Текст книги "Оккультный мир"

Автор книги: А Синнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Я до сих пор ничего не сказал об обстоятельствах, при которых разные письма Кут Хуми попадали ко мне в руки; по сравнению с тем существенным интересом, который представляет идейное содержание этих писем, условия, при которых я получил их, могут вызывать у читателя, способного оценить философию посланий, не более чем второстепенный интерес. Тем не менее достойно внимания любое эмпирическое свидетельство, помогающее выявить природу способностей, присущих адептам, при том, что рациональное объяснение этих способностей по-прежнему скрыто от мира. До тех пор, пока мы не в состоянии доказать существование таких способностей путем априорного анализа возможностей, скрытых в человеке, сам факт их существования можно установить лишь путем накопления подобных свидетельств. Мой друг, которому было адресовано последнее послание, написал на него длинный ответ, а позднее дополнительно направил Кут Хуми еще одно письмо, которое предварительно переслал мне с просьбой прочитать его, а потом запечатать и выслать или передать мадам Блаватской, чтобы она переправила его по назначению. Мы ожидали, что мадам в ближайшее время заедет погостить в мой дом в Аллахабаде по дороге из Амритсара и Лахора, где она, как я уже отмечал, провела немного времени после того, как наши домочадцы в Симле разъехались на каникулы. Как пожелал мой друг, я передал письмо мадам Блаватской, заклеив и запечатав плотный конверт, в котором мне его доставили. Тем же вечером, несколько часов спустя, вернувшись домой на ужин, я узнал, что письмо было отправлено и уже успело вернуться. Мадам Блаватская рассказала мне, что она сидела за письменным столом у себя в комнате и разговаривала с посетителем, бессознательно вертя в руках синий карандаш. Внезапно она обратила внимание на то, что бумага, по которой она водит кончиком карандаша, – это мое письмо, которое адресат должным образом получил своими методами час или два назад. Мадам Блаватская обнаружила, что, говоря о чем-то совершенно постороннем, она неосознанно написала на конверте слова, которые так на нем и остались: "Прочитано и возвращено с благодарностью и несколькими комментариями. Пожалуйста, вскройте". Я внимательно осмотрел конверт: он был абсолютно неповрежден, заклеен и запечатан именно в том виде, в каком я его и передал. Вскрыв конверт, я обнаружил в нем письмо своего друга, которое я ранее передал мадам Блаватской, и еще одно послание от Кут Хуми, предназначенное мне. В последнем содержались критические замечания по поводу первого письма – ряд карандашных пометок, отсылавших к конкретным пассажам письма-первоисточника. Вот еще одна иллюстрация того, как материя проходит сквозь материю; для тысяч людей, которые на собственном опыте познакомились с этим феноменом, занимаясь спиритизмом, подобное прохождение представляет собою такое же очевидное явление природы, как и восход солнца. Я сталкивался с данным феноменом не только на спиритических сеансах, но, как будет видно из этих записей, во многих случаях, когда не было оснований подозревать какое-либо иное воздействие, кроме воздействия живых существ, наделенных способностями, которые в зачаточном состоянии есть, быть может, у всех нас, – просто эти существа благодаря знанию получили возможность пользоваться ими. Оставив в стороне параллельные демонстрации всех предыдущих феноменов, описанных мною, и изолированно рассматривая только этот феномен с письмом, скептически настроенные критики, вероятно, скажут: "Ну конечно, у мадам Блаватской было достаточно времени, чтобы вскрыть конверт одним из тех способов, к которым прибегают медиумы, заявляющие, что они получают из загробного мира ответы на запечатанные