Текст книги "Дефектная игрушка (СИ)"

Автор книги: Veronika19

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Ещё через неделю Лиза возвращается на своё рабочее место – изнанка барной стойки с комфортом вмещает двоих.

В перерывах на обед Себастьян обучает Мур изощрённым силовым приёмам, что когда-нибудь помогут ей вырвать хребет из соперника и бросить костью перед жадной до кровавых зрелищ публикой. Остальное время они посвящают подготовкам к вечеринкам и аккуратному флирту.

Всё идёт законным чередом.

***

Голые колени подпирают шрамированный край стола; миллиметровые сучья с угла впиваются в затянутые раны. Рука тянется за стаканом с остатками виски на дне; содержимое стакана взбалтывается и оседает «поджаренной» водой в желудке.

Лиза сидит в компании бесстрашных и травит им байки с просторов фракции Доброжелательности. Выпивать и держаться на публике куртизанкой – вот её работа. Немного унизительно, но спокойно, за ней присматривает Себа.

«Вертеп» полон людей.

Пятница высасывает весь алкоголь из кладовых бара.

Сквозь тёрн фракционеров продирается Эрик.

Свет ложится на твёрдые скулы под правильным углом, они будто вжаты в его лицо; свет верно отражает озлобленное состояние бесстрашного.

Кровь останавливается, прикипает расплавленным железом к коже. Лиза не видела его со дня состязания. Он не стремился увидеть её, она и подавно. Слишком тяжело она переносила встречи с Лидером.

Эрик останавливается у пустующей барной стойки, находит в толпе бывшую протеже, кивком головы подзывает к себе. Ноги Лизы, приваренные к полу, залиты гипсом; ей с трудом удаётся сделать первые шаги навстречу к сатане.

– Бутылку абсента, – безразлично, – и остаёшься пить со мной.

Вольные предписания относительно работников бара оставляют за собой право забрать их с собой в любую точку Чикаго, если намерения посетителя более или менее непорочны. О намерениях Эрика знали только его рогатые приспешники.

***

В его лофте темно. Пальцам остаётся цепляться либо за руку Лидера, либо за тонкий материал воздуха; пальцы поддевают кромешную чернь. Ей довольно просто находиться в его комнате, несмотря на то, что в любой момент может быть атакована словом и сбита с ног крепким телом. Её глаза защищены, ослеплены тьмой. Так проще осязать мир.

Они пьют абсент, передавая бутылку друг другу. Соревнование остаётся за дверьми, они просто пьют. Молча и почти не дыша.

«Наверное, у него кадык прыгает в горле», – думает Лиза, пристраивая губы к стеклянному отверстию бутыли.

Дурман накрывает Мур на третьем кругу, и без того расплывчатая под глазами тьма размывается въедливым чёрным сильнее, будто тёмную воду разбавляют угольной акварельной краской.

За секунду запах алкоголя, плавающий в ноздрях, становится острым, резким, словно его заменили на керосин. Она отлипает от абсента. В горло из желудка проползает вращающийся ком тошноты; сглатывает ком, давясь. Умереть, подавившись собственной блевотиной, слишком комично.

Руки Эрика притягивают её к себе за талию достаточно близко, так, что холодный поток ветра, гуляющий между ними, превращается в лихорадочный пустынный жар. Лиза ощущает это напрягшимся оголённым животом.

Ей бы спросить, в какой части комнаты находится туалет, и проблеваться, а не сокращать ненавистные миллиметры. Горло продолжает сотрясаться от тошноты. И когда Эрик ставит шах и мат – прикусывает зубами её нижнюю губу, – она отстраняется от него и опорожняет желудок.

Лидер терпеливо ждёт, вдыхая свет во все лампочки лофта – щёлкает выключателем. Он озадачен, но собран и поддерживает на жизненном уровне ироничную колкость во взгляде.

Уже позже:

– И давно у тебя непереносимость алкоголя?

– Никогда не ощущал этот мерзкий запах абсента?

Их осеняет одновременно.

Поезда взглядов одновременно встречаются на конечной станции.

Это должно было произойти рано или поздно. Ничто не проходит бесследно.

========== Часть XII. Правила. ==========

Лиза отстраняется от всех дел в «Вертепе».

