Текст книги "Завтра нас не станет (СИ)"

Автор книги: witchdoctor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Спирос больше не вслушивался. Вся эта белиберда его не интересовала. Впрочем, интересовала, но навевала определенное раздражение. Он предпочитал смотреть другие новости, а увы, ни каналы, ни газеты, ни радиостанции не передавали ничего нового – одни и те же передачи, поставленные на повтор. Только о конце света. Только о Четырех всадниках. Только о метеоритах, приближающихся к Земле.

Цокнув языком, Спирос нажал на кнопку отключения и залпом допил сок. Апатично он посмотрел в окно. Залив Термаикос переливался огнями – вдалеке огнями горели судна, словно светлячки. Кто-то собирался встретить конец света в открытом море, а кому-то так и вовсе не повезло оказаться вдали от дома из-за дальнего плавания. Впрочем, оказаться у берегов солнечной Эллады не так уж плохо, подумал Спирос Катракис и зевнул со скуки. Осталось чуть-чуть.

Поднявшись с кресла, Спирос оправил халат. Стакан он отставил на длинный комод, и растерев ладони, вошел в комнату в самом конце квартиры. Лариса порой пыталась ненароком навязать ему свое видение, говоря о том, что из этой комнаты вышла бы неплохая детская. К черту Ларису. К черту детей. Видела бы она сейчас, что тут творилось, она бы дар речи потеряла еще до падения этих камней. Кажется, на Европу должна была упасть Чума. Символично. Спирос усмехнулся и включил свет.

За дверью посреди комнаты стоял одинокий аскетичный стул. На него Спирос и уселся, оправив полу халата как профессиональный пианист, дающий свой последний концерт. Откинувшись на спинку, Спирос Катракис сложил замком ладони перед собой и оглядел уклеянные вырезками газет стены. Прежде он никогда не вывешивал их. Он бережно прятал их по всему дому, накопив девять томов различных статей, собранных из самых различных изданий. Одно время Спирос даже собирал какую-то информацию на жесткий диск. Удобно, но он решил не рисковать. Увы, электронный след куда опаснее бумажного. Теперь все его опасения казались чем-то смешным, но кто же знал тогда о метеоритах? Никто. А эти, смотревшие на него с вырезок, так и вовсе были давным давно мертвы.

«Найден очередной труп»

«Полиция разыскивает преступника»

Буквы. Слова. Тексты и фотографии. Спирос Катракис с упоением вчитывался в пестрые заголовки, словно видел впервые. Некоторым из них было лет пять, а то и больше. Кровь прилила к лицу от воспоминаний самого различного характера, и Спирос не сдержал жестокой ухмылки. Жадно он вдохнул воздух, наяву почувствовав железистый запах крови.

«Пальцы* дрожат в страхе перед Духом»

«Дух снова терроризирует Халкидики»

«Север пытается изгнать Духа»

Да. Именно из этих заголовков он узнал о своем прозвище. Духом его прозвали не спроста. Спирос испытывал полицию на прочность. У них не было никаких зацепок, ведь он продумывал каждое свое преступление с педантичной точностью. Однажды на месте очередного убийства он начертил заветную букву пси Ψ – в знак принадлежности к профессии психологов. Он милостиво бросил эту кость ищейкам, а они, кажется, так и не поняли. Тупые остолопы! Журналисты – эти городские гиены, мгновенно окрестили его Духом. К догадке о личности преступника они оказались куда ближе ищеек. Спирос… Его имя значило именно дух, и данному прозвищу Спирос даже порадовался. Было в нем нечто загадочное. В духе всех этих историй о серийных маньяках. А кем он собственно был?

Спирос выходил на дело от случая к случаю. Каждую клеточку тела пронизывала жажду, неуемная и безумная, и он должен был найти кем утолить свой голод. Тихий и неприметный психолог продумывал все, расширяя область своих преступлений до пяти сотен километров вдали от дома. Жертвы его были разными. Были среди них и мужчины, и женщины, и девушки, и даже мальчик лет четырнадцати. Люди были разные, а типаж… Типаж! Типаж был один. Спирос выбирал потерянных. Нет. Не потерянных бездомных, а, как он сам выражался, серых – потерявших смысл жизни. Они, по его мнению, коптили планету своим бессмысленным бытием. Смрадом серого существования, исходившим от их тел еще до смерти. Не делая ничего толкового, они занимали чужие места, проживали чужие жизни. Спирос их ненавидел и вычищал как вшей из головы. После каждой жертвы он чувствовал блаженное удовлетворение. Негу. Свободу.

