Текст книги "Ураганы (СИ)"
Автор книги: Волосинка на губе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
– Не пей! – все что, я могу выкрикнуть.
Но она жадно глотает жидкость из термоса, ее громкие глотки застревают в ушах.
Девушка, которая держит термос, ухмыляется. На ее чистом лице ни единого изъяна. Чистая кожа, собранные в хвост темные волосы открывают вид на тонкую шею, на которой виднеется татуировка.
«Она бывшая бесстрашная?» – проносится у меня в голове.
Лысая судорожно глотает воздух, она выпила все до дна. Изгой рядом со мной давит усмешку.
– Этой водой мы отмываем ноги.
После его слов бесстрашная смотрит на девушку рядом с собой, видит, что та уже смеется от получившегося трюка. Лысую начинает мутить, короткие судороги накрывают ее тело. Она сгибается пополам, ее начинает рвать. Из нее выходит вся вода, которую она только что жадно пила. Она пытается высвободится. Брыкается, крутится на стуле. Я слышу, что она подавилась. Прерывистый кашель и попытки сделать вздох накрывают ее. Она корчится от боли.
Нет!
– Она задыхается! Помогите ей! – кричу я.
Но оба изгоя даже с места не двигаются, девушка рядом с ней облокотилась на решетку и склонила голову.
– Ублюдки! Она задохнется! – мой голос срывается на хрип.
– Сама виновата, – произносит мужчина.
Я уже не чувствую своих рук в железных наручниках. Пытаюсь их снять, но они лишь сильнее стягиваются на мне.
Никогда не чувствовала себя такой бесполезной. Я сижу в паре метров от задыхающегося человека и ничего не могу поделать.
– ЧТОБ ВЫ СДОХЛИ! – ору на них.
Замечаю, что лысая запрокинула голову назад. Из ее рта идет пена в перемешку с рвотой. Она кашляет. Каждый раз, когда она хочет сделать вдох, ее легкие сильнее забиваются жидкостью.
Я зажмуриваю глаза со всей силы. Я не могу на это смотреть. Я слышу последние ее прерывистые вдохи.
Через несколько секунд она замолкает.
Распахиваю глаза. Лысая склонилась. Из ее рта вытекает намешанная жидкость из желудка. Ее глаза застыли в ужасе.
Я видела смерть. К ней невозможно привыкнуть. Она отвратительна. В любом своем проявлении.
Я в каком-то бреду, ничего не вижу вокруг. Прибываю в шоке. Жду свою участь.
Слышу, как изгой просит оставить его. Удаляющиеся шаги и хлопнувшая дверь говорит о том, что женщина ушла.
– Какая прелесть. ТЫ, которая убивала своими руками столько людей, так резко относишься к смерти какой-то лысой девки из своей команды. Скажи, как ее звали?
Как ее звали? Я даже не запомнила ее имени.
Он замечает мое смятение. Тянет свою улыбку.
– Ну вот, за что ты переживала? Она всего-то расходный материал.
Тварь!
– Это вы расходный материал! Вы все сдохнете! – из последних сил цежу я сквозь зубы.
Его ровный смех разносится позади меня.
– Ты считаешь изгоев грязными, не достойными жизни? – он ходит из стороны в сторону. – Я видел, как ты смотрела на тех детей. На твоем лице застыло негодование. Ты считаешь, что мы не достойны ничего, кроме крошек хлеба от Отречения? – обходит стул и встает напротив меня. Наши ноги касаются друг друга. – Я СПРОСИЛ ТЕБЯ! ДА?!
– Да! Я считаю, что лучше умереть, чем стать изгоем. Вы нападаете на женщин и детей, насилуете их, убиваете. Вы готовы растерзать за шматок хлеба! Вы готовите покушения на Лидеров, вы воруете боеприпасы, – наконец поднимаю на него глаза. – Вы не достойны Ни-че-го!
– Почему тогда ты сидишь передо мной вся в моче и грязная, Мина?
Я бегло начинаю осматривать его.
– Вы украли одежду, – все что могу я ответить.
– И помылись в той воде, которой напоили ее? – он обернулся. – Вода была чистая.
После его слов меня словно парализовало.
– Это фарс, но это того стоило, – заявил он.
Нас в детстве пугали, что если прикоснуться к изгою, то можно схлопотать букет болезней. Мы боялись их больше бездомных собак. И конечно же, такая реакция бесстрашной вызвана защитным механизмом, который вбивали в нас с малых лет.
