Текст книги "Возможная жизнь (СИ)"

Автор книги: znaika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Криденс!

Словно огонь течет по венам, Персиваль давно не ощущал себя настолько сильным и живым.

Одну за другой секущее заклинание обрывает нити, и то, что шевелится на дне, изо всех сил пробирается на поверхность.

– Апарекиум! – с тихим хлопком на сторонах куба проявляются скрытые метки Гриндевальда, даже с расстояния двадцати футов их удается разглядеть. – Специалис Ревелио!

Оранжевая волна обволакивает нити и точно вязкая субстанция плавно сползает к черному озеру, после прикосновения к глади которого вода становится прозрачной и будто подсвечивается из глубин.

Объеденные рыбами, обточенные водой, ветром и кто знает чем еще тела поднимаются со дна. Нити выблескивают на запястьях инферналов.

Но примерно на двадцатом секущем заклинании удача заканчивается: Криденс резко тянет на себя источник, отлетает в сторону и падает в снег.

Секунда замешательства едва не стоит им жизней – защитный купол разворачивается по краю озера аккурат к тому времени, как первый инфернал подбирается к берегу.

– Да что ты такое творишь? – со злостью наседает он на Криденса, но враз остужает свой пыл.

Руки мальчишки будто вплавились в куб, в котором обскуриал подозрительно затих, лицо в крови. Но Криденс не просит о помощи, по крайней мере, для себя.

– Ему больно, сэр. Ему очень больно.

Сущность тянется к прозрачной стенке, робко прячется под ладонь.

Манящее заклинание на куб не срабатывает. Как и исчезающее. Как и фините инкантатем. Расцепляющее тоже особой пользы не приносит.

Криденс качает головой, указывает на метку.

– Тот человек… – куб тянет Криденса вниз, буквально проминает мерзлую землю, пока Персиваль перебирает заклинания. Мальчишка морщится от боли, облизывает губы, но заставляет себя продолжить, – Оставил метку не просто так. Что она значит?

Инферналы бьют костлявыми руками о купол, переключают внимание на себя. А после, на удивление Персиваля, некоторые из них опускаются на колени и начинают рыть.

Твою-то мать.

– Так, вот сейчас мы точно уходим.

Заклинание левитации со скрипом срабатывает, приподнимает куб, и Криденс встает. Не факт, что аппарация или портключ сработают правильно. Да и проверять отрастут у мальчишки руки, ноги или голова у него нет ни малейшего желания.

– Сэр?..

– Дары смерти. Старая сказка. Это не важно, Криденс. Надо понять… – колдовать рядом с мальчишкой легче, чем когда-либо.

– О чем она?

Рык со стороны озера заставляет обернуться. Второй купол входит на шесть футов в землю, когда он замечает ошеломительные успехи инферналов.

– Сэр?

– Три брата обманули смерть, а она выдала им подарки, из-за которых двое старших погибло. Сильнейшая палочка, – он показывает на вертикальную полосу, – воскрешающий камень, – круг, в котором диаметр проведен вертикально, – мантия-невидимка из ткани ее плаща для младшего, – и треугольник, описанный над кругом.

Криденс хмурится, бледнеет еще сильнее.

– В его медальоне средний элемент вращался.

Персиваль удивленно глядит на мальчишку.

Когда?.. Впрочем, не важно.

Были бы другие варианты.

– Эверте статум! – фиолетовый всполох попадает точно в цель – и круг в символе действительно вертится.

Ветер затихает, как и звон из куба. Становится так тихо, что Персиваль слышит стук собственного сердца, пока существо медленно выбирается из своей тюрьмы.

Инферналы один за другим падают в воду, окатывают брызгами защитную стену.

И он даже не успевает попросить мальчишку не прикасаться к обскуриалу, как Криденс пробегается по блеклому дыму, а тот проходит сквозь пальцы, расщепляется на фрагменты и прячется в снег.

– Оно того стоило? – злиться нет смысла, но отвесить подзатыльник неуемному и непослушному ребенку просто до ужаса хочется.

Криденс растирает ладони, на которых больше нет ни шрамов, ни содранной кожи. Мальчишка трет глаза, отвергает протянутую руку, снимает с шеи портключ, долго смотрит на медальон.

– Спасения достойна любая жизнь. Тем более, когда я столько забрал.

***

– Криденс, ты в порядке? – Тина с жаром обнимает мальчишку. Криденс даже почти касается ее спины руками. Прогресс. Маленькие ладошки Тины убирают волосы с глаз, проводят по щекам. И от всех этих нежностей мальчишка так и норовит вжаться в стену.