Лиза лежит в позе ещё не препарированной лягушки на гинекологическом кресле.

Ей хочется вычистить трубопровод горла от предрвотной слизи, избавиться от давящего на желудок пресса утренней еды, а не лежать с разведёнными ногами перед врачом мужского пола. Холодные продезинфицированные инструменты попеременно входят во влагалище, причиняя незаметную боль; они не больнее члена Эрика.

– Ребёнка можно выгрести из тела? – поиск компромисса, который устроит и её, и Эрика, и фракцию в целом. – Он не совсем желанный и не совсем законный.

Врач хмурится, отстраняется от пациентки, стягивает медицинскую маску, чтобы тактично промолчать. Не в его компетенции распоряжаться жизнью недозревшего эмбриона. Лиза поняла это, когда Себастьян нокаутировал помощника повара из третьего пищевого блока, а неё; Лидерам, видимо, есть дело до чужого неразвитого плода, который не несёт абсолютно никакой ценности.

– Я же сделаю всё по-своему.

– Что ты сделаешь? – Эрик требует разъяснения; именно требует, а не шутливо просит. Голос его натянут, как и кожа на руках, под которой бугрится плетение вен.

– Избавлюсь от ребёнка, – Лиза решительна и готова дать достойный отпор, если того попросят обстоятельства. – Или кто-то против?

Лидер не отвечает, просто накрывает её тело белой ночной рубашкой, намекая, что у них есть дела.

Врач тихо заполняет какие-то бумаги, не влезая в препирания двух не самых дорогих друг другу людей. Его дело маленькое.

***

В кабинете Макса дымно – накурено.

Он суетливо разводит сигаретную поволоку руками, прочищая персональный коридор для Лизы. Это дурость чистой воды, аж смешно; она надышалась сполна парами его лицемерия и сигарет.

Лиза и Эрик присаживаются напротив Макса. Они походят на семейную пару, решившую посетить психолога. Парочка, конечно же, ещё та – насильник с чувством собственной важности и поруганный дивергент с чувством неоправданного похуизма.

– Дети в нашей фракции появляются не так часто, – шарманка заведена, – и мы бережём каждый зародыш, – в голосе его столько лилейности, будто сейчас он начнёт рассказывать, как на рассвете собирал росу с травы. – А ты вообще везучая девчонка.

– В чём измеряется эта везучесть? – Лиза хочет плюнуть ему в лицо и размазать слюну по каждому миллиметру кожи.

– Ты вылезла из таких передряг, из которых мало, кто вылезает с целыми костями и психикой.

– Это шутка? – нечаянно обращается к Эрику. У него бесстрастный, скучающий вид; положить ему на лицо раскалённые угли, сразу примет заинтересованный.

– Ничуть. Во всех своих бедах мы должны винить только себя, – экий философ выискался. – Ты должна быть благодарна судьбе, что ребёнок от Лидера, а не от изгоя, – лучше бы ему прекратить расписывать преимущества партнёра по ребёнку (она не может по-другому назвать Эрика), и отправить обратно на «нары», но он не затыкается: – Наша фракция готова помочь тебе во всех тяготах материнства.

– Я не готова рожать ребёнка вам на потеху, – в Лизе обострены все чувства до одного.

– Это предсказуемая реакция, Мур, – Макс произносит это обманчиво сладко. – Чтобы обезопасить плод от вторжения извне, ты будешь под постоянным надзором биологического отца, – Лиза будто проваливается сквозь три этажа.

– Вы чокнутые, оба.

Она вскакивает с места, она вся облачена в протест. Но рука Эрика, не дрогнув, принуждает сесть обратно. Лиза даёт вскипеть запузырившемуся воздуху в грудной клетке, чтобы её всю прожгло от непосильной боли.

– Я поняла, Вы выполняете демографический план.

– Не городи ерунду, просто оцени заботу, или это так трудно? – Эрик сжимает руку Лизы, так и не отняв свою.

Противостояние взглядов.

В этой схватке нет проигравших и нет победителей. Это вымученная ничья их действительности. Они устало выдыхают в просеянную пыль застоявшегося воздуха. Их окружает бетон, переходящий в кирпич, и плеяда зашифрованных мыслей.

– А тебе какой с этого профит?

– Начнём с того, что я отец.

