Текст книги "Конторщица 5 (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Малинки… усилием воли я попыталась отогнать ненужные бестолковые мысли и запретила себе думать о всякой зряшной ерунде. Лучше буду мечтать о Москве. Я представила, как надену красивое платье и пойду гулять по Арбату, как потом мы сходим со Светкой в парк Горького, но что-то уже так радостно и не мечталось.

Я вздохнула и заторопилась домой. Настроение немного испортилось.

У сиреневых кустов около нашего дома Нора Георгиевна выгуливала Лёлю. Увидев меня, она расцвела улыбкой (после того случая, когда она угодила в больницу, соседка стала меня любить больше всех во дворе):

– Лидия! – улыбнулась она мне, – как сейчас самочувствие у тебя?

Я сперва не поняла, но потом, обнаружила, что соседка внимательно рассматривает мой живот, и до меня дошло:

– Да ничего подобного, Нора Георгиевна. Не выдумывайте! Это Светка мечтает просто о братике и болтает ерунду всякую.

– Ага, – сказала Нора Георгиевна и сразу стало понятно, что она мне не очень-то и поверила.

– Хотя совсем скоро у меня даже Светки не будет, – грустно вздохнула я, чтобы поменять тему.

– Что случилось? – чуть не подпрыгнула от любопытства Нора Георгиевна.

– Я сейчас ходила к Горшковым, – печально сказала я. – К Элеоноре Рудольфовне. В общем, скоро Ольга вернется и заберет Свету. Так они мне сказали.

– Не заберет! Не позволим!

Я пожала плечами, мол, что тут сделаешь?

– Идём, Лида! – рявкнула Нора Георгиевна и беспокойно заозиралась на кусты, – Лёля, мы идём домой! Быстро!

Лёля торопливо выскочила из-под зарослей смородины, укоризненно взглянула на меня, мол, что же ты так, всю прогулку испортила, и покорно поплелась за моей соседкой, которая резво устремилась в подъезд.

Ну а я что? Я тоже пошла.

Дома Нора Георгиевна развила бурную деятельность: вызвала Римму Марковну, достала из шкафчика вишнёвое варенье, поставила чайник, и мы сели думать.

– Она не сможет! – неуверенно заявила Римма Марковна и с надеждой посмотрела сперва на меня, потом на Нору Георгиевну.

– Теоретически – не сможет, – подтвердила я.

– Что ты имеешь в виду? – забеспокоилась Римма Марковна и крепко сжала кулаки, аж костяшки побелели.

– Однозначно не сможет, – безапелляционным тоном подтвердила Нора Георгиевна и сняла вскипевший чайник с плиты. – Сама посуди, она отказалась от ребенка, сбежала за границу, за всё время не интересовалась её жизнью, денег на воспитание не давала. А теперь вдруг вернется и спокойно заберет? Этого не будет! Наша советская система воспитания поставлена так, что ничего у не выйдет!

– Это если она будет действовать по системе, – вздохнула я и зачерпнула ложечкой варенье (я, когда нервничаю, жру как хомяк).

– А по-другому никак, – Нора Георгиевна разлила нам всем по чашкам чай.

Я скептически хмыкнула.

– Лида! – строго одёрнула меня Римма Марковна, – говори, что не так?

– Нигде нет гарантии, что она опять к Быкову не вернется, и он для неё и Светку вернет, и эту квартиру.

Обе старушки побледнели. Римма Марковна чуть чашку не уронила и торопливо поставила её обратно на стол:

– Что же делать? – тихо охнула она.

– Думать, как решить эту проблему, – тихо ответила я. – Думаю, что сперва нужно подкатить к Быкову и завести разговор так, чтобы, если они и сойдутся обратно, никаких мыслей у него помогать ей со Светкой не возникало.

– И как ты это сделаешь? – спросила Римма Марковна.

– Ещё не знаю, – ответила я, – надо продумать.

