Текст книги "Равнины ясности (ЛП)"

Автор книги: XRAe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== часть 1 ==========

Рейтинг: NC-17 за взрослые темы и подробное описание секса.

Ключевые слова: POV Малдера, ангст, UST, RST

Спойлеров нет.

***

Есть моменты, определяющие целую жизнь, когда секунды сплетаются воедино, создавая точку отчета, перепутье, место, в котором ты осознаешь с абсолютной ясностью, что сама основа твоего существования изменилась… и пути назад нет.

Я отнюдь не наивен. Я видел, делал и пережил многое, что испытывало на прочность мой характер, мою веру и мой рассудок. На всем протяжении своей жизни я так или иначе пытался открыть свой разум этим экстремальным возможностям и принять все то, что последовательно побуждало меня пересматривать, переоценивать и переориентироваться.

Без рисков не обходилось, конечно. Все это время я подвергался непредвиденным опасностям, и в конечном итоге вся моя наивность обратилась в пепел под огнем истины. Лишенный чувства безопасности, признания… любви… я давно отринул потребности своего сердца, пытаясь заполнить пустоту внутри чем-то безопасным и недостижимым; чем-то всегда находящимся вне меня, всегда неуловимым.

Есть люди, которые бредут по дороге жизни, спотыкаясь о кочки, поскальзываясь на камнях. Другие ползут по ней, так боясь любых опасностей по пути, что просто не способны смотреть вперед. Счастливчики же идут, наслаждаясь видом; они помнят о том, что могут столкнуться с трудностями, но их это не останавливает.

Что до меня, то я бежал. Так быстро и так далеко, как только мог. Каждый день. Вслепую. Я отказывался соблазниться мелькающим вокруг меня видом, всегда фокусируясь на том, что мог бы обнаружить дальше. Я не останавливался ни для чего и ни для кого. Отталкивая тех, кто пытались замедлить мой бег. Оставляя позади тех, кто не в состоянии был угнаться за мной.

Я был один: неприкасаемый и равнодушный.

Пока внезапно… не появилась она. Преграда, воздвигнутая у меня на пути судьбой или случаем, и я врезался в нее с силой ядерного взрыва. Она же даже не шелохнулась, лишь стряхнула с себя пыль. Бедствие по имени Фокс Малдер никогда не могло сбить ее с толку.

Я восхищался ею, хоть и не хотел этого.

Подозревая ее, чувствуя себя неловко рядом с ней и будучи очарованным ею, я мгновенно воспротивился ее присутствию в своей жизни. Немилосердно провоцируя ее, побуждая ее уйти, побуждая ее остаться. Загоняя нас в бесконечный тупик. Я был словно великан рядом с карликом и все же не мог поколебать ее невозмутимое спокойствие.

И я стал восхищаться ею еще сильнее.

Надо отдать ей должное, она объяснила все так просто, что дошло даже до такого, как я – туго соображающего, отчаянного и эгоистичного: если я хотел двигаться дальше, то только вместе с ней. Именно так и никак иначе.

Я пытался обвести ее вокруг пальца. Она не поддавалась, пресекая все мои попытки. Как в хорошо разыгранной партии в шахматы она предвидела каждый мой шаг, разгадывала мою невнятную стратегию и держала меня в узде.

Я бежал изо всех сил. Она не отставала ни на шаг.

Я бросал ее, не задумываясь. Она всегда находила меня, спасала и прощала.

Я игнорировал ее. Она снова и снова решительно утверждала свое место в моей жизни.

Я пробовал запугивать, отталкивать, раздражать, злить ее. Она упрямо не поддавалась на провокации.

Упорная. Нежная. Храбрая. Сердечная. Живое воплощение стойкости и мягкости, Дана Скалли являет собой силу, с которой надо считаться, и я не мог не испытать на себе ее влияние.

В конце концов я просто перестал пытаться. По моей вине ее решение остаться рядом со мной многого стоило нам обоим. Неважно, как сильно я старался оттолкнуть ее, это лишь делало ее еще более настойчивой. Она могла возражать мне, бросать мне вызов и заставлять отвечать за свои поступки, но когда я переставал верить в себя, она верила за меня; она помогала мне остаться сфокусированным и сохранять рассудок, давала стимул двигаться дальше.

