Текст книги "Записки жандарма"

Автор книги: А. Спиридович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Заниматься в Москве революционной работой считалось безнадежным делом.

Красиво и убедительно говорил Зубатов подготовляя из нас будущих руководителей политического розыска, но воспринять сразу эту государственную точку зрения на внутреннюю агентуру было трудно. Мы принимали, как бесспорные, все советы относительно сотрудника и все-таки они в наших глазах были предателями по отношению своих товарищей. Мы понимали, что без шпионов ничего нельзя знать, что делается в вражеском лагере; мы сознавали, что сотрудников надо иметь так же, как надо иметь военных шпионов, чтобы получать необходимые сведения о неприятельских армии и флоте, об их мобилизационных планах и т. д. Все это мы понимали хорошо, но нам, офицерам, воспитанным в традициях товарищества и верности дружбы, стать сразу на точку холодного разума и начать убеждать человека, чтобы он, ради пользы дела, забыл все самое интимное, – дорогое и шел на измену, было тяжело и трудно. Наш невоенный начальник не мог этого понять. Да мы и не говорили много с ним об этом. Но между собою мы, офицеры, подолгу беседовали на эту тему. В нас шла борьба.

В результате государственная точка зрения победила. Мы сделались сознательными офицерами розыска, смотревшими на него, как на очень тяжелое, неприятное, щепетильное, но необходимое для государства дело. Впрочем, жизнь, как увидели мы позже, очень упрощала нашу задачу. Переубеждать и уговаривать приходилось редко: предложения услуг было больше, чем спроса…

Правой рукой Зубатова был Евстратий Павлович Медников, человек в то время лет пятидесяти. Он заведывал агентами наружного наблюдения, или филерами, которые, наблюдая на улицах за данными им лицами выясняли наружно, что те делали, с кем встречались и какие места посещали. Наружное наблюдение развивало данные внутренней агентуры.

Медников был простой, малограмотный человек, старообрядец, служивший раньше полицейским надзирателем. Природный ум, сметка, хитрость, трудоспособность и настойчивость выдвинули его. Он понял филерство как подряд на работу, прошел его горбом и скоро сделался нарядчиком, инструктором и контролером. Он создал в этом деле свою школу – Медниковскую, или как говорили тогда, «Евстраткину» школу. Свой для филеров, которые в большинстве были из солдат уже и тогда, он знал и понимал их хорошо, умел разговаривать, ладить и управляться с ними.

Двенадцать часов ночи. Огромная низкая комната с большим дубовым столом посредине полна филеров. Молодые, пожилые и старые, с обветренными лицами, они стоят кругом по стенам в обычной позе – расставив ноги и заложив руки назад.

Каждый по очереди докладывает Медникову данные наблюдения и подает затем записку, где сказанное отмечено по часам и минутам, с пометкой израсходованных по службе денег.

– А что же Волк? – спрашивает Медников одного из филеров.

– Волк, Евстратий Павлович, – отвечает тот, – очень осторожен. Выход проверяет, заходя куда-либо, также проверку делает и опять-таки и на поворотах, и за углами тоже иногда. Тертый.

– Заклепка, – докладывает другой, – как заяц, бегает, ничего не видит, никакой конспирации, совсем глупый…

Медников внимательно выслушивает доклады про всех этих Заклепок, Волков, Умных, Быстрых и Галок, – так по кличкам назывались все проходившие по наблюдению. Он делает заключения, то одобрительно кивает головой, то высказывает недовольство.

Но вот он подошел к филеру, любящему, по-видимому, выпить. Вид у того сконфуженный; молчит, точно чувствует, что провинился.

– Ну что же, докладывай! – говорит иронически Медников. Путаясь и заикаясь, начинает филер объяснять, как он наблюдал с другим филером Аксеновым за «Куликом», как Кулик зашел на «Козихинский пер., дом № 3, да так и не вышел оттуда, не дождались его».

– Так-таки и не вышел, – продолжает иронизировать Медников

– Не вышел, Евстратий Павлович.

– А долго ты ждал его?

– Долго, Евстратий Павлович.

– А до каких пор?

– До одиннадцати, Евстратий Павлович.

Тут Медников уже не выдерживает больше. Он уже знает от старшего, что филеры ушли с поста в пивную около 7 часов, не дождавшись выхода наблюдаемого, почему он и не был проведен дальше. А у «Кулика» должно было состояться вечером интересное свидание с «приезжим» в Москву революционером, которого надо было установить. Теперь этот неизвестный «приезжий» упущен.

Побагровев, Медников сгребает рукой физиономию филера и начинает спокойно давать зуботычины. Тот только мычит и, высвободившись, наконец, головой, всхлипывает:

– Евстратий Павлович, простите, виноват.

– Виноват, мерзавец, так и говори, что виноват, говори прямо, а не ври! Молод ты, чтоб мне врать. Понял, молод ты! – с расстановкой отчеканил Медников. – Дурррак! – и ткнув еще раз, больше для виду, Медников, уже овладевший собой, говорит спокойно: – По пятерке штрафу обоим! А на следующий раз – вон; прямо вон, не ври! На нашей службе врать нельзя. Не доделал – винись, кайся а не ври!

Эта расправа по-свойски; своя, Евстраткина система. То, что происходило в филерской, знали только филеры да Медников. Там и награды, и наказания, и прибавки жалованья, и штрафы, там и расходные, т.-е. уплата того, что израсходовано по службе, что трудно учесть и что всецело зависит от Медникова.

Просмотрев расход, Медников произносил обычно: – «Ладно, хорошо». Найдя же в счете преувеличения, говорил спокойно: «Скидай полтинник; больно дорого платишь извозчику, скидай». И филер «скидал», зная, что, во-первых, Евстратий Павлович прав, а, во-вторых, все равно всякие споры бесполезны.