– А я знаю, как подойти к этому вопросу с другой стороны, – азартно ухмыльнулась Нора Георгиевна и, видя, наше недоумение, пояснила, – у нас с его супругой есть общие знакомые. Примерно раз в месяц мы собираемся на квартире у Натальи Михайловны, вы её вряд ли знаете, и беседуем об искусстве: о живописи, литературе, театре. В следующую среду у нас будет беседа и обсуждение творчества Чюрлёниса. Наталье Михайловне как раз альбом с его репродукциями обещали и пластинку с музыкой. И жена Быкова тоже там будет. Во всяком случае – должна быть. Она старается не пропускать такие наши встречи. И я мимоходом как-нибудь аккуратненько ей сообщу, что Ольга возвращается, и планирует посетить её мужа для возобновления отношений.

– Ой, кому-то будет совсем не весело, – хмыкнула я.

– А я на рынке обычно покупаю рыбу у Тамилы Макаровны, она в их доме живёт, – заблестела глазами Римма Марковна, – запущу информацию, что Ольга едет специально к Быкову.

– Мда, это будет эпическая битва, – с довольным видом потирая руки, заметила Нора Георгиевна.

А еще нужно решить вопрос, как отбить Горшковым охоту к квартире Валеева, – сказала я.

– И к этой квартире, – добавила Римма Марковна.

– Я посоветуюсь с Сергеем, – сказала Нора Георгиевна. – Это ученик моего покойного мужа. Талантливый мальчик. Юрист.

– Прекрасно, – кивнула Римма Марковна и посмотрела на меня, – А ты что собираешься делать?

– Сначала поеду в Красный Маяк, – ответила я и мстительно улыбнулась.

– А потом?

– А потом – в Москву.

Глава 6

Я как раз выехала из города и уже поворачивала на дорогу, ведущую в сторону деревни Красный Маяк, как на развилке у безымянной стелы в виде огромной звезды и двух гипертрофированных пузатых колосков, подняла руку старушка. Обычная такая, божий одуванчик, в тёмном платке и с двумя огромными увесистыми сумками.

Я остановилась.

– До Графского? – строго спросила старушка, цепко хватаясь за дверцу автомобиля.

Я сперва даже не поняла, что за Графское такое, но потом вспомнила, что это же название Красного Маяка до революционного переименования.

– Да, – не успела ответить я, потому что бабулька уже садилась в машину, рядом со мной, на переднее сидение.

В салоне моментально появился запах старого тела, жареного лука и одеколона «Ландыш – Новая Заря». Я открыла окошко, лучше уж буду пыль глотать, чем все эти запахи.

– Ты мои сумки в багажник поставь, – велела она мне сердитым тоном. – Только синюю осторожно, там посуда, так что ставь сверху, чтобы не побилась.

«Простота хуже воровства» – вот многое мне в этом времени нравится, нравится открытость людей, чувство «плеча», взаимовыручка и помощь друг другу. Но вот эти вот закидоны меня просто бесят. Я согласна, что помочь ближнему, подвезти до деревни, куда автобус ходит не так часто, да и переполнен постоянно – это святое, но вот почему я должна сама таскать чьи-то неподъемные баулы – мне не понятно.

Тем не менее пришлось вылезать из машины, открывать багажник и ставить сумки. К слову сказать, в деревню я ехала не с пустыми руками – помнила, как Лидочкина мать в прошлый раз надавала мне две сумки продуктов. Я хоть моей целью было свести до минимума, а то и покончить с этим странными пассивно-агрессивными родственными отношениями, подарки я всё-таки везла. Не знаю почему так. Просто по-другому не могла.

И теперь мне пришлось вытаскивать свою сумку, пристраивать баулы старушки, затем обратно пытаться впихнуть свою. Места там уже не было, поэтому мою сумку я поставила на заднее сидение.

– А почему мою сзади не поставила? – возмутилась старушка. – Я же говорю, там посуда. Побьётся – будешь возмещать.

На эту сентенцию я не ответила ничего, молча села на водительское сидение и завела машину.