Тина порывается и его обнять, но замирает в нерешительности. Хватает дружеского кивка, Персиваль сам не уверен, что больше сможет вынести.

– Мы думали, вы погибли. Никто не смог с вами связаться, да и войти в дом. Я… Если бы не Куинни, – Тина впивается пальцами в плащ. – Они будто знали уровни защиты, а не только адреса.

– Томас Дэйн всех сдал. Да, Тина, он был с Гриндевальдом.

Криденс кутается в трансфигурированное пальто, отводит взгляд. Нет, мальчишка, никто не выдаст твоих секретов.

– Но разве…

Персиваль сбивается со счета на четвертой цифре.

– Эта проблема уже решена. Неизвестно сколько еще перебежчиков. Что по погибшим? Пострадавшим? – и Персиваль все же заставляет себя спросить: – Что с Пиквери?

Судя по скорбному выражению лица, ничего хорошего. Он кивает, не дожидаясь ответа, и ловит себя на мысли, что очень сильно хочет прикоснуться к часам. Кожа на запястьях невыносимо зудит.

– Шестнадцать раненых, двое погибших. О’Брайен и Фонтейн, – Тина шумно выдыхает, касается его руки. – Ее не нашли под завалами, сэр. Еще есть шансы.

Ага. Когда зачарованный подарок теряет магические свойства, конечно, с дарителем все в полнейшем порядке.

И выругаться бы, разнести пол-улицы, чтобы злость наконец улеглась. Но проклятые немаги так и снуют под Вулворт-билдинг, будто им больше всех надо.

– Но это еще не все, сэр, – Тина хмурится, вертикальная морщинка тянется между бровей. И он понимает раньше, чем она это произносит: – Сегодня ночью из Аттика сбежал Гриндевальд. Шестеро охранников мертвы.

И напряжение последних дней все-таки дает о себе знать.

– Так что теперь, объявления по столбам развесим, да?

Тина смотрит на него с укором, и ему становится почти стыдно.

Почти.

А что, если старая сказка совсем не сказка?

Воскрешение в некотором роде отработало, но не до конца. Что, если Гриндевальд и правда создает дары смерти?

– Я же говорил ей. Надо было его казнить, – шепчет он и трет лицо. – Тина, забирай сестру, девчонку и уходите. Спрячься настолько надежно, насколько сможешь, хоть на другом конце Земли. Гриндевальд придет за ними и за тобой.

Тина меняется в лице.

– Почему вы так в этом уверены?

– Ему нужен Криденс. Неиссякаемая, самовосполняющаяся магическая сила, Тина. Гриндевальд стремится к бессмертию и власти, как все сбрендившие психопаты. А вы – семья, те, через кого проще всего заставить мальчишку содействовать.

Она поворачивается к бледному Криденсу, который все это время маячил у стены.

Что-то мерзкое царапает глотку, мешает дышать. Мальчишка прижимает руки к груди, хмурится.

– Тина, вы ведь правда позаботитесь о Модести? – Тина смотрит удивленно, но кивает. – Спасибо. Спасибо вам за все, – говорит Криденс и почему-то смотрит в его глаза

И Персиваль в который раз за сегодняшний день не успевает остановить мальчишку от очередной глупости: тот бросате на брусчатку медальон-портключ, взмывает вверх черным облаком и несется куда-то на запад.

***

Перед глазами пляшут точки, в горле пересохло, и он многое отдал бы за чашку чая и мягкое кресло у камина. Но что же, надо признать, такая жизнь просто не для него.

Хриплый смех царапает глотку, клубится, колется, мешает дышать. Руки ледяные от кончиков пальцев до локтей, а вообще Криденсу кажется, что сами кости покрылись инеем, хотя на пальто до сих пор действует согревающее заклинание.

Холодно, стало так чертовски холодно. Может, прав был мистер Грейвс, и не стоило касаться первого счастливца? Чужая память роится в голове, стрекочет под кожей.

На зеленых дверях деревянной часовни облупилась краска, окна закрыты ставнями, ставни забиты досками. Все такое же серое и никчемное, как и было раньше. Что тут скажешь, на славу волшебники потрудились, чтобы вернуть все к изначальному состоянию, даже не отличишь.

