Текст книги "Дефектная игрушка (СИ)"

Автор книги: Veronika19

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Сегодня, возможно, это и не только выпивка.

Он мониторит помещение клуба, ища намёки на присутствие «новообращённых»; их нет, значит, нет и Лизы. Эрик невольно вспоминает кровавую развязку сна, и печень требует ещё разрушающего лабиринты клеток алкоголя.

– Твоя наложница флиртует с другим, – Тим имеет неосторожность оторвать товарища от длинного, идущего на рекорд, абсентного глотка; Тим столько раз «имел» эту неосторожность, что по всем правилам техники безопасности должен был гнить в пропасти.

– Она мне такая же наложница, как и тебе, – Эрик не ведётся на провокацию, но направление взгляда второго Лидера определяет безошибочно, он направлен на Лизу. Элиза на этот раз в клубе не в статусе наркоманки и алкоголички, а бесстрашной; собственно, как и остальные десять человек за её плечами.

Девушка пересчитывает пальцами вьющиеся локоны и клонит голову ближе к уху бармена; они о чём-то переговариваются, и Эрик замечает, как безобразно алы растянутые в улыбке губы на её детском лице.

«Он трахает её в рот, и багровая помада оставляет неровные дорожки на члене».

– Тебя не учили, что врать – это плохо? О вашей случке не говорит только ленивый, – ходит по лезвию заточенной бритвы, но Тим больше друг, чем враг. Ему можно.

– А ты у нас, я смотрю, превратился в девочку-сплетницу, – ещё осталась одна песня, но мужчина уже хочет уйти.

– Значит, она не под твоим патронажем? – Тим не отстаёт; никогда не отставал, затрагивая данную тему.

– Не под моим, можешь трахнуть её со спокойной душой, – со сквозящим безразличием и спокойствием в голосе даёт добро товарищу на совокупление со своей непризнанной наложницей, на что получает обыденное «спасибо» и непродолжительные хлопки по плечу.

Как только рука Тима вольготно ложится на талию Лизы, Эрик уходит.

Середина последней песни. Это он вовремя.

***

Миндалины ноют, а вены ревут от недостачи спиртного.

Эрик пытается уснуть под инфантильные терзания организма, но загасить мятеж не получается, и он снова идёт заполнять себя клубной толпой.

В коридорах лампочки запотевают от алкогольного смрада, и Лидеру достаточно просто постоять в катакомбах, чтобы опьянеть до невменяемого состояния; ему приходится держать связанными руки, чтобы они ненароком не развязались, потому что «завтра» уже близко, и никому не поздоровится, особенно алконавтам-неофитам. Эрик обожает ежегодные подставы, устроенные для облечения настоящей сущности прошедших финальный тест новобранцев, некоторые даже отправляются к праотцам бесфракционникам.

Лидер ловит взглядом несколько таких инициированных в клубе; они заказывают себе столько водки, сколько не сможет переработать их желудок за месяц. Эрик улыбается им, ребята принимают его улыбку за чистую монету и улыбаются в ответ.

Лиза тоже улыбается, но не ему…

Алестеру Ройду.

«Он трахает её в рот, и багровая помада оставляет неровные дорожки на члене».

– Блядь, – посадка стакана Лидера на барную стойку оказывается жёсткой; стакан почти разбивается. Почти.

«Она собирается в «Клайд»: вплетает в косы сиреневые атласные ленты, подтягивает на бёдрах колготки, натирает пальцами до напряжения соски, чтобы стояли не хуже мужских пенисов, и обводит губы бархатом помады».

Какого-спрашивается-хера-он-приходит-живёт?

Глаза бесстрашного обозначают цель, которую немедленно нужно устранить; будь то ножом для чистки лайма, пистолетом или собственными руками – цель должна быть уничтожена в один подход, иначе другого шанса не представится.

«Она проститутка в миниатюре. Эта та же проститутка, только четырнадцати лет. Смысл, в общем-то, для посторонних, не участвующих в беде, не меняется, а для него меняется.

Он следит за ней, вместо того, чтобы заниматься своими делами; он охотится за ней, постельной и развратной, вместо того, чтобы теребить клитор Миранде.

Она пропадает, он теряет её в лучах «Клайда»».