– А посуда у меня дорогая, – не унималась бабулька, – сервиз на двенадцать персон, между прочим, мне по знакомству достался. И бокалы из чешского стекла, бордовые. Так что езжай осторожно и не гони.

Я вздохнула и тронулась.

– Постой, это же ты Скобелевых дочка, да? – близоруко прищурилась на меня старушка, – Лидка, ты, что ли?

Я кивнула.

– А я-то думаю, почему лицо такое знакомое! – продолжала рассыпаться в озарениях старушка. – А ты что же меня, не признала? Бабка Райка я, Миронова, Юлькина бабушка. Хотя ты с нашей Юлькой и не дружила почитай. Это Лариска всё больше с нею на танцульки свои бегала.

Я не знала, кто такая Юлька, поэтому от комментариев воздержалась.

– А ты в село надолго? – спросила бабка Райка. – А то я во вторник на базар в город опять хочу ехать, так хорошо было бы с тобой.

– Не знаю, – ответила я.

Реально не знала. Если всё пройдет, как я планировала, то в обед я хотела выехать обратно. Но информировать об этом бойкую старушку не посчитала нужным, поэтому ответила расплывчато.

– А и правда, – сказала бабка Райка, – откуда ж тебе знать. Работы сейчас на селе – делать, не переделать, так что скорей всего – надолго. Как раз до вторника управишься, и то не факт. Но если не успеешь, то тогда в среду отвезешь меня.

Я не нашлась, что ответить на это, вздохнула, что всю дорогу придется слушать трёп невольной попутчицы, и обречённо порулила дальше.

Хлеба вдоль дороги уже убрали. Так что огромные проплешины нив беззубо щерились рыжеватой стернёй, деревья по обочинам стали понемногу желтеть, небо было синее-синее, и настроение у меня незаметно стало задумчиво-мечтательное.

Бабка Райка включила режим «поворчать», но смысла в её возмущениях особого не было, так что я воспринимала это всё фоном. Больше любовалась природой за окном. Примерно до тех пор, пока в монологе старушки не проскочили странные слова:

–…ну ладно еще ты, тебя-то Шурка ненавидела всегда, с детства, – обстоятельно обсказывала бабка Райка, – а вот чегой она нынче на Лариску-то взъелась – не понятно мне. Но я мыслю так, что…

– Подождите, – невежливо перебила я попутчицу.

– Что? – откликнулась старушка, обрадовавшись, что я хоть как-то реагирую на её болтовню. Видимо привыкла, что остальные обычно отмахиваются от густого «потока сознания» словоохотливой бабки.

– А вы знаете причину, почему меня мать так ненавидит? – сформулировала я вопрос (странно, это мать Лидочки, не моя, но вот я задала вопрос вроде как простой и не касающийся лично меня, а в горле аж ком появился и руки отчего-то задрожали).

– Ну так… – принялась выкручиваться бабка Райка.

– Да говорите, я и так знаю, просто хочу с общественным мнением сравнить, – дипломатично пришла на выручку в щекотливой ситуации я.

– Ну, раз знаешь, – недоверчиво взглянула на меня старушка, но, не найдя ничего подозрительного во мне, осторожно продолжила, – Лариску-то она любит, когда родила, так уж с нею тетешкалась, словно с куклой. А как ты появилась, все думали, что с тобой ещё больше должна, второе дитя, оно же всегда более любимое, уже мамка понимание есть, что к чему…

– И почему? – вернула я бабульку ближе к теме.

– Так это… – смутилась вдруг старушка. – Шурка, говорят, нагуляла тебя. Степан-то он мужик хороший, но покорный, как телок, слова поперёк лишний раз не скажет. А нам же, бабам, в мужиках огонь нужен… ну, ты понимаешь же…

– Угу, – поддакнула я.

Вот оно что. Я примерно так и подозревала.

– А к нам в село парторг приехал, из города, – продолжила заливаться соловьем старушка: от переизбытка эмоций лицо её раскраснелось, глаза горели, в эту минуту, казалось, она помолодела лет на десять. – Молодой, красивенный. А как он на баяне играл – слушать, не переслушать! Все девки за ним умирали. А он как Шурку увидел и всё – на остальных ослеп. А она замужем же была, и Лариске её годика полтора было уже.

