Текст книги "Я люблю нелюбимого брата (СИ)"

Автор книги: Varley

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Буду знать, – по инерции всунул визитку в карман и, о благо, подъехал долгожданный Лукас. – Прости, мне пора.

– Стой! – Да что ему неймется?! – Я понимаю, что порезы и дырки на твоих штанах имеются не по причине окончания строка эксплуатации вещицы, как у меня, например, а дизайнерская работа. И я вижу, что ты весь из себя стиляга, который обижен на весь мир, но ты чертовски интересный чувак. Заходи к нам, не стесняйся.

И прежде чем я смог что-либо осознать, Джей затянулся последней тягой и выкинул окурок в урну. Его глаза странно заблестели, а губы исказились в сладкой улыбке. Ну, а я со своим покерфейсом уселся на заднее сиденье машины и отправился в отель засыпать в одиночестве.

«Я слишком много думаю о тебе. Ты не знаешь, какая здесь жизнь. Сверкающая, прекрасная тюрьма. Стараюсь отвлечься, как могу, вот и всё. Вспоминая твою комнату, я просто не знаю, что делать. Тогда я иду на вокзал и смотрю на поезда, прибывающие снизу, вхожу в вагоны или делаю вид, будто встречаю кого-то. Так мне кажется, что я ближе к тебе.» (с)

Часть 4. Кира

Полусонный я открываю дверь в свой новый кабинет. Не понимаю, как люди умудряются каждый день рано вставать и с самого утра обложиться работой со всех сторон. С офисом я немного погорячился. Это был некий блок, где собрались все бухгалтера за компьютерами и каждый занимался своим делом. Человек десять насчитал, пару парней примерно моего возраста, ну, возможно, немного старше, а в основном – дамочки средних лет. Ну, и отдельно отмечу Анастасию Петровну – железная леди, всевидящий глаз и надменный контроль.

Не успел я поздороваться с коллективом, представиться нужным образом и перекинуться парочкой фраз, как мне вручили толстенную папку, в которой уместилась еще пара папок, а в тех папках – файлы с документами, и поручили перенести все эти данные в комп. Ебать мои крапалики, вы что шутите?

С вызовом гляжу на документы в моих руках и мысленно проклинаю Вована. Наверняка где-то там наверху сидит и ржет с меня. Эта мысль мне показалась очень мотивирующей, так как уже через два часа я практически закончил с работой. Всё оказалось проще, чем я предполагал. Печатаю я быстро, как и полагается современному подростку в наше электронное время, программа мне знакома, считать и выводить от меня не требовалось, всего лишь перевести документы в комп. По всем остальным вопросам я обращался к приятной женщине, которая отвечала за текущие отчеты и документацию. Оказывается, она не со всеми такая любезная, просто её дочка очень любит нашу группу.

В обеденное время пытаюсь как-то завязать приятельские отношения с молодой частью коллектива. Получается сложно, каждый из них очень стеснительно ко мне относится. Все видят перед собой экранный образ: наглый и хамоватый тип, который тяжело находит общий язык с людьми. На самом деле это не так. Я общительный человек и только немного надменный. Просто менеджерам было на руку построить нам всем роли: я такой взбалмошный и вечно недовольный тип, Макс – тихий спокойный черный ангел рока, а Сашка с Викой – неразлучные влюбленные. С горем пополам налаживаю общение, видимо, пока верят.

С Вовой я за целый день встретился только раз, в столовке. Мы обменялись легким кивком головы. Хотелось бы, конечно, попускать в мальчика стрелы колкости и подъебов, но вокруг люди, а он очень знатная шишка, да и я дружу с манерами. Ну, это логично, у директора фирмы и рядового рабочего не может быть общих дел. Это мне подходит. Видеть его напыщенную рожу не вызывает восторга, так и хочется заехать по ней разок-второй. Хотя, это только при мне он сменил многострадальное выражение лица на невозмутимое. Сперва, как только я его заметил, он выглядел очень напряженно и собрано, будто под током весь. Меня такой Владимир насторожил, он напоминал голодного хищника с волчьим оскалом и хладнокровным сердцем.