письма". Но, во-первых, доказательства, свидетельствующие о подлинности джеламской телеграммы, а также неотъемлемые признаки всей нашей переписки показывают, что письма, которые я получаю и в которых узнаю почерк Кут Хуми, во всяком случае, не являются работой мадам Блаватской; во-вторых, только что описанный мною случай следует сравнить с другим, в точности на него похожим, который произошел чуть позже и при иных обстоятельствах. Кут Хуми прислал мне письмо, адресованное моему другу, чтобы я прочел его и переправил по назначению. Мне представилась возможность связаться с Кут Хуми по поводу этого письма, прежде чем открыть его. Я написал записку, запечатал ее в обычный заклеивающийся конверт и отдал мадам Блаватской. Она положила конверт в карман, зашла к себе в комнату, куда вела дверь из гостиной, и почти сразу же вышла. Она отсутствовала не более тридцати секунд. По ее словам, "он" получил мое послание немедленно. Затем мадам прошла со мной через весь дом в мой кабинет, несколько минут пообщалась с моей супругой в соседней комнате, а затем вернулась ко мне и прилегла на кушетку. Я продолжал заниматься своими делами; так прошло минут десять, а может, и меньше. Вдруг мадам встала. "Вот ваше письмо", – сказала она, указывая на подушку, где только что покоилась ее голова; теперь там лежало письмо, написанное мною. На вид конверт казался совершенно нетронутым, только стоявшее на нем имя Кут Хуми было зачеркнуто, а сверху начертано мое имя. Тщательно осмотрев конверт, я распечатал его и обнаружил на чистой странице, оставшейся в конце моего письма, нужный мне ответ, написанный почерком Кут Хуми. Следует отметить, что весь тот короткий промежуток времени, который прошел между вручением ей моего письма и его возвращением вышеописанным способом, мадам Блаватская непрерывно оставалась у меня на виду, исключая лишь те тридцать секунд, которые она пробыла в своей комнате, и одну-две минуты, проведенные ею в комнате моей супруги. В течение того времени, пока мы ожидали ответ, в мою комнату больше никто не входил. Данный случай является таким полным, абсолютным и автоматическим доказательством целенаправленного использования сверхнормальных способностей, какое только можно ожидать от эксперимента. Любой, даже самый решительный приверженец банальности не сумеет всерьез оспорить убедительность данного случая, кроме как обвинив меня в том, что я неверно описал этот феномен. Единственным прибежищем таких критиков остаются лишь идиотские насмешки либо утверждение, будто я искажаю факты. Что касается последней гипотезы, то я могу лишь заверить и заверяю, что с предельною точностью изложил ход событий. В одном или двух случаях я получал ответы от Кут Хуми в моих же собственных конвертах, которые оставались нетронутыми, возвращаясь в том виде, в каком я их посылал, только с измененным адресом; моих писем в этих конвертах уже не было – вместо них там лежали ответы Кут Хуми. В двух-трех случаях я находил короткие записки от Кут Хуми на чистых страницах писем, которые мне присылали по почте другие люди, причем авторы писем явно ничего не знали о том, что к их посланиям были сделаны подобные дополнения. Конечно, я просил Кут Хуми объяснить мне все эти мелкие феномены, но мне было легче спросить об этом, чем ему – дать ответ, отчасти потому, что силы, при помощи которых адепты воздействуют на материю, достигая сверхнормальных результатов, входят в число явлений настолько мало известных обычной науке, что мы, люди внешнего мира, не подготовлены к подобным объяснениям; отчасти же потому, что манипуляции этими силами порою связаны с тайнами посвящения, открывать которые оккультист не имеет права. Тем не менее однажды мне удалось получить в качестве объяснения данного вопроса следующий намек.