Эрик двигается с места, и, кажется, пол пылает адом под подошвами его ботинок.

Алестер не замечает, что клуб погружается в огненные вихри пожара, который несёт с собой Лидер; не замечает запаха гари своего тела, что будет подожжено через…

– Помнишь меня? – бесстрашный намеренно задевает плечом мужчину.

Лицо Алестера усыхает в один момент.

«Он ищет её по всем комнатам, разбросанным коробками в “Клайде», и не находит. Она превращается в бестелесного призрака, он всегда этого боялся.

– Девочка твоя в «2Б», – информирует кто-то из неравнодушных.

До «2Б» ещё столько комнат, а он уже сходит с ума. Он борется с желание убить её и себя.

«У вас какая-то слишком крепкая связь», – вспоминает, что им говорили ещё в отгоревшем детстве.

В «2Б» кварцевый свет расстилается ковром, и она на коленях; на своих острых коленях, на них же останутся красные разводы».

Эрику похую на помнит – не помнит, он просто ударяет кулаком Алестера под подбородок. Тот принимает удар, как «отречённый» хлипкий мальчишка – заваливается на пол будто замертво. Лидер особенно силён в формальных, неформальных драках, и всегда уповает на силу своего сокрушительного удара.

– Столько лет прошло…

– Сколько бы не прошло…

– Все же знали, кем она была.

– Кем?

Лидер захлёбывается в крике. Лиза, стоящая на расстояние вытянутой руки, по инерции отшатывается от разъярённого чёрта; под раздачу попасть хочется, разве что такому же чёрту, как Эрик.

– Шлюхой, – по губам произносит Алестер.

«Она плачет, и скатанные комочки туши прилипают к её щекам мелкими, отвратными мошками, а Алестер не внимает плачу его девочки.

Он трахает её в рот, и багровая помада оставляет неровные дорожки на члене».

Хруст ломающейся, но ещё не вырванной с корнем, челюсти закладывает уши. Эрик месит лицо мужчины до тех пор, пока кто-то сзади не заточает его в свои железные объятия. Это Тим. Но гнев внутри Лидера раскатывается громом по вскрытым нервам, и его локоть всаживается в ребро Тима.

– Твоя сестра была шлюхой, – кровь варится бульоном в глотке Алестера, но он всё же проталкивает слова; не без труда. – А теперь ты пытаешься сделать своими шлюхами других. Мэри, Нора, Паула. Твоя новая фаворитка она, да? – указывает на Лизу.

Элиза ёжится.

А Эрик с последнего удара ограничивает поставку воздуха в лёгкие Алестеру.

– Это из-за тебя всё!

«Он гладит её навсегда застывшие залитым мрамором плечи. Она такая красивая и такая мёртвая, как статуи девы Марии на кладбищах.

Она коченеет у него в руках, и он спрашивает: «С чего ты такая шлюха, девочка моя?»».

========== Часть VIII. «Шлюхам здесь не место». ==========

Все в клубе замирают серыми размазанными тенями, а музыка больше не сотрясает кости. Кто-то напуган, а кто-то просто пьян, но, тем не менее, все ждут хоть каких-то действий со стороны… Лизы. Смотрят на неё по-волчьи, мол – «ты ведь с ним трахаешься, ты и успокой»; и, наверное, где-то среди слогов и звуков теряется необоснованное «шлюха».

Лиза напугана, но не так пьяна, чтобы провожать до комнаты рассвирепевшего Эрика, у которого капитально срывает крышу на почве брато-сестринских отношений; лежать на полу в позе вырубленного Алестера ей хочется меньше всего, она уже отлежала свои сорок процентов под Эриком.

Лидер стоит неподвижно и разносит страх, как холеру, по всему периметру «Вертепа». Страх пролезает в узкое горло бутылки водки и нагревает стекло изнутри так, что оно готово лопнуть в руках у новобранца. В глазах всех присутствующих Эрик – каменная глыба, самовольно отделившаяся от горы, в глазах Лизы – груда металла, расплавляющаяся от злобы и бессилия. Лиза замечает, как стёсываются его жевательные зубы, и челюсть ходит ходуном совсем по-Алестеровски, словно гайки ослаблены.