***

Вижу его каждый день. Он часто заказывает себе кофе и немного сока. Салат с одними листьями и первое, как на диете прям. Я с ума схожу, когда вижу его обедающим. Так чопорно и аккуратно поедать пищу просто невозможно. С одной стороны он ест быстро, но это не выглядит суетливо. Сидит в гордом одиночестве, ну точно волчьи замашки. Иногда ловлю на себе его пристальный взгляд, от чего у меня сразу пропадает аппетит, а к щекам приливает кровь. Хотя, его взгляд настолько поглощающий всё вокруг, что, кажется, он смотрит на всех сразу. Истинный хозяйский контроль над всеми. Молодые бабы с компании, кажется, не мыслят себя от счастья. В фирме, наконец-то появились красивые успешные мужики. Это я про себя, ну, и Вову, ладно.

Если вообще, откровенно говоря, то вся половина женского населения компании от Вовы просто в восторге, а мужики испытывают глубокое уважение, которое граничит со страхом, мне так кажется. Притом, что он молодой парень, его возраст смешной для руководства, но он держится шикарно. Наверняка есть и такие, которые его недолюбливают, но никто не осмеливается ему это сказать в лицо. Кроме меня, естественно, мне нечего скрывать. Иногда я вижу его в коридорах компании, он часто говорит по телефону, либо обсуждает что-то с руководящими верхушками, его вид всегда безупречный и безукоризненный. Лицо никогда не переступит дозволенную черту эмоционального порога, его максимум – это полуулыбка, полуоскал.

Пятница. Вот честно, никогда так не ценил этот день, пока не стал работать. Сокращенный рабочий день, никакого ущемляющего дресс-кода, расслабление в преддверии выходных, которых я уже не мог дождаться. За всё время, которое нахожусь в Москве, я никак не могу уделить стоящее время своей семье и сестре. Софья каждый день ждет меня с работы. Она жутко плачет и кричит, когда мама пытается уложить её спать раньше моего прихода. Когда я возвращаюсь, она уже располагается в комнате со всеми игрушками в доме и ждет играться. Жутко уставший и злой на весь мир, я играю с малой, но я понимаю, что не так всё должно происходить. Я должен сам этого хотеть, а не заставлять себя, тем самым делая одолжение сестре. Я пообещал родителям уделить им время и даже погулять с Софьей, пока последние теплые деньки осени окончательно не испортит грубый дождливый ветер.

Вещей я много не брал, пару маек и штанов, но все они были слишком «подросткового стиля», в таком на работу идти совесть не позволяет. Открываю шкаф Максима. Хоть он тоже подросток, но стиль у него сдержанней, чем у меня. Макс бы никогда в жизни не надел на себя тряпку кислотного цвета. Вообще, вещи у него слишком монотонные и пастельные. Очень стильные и безупречно сочетаются с его спокойным и уравновешенным характером. А вот и мой любимый шерстяной свитер, цвета молочного шоколада. Прикосновение мягкой шерсти, такое приятное и легкое, будто тебя гладят ласковой рукой. Это мама ему на день рождение подарила, свитер был брату к лицу, только он так не считал и редко его носил. Зарываюсь с носом в эту прелестную ткань, на которой этот аромат… его аромат. К горлу подкатывает ком. Это сложно, но я сильней боли. Выбираю джинсы поуже, я здорово истощал, теперь всё на мне висит.

Одевшись, разглядываю свое отражение в зеркале. Немного изменился. Лицо вытянулось при похудении, под глазами темные круги, а светло-русые волосы заметно потемнели. В самих глазах поселилась тревога и тоска. Я слишком устаю, чтобы следить за своей внешностью. Отворачиваюсь от зеркала, ну, и черт с этим, я прекрасен. Мне пора.

***

– Софи, стой смирно, – просит мать, уже минут пятнадцать пытаясь словить сестру, пока безрезультатно. – Так, милая, мне нужно намазать тебе носик пахучей мазью.

– Что еще за мазь, мам? – Я уже давно готов, и мне реально надоедает ждать в коридоре этих дам.

– Мазь защитит её кожу от обморожения и шелушения.

– Какое обморожение? На дворе плюсовая температура, солнышко улыбается и птички поют! – логично заключил я, взглянув в окно. Вот мать даёт.