То, что было моей одинокой ношей, стало нашей общей – наш поиск объединил нас. Мы оба развивались, будучи двумя путешественниками в этом странствии. Напарниками, связанными истиной и дружбой, скрепленной преданностью и уважением.

Мой путь стал ее. Я же по-прежнему шел вперед, но теперь сильнее и храбрее, потому что она была рядом со мной.

И где-то на этой дороге события и чувства начали переплетаться, образуя первичный бульон эмоционального возрождения и жизни, из которого возникло чудо…

Любви.

Я люблю ее.

Я никогда не говорил об этом, никогда не давал этому ход, никогда не признавал самого наличия этого. И все же эффект этой любви потряс меня до основания. Излечил меня. Сделал меня цельным.

Ужаснул меня.

Итак, преисполненный решимости держать свои чувства скрытыми, а сердце – в безопасности, я ограничился безмолвным вожделением, позволив своей страсти процветать за счет запретных фантазий. Позволив своей преданности проявляться только в иносказательной форме.

Я люблю ее.

Молча. Втайне. Безмерно.

Мчась вместе с ней, но всегда от тех чувств, что она во мне вызывает.

Пока той ужасной и невероятной ночью моя жизнь не изменилась, впоследствии став почти неузнаваемой из-за тех нескольких украденных мгновений, проведенных на грязном ковре в богом забытом номере мотеля.

Я чувствовал. Я обнимал. Я пробовал на вкус. Я стал.

Теперь… ничто уже не будет, как прежде.

Ничего не изменилось. Но ничто не будет, как прежде.

***

Отель «Лучший на западе»

Оксфорд, штат Северная Каролина

Пятница, 08:07

Я сталкивался с множеством поистине жутких вещей, но клянусь, что ни одна из приходящих мне на ум не может сравниться с тем, что меня ожидает этим утром: поездкой вместе со Скалли в машине невыспавшимся. Не самая лучшая комбинация в последнее время. Вообще-то, это самый что ни на есть подходящий рецепт потенциальной катастрофы, для которого я всю предыдущую ночь готовил нужные ингредиенты.

Время, проведенное в дороге сюда, было просто пыткой – молчание временами казалось таким плотным, что я почти ожидал увидеть вмятины на машине, когда мы наконец выберемся из нее к чертям собачим. Перспектива повторения этой поездки представлялась лишь слегка предпочтительнее того, чтобы вновь оказаться придавленным сеткой и измазанным инопланетной нефтью.

Как сказала бы моя покойная еврейская бабушка: о горе!

Когда мы рядом, это похоже на попытки постоянно обходить разверзнувшуюся подо мной пропасть, но каждый раз, несмотря на все проявленные меры предосторожности, я все равно падаю в нее.

Теперь я стараюсь контролировать себя рядом с ней – правда, стараюсь – но, прибегая к старому как мир оправданию, не будьте ко мне слишком уж строги, я ведь мужчина, и у меня есть свои пределы. (Господи, даже я признаю, как ужасно это звучит). Мои мысли и так достаточно ужасны, а если они еще и приходят мне в голову, когда Скалли находится на расстоянии вытянутой руки, то все становится только хуже. Моя выдержка не безгранична, и, видимо, поэтому в последнее время обстановка так накалена. Мое терпение истощилось.

Я наивно полагал, что в конечном итоге станет легче, что, несмотря на мою собственную внутреннюю борьбу из-за произошедшего в Дейтоне, у нас все будет хорошо. Я ни разу не вызывал ее на разговор об этом, и Скалли… ну, она ничем не выдает своих чувств. Ничем. Если у нее и остались какие-то остаточные воспоминания о той ночи, я последний человек, который об этом узнает. Ее эмоции так хорошо скрыты, что это пугает меня до чертиков.

Проблема в том, что мы никогда этого не обсуждали. То есть совсем не обсуждали. Я знаю, она предпочитает, чтобы так оно и оставалось впредь, но мне кажется предательством игнорировать это, словно ничего и не произошло.

Она не просила об этом прямым текстом, это не в стиле Скалли, но молча потребовала от меня снять с нее ответственность, и так было с самого начала.

