Текст книги "Вулканы (СИ)"

Автор книги: Вареня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Ким стиснул зубы, шумно выдохнул и припустил в знакомый салон. Ярик Максимов, на сей раз пепельный блондин, вскочил с кресла и запорхал вокруг. Он забавно охал и причитал на тему того, во что Ким превратил свои волосы, чуть ли не пинками загонял его в освободившееся кресло и очень уж явно предвкушал.

– Это вообще не твоя стрижка, – горестно всплескивал Ярослав ручками. – Ну как так, Кима?

Ким поднял челку и показал шрам. Яр, конечно, был в курсе. Все, кто имел отношение к оборотням, были в курсе. Ибо Тима Антипов и ибо нехуй. Ким все понимал. Но Ярик всегда был странным.

– Ой, да подумаешь! – отмахнулся он. – Это ужасная, убогая прическа уродует тебя куда больше небольшого шрамика. Ты утрируешь, Кима.

Ким недоверчиво вскинул бровь, внимательно вгляделся в легкого, всегда воздушного Ярослава. Но тот смотрел уверенно. Не жалел – он вообще не примешивал никогда личного в профессиональное, а просто был на все сто убежден в своем мнении.

– Хрен с тобой. Стриги.

И закрыл глаза. С закрытыми-то не так страшно.

Ярик работал быстро. Щелкал ножницами и жужжал машинкой. Тепло дышал в шею и кромку уха. Киму было щекотно, но он терпел. Глаз не открывал. И рта тоже, потому что велик был риск сорваться, выкрутиться и свалить. Пусть даже наполовину оболваненным.

Волосы оказались слишком короткими. Челки не было вообще. Все уложено, зафиксировано воском. Ким узнал бы себя прошлого, если бы не… Шрам было видно. Слишком. И Ким понимал, что, даже если он сейчас заставит Ярика вымыть ему голову, опустит челку, как пай-мальчик из приходской школы, ничего не изменится – Ярик мастер своего дела.

– Я пойду, – глухо пробормотал Ким, пытаясь не выдать паники и тупого безысходного бешенства. – Спасибо, Яр.

– Пожалуйста, – тихо и печально ответил тот. Ну да, он привык, что после его работы клиенты в восторге, потому что он чувствует и знает, как сделать правильно. Но только не в этот раз.

Нужно было выезжать. Отец пару раз звонил, но Ким сбросил и отбил эсэмэску, что все в порядке. А Леньке вообще отвечать не стал – и так через связь понимает, что жив-здоров.

Ким наматывал километры по Архангельску. Хотел посидеть в кафе, подзарядиться перед дорогой, но даже не допил кофе, а пирожное просто расковырял. Потом вспомнил, что сто лет не был в кино, но не нашел ничего, что хотелось бы посмотреть. Зачем-то прошелся по магазинам, хотя перебирание вешалок не вызвало ничего, кроме острого приступа раздражения. В итоге купил новые кроссы и несколько толстовок с капюшоном. Домой приехал около часа ночи. Припарковался и думал пойти спать, но его вдруг скрутили и куда-то потащили. Ким, понятное дело, сразу узнал своих придурков. Он как-то странно измотался за день, так что вырываться не стал – хер бы с ними, даже когда понял, что тащат в клуб, хотя туда вот совсем не хотелось. Стая, гогоча, как полоумные гуси, поставила его на настил, и тут Дюха, явно перебравший, все еще на что-то обиженный, все еще пытающийся задеть, сдернул с Кима капюшон.

Гера оказался близко. Ближе, чем Ким думал, когда еще на руках у стаи выделял нотку его запаха из мешанины других. Просто перед самым носом. Ким сразу зацепился за его взгляд, ни на кого не смотрел больше, но…

Это было уже. И гнетущая тишина, и наверняка взгляды, испуганные, брезгливые. Шрам-то не побелел. Проверить Ким не мог. Он смотрел на Геру. И почему-то никак не мог разглядеть привычной брезгливости. Недоумение, легкий испуг, изумление. Но брезгливости не было. И вдруг Гера огляделся, нахмурился, стиснул губы и решительно шагнул к Киму. Без слов он ухватил его за руку и потащил в клуб. Бросил взгляд на Никитку, который диджеил, кивнул, и тот быстро включил медляк.

