Текст книги "Конторщица 5 (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Итак, самое плохое, что может случиться, это когда меня сочтут во всем виновной (а Иванов и Герих вполне могут все устроить по самому худшему варианту, тут и гадать не приходится), исключат из Партии и уволят с работы (расстреливать они же меня из-за такой ерунды не станут, ха-ха).

И что я буду делать в этом случае?

Да ничего. Работу управленца я уже вряд ли найду, особенно с такой плохой характеристикой, но вот я вполне могу уехать в другое место и выбрать себе работу по вкусу и жить так, как хочу я, без всяких надоедливых родственников и огородов.

Ну а что⁈ Поеду в Кисловодск, к примеру, устроюсь там рабочим-озеленителем в какой-то санаторий, буду работать на свежем целебном воздухе, пить полезный нарзан и проживу до ста лет.

И Римма Марковна со Светкой поедут со мной. А квартиры поменяем. Барахло – дело наживное. Не пропадем!

От облегчения и осознания этой простой мысли я аж рассмеялась.

Ну вот, ничего такого уж прямо страшного нету.

А ведь Советский союз огромный – и мой выбор широкий.

И теперь хороший вариант, это если они примут мою сторону, формально поругают меня и на этом всё. Тогда я вполне законно смогу порвать с «родней», мол, я обиделась, раз вы такие. При этом я останусь здесь, буду потихоньку собираться в Москву.

Так что не всё так уж и плохо.

И тут зазвонил телефон. Недоумевая, кто же звонит так поздно, я подняла трубку:

– Лида! Лида! – закричала в трубку Римма Марковна (она всегда кричала, хоть треска сейчас и не было), – срочно иди домой! Срочно!

– Что случилось?

– Тут твои из деревни приехали!

Глава 9

Домой я домчалась, со скоростью торпеды.

Меня аж колотило от злости – совсем лидочкина мамашка обнаглела – мало того, что во все инстанции понаписывала кляузы (и ведь какая же дура, у «дочери» нынче должность какая и зарплата хорошая, а если уволят – будет на какой-нибудь овощебазе за три копейки гнилой чеснок для колбасы перебирать, и не видать той же Шурке обеспеченной старости). Совсем дебет с кредитом не сводит, великий стратег из Красного Маяка!

Я так торопилась, что от нервной суеты чуть не вписалась в чью-то машину, и лишь могучим усилием вырулила на свою дорогу. За спиной раздалось гневное бибиканье. Не обращая внимания, я въехала в наш двор, резко остановилась и еще несколько минут сидела, уткнувшись горячим лбом в руль. Сердце стучало где-то в горле, руки дрожали – меня накрыл адреналиновый отходняк.

Немного продышавшись, я ворвалась в квартиру, вся решительная и неумолимая, словно громовержец Зевс перед селянками. Но стоило мне увидеть гостей, как вся заготовленная обличительная речь сразу вылетела из головы.

На кухне сидели… тетя Зина и дядя Толя. И спокойно, по-хозяйски, пили чай. Риммы Марковны, как ни странно, в квартире не было.

Увидев меня, тётя Зина отставила чашку и слегка фальшиво заулыбалась:

– Аааа! Лида! Ну, здравствуй, племяха!

Дядя Толя проворчал что-то нечленораздельное, что, очевидно, символизировало слово «здравствуй».

Я тоже пробормотала слова приветствия, недоуменно прислушиваясь к тишине в квартире. Странно, в коридоре я заметила только одни чужие женские туфли и одни мужские. Значит, родители Лидочки не приехали.

– Вы одни? – на всякий случай спросила я.

– Ага, решили вот заехать, – сверкнула железным зубом тётя Зина и принялась аккуратно намазывать на хлеб толстый слой кабачковой икры. – Садись с нами чай пить, Лида. Разговор есть.

– Что-то случилось? – спросила я и добавила, – а где Римма Марковна?

– Да зачем тебе эта Римма Марковна! – чуть не подавилась от возмущения бутербродом тётя Зина, – завела приживалку…

Я не стала накалять ситуацию – было любопытно, зачем они явились:

– Ну чай, так чай, – как ни в чём ни бывало выдавила улыбку я, – как дела у вас в деревне? Отец выздоровел, не знаете?