Прецедент для этого был создан уже на следующее утро после…

Я помню, как проснулся в кровати четырнадцать часов спустя абсолютно голым; все тело было липким и болело… но при этом я чувствовал себя свободным, отдохнувшим, живым. Но я был один… это не должно было меня удивлять, учитывая взрывоопасный характер того, как мы наконец сошлись. Я просто не осознавал последствий этого. Я не хотел их осознавать.

Те первые мгновения я чувствовал только облегчение. Мой разум был благословенно чист, и какие-то несколько секунд я просто существовал, ощущая себя человеком впервые за последние дни.

Это было так просто и прекрасно… и не могло продолжаться долго.

Когда осознание этого обрушилось на меня, когда оно действительно обрушилось на меня, я был совершенно растерян. События предыдущей ночи наводнили мое сознание; стремительная приливная волна сногсшибательных воспоминаний нахлынула на мой разум. Я был ошеломлен, уязвим, мои эмоции внезапно оказались так близко к поверхности, что, если бы я укололся иголкой, то увидел бы, как они вытекают из меня вместе с кровью. Ее запах все еще оставался на моей коже, и без всяких видимых причин или по всем возможным причинам, на глаза навернулись слезы, когда мой мозг уцепился за ту единственную мысль, что имела значение прежде и будет и впредь: Скалли.

Это была Скалли.

Я взял себя в руки достаточно для того, чтобы принять душ, одеться и прошаркать к двери в ее номер, зная, что мне надо увидеться с ней.

Когда я тихо постучал, будучи готовым заглянуть ей в глаза, поблагодарить и признаться в своих чувствах раз и навсегда, навстречу мне вышла моя напарница, в которой не осталось ни следа той женщины, что была со мной прошлой ночью. Ее невозмутимый вид, явно свидетельствующий о восстановлении нашего статус-кво, ясно и неоспоримо давал понять, что то событие останется в лучшем случае тайным, запрещая обсуждать ту пришедшую ко мне женщину.

Все внутри меня взывало к ней тем утром, и одному Богу известно, что оно взывает до сих пор …

Я знаю, что мне следовало что-нибудь сказать … Боже, хоть что-то!.. и плевать на последствия. Я хотел. Я фактически убедил себя, что собираюсь это сделать, но когда дверь открылась, мне почудилось, что я словно бы вижу ее впервые, и оказался к этому не готов.

Она улыбнулась и при этом была так чертовски красива, что мне было больно смотреть на нее и пришлось опустить глаза. Я запаниковал.

– Ты выглядишь отдохнувшим, Малдер, – заметила она.

– Да, – сумел прохрипеть я, покорно встречаясь с ней взглядом.

Она чуть заметно кивнула и затем повела себя как ни в чем не бывало, несмотря на то, что все было иначе, и мы никогда еще не были так далеки от нормы. Господи, а ведь это о многом говорит, учитывая все то, что мы видели и делали вместе…

– Я звонила в аэропорт, Малдер. Наш рейс через четыре часа… – Бла, бла, бла. Я просто стоял и пялился на нее, разинув рот. Когда я наконец смог его закрыть, то больше и не открывал. И так продолжается до сих пор. По крайней мере, я открываю его отнюдь не для того, чтобы сказать то, что мне так отчаянно хочется озвучить.

Она пришла в мой номер на моих условиях и должна была выйти из него на своих собственных. У меня не было иного выбора, кроме как принять то, как она предпочла классифицировать произошедшее между нами – у меня не было права ставить под сомнения ее решения. Если это то, чего она от меня хотела, как мог я лишить ее этого? Я был обязан ей всем. Я стоял перед ней, будучи цельной личностью, лишь благодаря тому, чем она для меня пожертвовала.

Кто я такой, черт побери, чтобы просить ее о большем?