Только когда Гера устроился в его руках, прижался ближе, чем обычно, Ким допетрил, зачем он утащил его в клуб. Ким тихонько фыркнул и стиснул Геру покрепче. И вот когда отпустило, когда стало плевать решительно на всех, кто остался по другую сторону его рук, Ким почувствовал.

Гера тек. Он был под блокаторами, весь обрызган подавителями запаха, но все это действовало только на людей. Запах течки ни с чем нельзя было спутать. Это было не просто возбуждение, для волка это было однозначной готовностью омеги, его доступностью. Учитывая, что Гера был Парой, неудивительно, что крыша у Кима начала понемногу съезжать.

Надо было держать себя в руках, потому что животным Ким не был, но рука, будто сама по себе, принялась поглаживать поясницу Геры. Мягко, скользя пальцами по кругу, проводя вдоль позвоночника. У Геры сбилось дыхание.

Нельзя было обнюхивать его, учитывая, что с каждой секундой запах усиливался – блокаторы сбоили. Но Ким не мог – дышал шумно, уже не скрываясь, водил носом по волосам, зарывался им за ухо тихо всхлипывающему Гере. А потом не выдержал – с силой надавил на крестец, вжал в себя, втиснул колено Гере между ног. Грубовато, слишком откровенно для дискотеки, но так, блядь, вело. Гера вскрикнул, вздрогнул всем телом, вывернулся и выскочил из клуба.

Ким решил не бежать за ним – только смущать еще больше. Он плюхнулся в кресло и запрокинул голову, вглядываясь в скачущие цветовые пятна. Возбуждение мягко плескалось в теле. Оно то чуть затихало, то снова бурлило, взбаламученное умилением и нежностью.

Сидеть до самого конца не хотелось. При звуках медляка Ким поднялся и пошел к выходу. Уже прошел магазин, когда из-за угла ему навстречу выскочил Гера. Выскочил и замер, глядя перепуганными глазами.

Днем раньше Ким бы мило улыбнулся. Ну, может быть, предложил до дома проводить. Он бы побоялся напугать, передавить. А теперь он только внимательно вглядывался в Геру, тяжело, чтобы как зубами по холке. И очень отчетливо видел, как блестят его глаза, слышал сбившееся дыхание и чувствовал запах. Вот именно запах выдавал Геру с потрохами. Его – пробивающееся наружу возбуждение – нельзя было спутать ни с чем. Не волку. Не влюбленному оборотню.

Ким шагнул вперед, не отрывая взгляда. Гера сглотнул, моргнул и попятился. Ким сделал еще шаг, все так же продолжая давить взглядом. Гера шагнул пару раз, а потом развернулся и побежал. Ким усмехнулся и двинулся за ним – Гера побежал не к дому и не к клубу, Гера рванул к старому зданию магазина.

Стало жарко. Ким на ходу расстегнул толстовку и снял капюшон. Гера метался по крыльцу магазина, но не убегал. Ким усмехнулся и шагнул на крыльцо. Гера замер, тяжело задышал, приоткрыл рот и уставился на Кима. Пахло так, что, наверное, все подавители и блокаторы сдохли сразу. Ким подошел ближе. Гера отступил и уперся в запертую дверь. Он чуть ли не дрожал, а взгляд мутнел с каждой секундой. Ким придвинулся вплотную и склонился, прижимаясь носом к виску. Тщательно обнюхал место за ухом, шею, и Гера задрожал. Ким ухватил его за подбородок, заставил посмотреть в глаза и чуть оскалился. Гера тихо, тоненько застонал. Ким опустился на колени и потянул вниз Герины штаны.

Он пропустил его сразу до горла. Глубоко. Гера взвыл наверху, но вовремя заткнул рот кулаком. Киму хотелось смять его бедра с нежной гладкой кожей, чтобы до следов, до красных отметин. Но Ким не мог. Потому что Гера ему не принадлежал, и метить его – как бы то ни было – Ким права не имел. Зато имел право делать хорошо. Ким подхватил Геру под коленку, поднял ногу и выпустил член изо рта. Гера горестно всхлипнул, но Ким тут же скользнул языком дальше. Он очень хотел побыть нежным, просто поласкать, сделать приятно, но не удалось. Гера значил слишком много, чтобы тормоза срабатывали каждый раз. Ким не вылизывал – он трахал Геру языком. Раздвигал ягодицы и не мог остановиться – до пелены перед глазами. Гера приглушенно стонал и всхлипывал, периодически оседал, потому что ноги не держали. Но его вес был просто смешным для Кима – вперед, лапушка, давай.