– Ой, да что ему станется! – фыркнула тётя Зина, и оба её подбородка от резкого движения аж завибрировали, – а мы тебе молочка парного привезли. От коровки нашей. И творожок.

– Как хорошо! Молочко я люблю! – добавила сиропу в голос я, и налила себе чаю.

Некоторое время чавкали в тишине: тётя Зина всё никак не могла начать разговор, а я её не торопила. Дядя Толя же предпочитал от важных тем воздерживаться.

Наконец, чай был допит, кабачковая икра, капустные пироги Риммы Марковны и докторская колбаса доедены и дальше тянуть было некуда. Тётя Зина шумно выдохнула и осторожно завела разговор:

– Слушай, Лида, я знаю, что Шурка разозлилась и вытворила с письмами этими. Кошмар, конечно.

Я покивала головой, мол, да, ужас и кошмар.

– Подгадила она тебе, конечно!

– Ага, – подтвердила я с печалью в голосе.

– Шурка всегда была та ещё аферистка! – воодушевлённая моей покладистостью продолжила развивать дальше животрепещущую тему тётя Зина, – Чего только её шахер-махер с Ларискиным замужем стоят. Это же ты должна была за Витька замуж выйти!

Я насторожилась, но Зинка уже перешла на другую, более актуальную тему:

– И она ведь своего добьется, ты же её знаешь!

Я с грустным видом кивнула:

– Знаю.

– И вот я подумала, подумала, и говорю дяде Толе, – вкрадчивым голосом промурлыкала тётя Зина, заглядывая мне в глаза, – наша Лида хорошая, давай, Толик, поможем ей, пока Шурка всё у неё не выкачала! Правда, Толик?

Дядя Толя заугукал, мол, да, правда.

– Так что вот я тебе кое-что посоветую, Лида, – тётя Зина опять внимательно уставилась на меня взглядом голодной кобры, – я, как старший, опытный человек, хочу тебя выручить, по-родственному, так сказать.

Я изобразила напряженное внимание.

– Значит так. Смотри, Лида, план такой: ты пропишешь Ростислава у себя в квартире, и Шурка потом ничего тебе сделать не сможет!

Я немножко, мягко говоря (очень мягко) приобалдела. Надо было бы написать «опешила» или «изумилась», но я именно что приобалдела. В буквальном смысле.

Наглость бывает разная. Бывает агрессивная, бывает коварная, подлая, но вот так тупо и примитивно меня ещё никогда не разводили, ни в той жизни, ни в этой. Даже Кук, когда пытался выменять у папуасов золото на стеклянные бусы, и то действовал более тонко и дипломатично. Но всё равно для него это всё закончилось не очень удачно. А тут такое…

Первым моим порывом было взять их за шкирку и вышвырнуть на улицу вон. Или вызвать участкового и составить акт о попытке мошенничества.

Но потом мне вдруг стало любопытно. Почему они так себя ведут с Лидой?

Огромным усилием воли я взяла себя в руки и не показала ни взглядом, ни жестом, что меня это ошеломило или покоробило. Наоборот, я подчеркнуто-облегченно выдохнула и улыбнулась с наивным видом:

– А зачем?

– Ну как зачем? Как зачем? – заторопилась закрепить мнимый успех тётя Зина, – если ты будешь жить тут одна, Шурка быстренько пропишется сама, или Лариску заставит прописать. А тебя потом опять в дурдом сдадут. Они такие, что могут. Понимаешь?

Я молчала, во все глаза разглядывая «родственницу».

– А если тут будет Ростик, то она ничего не сможет сделать, – триумфально осклабилась Зинаида, – ты не беспокойся, он в общежитии живёт. Мы с Кауровыми полкабанчика коменданту завезли в складчину, и Ростику с ихним Васькой одну комнату на двоих дали… Жена коменданта – родственница Кауровым, так что всё там хорошо устроилось, и мы сбоку тоже, как говорится, притулились.

– А потом? – не удержалась от небольшого ехидства я, – когда пройдёт пять лет? Будем все вместе в этой квартире жить?

– Да зачем вместе? – не поняла моего сарказма родственница, – мы к тому времени эту квартиру разменяем, она в хорошем районе, вполне можно две однушки получить. А если нет, то однокомнатную квартиру и комнату в коммуналке. Тоже хорошо.

