Текст книги "Поцелуй для незерфей (ЛП)"

Автор книги: zaubernuss

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Не стану, мисс Грейнджер.

Она испустила вздох облегчения и заметно расслабилась.

– Спасибо, сэр. Я знаю, вы всегда недолюбливали меня, и боялась, что теперь-то…

Северус нахмурился:

– С чего вы взяли, что я недолюбливаю вас?

Грейнджер пожала плечами:

– Вы не любите гриффиндорцев вообще, а друзей Гарри Поттера – в особенности. Только не надо говорить, что все это для прикрытия! Я ни за что не поверю!

– Не скажу, – беззлобно ухмыльнулся Снейп. – Гарри Поттер действительно никогда не вызывал у меня теплых чувств. Тем не менее, вас я никогда не судил за компанию с ним. Хватало и ваших собственных заслуг.

В словах профессора также не было злобы, скорее где-то в оттенках интонации пряталась мягкая улыбка.

– Каких? Вечно поднятая рука, слишком длинные сочинения, дословное цитирование книг? Мои упорные попытки заслужить ваше расположение? Или сам по себе факт, что я невыносимая всезнайка?

– Всего перечисленного понемногу, – согласился Снейп. – За исключением «невыносимой всезнайки».

Гермиона была сбита с толку.

– Тогда почему вы меня постоянно так оскорбляли?

Снейп приподнял бровь:

– А кто сказал, что это было оскорблением?

========== 5. Вопрос принципа ==========

– А кто сказал, что это было оскорблением?

Гермиона непонимающе уставилась на Снейпа.

– Ну же, Грейнджер, – небрежно бросил он, и от фамильярного обращения ее сердце сделало кульбит. – Вы же умная ведьма, я думал, вы уже давно все поняли. Вы старательны и усердны, всегда делаете больше требуемого. Вас не оторвать от книг, вы тянетесь к знаниям и впитываете информацию как губка. Никто из однокурсников не разделяет вашего удовольствия от учебы и стремления преуспеть. Кого бы все это могло мне напоминать?

– Вас самого… – выдохнула она.

– Именно. Разве могу я сетовать на ваше рвение, в то время как большинство студентов абсолютно невежественны, а в придачу слишком ленивы и самовлюбленны, чтобы ставить своей целью научиться хоть чему-то? Неудивительно, что вы легко превосходите их.

Гермиона словно провалилась в параллельную реальность. Возможно ли, чтобы профессор Снейп, даже к слизеринцам не щедрый на комплименты, откровенно нахваливал ее? Возможно ли, что все эти годы думал о ней так, как сейчас говорит? Слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

– Что мне не нравилось, – продолжал Снейп, – так это ваше неуемное желание козырять своими познаниями. Будь вы поскромнее, на что я много раз намекал, вы бы меньше высовывались сами и меньше подставляли меня. Вы правда ждали, что я буду рукоплескать вашим способностям при полном классе пожирательских детишек? Люциус Малфой проныл мне все уши о том, что Драко учится хуже вас, а я оправдывался как мог.

– Вы оправдывались за мои оценки перед Малфоем?! – Такая мысль никогда не приходила Гермионе в голову. Наверное, она была слишком гриффиндоркой, чтобы предугадывать слизеринские интриги.

– Да. И не только из-за его уязвленного отцовского самолюбия. Люциус Малфой входил в попечительский совет школы и должен был предоставлять Темному Лорду отчеты, подтверждающие идею превосходства чистокровных. Тот факт, что магглорожденная девчонка даст фору любому из слизеринцев, требовал объяснений.

– И что вы ему говорили?

На лице Снейпа появилось странное выражение.

– Что ваши «выше ожидаемого» достаются вам нелегко, вы часто ходите ко мне на индивидуальные занятия.

Красноречивый взгляд недвусмысленно пояснил, на какие «индивидуальные занятия» намекает профессор. У Гермионы перехватило дыхание.

– Вы говорили Малфою, что ставите мне оценки в обмен на сексуальные услуги?! – Она испытала шок. Потом смущение. Потом, как ни странно, приятное волнение от мысли, что объект ее тайной страсти рисовал в воображении, хоть и по совершенно гадкой причине, нецеломудренные картины с ее участием.