– Ты не отец, – берёт паузу, думая стоит ли продолжить. Однозначно, стоит: – Херня.

Макс с любопытством смотрит на Бесстрашного. Эрик напрягает челюсть, простукивает зубами, резко встаёт со стула. Он, кажется, врежет ей, снесёт челюсть, за дверью кабинета. На это и ориентировано её сопротивление.

– Нам пора.

***

Они чужие, но так близко к друг другу, что в одном из них зарождается новая жизнь.

Лиза на девять месяцев прикована к Эрику, Эрик прикован к ребёнку. И никто не прикован к любви.

Столовая судачит о них не первый час, но никто не берёт на себя смелость взглянуть в его сторону (Эрик опережает Лизу на полтора шага), когда они приходят отобедать. Вместе. Все смотрят на живот «бесстрашной»; живот округлится только к шестому месяцу, а они уже, будто внутри неё (по крайней мере, их глаза; она набита их глазами).

– Теперь тебе персонально выписывают фрукты из фракции Дружелюбия, – Лидер ставит перед ней корзину со смесью разноцветных фруктов.

– Я бы хотела мяса, – Лиза не собирается контролировать уровень здоровья. Этот ребёнок никогда не будет принадлежать ей всецело. Не стоит бороться за него.

– Белка захотелось? – поганенькая улыбка Эрика вонзается ей в лицо. – Я специалист по нему.

– Я ощущаю себя суррогатной матерью, тебе бы тоже не помешало ощущение донора спермы.

– Проблемы начнутся дальше, бесполезная. Нас заставят пожениться, потому что у фракций нет такого понятия неполная семья при живом мужчине и живой женщине, объединённых ребёнком. Нам набьют на запястья татуировки с одинаковым порядковым номером, обозначающим ячейку общества, занесут в определённый реестр. И мы всю жизнь будем повязаны друг другом.

– В этом только твоя вина.

– Твоя вина, что ты вообще родилась на свет, – хлопок ладонью по столу разносится по столовой. Потому что все молчат; все хотят знать, о чём разговаривают будущие молодожёны.

– Твоя – бессердечность.

В какой-то момент они повышают голоса, и все замирают над тарелками с пюре и брокколи.

– Поговорим об этом у меня, слишком много заинтересованных в нашем горе.

***

Они лежат в одной кровати, не касаясь друг друга.

Лиза снова прикована наручниками к прутьям кровати. Эрик исполняет свои обязанности на сто с лишним процентов – держит её на расстоянии вытянутой руки. Между ними (в кровати) именно столько.

У них теперь одна кровать и одни звёзды на долгих девять месяцев.

– Расскажи о сестре, – такие просьбы от невыносимой тишины, толкающейся в подреберьях.

– Чтобы я больше не слышал этого, – Эрик хрустит шеей, ненавидяще смотря на Лизу; Лиза узнаёт себя, изнасилованную, придавленную телом бесстрашного, – иначе разобью твой хребет о своё колено, – Лидер отходит к столу, роется в ящике.

– Она была полезней тебя, – Эрик заклеивает рот Лизы изолентой (эти запаивающиеся губы хочется поцеловать, но в нём борьба; он – сам борьба, он – сам чёрт). На время.

Комментарий к Часть XII. Правила.

Рассыпаюсь в извинениях за столь долгие каникулы “Дефектной”.

========== Часть XIII. Фракция Искренности. ==========

Они живут бок о бок несколько недель.

Почти всегда застают друг друга в ванной комнате поутру. Вытрепанные, со вспоротыми горизонтально веками, на автомате расходятся по своим местам – Лиза встаёт под душ, Эрик отходит к умывальнику.

Эрик не придерживается сохранения интимных граней. Он сам не соблюдает, и ей не даёт.

Они действуют сообща, потому что один из них теперь живёт жизнью второго.

Лиза присутствует на всех тренировках Эрика. Значимых и второстепенных.

Она забивается в самый угол тренировочного зала с бутылкой лимонной воды и наблюдает за тем, как под сильным давлением железа разрываются, растягиваются мышцы у бесстрашных, как они подбирают слюни, сочащиеся сквозь зубы, как стараются размягчить рычание в горле от перенапряжения.

Очередной понедельник проживается по стандартной схеме. Только Лиза забывает, что невеста.

