Осетии. Первоначально они были присоединены военной силой правительства Жордании, потом советское правительство долго мучалось с идеей Закавказской федерации, в которой Абхазия 10 лет была самостоятельной республикой, а Осетия так и осталась разорвана на две части; наконец, в начале тридцатых, распуская федерацию, советское руководство просто подтвердило вариант 20-х годов. О возможных последствиях, разумеется, тогда не задумывались.

Дальнейшие события были более или менее стандартны: коллективизация, индустриализация, строительство предприятий союзного значения и т.п. Так, в 30-х годах был пущен в строй Зестафонский ферромарганцевый комбинат, который до сих пор является одним из крупнейших предприятий Грузии (хотя сейчас едва функционирует). Потом война, потом участие в востановлении, и вот с середины 50-х, как раз после смерти Сталина, в истории Грузии начинается новый период.

Тут, кстати, надо заметить, что грузины, в массе своей, не числят беды советского периода в перечне обид, нанесенных русскими. То есть, свержение меньшевистского правительства в 1921 году еще да, а все, что было позже – уже почти что нет. Возможно, этому причиной активное участие самих грузин в репрессивных акциях советской власти. Достаточно вспомнить хотя бы самых известных в этом отношении персонажей – Орджоникидзе, Джугашвили, Берия...

Так или иначе, а уже к середине 50-х жизнь в солнечной республике заискрилась самыми радужными красками. Теневой бизнес, выросший на продпоставках еще в военные и послевоенные годы, стремительно набрал обороты, и вот в 1952 году – первая ласточка, знаменитое "мингрельское дело". Да, разумеется, до всесоюзного масштаба его раскрутил Лаврентий Берия, желая оградить себя, как природного мингрела, от обвинений в поддержке земляков. Но уровень коррупции и злоупотреблений в руководстве республики был такой, что дело просто не могло остаться сугубой уголовщиной. Арестовали десятки высших чиновников во главе с вторым секретарем ЦК, несколько тысяч человек просто выслали из Грузии. Впрочем, остановить стремление к процветанию отдельно взятой республики было невозможно. И причина тут не только в национальных традициях – сама природа словно вынуждала грузинское чиновничество воровать и брать взятки. Ведь Грузия еще с начала XIX века была традиционным поставщиком фруктов и вина в Россию. А российский климат, не без участия, впрочем, неразумного хозяйствования, приравнивал фрукты к предметам роскоши. Не нажиться на этих поставках было решительно невозможно. А уж дальше теневое производство развивалось само, как снежный ком.

К началу 60-х Грузинская ССР стала одной из самых богатых и самых коррумпированных территорий в стране. Цеховиками и теневиками были в республике практически все, кто руководил хоть каким-нибудь официальным производством. Как рассказывают ветераны ОБХСС, уже к началу 60-х годов союзные партийные контролирующие органы пришли к выводу о необходимости создания отдельных групп, работающих исключительно по Грузии. За время царствования Хрущева грузинские органы внутренних дел стремительно коррумпировались, местные отделы по борьбе с хищениями соцсобственности и спекуляции просто не могли справиться сами с собой, не говоря уже о нарушителях соцзаконости. А уж брежневские времена сделали Грузию самой процветающей и самой криминальной республикой в Союзе. Грузинских авторитетов и закоников почти столько же, сколько и русских, это при всего лишь пятимиллионном населении. Вот показательный пример уровня развития теневого производства в Грузии: первые плащи и куртки "болоньи", которые появились в СССР, были сделаны именно там. Они возникли в продаже раньше, чем импортные. Размах и оперативность грузинских цеховиков просто поражали – даже в Японии, не говоря уж о европейских странах, у грузинских предпринимателей были свои представители, которые пересылали в республику самые первые образцы модных товаров. Естественно, что прибылью честно делились с руководством республики. Другой пример: по данным все тех же бывших сотрудников ОБХСС, в семидесятые годы едва ли не каждая десятая "Волга", которые продавались тогда, как известно, по спискам, уходила, в итоге, в Грузию.