Старушка мечтательно вздохнула и продолжила:

– А какая у них любовь была. Как в кино. Идёт Шурка по селу, словно пава. Коса у неё толстенная, сапожки – лакированные ей Степан из города привёз – красавица в общем. А парторг этот стоит за забором и только смотрит ей вслед. А глаза у него такие синие-синие. И тоскливые-тоскливые. Она идёт по селу, а он за ней – провожает значится. Но издалека. Вежество блюдет.

– А как же…? – запнулась я.

– Да он ей так проходу полгода не давал, взглядами этими, – ответила бабка Райка, – а потом Степан на переобучение в город, на курсы, поехал, на два месяца. Их тогда всех молодых отправили. Строго у нас с этим было. Вот и он уехал. А Шурка сама осталась. И тут у них всё и случилось.

– И что?

– А то! – как-то слишком уж сердито проворчала старушка, – гулять-то он с ней погулял, намиловался, сколько хотел, а потом его куда-то в аж соседнюю область перевели, вот он и уехал, даже не попрощался. А потом Степан вернулся и она поняла, что непраздная. Совестно ей перед Степаном и людьми, вот она в петлю и полезла. Но тут Степан в хлев зашел, успел вытащить. А людям сказали, что, мол, не было у них ничего и дитя, то есть ты, – его, Степана. Простил он, значится, Шурку. И тебя как свою родную принял. Вот только Шурка себя не простила и заодно тебя возненавидела. А перед людьми – тихоня тихоней. Но от людей-то ничего не скроешь. Люди всё знают…

Я не нашлась, что сказать на это.

Остаток дороги проехали в молчании.

Уже в самой деревне я не выдержала и спросила:

– Так я, выходит, не Степановна?

– Эдуардом звали его. – ответила баба Райка. – А так-то Степановна. Степан тебя на себя записал.

– А фамилию его вы знаете?

– А чего ж не знать? Я тут семьдесят три года живу – всё село знаю.

– И какая у него фамилия.

– Беляев.

Я выгрузила словоохотливую попутчицу у её ворот и поехала к дому Скобелевых. Разговор предстоял нелёгкий.

– Явилась не запылилась! – буркнула Лидочкина мать.

Заслышав шум от автомобиля, она вышла на улицу и сейчас поджидала меня, уперев руки в бока, с самым что ни на есть решительно-агрессивным видом.

– Добрый день, – поздоровалась я, выйдя из машины и не ожидая, впрочем, ответной любезности.

– Ты почему это домой не являешься⁈ – возмущённо высказала мне Лидочкина мать. – Сколько времени прошло, а тебе и дела до нас нет! Машину зато вон купила! Вырядилась, как фифа, а то, что у матери, может, на хлеб и копейки нету – это тебя совсем не волнует!

– Машина мне от мужа досталась, – спокойно парировала я. – Он, кстати, умер. Что же вы, мама, на похороны не приехали? Дочь поддержать.

– Да ты! – побагровела Шурка и запнулась, исчерпав контраргументы.

– А насчет помощи – так у вас же ещё одна дочка есть, Лариска. Всё равно вы только ей помогаете, так чего я зазря на вас батрачить должна?

– Поговори мне ещё! – рявкнула Шурка, заметив, как на шум начали выглядывать их своих дворов соседи. Да уж в деревне бесплатное представление можно увидеть не часто.

– А что «поговори»? – не стала молчать я, – Лариса – любимая дочь, а я – ненавистная. Вы только её любите. Так зачем я буду приезжать в дом, где меня ненавидят?

– Да ты…! Ты! – на мать было жалко смотреть, но я решительно пёрла к финишу, где на горизонте виднелась огромная точка над «i».

– Кстати, что там с отцом? Где он?

– Дома вон сидит, – зло фыркнула Шурка, – где ему быть.

– Чем он заболел? – спросила я, – в больницу его возили?