Вспоминает, когда Эрик поворачивает после обеда в противоположный от спортивного зала сужающийся по мере хода коридор. Сдаёт её на время в «камеру хранения» – передаёт портнихе из местного ателье.

– Отвечаешь головой, – говорит Эрик Бриане. Слегка скалится. Она сжимается, её почти нет.

У Бри под чистую сбриты волосы на голове. Всю утрату скрашивает правильная, идеальная форма черепа, без лунок и вмятин. Правую руку от плеча раздваивает татуировка иглы – принадлежность к швейному делу.

Бриана молча опоясывает её сантиметром, снимая мерки. Слишком много звенящей тишины. Слишком.

– Ты ещё общаешься с тем мальчиком с противным голосом?

– Эндрю? Его убили, если тебе станет легче, – она поводит плечами; нет, не размять, стряхнуть груз.

– Мне жаль, – внутри что-то слегка щиплет.

– Не нужно. Лучше поинтересуйся у мужа, при каких обстоятельствах Эндрю отдал свою жизнь какой-то своре ублюдков, – Бри откладывает сантиметр, принимается за ткань, струящуюся на столе. Голос её полон скорби.

– Он участвовал в подпольных боях?

– Все мы в них участвовали, время от времени, – Лиза подмечает на шее Брианы желтоватые затёртые разводы от пальцев. – Ты неимоверная счастливица, – в словах нет зависти, по крайней мере, открытой. – Наверное, тебя Бог поцеловал в лоб.

Или чёрт.

– Я вовсе…

– Конечно, это сомнительно счастье жить с убийцей, но покажите мне того, кто сейчас не убивает, – она забирает лоскуты будущего свадебного платья булавками на пояснице, не специально покалывая ими кожу Лизы.

– Я, ты, другие.

– До той поры, пока нам в ладонь не вложат пистолет. Но ведь так просто расслабить таз под Лидером, чтобы уйти от войны с самим собой, – упрёк расслаивает воздух.

– У тебя не всё в порядке с головой, – Лиза самовоспламеняется, циркуляция воздуха в груди останавливается – нечем задуть дрожащее пламя огня.

Она сдирает с себя лоскуты, наброски платья податливо разъезжается по несшитым швам, булавки разлетаются в стороны и затупляются о бетон. Голова наливается свинцом слепого негодования.

– Истеричка, – Бриана заносит руку для удара – пощёчины, но притормаживает прямо у лица девушки.

Лиза успевает первой. Словами.

– Когда тебя насилуют девственницей, внутри не война, там безмолвное выжженное поле!

– Эрик убил Эндрю. Одним точным ударом в висок. Может, ты была тому причиной. Кто знает…

Они больше ничего не говорят. Тем более не плачут. Слёзы не разъедают железных, а Лиза и Бриана давно уже не девочки, обтянутые пластмассой, с ухающей пустотой вместо внутренностей.

***

Дождь разлиновывает город, превращает яркое солнце в бледную расплесканную желчь.

Вороны, сбившись в стаи, пикируют истребителями на крыши раскрошенных высоток.

Под ногами Эрика раскалываются камни, превращаясь в плотную матовую пыль; под ногами Эрика крошатся высотки, отражающиеся в краях разбитых луж. Лиза накрывает своими ботинками лужи, больше не видно, как в крыши ныряют вороны.

Новые модерные здания фракции «Искренности» чистые, аккуратно собранные, стекла в них блестят конфетной нутряной фольгой (они не разламываются и не скрипят под ботинками). От стеклянных дверей отскакивают размытые очертания бесстрашных. Эрик и Лиза заходят внутрь, оставляют грязные, трясинные следы.

Они – чёрная нить проруби в белом снегу.

Эрик приглашает Лизу в зал суда. Щёлкает выключателями. По залу лениво расплывается белёсая пелена света. Лиза знает, чем закончится экскурсия во фракцию «Искренности». Прошлое вкатывается обрывками сюжетов под веки, монтируется в полноценный порнофильм. Эрик начинает монтаж.

– Здесь можно говорить всё, что придёт в голову. Побудем немного искренними, – Лидер подтягивает к себе Лизу, ловя её запястье в кольцо своей ладони. Мур ударяется о каменную грудь бесстрашного, пытается отклониться, но его руки сжимают плечи. Запах мужского пота прожигает ноздри. – Мне не нравится твоё поведение. Я выхватил самую суть из слухов – я – насильник. С чего так резко?