Кроме своих филеров, при Московском отделении был еще летучий филерский отряд департамента полиции, которым также ведал Медников. Этот отряд разъезжал по России, разрабатывая агентурные сведения Зубатова или департамента, работая как бы под фирмой последнего. По деловитости, опытности и серьезности филеров, которые в большинстве брались из московских филеров, летучий отряд был отличным наблюдательным аппаратом, не уступавшим по умению приспособляться к обстоятельствам, по подвижности и конспирации, профессиональным революционерам.

То была старая Медниковская школа. Лучше его филеров не было, хотя выпивали они здорово и для всякого постороннего взгляда казались недисциплинированными и неприятными. Они признавали только Медникова. Медниковский филер мог пролежать в баке над ванной (что понадобилось однажды) целый вечер; он мог долгими часами выжидать на жутком морозе наблюдаемого с тем, чтобы провести его затем домой и установить, где он живет; он мог без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно, часто без денег, за тысячи верст; он попадал за границу, не зная языков, и умел вывертываться.

Его филер стоял извозчиком так, что самый опытный профессиональный революционер не мог бы признать в нем агента. Умел он изображать из себя и торговца спичками, и вообще лотошника. При надобности мог прикинуться он и дурачком и поговорить с наблюдаемым, якобы проваливая себя и свое начальство. Когда же служба требовала, он с полным самоотвержением продолжал наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует при провале получить на окраине города пулю браунинга или удар ножа, что и случалось.

Единственно, чего не было у Медниковского филера, это сознания собственного профессионального достоинства. Он был отличный специалист-ремесленник, но не был проникнут тем, что в его профессии не было ничего зазорного. Этого Медников им привить не мог, его не хватало на это. В этом отношении провинциальные жандармские унтер-офицеры, ходившие в штатском и исполнявшие обязанности филеров, стояли много выше, понимая свое дело как государственную службу. Позже и штатские филеры, подчиненные жандармским офицерам, воспитывались именно в этом новом направлении, что облагораживало их службу и много помогало делу.

Во всех раскрытиях отделения роль наружного наблюдения была очень велика, благодаря чему, главным образом, Медников и сделался самым близким доверенным лицом Зубатова. У близкой Медникову женщины была главная конспиративная квартира Зубатова, где жил и сам Медников, где происходили и свидания с некоторыми сотрудниками и с другими лицами по делам розыска. Знал он и оберегал и другие места, где происходили свидания Зубатова и других чинов отделения, если они допускались к этому делу. Допускался же далеко не каждый, так как агентура, эта святая святых отделения, бережно охранялась от всякого не только постороннего, но и своего отделенского взгляда.

В ведении Медникова находился и извозчичий филерский двор, где было несколько выездов, ничем не отличавшихся наружно от обыкновенных «Ванек». Комбинация конного наблюдения с пешим приносила большую пользу при наблюдении.

У Медникова на руках была и касса. Зубатов был бессребреником в полном смысле этого слова, то был идеалист своего дела; Медников же – сама реальность, сама жизнь. Все расчеты – у него. Работая за десятерых и проводя нередко ночь в отделении на кожаном диване, он в то же время не упускал своих частных интересов. Под Москвой у него было «именьице с бычками, коровками и уточками, был и домик», было все. Рабочие руки были даровые, – делай, что хочешь; свой человек – жена, хорошая, простая женщина, вела хозяйство.

Приехавши в Москву, я застал Медникова уже старшим чиновником для поручений, с Владимиром в петлице, который в то время давал права потомственного дворянства. Он уже выправил тогда все документы на дворянство, имел грамоту и занимался составлением себе герба; на гербе фигурировала пчела, как символ трудолюбия, были и снопы.

Эти два человека, Зубатов и Медников, составляли нечто единое, самую суть Московского отделения, его главный рычаг.

Были в отделении три жандармских офицера, были чиновники и полицейские надзиратели. Все служили, работали, и результаты их работы, какими бы они путями ни восходили к начальству, обязательно попадали сперва к Медникову и получали от него оценку, а в зависимости от того и направление.

Имелся в отделении свой хороший фотограф и расшифровщик секретных писем, а также и свой ученый еврей, который знал все по еврейству, что являлось при работе в черте оседлости большим подспорьем. Была, наконец, и еще одна фигура, прогремевшая позже в революционном мире, чиновник для поручений Л. П. Меньщиков, когда-то, как говорили, участник одной из революционных организаций, попавший затем в отделение и сделавший в нем, а после и в департаменте полиции, большую чиновничью карьеру.

Угрюмый, молчаливый, корректный, всегда холодно-вежливый, солидный блондин в золотых очках и с маленькой бородкой, Меньщиков был редкий работник. Он держался особняком. Он часто бывал в командировках, будучи же дома «сидел на перлюстрации», т.-е. писал в департамент полиции ответы на его бумаги по выяснениям различных перлюстрированных писем. Писал также и вообще доклады департаменту по данным внутренней агентуры.

Это считалось очень секретной частью, тесно примыкавшей к агентуре, и нас, офицеров, к ней не подпускали, оставляя ее в руках чиновников. Меньщиковское бюро красного дерева внушало нам особое к нему почтение. И когда однажды, очевидно, по приказанию начальства, Меньщиков, очень хорошо относившийся ко мне, уезжая в командировку, передал мне ключ от своего бюро и несколько бумаг для ответов департаменту, это произвело в отделении некоторую сенсацию. Меня стали поздравлять.