В 1972 году министр внутренних дел республики Шеварднадзе под предлогом борьбы с коррупцией и злоупотреблениями свалил первого секретаря Грузии Мжаванадзе, друга самого Брежнева. Обстоятельства были таковы, что даже Леонид Ильич никак не смог замять дело. Под Сухуми обнаружился очередной подпольный завод. Казалось бы, теневых производств в республике были десятки тысяч. Но этот завод производил не обувь или галантерею, не вино или кожаные пальто, а оружие! Автоматы, карабины, пистолеты... Для советских времен это было абсолютно неслыханным хамством, "беспределом". Мжаванадзе отправился на персональную пенсию, десятки мелких фигурантов были посажены или расстреляны. Шеварднадзе года четыре перетрясал республиканское руководство, меняя старые кадры на новые, а потом спокойно, в комфортной обстановке продолжил дело своего предшественника. Ведь остановить процесс было нельзя, значит, следовало его просто контролировать.

Нет, разумеется, помимо персонажа в кепке "аэродром" и с толстой пачкой денег "на кармане", грузины ассоциировалась в сознании советского человека и с более воодушевляющими образцами – Отар Иоселиани, Георгий Данелия, ансамбль "Орэра", Давид Кипиани, наконец. Но самой Грузии это помогло мало. Теневое процветание не выдержало легализации.

Михаил Горбачев стал для республики худшей бедой со времен Орджоникидзе и Берии: он ее разорил. Сперва «сухой закон» обернулся не только вырубленными виноградниками, но и вынужденной ориентацией советских граждан на крепкие напитки. А это традиционно была северо-кавказская отрасль производства. Но дальше начался сугубый кошмар. Кооперативы едва только открыли грузинским цеховикам легальный путь на рынок, как началось лавинообразное увеличение импорта в СССР товаров «группы Б», товаров «народного потребления». Из Германии, из Восточной Европы, из Польши, из той же Турции, которой десятилетиями единолично пользовались грузины. В тех же целях, надо заметить.

Произошло увеличение не только централизованного импорта, но и "дикого", челночного. Грузинское теневое производство вмиг сделалось неконкурентноспособным, а модернизировать его и улучшать качество никто не желал – видимо, гордость не позволяла. Республика терпела чудовищные, катастрофические убытки. Разумеется, немедленно начался передел собственности, войны криминальных групп и кланов, все это соединилось с московскими и общесоюзными криминальными войнами и Грузия погрузилась в хаос.

После тбилисских событий 1989 года на все это безобразие наложилась национально-освободительная борьба, которую спровоцировали новые грузинские национал-демократы во главе со Звиадом Гамсахурдиа. И вот, в 1990 году Грузия провозгласила независимость, а уже в 1992 году националисты проиграли республику восставшему криминалу во главе с Джабой Иоселиани и Тенгизом Китовани. На царство – в качестве примиряющей фигуры – был призван Шеварднадзе.

В наследство ему достались две войны – в Южной Осетии и Абхазии. Одна, начатая из националистических побуждений Звиадом Гамсахурдиа, вторая – сугубо криминального характера, разгоревшаяся уже после свержения первого грузинского президента. Это различие никогда особенно не подчеркивалось – ни российской, ни грузинской, ни абхазской стороной. А между тем, Абхазия – благодаря портам, курортам, границей с Россией и цитрусовым плантациям – всегда была самым лакомым кусочком в Грузинской "цеховой республике". Собственно, это же обстоятельство двигало и абхазскими националистами, желавшими не только суверенитета, но и передела теневого бизнеса. Южная Осетия же ничем, кроме дороги в Россию, похвастаться не могла.

Шеварднадзе, как опытный советский дипломат, постарался скорее вывести республику из военного положения, и в конце 1992 года уже возникла иллюзия стабилизации: в Москву даже прибыла первая партия кахетинского, впервые с 1984 года. В 1993 году, после завершения абхазской войны, возобновились масштабные поставки абхазских мандаринов...