– Разве это не так?

– Отчасти.

– Зачем ты убил Эндрю?

– Кто это?

– Мальчик, которого ты лишил жизни одним ударом.

– Каким бы я был мужем, если не избавил тебя от того прилипалы из общей спальни? – по растянутой улыбке проходится бликующая полоска света. – Ты тут не причём, не зазнавайся. Его попросил убрать Макс, слишком раздражал. Ещё вопросы?

– Ещё признаний?

– Я привёл тебя в эту фракцию, чтобы ты кончила подо мной.

Он не даёт ей профильтровать слова, целует в ссохшиеся губы, размачивая их влажным языком. Пальцы подлезают под верхние пряди волос, упираются в затылок, принуждают поддаваться на его постболезненные поцелуи.

Лиза наполняется смутным расслабляющим теплом. Её должно затопить холодной слизью стылого отвращения; слизь должна дать заледенеть костям, чтобы они без труда ломались деревянными спичками, когда он прикоснётся к ней (чтобы её похоронили всю переломанную).

– Это какой-то бред, – замирает у неё на губах.

Она тянется к его плечам, избавляя продолговатые проспекты затянувшихся рубцов на спине от тяжёлого материала свитера. На оголённых участках тел борозды от внутренних выпуклых швов одежды. Ей не дышится. Её выбрасывает на отмель. Так нельзя. После всего. Нельзя.

Похер.

Сама ложится на стол, даёт распять – приколотить к дереву собственного креста сильными руками чёрта. Рвы сизо-голубых вен проявляются под кожей. Он входит в неё, не тормозя на прямых. Забывается. В горле простукивает короткий вскрик; слёзы морозятся в смятых уголках глаз. Боль не затягивается.

– Подскажи, что делать, – Эрик застывает.

– Полегче. Ты не на грузовике едешь.

Лиза цепляется пальцами за край стола, подтягивается ближе к бёдрам Эрика, смыкая на них ноги, до судорог в икрах, пробует настроить траекторию их полётов в бездну «искренних» оргазмов – сама насаживается на взмыленный член.

Пьяно.

Чертовски.

Они привыкают к правильному единению и выданным размерам. Она привыкает, что он не расшатывает её позвоночник, не воротит членом влагалище; он – что трахать её по-простому незабываемо.

В стремительности прилизанных движений он изливается в неё, перегорая. Эрик ещё терзает её не обмякшим внутри членом, но Лиза перестала ждать того, что утопит её в подожжённом янтаре. Ей хватает его необъяснимой, труднодоступной нежности.

Искренне.

Комментарий к Часть XIII. Фракция Искренности.

Сцена секса поверхностная (Вы не вычитаете чего-то задевающего “фрейдовские струны”; по вершкам, так сказать), но нужная для последующих событий. Простите.

========== Часть XIV. Ножи и свадьбы. ==========

Полукруг расширяется по мере выблёвывания крови из разорванного пищевода на ботинки бесстрашных. Она подползает к ним, разъебывая локти в мясо; они отходят, плюясь. Стая церберов морщится, но сливающийся воедино рёв разинутых глоток призывает не отступать, добивать. Между пальцев, в полублеске, возникает раскладной ножик.

Баланс восстанавливается. Между ними.

Больше нет этих вынужденных перегибов в нежность. Наигранность заканчивается на выходе из зала суда, остаётся только механика отработанных действий в новых днях, безжалостность уничтожающих взглядов поверх голов. Теперь они не убийцы, расстрелявшие друг друга в упор, они подозреваемые с подпиской о невыезде.

Эрик отдаляется. Не на сантиметр, два. На целую бесконечность; на такую гиблую бесконечность.

Лиза предлагает не оформлять «отношения», физически невыносимо продолжать понижать иммунодефицит на простынях из застывшей корки льда. Сквозь лёд никогда не прорастут цветы, не войдут в тела несрезанными, переплетёнными шипами.

Не по протоколу.