Он какое-то время ещё стоит над охлаждённым обмороком Алестером, а потом разворачивается и уходит, намеренно гордо расправив плечи. Когда грузный блик тела бесстрашного скрывается в тёмном коридоре, Лизе экстрасенсорно мерещится, что его зубы превращаются в разваренную рисовую кашу.

Всё возвращается на свои круги.

Музыкальная дробь снова высверливает индастриал в разбитых коленях и обнажённых ключицах. А бармен говорит ей, что она вовсе не шлюха, Лиза верит ему на слово и просит подлить в коктейль чуть больше рома, чем оговорено в рецепте. Она не строит глазки бармену за бесплатный алкоголь, потому что всё и так состроено, построено. Да и запасной девственности для него у неё тоже нет.

***

Лиза находится в «Вертепе» до тех пор, пока стаканы не съедают её помаду подчистую. Она откалывается от своей лицемерной компании в виде Брианы и мальчика с режущим пенопластом по стеклу голосом, в которой никто не судья, не шлюха – они пьют на равных и говорят на равных, не затрагивая недавний инцидент. Никто не желает вытягивать из себя правду, искренние перевелись с этого вечера; никто не желает сообщать, что Алестер наполовину жив, а Эрик наполовину мёртв. Лиза тоже не вступает в молчаливые дебаты, она просто уходит искать Эрика, когда кто-то без спроса допивает её ром.

Мур выбирается из «канализационной» сети Ямы, и воздух в груди очищается от вредных испарений. Ей значительно легче дышится вдалеке от клубной клоаки, лёгкие правильно распределяют очищенный от токсинов кислород, и желудок не хочет изрыгнуть алкогольные излишки на порог комнаты Эрика.

Эрик не спит, он смотрит на изрешечённый пулями потолок и хочет послать нахер нежданную гостью, только вот рот засыпан зубной болью. Лиза делает шаг вглубь комнаты, не встретив свирепого сопротивления хозяина лофта; Лиза морально готова дать ему успокаивающе трахнуть себя в разных позах. Это не раствор ромашки, но, говорят, тоже помогает.

– Если тебе станет лучше, то можешь заняться со мной сексом, – прямолинейно и со знанием того, что слово «секс» уместнее слов «выебать», «трахать». – Я не знаю всех деталей твоих отношений с сестрой, но ты расстроен…

– Ты жаждешь экскурсий? – Эрик подрывается с кровати, в его ногах трещит рвущаяся простыня. Как-то некстати.

– Ты расстроен… – повторяет с бараньим упрямством.

– Жаждешь пройтись по лабораториям фракции Эрудиции? – Лидер цепляет Мур за гладкое мулине волос и тянет его к сгибу коленей. – Там много чего интересного можно найти в закромах, – Лиза сгибается ивовым прутиком, и натянутые вены на шее готовы вылезти на поверхность корнями вырванных ураганом деревьев. – И я нашёл, – он соскабливает с горла кожу проржавелой бритвой и укладывает её кусочками бекона в пиалу с формалином.

***

Лиза вскрикивает и отлипает от барной стойки. От волос пахнет лимоном из текилы, рассыпанной солью и сном. В клубе топчутся поредевшим полком зомби самые стойкие бесстрашные; они еле-еле реагируют мякишем тела на тонкие музыкальные ритмы, отдалённо напоминающие соул.

«Наверное, в городе уже утро», – думает Мур и покидает клуб.

Тоннели, как толстые ветви деревьев, которые остались всего лишь недвижимыми картинками в книгах по природоведению, прорезают себе путь сквозь бетон и ведут Лизу в общую комнату. Элиза ничего толком не соображает из-за выпитого алкоголя; если здоровый человек состоит на восемьдесят процентов из воды, то новичок на тридцать из рома и пятьдесят из текилы – можно хоть сейчас сделать надрез ножом на запястье, и из него выльется чистейший спирт, едва разбавленный кровью. Несмотря на штиль в районе печенки, Лиза благополучно добирается до спальни. Но её кровать выброшена за борт – комнату, – как тухлая серая килька, и на жёстком полотне матраса издевательски выскоблено: «Шлюхам здесь не место». Мур ложится на скомканные простыни, сгребая свои колени в руки, и чувствует себя паршивей пропахшего нечистотами изгоя; ей хочется тепла, а простыни кусаются холодом. Лиза плачет в пальцы и кусает губы, без того напоминающие засохший клей.

