Текст книги "Завтра нас не станет (СИ)"

Автор книги: witchdoctor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Первобытное желание жизни. Безумие. Помешательство. Адам потерялся. Разум ушел на второй план. Наверное, инстинкт. Аффект. Кто знал. Адам Саммерс лишь помнил, как опьянел в мгновение от крови и крепко вцепился в рукоять короткого меча – своего спасительного гладиуса. Не деревянного, но все равно дававшего шанс на свободу. Внутри проснулся странный кровожадный демон, твердивший об одном – нужно выжить, и он выживал. Кажется, Адам убил двоих. Нет. Троих. Тяжелее всего пришлось с темнокожим. Он был выше и даже сильнее. Повезло, что он подскользнулся на крови и едва ли не сам напоролся на острие. Жить. Жить – вопила кровь в жилах. Адаму Саммерсу хотелось жить.

С меча Адам снял пронзенное им тело и оглянулся. Вокруг остались сплошные трупы. В поваленных телах он разглядел индиговое платье Аманды, ставшее от крови пурпурным. Победитель пошатнулся. Тяжело дыша, Адам Саммерс облизал пересохшие губы. Жажда жизни покинула его, уступив место совести, и он зажмурился. Окровавленный меч звонко ударился об пол. Пав на колени, Адам закрыл глаза ладонями и поддался панике. Он зарыдал. Закричал каким-то глубоким утробным звуком. Что он наделал?! Он убил всех этих людей. Нет. Не всех. Не он. Но он-то остался жив?! Жив, повторил его внутренний голос. Паника отошла, словно волна от берега, и Адам Саммерс вспомнил о том дьявольском фильме и менторском голосе. То говорил с ним сам Мефистофель. Не иначе.

– Я победил, – тихо сказал Адам и высоко задрал голову.

С шумом открылась стена. В черном квадратном портале появилась девушка. Волосы убранные в высокий хвост качались от ее маленького скорого шага. Платье с узкой юбкой и необычайно высокие каблуки дополняли утонченный образ. Безумно правильные черты лица говорили о какой-то неестественности происходящего. Элегантно девушка пролавировала между телами, совершенно ничему не удивившись, и встала прямо перед коленопреклоненным Адамом, замком соединив перед собой руки.

– Наши поздравления, мистер Саммерс. Прошу следовать за мной.

– Куда? – устало спросил Адам. Под глазами его залегли круги.

– В райский сад, мистер Саммерс. Эдем ждет тебя.

Ловко провернувшись на каблуках, девушка пошла к порталу. Адам поднялся. Его слегка пошатывало. Руки неприятно липли от крови. Голова опустела, но, не глядя на трупы, Адам Саммерс пошел вперед. Он – убийца. Убийца! Но не первый, и, видимо, не последний. Не убил бы он, убили бы его. Он просто защищался. Отстаивал свое право на жизнь, как сделал бы любой на его месте. Как сделали остальные одиннадцать человек. Так был ли он виноват? Метаморфоза оперного театра: бумажный журавлик или скалистая пещера? С какой стороны посмотреть… Естественный отбор. Выживает сильнейший. К черту. Трупы остались позади, как и угрызения совести. Желание жить заглушило слабые отголоски сострадания.

Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой.

Спасение в твоих руках.

Да… Это так. Он спасся. Он достоин.

========== Мыльный пузырь ==========

***

Сомненье, вера, пыл живых страстей —

Игра воздушных мыльных пузырей:

Тот радугой блеснул, а этот серый…

Но разлетятся все! Вот жизнь людей.

Омар Хайям

Палата утопает в лунном свете. По черному квадрату мониторов пробегают зеленые линии показателей. Цифры то меняются, то замирают и при этом постоянно пикают, отмеряя счет времени. Стойкий запах лекарства першит в горле. Провода, трубки, толстые и тонкие, опутывают все тело, как ветви плюща. От этих удавок тебе хочется избавиться, но еще больше хочется избавиться от ужасного мыльного пузыря.