– Ты больной ублюдок!
– Кто остальные Лидеры?
– Можешь меня сразу убить, я ничего не скажу, – он дает мне договорить и бьет в живот.
Спазм боли скручивает живот в клубок из колючей проволоки, шипы которой режут внутренности, доставляя дикую боль.
– Имена! – бьет еще раз изгой.
Я отключилась после третьего раза, когда изгой ударил меня коленом по лицу.
Лучше бы я умерла. Я не знаю сколько я просидела в отключке. Я не чувствую рук и ног. Все затекло, а боль волнами переливается в венах. Забившаяся кровь в носу мешает дышать, рот сводит в судорогах, глаза не открываются из-за отеков и гематом.
– «Что ты сделал?»
Кто это?
– «Что ты с ней сделал?»
Я в бреду слышу, как дверь в мою камеру отпирается. Чувствую чьи-то руки на своем лице. Они почти не касаются, нежные.
– «Ключи от наручников!»
Голос до боли знакомый…
– «Эрик! Дай мне ключи!»
И это имя я где-то слышала.
Я очнулась? Пытаюсь разлепить глаза со всей силы, но вижу смазанную картинку.
– Мина!
– Фор? – без сил отвечаю ему.
Бесстрашные пришли за мной. Фор нашел меня! Пытаюсь что-то сказать, но получается одно мычание. Мои руки падают по бокам, когда с меня снимают оковы. Пытаюсь встать, но падаю, меня ловят руки, оседаю на пол.
– Мина, я здесь. Все хорошо! – он гладит меня по лицу, по волосам.
Набираюсь сил и разлепляю глаза.
Я лежу на полу, передо мной на коленях сидит Фор. Я улыбаюсь ему.
Может я умерла?
Пытаюсь осмотреться, мой взгляд встречается с НИМ. Он стоит позади Фора.
Нет! Нет! Нет!
– Фор! Он сзади! Обернись!
Я чувствую, как Фор крепче сжимает мои плечи. Желваки на его челюстях ходят ходуном. Он не делает ничего. Я пытаюсь выхватить у него пистолет, но его рука останавливает меня.
Что ты делаешь?!
Я поднимаю глаза на Фора.
Изгой подходит к нам. Фор не оборачивается, когда изгой кладет руку к нему на плечо.
– Жизнь – это череда выборов. Тщательно продумай свой следущий ход, – изгой цитирует слова Фора.
Сердце останавливается. Внутри меня воронка неопознанных эмоций. Слезы обжигающе холодно начинают катиться из глаз, после слов Фора:
– Да, брат…
========== 3. ==========
Комментарий к 3.
Дорогие читатели, если вы увидели ошибку или опечатку, прошу вас, воспользуйтесь публичной бетой. Я буду вам очень благодарна. Приятного чтения.
После предательства остается пустота. Она сжигает, травит ядом мысли, убивает своим присутствием. Все превращается в мусор, его не выкинешь из головы, его не выскребешь из сердца.
Голоса в моем сознании увеличивают громкость. Они где-то рядом. Сигаретный дым ударяет в ноздри, заставляя поморщиться. Болело все.
– Какого хуя ты не сказал, что она дочь Лидера! Ты подорвал наши планы! – голос изгоя.
Я боюсь открыть глаза. Боюсь, что это окажется правдой.
– Ты мог убить ее! – да, это он. Предавший фракцию и меня – Фор.
– Я всегда знал, что ты не справишься! – после его слов я распахиваю глаза. – Твоя очнулась.
– Мина! Слышишь меня? – теперь, когда-то любимый голос режет уши.
Сажусь.
Я в небольшой комнате. В ней кровать, стол и кресло с небольшим комодом. Обои с детским принтом, их розовый цвет режет от непривычки глаза.
Розовый?
Я видела его только на картинках, от чего сейчас он мне кажется таким диким. Изгой развалился на кресле, расставив широко ноги, курит, выпуская в потолок кольца дыма.
Рядом со мной на краю кровати сидит Фор. Он в черной форме Бесстрашия. На его поганом лице страх. На его красивом, поганом лице боль.
– Прости меня, – его прекрасные губы, которые горячо целовали меня, предательски извиняются.