– Да.

Северус внимательно следил за реакцией Грейнджер. Изумление, замешательство, неловкость… Но ни тени возмущения, которого он ожидал. Неважно, что она там болтала об увлечении им, но не возмутиться такими новостями просто не могла. Но ее порозовевшие щеки, распахнутые глаза, прерывистое дыхание… Мерлин! Снейп отвел взгляд и поерзал в кресле. Эта девчонка – просто ходячая угроза самообладанию!

– Малфой верил, что я злоупотребляю должностными полномочиями со всеми магглорожденными, – добавил он, не уверенный, сгладит этот факт предыдущее признание или усугубит. – Малфой и остальные Пожиратели. Это также оказалось хорошим предлогом, чтобы свести к минимуму участие в кое-каких развлечениях.

Гермиона постаралась не думать о «развлечениях», на которые намекнул Снейп, но ее, наверное, выдало выражение лица. Он закатил глаза.

– Я говорю не о пьянках и массовых оргиях с изнасилованиями маггловских девственниц, как живописует пожирательский досуг пресса. Это же полный бред! Так называемый «Свет» никогда не гнушался распространением мерзких слухов в пропагандистских целях. На самом деле в собраниях Пожирателей смерти принимали участие и мужчины, и женщины; да и посещали их лишь затем, чтобы удержать свое место в иерархии или занять лучшее. Обман, хитрости, блеф… Змеиный клубок, в котором альянсы создавались с помощью подкупа, лизоблюдства или через постель. Я избегал данных сборищ, насколько мог.

– Ну что ж, я рада, что сослужила вам хорошую службу, – прокомментировала Гермиона внешне бесстрастно, тайком испытывая огромное облегчение от того, что тошнотворные слухи оказались ложью. И вдруг с озорством добавила: – Ведь хорошую?

Северус изогнул бровь. Если бы он в принципе ждал от кого-либо из учеников шуток на грани фола, то в последнюю очередь от Гермионы Грейнджер.

– Вы превзошли все ожидания, мисс Грейнджер, – кивнул он, направляясь дальше, прямым курсом в неизведанные воды. Но этот разговор, черт возьми, давно покинул гавань приличий, и не было никакой надежды вернуть его обратно.

На лице ученицы отразилась досада.

– Даже за это, – проворчала она. – Хоть что-то бывает для вас превосходно?

Северус с трудом сдержал смех. Неужели она всерьез обижается из-за оценок? Но ставить «превосходно» он просто не мог! Иначе пришлось бы предоставить Малфою детальный и правдоподобный отчет о том, чем же Грейнджер отличилась на «индивидуальных занятиях». А такие россказни, в отличие от намеков, были бы уже оскорбительны для нее.

– Думаю, один из моих выводов нуждается в уточнении, – понуро сказала Гермиона. – Это только меня считают скучным книжным червем, неспособным на страсть. У вас, видимо, иная репутация среди знакомых.

Гермиона пожалела о своих словах раньше, чем успела договорить. Она всего лишь хотела пошутить, в первую очередь над собой, – но запоздало поняла, что Снейп вряд ли найдет здесь что-то смешное. Для Северуса Снейпа, она твердо верила, слово «честь» было не пустым звуком, и он с трудом сохранял хотя бы крохи от чувства собственного достоинства при всем том, что вынужденно делал ради благой цели.

– Да, я в своем кругу общения пользуюсь репутацией извращенца и закоренелого педофила, растлевающего вверенных ему детей, – саркастично ответил Снейп. Ярлыки предателя и убийцы, обвинения в предвзятости были хотя бы заслужены. Единственное, чем он мог по праву гордиться, так это ответственностью за учеников. Но даже это немногое было осквернено грязными мыслишками Малфоя и ему подобных.

– Простите, – быстро пробормотала Гермиона. – Я не это имела в виду. Никто, зная вас по-настоящему, не поверит в такое. Это же просто нелепо!

Северус едва не усмехнулся вслух.