Я не нашла даже, что и сказать.

– Ты пойми, Лида, – видя, что я не проявляю восторга от гениальности плана, продолжила уговаривать меня тётя Зина, – если ты будешь жить одна в квартире, то Шурка тебя в покое не оставит!

– Я не одна тут живу, – сказала я, – здесь ещё Римма Марковна и Светка живут со мной.

– Ой, знаем мы и об этом! – всплеснула руками тётя Зина, – ты у нас всегда наивная была. Домашний неиспорченный ребёнок. Вот наглая старуха и влезла к тебе в квартиру. Но мы её быстро отсюда выдавим.

– Она не влезла, – продолжила я троллить тётю Зину. – Я сама ей предложила жить у меня. Она – пожилой человек, ей присмотр нужен.

– Пожилые люди должны в специальных домах для стариков жить, – мягко, но категорически объяснила мне Зинаида и, спохватившись, поинтересовалась, – она у тебя прописана?

– Нет.

– Ну, славабогу, тогда и проблем нету! – обрадовалась тётя Зина, – скажешь ей, пусть чемодан собирает и уматывается. Толик, ты же поможешь старухе чемодан до автобусной остановки донести? А то людей неудобно.

Я сидела и восхищалась логикой родственничков.

Толик чемодан донести согласился.

В коридоре что-то грохнуло на пол, раздался сдавленный ойк – вернулась Римма Марковна и услышала концовку нашего разговора.

– Заходите чай пить, Римма Марковна, – громко сказала я, – у нас тут разговор, родственный.

Тётя Зина вспыхнула, ей явно моё самоуправство не понравилось, но пришлось промолчать, чтобы не провалить план.

На кухню вошла бледная Римма Марковна, на щеках у нее алели багровые пятна.

– Вам крепкий или не очень сделать? – тут же ласково захлопотала тётя Зина.

Римма Марковна не ответила. Она смотрела на меня с таким видом, что впору сквозь землю провалиться.

– А, может, вам творожку положить, домашнего? – мелким бесом продолжила ластиться и охмурять тётя Зина, – свеженький, жирненький. Пожилым людям для костей очень полезно.

Она воткнула в безвольные руки Риммы Марковны чашку с чаем и посчитала свой долг вполне выполненным. Творог, кстати, так и не достала.

– Тётя Зина, – сказала я нерешительным голосом, – а как же тогда с квартирой быть?

– С какой квартирой? – не поняла она, – мы же всё обсудили с тобой, Лида! Но если что непонятно, я тебе потом объясню. Наедине. Без посторонних ушей.

– Нет, я не про эту квартиру, – продолжила изображать дурочку я, – Римма Марковна прописана в коммуналке, в переулке Мезанизаторов. И как участнику войны ей совсем скоро квартиру должны дать. В следующем году обещали. И мы хотели взять её квартиру, мою квартиру и разменять потом на четырёхкомнатную.

Римма Марковна от неожиданности аж чаем захлебнулась.

Прокашлявшись, она посмотрела на меня такими глазами, словно пеликан на ветвистоусую дафнию. И я её понимала. Это мы в моём мире привыкли на фэйки в жёлтой прессе реагировать скептически, а здесь люди были пока ещё доверчивыми и всё принимали за чистую монету.

Тётю Зину новость о четырёхкомнатной квартире тоже повергла в экзистенциальный шок.

– Ну что же, Римма Марковна, – печально сказала я и послушно повторила слова, как научила меня более опытная родственница, – мы тут с тётей Зиной поговорили, и я поняла, что вы у меня загостились. Так что собирайте вещи, дядя Толя согласился провести вас.

Римма Марковна не успела даже отреагировать, как моментально подхватилась тётя Зина. Они была бледна той благородной бледностью, которая была характерна для аристократов Средневековья или для очень тяжелобольных людей. Но так как тётя Зина наверняка не относилась ни к одной из перечисленных категорий, можно было сделать вывод, что именно мои слова столь изрядно её взволновали.

– Подожди, Лида! – строго сказала мне тётя Зина дрожащим голосом. – Нельзя же так!