– Сын, это бесполезно, – сказал отец, спускаясь с лестницы, – я уже четыре года с ней воюю.

– Между прочим, у Макса в её возрасте была аллергия, так что я переживаю за своего ребенка.

Мы с отцом тактично промолчали, так как Софья – это полностью наша девочка. И внешностью она пошла в нашу семью. И, вообще, невооруженным взглядом можно понять, чья она сестра. От Макса здесь только уши. И то не факт.

Смотреть на природу и видеть ее – не одно и то же. Можно часами бесцельно бродить по парку или лесу, так ничего и не осознать. Всё-таки ребенок и взрослый человек – это катастрофическая разница. Выйдя с Софьей на прогулку, я не переставал поглощать чипсы и запивать это дело колой. А вот малышка сразу пошла исследовать окружающий мир. Вот, она залезла на пенёк, вот, играется в зарослях кустарников, а вот и бабочка прилетела, и она так искренне этому радуется. Она столько открытий сегодня для себя сделала: новые приключения, новые звуки, новые краски, а я что? А я просто набил желудок нездоровой пищей. Вот и вся разница. Похоже, взрослея, мы перестаем искать радость в обычных повседневных вещах, пытаясь эту радость создать для себя штучно.

– Вова!

Внезапно, это маленькое чудо убежало навстречу какому-то «Вове». Я, естественно, погнался за ней.

– Софи, стой! Какой еще Вова?

И, не дождавшись ответа, я увидел, как Астахов ловит малую налету и они двое такие веселые и радостные, что у меня чуть челюсть не отвисла.

– Это, с каких пор вы знакомы?

– Вова, папин друг.

София нежно чмокнула Вову в щеку, а тот не переставал улыбаться. Кажется, при виде малой он расплылся в лужице счастья.

– Значит, папин друг?

– Сонь, а поди-ка и понюхай, как пахнет вот тот синий цветочек, – показал в сторону Астахов, отвлекая Софи, и бережно опустил сестру. Она мигом метнулась исследовать новые открытия.

Я откровенно офигел. Если при Соне я старался скрыть свои эмоции, то теперь грех не выпустить пар.

– В рот мне ноги. Что это было?

– Тише! Она может услышать.

Вова шикнул на меня, будто я вообще какой-то левый человек с улицы, а он её отец. Я и сам знаю как вести себя со своей же сестрой. Тем более, она сейчас занята другими вещами: через увеличительное стекло рассматривает муравья.

– Аристарх один раз привел Софью в компанию, не с кем было оставить. Так эта малая перевернула там всё верх дном. – Эти воспоминания приятны Вове, это заметно по сдержанной улыбке. – Так мы и познакомились, она нарисовала котика на квартальном отчете, представляешь?

И он так искренне засмеялся, что я не смог удержаться и улыбнулся в ответ. Он как солнце сейчас.

Так мы прогуляли до самого вечера и просто разговаривали ни о чем. Сидели в кафе и ели мороженное, сходили в парк покормить уточек и, когда солнце село, мы просто любовались закатом на лавке. Соня не переставала бегать вокруг нас и носила всяких насекомых, которых только могла отыскать.

Кажется, мне хорошо и спокойно. Кажется, я нашел, наконец, то, что мне нужно было. То, зачем я сюда вернулся. То, что я не смог обрести там – это покой и уют. Меня так замучила эта желтая пресса, которая считала своим личным долгом опубликовать всякую гадость про нашу группу и мои отношения с Максом, меня достали вечные нескончаемые сплетни на наш счет, меня измучила тоска и депрессия, скрываемая за вуалью известности и успеха. Я уже давно не чувствовал себя частью того мира. Это не мой мир. Это мир Макса. Это полностью его заслуга. Это его талант и его усилия. Это его песни и музыка. Это всё его и даже я. Но, если и я его, то я получается – красивое приложение? Получается, я не разделяю с ним всё, я и есть часть того.