Я молчу. Не хочу даже слово лишнего сказать тому, кто украл у меня все эти годы. Не хочу даже смотреть на него. Слезы застыли в глазах. Моргаю, они срываются вниз, разбиваясь об его руку, также, как и мое прошлое.
– Мина, я все объясню. Прошу тебя, выслушай меня! – касается моего лица, вздрагиваю, как от ожога.
– Не смей, – вырывается из моих губ. – Никогда! Больше никогда не трогай меня.
Я смотрю куда угодно, лишь бы не на него. Ловлю взглядом дым, считаю зайцев на детских обоях, угадываю, что за второй дверью. Лишь бы не смотреть в родные карие глаза, которые оказались не совсем родными…
Все что я хочу сейчас – это обнять его. Удавкой. Затягивать веревку до хрипоты. Хочу убить его. Растерзать. Отомстить. Что угодно, лишь бы не смотреть в его глаза…
Он что-то говорит, но я не слушаю. Звон в ушах, как спасательный круг. Вновь оглядываю комнату. В ней вдруг стоит тишина. Стоят книги на полке выше стола, стоит пустая серая ваза, стоят мои черные ботинки у двери, так аккуратно поставленные кем-то, в этой блядской комнате стоит все, а я падаю…
В бездну.
– Ты должен вернуться в Бесстрашие, – его брат взял слово.
Фор встает, смотрит на меня. Я чувствую его плавящий взгляд.
– Я вернусь, – он подносит руку ко мне.
Резко делаю отточенный годами захват и валю его на пол. Он даже не сопротивляется. Заношу руку для удара, но меня сковывает сильное кольцо рук, вытесняя из легких весь воздух. Я что-то кричу благим матом, сыплю проклятья, пока он поднимается с пола. Фор не смотрит мне в глаза, он смотрит на того, кто сзади меня. Что-то говорит ему, но мои крики глушат все.
Хлопок двери, и я обмякаю в руках изгоя. Он продолжает держать, немного ослабив хватку. Спиной чувствую его сбитое дыхание. Чувствую, как моих волос касается его щека. Изгой одной рукой продолжает держать меня, второй что-то достает из кармана.
Надеюсь это пистолет.
Он бросает меня на кровать, нависая сверху. Я брыкаюсь изо всех сил.
Неужели им мало моего разбитого сердца, что нужно добить меня изнасилованием?
Он заламывает мои руки вверх и садится на меня сверху. Скалится.
– Угомонись, сука, я тебе не братец. Я люблю пожёстче, – после его слов во мне просыпается паника.
Я вспоминаю голые ноги матери, камень, лежавший на ее голове.
– Пусти меня! Ублюдок!
Свободной рукой он разрывает на мне кофту. Рычит от удовольствия или издевки. Спускает лямку спортивного топа и прижимает ладонь к плечу.
Чувствую резкий укол. Он сразу же распрямляется и отходит к двери. Я подрываюсь с места, ощупываю больное место. Смотрю склонив голову и вижу металлическую точку, торчавшую из плеча.
– Не советую вынимать. Боль адская, – замечает он, подходя ко мне ближе.
Я рвано дышу.
Из-за его высокого роста мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в лицо. На его острые скулы падает тень, отчего его лицо выглядит более сурово. Взгляд блуждает по мне. Серые глаза холодные, черствые, неживые.
– Как будешь готова, можешь выйти. Не советую сбегать. У тебя не выйдет, – он разворачивается и выходит из комнаты, оставляя меня одну.
Адреналин вновь набирает обороты, бросая мне вызов бежать! Отсчитываю про себя минуту, натягиваю ботинки дрожащими руками. Открываю дверь и выбегаю. Солнце слепит глаза. Фокусируюсь. У меня пропадает дар речи от всего, что я сейчас вижу.
Не может быть!!
Это гигантский стадион! Я стою на верхних трибунах огромного стадиона!
Протираю глаза.
Я наверное сплю!
Оглядываюсь назад, в ряд располагаются такие же комнаты, из которой я выбежала, замечаю на своем уровне трибун каких-то людей. Срываюсь на бег.
Я почти напарываюсь носом на трех женщин, ведущих с десяток детей куда-то. Они смотрят ошарашено. Дети улыбаются. У всех разноцветная одежда. У детей футболки с рисунками. Это не изгои! Не может быть!
Что происходит?
Я бегу по ступенькам вниз. Огромное поле стадиона засеяно деревьями, грядками кустами и цветами, видно даже теплицы. Там есть люди, они что-то собирают.