"...Кроме того, имейте в виду, что эти мои письма были не написаны, а оттиснуты, или осаждены на бумаге, после чего в тексте были исправлены все ошибки".

Разумеется, мне хотелось побольше узнать об этом "осаждении". Представляет ли оно собою процесс, который следует за мыслью гораздо быстрее, нежели любой из знакомых нам процессов? А что происходит, когда Кут Хуми получает письмо? Проникает ли смысл текста в сознание оккультного адресата сразу же, или ему приходится читать письмо обычным способом?

"Конечно, мне приходится читать каждое написанное вами слово, – ответил Кут Хуми, – иначе у меня в голове возникла бы порядочная путаница. И как бы ни осуществлялся процесс чтения – при помощи физического или духовного зрения, – на это уходит практически одинаковое количество времени. То же самое можно сказать и о моих ответных письмах: пользуюсь ли я "осаждением" текстов на бумагу, диктую ли я их или пишу от руки сам разница в сэкономленном времени мизерна. Прежде чем воспроизвести письмо на бумаге методом "осаждения", я должен все продумать, тщательно сфотографировав каждое слово и предложение в своем мозгу. Подобно тому, как для фиксации на химически обработанных поверхностях тех образов, которые запечатлевает фотокамера, требуется предварительно поймать в фокус объект, который будет изображен (потому что в противном случае, как часто приходится видеть на плохих фотографиях, ноги могут оказаться совершенно несоразмерными голове и так далее), нам тоже приходится предварительно выстраивать в уме все фразы и запечатлевать в сознании каждую букву, которая появится на бумаге, прежде чем текст станет пригодным для чтения. На данный момент это всё, что я могу вам рассказать. Когда наука больше узнает о тайне окаменелостей и об ископаемой летописи, о том, как возникли отпечатки листьев, которые мы обнаруживаем на камнях, тогда я сумею помочь вам понять этот процесс. Но вы должны знать и помнить одно: мы лишь следуем за Природой в ее трудах и рабски подражаем ей".

В другом письме Кут Хуми подробнее распространяется о том, как трудно сделать оккультные объяснения понятными для людей, знакомых лишь с современной наукой.

"Только прогресс в изучении тайных знаний, начатом с элементарных основ, позволит человеку постепенно понять, что мы имеем в виду. Только так и никак иначе, укрепляя и очищая эти таинственные узы симпатии между разумными людьми – временно отделенными друг от друга фрагментами мировой души и самою космической душою, – можно действительно привести их в полное согласие. Лишь после того, как такое согласие установится, пробудившиеся симпатии послужат соединению человека с тем, что, в связи с отсутствием у европейцев научного термина, более подходящего для передачи этого понятия, я вновь вынужден охарактеризовать как энергетическую цепь, связывающую воедино материальный и нематериальный космос, прошлое, настоящее и будущее, – с тем, что оживит восприятие человека настолько, что он сумеет ясно осознать все объекты не только материального, но и духовного мира. Я даже испытываю некоторое раздражение из-за того, что мне приходится пользоваться этими тремя неуклюжими словами: прошлое, настоящее и будущее. Являясь убогими понятиями для выражения объективных аспектов субъективного целого, они приспособлены для этой цели почти так же плохо, как топор для филигранной резьбы. О мой бедный разочарованный друг, если бы вы уже продвинулись по Пути настолько далеко, чтобы этой простой передаче понятий не мешало состояние материи, если бы вынужденное бессилие последней не препятствовало союзу наших умов!.. К несчастью, унаследованная и самоприобретенная грубость западного сознания столь велика, а язык современного мышления до сих пор столь сильно развивался в русле практического материализма, что люди Запада сейчас почти не в силах понять, а мы – выразить на их языках что-либо, касающееся тонкой и, по-видимому, идеальной структуры оккультного космоса. Путем учебы и медитации европейцы могут приобрести эту способность в незначительной степени, но не более того. А дальше – барьер, который до сих пор препятствовал распространению веры в теософические истины среди народов Запада, заставляя западных философов отвергать теософические