Меньщиков знал революционную среду, и его сводки о революционных деятелях являлись исчерпывающими. За ним числилось одно большое дело. Говорили, что в те годы департамент овладел раз явками и всеми данными, с которыми некий заграничный представитель одной из революционных организаций должен был объехать ряд городов и дать своим группам соответствующие указания. Меньщикову были даны добытые сведения и, вооружившись ими, он в качестве делегата объехал по явкам все нужные пункты, повидался с представителями местных групп и произвел начальническую ревизию. Иными словами, успешно разыграл революционного Хлестакова, и в результате вся организация подверглась разгрому.

Меньщиков получил за то вне очереди хороший орден. Позже, взятый в Петербург, в департамент, прослуживший много лет на государственной службе, принесший несомненно большую пользу правительству, он был уволен со службы директором департамента полиции Трусевичем. Тогда Меньщиков вновь встал на сторону революции и, находясь за границей, начал опубликовывать те секреты, которые знал. Вот результат быстрых мероприятий шустрого директора!

Прием в розыскные учреждения лиц, состоявших ранее в революционных организациях, являлся, конечно, недопустимым. Слишком развращающе действовала подпольная революционная среда на своих членов своей беспринципностью, бездельем, болтовнею и узко-партийностью, чтобы из нее мог выйти порядочный чиновник. Он являлся или скверным работником или предателем интересов государства во имя партийности и революции.

Были, конечно, исключения, но они являлись именно исключениями.

Но раз правительство это допускало, то исправление ошибки таким хирургическим способом, к которому прибегал Трусевич, приносило лишь новый вред тому же правительству.

Перлюстрация писем членов революционных организаций была одним из источников осведомления о том, что делается в их среде.

Перлюстрация практикуется издавна в правительствах всего мира. Издавна прибегали к ней и в России. Еще при Елизавете Петровне [48]48
  [48] Елизавета Петровна (1709 – 1761) в 1741 году вступила на русский престол. Царствование Елизаветы было эпохой дворянской реакции, которая особенно выявилась во внутренней политике Елизаветы. Дворянство получило целый ряд крупных льгот (уменьшение подушного налога, который практически был дворянским, облегчение военной службы дворянам, усиление власти помещиков над своми крестьянами. Так, им дано было право ссылать крестьян в Сибирь). Как указывает М. Н. Покровский, «даже крупнейшая финансовая реформа царствования – уничтожение в 1753 году внутренних таможен – рассматривалась проводившими ее с той же точки зрения (дворянской). Ее инициатор, все тот же Шувалов, начинал с указания на то, какие обиды терпит от устаревшей таможенной системы дворянство: интересы буржуазии, которые нам кажутся естественно господствующими в подобного рода перевороте, для него стоят на втором плане, и не видно даже, чтобы главный из этих интересов, развитие внутренней торговли, им отчетливо сознавался…»
  См. М. Н. Покровский – «Русская история с древнейших времен», том III, стр. 83 – 91.Гиз. М. 1922 г. [С. 222-223]


[Закрыть] летом 1744 года, тогдашний канцлер Бестужев [49]49
  [49] Бестужев-Рюмин, А. П. (1693 – 1766). В 1744 году получив звание великого канцлера, Бестужев-Рюмин долго держал в своих руках всю внешнюю политику России, которую направлял по руслу, угодному Англии. За это Бестужев-Рюмин получал содержание от английского правительства. Перед смертью Елизаветы Петровны Бестужев-Рюмин агитировал за передачу власти Екатерине, но, благодаря принятым мерам сторонниками наследника Петра Федоровича, он был разоблачен, арестован 15 февраля 1758 года и отправлен в ссылку. По вступлении на престол Екатерины II Бестужев-Рюмин был немедленно возвращен из ссылки, получил обратно все чины и назначен ген.-фельдмаршалом.
  О Бестужеве-Рюмине, как руководителе внешней политики России, см. М. Н. Покровский – «Русская история с древнейших времен», т. III. [С. 223]


[Закрыть], желая раскрыть императрице глаза на интриговавшего при нашем дворе французского посла маркиза де-ля-Шетарди [50]50
  [50] Маркиз де-ля-Шетарди, Иоахим-Жак-Тротти (1705 – 1758), французский посланник в Германии (1731 – 1739), затем в России (1739 – 1742). После вступления на престол Елизаветы Петровны стоял близко к русскому двору и оказывал влияние на внешнюю политику России. По инициативе Бестужева-Рюмина Шетарди за нелестные отзывы о Елизавете в своих письмах французскому правительству был выслан из России.
  См. «Маркиз де-ля-Шетарди о России» Изд. П. Пекарского, СПБ, 1862 г. [С. 223]


[Закрыть], доложил государыне ряд перлюстрированных донесений маркиза, в которых тот сообщал в Версаль [51]51
  [51] Версаль – резиденция французских королей Людовиков XIV, XV и XVI. Находится в 17 километрах от Парижа. В 1871 году в марте месяце, после восстания парижских рабочих реакционное национальное собрание и правительство перешли в Версаль, откуда руководили расправой с Парижской Коммуной. До сих пор для выбора президента французское национальное собрание собирается в Версале. [С. 224]


[Закрыть] разные сплетни и действовал безусловно во вред России.

Императрица вознегодовала, и 12 июня маркизу были предъявлены его перлюстрированные депеши и он был выслан из Москвы фактически в двадцать четыре часа и, в сопровождении офицера и галопировавшего вокруг экипажа отряда драгун, был выпровожен за пределы империи.