Черт возьми!
Меня видят все, но никто не останавливает. Бегу в арку, из которой видно внешнюю улицу, попутно подбираю с грядки маленькую лопатку. Хоть что-то в руках.
«Можно убить и ей»
Выбегаю на привычную сухую землю. И останавливаюсь на полпути от увиденного.
Я вижу стену…
Но как?
Это невозможно!
Оборачиваюсь на стадион. Его должно быть видно со стены! Это большое сооружение. Пока рассматриваю, у выхода глаза ловят изгоя. Моего мучителя.
Нет!
Я мчусь со всех ног к стене. До нее несколько километров.
Лишь бы успеть!
Разрывающая боль пронзает все тело. Я падаю замертво на сухую землю. Я не чувствую ни ног, ни рук. Мозг ощутимо пульсирует. Все тело в спазмах. Я даже не могу закричать.
Слышу звук мотора. Он приближается со стороны стадиона. Собираю силы, чтобы посмотреть на источник звука.
Нет! Нет! Нет!
Только не он!
Изгой несется на мотоцикле ко мне. В его очках отражается солнце. На лице победная улыбка. Молюсь всем богам, чтобы я умерла от сбившей меня с ног боли раньше, чем он доедет до меня.
Этот ублюдок тормозит мотоцикл боком, от заднего колеса извергается пыль и грязь прямо мне в лицо. Она забивается в глаза, в рот, в нос. Но я не могу ничего сделать. Не могу закрыть лицо. Боль не прекращается.
– До чего же ты тупая, я сказал не пытайся убежать, – он спрыгивает с байка и направляется ко мне. – Забыла, что у тебя в плече?
Конечно! Как я могла упустить этот момент?!
Он небрежно берет меня на руки. Его ухмылка кривая, рваная, жуткая.
– Скоро пройдет. Нужно только вернуться в безопасную зону, – он разворачивает меня к себе, подхватывая меня под бедра, заставляя обхватить его торс ногами, пальцами врезается в ноги, уверена там будут синяки.
В таком положении он садится со мной на мотоцикл, срывается с места и я по инерции вжимаюсь в его тело. В его твердую грудь.
Меня тошнит от такого близкого контакта. Судороги становятся меньшими, но я до сих пор не чувствую ног.
Я не знаю, что я сейчас увидела. Что это было. Мозг отклоняет мою попытку разобраться с этим.
Мотоцикл несется в сторону стадиона. А я смотрю, как моя родная стена отдаляется. Сил хватает только на слезы.
Он резко тормозит. Скидывая меня на пол. Я сильно ударяюсь головой. Слышу его усмешку.
Ненавижу!
Он хватает меня за то, что осталось от кофты и тащит обратно в арку. Я дергаюсь с героизмом и упорством.
Но перед смертью не надышишься?
Над моей головой лампы. Откуда у них электричество? Меня волокут словно какой-то мешок. Мои ноги бесчувственно ползут, ударяясь обо все углы на поворотах.
Изгой останавливается, открывает дверь и затаскивает меня во внутрь.
Нет!
Это та же самая камера. Меня тащат дальше, в моей камере остался лишь стул. Он останавливается и хватает меня за волосы, усаживая на табурет. Облокотившись спиной на стену мне открывается вид на все, что находилось в этой комнате. Мониторы заставили весь длинный стол. В них было видно все уголки стадиона. Картинки сменяли друг друга: вот дети сидящие полукругом перед женщиной; вот люди поливающие что-то в теплицах; комнаты; внешняя улица.
– Я ничего не понимаю, – перевожу взгляд на мужчину.
Он стоит ко мне спиной, облокотившись руками на стол. У него широчайшая спина. Мощные руки и длинные пальцы, которые обхватывают сейчас стол, белея на костяшках. Не могу поверить, что это брат Фора.
– Где я? Вы братья? Что здесь, черт возьми происходит! – повышаю голос.
В моей голове тысяча вопросов.
– Здесь живут афракционеры. Здесь наш дом, – заключает он.
– Как? Его не видно со стены. Его нет на картах?! – продолжаю.