Обезумевшая толпа бесстрашных изнашивает связки в требовании снять ножом скальп с покорёженной жертвы. Кто-то уходит, не выдерживая давления толпы; кто-то протискивается в первые ряды моральных уродов, примеряя на себя их сущность; кто-то ищет Бога в пространстве разобранного заводского цеха.

Свадебное платье траурного цвета рассыпается по полу чёрным молотым перцем. Оно не сдавливает удушающим корсетом рёбра, не утягивает бёдра, не теснит грудь; оно невесомое, свободное. Для жены чёрта – непозволительно ангельское.

Лиза довольна тем, что предлагает ей Бриана. Неестественно молчащая, обращённая внутрь себя, Бриана. Они больше не касаются тем, которые выплавляют под кожей железные бруски; бруски мешают снабжать организм кровью.

Она не приглашает Бри на свадьбу. Своей боли и так предостаточно, зачем взваливать на себя ещё и чужую.

Ублюдки стучат зубами. Ещё чуть-чуть и вонзят острые резцы в плоть обречённой, разорвут в адовой пляске бешеных псин с прослюнявленными подбородками. Он выбивает ей челюсть, давит ребристой подошвой. Хрип съедаемого щенка режет грудь. Гудение бесконтрольного сонма бесстрашных саднит уши, взрывает перепонки. Реальность обрушивается флуоресцентным светом.

В узких каменных вазах, обёрнутых чёрным фетром, шипят розжигом угли. Они заставляют пульсировать взбешённую кровь под толстой кожей бесстрашных, сидящих в непосредственной близости к дышащими огнём вазам.

Лампы под потолком, за спиной ряженого священника с планшетом в руках, вбивающего в базу данных имена брачующихся, то и дело выбрасывают снопы искр от соприкосновения с водой – они распадаются заревом.

Лиза следует к алтарю первая, без привязки к жениху. Здесь не устанавливают рамок, не обвязывают этикетами. Кто первый пришёл – тот дольше ждёт; кто захотел – ушёл; кто не захотел – не пришёл.

Шлейф платья подхватывает блёстки, жирно чернеющие на полу. Бесстрашные с пузырящимися бицепсами под рубашками соскабливают с грубых ботинок приставшие мерцающие кругляшки, нежные девочки втирают их в ладони. Каждый развлекается по-своему в ожидании жениха.

Минус пятнадцать минут на циферблате.

Лиза расталкивает локтями шакалов, заходящихся в истерическом визге, прорывается к центральной точке света. Стоя на контрольной дуге света, она ощущает невыносимое давление на позвоночник; толпа наваливается на неё.

– Твоя жена, Эрик, – чей-то бас перекрывает гудение заворожённых расправой. – Твоя жена здесь.

Непрекращающиеся смешки в кулак, жалостливые подколки.

Не так уж и крепко ты ухватилась за хуй Лидера.

Каждой бракованной суке по бракованному кабелю. Не хер цепляться за породистых.

Десять бесстрашных самоликвидируются, остальные ждут полного поражения на «любовном» фронте, чтобы растоптать уничижительными шутками. Блёстки больше никого не вштыривают, все пытаются вычитать эмоции на лице невесты. Лиза спасается за наспех сотканном равнодушии.

Престарелый священник в сияющих одеяниях мнётся на месте, но не жалуется. Не пристало. И не его это дело, почему жених задерживается; его дело внести их в реестр и вызвать человека из тату салона, который набьёт им порядковые номера на руках. Они должны будут быть сто тринадцатыми.

Тринадцатыми. Блять.

Лиза не смотрит в ликующие лица девок. Крутит пальцы за спиной, давит пластины ногтей. Она знает, что он не придёт. А придумывать за него оправдания это катастрофически не для неё. Минус тридцать шесть минут на циферблате. Лизе нужно уйти красиво, чтобы не дать говорить о себе, как о самонадеянной брошенке.

– Да пошёл он, – бросает гостям кость, которая встанет поперёк в их узких глотках.

Тонкая ткань, без усилий разорванная на пояснице, спадает к щиколоткам, гаснет чёрным шёлком среди распыленных блёсток. Лиза перешагивает через платье, обнажённая, с острыми косточками на плечах и бёдрах.

Одобрительный свист переходит в бурные аплодисменты.

Она не будет сто тринадцатой.