Мыльный пузырь сидит глубоко внутри – под ребрами. Он раздувается до пределов, и, так и не лопнув, сжимается. Мыльный пузырь – постоянная боль, с которой ты живешь добрые полвека, Ануше.

Ты лежишь на койке. Неистово жмешь кнопку вызова – пытаешься позвать сестру, врача, хоть кого-нибудь. Никто не приходит, и сквозь зубы ты шепчешь самые ярые проклятия. Все ушли. А ведь должны были хоть кого-нибудь оставить в этот час. Сволочи… Мыльный пузырь раздувается по всему телу, и тело утопает в этой вязкой, мыльной боли.

Ануше! Сколько времени? Ты не знаешь, но знаешь наверняка, какой сегодня день – киямат*.

Скоро все закончится. Закончится боль, постоянное страдание. Закончится твоя жизнь и жизни многих других. Ты, в отличие от остальных, рада, Ануше. Наконец закончится боль, и в последние нестерпимые часы сил тебе придает осознание трагического финала всего и вся. Вместе с тобой исчезнут другие люди, целые города, планета. В мыслях ты никого не щадишь, желая смерти знакомым, незнакомым, старикам, детям, а еще больше – молодым. Жестокость опутывают словно клубок змей, и на твоих пересохших губах то и дело вспыхивает злорадная улыбка. Даже если и ненадолго, все они почувствуют хрупкость жизни. Твоей жизни, Ануше.

Счастливая, удачливая* Ануше, ты страдаешь. Именно тебе посчастливилось родиться с редким даром – страдать от неизведанных, плохо изученных болезней. Дом тебе заменили больницы. Родных и друзей – врачи, медсестры. Из стремлений и целей – лишь одно: жить. Жить нормальной жизнью. Хотя бы без боли, но ты и так не смогла, Ануше. Не получилось. Боль острая сменялась на тупую, точечную, сплошную. Боль меняла форму, состояние, место, а в итоге, в твой последний час, обратилась мыльным пузырем. Боль прокатывается волнами по телу, скрежещет на зубах, сворачивается в мышцах, бьет, колет, ноет. Боль. Боль. Боль… Постоянно. Непрерывно.

Ты стонешь, Ануше. Ты все жмешь проклятую кнопку – от отчаяния, в надежде. Становится неимоверно жарко, проступает испарина, а после легкого дуновения сквозняка морозит до судороги. Крепко стиснув зубы, ты перекатываешь голову по подушке и с мольбой смотришь на луну.

Мерцающие в небе звезды отвлекают. Молочная луна напоминает проклятый мыльный пузырь, и боль внезапно отступает. Ты жадно дышишь, наслаждаясь умиротворением ночи, и думаешь о конце. Грядет истинный конец. Вскоре все предстанут перед Аллахом.

Ты бы с радостью спросила: почему ты, Ануше? Почему тебе не выпала судьба обычного человека? Почему ты не могла просто жить, любить, работать, да просто – существовать без этой постоянной боли? Ответа, Ануше, ты не находила и, пожалуй, не найдешь уже никогда. Твой удел – страдать. На все воля Аллаха – вот твой морфий, защищающий от несправедливости судьбы.

Вновь тянет мылом, и ты зажмуриваешься. Нет! Пронесло. Мыльный пузырь раздулся не сильно. Можно потерпеть.

Ануше, ты отупело смотришь в окно. Видны окружающие больницу здания. Где-то там сейчас дрожат от страха люди. Сидят в квартирах, в обнимку с любимыми, а может, и одни, но главное без боли. Что хорошего сделали все те счастливцы? Ты уверена – ничего. Но… Справедливость восторжествует. Так было написано в Коране. Киямат расставит все на свои места, воздаст по заслугам. Ты, Ануше, улыбаешься. Конец света должен уравнять тебя в правах на жизнь и боль. Конец света настанет для всех, отняв у всех то, чего у тебя самой никогда не было.