А через полчаса идёт к Эрику.

Ведь это он испортил её реноме, это он в ответе за свою игрушку-шлюшку.

***

В лофте Эрика стоит рассветное яблоко солнца.

Но Лиза знает, что в яблоке черви; всё здесь в червях. Они пролезают между пальцами ног, влезают в уши, заползают в рот – полное ощущение безысходности и оцепенения. Лиза нерешительно мнётся в дверях, заполняя нутро червями, и смотрит на каменные мышцы спины Эрика. Он неподвижно сидит на кровати и наблюдает за чайными «крошками» в стакане, а, потом, не дожидаясь, когда дивергент разродится хоть на одно слово, делает выпад первым:

– Мне не нужны больше экскурсии. Сегодня ты вылетишь, я позабочусь об этом.

Он даже не поворачивается к ней лицом, единственный оплот какой-никакой стабильности.

Комментарий к Часть VIII. «Шлюхам здесь не место».

Части отныне будут совсем маленькими, потому как времени у меня катастрофически не хватает, а работу дописать хочется. Если кого-то устроит такой расклад, я буду рада, что Вы останетесь со мной, а кого – нет, – то я благодарна, что Вы были со мной.

========== Часть IX. Изгой. ==========

Я видел смерть близких, смерть самых лучших,

Переносил равнодушно, а эта дрянь так душит!

Нигатив

В воздухе пахнет скисшим молоком, гниющими остатками еды в писчей бумаге и старыми башмаками. Её обувь ещё не стоптанная, но уже списанная с баланса закрытого акционерного общества «Бесстрашные». Это всё, что ей достаётся от «щедрой» фракции. Остальное – выцветший свитер, дутую куртку с потрёпанными рукавами, сальные брюки, дырявые шерстяные перчатки, – вместе с мясной лепёшкой из муки грубого помола ей выдают в одной из ночлежек изгоев.

Лиза стряхивает с себя стягивающую плечи корочку холода, сильнее вжимаясь в болоньевый материал куртки. Застывшие улицы и перекрёстки Чикаго, отданные в «связанные» руки колонии бесфракционников, не общая спальня бесстрашных, не отапливаются. Приходится замуровываться в одежду и стучать зубами, сидя на батуте картонных подстилок.

Голод скручивает желудок, и внутри него прокатывается протестный гром. Лиза надавливает на впалый живот окоченелыми пальцами, пытается подавить упаднические настроения в верхней левой части брюшины.

– Через несколько недель ты даже не будешь замечать отсутствие трёхразового питания, – молодой парень слева замечает упорную борьбу с голодом новенькой. – Я – Дамиан.

– Лиза, – отрывает руки от живота. – Не могу ничего с этим поделать.

– Холодно, Ли?

– Немного, – «немного» в её устах умножается на восемь; ей холодно до тонкой прослойки жира, до переплёта костей.

– Должно помочь, – Дамиан протягивает ей сигарету и спички. – Сигареты нам подвозит фракция Отречения. Парадокс, да?

– Я не курю, – ложь становится её второй натурой. – И не стоит начинать.

– Поверь мне, стоит, – притворство «экс-бесстрашной» не волнует парня, он прикуривает сигарету и подносит её к губам девушки.

Лиза не сопротивляется, и лёгкий дым разъедает глаза, заставляет почти расплакаться.

« – Она не подходит нашей фракции, – голос Эрика входит внутривенно, как медицинская игла.

Все в зале напрягаются, ведь она первая, кто вылетает после официального вступления в ряды фракции. Лиза изламывает руки за спиной и надавливает зубами на язык. Она даже не смотрит в его сторону, потому что он лишь отпечаток толстого шматка льда. Он никогда не растает и не затопит Яму тёплой водой с сахаром.

– Ты уверен? – спрашивает Макс, перелистывая личное досье Мур.

– Как никогда, – отвечает Лидер, и его глаза на доли секунды задерживаются на Лизе; глаза кукольно-безразличные, неживые.

– Тебе решать».