исследования как занятия праздные и бесполезные. Как же я научу вас понимать наш язык, а тем более читать и писать на нем, если он еще не имеет ни алфавита, который вы можете увидеть, ни слов, которые вы можете услышать? Как, например, объяснить феномены современной науки об электричестве древнегреческому философу птолемеевской эпохи, случись ему внезапно воскреснуть, если в области научных открытий его время отделяет от нашего непреодолимая пропасть? Разве технические термины сами по себе не оказались бы для него какой-то невразумительной тарабарщиной, абракадаброй, состоящей из бессмысленных звуков, а приборы и аппараты лишь сверхъестественными чудищами? И предположите на мгновение, что мне пришлось бы описывать вам линии цветных лучей, лежащих за пределами видимого спектра, – лучей, видимых только немногим даже среди нас; что мне пришлось бы объяснять, каким образом мы находим в пространстве любой из так называемых субъективных цветов, – говоря математическим языком, дополнительных цветов в окраске любого произвольно взятого двухцветного тела (что уже само по себе звучит абсурдно). Как вы думаете: смогли бы вы тогда воспринять их оптическое воздействие или хотя бы понять, что я имею в виду? И коль скоро вы не видите подобных лучей, не в состоянии их различить и пока не имеете для них научных названий, то если бы я сказал вам: "Не вставая из-за своего письменного стола, попытайтесь найти и воспроизвести перед глазами весь солнечный спектр, разложенный, как в призме, на четырнадцать цветов (семь из которых дополнительные), потому что лишь при помощи этого оккультного света вы сможете увидеть меня на расстоянии так, как я вижу вас", как вы думаете: каков был бы ваш ответ? Что вам пришлось бы ответить? Весьма вероятно, что вы возразили бы мне следующее: поскольку всегда существовало лишь семь основных цветов (точнее, три: красный, синий и желтый) и поскольку еще никому не удавалось при помощи какого-либо физического процесса разложить эти цвета более чем на семь спектральных оттенков, то моя просьба столь же ненаучна, сколь и абсурдна. И вы бы добавили, что поскольку мое предложение отыскать воображаемые дополнительные цвета солнечного спектра не делает чести вашему знанию физической науки, то мне лучше было бы пойти поискать свои мифические дихроматические и солнечные "пары" в Тибете, так как современная наука до сих пор еще не сумела подвести под какую-либо теорию даже такое простое явление, как цвета всех подобных двухцветных тел. И тем не менее истина в том, что эти цвета вполне реальны. Таким образом, вы видите, какие непреодолимые трудности существуют на пути обретения не только абсолютных, но даже первоначальных познаний в оккультных науках для человека, находящегося в вашем положении. Каким образом вы могли бы заставить себя понять и фактически управлять теми полуразумными Силами, которые общаются с нами не посредством слов, но при помощи цвета и звука, определенных соотношений цветовых и звуковых вибраций? Ведь звук, свет и цвет являются основными факторами, которые формируют уровни разума, свойственные этим сущностям, о самом существовании которых у вас нет никакого представления; вам даже не позволяют верить в них. Атеисты и христиане, материалисты и спиритуалисты – все они соответственно выдвигают свои аргументы против подобной веры, а наука возражает против такого упадочного суеверия еще более резко, нежели каждое из этих направлений. Итак, в силу того, что они не могут одним прыжком преодолеть пограничные стены и достичь вершин Вечности, из-за того, что мы не можем просто взять какого-нибудь дикаря из Центральной Африки и заставить его сразу постичь "Начала" Ньютона или "Социологию" Герберта Спенсера, или заставить неграмотного ребенка написать новую "Илиаду" на ахейском диалекте древнегреческого языка, или обычного живописца – изобразить пейзажи Сатурна либо сделать наброски с обитателей Арктура, – в силу всего этого отрицается само наше существование. Да, по этой причине тех, кто верит в нас, объявляют глупцами или обманщиками, а ту самую науку, которая ведет к высочайшей цели высшего знания, к подлинному вкушению от Древа Жизни и Мудрости, отвергают как необузданный полет воображения".