Одна из убитых им девушек – популярный блогер. В свое время это убийство наделало шума. Блогерша пародировала звезд, стараясь подражать их манерам, голосам. Она не жила своей жизнью. В ней не было проявления эйдоса, и Спирос заживо содрал с ее лица кожу. Нарочно грубо, чтобы в руке убийцы не заподозрили врача. Бедняжка несколько раз теряла сознание прежде, чем он закончил свою экзекуцию. А после была толстуха из туристического магазинчика. Молоденький парень, торчавший у клуба. Учительница младших классов. Хромой почтальон. Тот только пил и работал. Работал и пил. Его нашли утопленным в бочке с вином.

Исполняя роль санитара жизни, Спирос нарочно путал следы. Жертв своих он находил разными способами. Он не подчинялся какому-либо распорядку, времени. В определенное время, в определенный час, Спирос просто начинал чувствовать странное желание охоты и начинал выслеживать кого-нибудь. Порой охота занимала месяцы, а порой считанные часы. Однажды он убил другого врача. Это была необходимость. А впрочем…

– Что вы думаете об этом Духе? – спросила его знакомая доктор на одном из симпозиумов. – Если бы я должна была описать его психологический портрет, я бы описала кого-нибудь до безумия похожего на вас, Спирос.

– Я – всего лишь простой психолог.

– Чикатило был простым педагогом.

На том симпозиуме она более ничего умного не сказала. Доктор писала какую-ту книжку для одиноких женщин (для ног, считал Спирос) и пыталась использовать на своих коллегах приемы речевого и тактильного соблазнения. Через месяц ее не стало. Спирос вырезал ей язык и запихнул ей глубоко в глотку, отчего та задохнулась. Ее убийство натолкнуло расследование на определенный след. Кто-то пытался заткнуть ее, решил следователь, ведший дело Духа. Спироса даже вызывали на допрос. Как свидетеля. Он безупречно был спокоен. Говорил сугубо профессиональным языком. Даже дал пару советов по поиску преступника.

Охота продолжалась. Продолжалась и обычная жизнь, в которой Спирос успешно вел практику. Параллельно он стал встречаться с Ларисой для отвода глаз. Лариса серой не была. О нет. Волосы ее были словно красное золото. Она была слегка в теле, пробуждая в Спиросе совершенно иного охотника. Умна. Со стервозиной. Она подозревала о его второй жизни. Пытаясь выведать хоть что-нибудь, Лариса порой отпускала больно едкие шуточки, подозревая Спироса в связи с мужчинами, в употреблении наркотиков, в педофилии. Столь страшный расклад она и предположить не могла.

– Ты, как тот ящик с двойным дном.

– Хочешь посмотреть, что там? – спросил как-то Спирос. Мысль показать ей то, чем он занимался даже возбуждала, но Лариса словно прочитала его мысли.

– У каждого свой шкаф и свои скелеты. Если я посмотрю в твой, мы расстанемся.

Она была права. Спиросу, наверное, пришлось бы ее убить, а Ларису он убивать не хотел. Ее убийство шло в разрез с его тонкой философией. Потому Спирос и не позвал ее к себе, решив провести свой последний день со своими скелетами наедине.

Оглядев вырезки газет, скрывавшие под собой полотно стены, Спирос Катракис вскинул голову. Да. Он все это сделал, совершив преступления жестокие, безжалостные, ужасные. Спирос не боялся расплаты за все содеянное. Не боялся смерти. Психологи мало чего боятся. Уж тем более, не страшатся рая или ада. Странно, но в преддверии конца, окруженный своими жертвами, Спирос Катракис чувствовал себя удовлетворенным и одухотворенным. Не пойманный. Не разгаданный. Спирос пытался понять характер своей мании к подобной охоте на серых, но все боялся нащупать дно своей странной натуры. Почему его мучила эта жажда, тянувшая его каждый раз на охоту? Спирос облизнулся. В нем опять пробуждался голод, терзавший душу. Нет. Тело. Ему хотелось выйти. Идти, следить. Поздно. Вскоре метеориты смешают все. И серых, и цветных. А впрочем ладно.