– Защитное поле. Это место сохранилось со времен войны. Бывшие правители старого мира разделились на два лагеря. Многие были против будущей системы фракций, для них казалось диким и неправильным разделять людей на пять видов качеств. В старом мире не выгоняли женщин, мужчин, стариков и молодых людей за стену из-за несоблюдения законов и кодекса, как делают сейчас. Кучка людей из правительства собрала ученых, которые поддерживали их взгляды и создали это место. К сожалению времени у них хватило только на этот стадион, так как уже началась война. Бомбы выжигали земли и города, все, что попадалось по пути, кроме Чикаго и этого места. Все было защищено куполом. Это оказался не совсем плохой выбор. Большая площадь поля позволяла выращивать еду, огромное место на крыше, для размещения солнечных батарей.
Я не верю своим ушам.
– Мы с Фором братья, но не по крови. Нас растила одна мать. Она родилась в Эрудиции, жила жизнью по всей строгости законов. Чем она взрослее становилась, тем больше сомневалась в хороших намерениях совета. Устроившись в лабораторию, на подработку, она увидела весь ужас Эрудиции. В лабораториях держали мужчин и женщин, которые добровольно отдавали свои тела на опыты, на них ставили опыты, пробовали на них новые разработки: от ядов до сывороток. Это считалось лучшим, чем сдохнуть на мертвой земле без крова над головой, еды и воды, – он сильнее сжал стол. – Ей не давало это покоя. Когда она ездила по поручениям Эрудиции по другим фракциям, она знакомилась с людьми, которые разделяли ее мнение, которые ненавидели систему от нее они потеряли родных и близких. В Бесстрашии выгоняли калек, – он разворачивается и смотрит мне в глаза. – Да ты и сама это знаешь. В Дружелюбии выгоняли злых и озлобленных, из Искренности за ложь, в отречении за блядское зеркало, в которое ты смотришься….
Он делает глубокий вздох и продолжает.
– Чем больше она узнавала, тем больше ненавидела систему. Когда ей исполнилось восемнадцать, она перешла в Отречение, чтобы быть ближе к людям, которые потеряли дом из-за системы фракций. Дежуря на улицах, она познакомилась с мужчиной изгоем. С моим отцом. Он вербовал тогда отреченных, с ними было сложнее всего, они по сути трусы, но не моя мать. Она прониклась его идеями сразу. Разделяла их, он учил ее. Рассказал про это место, про перемены, которые должны случиться. У нее родился план. Она вышла замуж за Маркуса Итона, который уже был в совете. Когда она забеременела, она поставила его перед фактом, что уйдет за стену. Итон был в бешенстве, но так и не смог ее удержать.
Между моими лопатками лениво стекает капелька холодного пота. От чего дрожь пробирает сильнее.
– За стеной она родила, воспитывала меня и Фора, несмотря на то, что я был от другой женщины. Моего отца вскоре убили Бесстрашные. И все дело перешло к ней. Когда она начинала, здесь было около тридцати человек из разных фракций. Кто-то воспитывал детей, обучал их, кто-то готовил, а кто-то ходил на вылазки. Все было общим. Сейчас нас больше ста. Ты сама можешь поговорить со всеми, узнать все из первых уст.
– Вы держите здесь убийц!
– А… ты говоришь о своей мамочке? – как только он это сказал, кидаюсь в атаку.
Я преодолеваю расстояние между нами, рыча от злости, от обиды, от ненависти. Изгой хватает меня за шею.
Вот так просто отрывая от земли. Припечатывает меня спиной к стене, я ударяюсь затылком об бетон.
– Какие мы сентиментальные. Мы не держим здесь тварей, подобных тем, кто убил твою мать, Ми-на, – приближаясь к моему уху шипит он. – Не суди людей только по принадлежности к изгоям.
Он притягивает меня к себе. Я чувствую его всем телом. Изгой замечает мою дрожь и скалится, щекой ощущаю, как он натягивает на себя улыбку, скребет мою кожу щетиной.
– Скоро ты сама все поймешь, – отстраняется и заглядывает мне в глаза. Продолжает держать меня за горло.
Заправляет выпавшую прядь за ухо. Его дыхание на моих губах. Мне мерзко от этой близости.
– Что он в тебе только нашел? Как он терпел тебя? – понимаю, что он говорит про Фора. – В тебе нет ничего привлекательного, – его рот скривился в ухмылке. – Но он готов землю жрать для дела, а уж тебя потрахать – это раз плюнуть.
Я умираю от его слов. Они словно тысячи осколков в моем сердце, разрывают его.