Аллах вознаградит тебя. Ты прожила, как мученица, и дни твои были праведны. Одной из первых ты войдешь в Джаннат*, облаченная в шелка и парчу. Дорога твоя будет благоухать мускусом и цветами, и там ты будешь наслаждаться жизнью, Ануше. Прекрасной вечной жизнью. Может, в этом твое счастье и удачливость?

Да! Осталось лишь дождаться конца. Миллиарды людей стонут и плачут по прожитым жизням. Ты же, Ануше, молишься за посланный Аллахом конец. Для остальных преждевременная смерть станет наказанием, для тебя – благословением. Все люди потеряют все то, чего ты, несчастная Ануше, не имела. Не имела возможности «иметь». И хорошо.

Завтра ничего не станет. Ни тебя, Ануше, ни счастливого Массуда, ни Барбада, ни Шахлы. Не будет ни Тегерана, ни Ирана, ни пустынь, ни моря. Ни материков, ни океанов. Всех погребут под собой астероиды, и человеческие жизни развеются песком по ветру. Все канет в небытии – и счастье, и горе. И станет неважно на достигнутое, на прожитое, на не осуществившееся и не осуществленное. Впереди ждет вечная жизнь и вечное счастье. Там – в Джаннате.

Ануше, ты щуришься. Вдали синеву неба рассекает огненная искра. Гул сотрясает землю – сам Исрафил трубит о начале Киямата*.

Ануше… Ты прикрываешь глаза. До последнего ты жмешь кнопку вызова от страха и все умоляешь о втором трубном гласе. Ты умоляешь о скором конце. На сухих потрескавшихся губах мешаются проклятия и благословения. Стенки сознания расплываются, истончаются и готовятся лопнуть… Как мыльный пузырь глубоко внутри тебя.

Ануше…

Ты улыбаешься и шепчешь:

– Скорее.. Скорее… Скорее…

Комментарий к Мыльный пузырь

*Киямат – в исламской эсхатологии: день Божьего суда, Последний день

*Ануше – значение имени “счастливая, удачливая”

*Джаннат – в исламской эсхатологии: райский сад

*Исрафил и трубный глас – согласно исламской эсхатологии, Киямат начнется с двух трубных гласов со стороны ангела Исрафила

========== Хякке ягё ==========

***

Цутому Нагаи глядел на перекресток Сибуя с нарочитым презрением и бессильно сжимал руки в кулаки.

Когда-то перекресток являлся для Цутому символом движения – неустанным сердцем Токио. Символом прогресса, цивилизации, жизни, честного труда. Тысячи людей, спешащих и целеустремленных, единовременно пересекали улицы и представлялись Цутому потоком реки, питавшей всю столицу. Тогда на перекресток Цутому смотрел с потаенным восхищением, а теперь… Теперь сердце Токио поработила черная напасть.

Глядя из окна офиса, Цутому едва сдерживал клокочущее негодование. На перекрестке творился самый настоящий Хякки Яге*, порочащий имя честного рабочего японца. Тысяча токийцев вывалила на улицу, перегородив дорогу, и устроила хаотичное торжественное шествие по случаю конца света. Новые участники прибывали и прибывали. Вырядившись не пойми во что, они водили хороводы, плясали, кричали. Безумие! Словно демоны из сказок захватили рассудок несчастных, и те потеряли свое лицо. Иначе Цутому не мог объяснить этого бесноватого всеобщего помешательства, заставившего отринуть правила приличия.

Цутому цыкнул. Одного из демонов – ряженного в женское кимоно мужчину, – подняли на руки и потащили над головами, приветствуя, словно императора. Загорелись огни фейерверков, факелы. Вдарили барабаны, и все демоны пустились в пляс. Дружно они призывали смерть, соединившись в едином порыве.

– Цутому-сан! Цутому-сан!

Цутому обернулся. За спиной в поклонах рассыпался Коичи.