– Последний человек, который по-настоящему знал меня, умер от моей руки на Астрономической башне. – На самом деле, самой ужасной частью плана Дамблдора было именно это. Северус убил единственного, кто доверял ему. И все вокруг: коллеги, соратники по Ордену Феникса, ученики – легко поверили в худшее. Впрочем, их нельзя винить за это. – Никто не знает меня по-настоящему, мисс Грейнджер. Я сам со всем тщанием обеспечил такое положение дел.

– Зачем? – тон ее голоса не имел ничего даже отдаленно схожего с праздным любопытством.

– Разве не очевидно? – ответил Северус вопросом на вопрос. – Так безопаснее.

Но в его ответе была далеко не вся правда. Безусловно, играемая роль предписывала вести себя гадко с магглорожденными вообще, а уж с «грязнокровной подружкой Гарри Поттера» – в особенности. Но поскольку Северус никогда не разделял идеологию чистокровности, то лучшим прикрытием оказалось вести себя гадко со всеми без разбора, кроме слизеринцев. Хотя срывать злость на Мальчике-Вылитом-Отце было, честно признаться, не таким уж сложным делом.

Снейп всегда был щедр на наказания и скуп на похвалу. А как иначе? На уроках столь травмоопасного предмета, как зельеварение, снисходительность – медвежья услуга. А дружелюбие легко принять именно за снисходительность. Студенты, не ограниченные дисциплиной, позволяли бы себе поведение, совершенно недопустимое в классе зелий, где малейшее нарушение правил может привести к катастрофе. Так что приходилось быть максимально строгим и требовательным, чтобы не давать ученикам взорвать класс со всеми находящимися в нем. И суровость, поначалу вынужденная, со временем вошла в привычку.

Резкий характер оттолкнул хогвартских учителей, лишив их шанса узнать Северуса поближе. Хорошую службу сослужил угрюмый нрав и в общении с другими «коллегами». Пожирателей смерти Снейп презирал и был только рад не изображать удовольствие от их компании. Репутация брюзги надежно защищала от необходимости активно вращаться в отвратительном ему обществе, а жестокость была очень нужна, когда служба Темному Лорду заставляла убивать, пытать и калечить.

С годами Северус так привык к притворству, что сам в него поверил. Извечная хмурость, язвительные нападки, грозно взлетающие полы мантии – все это стало второй натурой. В какой-то момент он привык, что на него смотрят с ужасом. В хитроумном плане Дамблдора это сводилось к преимуществам, а в реальности – к одиночеству.

– Но теперь все может быть по-другому, – тихо сказала Гермиона. – Вам уже не нужно быть таким, как раньше.

– Трудно изменить многолетней привычке.

– Вы уже изменяете ей, – возразила Гермиона, – разговаривая со мной. В качестве следующего шага можете все рассказать Гарри.

На лице Снейпа смешались недоверие, горечь и, если она не слишком ошибалась, оттенок тревоги. Неудивительно. Для него такой совет – все равно что требование вывернуть душу наизнанку.

– А смысл? – спросил Северус, пряча глаза. Его пальцы поглаживали золотистую кайму на пустой чайной чашке, и Гермиона наблюдала за этими плавными движениями, не понимая, что в них такого завораживающего… Но потом ее осенило: Снейп делает это неосознанно. Он так глубоко задумался, что перестал полностью контролировать свои действия, и от этого выглядел таким живым и уязвимым, каким Гермиона еще не видела его.

И она поняла: он не боится быть откровенным. Он боится быть отвергнутым.

Сердце само тянулось к этому непостижимому мужчине, который умудрялся быть строгим и мягким, жестоким и заботливым, сильным и уязвимым одновременно. Больше всего на свете она хотела бы навести мосты между ним и собой, между ним и Гарри. Такие мосты, через которые он смог бы проложить новый, счастливый путь в жизни и окончательно оставить прошлое позади.