Следующий пассаж встретился мне в другом письме, но он вполне естественно дополняет только что приведенный отрывок.

"Истины и тайны оккультизма действительно образуют имеющую высочайшее духовное значение систему, одновременно и глубокую, и практичную по отношению к миру в целом. Однако мы даем вам эту систему не в качестве дополнения ко множеству запутанных теорий и умозрительных спекуляций, но ради той практической связи, которую она имеет с интересами человечества. Слова "ненаучный", "невозможный", "галлюцинация", "мошенничество" – до сих пор употребляли слишком вольно и безответственно, как бы подразумевая, что оккультные феномены либо являются чем-то загадочным и ненормальным, либо представляют собою преднамеренный обман. Вот почему наши руководители решились предоставить нескольким восприимчивым умам больше информации на эту тему и доказать им, что оккультные манифестации точно так же сводятся к определенным законам, как и простейшие физические явления. "Эпоха чудес уже позади", – говорят иные, но мы отвечаем на это: "Ее никогда и не было". Эти феномены, не знающие себе равных и не имеющие аналогов в мировой истории, должны оказать и окажут неодолимое влияние на общество скептиков и фанатиков. Такие феномены должны оказаться как разрушительными, так и созидательными: разрушительными для пагубных заблуждений прошлого, для старых верований и суеверий, которые, подобно мексиканской сорной траве, душат в своих ядовитых объятиях почти все человечество; созидательными – по отношению к новым установлениям подлинного, практического Братства Человечества, где все будут сотрудничать с Природой, трудиться на благо человечества, с помощью и посредством планетарных духов – единственных духов, в которых мы верим. Вскоре необыкновенные стихии, о которых прежде не думали и не мечтали, начнут проявляться со всевозрастающею силой и раскроют, наконец, секреты своей непостижимой деятельности. Платон был прав: миром правят идеи, и когда сознание людей воспримет новые идеи и отбросит старые и отработанные, мир двинется вперед; новые идеи станут источником мощных революций; неудержимое движение этих идей, их несокрушимая сила будет сметать религии и даже державы. Когда наступит время, сопротивляться их влиянию будет так же невозможно, как пытаться остановить приливную волну. Но все это придет постепенно, а до тех пор мы должны выполнить возложенную на нас обязанность – вымести вон как можно больше сора, оставленного нам нашими набожными предками. Новые идеи должны укорениться на хорошо расчищенном месте, потому что они касаются самых важных вещей. Мы изучаем не физические явления, а именно эти универсальные идеи; для того чтобы постичь первые, нужно сначала понять вторые. Они касаются истинного положения человека в мире в плане его прошлых и будущих воплощений, его происхождения и конечного предназначения, взаимосвязи смертного и бессмертного, временного и вечного, конечного и бесконечного. Это идеи более значительные, более грандиозные, познающие вечную власть непреложного закона, неизменяемые и не поддающиеся изменениям, – идеи, для которых существует только Вечное Сейчас, тогда как для непосвященных смертных время их конечного существования на этом материальном земляном комочке делится на прошлое и будущее. Вот что мы изучаем, вот чему многие из нас уже нашли объяснение... Кстати, я тоже человек и потому должен отдохнуть: я не спал вот уже более шестидесяти часов".

Далее идут несколько строк из письма Кут Хуми, адресованного не мне. Они удачно вписываются в приведенную здесь серию отрывков.

"Как бы то ни было, мы довольны своим образом жизни, благодаря которому мы не известны вашей цивилизации, основанной исключительно на интеллекте, и не затронуты ею. Мы также ни в коей мере не озабочены возрождением нашего древнего искусства и высокой цивилизации, потому что они наверняка вернутся в свое время, причем в более высокой форме, подобно тому, как в свое время вернутся плезиозавр и мегатерий. Мы имеем слабость верить в вечно повторяющиеся циклы и надеемся ускорить воскрешение того, что кануло в прошлое. Мы не могли бы помешать этому, даже если бы захотели. Новая цивилизация будет детищем старой, и для того, чтобы наши мертвые восстали из могил, мы лишь должны дать вечному закону осуществляться своим чередом, хотя мы, конечно, стремимся ускорить желанное событие. Не бойтесь: хотя мы действительно "цепляемся за пережитки прошлого", наше знание не исчезнет из поля зрения человека. Оно – "дар богов" и самый драгоценный из всех пережитков. Хранители священного огня не для того прошли невредимыми через столько веков, чтобы вдруг разбиться о скалы современного скептицизма. Наши лоцманы – слишком опытные моряки, чтобы нам нужно было бояться подобной напасти. Мы всегда найдем добровольцев, чтобы сменить уставших часовых, и как бы ни был плох мир в своем нынешнем переходном состоянии, он все равно сможет время от времени поставлять нам по нескольку человек".

Вернувшись к своей собственной переписке, к последнему письму, которое я получил от Кут Хуми перед тем, как оставить Индию и отправиться в поездку домой, во время которой я и пишу эти страницы, я прочитал следующее:

"Надеюсь, хотя бы вы поймете, что мы (или большинство из нас) отнюдь не похожи на те иссохшие, нравственно бессердечные мумии, какими нас кое-кто воображает. Меджнур очень хорош на своем месте, то есть как идеальный персонаж захватывающей, во многом правдивой истории. Однако, поверьте мне, немногих из нас прельстила бы в жизни роль анютиных глазок, засушенных между страницами томика высокопарных стихов. Мы, возможно, не совсем "мальчишки", как выразился в наш адрес мистер "...коль свою надежду человек Лишь в человеке может обрести, Я не позволю плакать никому Из тех людей, кого могу спасти ". Однако признаюсь, что лично я еще не освободился от некоторых земных привязанностей. Одни люди все еще привлекают меня больше, чем другие, и филантропия в том 'виде, в каком ее проповедовал наш Великий Покровитель, "...Спаситель мира, тот, Кто возвестил Нирвану и Закон", никогда не могла истребить во мне ни индивидуальных предпочтений в дружбе и в любви к ближайшим родственникам, ни горячего чувства патриотизма по отношению к стране, где я в последний раз воплотился как личность".