– Цутому-сан. Пора домой. Сегодня – тот самый день, – Коичи приблизился к окну и, оглядев праздную толпу, виновато улыбнулся. – Поглядите-ка!.. Настоящий парад демонов! – Коичи торжественно протянул на распев. – Мой дедушка говорил, что во время Хякке яге простым смертным лучше сидеть дома.

– Это не демоны, – бросил через плечо Цутому. – Это простые лоботрясы, решившие, что конец света – блестящее оправдание их безделью. Они утеряли малейшее понятие о приличии.

– Д-да… – согласился Коичи, но Цутому уловил сомнение в его голосе. – Может, в конец света и можно чуть-чуть отдохнуть?

Плотно сжав тонкие губы, Цутому ничего не ответил. Он, словно назло концу света, собирался уйти из офиса в положенный час. Ни раньше.

– Я пойду, Цутому-сан. – Коичи щелкнул замками портфеля. – Вы бы тоже шли домой.

– Рабочий день еще не закончился.

– Но сегодня…

– Сегодня – такой же день, как и все остальные.

– Хм.

Коичи отвернулся. Глядя на пляшущую на перекрестке толпу, он что-то нервно теребил в кармане пиджака и задумчиво улыбался. Завибрировал телефон – промурчал, как кошка. Коичи выпрямился по струнке и, замешкавшись, поклонился.

– Спасибо, Цутому-сан. Для меня было честью работать с тобой до последнего дня.

– Да, – холодно ответил Цутому, поклонившись в ответ. – И для меня.

Хотелось сказать что-то еще, но вместо слов Коичи просто улыбнулся, побоявшись побеспокоить своей навязчивостью. Перед самым выходом он оглянулся и, взмахнув рукой, ушел. Звуки удалявшихся шагов растворились в офисных стенах. Пискнул напоследок лифта, и с уходом Коичи наступила тяжелая, давящая тишина – никого более не осталось. В последний день работать никто не хотел.

Укорив себя за безделье, Цутому поскорее вернулся на рабочее место. Нельзя отвлекаться от работы дольше положенного – правило лучшего работника. А Цутому всегда был лучшим – лучшим учеником, лучшим студентом, работником, и всеобщее помешательство из-за конца света лишь убеждало его – трудолюбивый честный человек должен оставаться таким до самого конца.

Пальцы пробежали по клавиатуре. Мысли растворились в сотне окон на рабочем столе. Ненадолго. Как бы Цутому ни старался, разум его обращался к другому окну – к тому, из которого был виден Хякке яге на перекрестке Сибуя.

Лентяи! Не уважающие ни себя, ни других. Нарушители порядка, поправшие правила приличия. Цутому боялся представить, что творилось в других уголках Земли, коль уж безумству конца света подверглась и самая трудолюбивая нация. Лентяи… И ведь обезумели они не сразу.

Новость о том, что к Земле приближаются четыре астероида, застигла Цутому Нагаи по дороге домой полгода назад. Выпив после работы, Цутому и вовсе решил, что это розыгрыш или игра воображения, но утренние новости в миг развеяли это хмельное неверие. Цутому Нагаи с интересом прочел статью на новостном портале, и, как все токийцы, встретил это сообщение с должным спокойствием и смирением. Токио жил как прежде, утонув в рабочей суете.

Первый месяц.

Потом же все стало меняться, резко и неприятно. Первая неприятность случилась, когда стало известно о предположительном месте падения Войны*. Тогда какой-то пьяный старик встал посреди станции метро и начал петь во весь голос. К нему подошли полицейские, но чем окончилось дело, Цутому не увидел – спешил на работу, и его поезд наскоро унес его к станции Сибуя.

В офисе случилась вторая неприятность. Мизуки Сато пришла с опозданием и раскричалась, когда начальник сделал ей выговор.

– Что вы смотрите на меня! – истошно кричала Мизуки. – Что вы смотрите?! Мы все умрем… Нас всех не станет! Не станет!