– Я тоже из Бесстрашных, – Дамиан хрустит пальцами, разгоняет застывшую кровь. – Они вытурили меня, как и тебя, на следующий же день после грандиозной попойки. Игра «Подставь ближнего своего» удаётся им на славу и по сей день.

– Уроды, – проговаривает Лиза сквозь догорающий бычок сигареты. Никотин душит голод, и Мур ощущает на себе разрекламированные изгоем побочные действия – ей немного лучше. Даже замёрзшие пальцы едва оттаивают.

– Завтра привезут бургеры, а в пятницу водку, – зачем-то информирует её седобородый мужчина, погребённый под грудой рваного тряпья на разломанном диване позади. – Эрудиты хотят споить нас, посмотрим, что из этого выйдет.

Лиза устраивается поудобнее на картонках, беспокойно ёрзает и, откашлявшись, закрывает глаза. В ноздри шилом входит запах мочи и горящей резины. Ночь обещает быть разнообразной на ароматы и бессонницу. А ей бы всего лишь респираторную маску и пригоршню таблеток, чтобы пережить ночь и холод.

***

– Слышал, что сегодня учудила Лиза Мур?

Конечно, он знает, блядь, что она лишила одного из изгоев левого глаза. Даже знает, при каких обстоятельствах и какой именно маркой сигареты. Об этом инциденте гудит вся столовая. И обед для Эрика превращается в непроходимый квест, ему приходится баррикадироваться от новости-передовицы за маской «всёдолампочества».

– Как давно ты справляешься о здоровье бывших бесстрашных, Макс?

– Просто такие таланты пропадают зря. Мог бы и потерпеть её.

– Потерпеть? – цедит он. И одним только вихревым взглядом исподлобья он мог бы уничтожить все пшеничные поля в Чикаго и оставить город без хлеба.

– Я знаю, что творится между вами двоими, – спокойно отвечает Максимилиан, – отрицать бессмысленно. Рано или поздно одна из твоих девочек «быстрого питания» снесла бы тебе крышу. Те были попроще, а Лиза с потенциалом.

Эрик плотно закрывает глаза, и за ними с секунды на секунду полетят титры… чьей-то жизни. Сейчас он сорвётся при всех, сейчас. Он с шумом проталкивает кислород внутрь себя; он борется за крупицы адекватности. А Макс оказывается прав, крышу ему сносит, но только ещё вместе с фундаментом. И причина его нестабильного психического состояния лежит сейчас между вшивых изгоев.

Это же так просто признать, правда, Эрик?

– Она же такая бесполезная, – выхрипывает Лидер, с каждой последующей буквой переходя на шёпот. Он сдерживается, просто столовая не досчитается вилки, скрученной в бараний рог.

– Если ты заводишься с полуоборота при её упоминании в массах, то не такая уж она и бесполезная. Может, стоит попробовать ужиться под одной крышей? Зачем ломать жизнь девочке, которая выводит тебя на эмоции, – мужчина встаёт с места, потирая сухие ладони, – на это крайне интересно посмотреть. Верни её к вечеру во фракцию, а я дальше найду ей место.

– С какого дня это ты открыл «брачное» агентство, а? – вопрос летит в спину начальнику.

– С сегодняшнего.

«Будь проклят тот день, когда ты родилась!».

***

Костлявые ветви деревьев тенями, прибитыми отблесками фонарного света, ложатся на зеркальные участки лобовых стекол полусожжённых автомобилей. Массивная фигура Эрика наводит страх на редких изгоев, и они старательно отводят глаза от одного из главных карателей. Его не заботит это подобие уважения, его клинит на Лизе.

Разве он не сможет справиться с ней? Он справился со смертью единственной сестры в одиночку, а с ней, что не сможет? Это ведь так просто не пересекаться в лабиринтах фракции, это ведь так просто не трахать её мысленно в рот. Она просто девка с неуёмной амбицией свести его с ума.

Эрик находит её, безобразную, у самодельного кострища. И как от такой можно зависеть? В ней ничего нет такого, кроме его татуировок на грязном фантике кожи.

Он толкает её ботинком в плечо, она моментально оборачивается.

– Надеюсь, мне не стоит рассказывать, какого это ебаться среди этого хлама, – в грудине пульсирует сердце, назревает инфаркт. – Тебя хотел видеть Макс, собирайся.