Кажется, стоило бы обратить внимание на эти малозначащие обстоятельства, но "седой лис", как уважительно именовали нового президента, был абсолютно советским руководителем. Ничем не хуже или не лучше Ельцина. Самым существеннным обстоятельством для этого типа менеджеров было сохранение личной власти. Идеальным инструментом они всегда считали короткие административные интриги. Конкретные задачи политики или экономики были им принципиально чужды, потому что они никогда не видели вокруг себя ничего, кроме гораздо более конкретных физиономий коллег по той же внутриведомственной интриге.

Да, конечно, на экономическую ситуацию в Грузии наложился еще и общероссийский экономический хаос, разрушение старых производственных связей, но сильнее всего повлияло другое обстоятельство – грузины оказались фантастически ленивы, упрямы и тщеславны. Можно, конечно, сказать – спокойны, консервативны и уверены, но это было бы фатальным преуменьшением. В период Горбачева-Гамсахурдиа из-за ленности и упрямства не захотели бросить все силы на модернизацию теневого производства ширпотреба. При Шеварднадзе горделиво не пожелали осознать необходимость перехода на сугубо аграрную модель экономики, ориентированную на экспорт в Россию и вполне самодостаточную. Строго говоря, и сам грузинский президент ничего не сделал для возрождения страны. Он мог воспользоваться своими связями времен руководства МИДом – он это сделал. И получил западные кредиты. Которые граждане, а пуще того, чиновники, просто проедали. Он мог крутить интриги с российскими военными базами, с российским военным присутствием в Абхазии и на Северном Кавказе – он это делал. И получил дополнительный интерес Запада, который превращал в следующие кредиты и проекты, наподобие нефтяного транзита. Но реалистичного, прагматичного, здравомыслящего отношения к собственной экономике он проявить не смог. Не потому что не хотел, а потому что никогда не подозревал о существовании такого подхода. Грузия стабилизировалась в полуистощенном и невротическом состоянии. Такой и досталась новому президенту, Михаилу Саакашвили.

Летом 1983 года на Тишинской площади возник здоровенный черный столб, устремленный в золотое колечко. Малоприличные ассоциации здесь неуместны – это был подарок Москве от Грузинской ССР «в память 200-летия добровольного присоединения Грузии к России». Монумент придумали скульптор Зураб Церетели и поэт-архитектор Андрей Вознесенский. Наверное, лучшим украшением памятника были серебристые кованые розы, разбросанные на чугунных цитатах из знаменитых русских и грузинских поэтов. К началу 90-х розы исчезли – окрестные жители постепенно растащили их, пытаясь примирить себя с трудным впечатлением от горбачевской перестройки и самого монумента. Еще через десять лет розы вернулись в Грузию – но уже как символ революции.

Новые грузинские лидеры Михаил Саакашвили, Нино Бурджанадзе и Зураб Жвания оказались более последовательными и прагматичными, чем Эдуард Шеварднадзе. Они увидели выход из тупика в том, чтобы следовать и дальше той же логике, которая загнала Грузию в этот тупик. Республика не хочет заниматься сельским хозяйством, а хочет заниматься политикой? Прекрасно, надо дать ей политику в максимальных объемах. Сделать Грузию элементом самой большой и важной мировой политики. Но только быстро, энергично и решительно.

Формально, главный лозунг теперешнего президента Грузии – объединение государства, возвращение в состав республики незаконно отпавших территорий. Их, собственно говоря, всего три: Абхазия, Аджария и Южная Осетия. Но этот простой лозунг предполагает весьма масштабные последствия, поскольку решение такой задачи включает Грузию в большую геополитическую игру.