Ранее я спросил у Кут Хуми, в какой степени мне дозволено использовать его письма в работе над этой книгой; поэтому через несколько строк после процитированного отрывка он пишет:

"Я не накладываю никаких ограничений на использование вами всего, что я писал вам или мистеру

ОККУЛЬТНЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ДОКТРИНЫ

Как уже неоднократно утверждалось, оккультная философия, пройдя через различные страны и исторические периоды, сохранилась до наших дней по существу неизменной. В разные эпохи и в разных местах расцветали, постепенно вытесняя друг друга, весьма несхожие мифологические системы, которыми пользовалась большая часть народа; однако религиозные знания, лежащие в основе каждой общенародной религии и доступные лишь посвященному в них меньшинству, оставались практически идентичными. Конечно, с точки зрения современных западных представлений о том, что верно, а что неверно в этом отношении, представляется оскорбительной сама мысль о религии, которая является достоянием узкого круга людей, в то время как для нужд простого народа создается "псевдорелигия", как окрестили бы ее сейчас. Однако прежде чем, поддавшись этому чувству, позволить себе слишком категорично осуждать древних укрывателей истины, было бы неплохо решить, в какой степени это чувство определяется некоей разумной уверенностью в том, что обычной пастве пойдет на пользу учение, которое по природе своей должно быть слишком изысканным и утонченным для восприятия основной массы народа, и насколько упомянутое чувство вызвано приобретенной привычкой рассматривать религию как нечто такое, что важно просто исповедовать, независимо от понимания. Несомненно, если допустить, будто вечное блаженство человека зависит от сделанного им заявления, что он исповедует единственно правильную веру (причем неважно, понимает он ее или нет), которую он удачливо вытащил из колоды судьбы, тогда высшим долгом людей, сознающих, что они обладают такою верою, было бы провозглашать это "на кровлях", во всеуслышание. Однако другая гипотеза гласит, что ни одному человеку нет пользы от того, что он бормочет ту или иную словесную формулу, не вкладывая в нее никакого смысла, и что грубым умам подходит лишь грубое, краткое изложение религиозных идей. Согласно этой гипотезе, политика скрытности, культивировавшаяся в древности, была более передовой, нежели кажется на первый взгляд. Разумеется, в современном европейском обществе взаимоотношения между простым народом и посвященными поддаются изменению. Простой народ – если иметь в виду публику в целом, включая самые утонченные умы нашего века, – в состоянии воспринимать метафизические идеи, по крайней мере, не хуже, нежели те, кто принадлежит к любому особому классу. Эти утонченные умы определяют общественное сознание, так что без их помощи среди европейских народов не могут восторжествовать никакие великие идеи, а эту помощь можно гарантированно обеспечить лишь в условиях свободного рынка интеллектуальной конкуренции. Отсюда следует, что малейшее упоминание о некоей эзотерической науке, более возвышенной, нежели те, что открыто предлагаются вниманию ученой общественности, производит на современное западное сознание впечатление нелепости. С этим вполне естественным чувством сейчас просто необходимо бороться постольку, поскольку вообще можно просить людей следить за тем, чтобы оно не мешало им мыслить логически, то есть не считать, что коль скоро современному европейцу, овладевающему новой истиной, никогда не пришло бы в голову делать из нее секрет и раскрывать ее только какому-либо Братству, взяв с этих людей обязательство хранить ее в тайне, то, следовательно, подобная идея ни за что и никогда не могла бы посетить какого-нибудь древнеегипетского священнослужителя или интеллектуального титана, воспитанного цивилизацией, которая, согласно одной, не лишенной оснований, гипотезе, распространилась по всей Индии еще до расцвета наук и искусств в Древнем Египте. На самом деле, система тайных обществ была так же естественна для древнего ученого, как и общедоступная система науки – для ученых нашей страны и нашего времени. Разница здесь не только в эпохе или в моде. Необходимо сущностно различать те занятия, которым посвящают себя образованные люди в наши дни, и те, которым предавалось культурное общество в прошедшие эпохи. Мы принадлежим к эпохе материального прогресса, а лозунгом материального