Это ведь так просто не пересекаться в лабиринтах фракции.

Никогда. Ни за что.

========== Часть X. “Вертеп” без правил. ==========

Есть неудобные люди.

Вот они и есть эта пара крайне херовых неудобных людей. Друг для друга.

Даже общий кислород устраивается слишком неудобно в груди, потому что общий.

Они молчат, и тишина между ними выстраданная, вымученная. Каждый хочет вытрахать упрёками и оскорблениями мозг другому, но в итоге это всё остаётся вариться в них. Не дать выхода яду, значит, самому сдохнуть от него.

Жёсткие, твёрдые шаги тонут в лужах и издалека напоминают гриппозное хлюпанье. Эрик подаётся немного вперёд, а Лиза упрямо тащится за ним; он – мегаполис, она – периферия. Заходящее солнце куском прожаренного маргарина поднимается с водосточных днищ, карабкается по ободранным рекламным баннерам, застревает над крышами домов. От маргаринового солнца остаётся небольшой масляный след на небе, а они продолжают вариться в своих гордынях.

Эрик – чёрт, не Бог, ему можно. И за это ему ничего не будет.

В поезде голые стены не холоднее их сердец, но всё же облокачиваться на них неприятно. Они и не льнут к ним спинами, держат равновесный баланс; их вестибулярные аппараты работают исправно, без программных сбоев. Ветер проходит лентами сквозь открытые двери вагона, не останавливаясь. Между ними страшно останавливаться – согнут в подкову, не поморщатся. Хреновы супермены с заявкой на – «я спасу себя от него/неё».

Яма затоплена бесстрашными. Их так много под вечер, что рябит глаза от чёрных униформ и любопытных глаз. Хочется немытыми пальцами вдавить глазные яблоки в затылок, чтобы они прошли на вылет пулями некрепкого сплава. Смотрят абсолютно все. В полуопущенные ресницы, в ключицы, в спину. На руки. Эти бляди думают, что их руки будут переплетены. Даже запястья заныли от таких дерзновений.

Хочется громко послать их нахуй.

Но нужно держать баланс, как в поезде.

Лиза умеет вести себя достойно на людях. Она даже мастерит улыбку. Получается в меру искренне, в меру фальшиво. Как есть. Хавайте, что дают. Нет, тогда проваливайте, и закатайте в бетон свои глаза.

У кабинета Максимилиана они расходятся. И Лиза расслабляется, когда теряет его тень за поворотом. С неё слетает вся шелуха надменности и зубоскальства. Ей больше не перед кем театральничать, зрители ушли. Один главный зритель.

***

– И что ты намереваешься делать с девчонкой? – спрашивает один из Лидеров и по совместительству друг Эрика Тим, беспокойно перемещая из одной ладони в другую серебряную цепочку.

– Отправлю её работать в «Вертеп», пусть помогает Себастьяну, – с больным равнодушием отвечает Макс.

– Но… – ужас закрадывается в зрачки и расплывается по белкам глаз.

– Знаю. А кто сказал, что нужно возвращать Мур на тех же условиях? Это будет неправильно, если она встанет обратно в ряды бесстрашных, будто ничего и не было. Общество может возмутиться и взбунтоваться. И я говорю не только о нашей фракции, но и об изгоях. Сколько там полегло от руки нашей «организации»?

Вся тирада облечена в такое хладнокровие, что тошнота подкатывает ко всем органам чувств. Всё покрыто блевотной тиной. Гадко и не терпится отмыться. Тима преследует это ощущение с момента неофициальной встречи с Максом.

– Это всё из-за Эрика? Хочешь проверить, насколько железные у него яйца?

– Просто хочу вернуть его в былую кондицию.

– Разве нет другого способа?

– Поговорим о способах? – долгая пауза; между ними ничего не происходит. – Она – его способ. Раньше была сестра, а теперь она. Фракция нуждается в безупречном солдате.

– Сколько раз нужно сломать солдата, чтобы сломать его окончательно?

– Сколько потребуется, Тим. Надеюсь, ты, как друг, скажешь ему место и время. У меня всё.

***

В «Вертепе» всё без изменений.