Время было подумать о другом. Взглянув на все свои жертвы, Спирос Катракис улыбнулся и ощутил странное воодушевление. Свобода приближалась к нему. Долгожданная, искупительная.

Вскоре он покинет свое тело. Свободный от тела. Свободный дух.

Комментарий к Свободный Дух

*Пальцы – полуостров Халкидики делится на три ответвления, которые называются Пальцами

========== Любить до смерти ==========

***

Над Копакабаной не смолкая гремит музыка. Стоит гул. Хор человеческих голосов гудит как осиный улей. С ревом проносятся автомибили, сверкая намытыми лоснящимися боками. Лениво и медленно отступает ночь, отделяя небо от моря. Бескрайний океан волнами наползает на город, грозясь поглотить его в пучину. Румянец красит небо. Всходит ровным кругом солнце над горизонтом, и белая лента пляжа выкрашивается в нежный розовый. Муравьями по ленте ползают люди. Все как всегда, но этот день особенный. Смерть приближается к Америке. Из каждой дыры говорят, что ударит прямо по Панаме, а то и по Колумбии. К черту! Им все равно не жить.

Пропустив мотоцикл, Силва пересекает улицу. Быстро влетает в подъезд зеркальной высотки и спешит к лифту. От волнения колит шею, и он оправляет ворот выглаженной, белоснежной рубашки, усыпанной мелким крапом. Мелкий крап – синие морские коньки, игриво свернувшие колечком хвостики. Несколько раз Силва жмет пальцем на кнопку лифта. Лифт, видимо, умер. Что ж. Хорошо, что лестница всегда жива.

На последний этаж Силва взбирается не столь окрыленным. Устал? Нет. Он волнуется. Он решился. Смерть приближается. Та самая Смерть, обретшая форму холодного камня, а он так и не сделал одну вещь в своей жизни. Последнюю, давящую камнем на душе. Собравшись с духом, Силва открывает дверь, ведущую на крышу.

У парапета знакомая спина. Опершись локтями, Эктор вглядывается далеко в море. Покатые горы, окружающие Копакабану, походят на его костлявые лопатки, так всегда трогавшие Силву. Эктор сосредоточен и ничего не слышит. Из-за бухнувшей двери он выпрямляется и оглядывается. Более нет покатых гор. Лишь холодный и отчасти разочарованный взгляд.

– Эктор… – не находит слов Силва. – Так и знал, что я найду тебя здесь.

Ничего не ответив, Эктор отворачивается, напоследок взглянув на распластанную вдалеке статую Спасителя. Спасения нет. От Смерти ничто не спасет, и Эктор горько ухмыляется. Он давно это понял. Оттого и апатичен до безобразия.

Силва осторожно приближается к нему и тихо встает рядом, словно боится потревожить покой неизвестного божества. Украдкой он разглядывает хмурое лицо. Красивое, острое. Выпирающий подбородок перетекает в ярко-выраженные скулы, а дальше в темные брови и высокий прямой лоб. Над ним лоснятся уложенные гелем волосы. От Эктора приятно пахнет корицей, да и кожа его того же оттенка дразнящей пряности. Белеет молочный хлопковый свитер, и у Силвы едва ли не останавливается дыхание от этой пряной чистоты.

Снизу раздается шум. Эктор оглядывает набережную. Вдалеке столкнулись автомобили. Не сильно. Погодя, две белые машины разъезжаются в разные стороны, а у Силвы появляется повод заговорить.

– А ведь раньше бы весь Рио встал.

– К черту весь Рио. Завтра не наступит. Последний день на Земле. Все творят, что хотят, – Эктор морщит лоб.

– У дома ограбили магазин с техникой. Кто-то, видимо, надеется, что мы выживем. Было бы неплохо, что скажешь? – Силва едва подается вперед, надеясь, что Эктор посмотрит на него, но Эктор неприступен и нарочито холоден. Интроверт до мозга костей.