– Как красиво…

Вова сидел рядом и смотрел куда-то вдаль, на горизонт. Такой спокойный и нежный. Сейчас он совершенно не похож на строгого директора и колючую занозу в заднице. Пропал тот оскал, делось куда-то то беспокойное состояние, лицо будто расслабилось, и он просто наслаждался. Я взглянул на него с другой стороны, он открылся для меня новым человеком. Я понимаю, что больше не могу на него злиться. У меня в душе больше нет той обиды и скрытой злобы. Я не прощал его, я не забыл, я просто не обнаружил в себе негативных эмоций на этого парня. Меня будто просветлило, и я очнулся.

– Почему ты работаешь на отца? У тебя ведь свой есть?

Он засмеялся и кинул утке добавку к ужину.

– Нет, ну, серьезно? Твой папаня шишка еще тот. Он не против, что ты работаешь у его коллеги?

– У его конкурента, – поправил парень.

– Конкурента? Ну, значит, конкурента.

– Против, конечно. Но его больше никто не спрашивает.

Вова заметно напрягся. Теперь он кидал не еду утке, а еду в утку.

– Я не понимаю. Может, объяснишь?

– Это сложно. У нас случился конфликт. Он у меня еще тот диктатор…

– Ну, да, я помню на чье место пришел в группу.

– Пришел? Ты поставил всех перед фактом.

Мы опять смеемся, здорово.

– Он тебя заставил уйти, я помню.

– Да, но тогда это еще были цветочки. Настоящие бутоны выросли пару лет назад, когда я закончил учебу в Лондоне.

– Ты учился в Лондоне?

– Да, отец настоял.

В этом мы с ним похожи. Мы оба – заветная мечта наших папочек на светлое продолжение их бизнеса. Но, хвала богам, мой отец понял и принял мое решение. А вот Вове повезло меньше.

– И ты пошел в компанию отца, чтобы позлить своего папаню? Ну, ты голова.

– Не совсем так. Аристарх честный мужик, это видно по отчетам и документации. Он не скрывает свои доходы и добросовестно платит налоги. Он действует открыто и ничего не скрывает. Мне нравится его политика и меня устраивают рабочие условия. А мой отец занят совершенно нелегальным делом – вот тут наши мнения с ним и разошлись.

Я вижу, как ему неприятна эта тема, но он достойно себя ведет. Я бы на его месте давно бы уже себя послал. Я не обязан делиться с кем попало своими секретами, но Вова слишком утонченных манер. Как я сразу не догадался, что у него лондонский закал. Это ведь так очевидно: грациозность, умение держать всё под контролем, воспитание… да он просто воплощение живого идеала.

– Мне кажется, ты слишком много думаешь и переживаешь. Я прав?

Он поворачивается ко мне лицом и наши взгляды пересекаются. Он смотрит как-то странно, будто разглядывает мои черты лица. Не спешит ответить и отвести взгляд. Его лицо в каких-то паре сантиметров от моего, я даже могу почувствовать запах его дыхания.

– Ты не тот, которого я знал.

– Ты тоже изменился.

Кажется, его дыхание становится ближе. Кажется, я сам тянусь ближе к этому дыханию.

– Смотрите, какой большой таракан!

Резко всё становится на свои места. Картинка прерывается, одно мгновение меняется другим, и мы теряем момент. Наверное, сама судьба оберегает нас от необдуманных поступков, совершив которые мы будем еще долго об этом жалеть.

***

Максим

Очередной день моей популярной жизни. Никчемная борьба с моими собственными демонами. Потому что есть ситуации, которые не оставляют тебе выбора. Есть песни, которые заставляют сердце замирать. Есть люди, которые готовы сделать твою жизнь ярче. Но есть и опасение, что навязчиво звенит в ушах и не дает спокойно жить.

Один в комнате, посреди пакетиков кокаина и бутылки виски. На столе бумага и искусанная на кончике ручка, начатый текст, еще не услышан миром:

За эти глаза – мое сердце битами,

За эти сердца – мои ноты дрожат.

Гитарная дрожь между нами

И все эти струны на коже горят.

Пара, дополняющая друг друга, сильная и честная музыка, молодая кровь. Отличный пиар-ход, рейтинги взлетели до небес, огромные гонорары. Двое братьев, но не по крови, разные совершенно люди, но так гармонично сложились. Максим – тихая гавань, огромное море потенциала и таланта. Автор. Кира – порочный, агрессивный зверь. Исполнитель.