– Гарри должен понять, – Гермиона попробовала убедить Снейпа посмотреть на привычные вещи с другой стороны. – Он думает, что знает все, но ему неизвестна полная история ваших отношений с Лили. Если он узнает всю правду, узнает, что вы его крестный…

– То что? Будет безмерно счастлив? Никакая правда не изменит прошлого. Ничто не изменит факта, что я виновен во всех его бедах. Я сделал его мишенью Темного Лорда, я оставил его сиротой, и я не помешал тому, чтобы его отдали на воспитание мерзкой тетушке, как никто зная, что она ненавидит волшебников и все волшебное и завидует сестре. А когда он очутился в Хогвартсе, я сам издевался над ним – лишь отчасти из притворства, но главным образом потому, что действительно не мог спокойно смотреть на него. Маленькая копия отца, глядящая на меня укоризненным взглядом Лили. Ходячее воплощение моей вины и моей мечты. И я защищал его. Ненавидел – и защищал.

Северус не понимал, что за чары заставляют его говорить такие вещи, которых он никому и никогда не говорил; удивлялся, что он в принципе способен, оказывается, облечь эти чувства в слова; ощущал, что жестокая неприукрашенная правда изливается, принося облегчение ему самому и грозя развеять романтические иллюзии сидящей напротив девушки.

– Вас нельзя винить за поступки его тети и дяди! – спокойно возразила она. – Гарри получал в их доме главное – защиту. Лучшую из возможных. Вы ничего не могли с этим поделать. Разве что могли бы быть с ним помягче, это знать только вам. Но, как бы там ни было, вы клялись защищать его, а не любить или баловать.

– Безусловно, мистер Поттер оценит разницу! – саркастически фыркнул Снейп. – Нет, мисс Грейнджер. Рассказывать ему, что именно мне его мать доверила его благополучие, – лишь сыпать соль на рану. Быть может, Поттер даже уважает меня от всей широты гриффиндорской души из пиетета ко всему героическому. Но с чего бы ему радоваться обретению крестного отца, который крайне далек от любви или хотя бы симпатии к крестнику?

– При всем моем уважении, сэр, вы недооцениваете Гарри. Он все поймет. Он эмоционален и, бывает, действует не подумав, но у него чутье на людей, и он не злопамятен. В семье не всегда все складывается легко, порой нужно постараться. Я уверена, Гарри со своей стороны приложит максимум усилий, если вы дадите ему шанс. Он будет счастлив узнать, что у него есть кто-то близкий, и будет гордиться тем, что это вы.

Снейп недоверчиво молчал. Упрямец. Самый строгий и беспощадный к себе человек из всех, кого Гермиона только встречала. Неудивительно, что никто никогда не оправдывал его ожиданий, он и сам-то их не оправдывал! Она попыталась зайти с другой стороны:

– Неужели вы не понимаете, что в мире осталось всего два человека, которые хорошо знали родителей Гарри и могут что-то рассказать о них? А вы единственный, кто знал его маму с детства! Вы ключ к его семье, к его прошлому!

На этот довод Снейп также не ответил. Но Гермиона каким-то шестым чувством ощущала, что он воспринял аргумент крайне близко к сердцу. И это уже само по себе было достижением. Ей удалось добиться того, чтобы Северус Снейп прислушивался к ее словам! Открытие оказалось весьма волнующим.

– Если мы будем продолжать в том же духе, мне нужен огневиски, – наконец вздохнул Снейп. Сходив к шкафчику в углу кабинета, он вернулся с бутылкой Огденского и двумя стаканами. – Составите компанию?

– Вы предлагаете мне выпивку?! – ошеломленно спросила Гермиона.

– Как видите, – невозмутимо сказал Снейп, а затем добавил: – Вы ведь совершеннолетняя? И вообще, мы последние два часа только и делаем, что выходим за рамки, еще один шаг ничего не изменит.

Гермиона всей душой желала, чтобы и этот шаг оказался не последним, но, увы, профессор не имел в виду ничего такого.

– Спасибо, не откажусь. Только совсем чуть-чуть.

– Я и не собирался наливать вам много. Вы даже трезвая не робкого десятка, страшно представить, что способны натворить спьяну.

Гермиона улыбнулась его непринужденному тону и вставила ответную шпильку:

– Боитесь, что стану покушаться на вашу честь?