Лиза отмечает это незамыленным взглядом.

Бар не теряет своих красок, просто выглядит не так агрессивно и «разгульно», как в ту ночь. В помещении пахнет алкогольными коктейлями, солёным арахисом и сырыми тряпками. Мур по-хозяйски усаживается на барный стульчик и кружится так быстро, что волосы разлетаются стаей птиц. То ощущение пьяности отсутствует, и она слезает с карусели, не приносящей радость.

– Эй, привет, – в дверях показывается бармен с упаковкой пива, – ты чего здесь?

– Эм, – Лиза приподнимает бровь, – я отныне работник «Вертепа», – она улыбается парню, лицо которого теряет былой розоватый задор. На его побледневшем лице резко выделяются бесформенные синяки. – Что-то не так?

– Всё так, – он откашливается и протягивает ей руку. – Себастьян.

– Лиза.

– Я знаю. Работа не пыльная, – прикусывает язык, – стоит опасаться только пьяных посетителей. Для защиты у тебя есть руки, что имеют функцию складываться в кулак, – пытается разрядить хуёвую обстановку шутками.

– По-другому здесь и не сработает, – амнистированная бесстрашная не замечает нервозного состояния Себастьяна, скорее прикидывает, сколько у неё имеется сил в организме, чтобы отбиваться от нетрезвых «буйволов». В крайнем случае, можно воспользоваться подручными средствами, например, догорающим бычком сигареты.

– Иди, переоденься. Потом я кое-куда тебя свожу, – у него дрожат руки, но это мелочь.

Лиза просто подумает, что он наркоман, и всё уляжется. Они же даже курили вместе. Всё уляжется.

***

Одна комната на двоих – это не беда. Лучше помойных вонючих дыр для крыс-изгоев и общих спален бесстрашных. Где там и там втихомолку дрочат на тебя под картонками и пододеяльниками. В совместной «разногендерной» комнате можно стать друзьями по работе, братом и сестрой по духу, или любовниками.

Последнее на руку Эрику. Однозначно.

Он же не хотел, чтобы о них ходили, ползали, летали не те мысли.

Ай да, твою мать, похер.

Лиза запирает комнату на ключ и возвращается в бар. На ней тесные лосины и спортивная майка с поддерживающим грудь лифом. «Вертеп» пуст и молчалив. Ожидаемой картины толпы «буйволов на водопое» нет. За барной стойкой её ждет Себастьян, сложив руки лодочкой; костяшки пальцев сбиты в кровь. Этим здесь никого не удивишь; скорее вопросы могут возникнуть к тому, у кого ни одного фингала, ссадины и перелома.

– Готова?

– Да.

«Почаще себе напоминай, Лиза, что эта фракция лучше колонии изгоев».

С осознанием этого легче.

Тёмные коридоры с мигающими лампочками сжимаются, становится невыносимо делать шаги по направлению к неизвестности, которая начинает запугивать какими-то нелепыми сюжетами будущего. Лизе не по себе. Но она не поддаётся на уловки своего воображения, и не спрашивает ни о чём Себастьяна. Он сам на взводе; он почти касается её судьбоносных линий на ладони.

Дверь с проржавелыми прутьями отворяется барменом. Они погружаются в жуткий склизкий мрак полуподвального помещения. Ещё одна дверь, за которой шума столько, что хватит докричаться до Бога, и попросить его о помиловании. Свет пропарывает тело канатной нитью.

– Прости меня, Лиза, за то, что будет, – бармен подталкивает девушку к круглой «цирковой» арене и ступает на неё сам.

Полукруг бесстрашных, разомкнувшийся с их приходом, замыкает в кольцо ринг.

Всё до простоты, до пальцев об асфальт, банально. Она – девочка для битья, девочка для ставок, девочка для садистских забав. И скулы неожиданно немеют в широкой улыбке – защитная реакция организма.

– Давай, Себ, ударь меня, сбей с ног, – её задыхающегося голоса совсем не слышно в гаркающей толпе обозлённых зрителей. – Они же не отпустят нас, если ты не убьёшь меня…

«Побыстрее бы сойти на конечной».