Ты слышишь мои нервы?

Звенят как тысячи строф

Он улыбается, так похож на ангела, здесь рядом сидящий. Силуэт плывет перед глазами, наркотик обжигает тело изнутри. Голова абсолютно отказывается трезветь, хочу снова его видеть. Достаю из кармана кредитку – сильно потертую от использования не по назначению. Высыпаю белый порошок на стол и формирую три тонких полоски. Резкими движениями скручиваю купюру, прости меня Франклин, и носом вдыхаю дорожки.

Не то, чтобы я ждал изменений,

Не то, чтобы я променял весь свой мир

Лишь небо дорогу покажет,

Лишь небо в ответе за чувства в эфир.

Порошок больно царапает горло, я даже чувствую вкус крови, которая струйкой потекла из носа и задержалась на губах.

Ты видишь это первым,

И для рассудка теперь во мне нету места –

мой оркестр.

Он стоит в конце комнаты и всё улыбается. Такой счастливый от присутствия родного человека. Такой близкий и любимый. Смотрит своими добрыми глазами, и я вижу ямочки на его щеках. Безумно захотелось прикоснуться.

Вдруг его звонкий и искренний смех нарушается звоном сирен. Сегодня я зашел слишком далеко. Я не хочу умирать, я просто хочу видеть его, ну, пожалуйста, еще немного. Вбегает скорая помощь. Перед глазами вновь проскальзывают моменты из жизни: маленький мальчик на подоконнике с игрушкой в руках, вспышка серо-голубых глаз. Его попытки в игре на гитаре, мои сдержанные эмоции. Первый поцелуй, после глубокого сна, запах любимых волос.

– Прошу, только спасите его.

Слышу обеспокоенный голос Саши где-то внизу. Попытка, еще одна попытка дефибриллятора завести мое сердце. Кислородная маска на лице, суетливые доктора. Что происходит и где мой Кира?

Мне не хватает его, он мучает меня своим отсутствием. Это чувство, оно разрушает всё на своем пути, этим чувством невозможно совладать, оно крушит и уничтожает. Оно выворачивает всего меня наизнанку. И только без сознания реальности я могу видеть его. Только наркотик в крови дает мне его, хотя бы моментами.

Воспоминания – это то, что остается после действий. Я хочу больше действий, чтобы потом было, что вспомнить.

***

Alison Krauss And Union Station – It doesn’t matter (песня главы)

Глава 5. Максим

Ноябрь. Самый дорогой отель Нью-Йорка, шикарные апартаменты, изысканный стиль. На часах 10:00, через два часа очередное интервью – еще одна пытка. Что им говорить? Как себя вести? Особенно после фото, на котором я захожу в наркологическую клинику. Нужно обязательно что-нибудь придумать на этот счет. Еще скандала с наркотой мне не хватало.

Как же мне надоел свой звездный статус. Как же иногда хочется лишиться всего, что имеешь, и начать сначала, снова стать обычным человеком, а не парнем с клеймом звезды. Я хотел совсем иного, я мечтал не о таком будущем – прыгать на сцене, встряхивать шевелюрой и собирать по залу плюшевых зайчиков. Мне противно выставлять себя на посмешище перед камерами на различных интервью, как сегодня, например. Я чувствую себя всем обязанным, я должен всем нравиться, я должен быть всем доволен и светиться от счастья. Но я ведь не такой. Я не робот, мне тоже больно. Но это ведь никому не интересно. Никто не поинтересуется, о чем я в первую очередь сегодня подумал, прежде чем проснуться. Никто не спросит, почему я так заметно исхудал и от чего эта тоска в глазах? Нет, им это не интересно. Они хотят, чтобы я улыбался. И я, черт возьми, улыбаюсь.

Беспорядочный поток моих мыслей нарушает вибрация телефона. На дисплее – «Деспот».

– Слушаю, Фрэнк, – отзываюсь, нажимая на вызов, но телефон к уху не спешу подносить.