Снейп нахмурился. Студентка сама не поняла, что в ее шутке была лишь доля шутки, так что он предпочел игнорировать вопрос. Поставив перед ней стакан, он снова сел в кресло.

– Держите себя в рамках, мисс Грейнджер.

– Гермиона.

– Простите?

– Мы выпиваем, беседуем на довольно личные темы… Думаю, уместнее будет обращение по имени. По крайней мере здесь и сейчас. Мы ведь оба понимаем: все, что происходит в этом кабинете, останется в этом кабинете?

– Хорошо, если вам так угодно… Гермиона.

Звук собственного имени в его устах ей определенно нравился.

– А мне как вас называть?

Сверля Гермиону пристальным взглядом, он отчеканил:

– Профессор. Снейп. Нет, я не разрешаю вам обращаться ко мне по имени. Вы и без того многовато на себя берете.

Пожалуй, он был прав. Какой-то частью разума Гермиона все еще удивлялась тому, что профессор не оторвал ей голову за вопиющее проявление всех тех гриффиндорских качеств, которые он презирал: безрассудная храбрость, дерзкая прямота и неприкрытое любопытство. Не хватало еще добавить к этому списку панибратство.

– Конечно, сэр, – она покаянно опустила голову. – Извините.

Северус вздохнул. Девчонка задевала в нем что-то такое, что, как он думал, давным-давно отмерло за ненадобностью.

– Не за что извиняться. Впрочем, можете не добавлять «сэр» через фразу. Это, знаете ли, не поможет в решении вашего вопроса.

– Привычка. Вы шесть лет были моим учителем.

– И остаюсь им, – мрачно добавил Северус. – Поэтому наш разговор и распитие спиртного уже несообразны. Вы сами-то не видите здесь проблемы?

– Мы ведь уже выяснили, я достигла совершеннолетия. По волшебным законам – больше двух лет назад, по маггловским – год с небольшим. И это не считая эффекта от хроноворота на третьем курсе. По моим подсчетам, он прибавил мне месяцев десять.

Северус быстро прикинул. Получается, ей около двадцати – почти столько же, сколько ему было к началу преподавания в Хогвартсе. Она всегда выглядела старше ровесников, а теперь вообще складывалось ощущение, что в юное тело вселилась душа довольно зрелого возраста.

– Это не отменяет того факта, что до конца года вы моя ученица, – непреклонно ответил Северус, про себя добавив: «И того, что я почти на двадцать лет старше…»

Она пожала плечами.

– Не думаю, что возраст или должность так уж много значат. У моих родителей разница в пятнадцать лет, и их браку можно только позавидовать. А моя тетя счастливо вышла за своего начальника.

Северус не стал озвучивать, что отношения учителя и ученицы – совсем другое. Если бы она была не его студенткой, а всего лишь коллегой, все было бы куда проще… А Гермиона не замечала его задумчивости.

– Я часто чувствую, что у меня с ровесниками ничего общего, – грустно сказала она. – Мне не о чем с ними говорить. С ними не так интересно, как с Минервой, Ремусом или с вами.

Северус не знал, как это расценивать. Простое изложение фактов? Изложение таких фактов, которые способны сделать идею поцеловать собственную ученицу менее дикой? Или завуалированное признание, что его компания приятна ей? Лучше, наверное, вовсе не думать об этом.

– Возможно, для вас возраст и должность не важны, – спокойно возразил он, – но, уверяю вас, для других они имеют большое значение. В том числе для меня. Ни разу за всю карьеру я не злоупотребил своими полномочиями. Вступая в должность, я принес клятву защищать, опекать и поддерживать студентов на пути взросления. Может быть, я нарушал клятву в части поддержки или опекал вовсе не мягко. Но я никогда, никогда не порочил честь студентов, или свою, недопустимыми отношениями. И сейчас выполнить вашу просьбу, мисс Грейнджер, было бы совершенно неуместно, безответственно и возмутительно по любым меркам.

Гермиона опустила глаза в глубоком раскаянии. Действительно, об этом она не подумала. Она сказала все, что должна была, и даже больше. Но не представляла себе и в самых смелых мечтах, куда свернет разговор. Не ожидала, что профессор Снейп разоткровенничается с ней, поведает то, что так долго скрывал ото всех… Не надеялась, что ее признание заденет Снейпа за живое и вызовет борьбу чести и искушения. Однако все это случилось.