Я посмотрела на неё с превеликим удивлением и для убедительности похлопала ресницами

– Нельзя так со старшими разговаривать! – моментально переобулась в прыжке тётя Зина и, легко сменив мнение на противоположное, сердечно добавила, обращаясь уже к Римме Марковне, – вы на неё не сердитесь, Римма Марковна, она у нас такая. Да вы же сами видите. А Шурка воспитанием детей тоже не особо занималась. И вот что выросло, то выросло.

Я сидела и изо всех сил сдерживалась, чтобы не заржать.

– Лида меня неправильно поняла, – заюлила тётя Зина и долила старушке ещё чаю, – мы ей предложили Ростислава приписать, чтобы мамашка не турнула её из этой квартиры. А Ростислав живёт в общежитии, так что никто вам мешать не будет. И, конечно же, оставайтесь, живите, сколько угодно. И нам с Толиком спокойнее, что Лида под присмотром старшего человека будет. Правда, Толик?

– Конечно! – подал, наконец, голос глава семейства, тоже возбуждённый неожиданной новостью.

– С тобой ещё девочка живет, говорят? – спросила тётя Зина и, не слушая мой ответ, добавила, обращаясь опять исключительно к Римме Марковне, – ну вот и зачем Лида взяла чужого ребёнка? Потом замуж выйдет, свои детишки пойдут, куда этого девать будет?

Римма Марковна пробормотала что-то невразумительное, но тёте Зине ответ не и требовался:

– Где её родители? Небось алкаши какие-то? Пусть, значит, забирают её обратно к себе. Или можно в интернат отдать. Сейчас многие дети в интернатах учатся…

– Да нет, – наконец, смогла выдавить из себя Римма Марковна, – отец Светочки был высокопоставленным работником, недавно умер, а мать – артистка, сейчас в Чехословакии живет.

– А мать платит за содержание ребёнка? – продолжала вести допрос тётя Зина. – Если что, у Толика есть знакомый в Министерстве, в Москве, и можно через него заставить её платить. Валютой!

– Нет, Лида просто так взяла её, – пояснила Римма Марковна.

Я нахмурилась. Бесить родственников Светкой совершенно не входило в мои планы, но потом я увидела до боли знакомый блеск в бердычевских глазах Риммы Марковны и приготовилась ко второму акту Марлезонского балета.

– Лида у нас слишком доверчивая, – посетовала на мой характер тётя Зина. Она теперь разговаривала исключительно с Риммой Марковной и как-то так получилось, что меня выключили из разговора и перевели в разряд зрителей.

Ну, что ж, раз так, где там мой попкорн? Будем посмотреть!

– Да, Лида хорошая девушка, – и себе сдержанно похвалила Римма Марковна, явно нагнетая обстановку. Тётя Зина пока ещё не поняла, что в игру вступила тяжелая артиллерия.

– А Света эта, надеюсь, не прописана здесь? – взволнованно поинтересовалась тётя Зина.

– Нет, Свете от покойного отца осталась трёхкомнатная квартира улучшенной планировки, – пояснила Римма Марковна таким прям будничным-будничным голосом. – Она там прописана.

У тёти Зины выпала чашка из рук и разбилась на мелкие осколки.

– Ой, – охнула она.

– Но если Свету вернуть в интернат, то квартира туда уйдёт, – продолжила безжалостно резать по живому Римма Марковна. – А там дом хороший очень. Для партийных работников.

И тут от входной двери неожиданно раздался звонок. Мы дружно вздрогнули.

– Есть кто дома? – послышался знакомый голос (Римма Марковна от волнения забыла запереть дверь. Хотя по правде говоря, здесь люди днем двери не запирали. Кроме меня, конечно же).

Через секунду на пороге кухни появился Будяк, собственной персоной. Был он небрит, в каком-то нелепом свитере, растянутом и давно потерявшем первоначальный цвет, и старых штанах с заплатками. От него густо пахло табаком, сырой рыбой и болотной тиной.

– Здравствуйте! – поздоровался он и пожал дяде Толе руку. – А я смотрю, гости тут у нас.

(У нас?!!)

– Это Лидочкины родственники, из деревни, – вежливо пояснила Римма Марковна. – Зинаида и Анатолий.

– Прекрасно! А я – Пётр, – оживился Будяк и тут же обратился к дяде Толе с предложением, – может, по соточке? За знакомство.

Дядя Толя обрадованно вскинулся, но тётя Зина зашипела, и инициатива Будяка осталась нереализованной.