Гере-то в итоге немного надо было. Ким даже устать не успел, когда тот вывернулся и забрызгал пол на крыльце. Капли ярко осели на сухих досках, а изможденный Гера вновь облокотился о дверь.

Киму о стольком надо было сказать ему, о стольком спросить, но он только аккуратно натянул на Геру штаны и ушел. И по всем правилам Киму положено было дрочить полночи, но к тому моменту, когда он дошел до дома, внутри кипела уже не страсть, а нежность. Ким забыл про шрам, про скорый отъезд Геры. Наверное, он лыбился даже во сне.

На следующий день он еле дождался одиннадцати, чтобы уж точно не разбудить Геру, и решительно постучал ему в дверь. Гера был заспанным, взъерошенным, он недоуменно хмурился и облизывал пухлые губы.

– Мне поговорить с тобой надо, – попросил Ким, удерживая руки – очень уж хотелось погладить.

Гера кивнул, опустил глаза. Он так и шел за Кимом – понурый, как в воду опущенный. И Ким, в общем-то, уже знал ответ на свой вопрос. Но не спросить не смог, хотя и реально было все вывезти, переключиться на какую-нибудь стороннюю херню.

– Ты будешь со мной встречаться? – И голос-то собственный Гериному виду под стать.

Ким грустно ухмыльнулся. А Гера так и не посмотрел на него.

– Кима, – грустно начал он, идя по заранее ясному сценарию, – я не могу. Извини.

– Я понимаю, – тихо ответил Ким. Удержать улыбку сил не хватило. Рука сама собой скользнула к лицу и потерла шрам, который не болел и не чесался.

А Гера вдруг вскинулся. Нахмурился и посмотрел обиженно и зло.

– И что же ты понимаешь? Почему, по-твоему, я отказал?

Ох, недовольный какой!

– Я… – Ким настолько опешил, настолько это не вписывалось в логичное продолжение беседы, что даже ответ не выстраивался.

– Думаешь, из-за шрама, да?

Ким, все так же безуспешно пытаясь собрать мысли в кучу, кивнул.

– Ну ты и идиот! – воскликнул Гера и поджал губы. А потом глубоко вздохнул и снова стал понурым. – Я всю ночь думал. Ведь, Кима, я не останусь здесь. Я Питер не просто люблю – я его обожаю и никуда не уеду, понимаешь? И ты не переедешь ко мне, так?

Он вгляделся Киму в лицо, и стало понятно: надеется, ждет, что Ким переедет. Наверное, уже и варианты подготовил, и аргументы, как можно двум студентам прожить в культурной столице. Всю ночь думал… Наверное, год назад Ким бы и правда переехал. Но не сейчас. Сейчас волчья природа держала на месте так же крепко, как и тянул за собой теряющий надежду Гера. Вот только лес был сильнее его. Ким покачал головой:

– Я не смогу.

– Я так и думал. – Гера помолчал. – Мне страшно, Кима. Я и так еле держусь на этих наших невнятных отношениях. Мне и так уже тяжело, – он горько вздохнул. – Кима, я не готов снова себя из кусков собирать. Это очень больно, правда. Давай оставим все так? – У Геры дрожал голос. Он еле давил из себя эту кислотную правду.

Выхода не было. Ким улыбнулся, и кажется, что-то больно треснуло внутри вместе с этой улыбкой.

– Значит, не из-за шрама? – весело спросил он, нагибаясь, чтобы заглянуть Гере в глаза.

– Да нет же! – Гера вскинулся, снова нахмурился и пробубнил: – Мне твой шрам… нравится.

Он покраснел, отвел взгляд, а Ким почувствовал, как резко усилился его запах.

– Так ты что же… – недоверчиво переспросил Ким, но так и не смог договорить.

Зато Гера вполне смог податься вперед и с чувством провести языком по шраму:

– Нравится очень.

И резво ускакал домой.

Ким сел на корточки и со стоном запустил пальцы в волосы.

Поначалу ему казалось, что все в порядке. В самом деле, ведь этот итог был предсказуем. На это Ким и рассчитывал. Все остальное было из области мечтаний. Так что опустошение, которое накатило после отказа Геры, было меньшим из возможных зол. Терпимо так-то.

Никитка брякнул, как обычно не подумав, на следующий же день. Сидел у Леньки на кухне, почесывал его, балдеющего, и ни с того ни с сего выдал:

– Малыша мой уезжает через две недели. Уже скучаю.