Эрик в круге света стоит на коленях перед скукоженной Брианой. Его не трогает барабанная дробь встревоженной толпы за плечами. Они нависают над ним, ждут тот призрачный момент, когда из тела сплетницы вылетит рыхлое облако души. Лиза заражается ожиданием, не моргает (можно проморгать эфемерную материю).

Неон вливается в глаза офтальмологическими каплями, расходится ярким цветом по венозным белкам.

«Вертеп» безлюден.

Себастьян отдаёт Лизе свою рубашку; она прикрывает весь стыд, с которым девушка приходит к нему в бар.

– Я слышал, что ты беременна, – у него распорота нижняя губа свежим ударом, но он всё так же хорош собой. – Не нужно налегать на алкоголь, – он серьёзен.

– Эрик не пришёл, – Лиза растекается по барной стойке, до неё с опозданием доходит весь ужас положения. Её колотит от злости, паника обвивает горло. – Представляешь, эта мразь не пришла на свадьбу, – руки перекатывают пустой пивной бокал. – Себ, а ребёнок будет таким же конченым?

– Не знаю. Но алкоголь – не абортивное средство, – всё же разливает по шотам текилу.

– Пропасть – самое эффективное абортивное средство.

Нож проходится по горлу. Кровь заползает в расщелины подошв. Эрик проводит рукой по лбу, размазывает по ней алеющую жижу. Игра удалась. Бриана обмякает, её остекленевшие глаза выкатываются под ноги заглохшим бесстрашным.

– Только так ты научишься избавляться от своих врагов, бесполезная.

– Себа, дай нож.

Они не будут сто тринадцатыми.

========== Часть XV. Зверь. ==========

Я кружу в темноте там, где слышится смех,

Это значит что теперь зверю конец.

Я не буду ждать утра, чтоб не видеть как он,

Пробудившись ото сна, станет другим.

Металл ножа сверкает в тёмных катакомбах Ямы медной молнией, остриё ножа стачивается о стены – Лиза чертит им прямую от самого «Вертепа», не отрывая, – впитывает в сталь мощь сгруженных друг на друга бетонных блоков. В ноющие пальцы просится эта мощь. Она должна напитать Лизу, чтобы помочь проделать дырку в груди Эрика; такую большую, чтобы омертвевшее тело началось разлагаться с неё, съедая ткани вокруг поражённого участка.

Она выбирается из располосованных лабиринтов Ямы.

Солнце накладывает на осколки окон разбомблённых зданий свою золотую чешую, превращая город в затонувшую рыбу с, казалось бы, не гниющим боками. Всё обман. Всё иллюзия. Ночью город перетлеет с головы.

Лиза стоит на той крыше, откуда прыгала ещё новичком – единственный небезопасный вход в кратер Ямы. Под ногтями неприятно холодит. Но она нуждается в адреналине, который атрофирует вены уничтожающим наркотиком нордического спокойствия, выломает перегородки между ней и смертью.

Разорванная скважина в центре изрыгает пустоту. Мур отшатывается по наитию. По позвонкам скребёт страх. Она даже не знает, есть ли там, внизу, сетка, что убережёт её от демонстрации открытых переломов. Кости протрут кожу, вырываясь наружу, или хрустнут в застывших локтях и коленях.

Ей нужен вспомогательный толчок к убийству Эрика, иначе она останется под ним навсегда. На невыносимое навсегда. От ладоней отслаиваются плёнки вспревшего пота, впитываются в рубашку Себастьяна.

Город начинает гнить. Пора.

Свободный полёт отсоединяет от мыслей. Чувствует только, как полы рубашки отрываются от бёдер, расходятся парашютом. Какой-то неконтролируемый пиздец. Сетка растягивается под тяжестью тела, сигнализируя, что и пиздец контролируется. Богом. Рука разжимается, нож выскальзывает через широкие проёмы сетки, ударяется о пол. Адреналин простукивает в выемке под горлом.

Лиза раскачивает сетку, прежде чем допинг высвободится из тела и вернётся в сплетённые верёвки. Внутри столько вращающейся цилиндрами энергии, что хватило бы оббежать весь Чикаго в непрекращающемся спринте. Это не страшит. Это заводит.

Бесстрашные в коридорах не разделяют с ней духовного восстания, только удивляются «по-е-ба-ть» улыбке, полностью занимающей нижнюю часть лица.