прогресса всегда была гласность. Посвященные древнего знания принадлежали к эпохе духовности, а лозунгом субъективного совершенствования всегда была секретность. Можно спорить о том, были ли эти лозунги в обоих случаях обусловлены ситуацией, но подобные размышления, во всяком случае, демонстрируют, что было бы неразумно делать слишком уверенные заявления о характере той философии и о философах, которые могли довольствоваться тем, что хранили в тайне свою мудрость, преподнося толпе религию, приспособленную скорее к уровню понимания тех, кому она была адресована, нежели к вечным истинам. Сейчас невозможно строить догадки о том, когда же оккультная философия начала принимать ту форму, в которой мы знакомимся с нею в наши дни. Разумно предположить, что последние две-три тысячи лет не прошли даром для преданных этой философии посвященных, которые все это время хранили и передавали ее, и что за данный период времени они внесли какой-то свой вклад в ее совершенствование. И все же опыт и умения посвященных, принадлежавших к самым ранним периодам, которые изучает история, представляются почти такими же внушительными и удивительными, как опыт и умения посвященных нашего времени; поэтому мы должны отнести самые первые истоки оккультных знаний на этой земле к глубочайшей древности. Конечно, подобный вопрос нельзя поднимать до тех пор, пока мы не познакомимся поближе с соображениями, которые подталкивают к совершенно потрясающим выводам в этом отношении. Однако, если даже абстрагироваться от специфических археологических теорий, уже отмечалось, что "столь глубокая философия, столь облагороженные нравственные нормы и столь убедительные, постоянно доказуемые практические результаты не являются продуктом одного поколения или даже одной отдельно взятой эпохи. Приходилось нанизывать факты на факты, выводы на выводы, из одной науки должна была развиваться другая, бесчисленному множеству ярчайших умов человечества приходилось размышлять о законах Природы, прежде чем это древнее учение обрело конкретную форму. Доказательства того, что основополагающее учение идентично во всех религиях, находят в повсеместном распространении системы посвящений, в тайных жреческих кастах, ведавших мистическими словами силы, и в публичных демонстрациях необыкновенной власти над силами Природы, что указывало на связь со сверхъестественными сущностями. Среди всех этих народов одинаково ревностно охранялись все подступы к их таинствам, а посвященные любых степеней, разглашавшие доверенные им секреты, карались смертью". Только что приведенная цитата из книги показывает, что так обстояло дело с элевсинскими и дионисийскими мистериями, с таинствами халдейских магов и египетских иерофантов. В "Агрушада Парикшай" – индусской книге брахманических церемоний – содержится тот же закон, который, по-видимому, переняли и ессеи, и гностики, и теурги-неоплатоники. Масонство воспроизвело эту старую формулировку, хотя ее raison d'etre в данном случае был утрачен одновременно с угасанием в среде масонов оккультной философии, на которой их обряды и церемонии построены в большей степени, нежели обычно представляют себе сами масоны. Доказательства тождественности, о которой идет речь, можно обнаружить в обетах, формулах, ритуалах и учениях различных древних религий, и это подтверждают те люди, которые, я уверен, имеют полное право заявить по поводу данного факта, что "в Индии не только все еще сохранились воспоминания обо всем этом, но и по-прежнему живо Тайное Общество, и оно действует так же активно, как действовало всегда". Коль скоро я должен подкрепить только что высказанные взгляды несколькими цитатами из "Разоблаченной Изиды" – великой книги мадам Блаватской, – то необходимо привести определенные пояснения относительно происхождения этого труда. Читатель, следивший по предыдущим страницам за моим повествованием об оккультных опытах, теперь уже лучше подготовлен к этим пояснениям. На самых обычных примерах из повседневной жизни я показал, как мадам Блаватская посредством системы психической телеграфии, используемой посвященными, поддерживает регулярные контакты со своими старшими "Братьями" по оккультизму. Стоит лишь осознать подобное положение дел – и станет легче понять, что при сборе материалов для такого труда, как "Изида", который включает в себя исчерпывающие объяснения всего, что только можно поведать об оккультизме внешнему миру, мадам Блаватской