– Ха. Ты всегда был наивным дурачком, Силва, – едко бросает Эктор, и Силва понуро опускает голову. – За это тебя и били в школе.

– Но ты меня всегда защищал, – Эктор смолкает. Скрежещут его челюсти, словно он старается перегрызть неприятные воспоминания. – Помнишь… Однажды мы поехали на водопады Игуасу с классом?

– Помню. Отстань, Силва.

– Нет… Ты послушай! Это важно, – у Силвы сбивается дыхание. Слова становятся дергаными. – Тогда водопад чадил как ненормальный. Повсюду были радуги. Сколько мы их насчитали тогда? Экскурсовод сказал, что никогда такого не видел. Мы все промокли до ниточки. Нас даже не хотели впускать в автобус. Тогда ты дал мне сухую майку. Свою. Она была у тебя с собой. Помнишь? Зеленая с серфингистом? – смолкает Силва. Эктор перетирает ладони.

– Пять, – отвечает он. – Там было пять радуг.

– А майка? С серфингистом?

– Не помню, – Эктор врет, и они оба знают об этом.

Все они прекрасно помнят. Тогда Силву колотило от холода. Майка пришлась ему в пору, и он до сих пор помнил тепло выцветшего хлопка. Беспокоившийся о друге Эктор, тогда длиновязый мальчишка, до самого дома заботливо растирал ему плечи и грел ладони. Дети. Что с них возьмешь, но Силва помнит как вчера, а Эктор старается забыть. Искоса он глядит на Силву, и в глаза ему бросаются маленькие морские коньки. Раздраженный, Эктор отворачивается.

– А помнишь потом… В колледже. Нам было пятнадцать. Дождь застал нас, и мы убежали ко мне домой? Помнишь, тогда мы…

– Замолчи. Не вздумай! – Эктор выпрямляется. Грозно хмурит брови. Как у собаки у него встает загривок, да только вместо загривка – уложенные гелем волосы.

– Но почему? Это было.

– Считай, что не было. Я не знал… Не думал… – Эктор со странным остервенением проводит рукой по лицу.

– А там… После того, как Клариси изменила тебе, ты тоже не думал?

– Я сказал замолчи!

– Не буду! – Силва вдруг срывается на крик. – Я долго молчал. Долго смотрел, как ты… С кем-то, где-то. Я думал, а ладно. Никто же не виноват. Мне было достаточно, что ты есть где-то рядом, а теперь… – Эктор мотает головой. Будто борется, и Силва понижает тон. – Эктор… Завтра нас не станет. Неужели так плохо быть честным с самим собой перед смертью?

– Что это изменит? Что ты хочешь?

– Услышать от тебя правду. Ты ведь помнишь. Помнишь ту майку, тот дождь и то, как мы…

– Замолчи! – Эктор срывается и, поддавшись гневу, бьет Силву по лицу.

Один раз. Второй. Внезапно они сплетаются. Эктор будто борется сам с собой. Он кричит, рычит, а Силва непреклонен. Как заведенный он повторяет про майку, дождь и ту измену – его последний антифон. Эктор сгребает его за грудки и прижимает к парапету. Из разбитого носа Силвы капает кровь, покрывая маленьких морских коньков.

– Из-за тебя! Из-за тебя все… Что б тебя. Пиявка! Ты – пиявка! Не было бы ничего, но ты…

В его криках что-то звериное. Эктор возбужден. Глаза его застилает странная дымка, и глядя на эту ярость, Силва впервые пугается. Эктор проклинает. Поминает последними словами. Снова они сцепляются. Рвется рукав белоснежной рубашки. Слезы душат несчастного Силву, и он, оскорбленный до глубины души, толкает Эктора от себя. Неловко тот заваливается назад. Повисает словно жердь весов на парапете и, сверкнув каблуком ботинка, исчезает.

Силва безмолвен. Несколько секунд он просто смотрит перед собой, думая, что просто ослеп или… Или. Спешно Силва бросается к парапету. Там внизу, маленькой точкой белеет молочный свитер вымазанный темным кровавым пятном. Силва кричит. Кричит раненным зверем и складывается пополам. У парапета он рвет на себе волосы. Бьет по лбу, обезумев в мгновение. Что-то рвется внутри него по частям.