Поначалу, должен признать, такая модель поведения заметно упростила ситуацию. Недостаток прямого общения всегда действует подобным образом, когда воспоминания еще слишком свежи в памяти, чтобы иметь с ними дело, но позже эта тактика увиливания воздастся вам сторицей. Я рационализировал ее поведение, поместив его в аккуратную маленькую коробочку, наполненную оправданиями и причинами… Все из которых в конечном итоге приводили меня к одному и тому же выводу: несмотря на то, что вынуждало ее так поступать, я повел себя, как эгоистичная свинья, позволив ей это сделать. Если она просто хотела попробовать забыть обо всем, то я с готовностью пошел ей навстречу. Я был слишком пристыжен, чтобы оспаривать ее решение.

Я ненавидел себя за это тогда. Я ненавижу себя за это и сейчас.

Так что в тот самый миг, трясясь у нее под дверью, я осознал, что должен как-то приглушить яркость своих воспоминаний, придать всему произошедшему сюрреалистическое свойство сна, иначе просто зачахну от столь сильного, но нереализованного желания. Я должен разделять свою напарницу и ту женщину, что подарила мне этот незабываемый опыт, или просто сойду с ума. Именно это я и сделал… и, к счастью, когда я вновь встретился с ней взглядом, представить мою строгую, серьезную Скалли, извивающейся подо мной и умоляющей трахнуть ее, было крайне затруднительно и попросту нелепо.

Внешне это сработало: мы оставили Дейтон позади, но внутри, глубоко внутри что-то примитивное и разрушительное последовало за нами.

Я не мог вечно избегать этого: его присутствие было слишком соблазнительным. Скалли и отрицание – постоянные спутники, но мне с каждым днем становилось все труднее не поддаваться воспоминаниям, и вскоре уже все детали случившегося начали пробивать стену, сооруженную мною вокруг этого опыта, подрывая любую защиту, которую я мог воздвигнуть против его притягательности в тщетной попытке восстановить наш хрупкий баланс сосуществования.

Меня всюду преследовали ее образы: бледной, горячей, тугой, двигающейся. Моей Скалли. Моего ангела.

Я знаю теперь, какая мягкая у нее кожа.

Я знаю, каково это – находиться внутри ее тела.

Каково слышать, как она дышит. Стонет. Кончает.

Боже.

Эти образы один за другим истончали мое сопротивление, и становилось все труднее примирить ее упорное нежелание признавать произошедшее с моей сильнейшей потребностью об этом заявить. Она находила освобождение от воспоминаний в своем отрицании случившегося. Я же стал их рабом, прикованным кандалами к каждому драгоценному яркому моменту, и с тех пор вынужден бороться с этими цепями.

Я часто спрашивал себя, а не стыдится ли она меня за то, до чего я низвел нас обоих той ночью? Несмотря на тот факт, что она сделала свой выбор, понимала ли она, к чему он приведет? Знала ли, как далеко ей придется зайти вместе со мной?

Она сожалеет об этом?

Я сожалею… я безгранично любил ее в течение столь долгого времени, мечтал о ней, тосковал по ней и да, боже, да, хотел ее. Но не таким образом. Не так.

Теперь все кажется запятнанным той похотью, что охватила меня и… Не. Отпускает.

Иногда… боже, иногда… ощущение ее, ее запах просто накрывают меня, и я потерян. Возбужден. И так чертовски одинок, что это чувство пробирает меня до глубины души.

Дни тяжелы, но ночи… ночи просто невыносимы.

Слишком часто я просыпаюсь, ощущая, как меня сотрясает дрожь, залитый потом и спермой, с ее именем, готовым сорваться с губ.

Ее именем.

И я не могу заставить себя произнести его вслух, тем самым сознательно возвращая ее в то темное место желания, что мы разделили на какой-то краткий миг.

Мне пришлось обезличить ее, чтобы позволить себе прикоснуться к ней. Мне пришлось обезличить себя, просто чтобы заслужить это право.

Мне следовало заставить ее понять, но я слишком боялся. Боялся всего, что это могло означать. Или хуже того, что это могло не означать для нее.

Мне трудно представить, как бы я поступил, если бы она этого не сделала. Она спасла меня. Во всех возможных смыслах. Она уберегла меня от тьмы, которую я теперь не могу даже вообразить.

Сильная, прекрасная, независимая Скалли отдала мне то единственное, что она ценит превыше всего: ее контроль над ситуацией. Просто отдала его мне, отдала свое тело и полностью обнажила душу…

И, несмотря на обстоятельства, одно это уже делает случившееся чем-то вроде чуда. Спасения.