С Аджарией вопрос решился довольно просто. Ведь по этническому составу Аджария – та же Грузия, но испытавшая сильнейшее турецкое влияние. Потому и живут там грузины-мусульмане, которым, в сущности, автономия нужна была гораздо меньше, чем возможность передела власти. При бывшем аджарском президенте в автономии действительно была стабильность, но это была стабильность клана Абашидзе, стабильность удельного княжества. Смена власти предполагала обновление чиновничества и обделенная часть аджарской элиты ухватилась за эту возможность.

Южная Осетия, а особенно Абхазия – совсем другое дело. Там преобладает этнически не-грузинское население, там сильна память не только о страшных событиях начала 90-х, но и о меньшевистской Грузии Ноя Жордании, которая с помощью военной силы "освобождала" и Абхазию, и Южную Осетию от большевизма. И если на территории осетинской автономии довольно много грузинских сел, то в Абхазии их теперь практически нет. Но дело даже не в этом. Ни Южная Осетия, ни более крепкая в военном отношении Абхазия не войдут в состав Грузии без масштабного вооруженного конфликта. Даже если предположить, что российские миротворцы устранятся от своей миссии, своими силами Грузия с подобной задачей не справится. Единственное, что в данной ситуации представляется реальным – развертывание масштабных боевых действий и последующая аппеляция к "мировому сообществу". Которое ждет этой аппеляции уже двести лет.

Принципиальный англо-русский конфликт, связанный с движением России в направлении Балкан, Кавказа и Средней Азии, окончательно оформился только в XIX веке, но созрел уже в середине XVIII. Первые два вектора русской экспансии были нацелены на территории, находящиеся под протекторатом Османской империи и, отчасти, Персии, которые были партнерами Англии в азиатской политике; третий затрагивал британские интересы впрямую.

Накануне крымской кампании 1853-55 гг., которая, кстати сказать, была безусловным следствием российского движения на юг, один из идеологов британской внешней политики лорд Пальмерстон писал: "Лучшей и самой эффективной гарантией европейского мира в будущем явилось бы отделение от России некоторых приобретенных ею окраинных территорий: Грузии, Черкессии, Крыма, Бессарабии, Польши и Финляндии...". Опасность, которую видел самый знаменитый министр викторианской Англии, была предельно проста, причины ее абсолютно естественны. Кавказ и Крым всегда были ключом к Передней Азии и Черному морю, Польша – к Восточной Европе и морю Балтийскому. Российская империя, владеющая этими важнейшими стратегическими позициями, была вынуждена стремиться к дальнейшему расширению, в частности – в направлении Босфора. Таково естественное упражнение империй: выравнивание границ.

Пожелания Пальмерстона исполнились в эпоху Горбачева-Ельцина, и практически все эти территории уже отделены от России, за исключением Черкессии, т.е. западной части северного Кавказа. Впрочем, и здесь есть возможности для дальнейшей игры. Но нас сейчас интересует именно роль Грузии.

Англо-русское противостояние еще в XIX веке стало элементом европейской политики, в нем принимали участие и Франция, и Германия. Да, разумеется, с ними у нас никогда не было столь длительной и принципиальной конфронтации как с Великобританией, но Турция и Кавказ всегда интересовали французов и немцев вне зависимости от союзов или войн с Россией.

Еще в XIX веке, во время кавказских войн, российские военачальники обнаружили удивительное по своим масштабам присутствие в регионе британских и французских разведчиков, вернее, шпионов или эмиссаров, как их тогда называли. Более всего их интересовала Грузия, которая была определена Европой как ключ к Кавказу. Да, разумеется, Римская империя полагала таким ключом Армению, но позднейшая история компенсировала армянскую карту наличием Турции.

Нынешняя схема интересов западного мира на Кавказе выглядит более абсурдно, чем сто или двести лет назад. И включение в состав игроков Американской империи совершенно не меняет ситуацию.

Итак, назовем основные мотивы любого современного присутствия на Кавказе.