По вступлении на престол Николая Павловича, в поданной государю записке об образовании корпуса жандармов, граф Бенкендорф называет перлюстрацию весьма полезным делом и говорит, что перлюстрация [52]52
  [52] Перлюстрация; так называется процесс вскрывания и копирования писем, производившийся пресловутыми «черными кабинетами», существовавшими при почтамтах крупных городов: Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы, Киева, Харькова, Риги, Тифлиса, Томска, Вильны. В последних трех городах незадолго до революции «черные кабинеты» были закрыты. А в Нижнем Новгороде и Казани таковые открывались по мере надобности. Перлюстрации подлежали письма политических деятелей, а также важных государственных персон. Первые письма подразделялись на письма «по подозрению» и письма «по наблюдению». Последние перлюстрировались согласно списку адресов, присылавшемуся департаментам полиции с указанием, по каким адресам следуют письма вскрывать и копию представлять ему. Письма «по подозрению» вскрывались, главным образом, руководствуясь почерком адреса. Специалисты-чиновники умели по почерку, адреса установить необходимость вскрытия письма. Вскрывались письма особым способом и особым способом приводились в первоначальный вид. Перлюстрация являлась могучим средством в руках охранки для борьбы с революционным движением.
  См. С. Майский «Черный кабинет». Из воспоминаний бывшего цензора. «Былое» за 1918 г. № 7 (13). [С. 224]


[Закрыть] корреспонденции есть наилучший помощник полиции, следящий за всем происходящим на всем пространстве империи. «Для этого, – пишет он, – надо иметь в некоторых только пунктах начальников почтовых бюро испытанной честности и усердия: как в Петербурге, Москве, Киеве, Волыни, Риге, Харькове, Одессе, Казани и Тобольске».

После убийства царя-освободителя состоялось высочайшее повеление императора Александра III, данное министру внутренних дел особым указом, о разрешении ему, в целях высшей государственной охраны, вскрывать частную корреспонденцию помимо порядка, установленного судебными уставами.

Так как почта и телеграф были подчинены министру внутренних дел, то на центральной станции в Петербурге и была организована перлюстрация некоторой корреспонденции, или, как говорила публика – черный кабинет.

До самой революции 1917 года перлюстрацией ведал один и тот же чиновник, состарившийся на своем деле и дошедший до чина действительного статского советника. Его знали лишь министр, директор департамента полиции и очень немногие близкие им лица.

В последние годы бывало так. Как только назначался новый министр внутренних дел, в тот же день к нему являлся старичок, действительный статский советник Мардариев, и, представившись, подавал министру с таинственным видом большой, с тремя печатями, пакет с надписью «совершенно секретно», прося вскрыть.

Министр вскрывал. То был высочайший указ Александра III на право перлюстрации. Происходил краткий обмен мыслей. Чиновник почтительно просил вновь запечатать пакет. Министр вкладывал указ в тот же пакет, запечатывал поданным ему чиновником сургучом и печатью и возвращал старичку. Старичок почтительно раскланивался и тихо удалялся. Он продолжал хранить пакет в глубочайшей тайне до нового министра, к которому являлся с той же процедурой. Так дожил он до революции.

В черном кабинете письма вскрывались по адресам или по наружным признакам, а частью на ощупь, как, например, письма, присланные из-за границы с нелегальной литературой.

Скопированные, а некоторые в подлинном виде, письма отсылались министру внутренних дел, где часть их поступала в его личное распоряжение, как, например, письма сановников и лиц окружающих государя, часть же передавалась в департамент полиции. Там ведал перлюстрацией специализировавшийся на том особый чиновник.

Письма участников революционного движения подвергались действиям различных кислот в целях проявления секретного текста, расшифровывались, копировались и отсылались местным розыскным органам для выяснения и дальнейших по ним мероприятий. Данные перлюстрации служили только для розыска, как добытые «негласным путем» и использованию на дознаниях не подвергались.

В последние годы распоряжениями министров внутренних дел перлюстрация была заведена и еще в нескольких пунктах империи, чем также ведали чины почтового ведомства. Корпус жандармов перлюстрацией никогда не занимался; эта обязанность на нем не лежала, если же где-либо в провинции это делалось, то лишь по собственной инициативе и скрытно от начальства.

Агентурные сведения, данные наружного наблюдения и перлюстрация являлись тремя главными источниками осведомления политической полиции. После обысков и арестов сведения эти пополнялись их результатами и показаниями арестованных. Путем сопоставления всех этих данных, путем дополнительных установок и выяснений воспроизводилась полная картина работы отдельных революционных деятелей и их организаций.

Этой работой в отделении занимались мы, офицеры, бывшие там на ролях следователей и производившие расследования в порядке охраны, без участия прокурорского надзора, которые и разрешались административным порядком. Дела, по которым можно было приступить к формальным дознаниям, передавались в губернское жандармское управление со всеми арестованными.

VII

Недели через две после моего приезда отделение арестовало группу интеллигентов, занимавшихся печатанием на гектографе и распространением запрещенных цензурою произведений Льва Толстого [53]53
  [53] Толстой, Л. Н. (1828 – 1910) – граф, дворянин, знаменитый русский писатель, автор «Войны и Мира», «Анны Карениной», «Воскресения» и др. Одновременно Толстой явился творцом своеобразной философии, основными положениями которой являлись «непротивление злу», «нравственная религия» и т.п. В. И. Ленин так характеризовал Л. Н Толстого: «С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны – помещик, юродствующий во Христе… Толстовские идеи – это зеркало слабости, недостатков нашего крестьянского восстания, отражение мягкотелости патриархальной деревни и заскорузлой трусливости «хозяйственного мужичка». (Собр. соч., т. XI, ч. I, стр. 114, 117). [С. 224]


[Закрыть]. Производство расследования поручили мне. Ознакомившись с найденными при обыске вещественными доказательствами, я начал допросы. Арестованные были люди не первой молодости, серьезные, очень увлекавшиеся учением Толстого. Общее впечатление было то, что все они очень хорошие люди. Занимались они печатанием некоторых глав «Воскресения» и «Евангелия».