– Меня не волнуют чужие мерки, – ответила она так же ровно. – Единственное мнение, с которым я готова считаться в данном вопросе, – ваше. И я полностью понимаю ваши чувства. Я уважала и всегда буду уважать вас как человека строгих принципов. Спасибо, что выслушали. Спасибо за разговор.

Гермиона поставила пустой стакан на стол и неохотно поднялась:

– Наверное, мне пора в свою башню. Уже совсем поздно…

Северус не стал ни прощаться, ни удерживать ее. Лишь молча посмотрел ей в лицо и прочитал на нем чувства Гермионы, как в раскрытой книге, безо всякой легилименции.

Конечно же, она не хочет уходить. Не хочет уходить от него. Вряд ли они еще хоть раз встретятся и поговорят так, как сегодня, и это печалит ее. Но, как бы там ни было, воспоминания об этом вечере останутся с ней навсегда.

Уже подойдя к двери, Гермиона послала ему прощальную улыбку:

– Мне правда было приятно поговорить с вами, профессор. Спасибо.

– Мисс Грейнджер?

Она обернулась на голос:

– Да?

Северус поднялся со стула и встал, сложив руки на груди:

– Если бы мисс Лавгуд присутствовала здесь, уверен, она бы заявила, что прямо сейчас вокруг вас вьется огромная стая перевозбужденных и разочарованных незерфей.

– Сэр? – Гермиона озадаченно посмотрела на него.

Снейп улыбнулся:

– Обет. Вы чувствуете себя иначе по сравнению с тем, что было до визита ко мне? Порыв, который привел вас сюда, окончательно погас?

Он что, смеется? Как будто некий «порыв» мог погаснуть, а не разгореться еще сильнее, после того как Гермиона почувствовала такую близость к нему, какую и возможной не считала! В каком-то смысле их разговор получился интимнее любого поцелуя. И стремление однажды стать для него не просто ученицей лишь усилилось.

Тот мужчина, которого Гермиона клялась попросить о поцелуе, интриговал своей замкнутостью, предоставляя простор для домысливания всего, что только пожелаешь. Сегодня же она увидела настоящего Северуса Снейпа, хотя бы немного узнала, что в действительности творится за мрачным неприступным фасадом. После этого желание целовать его, прикасаться к нему, просто быть рядом возросло стократно.

– Кажется, нет… – осторожно призналась Гермиона.

По борьбе чувств на ее лице Северус легко понял, как именно она истолковала неудачно выбранное слово, о каком «порыве» подумала. И, теряясь между сожалением и весельем, задумался, что же здесь более безумно: честный ответ Гермионы на его невольный (конечно же невольный!) вопрос или то, что он помогает ей выполнить, наконец, клятву. Эта девчонка погубит его, но по крайней мере он погибнет счастливым.

– Я имел в виду лишь ваше стремление закрыть вопрос с обетом. Вас ведь привело оно, – уточнил Северус. – Вы заметили, что в ходе разговора, помимо всех объяснений и признаний… так и не сделали того, зачем пришли?

Гермиона нахмурилась:

– Но для исполнения обета не имеет значения, выполните вы просьбу или нет. Дело ведь не в поцелуе как таковом.

– Не в поцелуе как таковом, – эхом повторил Северус и добавил почти нежно: – Но вы так и не попросили…

– Ой… – Глаза Гермионы округлились, щеки стало заливать краской. – И правда…

Она ведь действительно не озвучила просьбу напрямую. А для выполнения обета должна сделать именно это, Северус прав.

– Тогда… Не могли бы вы… То есть… Я хотела бы, чтобы вы… – Гермиона, уже пунцовая от стыда, поморщилась. – Мерлин, это невозможно!

Откуда вдруг такая непреодолимая неловкость? Он ведь уже прекрасно знает, о чем она попросит. А она так же хорошо знает, что он откажет. Нужно всего-то выдавить из себя одну фразу. Но почему же сердце пытается выскочить из груди, почему оно бьется так бешено?