Первый. Кавказ, в особенности линия Грузии-Азербайджана, может служить путем из Каспия в Черное море. Проще говоря, мостом из Средней Азии в Европу, минующем Россию. Помимо этого, есть еще одно транзитное направление – на север. Это пути по черноморскому побережью (Турция-Аджария-Грузия-Абхазия, а далее в Россию или Черным морем до Украины) и по каспийскому (Иран-Азербайджан-Дагестан, далее в Россию).

Второй. Кавказ является наиболее разработанной экспериментальной базой для проведения ограниченных опытов по столкновению различных форм мусульсманской идеологии. Проще говоря, конфликт между фундаменталистским исламом (Иран, Саудовская Аравия, шииты и ваххабиты вообще) и светским (Турция, Египет, Кувейт, Сирия), здесь может быть локализован и испытан.

Третий. Кавказ есть консервированная форма множества межнациональных конфликтов, могущих спровоцировать этническо-социальный кризис не только на юге России, но и в ее поволжско-уральских территориях.

Кажется, этого должно быть достаточно для включения Кавказа в сферу интересов любой крупной современной державы. Что, собственно говоря, и происходит.

А значение Грузии в Кавказском регионе, безусловно, можно считать едва ли не определяющим. И самое важное здесь – грузинские черноморские порты. Ведь именно через Грузию идет единственный транзитный путь из Каспия в Черное море. Ценность этого транзита очевидна не только для Армении и Азербайджана, но также для Казахстана и Туркмении. Кавказский маршурут среднеазиатской нефти и газа мало того, что обеспечивает определенную независимость закаспийских республик от российских трубопроводов и российской политики, но – в условном идеале – может оказаться и экономически более выгодным. Другое дело, что до этого идеала сейчас очень и очень далеко, но большая политика сродни фьючерсной бирже, и всерьез рассматривает обстоятельства, которые могут и не произойти.

Идея "большой каспийской нефти" ничуть не менее полезна, с точки зрения геополитики, чем идея "малого шелкового пути", долгое время державшая Россию на Кавказе. По самым скромным оценкам, развивать легенду о каспийской нефти можно будет еще лет пятнадцать – если постепенно отказываясь от сейчас уже малоперспективной азербайджанской нефти, включать в последующую разработку туркменскую и казахстанскую. Во всяком случае, здравомыслящий игрок, обладающий изрядным запасом сил и средств, никогда бы не отказался от такой возможности. Тем более, имея в виду перспективу существенного усиления влияния на Иран за счет общей экспансии в каспийский регион. Результатом этого влияния может быть хотя бы и раздел Ирана, аналогичный иракскому.

Общая длительность этого сценария может составить еще лет пятьдесят, особенно если присоединить к сюжету всю пост-советскую Среднюю Азию, Афганистан и Пакистан, которые, почти автоматически, тянут за собой Индию и Китай. Поэтому потенциальные геополитические резервы Кавказа несопоставимо больше каспийских запасов нефти. Грузия, равно как Армения и другие кавказские образования, обречены быть фишками в этой игре.

Кроме того, Грузия вместе с остальным Кавказом, в самом ближайшем будущем могут стать, и, кажется, уже становится, ареной борьбы между радикальными и либеральными мусульманскими течениями. Это только кажется абстрактной задачей большой мировой политики, но на самом деле, давно уже стало абсолютно реальной проблемой. Усиление влияния Турции на Азербайджан и Грузию, особенно заметное в последние годы, привлекло внимание исламистских арабских кругов, менее всего настроенных отдавать кавказский регион светской Турции. Они прекрасно видят, что традиционная религиозная общность Грузии и Армении сейчас перестала иметь какое-либо значение, особенно потому, что последние двести с лишним лет она подразумевала соучастие России. А поскольку грузины теперь категорически не хотят видеть русских на Кавказе в качестве активной силы, то на место прежней логики "союза единоверцев" предлагается простая геополитическая выгода. Главным принципом объединения Закавказья должно стать объединение вокруг Турции и НАТО.