Со слов Тины – сердце на мгновение замирает и разносит боль по венам; вряд ли Криденс ее увидит хотя бы еще раз, – его здесь и нашли, когда отряд восстановителей добрался до этого квартала. Он забился в угол у разрушенной стены и вряд ли отличал день от ночи. С того времени, к счастью, осталось слишком мало воспоминаний, разве что крохотные отрывки, от которых крупицы радости, с таким трудом собираемые по каплям за последние месяцы, превращаются в ничто.

Да и он сам, по сути, ничто. И чем-либо или кем-либо достойным никогда не станет.

Ма была права. Ма не лгала.

За это он ее и убил.

И Честити. И еще, о Боже, скольких? Сколько загубленных душ? Криденс уже сбился со счета. Ну или правильнее сказать – лучше бы сбился со счета, да не судьба.

Но еще четверых жертв не будет. Не сегодня, сейчас или когда-нибудь. Должна быть только одна.

Возвращаться в дом, где прошло детство, наполненное чем угодно, но не счастьем, тяжело. Как и тяжело смотреть на себя в отражение затянутого паутиной зеркала при входе – войти, обретя контроль над тем, что внутри, особого труда не составило. Так же, как и легко достать со шкафа керосиновую лампу, к которой нельзя было прикасаться под страхом сурового наказания.

Половицы скрипят, лестница шатается. Мэри-Лу говорила, что однажды он починит дом. А Криденс взял и пошел наперекор. Вот такой гадкий сын, непослушный, отвратительный, весь в настоящую мать, которая, как говорила праведная и честная Мэри-Лу, была испорченной и чудовищной.

И он помолился бы за спасение ее проклятой души, вот только поможет ли это грешнице?

Как помочь избавиться от греха, когда сам он – порицаемое всеми чудовище?

Но в итоге всей этой истории с восстановлением Криденсу действительно интересно: а тайник, в котором Библия с кулоном Гриндевальда покоится, на месте? Не мог же тот сам по себе зарасти, оторванная дощечка не встала же намертво?

Заклятие слетает беззвучно, только крохотное колебание взвеси, зависшей в затхлом воздухе, выдает ненужного гостя.

– Пришел умереть за друзей своих, ибо нет больше той любви? – смех тянется, точно патока, но от нее не хотелось бы так блевать. – Мудрые вещи писал пророк Иоанн в пятнадцатой главе, да и, впрочем, в остальных тоже.

Тощий светловолосый мужчина в черном костюме-тройке сидит на поручнях в пару шагов от места, на котором в последний раз стояла живая Мэри-Лу, листает Новый завет и подсвечивает себе узловатой палочкой.

«Поклонись, покорись, примкни к моим рядам», – шепотки окутывают, ласкают уши. Что-то несильно давит на спину, пытается ее согнуть. Криденс впивается ногтями в ладони. Похоже, мистера Гриндевальда удалось найти даже раньше, чем хотелось.

Криденс распрямляет плечи и делает несколько шагов назад, за что ловит удивленный взгляд.

– Даже так, мой мальчик.

– И что вы мне пообещаете в этот раз, – ненависть струится по крови, пульсирует в пальцах. Руки дрожат в предвкушении, в непреодолимом желании сжаться на чужой глотке. Но Криденс всего лишь учтиво наклоняет голову, – Сэр?

– Возможно, новую жизнь, – мистер Гриндевальд захлопывает Библию и отправляет ее в полет.

– Интересное предложение, – с пола поднимается ворох пыли, и Криденс улыбается настолько ярко, насколько позволяет рот. – А в этой возможной жизни я должен стать источником для воскрешающего камня из Даров смерти?

========== Часть 8. – Семья ==========

– Я верил вам.

Перед глазами туман, холод жрет кожу, пробирается в мышцы и ищет пути к костям. Персиваль слепо шарит в пустоте, зная, что Криденса ему не поймать, но он просто не может прекратить пытаться.

Мальчишка где-то впереди, по крайней мере, именно оттуда звучит взволнованный голос. Сердце болит, бьется под горлом, пробивает себе путь наверх.

– Вы должны были меня спасти!

И он знает, что Криденс прав, должен. И если ему хоть немного повезет, он выполнит свое обязательство. Рот по-прежнему зашит, ни одно из заклинаний не вырвется наружу. Пассы руками не имеют ни малейшего эффекта, только кости дрожат.

– Где вы, мистер Грейвс? – зовет его мальчишка, он наконец замечает тень чуть дальше, справа, и старается ее догнать.

Но камни под ногами исчезают, и он летит вниз, не в силах даже закрыть глаза.