Громкий стук в общую дверь возвращает меня в настоящее.

– Да, – отзываюсь я, пересекая комнату. Я уже собираюсь повернуть ручку, когда осознаю, что одет в одни боксеры. Меня не должно это смущать, однако смущает. Я никогда не чувствовал себя застенчивым рядом с ней, но сейчас резко замираю, колеблясь. Охваченный иррациональным страхом, что если она увидит меня полуодетым, то заподозрит, что я думал о ней.

Дурацкий параноидальный бред.

– Ты готов? – спрашивает она из-за двери. – Нам еще надо кое-что закончить в полицейском участке перед отъездом.

– Мне надо одеться. Встретимся в машине.

– Ладно, но поторопись. Я хочу заехать за кофе.

– Да, дай мне минут десять.

Я на мгновение упираюсь лбом в дверь. Она прямо там, с другой стороны, но кажется, что она за миллион миль от меня.

Я боюсь.

Я потерял ее?

Мы с ней… между нами есть что-то столь сильное. Как я могу просто игнорировать это? У нее, по-видимому, таких проблем не возникает – в отличие меня. В отличие от меня.

Я люблю ее. Я хочу ее.

Я не могу это контролировать. Я ничего не могу с этим поделать. Я не могу это остановить.

Это будет чертовски длинная поездка.

========== часть 2 ==========

***

Федеральная автострада 66

207 миль к западу от Вашингтона

– Да, сэр. По мне так это было прямо-таки жутко. – Скалли опускает глаза, явно смутившись, и я невольно улыбаюсь, прикладывая телефон к другому уху.

Помощник директора Скиннер продолжает громко вещать из трубки:

– Могу поспорить, вы просто в восторге от этого, не так ли, Малдер?

Эй, а он и вправду хорошо меня знает.

– А то, сэр. А то. – Напарница качает головой и награждает меня неодобрительным взглядом.

– Полегче там с ней, Малдер. Это ее логическое заключение помогло поймать убийцу, – строго заявляет он.

Я смотрю в ее сторону, а затем снова переключаюсь на дорогу.

– Обещаю, что попытаюсь, сэр. Я просто так горд. – Это замечание привлекает ее внимание.

– Малдер, богом клянусь…

Скиннер смеется.

– Ведите аккуратно, агент, и, э-э, удачи.

Я обрываю звонок и кидаю мобильник на приборную доску. Даже краем глаза я замечаю, что она готова взорваться.

Однако после моего разговора со Скиннером воцаряется упорное молчание.

И продолжается.

О-о… Я удостаиваюсь ее фирменного «обращения». Пришла пора пасть ниц.

– Эй, Скалли, что производит такой звук «цок-цок, цок-цок, цок-цок, бах-бах, цок-цок»?

Она вздыхает с безграничным терпением.

– Что, Малдер?

– Стрельба из движущегося средства передвижения амишей! Поняла? Амишей.

О, да, уголок ее губ дернулся. Один ноль в мою пользу!

Тишина возобновляется почти мгновенно, но теперь она уже не такая тяжелая. Никогда не перестану удивляться тому, как быстро Скалли готова простить меня, когда я веду себя как кретин. Знаю, она прекрасно осознает, что я дразню ее порой просто для того, чтобы понять, на какие кнопки нажимать. Ничего не могу с собой поделать: у нее весьма симпатичные кнопки.

Я и вправду сейчас это подумал? Что у нее симпатичные кнопки?

Я что, не в состоянии прожить и пяти минут без того, чтобы мысленно переключиться на что-то вроде ее… кнопок?

Я просто больной. Если продолжать в этом же духе, я непременно спалюсь на такой вот ерунде. Надо оставаться сосредоточенным, мы еще и половину пути не одолели.

– Что такое, Малдер?

Ее неожиданно прозвучавший голос заставляет меня вздрогнуть.

– Что такое что?

– Ты. Что с тобой такое? Ты что-то быстро оставил эту тему. Я была уверена, что ты будешь использовать этот повод, чтобы дразнить меня по крайней мере до нашего возвращения в Вашингтон. Это на тебя не похоже – так легко отказываться от чего-то столь соблазнительного.