С первого же допроса привлеченные стали, было, отказываться давать какие-либо показания, как это поучали, но сами мало выполняли, представители революционных партий. Пришлось спорить: какие же вы толстовцы, и где же ваше непротивление злу, где же ваша идейность, если при первом же столкновении с ненавистной для вас властью, вы прячетесь и боитесь исповедовать вашу веру? Спорили мы немного. Все толстовцы дали полное и откровенное показание, и картина получилась поучительная.

Группа толстовцев, увлекающаяся своим учителем и его творениями, убивает все свободное время на перепечатывание его запрещенных произведений и думает распространять их среди таких же поклонников гениального писателя. Работают с риском ареста и действительно попадают в тюрьму. Но где же источник того, за что они терпят кару? Источник, как выясняется расследованием, – сам граф Толстой и его Ясная Поляна. Туда ездил один из арестованных и там получал он запрещенные издания; при чем брал их, не скрывая, что будет перепечатывать. И Лев Толстой то знал. Логика и закон требовали возбуждения дознания против самого Толстого и привлечения его, как главного виновника, по настоящему делу. Но на Толстом был запрет и его трогать было никому нельзя. Все мы в отделении слышали не раз, что существует высочайшее повеление, дабы графа Льва Николаевича Толстого не трогать ни в коем случае. Лев Толстой находился под защитой его величества.

Я стал доказывать начальству, что при данном положении дело следует прекратить, так как преследовать арестованных при непривлечении главного виновника является абсурдным и несправедливым. В городе уже шли хлопоты перед обер-полицмейстером об арестованных и скоро их разрешили освободить, но они все-таки понесли наказание в административном порядке. Надо сказать, что в Москве мы не замечали видимого вреда от учения Льва Толстого. У чего, конечно, были поклонники, но масса не шла за ним. За три весьма интересных, по начавшемуся общественному подъему, года службы в Москве присутствие Толстого совершенно не беспокоило отделение, что являлось лучшим доказательством, что он был тогда политически безвреден.

Послание синода об отлучении Толстого в 1901 году пришло в Москву во время уличных беспорядков, и 25 февраля сам Толстой попал случайно в толпу беспорядочников на Лубянской площади. Казалось бы, вот момент выразить пострадавшему писателю сочувствие, симпатию и использовать удобный момент против правительства. Однако этого не случилось. Настроение толпы было столь двойственно, что если некоторые и выражали свою симпатию Толстому, то другие не скрывали своей вражды и ненависти. Толстой поспешил сесть со своим спутником на извозчика и уехал.

Позже в своем ответе синоду он упомянул о том случае в следующих словах: «Самый день 25 февраля, когда было опубликовано постановление, я, проходя по площади, слышал слова: «Вот дьявол в образе человека», – и если бы толпа была иначе составлена, очень может быть, что меня бы избили». Так говорит сам Толстой.

Вообще толпа относилась к нему отрицательно. Он не был ее вождем, им увлекались только отдельные лица и группы из интеллигенции. Не увлекалась им в массе и молодежь. Ее кумиром был тогда босяцкий певец Максим Горький, восхищавший всех своим «Дном» и его «героями».

И потому послание синода об отлучении Толстого многих удивило. Его не понимали. Зачем это было сделано? Из писателя-философа, которого в массе больше порицали, чем хвалили, сделали жертву. Толстому стали присылать сочувственные письма, телеграммы и адреса, и паломничество к нему возросло в значительной степени.

Отлучение побудило Толстого послать ответ, в котором он, признав, что отрекся от православной церкви, что отвергает святую троицу и все таинства, говорит: «Бога же духа, бога любовь, единого бога – начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли бога, выраженной в христианском учении». Быстро попал этот ответ, конечно, и в отделение.

Вскоре появилось второе новое произведение Толстого, его письмо «К царю и его помощникам», написанное по поводу происходивших тогда (1901 г.) беспорядков, виновниками которых Толстой считал «правителей», не хотевших, по его мнению, видеть ничего, кроме своего спокойствия в настоящую минуту. Он писал, между прочим:

«…Для того, чтобы люди перестали волноваться и нападать на вас, так мало нужно… сделать нужно только следующее: во-первых, уравнять крестьян во всех их правах с другими гражданами… во-вторых, нужно перестать применять так называемые правила усиленной охраны… в третьих, нужно уничтожить все преграды к образованию, воспитанию и преподаванию. Наконец, в четвертых, и самое главное, нужно уничтожить все стеснения религиозной свободы…»

Развивши каждое из этих требований, Толстой обращался к царю и всем имеющим власть с такими словами: «Помогите же улучшить положение этого большинства и в самом главном: в его свободе и просвещении. Только тогда и ваше положение будет спокойно и истинно хорошо». Писал это Лев Толстой и писавши старался изложить не свое мнение, а мнение лучших многих, бескорыстных, разумных и добрых людей, желающих того же.

Обращение это прошло в публике незамеченным. Не разрекламируй в то время Толстого святейший синод, Толстой, как учитель жизни, продолжал бы оставаться спокойно в стороне и в тени, что, конечно, не относится к нему, как к гениальному писателю-художнику, гордости России.

***

Дознание о толстовцах дало основание начальству считать, что я могу успешно производить расследования и получать откровенные показания, что считалось весьма существенным, и меня стали посылать в командировки по тем пунктам, где работало отделение. Работа же его велась в то время по городам Северо-Западного края, а также в Минске, Екатеринославе, Тамбове и еще по нескольким пунктам.