До чего ты дошла, беспечная девочка Лиза. Город сгнивает, и ты вместе с ним.

Перед входом в лофт Лидера прячет нож в рукав рубашки. Деревянная рукоятка приятно трётся о руку.

В комнате тела подсвечиваются овальным пятном меркнущего света – интервально мигает лампочка в прикроватном бра. Эрик ебёт какую-то шлюху. Она сверху. Хоть кто-то укладывает его на лопатки. Скользящие движения половых губ по члену размываются в мутных глазах Лизы.

Всё охереть как плохо.

Былая бравада сползает с не разломанных сетью костей. На её место приходит какая-то неправильная, не приструнённая злоба. На неудавшегося мужа, чьи пальцы мелово белеют от стискивания бёдер девки, на развязную проститутку с длинными половыми губами, но тонкой талией, на себя, сдающую позиции.

Охереть.

Лиза остаётся незамеченной. Призраком в тон перемежающегося дёгтя, расползшегося по стенам.

Как.

Где бил адреналин – во впадине под горлом, – крутится язвенным узлом мерзкая ревность. Липкая однородная субстанция разъедает внутренности. Её можно сплюнуть разжёванной жвачкой. Все признаки стокгольмского синдрома.

Плохо.

Телодвижения двоих резко обретают чёткость. Сплошные качели. Всё на непримиримых контрастах. Взгляд проясняется. В сбывающееся настоящее возвращается осмысление ситуации. Марлевый холод оборачивает битую голову.

Всё.

Правая рука Лизы крепко пережимает горло шлюхи. Вся сила, влившаяся водонапорной струёй в слабые мышцы, сосредотачивается именно в руках. Нож проезжается на уровне спрятанного природой кадыка легко, как по рельсам. Яростное сопротивление невозможно из-за неудачного положения девки. Спиной к фантомному врагу – опрометчиво. Жертва страстей пытается заткнуть глубокий порез непослушными пальцами. Глупо. Голова безвольно падает на грудь.

Эрик сбрасывает с себя труп. Он весь вымазан кровью. Ему не привыкать, впрочем. Гордость фракции. Блять.

– Ты в чужой рубашке, – отмечает он, потягиваясь. Делает вид, что ничего сверхъестественно не произошло в его лофте, а сам выгорает в идее выпороть её этим самым ножом по жопе.

– Ты в чужой пизде, – хренова ревность не отпускает. Лиза сломана. – Был, – нужно прикончить источник ревностного поведения. Никаких исключений. Особенно ему. Сатане в кровавых доспехах.

Нож, раздваивающий полотно воздуха, нащупывает плоть Эрика наугад, рассекает кожу. Лиза жмурится, головокружение захватывает. Остриё не находит упора в крепких костях Лидера. Наоборот, Лиза получает отпор – рукоятка смотрит ей в проём между грудей. Ладонь бесстрашного перехватывает нож, упрямо сжимая лезвие. Кровь струится по вздутым венам руки, расписывая их алым.

Эрик улыбается.

Всё нормально, сумасшедшая девочка Лиза. Вас теперь двое. Не так страшно, правда? Вы гниёте вдвоём.

Чёртов похуист.

Состояние аффекта отпускает Лизу. Хладнокровие отливает от бледного лица, пропуская обжигающее тепло в щёки. Пальцы разжимаются, передавая инициативу во властные руки Лидера. Теперь пришло его время убивать. И пусть.

– Ты просто зверина, – Эрик отходит от Лизы, осматривает подкоченевшее тело девушки. – Что мы теперь скажем Максу?

Мы.

Как благородно.

Я не буду ждать утра, чтоб не тратить больше сил,

Смотри на звезду – она теперь твоя.

Искры тают в ночи, звезды светят в пути,

Я лечу и мне грустно в этой степи.

– Мне всё равно, – она обкусывает ногти – нервы ни к чёрту. – Я ухожу, – зубы отрываются от ногтей, руки опускаются в бессилии.

Лиза сдаётся. Навсегда. В ней больше ничего нет. Даже инстинктивного страха. Сплошная одеревенелая пустота, растущая в геометрической прогрессии по экспоненте. Слёзы не щемят у основания горла. А это конец её моральным устоям – она теперь убийца.