В небе появляется точка. Маленькая, но точка растет. Возникший из неоткуда гул перекрывает собой и автомобили, и хор людей. Воздух ревет как пароход. Сотрясается земля. Силва поднимается на ноги. Рот его широко раскрыт словно театральная маска трагедии. Он плачет и сквозь слезы смотрит вниз на смешавшееся с кровью молоко. Он все еще чувствует запах корицы, чистый и пряный. Быстро Силва перешагивает парапет. Держится за перила, а, разжав ладони, широко раскрывает руки словно стоящий вдалеке Спаситель. Шаг.

По небу ползет Смерть. Она оставляет за собой длинный след. Тонкий на конце, широкий у основания, словно лезвие косы. Смерть отражается в зеркальных окнах и в луже крови, соединившейся воедино.

И в Смерти той они наконец-то вместе.

========== Неестественный отбор ==========

***

Колыхаясь на волнах, белоснежный катер вез Адама Саммерса подальше от берега. Мерцал подсвеченными крышами оперный театр – гордость Сиднея. Днем он напоминал Адаму фигурку оригами. Того же журавлика, но без головы, а вечером испещренные пещерами горы. Какая странная метаморфоза. Лишь стоило посмотреть в другом свете.

Ветер едва не вырвал у него приглашение из рук, и перепуганный Адам вцепился в кусок бумаги, словно от него все зависело. Едва помял. Саммерс понадеялся, что это ни на что не повлияет и невольно посмотрел на бумажку, за которую так цеплялся. Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой – гласила выписанная каллиграфическим почерком фраза. Он гуглил. Это «Фауст», Гете. Увы, столь ценная информация нисколько не раскрывала всю ту таинственность, окружавшую приглашение и иже с ним. На обороте стояла не менее загадочная надпись, отдававшая религиозным бредом – Спасение в твоих руках.

Едва по новостям объявили о точной дате падения Всадников, Адаму позвонили по телефону с неизвестного номера. Приятный женский голос пригласил его пройти тест. Адам счел бы это за подозрительную аферу, но приглашали в один из дорогих отелей Сиднея. Обещали заплатить денег, и ведь ему и вправду выплатили пятьсот австралийских долларов только за то, что он потыкал карандашом в бумажку и поговорил с психологами. Ах да. У него взяли какие-то анализы. Кровь в том числе, но Адам все равно счел это хорошей подработкой перед самым концом. Разве нет? Спустя месяц ему позвонили в дверь. Смугло-желтая рука протянула ему кремовый конверт. Вежливо курьер пригласил Адама к мистеру Ниманду. Почему-то мистер Ниманд счел достойным именно Адама Саммерса. Для чего? Как всегда загадка. Курьер попросил записать дату и время. Многозначительно он сказал что-то вроде «от этого зависит ваша жизнь», и ушел, попросив никому не распространяться о случившемся.

От курьера веяло тайной и дороговизной. Манжеты рубашки сверкали настолько ярко, что у Адама рябило в глазах. Мерцали украшенные черными обсидианами запонки, и, поддавшись странному предчувствию, Адам Саммерс согласился без оглядки. Спасение в твоих руках, перечитал он несколько раз надпись на обороте.

Мир сходил с ума. Из-за метеоритов. Сложно было не поддаться панике. Все чувствовали неумолимое приближение конца, и каждый дурел по-своему. Странная фраза почему-то зацепила Адама. Задела странную струну, а он и отозвался. Колючие от готического шрифта слова напоминали выжимку из речи какого-нибудь пастора, церковную бредню в духе последних месяцев. Верующие по всему миру твердили о каре господней, и это приглашение могло оказаться каким-то фарсом вроде последней литургии, однако… Уж слишком дорого и загадочно все было обставлено. Какая-то секта? В конце концов, что он терял, соглашаясь на приглашение? Адам Саммерс жил один. Семьей не обзавелся, как и отношениями. Домашних животных Адам не любил. Помирать одному в своей квартире или на каком-то званном вечере богача? Выбор был очевиден, а потому Адам терялся в догадках и с нетерпением ждал последнего дня. Все это время его не покидала странная надежда о том, что это не конец.