– Два пальца на ноге он сломал, гипс наложили, скоро снимать уж будут, а так что с ним станется, – отмахнулась Шурка и вернулась к волнующей её теме. – Надо свеклу зачищать, быстро переодевайся, сейчас Лариска подойдёт – пойдём на поле, я в этом году всего два гектара взяла, должны до завтра управиться. А завтра прямо с утра кабаки собирать будем, я бабкин огород застреляла, большой урожай получился, за завтра, может, и не управимся. Так ты позвони на работу и возьми на неделю отпуск, а то работы много…

– Нет, – тихо сказала я.

–… и фасоль потеребить надо, – продолжала Шурка, не слыша меня, – а возле дома огород лопатами копать будем, не хочу опять трактор загонять, в прошлом году он мне саженец груши сломал, хороший сорт такой был, так что будем в этом году руками…

– Нет, – уже громче повторила я, – Я не буду вам ничего помогать. И не останусь.

– Как это ты не будешь? – вытаращилась на меня Лидочкина мать с таким видом, словно я привидение.

– Вот так не буду, – спокойно ответила я. – У меня работа. Тяжелая. Выходные маленькие. Отдохнуть нормально не успеваю. Своя семья же ещё есть. Кроме того, я учусь в институте. На следующей неделе экзамены у меня, готовиться надо.

– Не, ну ты гля! – заверещала Шурка, развернувшись к соседям и указывая на меня пальцами, – родила на свою голову уёбище какое! Родной матери оно помогать не хочет! А как я тебя кормила, растила – так меня никто не спросил – хочу я или не хочу! А теперь оно выросло и концерты мне тут устраивает! Я тебе поустраиваю! Сейчас как возьму дрын, как перекрещу – так неделю на жопе сидеть не сможешь!

Она завелась и кричала все громче и громче, брызгая слюной и тыкая на меня пальцами.

– О! Ты смотри! Явилась! Тварь! – на сцене появилось новое действующее лицо – Лариска.

Увидев меня, она пришла в неописуемую ярость и некогда красивое, а нынче обрюзгшее, лицо ее так перекосило, что на него было страшно смотреть.

– Пусть эта дрянь скажет, куда она моего Витьку увозила⁈ Что он потом приехал и пить каждый день начал⁈ – верещала она. – Куда⁈ Отвечай, мразота! Дрянь! Скотина! Что ты с ним сделала⁈

Я благоразумно не стала вступать в полемику, ждала, пока коллективная истерика лидочкиных родственниц исчерпает себя, чтобы закончить диалог.

Однако лидина мать и сестра так не считали и заводились всё больше и больше. Наконец, Лариска, видя, что я не боюсь её и не реагирую, подскочила ко мне и размахнулась в попытке уцепиться мне в волосы. Но не зря я в прошлой жизни целых два года ходила на айкидо, может, драться я так и не научилась, но как уворачиваться – это вбивали в нас намертво. Поэтому я плавно перетекла в сторону, а Лариска, потеряв опору, со всей дури пролетела мимо и с размаху врезалась в калитку. Жалобно скрипнули петли, и деревянная конструкция вместе с Лариской влетела во двор. Послышался стук от падения и вопль Лариски:

– А-а-а-а-а! Убили! А-а-а-а-а!

Шурка охнула и вбежала во двор, откуда донеслись её причитания и рыдания лидочкиной сестры.

Мда, внятного диалога с этими женщинами не получилось.

Ну что же, я, по крайней мере, попыталась. Совесть моя чиста.

Я заглянула во двор – Лариска сидела верхом на калитке и рыдала, размазывая слёзы по щекам. Рядом с ней стола Шурка и что-то ей выговаривала. Убедившись, что все живы, я вытащила из автомобиля сумки с подарками, аккуратно поставила их у калитки, села обратно в машину и поехала домой.

Жаль, что с лидочкиным отцом не попрощалась, но так даже лучше.

В общем, страница с родственниками Лидочки из деревни Красный Маяк была перевёрнута.