На следующий день Мизуки покончила собой. В офисе все дружно выразили соболезнования семье. И все! Все вернулись к работе, но без рвения. Цутому все чаще стал замечать – кто-то из коллег опаздывал, уходил раньше, а то и вовсе не приходил. Работой манкировал даже начальник. Офис пустел, а на улице… На улице становилось до омерзения нестерпимо, особенно после рокового объявления – катастрофа неизбежна.

Правил больше не существовало. Чуя конец, люди как назло кричали, плакали, смеялись непривычно громко. Многие плевали на порядок очереди, толкались, игнорировали статус и положение. Одно за одним приходили сообщения о свершенных преступлениях, убийствах, кражах, изнасилованиях…

Не все вели себя как животные, однако Токио привык жить по правилам. Вся Япония привыкла жить по правилам, а теперь нация разделилась пополам – тех, кто был верен традициям, и тех, кто этими традициями пренебрег. Цутому тихо возмущался этому разгулу. Конец света – не повод сходить с ума, но людям было все равно на его убеждения.

А потом случилось невообразимое. Об этом даже в новостях объявили.

Посреди дня неизвестные нацепили на себя костюм Тэнгу*, взяли в руки барабаны, бубны, посохи и пошли по улицам, созывая людей на парад демонов. Некоторые стали присоединяться – бездельники! Безумцы дошли до перекрестка Сибуя и обосновались здесь, перегородив движение.

Цутому звонил в полицию, говорил, жаловался, но сумасшедших никто не трогал. Не думал трогать. Хуже, что вскоре к Хякке ягё стали присоединяться остальные токийцы. В то время, как Цутому Нагаи и подобные отрицали конец света, новообращенные демоны отмечали наступление конца получше Гандзицу*. Неистово и неугомонно.

Японцы раздевались, цепляли на себя маски демонов, странные одежды. Они кричали, ухали, хрюкали, пели, танцевали. Все это происходило на том самом перекрестке. Сибуя стоял на месте. Сердце Токио остановилось. Поток могучей токийской реки превратился в водоворот, в котором тонул порядок и привычный уклад.

Так было нельзя! Это было возмутительно, невежливо. По-варварски.

Цутому оторвался от компьютера – на улице кто-то истошно закричал, а после пророкотали барабаны. Забренчали железом маленькие колокольчики. Толпа подхватила хором благословение, и тысяча голосов слилась в едином громоподобном звуке, беспрерывном и пугающем.

Цутому отодвинул клавиатуру. Он негодовал. Злился. Возмущался до глубины души. Схватив пиджак со спинки стула, он оделся, поправил галстук и пошел вон – взывать к человеческому рассудку. Туда – к беснующимся демонам.

Вышедшего из офисного здания Цутому едва не сшибли с ног – схватившиеся за руки студенты пронеслись, извиваясь змеей, и даже не извинились. Мимо прошествовали выряженные Кицунэ девушки. Вспыхнули бенгальские огни, и завизжал фейерверк, выпустивший заряды в небо.

– Прошу прощения, вы мешаете работать, – склонившись, прокричал Цутому Нагаи пляшущей толпе, но его никто не услышал. – Прошу прощения, но вам стоит прекратить! Вы мешаете работать! Одумайтесь! Прекратите беспорядок…

Цутому шагнул вперед и закричал что есть мочи. Все без толку. Слова остались без ответа. На Цутому обернулась лишь пара демонов, и все. Цутому собирался снова закричать, но кто-то толкнул его в спину, и парад беснующихся сомкнул ряды. Торжественное, безумное шествие демонов поглотило простого смертного и понесло за собой.

Напрасно Цутому Нагаи пытался докричаться до разума, до благочестия и приличия. Напрасно просил выпустить. Устроившие шествие демоны толкали его вперед – к центру водоворота, и омут закручивался плотнее и плотнее. Тэнгу, Кицунэ и другие звали Цутому за собой, хватали за руки и все дальше утягивали от спасительного островка – офиса. Цутому боролся до конца. Кричал, но крик его тонул в толчее, в праздных возгласах и звоне колокольчиков.