Интересный выбор слов, агент Скалли.

Я кошусь на нее и встречаюсь с ней взглядом.

– Я и не отказывался, – честно и едва слышно отзываюсь я. Прошло уже полгода, но каким-то образом я всегда нахожу способ связать все, что она говорит и делает, с той ночью.

Господи, я хочу ее.

Она немного неуверенно и застенчиво улыбается, отчего у меня по спине пробегает дрожь, воспламеняя мои нервные окончания и заставляя мои шары сжаться. Сама мысль о том, что эта женщина все еще может казаться такой чистой и скромной, чертовски меня заводит. Я имею в виду, что видел, так сказать, другую сторону спектра, и этот ее внутренний контраст поистине ошеломителен.

– Малдер…

– Я и не отказывался, – многозначительно повторяю я. Скалли эксперт в том, чтобы читать сказанное мною между строк, и я не сомневаюсь, что она заметит скрытый подтекст в моих словах. Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но она получается слабой и бледной. Боже, что эта женщина со мной делает…

Я замечаю, как в ее взгляде на миг проскальзывает опасение.

– О чем ты думаешь, Скалли? – тихо спрашиваю я, желая знать ответ, но опасаясь, что тем самым открою ящик Пандоры.

Она чуть шире распахивает глаза – едва заметно, но это весьма ощутимая трещина в ее маске вечной невозмутимости.

– Что ты имеешь в виду? – быстро спрашивает она, явно сбитая с толку прямотой моего вопроса. – Я ни о чем не думаю.

Я киваю и отворачиваюсь от нее, ощущая печаль и не вполне понимая, почему все должно быть именно так…

Миля за милей дороги остается позади, пока я веду машину на автопилоте, чувствуя, как мои эмоции сплетаются в тугой клубок. В считанные секунды мой язык оказывается связан ими…

В такие вот моменты мне тяжелее всего находиться рядом с ней и не иметь возможности избегнуть той «Скалличности», что буквально пронизывает воздух. С каждым вздохом я словно бы впитываю все больше этого – все большее ее – в себя, пока, уверен, не взорвусь от этой муки.

Я хочу ее так сильно, что, кажется, эта спонтанная боль никогда не пройдет.

Боже… А она когда-нибудь думает об этом?

Мой разум нервно отшатывается от этой мысли, предупреждая об опасности.

Я заметно трясу головой. Она слишком близко ко мне, а я, в свою очередь, чертовски близок к краю.

– Что, Малдер?

Я не могу на нее смотреть. Если я это сделаю, она все поймет. Она узнает и возненавидит меня за мою проклятую слабость, за неспособность просто принять то, что она мне дала, и забыть уже, на хрен, об этом.

– Малдер?..

– Я просто думаю и… я…м-м… – О боже. Я задыхаюсь, потому что все те слова, что я так жаждал сказать, застревают у меня в горле.

– Малдер, что? Ты в порядке?

Нет! Хочу крикнуть я ей в лицо. Я не в порядке! Но, разумеется, я не скажу ей этого. Я не могу.

– Я… м-м… просто размышлял над тем, как ты, м-м, установила эту связь в деле, – неубедительно заканчиваю я, запинаясь. Гребаный трус.

Я слышу ее вздох, и у меня руки начинают трястись от этого сладостного тихого звука.

– Вряд ли бы ты понял, Малдер, – чуть слышно произносит она.

– Чего бы я не понял? – Господи, мой голос кажется… «бездыханным», вероятно, не тот термин, который следует использовать парню, так что назову его «запыхавшимся».

Я слышу, как она разворачивается лицом ко мне, и крепче обхватываю руль руками.

– Ну, какой вопрос никто не задавал касательно мотива? – нерешительно начинает она.

– Не знаю, Скалли. Что же мы все пропускали? – Дыши, Малдер, дыши.

Она прочищает горло.

– Ну, вы все подходили к этому с определенного угла, задавая правильный вопрос, но в неверном контексте.

– Как же это?

– Ты был прав, когда предположил, что тот, кто убил Джейкоба Спенсера, хотел устранить соперника Райана Уолтерса. Исходя из этого, естественно было предположить, что те, кто вероятнее всего получат выгоду от его смерти, и будут нашими главными подозреваемыми.