– Так о чём грустим? – невзирая на досадный инцидент, попытался взбодрить всех Будяк, – Что как на похоронах?

– Зинаида и Анатолий решили прописать своего сына у Лиды в квартире, – моментально наябедничала Римма Марковна.

– Зачем? – удивился Будяк.

– Чтобы Шурка, мать Лиды, не отобрала квартиру, – хмуро буркнула тётя Зина, которая явно была явно не в восторге от того, что приходилось оправдываться. – Хотя это наши семейные дела.

– Не отберёт! – беспечно заявил Будяк и потянулся к тарелке с творогом, который перед этим всё-таки выставила на стол рачительная Зинаида.

– Вы её не знаете! – сердито фыркнула она, прерывая все дальнейшие попытки продолжить эту тему.

– Да мне как-то всё равно, – отмахнулся Будяк и закинул ложку творога в рот, – м-м-м… вкусно как! Хороший творог. Жирненький такой!

Зинаиду аж передёрнуло.

– А что касается прописки вашего сына, – как ни в чём не бывало продолжил Будяк, – так я против. Категорически против!

– Это наши семейные дела! – вспыхнула тётя Зина.

– Именно семейные. Но наши, – улыбнулся Будяк улыбкой барракуды, – И я, как будущий муж Лиды, согласия не даю! Так что – до свидания!

Занавес.

Когда ошеломлённых родственников с горем пополам удалось выпроводить, я спросила Будяка:

– И вот зачем ты их так?

– Зато больше к тебе лезть не будут, – простодушно ответил он, с аппетитом доедая творог.

– Вряд ли они воспримут твои слова, – пожала плечами я и скептически взглянула на его жуткие носки с многочисленными дырками.

– Да это я только с рыбалки вернулся, а тут Римма Марковна звонит, – вздохнул Будяк, проследив за моим взглядом, – мол, нас с Лидой её родственники выгонять приехали. Я пока из Малинок приехал, болото же, дожди были, дорогу развезло – так и переодеться забыл. В чём был, в том и рванул…

Глава 10

Будяка отправить домой оказалось едва ли не труднее, чем проползти через пустыню Сахара или отделаться от тёти Зины и дяди Толи. Пётр Иванович юлил, изворачивался и находил множество малоубедительных причин задержаться. Да и Римма Марковна изо всех сил поддерживала его – сперва поужинать ему предложила, затем ножи ей наточить срочно надо было, а потом вообще вдруг решила блинчики на ночь глядя нажарить и заявила, что он обязательно должен дождаться их попробовать, и ещё с собой на завтрак взять.

Но я выдержала и это. Наконец за Будяком захлопнулась дверь, и я отправилась в свою комнату писать объяснительную на завтра.

Устало откинувшись на спинку стула, я уставилась на чистый лист бумаги и принялась мысленно составлять план объяснительной. Итак, я должна сперва…

Мои мысли прервал стук в дверь:

– Лида? – дверь скрипнула и в комнату просунулась голова Риммы Марковны. – А я вот кисельчика сварила, из малинки, как ты любишь.

– Римма Марковна, – скрипнула зубами я, – я сейчас занята.

– А чем это ты так занята? Сидишь вон, – запротестовала Римма Марковна без капли раскаяния, – ну так сиди себе спокойно, но сперва возьми вот кисельчик попей, пока гаряченький.

Она вошла в комнату и поставила передо мной большую чашку источающего умопомрачительный аромат киселя.

– Римма Марковна, – вздохнула я, уже понимая, что битва за талию с киселем проиграна, – у меня и правда, важная работа. Нужно объяснительную написать, секретарь парткома сказал.

– Это по тому письму? – нахмурилась она.

– Угу, – кивнула я.

– Да уж, удружила тебе мамка, – сокрушенно вздохнула Римма Марковна, – и это родная мать. Что уж про остальных родственников говорить. Как стая ворон накинулись.

– Ничего, справлюсь. И не с такими проблемами справлялась.