Немыслимый поток английской брани сваливается на меня, прежде чем я успеваю что-нибудь разобрать. Как же меня все достали. Почему мне не дают жить так, как я сам того хочу? А еще потом удивляются, отчего у меня происходят срывы.

– Здорова, Гладин, – наконец-то завершил и заговорил нормально он.

– И тебе не сдохнуть.

– Чего такой дерзкий? Ладно, не суть. Надеюсь, ты готов? – почти спокойный голос. Представляю, как кривится его жирная рожа, когда он так пытается скрыть свой гнев.

Оглядываю свое полуголое тело на кровати и резко соображаю, что бы солгать.

– Я буду готов через минут тридцать. Вот только не нужно начинать снова орать, Фрэнк. Я плохо спал и мне хреново.

– Вчера снова обдолбался, наркоман?

– Иди на хуй.

– Съебись в ужасе. Машина будет ждать через сорок минут внизу, – сообщил продюсер и отключился.

Что ж, еще один гребанный день начался.

Приняв холодный душ, который отрезвил немного мое тело и душу, я принялся собираться в свет. Ничего необычного не стал на себя напяливать, так как моим образом все равно будут заниматься профессионалы, обычные джинсы и черная кожанка с бейсболкой – сойдет. Зачастую мое утро начинается с интенсивной пробежки, где я проветриваю все свои больные мысли и хоть немного прихожу в себя. Бег – мое лекарство, ну и поддержка физической формы. Обожаю с утра это дело. Но, учитывая события прошлых месяцев и мою реабилитацию, мне запретили и это. Конечно, я могу бегать и заниматься спортом, но не индивидуально, как раньше, а под пристальным присмотром секьюрити. Лучше жиром заплыву, нежели стану такое терпеть.

***

Как я и предполагал, все прошло ужасно. Не удивлюсь, если завтра Фрэнк мне сообщит, что мои рейтинги упали. Телеведущая, знойная блондинка с изумрудными глазами, медленно уничтожала меня и превращала в прах. Я чувствовал себя как на допросе, ей Богу. Хотя, это практически одно и то же.

“– Макс, а где малыш Кира, почему вы не пришли к нам вместе? Вы распались?

– Он сейчас временно в Москве… И не называйте его “малыш”.

– Ммм… тогда как его называть?

– По имени.

– А как ты его называешь, когда вы трахаетесь?”

Отмирающий мозг ведущей раздражал, и я откровенно злился. Каждые её вопрос сквозил надменностью и грубостью. Она смотрела на меня так, будто я ходячая сенсация. Я боялся только одного, что резко забуду, что она девушка, и врежу ей с ноги. Благо, это закончилось, и Лукас уже везет меня обратно в отель.

От Киры слишком долго не было новостей. Мне физически его не хватает, я столько глупостей натворил, он бы точно был бы мною недоволен. Как же больно терять его уже во второй раз. Естественно, это не сравнится с тем ужасным случаем, когда он лежал в коме, но это также больно и невыносимо сложно. Тогда я хоть был рядом, мог дотрагиваться до его волос и вдыхать их запах. Мог взять его за руку и ощутить пульс. Мне до дрожи в коленях не хватает этих мелких деталей. И пусть это идиотски сопливо, но я ничего не вижу плохого в том, что хочу иметь его рядом. Пусть называют как хотят наши отношения, пусть кричат во всё горло «инцест», мне плевать. Они даже не представляют всей глубины этой родственной привязанности. А теперь только пустая постель стерильного белого цвета осталась со мной. Кажется, это называется одиночество, когда выть хочется от боли внутри, но даже некому выслушать твой вой.

А по сути, я никому и не нужен. У Сани с Викой своя жизнь, они давно вместе, и у них все серьезно. Я желаю им только добра, они того заслуживают. Я совершенно выпадаю из их планов. А про Фрэнка даже и упоминать не стоит. Я его интересую только как умопомрачительный и успешный проект.