Спустя две недели тот же курьер встретил его у дома и довез до порта. Выряженный с иголочки филиппинец снова блистал обсидиановыми запонками. Невысокий, смуглый, с белыми как жемчуг зубами. Он был донельзя обходителен, словно Адам заделался английским лордом.

Плыли они где-то час. Вскоре катер вплыл в аккуратную бухту и причалил к частной пристани. На пригорке панорамными окнами горел дом. Многоугольный, как картина кубистов. Филиппинец пригласил Адама за собой. Ноги, облаченные в узкие брюки, ловко ступали по неровным ступеням выложенной камнем тропы, а Адам то и дело спотыкался. Подъем наконец-то закончился, и они прошли по саду. Зелеными сферами бугрились обстриженные кусты. Дорогу до двери освещали круглые фонари, дувшиеся стеклянными пузырями. Филиппинец уверенно нажал на кнопки дверной панели, и стеклянная дверь многоугольного дома отъехала в сторону. Адам вошел внутрь. Да… Как он и предполагал. Огромный кубический дом встретил его просторными помещениями. На белых стенах красовались яркими пятнами картины – все причудливые абстракции, бросавшиеся в глаза крупными, жирными мазками. Из каждого угла пахло деньгами. Здесь даже помереть не жалко.

Филиппинец привел его его в просторный холл, и Адам увидел других людей. Видимо, тоже гости.

– Располагайтесь, мистер Саммерс. Мистер Ниманд вскоре даст о себе знать, – сказал он и исчез. Больше Адам филиппинца не видел.

Спрятав руки в карманы брюк, Адам Саммерс огляделся. В просторном зале он насчитал одиннадцать человек. Двенадцать вместе с ним. Часть из них расселась по длинным диванам, окружившим черный глянцевый стол. Другая рассеялась по холлу и теперь с интересом рассматривала статуэтки и висевшие по стенам картины. А чем еще заниматься в последний день жизни? Какая-то комната социопатов, наплевавших на конец света. В глаза Адаму бросилось пятно цвета индиго – у панорамного окна стояла девушка в синем облегающем тонкую фигурку платье. Оправив бархатный пиджак, Адам подошел к ней.

– Лишь тот достоин жизни и свободы…

– …Кто каждый день идет за них на бой, – словно шпионы обменялись паролями.

– Снова я слышу цитату из «Фауста»! – из другого угла холла к ним устремился кудрявый очкарик. В рубашке под жилетку. Маменькин сынок, брезгливо подумал Адам. Он бы предпочел обойтись без очкарика. Девушка в платье индиго улыбнулась.

– Дэвид, Дэвид Финч. А мистер Ниманд хорош! Только посмотрите. Собрал нас просто так. В последний день этого света. Ну разве не прелесть?!

– У богатых свои причуды, – усмехнулся мужчина, стоявший у огромного полотна. Спиралью Фибаначчи на картине закручивались ровные разноцветные линии.

– Не то слово! – Дэвид упер руки в боки, и все в зале как-то заметно оживились. – Кажется, все надеются на обещанное спасение, да? – Дэвиду никто не ответил, но Адам почувствовал – это так. Что еще могло заставить людей приехать в дом богатого незнакомца в свой последний день.

– Спасение. Уже полгода все твердят про то, что все подохнут! Хоть здесь не начинайте.

– Простите, пожалуйста, – спросил единственный темнокожий среди гостей. – Кому-нибудь что-то известно об этом Ниманде?

– Кажется, он – немец, – предположила обряженная в лавандовый костюм девушка. Адаму почему-то не понравились ее короткие волосы.

– А вот и нет! – Дэвид вскинул головой. – От немца в мистере Ниманде только намек на Гете в приглашении. Вас, наверное, ввела в заблуждение его фамилия, мисс…

– Куилтер.

– Мисс Куилтер… Но как человек, поживший в Австрии два года, я вам открою секрет. – Дэвид деловито поправил очки на переносице. – Ниманд, а точнее «Niemand», по-немецки «никто». Думаю, хозяин сегодняшнего вечера хочет остаться инкогнито!

– И зачем?

– Как А.Н. Оним, – к Адаму подошел усатый мужчина. – В «Десять негритят» Агаты Кристи.

– Точно! – кто-то с ним согласился.

– Майкл Блум, – мужчина протянул Адаму руку.