– Справишься, Лида, – грустно кивнула Римма Марковна, – деваться-то тебе некуда. Либо ты их, либо они тебя. Вот и приходится воевать со всеми. А была бы ты замужем – и горя бы не знала. Вот посмотри, Пётр Иванович…

– Римма Марковна, – рассвирепела я, – мы же с вами договорились! Почему вы опять нарушаете⁈

– Ну мало ли о чем мы когда-то беседовали, – коварно сделала вид, что ничего такого и не было, Римма Марковна, – сейчас вот совсем другие времена настали. Тебе защита нужна и поддержка. Сильное мужское плечо.

Она ещё что-то там говорила и говорила. Я смотрела на неё, пропуская это ворчание мимо ушей. И вдруг меня осенила простая мысль!

Всё было до безобразия просто!

От осознания этой мысли улыбка наползла на моё лицо.

– Чего смеёшься? – подозрительно покосилась на меня Римма Марковна. – Я всё верно говорю…

– Римма Марковна, – перебила старушку я, – а почему вы сами замуж не выйдете?

– Старая я уже для всего этого, – огрызнулась Римма Марковна.

– А сколько вам лет?

– Семьдесят два… – вздохнула она, – будет… зимой.

Я зависла. Смотрела на нее во все глаза и понимала, что я ничего не понимаю. Я ведь думала, что Римме Марковне хорошо эдак за восемьдесят. А она ещё вполне даже не старая.

– Что? Что смотришь так? – брюзгливо проворчала Римма Марковна, – Да, я старый, пожилой человек, преклонного возраста, и мне много-много лет! И не надо на меня так смотреть!

– Но Римма Марковна, – задумчиво сказала я, рассматривая её совсем другими глазами, – вы же еще очень даже ого-го!

– В каком это смысле? – настороженно зыркнула на меня она.

– А то, – ответила я, – Семьдесят два – это прекрасный возраст. Это не угасание, а наоборот…

– Много ты понимаешь, – проворчала Римма Марковна, при этом было видно, что равнодушный вид она явно напускает, – суставы ломит, сердце барахлит, мигрени замучили, поджелудка совсем взбесилась, какое уж там ого-го⁈ Тут каждый день живёшь как последний.

– Здоровье и у молодого может барахлить, – ответила я, – тут уж ничего не поделаешь, нужно лечиться и держать себя в форме. А вот во всём остальном…

– Что с остальном? – вскинулась Римма Марковна.

– Нужно и можно привести себя в порядок, подлечится, заняться собой, глядишь, и мужчина найдётся.

– Да ты что такое говоришь, Лида⁈ Какой мужчина в моём возрасте?

– Подумайте, Римма Марковна, – не стала уговаривать её я (хорошо уже знала вредную старушонку, но здесь главное – закинуть удочку). – Вот скажите мне, какая у вас мечта?

– Доварить икру из кабачков, – проворчала Римма Марковна и забрала у меня незаметно опустевшую чашку из-под киселя. – Закатать так, чтобы вкуснее, чем у Норы Георгиевны получились.

– Нет, я про настоящую мечту, – покачала головой я.

– Ну, я мечтаю о каракулевой шубе, – пряча глаза, тихо сказала Римма Марковна, – с большой блестящей брошкой на воротнике.

– Римма Марковна! – всплеснула руками я, – а почему вы до этого молчали⁈

– А что тут говорить? – надулась она, – шуба – удовольствие дорогое, да ещё и попробуй её достать. У тебя вон и то шубы нету, куда уж мне. Да и зачем она мне, я же дома всё время сижу, а когда Светку на сольфеджио вожу, так мне и в пальто нормально.

– Так, Римма Марковна! – подытожила я, – шубу для вас внесем в список приоритетных покупок. До зимы еще пару месяцев, как раз успеем купить. Я попрошу кое-кого посодействовать. Есть у меня связи. Так что шуба вам скоро будет.

– Да ты что, Лида!… – начала клеить отмазки Римма Марковна, – не надо…

– Всё, разговор о шубе закончен. Сказала купим – значит купим. И брошку тоже купим. Только скажите, какая вам нравится.

– Ну вот… – забормотала смущённая Римма Марковна.

– Еще какие мечты? Только настоящие мечты, а не стоны о новой мясорубке.

– А больше и нету, – с улыбкой развела руками она.

– Так не бывает, – не поверила я. – Скажите, что вам всю жизнь хотелось? Вот просто хотелось, но вы не могли себе этого позволить? Где бы вы хотели жить? Как? Чем заниматься?