Он сразу же округлил глаза, поняв, что и при ком ляпнул. Ленька тут же подскочил и выжидательно уставился на сидящего рядом Кима.

– Нормально все, – прохрипел тот и прокашлялся.

И вот тут-то накрыло. Сил хватило только на то, чтобы, кое-как удерживая лицо, выползти из дома. А потом Ким, срывая дыхание, рванул в лес. Но и там спокойствия не было. Его не могло быть. Потому что две недели, блядь. Две ссаных недели. Мысль даже не развивалась. В голове трубил срок.

Ким шарахался по лесу и понимал, что никто помочь ему не может. Ни родители, ни Ленька с Никиткой. Ник-то…

Ким замер как вкопанный. Только один человек мог помочь. Ким развернулся и помчался к реке. Он не оборачивался. Обувь только скинул на берегу и нырнул в холодную воду. Перемахнул реку и рванул к деревне.

Его встретили у огородов. Саня хмурился и еле слышно рычал. Дима был напряжен и, кажется, готов просто оторвать Киму голову. А вот Костя пока ждал. Ким дрожал – совсем не от холода – и смотрел ему в глаза, не в силах найти подходящих слов. Костя начал раздражаться, нахмурился и стиснул зубы, и тут Ким выпалил:

– Он уезжает. Две недели всего осталось.

И Костя сразу как-то выдохнул. Посмотрел понимающе, сочувствующе и стянул толстовку:

– Раздевайся давай. Заболеть не заболеешь, конечно, но и в мокром ходить – приятного мало.

Он отвел Кима к себе домой, где его переодели, а потом сдали в руки охающим Роме и Антону. А Киму все больше казалось, что зря он пришел, что здесь тоже не помогут ничем. Только время потеряет. Минус день из четырнадцати. Всего тринадцать останется.

Но Антон смотрел выжидающе и так уверенно, что Киму показалось, что он все-таки может что-то сделать. Действительно помочь. И он, косноязыкий как никогда, принялся выкладывать остатки своей немудреной истории. Уложился минут за пять, потому что рассказывать было особо нечего, а любовь его, которая, собственно, и составляла всю историю, хоть была непомерной, но делиться ею не хотелось.

– Н-да, – проговорил Антон, стоило установиться тишине, – вот и не верь после этого в карму.

Это было совершенно не тем, что Ким ожидал услышать. Но Антон только махнул рукой на вопросительный взгляд.

– Все очень просто, Кима, – мягко проговорил он. – Связь между оборотнем и человеком не возникает просто так. Тебе кажется, что ты его теряешь, что он уедет и не вернется. Оттого эти страхи и метания. Но это не так на самом деле. Он не может уйти от тебя, понимаешь?

– Он уже отказал мне.

Антон весело ухмыльнулся, и Киму захотелось укусить его за нос.

– Ну ты тоже долго думал, прежде чем понять, насколько он для тебя важен. Дай и ему немножко времени.

– Он уедет в Питер.

– Питер не на Марсе, знаешь ли, – фыркнул Антон. – Вернется. Ты только дождись его, ладно?

Ким кивнул. У него выбора не было.

Антон не сказал ничего особенного. Его слова ничем не подкреплялись. Но Ким верил. То ли потому, что хотел верить, то ли потому, что верил сам Антон. Полностью, как в прописную истину, которую и доказывать-то смешно.

На берегу Ким отдал Косте толстовку и перекинулся – мокрая одежда раздражала. Переправившись на свой берег, Ким тут же нырнул в лес и сразу почувствовал Геру. Тот иногда собирал ягоды на ближайших полянках в одиночку. И сейчас он был один. Ким начал подкрадываться. Замер буквально в паре шагов от сидящего перед кустом Геры, зная точно, что тот в жизни не заметит, и пожадничал – шагнул вперед, не сводя с Геры глаз.

Какая падла поставила капкан, Ким не знал. Не понимал толком и того, как ухитрился не заметить и не почуять его. Но только металлические зубцы пропороли лапу, и Ким от неожиданной боли взвизгнул. Гера обернулся так быстро, словно сигнала ждал. И теперь он не мог не увидеть. Ким съежился, понимая, что напугал Геру до смерти. В ушах тумкало сердце, так что шагов он не услышал, потому вздрогнул от близкого:

– Эй? Малыш?