– Адам Саммерс.

Кажется, Майкл был старше многих из них, и лишь сейчас Адам пригляделся к гостям как следует. Разодетые по случаю. Кто-то чуть победнее. Кто-то чуть побогаче. Преимущественно белые. Исключение составляли темнокожий и девушка с подозрительно раскосыми глазами. Кожа ее была бледной, но все же с характерной азиатской желтизной. Быть может метиска, подумалось Саммерсу. Хм. Мисс Куилтер, индиговое платье и азиаточка. Остальные – мужчины. Судя по всему, до этого вечера никто друг друга не знал. Все они были достаточно молоды. Адам никому бы не дал более тридцати лет. За исключением Майкла. Возможно, тот был немногим старше. Адама путали усы, придававшие Майклу схожесть с Реттом Батлером. Вот и все. В остальном никаких схожих черт между гостями не было.

– Десять негритят отправились обедать… Хорошо, что нас больше десяти, – мило улыбнулась девушка в платье цвета индиго и наконец представилась. – Аманда. Аманда Смит. Полагаю, мы все друг друга не знаем?

– Впервые всех вас вижу! – темнокожий хлопнул себя по коленям.

– Думаете нас и вправду позвали отмечать конец света?

– Да какая разница! Дождемся этого Ниманда и спросим. Меня лично все равно никто дома не ждет.

– И меня.

– И меня…

– Чертов конец света, – помотал головой один из сидевших на диване. – Знаете, почему лично я сюда приехал? Чтобы не дрожать дома как кролик! Уж лучше напиться да не заметить, что мир-то кончился.

– Как завязанные глаза на расстреле, – задумчиво проговорил Адам.

– Во-во! Дайте мне выкурить мою последнюю сигарету! И баста! – говоривший подтянул брюки на коленях.

Адам его прекрасно понимал. Понимали и другие, и все же Саммерс насторожился. Странно, что мистер никто собрал незнакомых одиночек. Подозрения о секте таяли словно время, отведенное Земле перед концом света. Тогда что? Дэвид, кажется, хотел о чем-то сказать, но вдруг погас свет. В зале повисла гробовая тишина, а после в коридоре вспыхнули круги. Видимо, какая-то проекция. По полу расползлись стрелки, указывающие путь, и из спрятанных динамиков полилась музыка. Классическая. Что-то духовое.

– Что ж… У мистера Ниманда оригинальная манера звать к столу, – отозвалась мисс Куилтер, и словно полководец бесстрашно пошла вперед. – Ну что… Все перепугались?

Храбро она скрылась в коридоре, следуя по стрелкам, и лишь мелькнула лавандовым пятном за полупрозрачным простенком. За ней устремился темнокожий и Майкл. Дэвид также пошел за ними. Пропустив Аманду вперед, Адам вышел из зала последним.

Стрелки петляли по странному лабиринту, ведущему через коридоры и лестницы. Видимо, они спускались в гору. Стало закладывать уши, и Адам неприятно поморщился. Перед ним в свете проекторов синим пятном мелькала Аманда, и он вдоволь любовался тонкими ножками, подпрыгивающими на каблуках-шпильках словно копытца газели. Лабиринт внезапно закончился. Все двенадцать гостей мистера Ниманда вывалили в двухъярусный овальный зал, напоминавший чем-то арену. Здесь не было ни стола с угощениями, ни музыки, ни нанятых музыкантов. Ни картин, ни статуэток. Это настораживало еще больше.

Едва Адам пересек порог, дверь за ним закрылась. Слилась со стеной, и некоторые гости опасливо обернулись. Их окружило плотное кольцо белых стен. Странный званный вечер раздул из недоумения панику. Дэвид снял очки с переносицы и нервно потер их салфеточкой, припасенной в рукаве. Когда из динамиков полился звук, он их выронил. Кажется одна из линз разбилась, но Адам уже не обратил на то внимания. На стене появилась очередная проекция. Как в кинотеатре, и вскоре гостям показали фильм. Дергавшийся кадр имитировал старое кино. Пленка застыла на фотографии старика с длинной, пышной бородой и массивными надбровными дугами.