Хякке яге был в самом разгаре, и демонам было все равно на простого смертного.

Комментарий к Хякке ягё

*Ночной парад ста духов, ночное шествие сотни демонов

*Война – один из астероидов

*Тэнгу, Кицунэ – существа из японских поверий. Имеются изображающие этих существ маски и костюмы

*Гандзицу – новый год

========== Завтра нас не станет ==========

***

Стеклянная чернильница. Блики черной туши. Стук металлического кончика пера и запах дорогой бумаги. Секунда на размышление и полет мысли, рождающий на листе вязь черных линий.

«Завтра нас не станет…

Не станет целого мира, цивилизации. Человечество канет в Лету, рассеявшись по ветру будто песчинки. Наступит последний закат, что никогда не сменится рассветом, и время остановится. Для нас.

Завтра нас не станет… Не станет самого завтра. Не станет я, ты, мы.

Завтра нас не станет, а сегодня я пишу от имени всех людей, что ожидают своего предсмертного часа. Кто я? Я – это мы. Мы все, ожидающие смерти. Я пишу от имени тех, кто любил и ненавидел, кто страдал и наслаждался, кто жил мечтой и просто так, кто преследовал собственные идеалы и плыл по течению. Кто бунтовал, кто соглашался. Кто сгорал яркой вспышкой, кто мерно тлел. Кто был счастлив, кто был несчастен.

Я – это мы. Пускай, у меня не будет имени. Не будет возраста, национальности, цвета кожи, вероисповедания. Мы в ожидании Четырех, что прекратят наше существование, и в ожидании этом – мы едины. Всадники оборвут наши жизни. Холодный камень придавит нас могильной плитой, сокрыв в общей могиле все наши истории, чувства и мысли. О нас не останется воспоминаний – некому будет вспоминать. О нас не прольют слезы, не споют песен и не сложат стихов. От нас не останется ничего. Лишь пепел и прах. И нам страшно терять себя так – навсегда и безвозвратно.

Я пишу в пустоту, но отчаянно надеюсь, что однажды кто-нибудь найдет это письмо. Путаясь в словах и мыслях, я хочу, чтобы ты или вы поняли, чтобы вы почувствовали наше отчаяние. Я хочу, чтобы вы поняли, каково это – знать, что все исчезнет, и не иметь возможности что-либо изменить.

Мы любили. Мы надеялись и стремились к чему-то. Мы просто жили. Были ли у нас семьи или мы были одиноки? Были ли у нас цели или же мы жили так, как сложится. Боролись ли? Сдавались? Верили в бога или отвергали любое подобие веры? Успели ли мы познать жизнь или нет? Теперь это все неважно. Что сделано – исчезнет. Что не сделано – навсегда потеряет возможность претвориться в жизнь. Каково это терять себя и все то, что составляло твою жизнь, тебя самого? Страшно. Горько. Несправедливо.

Завтра нас не станет. Мы все – приговоренные к смерти, запертые в тюрьме, имя которой «Земля». Наш палач – жестокие камни. Мы все ждем своего последнего часа, оставшись один на один со своими жизнями. Мы все – пыль. Мы все подходим к концу и вот-вот развеемся в небытии.

Завтра нас не станет, и мы навечно останемся в сегодня. Вместе со своими мыслями, чувствами. Сегодня станет нашей вечностью, в которой мы и будем похоронены все вместе. С ненавистью и любовью. С радостью и горем. Со злостью и добротой. Сегодня.

Сегодня мы еще существуем, и то, что нас объединяет – это смерть. Единая и неотвратимая.

Сегодня…»

Тяжелый вздох. Перо в стороне. Щелчок капсулы, поглотившей письмо. Дрожь и слезы.

Слезы… Слезы и страх, навечно оставшиеся в этом последнем сегодня.