– Но ты увидела что-то еще?

– Нет.

– Нет?

– Нет, не сразу.

– Тогда как?..

– Это было просто ощущение, по правде говоря. Я знаю, как странно это звучит из моих уст.

Я улыбаюсь.

– Да, звучит здорово.

Я почти что вижу ее ответную ухмылку и невольно чувствую себя более расслабленным.

– Хватит уже, – упрекает она, тихонько посмеиваясь.

– Ладно, ладно. Мне жаль, правда. А теперь колись: чем вызвано это внезапное проявление шестого чувства?

– Ладно, ты сам напросился, – театрально заявляет она.

– О-о, и ты наконец собираешься дать мне это? – откровенно двусмысленно вопрошаю я.

– Да, если ты уверен, что справишься, – парирует она, мгновенно огорошив меня; этот игривый, дерзкий тон ее голоса вызывает напряжение у меня в паху.

– Ты хочешь сказать, мне придется с этим управляться? – писклявым голосом осведомляюсь я.

Она добродушно стонет.

– Ладно, мы можем продолжать в том же духе весь день.

Я не в силах сопротивляться.

– Говори за себя, Скалли. Я уже не так молод.

Она фыркает, и этот звук кажется самым нелепым и прекрасным звуком из всех, что я слышал за долгое, очень долгое время.

– Ты закончил? Выговорился, Малдер? Могу я продолжать?

Взмахом руки я побуждаю ее продолжать.

– Конечно, пожалуйста. Что тебя останавливает?

– Уф, Малдер… ладно, о чем я говорила?

– О подозреваемых, – напоминаю я.

– Точно, о подозреваемых, – говорит она, с легкостью возвращаясь к роли агента ФБР. – Расследование бы сосредоточилось на правильно выбранных людях, если бы убийцей двигала его личная выгода: так, например, тренер, достаточно одержимый…

– И явно не в себе.

Она смеется.

– Да, обнаружение его предрасположенности к переодеванию в женскую одежду было совершенно лишним.

– Этот образ, возможно, будет преследовать меня до конца дней, Скалли.

– Я постараюсь не забыть добавить в свой отчет рекомендацию обратиться к психологу, Малдер. Похоже, из-за этого тебе может потребоваться профессиональная помощь, – с невозмутимым видом заявляет она.

– Спасибо, Скалли, я это ценю. Мне нужна была терапия с тех пор, как я имел несчастье наткнуться на голого Фрохики в ванной у Стрелков пару месяцев назад. Гордость не позволяла мне попросить о помощи.

Моя шутка оказывается вознагражденной ее тихим смехом.

– Малдер, прекрати. Ты хочешь, чтобы я закончила или нет?

– Закончила что?

– Малдер!

Теперь мы оба усмехаемся, и, Господи, это просто отличное ощущение. Я скучаю по ней. Я скучаю по нас. Мне больше почти не удается чувствовать себя таким расслабленным рядом с ней, так что я намерен наслаждаться этим, пока могу…

– Ладно, без шуток. Расскажи, как ты все поняла.

Она снова прокашливается, очевидно, тоже получая удовольствие от нашего общения.

– Как я уже говорила прежде, мое внимание было отвлечено. – Я усмехаюсь, но она невозмутимо продолжает: – Вы все сконцентрировались на подходящих людях: на тренере, который оказался в выигрыше, получив позитивную известность, опровергающую угрожающие его работе слухи; потенциальном менеджере, который получил бы приличный процент от поощрительной премии Райана Уолтерса; товарищах по команде Райана; и, разумеется, самом очевидном подозреваемом: лично Райане Уолтерсе.

– Скалли, это забавно. У меня возникает такое ощущения, словно я попал в эпизод «Скуби-Ду».

– Назовешь меня Велмой и ты труп, Малдер.

– Неа, определенно Дафной, определенно Дафной.

– У меня нет такого выдающегося бюста.

«Даже не думай, Малдер».

Я умно оставляю при себе любые возможные комментарии по этому поводу, решив сменить тему, чтобы не рисковать получить пощечину, которую наверняка заслужил бы.