отнюдь не приходилось рассчитывать исключительно на собственные силы. Истина, которую мадам Блаватская стремится скрыть меньше всех на свете, состоит в том, что помощь, которую она оккультными способами получала от Братьев на протяжении всего периода работы над книгой, была такой обильной и длительной, что мадам не столько является автором "Разоблаченной Изиды", сколько входит в группу collaborateurs*, фактически создавшую этот труд. Мне дали понять, что, приступая к работе над "Изидой", мадам Блаватская еще ничего не знала о масштабах той задачи, которую она на себя взяла. В соответствии с пожеланиями ее тайных друзей, мадам стала писать под диктовку, однако сейчас, когда вышли в свет все тома этой книги, она начинается не с пассажей, написанных таким способом. Мадам Блаватская еще не представляла себе, во что выльется эта работа – в газетную статью, в эссе для журнала или в более крупное сочинение. Но объем произведения непрерывно возрастал. Конечно, еще не успев зайти слишком далеко, мадам стала понимать, что она собирается написать. Мадам Блаватскую явно подталкивали к выполнению этой задачи, и она, в свою очередь, внесла большой вклад в работу благодаря собственному природному уму. Однако Братья, по-видимому, всегда поддерживали ее в этой работе не только телепатически диктуя ей текст, как в самом начале, но и прибегая порою к методу "осаждения" текста на бумагу (несколько образцов текста, созданного подобным методом, довелось получить и мне). Благодаря этому методу нередко, пока мадам спала, изрядное количество подлинных страниц ее рукописи оказывалось написанным чужим почерком. Иногда, просыпаясь по утрам, мадам обнаруживала, что к рукописи, которую она оставила ночью на своем письменном столе, прибавилось до тридцати таких страниц. Книга "Разоблаченная Изида", не говоря уже об ее удивительном содержании, сама по себе является столь же значительным феноменом, как и те невероятные явления, что я описал. Этим объясняется не только необыкновенная ценность книги для тех, кто, возможно, стремится как можно глубже исследовать тайны оккультизма, но и недостатки данного произведения, очевидные для простого читателя. Божественные способности, которыми обладают Братья, не могут предохранить литературное произведение, являющееся плодом совместного труда нескольких умов, пусть даже из числа Братьев, от композиционной неорганизованности, которая возникает, если создавать книгу подобным способом. Помимо композиционных недостатков, книга отличается чрезвычайной пестротою стиля, что снижает ее литературные достоинства, наверняка раздражая и приводя в замешательство обычного читателя. Но для тех, кто понимает, чем вызвано несовершенство формы данной книги, это несовершенство оборачивается скорее преимуществом, нежели недостатком. Оно может объяснить проницательному читателю некоторые мелкие несоответствия в изложении, встречающиеся в разных частях книги, и к тому же позволит ему как бы по голосу различать отдельных авторов, когда они поочередно пускаются в рассуждения. Книга была написана (имеется в виду физический процесс написания и составления рукописи) в Нью-Йорке, где мадам Блаватской явно недоставало справочной литературы. Однако произведение изобилует ссылками на всевозможные книги, включая и весьма необычные по характеру, а также цитатами, точность которых легко проверить в крупных европейских библиотеках, так как в сносках указаны номера страниц тех произведений, откуда взяты цитируемые отрывки. Теперь я могу продолжить подбор фрагментов из "Изиды", дабы продемонстрировать единство эзотерической философии, лежащей в основе различных древних религий, и ту особую ценность, которую для изучающих оккультную философию представляет чистый буддизм. Из всех существующих в мире философских систем именно он преподносит нам оккультную философию в ее наименее искаженной форме. Конечно, читателю не стоит увлекаться ошибочным представлением, будто буддизм в том виде, как его истолковывают авторы, не являющиеся оккультистами, можно воспринимать как воплощение их собственных взглядов. Например, в интерпретации западных ученых одна из главных идей буддизма состоит в том, что "нирвана" равносильна уничтожению. Возможно, западные ученые правы, утверждая, что именно к такому заключению приводит объяснение нирваны, которое дает экзотерический буддизм, однако он, во всяком случае, не является оккультным учением.