За окнами машины плыли облака, будто сахарная пудра. Солнце уже садилось за горизонт, и от этого небо приобретало самые разные оттенки, от нежно-кремового до ярко-красного. Я глубоко вдохнул свежий вечерний воздух Нью-Йорка сквозь открытый люк машины над головой, и мне стало немного легче. Ветер разгонял листву на деревьях и заполнял пространство самыми сладкими запахами. Не удержавшись, в порыве счастья, я вылез в открытый люк и орал что есть мочи, выплескивая всю свою накопившуюся энергию внутри. Мне плевать, что выгляжу я как дебил. Плевать, что буквально в это же мгновение твиттер практически всех людей находящихся на Бридж-стрит заполняется моими фото.

Отчего-то захотелось плакать. Черт, я так давно не плакал. Даже в минуты самого сильно отчаянья, я всегда пытался сдержаться. А теперь слезы льются сами по себе. Раз плачу, значит живу. Слезы – это самое большее, что я могу себе позволить при моем сдержанном нраве. Иногда человеку нужна разрядка, и он её получает.

– Сверни на Коламбус-серкл, – скомандовал я Лукасу.

– А что там? – непонимающе возразил водитель.

– Не важно. Закинешь меня туда, а сам езжай. Я наберу, когда нужно будет забрать.

– Но… Фрэнк не одобрит, – недоверчиво покосился Лукас.

– Мне плевать на его мнение, – я действительно заебался потакать тому жирному ублюдку, – езжай, куда я сказал.

– Есть, сер.

***

На улицу спустилась непроницаемая ночь, пока мы добрались до нужного места. Смотрю на блестящие распады звезд над головой и вдыхаю воздух поглубже в себя. Я живу жизнью, о которой мечтают многие: я молод, богат и успешен. У меня есть всё, что пожелаю, но иногда мне кажется, что многого я и не имею. Например, свободы. Не все люди понимают истинное значение этого слова. Свобода – она прекрасна. Она не заставляет тебя оглядываться назад и исправлять ошибки прошлого, она избавляет тебя от этой нужды. Свобода помогает разобраться в себе и действовать так, как хочешь того ты, не идя на поводу других, как марионетка. Свобода – это честность с внутренним «я». Люди не понимают, насколько это важно.

Я мечтаю стать вновь свободным, но тогда придется многим пожертвовать и рискнуть. Ставка высока, а риск не оправдан. Чтобы продолжать кататься на коне, быть интересным публике и оставаться кумиром миллионов, я обязан скандировать глупые истины, которые мне же навязали. Я должен улыбаться самыми каталожными улыбками и говорить заранее выученные шаблонные фразы. И при всем этом, на лице не должен исчезать восторг, даже если на душе холодно и сыро.

Иногда так важно научиться задавать правильные вопросы и искренне правильно на них отвечать. И не важно, что на людях ты все равно потом будешь закрываться и лгать, ты будешь знать, что ты остался честен с собой.

Сам не знаю, зачем захожу в это сомнительное заведение. Да просто набухаться. Именно сегодня я решил раз и навсегда утопить свое горе в дешевом алкоголе под фоновую песню певички в красном гипюровом платье, чьи вокальные данные оставляют желать лучшего. Но ее спасает грудь третьего размера и пьяные посетители, которым уже реально не до неё.

Медленными и неуверенными шагами захожу в притон, вернее, в бар «Шайн», помниться мне его рекомендовал один юноша, не помню имени. Что меня привлекло именно в этом месте, так это то, что здесь особый контингент, которым ты нафиг не сдался. Они пришли сюда с особой целью – напиться до упаду, больше их ничего не волновало. Меня это более чем устраивает. На улицах Нью-Йорка не так легко найти гадюшник, где тебя не будут доставать из-за твоего статуса.

Рисковать не стану, все равно, поэтому сдвигаю капюшон ниже на глаза и, оглядевшись по сторонам, улавливаю одно свободное место у барной стойки. Располагаюсь за ней. Пока бармен обслуживал другого клиента, я смог оглядеться. А все-таки люди падшие существа, раз являются в такие дешевые бары с тусклым освещением, где так накурено, что нечем дышать. Каждый ищет себе свой ад.

– Что будете заказывать? – улыбнулся мне бармен своей профессиональной улыбкой и уставился на меня в упор. Черт, похоже, узнал.

– Мартини, двойную порцию, пожалуйста, – делаю заказ я, бармен с «вечной» улыбкой наливает мне мой напиток и подает.