– Так ты никогда не рассматривала всерьез мою теорию о футбольном полтергейсте, да? Несмотря на свидетельство наличия протоплазмы в раздевалке?

– Малдер, – снисходительно замечает она, – это был крем от грибка стопы.

– Кайфоломка. – Я бросаю на нее взгляд и застываю, ошеломленный открывшимся мне видом: она улыбается, качая головой, ее глаза сияют одновременно от раздражения и нежности.

Боже, она красива. Она так красива… Ее улыбка увядает. Я облизываю губы, и она отводит глаза.

– Малдер, осторожнее!

БИП! БИП!

Шины протестующе скрипят, когда я резко кручу руль, возвращая машину на нашу полосу.

– Извини, – смущенно бормочу я.

Просто отлично, тупица. Одно дело – добродушное подшучивание. Оно совершенно безвредно. А это… это была очевидная демонстрация тоски, что совершенно недопустимо.

Результат моей маленькой опрометчивости проявляется немедленно. Между нами вновь воцаряется та гнетущая, довлеющая тишина, как происходит всякий раз, когда я допускаю подобную оплошность. В последнее время это уже стало нормой, что само по себе уже чертовски грустно.

Надо было арендовать вторую машину и плевать на расходы.

Я ведь знаю, что нахождение в ограниченном пространстве вместе с ней делает со мной, а потому здорово сглупил, когда позволил себе ослабить свою защиту. Какого черта я думал? Подобные моменты самые опасные, когда окружающий нас хаос немного успокаивается – как раз настолько, чтобы сбить меня с толку, сделать уязвимым.

Дурак. Дурак. Дурак!

Я хочу остановить машину и просто заорать. Я хочу остановить машину, обхватить рукой ее затылок и…

– Малдер, знаешь, почему никто из них не казался мне убийцей? – внезапно спрашивает она тихим и серьезным голосом.

– Нет, Скалли. Почему? – отвечаю я, на всякий случай подражая ее тону.

– Потому что Джейкоб Спенсер явно был убит тем, кто искренне считал, что делает это ради Райана. Его убийство не было ни жестоким, ни кровавым, а хладнокровно спланированным и ловко выполненным. Это было средство достижения цели, совершенное тем, кто принял решение пожертвовать Джейкобом ради Райана… – она не договаривает.

– Но ты не подозревала Уолтерса? Или его родителей? – спрашиваю я, побуждая ее продолжать, только чтобы не допускать гнетущего молчания между нами.

– Разумеется, подозревала, но эти подозрения в конечном итоге оказались ни на чем не основанными. Особенно после того, как алиби Райана подтвердилось. Совершенно исключено, что столь многочисленные свидетели в ресторане соврали насчет его местонахождения…

– И его прямых родственников, – добавляю я, следуя за ее мыслью.

– Верно… но ты видишь, к чему я веду?

– Да, думаю, что вижу. У подозреваемых, на которых мы зациклились, были веские причины желать продвинуть карьеру Уолтерса, но тебе казалось, что никто их них не зашел бы так далеко, чтобы совершить убийство ради достижения этого.

– Именно. Вы все подходили к этому с той стороны, что Джейкоб Спенсер был убит потому, что кто-то не хотел, чтобы он встал на пути Райана в профессиональном спорте. Верно? Я имею в виду, что вы исходили из того, что это был шанс попасть на бесплатное место в одном из лучших колледжей в стране, возможное будущее суперзвезды со славой, деньгами – и все эти стимулы мотивировали убийцу.

– Да, но это все равно не объясняет, как ты поняла, что это была Памела Карсон.

– Ну, я согласна, что она не была вероятным подозреваемым…

– Скалли, эта женщина жила в половине квартала от дома Райана Уолтерса и, на первый взгляд, была никак не связана с ним. Когда мы опрашивали соседей, она была всего лишь одной из многих. Как ты поняла, кто она такая?

– Я и не поняла, Малдер. Это была просто интуиция.

– Вот это интуиция у тебя, Скалли.

Она какое-то время молчала, и напряжение в машине заметно возросло.

– Я обратила внимание на кое-что, сказанное ею во время опроса… – осторожно продолжила она.