– Да всё хорошо…

– Нет, вы не ответили на вопрос, – не уступила я.

Римма Марковна надолго задумалась, а потом, покачав в такт своим мыслям головой, тихо сказала:

– Я всегда хотела жить в небольшом старинном домике с мезонином. Чтобы потолки высокие были. И чтобы был свой сад. Как у нас в Малинках. Но чтобы каждые выходные ходить в оперу или в театр. Чтобы семья была. Ещё хочу танцевать танго. Всегда мечтала. Это так красиво. Но в юности возможности не было, бедность была страшая, пришлось на фабрику идти, я в две смены там работала и без выходных, какие там танцы. Тут лишь бы до кровати доползти. А ведь ещё матери помогать надо было. Потом война. Потом всё как закрутилось, – вздохнула Римма Марковна, – Да зачем ты прицепилась ко мне, Лида? Бредишь старые раны.

– А знаете, Римма Марковна, существует одна старинная легенда. Восточная, вроде индийская или китайская, – сказала я. – Согласно этой легенде перед тем, как возродиться, каждой душе дают выбор – решить, какая половина жизни пройдёт счастливо: первая или вторая? Детство и молодость или же зрелость до старости? И некоторые души выбирают второй вариант, понимаете?

Римма Марковна молчала.

– И часто именно вторая половина жизни является наградой за перенесенные тяготы и страдания в юности, – продолжила я, – и наоборот. Помните, как у Данте Агильери: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…»?

– У меня сейчас и так всё хорошо, как я и не мечтала даже! Никогда я так хорошо не жила.

– Ну, теперь смотрите, Римма Марковна, – задумалась я, – это же всё вполне реально. Чтобы иметь свой дом с мезонином и садом и при этом ходить в оперу и театры, вам нужно жить где-то в пригороде Ленинграда, Риги или Львова. Это я для примера говорю. Та же Астрахань – прекрасный вариант.

– В Астрахани летом жарко очень, – проворчала Римма Марковна, постепенно втягиваясь в разговор, – с моим давлением я там не смогу.

– Ну пусть не Астрахань, – согласилась я. – Можно же Кострому, Казань или Киев взять. Там климат умеренный. Как раз вам хорошо будет. Обменяем вам квартиру на домик с мезонином и будете там жить и ходить по своим театрам.

Римма Марковна аж икнула.

– А, чтобы семья была – нужно вам замуж выйти. Делов-то, – вероломно подытожила я.

– Да ты с ума сошла, Лидия! – вспыхнув, возмущенно сказала Римма Марковна и неловко добавила, пытаясь увести разговор в сторону, – давай я тебе молочка лучше налью.

– Не сошла, – ответила я, – у вас еще есть время, чтобы пожить так, как вы мечтали. Лет двадцать так точно. Вас вообще ничего не сдерживает, Римма Марковна. Когда выберем вам город и приобретем там домик, переедете и выйдете замуж. Сколько ваших ровесников остались вдовцами. Думаю, вполне вы себе какого-то бодренького дедка найти сможете…

– Да ты что! Ты что! – запричитала Римма Марковна, – нашто он мне⁈ Пердун старый! Буду обхаживать его? А потом его дети меня под зад ногой вышвырнут и опять на Дворище?

– А это всё от вас зависит, Римма Марковна, – ответила я ей, – если дом будет ваш, и вы там старичка не пропишете – никто вас не вышвырнет. Кроме того, у вас ведь ещё есть я. А я не позволю. Так что не отмахивайтесь, а подумайте. У вас есть реальная возможность последний кусок жизни прожить именно так, как вы мечтали.

Римма Марковна задумалась и тихо вышла из комнаты. Даже грязную чашку из-под киселя на столе забыла.

Я же вздохнула спокойно – теперь уж точно она от меня со своими интригами о моём замужестве отстанет. Ну а что? Клин клином вышибают.

Хотя на самом деле я желала ей счастья, и, хотя привыкла уже к её помощи, но была бы только рада, если бы она нашла себе такого же вредноватого дедка для походов в театр.

– Что значит «Всё так и есть»⁈ Это что такое⁈ – заверещал Колодный и от возмущения даже его лысина покраснела.

Он раздосадовано крутил туда-сюда листок бумаги с объяснительной, и не мог поверить, что действительно видит то, что видит.