Мешанина цветов мелькает под веками, Персиваль резко садится в кровати и загнанно дышит, словно только вынырнул на поверхность. Морок исчезает с кожи, оседает липким потом на пижамной куртке. Воздух будто потяжелел, едва пролазит в горло, и зелье, приготовленное с вечера, становится спасением и горечью расползается по языку.

Полчетвертого. Солнце карабкается в небеса – шторы открыты, не мешают вцепиться в вид за окном.

И даже во сне Криденса не всегда удается спасти.

Персиваль вытирает саднящие губы, разминает шею, трет переносицу. Что же, здравствуй, новый день. Когти страха постепенно расцепляются, и сердце не бьется так заполошно, но на один-единственный миг дает слабину: Персивалю не хочется представлять, что будет, когда в одном из снов за ним все-таки придет Серфина.

Почти каждое пробуждение невольно напоминает о заключении, которое он не особо-то и воспринимал: круциатусы, допросы с пристрастием, некачественная сыворотка правды, и как следствие – полдня, ночи или, проклятье, по сколько часов пролетало в забытье? Питательные смеси, вода, очищающие заклинания – зайти в подвал Персиваль до продажи дома так и не смог, – и несколько ренервейтов, когда его тело в виду имело желания Гриндевальда поговорить.

Настоящий кошмар начался после того, как Гриндевальд предотвратил его попытку побега и сообразил, что по магическому следу кто-нибудь из департамента догадается о подмене. Вот тогда вместе с воспоминаниями в омут памяти перебрались и его, Персиваля, силы, капля за каплей.

Колдомедики в один голос твердили: этого не отменить. И вообще, кто он такой, чтобы идти против их выводов? Только почему все заявленные сроки его жизни как мага уже дважды прошли? Что пошло не по плану?

Седины в волосах не стало больше, чем было. Шрамы на лице утратили лиловый оттенок, на себя уже не настолько противно смотреть. А последний черный костюм-тройку помогла подправить Куинни аккурат за двадцать минут до президентских похорон.

И выкинуть бы все вещи, мертвые часы, «Историю магии», которую Криденс так и не дочитал, а он никак не уберет со стола на полку, и исчезнуть, но нельзя.

Нельзя.

Для очередного раунда с Гриндевальдом еще недостаточно сил. А проигрывать он не намерен.

Следящие чары на входной двери сбоят, как и на окнах под крышей, но разбираться еще и с этим у него нет желания: облюбовавшие крыльцо голуби и соседский кот умело подкармливают паранойю.

Персиваль застегивает манжеты, надевает пиджак и исчезает, не желая видеть кровать до следующей ночи, или рассвета, или как повезет.

На столе добавилось с полстопки заявлений. И Персиваль примерно представляет, что за ужас в отделе, хотя там еще не горит свет. Бумажные мыши покорно ожидают часа, когда Персиваль их раскроет, не дерутся за очередность, как это происходило раньше. Все-таки у Серафины было занятное чувство юмора: для авроров определить птиц, а остальным – грызунов или еще каких гадов.

Рук в отделе катастрофически не хватает. После зачисток и сыворотки правды на весь МАКУС с поочередными допросами и прочими веселостями, через которые он сам прошел до того, как вернулся к полноценной жизни, президент Флеминг принялся за перебежчиков. К удивлению Персиваля, из их отдела к Гриндевальду примкнул лишь Дэйн.

Но что хуже всего – плотно сидевшие в подполье продавцы увеселительных зелий, модифицированных заклятий и волшебных тварей пользовались уязвимостью властей как никогда. Стефенсон от переработок попал к колдомедикам, а заявление об уходе Персивалю пришлось спрятать в стол до лучших времен.

Разбираясь с очередными отчетами о полевом задании, в котором ему не пришлось поучаствовать, Персиваль изо всех сил игнорирует вошедшую без стука Голдштейн. Одного мимолетного взгляда хватило, чтобы понять, что Тина пришла с очередной порцией нотаций и – спасибо – чашкой крепчайшего кофе на этаже; только Серафина любила приторно-сладкий напиток.

– Если ты снова отчитаешь меня за ранний приход, я лично отправлю тебя в неоплачиваемый отпуск, – он не отрывается от строки о примененных заклинаниях. Похоже, в пылу боя кто-то из коллег не погнушался использовать смертельное.

– Вы этого не сделаете, – хмыкает обнаглевшая до крайности Голдштейн и забирает со стола вторую булочку в виде нифлера, которые готовит немаг Якоб Ковальски в паре кварталов от Вулворт-билдинг. Персиваль ждет момента, когда сестры Голдштей сподобятся рассказать о том, почему мистера Ковальски прячут при его визитах. Видать, доверия еще не заслужил. – Абернати назвал адрес. Группа отправится туда после брифинга.