Хватаюсь за все, что попадается мне на пути. Пытаюсь ударить его, но он крепче вжимает меня всем телом в стену, блокируя удары. Смеется в лицо. Хрипло и с надрывом. Я не могу больше слушать!
Падаю тяжелым мешком на пол, когда он резко отходит от меня. Смотрит сверху вниз. Наши взгляды презирают друг друга. Мои кулаки дрожат.
Изгой вновь хватает меня, теперь уже за волосы и несет прочь.
Просто убейте меня…
– Ублюдок! Отпусти! – кричу, но в бестолку.
– Я же должен показать девушке моего брата ее комнату, а то это некрасиво с моей стороны, оставлять ее на улице, – голос с хрипотцой оседает в сознании. Он ранит. Он противен.
Тащит меня по лестнице вверх, хватаюсь за волосы, чтобы как-то ослабить боль. Еще чуть-чуть и он снимет с меня скальп. Мимо мелькают чьи-то лица. Женщины, мужчины, дети, неважно, я всех их ненавижу.
Голова встречается с бетонным полом, когда он отпускает мою копну волос. Стоит смирно, в стойке, широко расставив ноги, руки сложив на груди.
– Встать! – приказным тоном командует он. – Будешь жить рядом со мной.
Я осматриваюсь, замечаю в ряд стоящие двери. Сейчас я согласна и на это. Все что угодно, лишь бы закрыться одной и не видеть всего этого.
Медленно встаю, потирая место, где только что была его рука на моей голове. Подхожу к двери.
– Нет. Это моя. Левее, – холодным голосом он режет воздух.
Захожу в комнату и резко оборачиваюсь в попытке запереть дверь. Но в ней нет даже замка.
– Черт!
Дверь перед моим лицом распахивается, на пороге он.
– Скоро к тебе придет Викки, – опирается руками об косяк двери и заглядывает в комнату. – Замков нет.
– Я не слепая, – цежу сквозь зубы.
Захлопываю дверь. Слышу хриплый смех.
«Убью»
Небольшая комната в светлых зеленых тонах. На стенах нет обоев. Только краска, местами потрескавшаяся. В комнате пахнет деревом и лаком, я понимаю, что этот запах от стула, стоящего напротив односпальной койки, которая кроме матраса разместила на себе подушку и плед. В ней нет лишних предметов. Только кровать, окно и стул.
Камера… не иначе..
Сажусь прямо под дверь. Облокачиваюсь на нее.
В голове сумбур. Каша. Я не хочу даже смотреть в окно, не хочу убеждаться, что это правда. Меня трясет от всего.
«Стадион»
«Братья»
«Защитное поле»
Что?!
Смотрю на свои руки, на одежду, вспоминаю, что я вся перепачкана в крови и в собственной моче, отчего ком в горле становится больше. Я даже не могу умыться. Отмыть всю налипшую и уже засохшую дрянь. Я унижена и раздавлена.
Кто-то открывает дверь, я встаю на ноги. На пороге девушка, та что давала воду лысой из моей команды. Злость закипает вновь.
– Идем, – ведет головой, указывая направление. – Хочешь дальше ходить вся в дерьме? Тебе нужно помыться.
Шаг вперед.
Я следую по пятам за этой Викки. Она намного выше меня. Идет качая бедрами, от чего становится хуже, ее хвост на голове качается в такт ее заднице.
Сука.
– Ты бывшая Бесстрашная? – решаюсь на вопрос.
Она оттягивает ворот футболки демонстрируя татуировку. Треугольные пирамиды.Популярный эскиз в Бесстрашии.
– Да, и рада, что меня выгнали.
Продолжаю откровенно смотреть на нее молча. Она спускается по ступеням. Улыбается.
– Хочешь спросить, за что? – нет, но киваю. – Как только я прошла все испытания, и вступила в ряд Бесстрашных, нас направили за стену патрулировать улицы. В одной запретной зоне, в доме, наша команда обнаружила парней подростков. Изгоев. Им было не больше четырнадцати, на их перепачканных лицах было сложно не разглядеть испуг. Они просто грелись, разожгли в бочке какие-то бревна, – ее лицо стало жестче. – Наш командир приказал мне их устранить за нарушение границы. – она останавливается, повернув голову на меня. – Маленьких мальчишек, которые просто хотели пережить холод, приказали устранить! Моя просьба отпустить их прошла мимо ушей ублюдка командира. Приказ я не исполнила. Парней все равно застрелили, а на следующее утро меня выгнали к изгоям, – смотрит на дверь впереди нас. – Заходи.