С запада шла волна сорганизованного социал-демократического движения. Так, в Литве в 1897 году возник «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России» или «Бунд», объединивший все еврейские социал-демократические группы. То была крепкая, хорошо законспирированная революционная организация, спаянная еврейским фанатизмом, жаргоном и ненавистью к русскому правительству. Ее центральный орган «Арбейтерсштимме» издавался на жаргоне, и на жаргоне же выходила вся агитационная литература. Оттуда шла и новая тактика «агитации» для всей русской социал-демократии, обоснованная в брошюре Цедербаума [54]54
  [54] Цедербаум, Ю. О. (псевдоним Л. Мартов) (1873 – 1923) – вождь и теоретик меньшевизма. Примкнул к революционному движению в начале 90-х годов. Вместе с В. И. Лениным участвовал в петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» (1893 – 1897). В конце 1900 года вошел в состав редакции газеты «Искра» (см. прим. 63). На втором съезде РСДРП (июль 1903 г.) Мартов стал во главе меньшинства съезда, разошедшегося с большинством, руководимым Лениным, по организационным вопросам (о составе редакции «Искры» и о членстве в партии). После съезда Мартов отошел от революционного марксизма и в своих тактических воззрениях, окончательно оформившись как оппортунист. В эпоху реакции (1907 – 1910) поддерживал ликвидаторов, поносивших революционное подполье. Во время войны Мартов был интернационалистом. После февральской революции он колебался между ушедшими далеко вправо меньшевиками и большевиками, проповедовавшими пролетарскую революцию. После Октябрьской революции Мартов боролся с советской властью сначала идейно, а потом поддерживая и вооруженную борьбу буржуазии. В 1921 году эмигрировал за границу, где редактировал «Социалистический Вестник», в котором меньшевики и до сих пор клевещут на Советскую Россию. По поводу брошюры «Об агитации» см. Ю. Мартов «Записки социал-демократа». Издательство «Красная Новь», М. 1924 года, стр. 236 – 238. [С. 225]


[Закрыть] и открывшая новый период в истории социал-демократического движения в России. Там же, в Минске, в 1898 году состоялся съезд, на котором была образована «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия» [55]55
  [55] РСДРП – Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия. Образована в 1898 году в марте месяце на съезде в городе Минске, созванном по инициативе киевской группы «Рабочей Газеты». На съезде были представлены следующие организации:
  1) Киевский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», 2) Московской «Союз борьбы», 3) Петербургский «Союз борьбы», 4) Екатеринославский «Союз борьбы», 5) «Всеобщий Еврейский Рабочий Союз – «Бунд», 6) Группа «Рабочей Газеты». На съезде был избран центральный комитет, вынесены решения об организационном строении партии и поручено центральному комитету от имени съезда издать манифест. Составленный Струве (см. примеч. 163) при участии руководителей петербургского комитета партии, манифест заявлял, что «Российская Социал-Демократическая Партия продолжает дело и традиции всего предшествовавшего революционного движения в России и ставит главнейшей из ближайших задач партии в ее целом завоевание политической свободы. Партия твердо убеждена, что «освобождение рабочего класса может быть только его собственным делом» и будет неуклонно сообразовывать все свои действия с этим основным началом международной социал-демократии».
  См. Б. Эйдельман. – «Первый съезд РСДРП». Изд. «Московский Рабочий», Москва – Ленинград. 1926 г. [С. 225-226]


[Закрыть].

Было ясно, что департамент полиции прозевал новое революционное движение. Департамент схватился за Московское отделение с его летучим отрядом, и она начало работать по западным губерниям. По некоторым агентурным данным началась работа филеров по Ковно, Гродно, Минску, Белостоку и некоторым еще пунктам. По результатам наблюдений начались массовые аресты, для производства которых посылались офицеры и чиновники из Москвы, осуществлявшие их вместе с местными жандармскими управлениями. Целыми вагонами возили арестованных в Москву, где и производились расследования. Шли допросы и по ним производились новые аресты. Результаты обысков, в общем, были недостаточно хороши. Бундовцы вели себя весьма конспиративно и осторожно. Редко, редко находили одну нелегальную брошюру или прокламацию; найти какую-либо рукопись, письмо, заметку конспиративного характера было почти невозможно. Но, правда, в Вильне арестовали типографию, взяли и большой транспорт литературы, а кое-где взяли и небольшие библиотечки.

Держались бундовцы на допросах, с революционной точки зрения, хорошо, говорили мало, но далеко не все – были и словоохотливые. При допросах шло привлечение сотрудников, которых так недоставало по западу, и агентура была навербована. Многие сотрудники были переданы местным жандармам, более же серьезные остались за Зубатовым.

Все более значительное и серьезное по работе было сослано административным порядком в Сибирь, часть же была освобождена по невиновности или для надобностей агентуры, или чтобы замаскировать некоторые освобождения последней категории. Много арестованных, если и не пошли сотрудничать, то были распропагандированы Зубатовым, оторваны от социал-демократии, ушли из ее рядов и решили посвятить себя легальной работе среди еврейства и бороться с «Бундом». Так была создана организация минских «независимых» [56]56
  [56] «Независимые» – «Еврейская Независимая Рабочая Партия» создана в 1901 году в Минске по инициативе Зубатова сторонниками полицейского социализма М. Вильбушевич, Волиным, Шаевичем и др. Партия существовала до 1903 года, имея отделения в Вильне и Одессе. Деятельность партии заключалась а борьбе с социал-демократией, в частности с «Бундом», и в организации рабочих для борьбы с предпринимателями при сохранении самодержавия.
  См. Айнзафт. – «Зубатовщина и гапоновщина», изд. ВЦСПС, Москва, 1924 год. «Красный Архив», кн. I. [С. 226]