Растеряв все свое красноречие, не в силах связать больше трех слов, Гермиона подняла взгляд и тихо попросила:

– Поцелуйте меня… пожалуйста.

========== 6. К вопросу о последствиях ==========

– Поцелуйте меня… пожалуйста.

Это звучало бы как требование, даже приказ, если бы не отчаянная мольба в глазах Гермионы.

По сути, Северус уже отказал ей, точнее, перечислил все причины для отказа: разумные, обоснованные, уважительные. Но сейчас, глядя в ее глаза, понимал, что не способен произнести «нет». Просто-напросто не может устоять. И, честно признаться, не хочет.

Северус протянул руку, легко провел пальцами по ее щеке, бережно коснулся лица ладонью.

– Если вы желаете… – шепнул он, склоняясь ближе. Дыхание Гермионы остановилось. Северус почувствовал бешеный пульс девушки, когда склонил голову и прильнул губами.

Гермиона не раз пыталась представить себе, каково это – целоваться с неприступным и устрашающим профессором зелий. И воображение часто пасовало перед столь трудной задачей. Возможно, потому, что поцелуй – это проявление близости, нежности и тепла, а профессора сложно было ассоциировать с какими-либо чувствами, кроме злобы, недовольства или презрительности. Оставалось только воображать, как его губы, которые чаще всего можно видеть либо сжатыми в тонкую нить, либо искривленными в усмешке, будут грубыми и безжалостными, станут жестоко терзать, наказывая за дерзкую попытку подобраться непростительно близко.

Но если получалось допустить, что Снейп целовал бы ее по своей воле, то в таком случае он без колебаний делал бы все, что хочет. Такой поцелуй неизменно представлялся Гермионе требовательным и настойчивым, берущим, а не дающим. С той же властностью и умением подчинять, которые Северус проявлял везде и со всеми, он даже целуя командовал бы и навязывал свои правила. Как ни странно, такая фантазия не вызывала отторжения, а скорее щекотала нервы.

С другой стороны, Снейп наверняка был неискушенным в простых человеческих отношениях. Он никогда не поддерживал непринужденную болтовню, не танцевал ни на одном из школьных балов и уж тем более не был замечен во флирте. Из всего этого следовало, что и с женщинами профессор не очень-то опытен, хоть Гермиона и догадывалась, что его опыт не равен нулю. Так что вполне возможно, что поцелуй вышел бы неумелым: ударившиеся друг о друга зубы, столкновение носами, неуклюжие попытки найти правильный наклон головы. Гермиона не хотела бы, чтобы оправдалась такая версия, потому что и сама не могла похвастаться умениями по части поцелуев, а ведь хотя бы один из двоих должен знать, что делать. Но идея о возможных слабостях и недостатках страшного профессора тоже была удивительно волнующей.

Однако версию неопытности она чаще отвергала, чем рассматривала. Снейп, конечно, не был красив в классическом понимании, но определенно обладал мрачной привлекательностью, которую женщины охотно принимают как вызов. Другой вопрос, включает ли его опыт что-то кроме удовлетворения плотских потребностей, которые мужчине несложно утолить. Особенно если этот мужчина – Пожиратель смерти, обязанный участвовать во всяких мерзостях. Но даже будучи наслышана о пожирательских оргиях, Гермиона не могла представить себе, чтобы Снейп охотно предавался подобным занятиям. При всей жестокости, он ни разу не поднял руку на ученика и никому не нанес физического вреда. Он нескрываемо наслаждался чужой обидой и даже унижением, но не мог получать удовольствие, причиняя настоящую боль.

В нем таилась страсть – это никогда не вызывало у Гермионы сомнений. Никто, хоть раз увидев горящие гневом глаза Снейпа, не мог бы после этого отрицать, что профессор способен на сильные чувства. Хотя кто знает, с какими женщинами он имел дело, сильные чувства бывают разными… Возможно, он много знает о похоти, но ничего – о любви. В таком случае поцелуй Северуса был бы развратным, страстным, овладевающим. Он не знал бы стыда и условностей, он сводил бы с ума, заставляя все тело гореть от жажды…

Но ни в одной из фантазий Гермиона не могла и представить себе такого. Что его руки будут окутывать ее в заботливом защитном жесте, что прикосновение тела окажется теплым, а поцелуй – нежным.