Персиваль откладывает в сторону бумаги.

Церковь – бывшая обитель вторых салемцев, – в руинах, Флеминг отказался отдать приказ на восстановление, несмотря на информацию от последователей, что Гриндевальд именно там поджидал Криденса. Скамандер пять дней назад написал Тине, что Гриндевальда видели в Лондоне. А Криденса по-прежнему нигде нет.

Инстинкт едва ли не кричит: поиски тщетны, тело мальчишки где-то спрятано, как и предыдущий обскури, но правки Флеминга наконец приносят свои плоды. Тот же Абернати, последователь Гриндевальда из отдела младшей Голдштейн, наконец решил содействовать следствию, когда смертную казнь заменили на пожизненное. Сколько еще признаний посыплется сложно предугадать.

– Только не говори мне о шансах, – невесело хмыкает он и подписывает ордер на обыск.

– Вы придете вечером? – уже в дверях спрашивает Тина со всей этой невыносимой решимостью дрессировщика волшебных тварей.

Признаться, пару раз прием срабатывал: врожденное любопытство брало верх и выливалось в семейные посиделки, где он был хоть и желанным, но таким неуместным гостем.

Тина часто зовет его к себе домой, не позволяет оставаться одному, и Персиваль начинает подозревать, что легилименция у нее с Куинни почти на одном уровне. Ну или он совсем плох. В последнее время даже Модести Бэрбоун стала к нему хорошо относиться. В один из визитов девочка спросила, где ее брат, а ему по-прежнему нечего было сказать. Видя растерянность на его лице, Модести просто обняла и сказала, что все непременно будет хорошо, как в этом поспешила заверить и Куинни, которая перемежала слова с кашлем в белоснежный платок.

– Не могу обещать, Тина. Но спасибо, – зачарованный кофе обжигает примерно так же, как и ее обиженный взгляд.

Флеминг начинает собрание ровно в полдень, когда от чернил и свитков уже рябит перед глазами. Судя по тому, насколько Джеймс истончился за последние четыре месяца, может, в их последний вечер, до его знаменательной встречи с Гриндевальдом, Серафина была права, когда сказала, что ее должность проклята. Себе Персиваль вряд ли простит глупую шутку, мол, никто из них со своих постов живым не выберется. Не стоило Серафине становиться хранителем заклятия доверия для всего аврората. Может, и не убили бы ее ради адресов.

Из архива Ильверморни пришел ответ, что все шестнадцати-и семнадцатилетние дети из их списков проходят обучение. Только с оговоркой: отсутствие того или иного потенциального ученика оправдывается высокой смертностью, но статистикой по погибшим им заниматься не с руки, простите великодушно. Флеминг тщетно пытается всех убедить, что это из-за природы магии происходят такие просчеты из года в год, что детей с силами, родившихся у немагов, сложно отследить, а порой даже невозможно, когда оба фактора совпадают. А Персиваль задумывается: сколько же еще юных волшебников погибло до того, как к ним прилетело письмо с объяснениями их силы и сути?

Как Персиваль и предполагал – квартира с разбросанным барахлом вряд ли чем поможет в поисках Криденса, так оно и оказывается ближе к вечеру. Абернати чуть ли не ревет, когда он приносит дурную весть: все хотят жить, даже те, кто пошел против своих клятв и обязательств.

День привычно несется на всех парах к завершению. Сто шестьдесят девять таких же пролетели не то чтобы совсем незаметно, но без тянущихся, точно смола, часов. И если бы не проклятые сны, его жизнь можно было назвать вполне нормальной, привычной, почти похожей на прежнюю. Если бы не гложущее чувство вины, которое он держит исключительно силой воли, раскаяние точно устроило бы знатный пир. Если бы он только промолчал, Криденс…

Нет.

Память, нечистая совесть и отсутствие нормального сна – не лучшие советчики.

Июль жаром пропитал воздух, и надоевший до колик пиджак приходится нести в руках. Что-то упрямо держит его в городе, не отпускает. Давит на плечи, вгоняет в землю, хотя сыт он Нью-Йорком по самое «не могу».

Солнце уже заползло за горизонт, и как раз загораются первые фонари, когда он проходит под Вашингтонской Аркой к новому дому. Парк, конечно, не чета Центральному, но что поделать. Ближе к работе здания с высоким уровнем защиты все равно не нашлось.