[Закрыть], очень взволновавшая революционные круги. Тогда выдвинулась энергичная поборница несоциалистического рабочего движения, еврейка Вильбушевич [57]57
  [57] Вильбушевич, М. В., – дочь купца, была арестована в 1900 году за принадлежность к «Бунду». Во время допросов Зубатов сагитировал ее в пользу проповедовавшегося им полицейского социализма. Она сделалась руководительницей «Еврейской Независимой Рабочей Партии», и ожесточенно боролась с социал-демократией. При содействии Вильбушевич Зубатов арестовал ряд революционных деятелей «Бунда» и социал-демократии. После ликвидации «Еврейской Независимой Рабочей Партии» Вильбушевич уехала в Америку, где вела ожесточенную борьбу с «Бундом», затем переехала в Палестину и приняла участие в работе сионистов.
  См. Д. Заславский. – «Зубатов и Маня Вильбушевич». Изд. «Красная Новь», М. 1923 г. [С. 226]


[Закрыть], очерненная социалистами. Она никогда не была сотрудницей ни отделения, ни Зубатова. Тогда же отошла от «Бунда» и пошла в легализацию группа молодых еврейских писателей, во главе с Волиным [58]58
  [58] Волин, Ю. – один из вождей «Еврейской Независимой Рабочей Партии». Осенью 1902 года поехал в Одессу с целью создания там организации «независимых». Ему удалось организовать «независимую рабочую группу», куда вошло до двадцати человек бывших революционеров. Волин непосредственно был связан с Зубатовым и полицейскими органами, благодаря чему легально устраивал собрания рабочих и вел агитацию за идеи «независимых». О результатах этой работы см. примеч. 125. [С. 226]


[Закрыть], из которых вышли фанатичные поклонники Зубатова. Зубатов внес тогда большой раскол в еврейское социал-демократическое движение, но задушить работу «Бунда» из Москвы не удалось.

Увлечение марксизмом было в то время повальною болезнью русской интеллигенции, развившейся еще в 90-х годах. Профессура, пресса, молодежь, – все поклонялось модному богу – Марксу. Марксизм с его социал-демократией считался тем, что избавит не только Россию, но и весь мир от всех зол и несправедливостей и принесет царство правды, мира, счастья и довольства. Марксом зачитывались все, хотя и не все понимали его. Студенческие комнатки и углы украшались портретами «великого учителя», а также Энгельса [59]59
  [59] Энгельс, Фридрих (1820 – 1895), – друг и сподвижник Карла Маркса, сын крупного фабриканта. В 40-х годах XIX века примкнул к революционному движению и с тех пор вместе с Марксом шел во главе мирового пролетариата в его борьбе против капиталистического строя. Совместно с Марксом Энгельс написал «Коммунистический Манифест» (1847 год), где указаны пути к свержению класса капиталистов и установлению диктатуры пролетариата. Энгельс написал ряд книг, в которых обосновал экономическое и философское учение Маркса «Анти-Дюринг», «Людвиг Фейербах», «Происхождение семьи, частной собственности, государства» и др.). После смерти Маркса (1883 г.) Энгельс привел в порядок литературное наследство Маркса и издал второй и третий томы «Капитала». В 1889 году Энгельс принял активное участие в создании II Интернационала и до самой своей смерти явился идейным вдохновителем всей работы Интернационала среди мирового пролетариата.
  См. соч. Маркса и Энгельса, изд. ин-та Маркса и Энгельса. Об Энгельсе см. также собр. соч. В. И. Ленина, т. I, стр. 409 – 416. [С. 226-227]


[Закрыть], Бебеля [60]60
  [60] Бебель, Август (1840 – 1912) – один из основателей немецкой социал-демократии и ее вождь. Сын прусского солдата, токарь по металлу. В 1865 году Бебель встретился с Вильгельмом Либкнехтом (см. ниже), стал социалистом и примкнул к I Интернационалу (1864 – 1872). С 1867 года до самой смерти был депутатом в рейхстаге. Во время франко-прусской войны (1870 – 1871 г.) Бебель вместе с Либкнехтом не голосовал за военный заем и протестовал против аннексии Эльзас-Лотарингии. Сидел неоднократно в тюрьме по обвинению в государственной измене. Внутри партии Бебель боролся против реформизма и ревизионизма. Бебель явился фактическим председателем II Интернационала. Перу Бебеля принадлежит книга «Женщина и социализм». Им также написаны мемуары, которые изданы под названием «Из моей жизни». [С. 227]


[Закрыть] и Либкнехта [61]61
  [61] Либкнехт, Вильгельм (1826 – 1900) – отец убитого германскими социал-демократами Карла Либкнехта. Видный деятель германской социал-демократии. Последовательный революционный борец, ученик Карла Маркса. Участвовал в германской революции 1848 года, после поражения которой выехал из Германии в Швейцарию, затем в Лондон, где и сблизился с Марксом и Энгельсом. В 1860 году Либкнехт вернулся в Берлин и повел борьбу с либеральной тактикой Лассаля. В 1865 году Либкнехта выслали в Лейпциг и там он увлек на революционный путь Бебеля. Вместе с Бебелем Либкнехт стал организовывать германскую социал-демократию. С 1868 года он издает «Демократический Еженедельник», потом переименованный в «Народное государство» и, наконец, под названием «Вперед» ставший органом ЦК германской социал-демократии. В 1872 году вместе с Бебелем арестован по обвинению в государственной измене за протест против аннексии Эльзас-Лотарингии. Когда партия была Бисмарком загнана в подполье, Либкнехт энергично строил подпольную партию. В течение нескольких десятилетий Либкнехт вел борьбу с оппортунизмом ряда деятелей партии (Фольмар, Бернштейн и др.). За неустанную борьбу с немецким милитаризмом неоднократно подвергался репрессиям. [С. 227-228]


[Закрыть].