Первый удар приходится под рёбра, кулак Себастьяна врезается в костяные жерди тупой рукояткой топора. Лиза сгибается пополам бумажным листом под присвисты зверей с горящими огнём выемками вместо глаз. Во рту скапливается уксусный раствор. Последующие удары яростнее и приходятся на лобные доли. Лиза даже не чувствует, как раскалывается череп от боли.

Просто он среди этой беснующийся толпы. Сам Люцифер из преисподней.

И его взгляд никакой. Не весёлый, не сочувствующий. Отсутствующий, скучный.

Этот самый неудобный человек сидит на самом удобном стуле. Дай ему Бог.

========== Часть XI. Ошибки прошлого. ==========

Его татуировки на её шее проносятся не сменяющимся кадром киноплёнки в глазах бесстрашного.

Развлечение для зажравшихся ублюдков. Ему вполне подходит.

Какая бы игла совести не колола внутренности, он ломает иглу напополам и продолжает наблюдать с бесстрастным лицом за происходящим на арене.

Справедливости ради, стоит заметить, что она добровольно пустила свою жизнь по разведённым на перепутье рельсам ржавого поезда. По какому праву её стоит жалеть?

Вот и он не жалеет нисколечко.

***

Цельность комнаты исчезает, она дробится квадратами. Полусантиметровые квадраты рассредоточиваются по потолку, соскабливают высыревшую побелку углами. Всё кажется уменьшенным в десятки раз – глаза заплывают под вздутыми синяками, ненатуральным – дотронуться пальцами и провалиться в пустоту. Настоящее кажется засвеченным снимком из-за плавающей полупрозрачной белёсой пелены в глазах.

Лиза пытается приподняться, но чьи-то руки заботливо возвращают в положение загрубевшего покойника, умершего раз и навсегда, без попыток подняться и продолжить существовать. Чьи-то руки отправляются обратно в карманы, лишь вскрытые «петушиными боями» костяшки пальцев нерешительно торчат из брючного материала.

Горло превращается в высушенную подкожную трубу. Нащупывает во рту немного стухнувшей влаги, проталкивает её внутрь языком. Попросить воды не хватает сил, но кто-то садится рядом и поит её из бутылки. Свежая вода бежит по суженной проталине пищевода, оживляя нутро.

Первая ощутимая судорога сводит ноги. Должно ломать мышцы, скручивать живот, но атака приходится под сгиб разбитых коленей. Она ничего не помнит о раскроенных коленях. Наверное, её выкинуло на бетонный пол; где-то там он точно был. Свора «бесстрашных» шакалов не дала бы ей прохлаждаться на матах. Память услужливо затёрта ударами. Лиза упирается пятками в матрац, чтобы боль ослабла. Получается.

– Простишь меня, Лиз? – голос Себы вкатывается в уши дробью.

– Ни-ко-г-да, – она тянет губы, как гармошку, улыбаясь бармену; у него виноватое, но гладкое, без изъянов, лицо.

– У меня для тебя хорошие новости. Нас больше не будут трогать в этом месяце. По правилам, – мнётся с полминуты, рассматривая масштаб повреждений на партнёре, – они дают своим бойцам восстановиться, а потом опять бросают на ринг.

– И сколько по времени мы прослужим им?

– Всё зависит от нас самих.

– Долго живёшь в этом аду?

– Если учесть, что я бесстрашный по рождению… прости, – отчего-то извиняется, Лиза и сама не понимает отчего; её не коробит наличие у него гена бесстрашия. – Около трёх лет назад я попал в «Вертеп» за несанкционированный митинг против вот таких спаррингов. Макс сказал, что я ещё легко отделался.

– Бойцов набирают только из «Вертепа»?

– Нет, ими являются все из обслуживающего персонала. От работников столовой до мастеров тату. Иногда меня ставили против шестёрок Макса. А тебя вполне могут поставить против Тори.

Пробный разговор оказывается утомительным, и Лиза проваливается в сон где-то на последней букве «и».

***

Лиза восстанавливается за неделю. Весь телесный ущерб, нанесённый Себастьяном, стирается ластиком надлежащего медицинского ухода и тепла. Впервые за всё время, проведённое во фракции, она чувствует себя геранью, до которой кому-то есть дело. И это не шкурный интерес Эрика, это кропотливая забота соседа по комнате.