Надеюсь, навсегда.

А на работе, прямо с утра состоялся «глобальный» разговор с Зоей. Она как раз тоже вернулась из отгулов и жаждала поделиться результатами:

– И вот я подумала – не хочу я быть замужем! – взахлёб рассказывала Зоя, как не в себя поглощая ватрушки с творогом, которые заботливо сунула мне Римма Марковна (совесть её, видимо, за интриги в Малинках замучила). – Не хочу жить с человеком, от которого меня отворачивает. Даже если он пить перестанет, то все чувства давно прошли, выплаканы по ночам в подушку под его пьяный храп.

– А дети? – задала вопрос я и тут же пожалела об этом.

– Я долго думала, понимаешь? – завелась Зоя. – Он же детьми меня по рукам-ногам связал. Знает, что пока дети с ним, я никуда не денусь. В общем, я проревела все эти дни, Лидочка, и, наверное, выплакала всё, что было.

– И что?

– Я решила так, – вздохнула Зоя. – Пусть дети остаются с ним, если суд встанет на его сторону. Это же и его дети. Он отец и имеет точно такое же право на них, как и я.

– Ты в своем уме? – если честно, я ожидала всего, но не такого.

– Да, в своем, – невесело усмехнулась Зоя. – Я не хочу и не буду бороться и воевать с ним. Потому что я не хочу делать детей заложниками ситуации. Они не виноваты. Если он оставит их у себя – значит, я буду платить алименты. Как положено платить, покупать одежду.

– Но как ты жить без детей сможешь?

– Да они так каждый день ко мне по сто раз бегают. Я же их всегда и покормлю, и вкусненьким побалую, и все горести-радости послушаю. А он же как дундук – только «гыр-гыр» на них. Они подрастут и сами ко мне вернутся. А не вернутся – значит плохая я мать.

– А как же ты сможешь пережить все это?

– Ох, даже не знаю, Лида, – вздохнула Зоя. – Не знаю я. Но я вижу один только выход – я посмотрела на тебя и решила тоже поступать в институт. Буду учиться, и времени на тоску у меня не будет.

– Но вступительные экзамены уже прошли, – неуверенно сказала я. – Учеба уже почти месяц идет.

– Да, прошли, – кивнула Зоя, – но я узнавала – в нашем филиале нархоза недобор получился. А у меня высшего образования нет. А так, поступлю, закончу. Получу диплом. Глядишь – жизнь и изменится. Ты же мне с целевым поможешь? Поговоришь с Иваном Аркадьевичем?

– Я-то поговорю, но Зоя, ты же сейчас на эмоциях всё решаешь. Смотри, чтобы потом не пожалела…

– Зато не буду ни ему, ни детям, ни подругам мозги нытьем и рыдания замучивать.

– Ох, и отважная ты, Зоя. Я бы так не смогла, – задумалась я.

– Жизнь такая, Лида. – на глазах у Зои появились слёзы. Она смахнула их тыльной стороной ладони и упрямо продолжила, – И знаешь, что я скажу. Я ведь за тот свой проступок ни капельки не жалею. Было у нас счастья всего-то десять дней. И ни один из этих десяти дней я не забуду. Никогда! Ради этого стоило жизнь свою перековеркать. Да, я виновата перед мужем и детьми, но, если бы время отмотать назад и дать мне возможность сделать выбор, я бы, не колеблясь выбрала бы опять пережить всё это.

Мы ещё немного поговорили, и Зоя ушла.

А я осталась одна и задумалась. А как бы я поступила в этой ситуации? Тоже бросила бы детей? Не мне судить, ведь по сути я своих детей бросила, переместившись сюда и не делая попыток вернуться обратно, отгоняя мысли о детях, о моей той семье прочь.

Не знаю. Всё так сложно.

Я вытерла слёзы и грустно улыбнулась, глядя в окно, где солнце светило в не по-осеннему ярко-синем небе. Кажется, сейчас я, как никогда, была готова к новому этапу моей жизни, горела жаждой что-то изменить.