Да, я вчера весь вечер просидела над написанием объяснительной, перебрала множество вариантов: от подробного описания, какая мать Лидочки деспотичная тиранка и ханжа с мелкособственническими инстинктами до живописания ее нравственности и истории реального происхождения Лидочки. Но по мере написания мне становилось противно. Всё было не то.

В результате я решила, что пусть увольняют, значит, пора ехать жить в Кисловодск, и написала вот так, в трёх словах: «Всё так и есть».

И пусть как хотят, так и понимают это.

– Что вы себе позволяете, Лидия Степановна⁈ – тем временем гремел секретарь парткома. – Вам было сказано написать объяснительную с подробным описанием ответов на все претензии матери! А вы что мне здесь написали? Что, я вас спрашиваю⁈

– Объяснительную, – тихо сказала я. – Там же в заголовке написано.

– Я вижу, что написано в заголовке! – завизжал Колодный, – да вы издеваетесь⁈

– Нет.

– Иван Аркадьевич! – схватился за голову Колодный, – вы посмотрите на это!

В комнате заседали сам Колодный и Иван Аркадьевич. Карягин очень переживал всю эту ситуацию и, хоть партком был независимой ячейкой и мог вызывать на ковёр хоть и самого директора, настоял на том, чтобы присутствовать на первом этапе расследования.

Когда секретарь парткома в гневе швырнул листок ему, он развернул и заглянул в текст:

– Лидия, действительно, что это? – нахмурился он. – Ты же должна была объяснить всё, а не ёрничать.

– Я не ёрничаю, Иван Аркадьевич, – сказала я и добавила, – понимаете, она – моя мать. Какая ни есть, но – мать. И я не хочу, чтобы в глазах товарищей по партии моя мать выглядела нелицеприятно. Лучше пусть меня судят. Я готова принять любое наказание. А мать – не трогайте! Не позволю!

Я покаянно склонила голову. Воцарилась тишина, лишь шуршала бумага – это секретарша стенографировала всё в протокол заседания.

Иван Аркадьевич как-то странно посмотрел на меня.

– Лидия Степановна, подождите нас за дверью, – хрипло сказал Колодный.

Я вышла в коридор и прислонилась пылающим лбом к прохладной стенке. Видимо, таки перенервничала. Сама не пойму.

О чём они спорили, я не слышала. Но, судя по повышенным голосам за дверью, разговор был отнюдь не простой.

Меня продержали в коридоре достаточно долго. Я уже аж устала стоять. Примерно через полчаса меня пригласили обратно.

– Лидия Степановна! – прокашлявшись, сообщил Колодный, – на основании докладной записки от вашей матери, гражданки Скобелевой, и информации об инциденте, полученной от вас в объяснительной записке, всесторонне изучив все обстоятельства этого дела, включая вашу положительную характеристику и поручительство от дирекции предприятия. Кроме того, звонил главный редактор нашей городской газеты и тоже дал вам положительную характеристику. В виду всего вышеизложенного, комитет КПСС нашего депо постановил о дисциплинарном наказании в виде устного замечания без занесения в личное дело, с условием, чтобы вы помирились с матерью. Срок вам – две недели.

Я мельком посмотрела на Ивана Аркадьевича. Вид у него был явно довольный.

Я зашла в небольшое кафе-«стекляшку» с неоригинальным названием «Прибой», которое находилось недалеко от депо «Монорельс». После всех этих потрясений банально решила взять тридцатиминутную паузу и побаловать себя вкусненьким.

В рабочее время посетителей в кафешке не было, если не считать полную женщину пенсионного возраста, которая с умилением смотрела как ее внук, малыш лет пяти, с аппетитом ест пирожное.

Я заказала три шарика мороженного «Пломбир», в вазочке, с сиропом и шоколадной стружкой, и стакан лимонада «Колокольчик».

Оплатив заказ, я устроилась за самым крайним столиком. От общего зала меня отделяла большая стереоколонка.

Смакуя сладкую молочно-шоколадную льдистость, я на какой-то миг совершенно выпала из реальности. Не знаю, как долго я познавала нирвану, но обратно в наш мир меня вернули голоса. Говорили явно на повышенных тонах. Но меня зацепил не шум, а то, что было упомянуто моё имя.