Открыв дверь, она прошла первой, плечом задевая меня. В нос ударил запах сырости, в помещении было душно и жарко.
– Это общая душевая. Думаю со стеснением у тебя нет проблем? – намекая мне о Бесстрашии, где многим наплевать на соседство в душе чужого человека, там тоже были общие душевые.
Но только не у меня…
– Расскажи о братьях, – оттягиваю момент раздевания.
Мы стоим в небольшом помещении, с лавками и железными шкафчиками. Невольно задумываюсь, как спортсмены мылись здесь после матча, до начала войны. От мыслей отвлекает Викки. Ее голос спокойный.
– Их мать звали Кейт, она была потрясающей женщиной. Доброй, храброй, сочувствующей, заботливой и с огромным потенциалом воина. Ее не стало несколько лет назад, из-за подкосившей ее астмы. Женщину, которая прошла огонь и воду убила долбанная астма. Представляешь, как глупо? – я не отвечаю, лишь продолжаю слушать. У нас мало лекарств. Все, что нам привозят из Эрудиции – это обычные бинты, болеутоляющее и заживляющие мази. Все то, что если пропадет из фракции, то останется незамеченным.
– У вас есть люди в Эрудиции? – не могу поверить.
– Детка, у нас есть люди везде. И судя по тому, что тебя так любит Тобиас, я надеюсь, что ты станешь одной из нас. Он умеет выбирать хороших людей.
Тобиас? Что?
– О ком ты говоришь?
– Про Тобиаса Итона, про кого же еще. Или, как привычней тебе – Фора.
Мои брови ползут вверх. Я сажусь на скамейку, потому что скоро мои ноги онемеют от всего стресса. Девушка садится следом. Напротив.
– Но как он попал в бесстрашие?
– Я же говорю, что наши люди по всюду. Маркус не на нашей стороне, но он будет молчать, ведь он нарушил правила своей же фракции. Так скажем, шантаж. Когда они поженились с Кейт, через месяц на ней не было живого места. Сэм, отец Эрика, еле сдерживался, чтобы не разорвать Итона на части, но таков был план Кейт. Она всегда была на несколько шагов впереди. Сэм сделал видео, где Маркус избивает ее беременную. Ублюдок бил повсюду, только не по животу. Когда пришло время выбирать фракцию, Фор разрезал руку над углями, глядя в лицо Маркусу. Вопросов ни у кого не возникло, ведь все думали, что сын все восемнадцать лет был прикован к кровати, и чудом исцелился к инициации. Он оставил здесь мать и Эрика, чтобы продолжать миссию в Бесстрашии. Он вербовщик. И Тобиас прекрасно справляется со своей задачей, что даже дочь главного лидера не заподозрила ни-че-го, – она встает, ухмыляясь подходит ко мне. Расстегивая на мне последние пуговицы, на порвавшейся кофте. – Я теперь понимаю, почему он не рассказывал про тебя, хранил в тайне такую прелесть, – Викки ведет кончиками пальцев от моей щеки к шее.
Я встаю, делаю шаг назад, снимая кофту. Адреналин на грани со страхом. Она смотрит на меня во все глаза. Сглатывает слюну, облизывает губы, когда я освобождаюсь от штанов. Этот взгляд не возможно не узнать.
Желание.
– Как о вас еще не узнали? – снимаю с себя медленно топ, замечая ее жадные глаза на моей груди.
– Чем ты слушала, девочка? – она подходит ко мне. – Я же сказала, у нас везде свои люди.
Выдох..
Она ведет тыльной стороной руки от шеи вниз, к груди. Мое тело покрывается мурашками, она это замечает, скалится. Ее рука холодная. Как только мой сосок проходит между ее пальцев, дверь в душ распахивается.
– Эрик…
========== 4. ==========
– Эрик…
Смущенно закрываю грудь. Он даже не пытается отвернуться. Это делаю я. Внутри все клокочет.
– Отведи ее на ужин после, – изгой захлопывает дверь.
Вся накаленная обстановка между мной и Викки рассеялась после появления мужчины. Она неловко улыбается.
– Прости. Я скучаю по теплу, – отходит к двери, оборачивается, туже затягивает хвост на голове. – Я оставлю тебя одну. Буду ждать за дверью.