– В 1859 году Дарвин опубликовал труд «Происхождение видов путём естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь», – огласил мужской голос, зачитывавший текст менторским тоном. – Основным механизмом эволюции видов Чарльз Дарвин назвал естественный отбор, – картинка сменилась, и Адам увидел то, что видел в последних новостных выпусках последний год. – 3 февраля 2030 года стало впервые известно о том, что к Земле приближается опасность. Все мы с вами наблюдали агонию, в которой корчилась планета. Шансов на выживание нет. Четыре метеорита вскоре войдут в атмосферу, и жизнь на Земле никогда не станет прежней. Смерть упадет в Америке. Чума поглотит Европу. Голод обрушится на Африку и Война повергнет Азию. Многие ученые прозвали Австралию и Новую Зеландию Ноевым ковчегом цивилизации. По многочисленным прогнозам именно здесь может уцелеть какая-то жизнь, и я, Ниманд, решил: человечество достойно второго шанса. Ты – второй шанс человечества.

Все, не сговариваясь, переглянулись.

– Ты наделен должным интеллектом. Ты достаточно эрудирован. Ты молод, и именно ты можешь получить свое право на спасение.

Что-то зажужжало. С потолка по лебедке спустились тросы. Черными нитями они окружили арену, и, увидев различное оружие, Адам просто почувствовал нехорошее.

– Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой. Естественный отбор подразумевает сильнейшего. Стань им, и за это я спасу тебя. Я отведу тебя в Эдем – бункер, – проектор, видимо, показал этот самый Эдем. Словно ознакомительный буклет на канале пятизвездочного отеля.

Голос говорил о запасах, о воде, еде. О непроницаемости и о том, что в бункере осталось последнее место. Сейчас там были ученые, а также здоровые мужчины и женщины, отобранные для продолжения рода людского.

Голос говорил, говорил и говорил. Вещи странные и невероятные, но в этом во всем слышалась утерянная надежда. Обреченность, преследовавшая последние полгода каждого из них, испарялась. Там, на гладкой стене скачущие картинки давали надежду. Реальную, сбывчивую. И Адам чувствовал, как загораются глаза, стоящих рядом с ним людей. Вот, к чему была цитата из «Фауста» на приглашении. Вот к чему, была эта фраза о спасении. Последний шанс. Последний человек. Последнее место. Последняя надежда, от которой учащенно забились сердца. Но ведь за это последнее место… Придется убить? Ведь к тому все шло?

– Отбрось вопросы этики и морали, – словно змий-искуситель прошипел менторский голос. – Завтра никого не станет. Никто тебя не осудит. Все будут мертвы, а ты будешь жить. Ты станешь новой жизнью на новой земле. Выживает сильнейший. Докажи, что ты – сильнейший. И помни… Спасение в твоих руках.

Голос стих. Пропало изображение со стены, и софиты, развешанные над ареной засветили ярче чем было. Адам зажмурился. Что-то зашелестело. Со всех ног темнокожий бросился к тросу. На нем висел выгравированный узорами топор. Наверняка средневековый. Наверняка настоящий, подумалось Адаму. Мисс Куилтер также не стала терять времени. Аманда замешкалась, снимая свои шпильки, и все как оголтелые бросились к тросам, обнаружив, что их не двенадцать, а десять. К черту. Все просто обезумели, слившись в одной надежде. Завтра никого не станет, слышался менторский голос в голове, и этим никем быть совершенно не хотелось.

– Постойте, но это антигуманно! Это незаконно. Я требую, чтобы меня выпустили отсюда! – закричал Дэвид Финч. – Откройте дверь!

Он пал первым. Убила его мисс Куилтер, пырнув ножом в живот. Аманда вскрикнула и испуганно попятилась. Кровь расползлась по светлой жилетке, и изумившийся Дэвид со странным интересом посмотрел на пятно. Медленно он осел на колено и, не выдержав, повалился на пол. Гулко стукнулась его кучерявая голова. Арена замерла, но лишь на мгновение. В воздухе повис железистый запах, насытив его адреналином. Трясущейся рукой мисс Куилтер пригладила свои короткие волосы. Свой первый шаг на пути к последнему месту она сделала. Раздался крик. На нее неслась азиаточка-метиска, подобравшая себе катану. По негласной команде начался гладиаторский бой, и арена окропилась красным.