Само правительство еще так недавно покровительствовало марксизму, давая субсидии через своего сотрудника на издание марксистского журнала. Оно видело в нем противовес страшному террором народовольчеству. Грамотные люди, читая о диктатуре пролетариата Маркса, не видели в ней террора и упускали из виду, что диктатура не возможна без террора, что террор целого класса неизмеримо ужаснее террора группы бомбистов. Читали и не понимали, или не хотели понимать того, что значилось черным по белому.

А легальный марксизм [62]62
  [62] Легальный марксизм – оппортунистическое течение в рядах русской социал-демократии 90-х годов. Его главные представители: Струве, Булгаков, Туган-Барановский стремились ввести революционные идеи марксизма в легальные рамки ученой разработки экономических вопросов рабочего движения и т.д. Легальные марксисты проповедовали сотрудничество классов, мирную эволюцию к социализму и т.п. Легальные марксисты, как писал в 1907 году В. И. Ленин, «были буржуазными демократами, для которых разрыв с народничеством означал переход от мещанского (или крестьянского) социализма не к пролетарскому социализму, а к буржуазному либерализму» (собрание сочинений, том VIII).
  См. Ангарский. – «Легальный марксизм», ч. I, изд. «Зиф». 1925 г. [С. 228]


[Закрыть] питал идейно подпольную работу социал-демократов «Бунда» и «Российской» партии и очень облегчал им их задачу пропаганды и, стало быть, содействовал их успеху.

Непонимание нарождающегося врага во всем его значении со стороны центрального правительства не могло не отразиться и на местах. Жандармские управления не знали нового движения, а, следовательно, не могли и бороться с ним, да к тому же они не имели на то средств. Кредит того времени на розыск или на т. п. агентурные расходы был мал до смешного.

При таких обстоятельствах Московскому охранному отделению было трудно справиться одному и оно, нанеся «Бунду» большой вред, работы его все-таки не прекратило. Но польза тогдашнего похода Москвы на запад все-таки была громадна. Она заключалась в том, что департаменту полиции было воочию доказано полнейшее отсутствие осведомленности о новом движении у местных органов и полнейшая неприспособленность их к борьбе с ним.

Между тем, в декабре 1900 года появился первый номер «Искры» [63]63
  [63] «Искра» – газета, основанная в 1900 году Лениным, Мартовым и Потресовым. В качестве соредакторов «Искры» были приглашены члены группы «Освобождение труда»: Плеханов, Аксельрод и Засулич. Под руководством В. И. Ленина «Искра» стала боевым органом русской социал-демократии. Она вела ожесточенную борьбу против «экономистов», направлявших рабочий класс по пути борьбы за «пятачок», предоставляя политическую борьбу буржуазии. «Искра» разоблачала деятельность социалистов-революционеров, которые террором против отдельных представителей царского правительства усыпляли массовое рабочее и крестьянское движение. В «Искре» В. И. Ленин впервые изложил те организационные принципы, которые легли в основу построения большевистской партии. На втором съезде РСДРП в 1903 году «Искра» была признана центральным органом партии и в состав редакции избраны: В. И. Ленин, Г. В. Плеханов и Ю. О. Мартов. Когда через несколько месяцев после съезда Плеханов на правах председателя «Совета партии» кооптировал в редакцию Аксельрода, Потресова и Засулич, которых съезд не избрал, В. И. Ленин вышел из состава редакции «Искры». Всего при участии В. И. Ленина вышел 51 номер «Искры». С 1 ноября 1903 года до осени 1905 года «Искра» продолжала выходить, как орган меньшевиков. [С. 228]


[Закрыть], центрального органа социал-демократии. Одним из основателей ее был Ульянов-Ленин, а деньги на издание первых номеров дал сын члена государственного совета камер-юнкер Сабуров [64]64
  [64] Сабуров, А. А. (род. в 1838 г.) – управляющий министерством народного просвещения с апреля 1880 г. по март 1881 года. На этом посту боролся с реакционной системой просвещения графа Д. Толстого. Впоследствии член государственного совета. Сын его камер-юнкер сочувствовал революционному движению. [С. 228-229]


[Закрыть]. Трогательное единение побывавшего в Сибири эмигранта-демагога с украшенным придворным мундиром современным политическим Митрофанушкой!

Слухи о том, что деньги даны кем-то из служилого сословия, породили сплетню, что их дал Витте [65]65
  [65] Витте, С. Ю. (1849 – 1915) – сын чиновника, окончил Новороссийский университет. Как министр финансов, а затем премьер-министр много содействовал развитию капитализма в России: насаждением железных дорог, укреплением валюты и т. д. В революционные дни 1905 года всячески старался укрепить самодержавие. Для этого он, с одной стороны, заигрывал с либералами и рабочими, а с другой – молчаливо участвовал в подавлении революционных масс. Перед созывом I государственной думы (апрель 1906 года) Витте получил отставку и с тех пор не играл политической роли. Витте написаны «Воспоминания» в трех томах, изданы Госиздатом, Москва – Петроград, 1923 года. [С. 229]


[Закрыть], будущий граф. И многие тому верили, так как Витте уже и тогда считали способным на разные эксперименты.

«Ближайшей политической задачей русской рабочей партии, – писала «Искра» в №1, – должно быть ниспровержение самодержавия, завоевание политической свободы… Содействовать политическому развитию и политической организации рабочего класса – наша главная и основная задача»

(«Насущные задачи»).