Как только она выходит, весь стержень, который сдерживал меня все это время рушится, заставляя тело неконтролируемо дрожать. Сняв трусики направляюсь в отдельные кабинки душа. Я даже не рассчитываю на горячую воду, но как только, по привычке включаю сперва ее, меня обжигает кипяток и я быстро разбавляю ее холодной водой.
Я уже не могу ничему удивляться.
Встаю под струи теплой воды, они обволакивают меня, как вторая кожа. Разбитая губа саднит, но эта боль напоминает мне, что все это происходит наяву. И сейчас я понимаю, что уже как раньше больше не будет.
В Бесстрашии не было книг. Там были фильмы. Старые довоенные фильмы. Комедии, боевики, документалки. Это помогало Бесстрашным расслабляться, помимо выпивки.
Когда я жила с Максом в квартире, я тайком утаскивала из комнаты для развлечений флешки с фильмами. Смотрела по ночам, пока его не было дома. Моим любимым был документальный фильм о стихийных бедствиях. Помню, когда я увидела его впервые, невольно расплакалась.
Это было потрясающе.
Я увидела, как выглядела земля. И то, что это были реальные съемки еще больше щемило сердце, ведь там были океаны, города, леса, поля. Земля была зеленой. Прекрасной. Большой.
Я смотрела словно заворожённая, как тайфуны, смерчи и ураганы сметают все со своего пути. Дома, поселения, города. Оставляя после себя хаос. Я смотрела, как люди восстанавливали этот причиненный ущерб от стихии. Все вместе. Люди из других городов и стран, всем миром помогали друг другу.
А ведь это был всего лишь ураган…
И вот я маленькая, сижу перед телевизором, смотрю на все эти стихии и краем глаза поглядываю в окно.
Мертвый Чикаго…
И это был ни смерч, ни тайфун, ни ураган…
Это были люди.
Они сами все убили…
Они разрушили за считанные минуты всё, что строили веками. Это наше наследие от предков. Выжженная земля, и море трупов.
Даже ураганы оставляли после себя не такие ущербы, как оставили люди из прошлого.
Почему я забыла об этих своих рассуждениях? Почему я вспомнила об этом сейчас, когда должна бороться и отстаивать законы фракций.
Я буду отстаивать.
Я не верю этим людям. Меня предал мой близкий человек, и второй раз предал, оставив меня здесь.
Что он там делает?
Я понимаю, что я плачу, только из-за того, что губы начинает щипать. Слезы растворяются с водой и все равно доставляют боль.
Сколько мне нужно упасть за день, чтобы умереть?
Почему Фор не рассказывал обо всем? Ведь он вербовал людей. Почему он не попытался сделать это со мной?
Не доверял?
Проверял?
Были ли все его слова правдой?
Что мне делать?
В конце концов мне от сюда никуда не деться. Смотрю на железный шарик на плече. Ковыряю его пальцем, немного оттягивая. Пытаюсь содрать его ногтем, как коросту и покончить со всем этим. Меня тут же бьет током. Вода проводит электричество по всему моему телу. Я падаю на кафель, разбивая колени в кровь. От дикого спазма, я прикусываю язык. Пытаюсь отползти. Выходит с трудом. Как только я оказываюсь на сухом полу, я свертываюсь в клубочек и даю волю слезам.
Истерике.
Я не знаю сколько я лежу на полу и плачу, но вдруг понимаю, что замерзаю. Поднимаюсь с пола, оставляя после себя мокрую лужу, подхожу к месту, где я раздевалась. На скамейке уже лежит полотенце и какая-то одежда.
Кто принес это?
Почему я не слышала?
Беру розовое махровое полотенце в руки. Вдыхаю аромат. Чистое. Свежее. Оставляю этот вопрос на потом. Откуда у них стиральная машина, откуда этот чертов розовый цвет повсюду.
В аккуратной стопке лежат трусы, топ белого цвета, носки розового, солдатские штаны песочного и футболка цвета хаки. Я уже не задаю вопросов: «откуда», я просто все натягиваю на себя, удается с трудом влезть в штаны еще влажными ногами. Они оказываются немного длинноватыми. Понимаю, что мне могла их одолжить Викки. Футболка вплотную сидит на мне, повторяя форму моей груди и косых мышц. Пока я надеваю ботинки, смотрю на себя в зеркало.