И сначала Персиваль не верит собственным глазам – палочка мгновенно оказывается в руке. Мальчишка, которого он так усердно и долго искал, сидит у Персиваля на крыльце, несмотря на заклятие доверия, замкнутое на нем, как на владельце дома.

Криденс отмирает, распрямляет спину и прислоняется к стене.

Желание ущипнуть себя за запястье граничит с помешательством, но Персиваль держится, лишь потирает переносицу и шумно выдыхает.

Только живой и даже улыбающийся Криденс не исчезает, лишь взволнованно крутит свою палочку в правой руке.

– А вы знаете, что за вами следили?

– Именно в прошедшем времени?

Криденс кивает, но не отводит взгляда. Глаза холодны, смотрят с вызовом. Ну же, мол, сделай что-нибудь, я не боюсь. Но левая рука впилась в бедро.

Пойти к Гриндевальду, улизнуть от Гриндевальда. А Криденс полон сюрпризов.

Персиваль достает из портсигара сигарету, оставляет палочку на виду.

– Кем же ты стал, Криденс?

Презрение мелькает на бледном лице.

– А кем я был? – и Криденс плотно стискивает зубы.

Желваки на щеках, злость в карих глазах. Волосы коротко подстрижены, скулы выделяются еще ярче, чем раньше. Белая шея идет красными пятнами в тон рубашке.

– Испуганным мальчишкой, – он делает первую затяжку и ощущает горечь на кончике языка.

– И даже не скажете «вашим»?

Он стряхивает пепел и про себя отмечает, что целостность защиты не нарушена – частички золотыми бликами отбиваются от скрытой стены. Объяснение странного поведения охранных чар сидит рядом и хмурит брови.

– За менее чем неделю вряд ли бы ты им стал.

«За пару лет – кто знает», – думает он, но не решается произнести вслух. Беззвучное «Ревелио» совершенно ничего не меняет.

Криденс кивает и знакомо горбится, будто из легких вышел весь воздух. Наверняка опять этот затравленный взгляд. Сомнения тают, несмотря на остаточную тревогу под кожей.

– Я смогу… – шепчет Криденс, запинается, словно выдает последний из козырей. – Я знаю, как вам помочь.

Закатные лучи придают яркости и теплоты окрестностям. Газон, белый заборчик, соседи-немаги, которых хотелось превратить в жаб особенно после празднований в начале июля. Обыденность льется через край, выкручивает внутренности.

Но дышать почему-то становится так легко.

– Мне достаточно того, что ты жив.

– И вы не злитесь? – звучит совсем по-детски.

Отвесить бы подзатыльник, да покрепче. Но Персиваль знает, что так нельзя, кивает. Сердце наконец приходит в норму, бьется размеренно. И не болит.

– Но я думал… – Криденс поднимается следом за ним, всю показательную гордость как ветром сдуло. Мощь точно испарилась. Дистанция в две ступеньки выдает нерешительность сильнее, чем дрожащие руки. – У него ничего не получись, – говорит Криденс, наверное, самое главное, ради чего стоило приходить. – Я ему больше не нужен, он не знает, что я жив. Никто не узнает.

– Не узнает почему, Криденс?

Плечи опущены, ладони на животе. Только во взгляде нет прежней робости. Алая рубашка к лицу Криденсу. Все ли перемены Криденсу к лицу?

Сбежать от Гриндевальда хоть кому-то из них удалось. И Персиваль ловит себя на мысли, что действительно хочет узнать эту историю.

– Как ты меня нашел?

Ответ прилетает сразу же, будто Криденс именно этого с самого начала и ждал:

– Вы, Модести, Тина. Куинни. Вы – моя семья, – со всей горячностью отвечает Криденс, и Персиваль снова убеждается, что не может быть ничего хуже надежды.

Семья. Вот так просто.

Значит, для заклинания доверия все же хватило пары дней.

– Мистер Грейвс. Персиваль, – мальчишка впервые произносит его имя, и земля даже не разверзается под ногами. Криденс так и не касается предплечья, зависает в нескольких дюймах, и он чувствует холод от узкой ладони. – Пожалуйста, позвольте мне остаться.

Значит, и для него, раз сработало.

Ох, не просто так Голдштейн убеждала зайти.

– Знаешь, Криденс, недочитанная «История магии» тебя уже заждалась, – хмыкает Персиваль, открывает двери и искренне надеется, что эта ночь встретит его спокойным сном.