Сначала мягко встретились их губы. Почти целомудренного касания хватило, чтобы Гермиону накрыла с головой теплая волна, а ее сердце пропустило удар. Потом язык Северуса ласково прошелся по ее губам, обрисовывая их контур, как мягкая кисть, пробуждая, наполняя цветом… Поцелуй был ненавязчивым и ни о чем не просил, но она сама приоткрыла рот, умоляя о продолжении.

Северус принял приглашение, и Гермиона узнала, что это такое на самом деле – целоваться с мастером зелий. Он обращался с ней, как с самым сложным и утонченным составом, вкладывая в каждое движение невозможную деликатность и терпение, бережно, но в то же время умело и решительно. Он был внимателен, замечал тончайшую реакцию, полагался на свою интуицию и продолжал эксперимент. Как и работая с зельями, он знал, что делать, чувствовал, сколько добавить, как долго помешивать и когда дать настояться, прибавить ли огня или лучше не спешить. Словом, зельеварение было не единственной тонкой и точной наукой, в которой преуспел Северус Снейп.

Объятая его руками, окутанная запахами сандала и пряностей, совершенно потерявшаяся среди своих открытий, Гермиона чувствовала, как голова кружится, а коленки предательски подгибаются. Если бы не крепкие объятия Северуса, она просто стекла бы на пол.

Ласковые прикосновения рук, тепло его тела, вкус его губ пробуждали те чувства, которые никогда не отзывались на неуклюжее лапанье Рона. Страсть. Вожделение. Желание растаять, слиться воедино и больше не разделяться. Если именно о таком шептались девчонки в школьных спальнях, то Гермиона готова была признать часы в библиотеке убитыми впустую. Никогда ничего подобного она не испытывала и не знала, что такое возможно испытать.

Наконец Северус плавно оторвался от ее губ, на мгновение дольше нужного задержавшись, прежде чем отстраниться. Она так и стояла, замерев в его руках, боясь, что любое движение разрушит волшебство затянувшегося мига.

– Дыши, Гермиона, – напомнил Северус с мягкой усмешкой и только теперь заметил, как отчаянно ее руки сжимают шерстяную ткань его мантии. Как будто она боится, что, если отпустит, он тотчас же убежит. Признаться, такой порыв и правда настиг Северуса. Восстановить дистанцию, спешно отступить в безопасность привычных стен, стать недосягаемым. Но еще сильнее была жажда восторженного единения, чистого блаженства, которая не позволяла разомкнуть руки на талии Гермионы. Святая Владычица… Такого он не ожидал. По всей видимости, она тоже.

– Ух ты… – наконец восхищенно пробормотала Гермиона. Как будто только что пришла в сознание.

– Да, – отрывисто сказал он. – Так и подытожим.

А что еще тут сказать! Почему теперь, через двадцать лет? Почему именно она, школьница, его ученица, чертова гриффиндорка, Поттерова подружка? Как она смогла разбудить в нем жажду человеческого тепла, близости и понимания? Каким образом худенькая девчонка подняла в его душе такую бурю простым поцелуем?!

Хорошо, если быть откровенным до конца, в этом поцелуе не было ничего простого. Особенно непросто все то, что к нему привело, – в том-то и ключевой момент. Ключевой. Каким-то образом Гермиона нашла ключ к сердцу Северуса и открыла тяжелый замок, заржавевший за долгие годы.

Может быть, и нечему удивляться. Может быть, пора, наконец, признать, что все началось не сегодня и не вчера. Гермиона потихоньку, шаг за шагом, сама того не замечая, влезла ему в душу. Северус сказал сегодня, что часто узнавал себя в ее старательности и жажде знаний. У них много общего, это правда. Но не вся. В придачу ко всему он то и дело видел в Гермионе черты Лили. Блестящий ум, чистота помыслов, готовность бороться за правое дело. А еще великодушие, широта взглядов и участливость.