– Спасибо.

Смотрю на стакан мартини с оливкой на дне и не решаюсь. Кажется, сегодня мне нужно что-то покрепче.

– Прошу прощения, виски.

– Извините за нескромный вопрос, вы очень похожи на Максима Гладина из группы «Бедлам». Это правда, вы? – парень ослепительно улыбнулся и ждал ответа, будто от этого зависела его жизнь.

– Это он, – подтвердил я его догадку. Так и быть, порадую парня. Тем более, у него неплохая улыбка всё-таки.

Он так удивленно на меня уставился, будто перед ним восьмое новообразовавшееся чудо света. Затем открыл широко глаза и произнес что-то наподобие «Вау».

– Я знаю все ваши песни на память, это просто невероятно, что вы тут, – провозглашал парень, блин. Неловко, сейчас же все услышат. – Дадите автограф?

– Мэтью, что здесь происходит?

За барной стойкой, откуда не возьмись, появляется тот парень, с которым мы как раз познакомились недавно. Только я никак не могу вспомнить его имя, хоть убейте.

Мэтью в экстазе начал что-то на ухо говорить парню, поглядывая в мою сторону. Фак, меня это порядком бесит.

– Ладно, ступай. Я сам разберусь, – сказал парень бармену, и тот, еще раз улыбнувшись, удалился вон.

– Я дождусь свой виски или мне уйти отсюда трезвым и с деньгами?

– Я обещал тебе выпивку, ты ее и получишь, – облокотившись на локти повествовал мне юноша и нахально ухмыльнулся.

Пока он что-то там химичил, явно не виски, я смог уже более четко его разглядеть. Это был высокий, слегка худощавый парень с темными волнистыми кучеряшками, обрамленными разноцветной повязкой вокруг головы. Глаза странного фиалкового цвета, то ли свет так падает, то ли линзы. Думаю, они синие, просто отлив такой необычный. Одним словом, стандартная внешность неформала. Помнится, говорил мне парень, что барменом тут пашет, но что-то формы на нем я не увидел. Наоборот, староношенное шмотье, с самой отдаленной барахолки: серая футболка когда-то была черной, потертые джинсы в облипку, тоже не первой свежести. Но, почему-то при всем при этом, он выглядел чарующе. Ловкие руки с заметными венами и широкие запястья, сосредоточенный взгляд и эти глаза, они невероятны.

– Так значит вот как тебя звать… Макс, – улыбаясь, протягивает мне готовый напиток.

– Так вот, значит, чем ты хотел меня удивить? Лонг Айленд? Ты серьезно?

– Я уверен, это то, что тебе сейчас нужно. Виски не бери, на утро встать не сможешь. У таких как ты, наверняка день запланирован с самого рассвета.

– Иди к черту. Я хочу побыть один, – нервно отмахнулся от парня. Только не хватало, чтобы какой-то бармен меня уму-разуму учил.

Но, кажется, юнец не понял. Всё так же пристально изучает меня. Вот псих.

– Слушай, вот чего тебе, а? Хочешь автограф? Так давай, распишусь, где нужно, какие проблемы? Только оставь меня в покое, я хочу бухнуть один.

– Как последний алкоголик? – хохотнул он.

– Как тебя там…

– Джей.

– Точно. Джей. Иди на хуй.

Просто и лаконично, зато ясно и понятно. Парень странно изогнул бровь и улыбнулся, даже больше себе, нежели мне. Клиентов, тем временем, становилось меньше.

– У меня есть идея лучше. Я просто с тобой посижу, – ответил Джей, как ни в чем не бывало. Обошел стойку и уселся рядом на свободное место. – Моя смена закончена, а тебе как раз не помешает компания.

– Хуй тебе в горло, чтоб голова не качалась… – вспыхнул от такой бестактности я.

– Что-то ты слишком много о хуях говоришь, не странно ли?

Да что этот урод себе позволяет? Боже, вот нафига я сюда приперся. Сидел бы себе в отеле, сам. Так стоп. Как ни крути, это лучше, чем пустая комната, сквозившая одиночеством и не разобранными чемоданами, что мозолят глаза.