========== Герман. Глава 5 ==========

Всякий раз, когда Герману говорили: «Я обожаю Питер», он скептически хмыкал. Все эти люди обычно кайфовали в солнечном летнем Петербурге, начисто игнорируя другую его ипостась – промозглую, дождливую, с хлюпающими лужами и носами.

А Гера любил свой город любым. У него было три дождевика, пять пар резиновых сапог и куча зонтиков под все оттенки настроения. Стоило Гере выйти на улицу, на его лице расцветала – в полном смысле этого слова – широченная улыбка. И неважно, что там оставалось за дверью парадной.

Деревню свою он любил чуть меньше. Но в Питере скрыться от вездесущих советчиков было невозможно. Воспитанный и подкорково-послушный Гера не мог отключить телефон и ночевать по хостелам. А в деревне ждал дедушка, суровая северная красота и Никитос, который отчаянно влюбился и теперь ломался, норовя втянуть в свои душевные метания еще и Геру. Телефон бомбардировки звонками не выдерживал, так что Гера с легким сердцем рванул в деревню, стоило только закрыть сессию.

Он думал, что отдохнет, подлечит пляшущие нервишки и подклеит все еще болящее сердце. Не то чтобы он до сих пор любил бывшего, но при мысли о том, что что-то подобное может повториться, хотелось проблеваться и уйти куда-нибудь в скит. Во избежание. Гера даже предположить не мог, во что выльется его поездка. Хотя поначалу ничего не предвещало. Гера наслаждался долгожданным спокойствием, которое не могли испортить ни промозглое лето, ни бесконечное нытье Никитоса, которому и хотелось, и кололось. И все нытье – Гера понимал это совершенно отчетливо – направлено было на то, чтобы услышать: «Да дай ты ему!» Вот только Гера взваливать на себя такую ответственность желанием не горел. Так что он юлил и изворачивался, заставляя друга принять решение самостоятельно. Все это было вполне терпимо.

Кроме одного. Кима Гера знал уже давно. Да его сложно было не знать – первого красавца на деревне. Говнаря и редкостного бессовестного сволочугу, который эти свои качества и не думал прятать. Геру отталкивал и равнодушно-масляный взгляд, и какая-то нечеловеческая, заоблачная самоуверенность. В общем, Кима он старался всячески избегать.

О происшествии – то ли волки напали, то ли медведь, то ли собака, то ли обиженный омега с вилами – Никита сообщил сразу. Давя злорадство, рассказал, как изменился Ким, что отрастил челку и закрылся во всех смыслах этого слова. Гера никогда в жизни не видел таких метаморфоз, так что, приехав в деревню, искал Кима взглядом. И совсем не ожидал, что при виде посмурневшего, мрачного Кима перехватит дыхание.

Гера просто сидел себе у окошка, попивал чаек, всячески оттягивая момент, когда придется тащиться на борьбу с сорняками. Ну и в окошко, ясное дело, посматривал. Тогда-то, впервые в этом году, Гера увидел Кима. Тот медленно прошел мимо дома, бросив короткий взгляд на их окно.

Как будто кто подтер всю бесшабашность, наглость. Кимин взгляд был больным, будто он потерял что-то. Или будто кто-то его бросил. В тот момент Гера почувствовал ничем не объяснимое родство с ним. И да – Ким все еще оставался неприлично красивым. И даже шрам не портил. Откровенно говоря, шрам-то и был причиной Гериных нездоровых переживаний. Он всегда спокойно относился ко всяким родинкам, пятнам и шрамам и только скептически вскидывал бровь, когда деревенские омеги, морща носы, перемывали Киму кости, поминая «уродливый шрамище». Гере, тогда, в окне, пресловутый шрам не разглядевшему, было жутко интересно. И он совершенно не ожидал, что при виде розовой полосы, пересекающей Кимины лоб и щеку, его так окатит жгучим возбуждением. А в спину еще добило хрипловатым «здравствуй», от которого ноги задрожали и чуть не подкосились.

Гера всегда только головой качал, слыша или читая о безумной внезапной любви. Той, что как снег на голову и без возможности отмены. Ну, в подростковом возрасте – куда ни шло, но после – это что-то странное, что-то вроде заедающей извилины. И вот теперь, по ходу, заело у него. Гера не мог находиться рядом с Кимом. Его накрывало от голоса, запаха, внешности. И от шрама. Гера аж до слез пытался прогнать мысли о том, как он поднимется на цыпочки и просто вылижет этот чертов Кимин шрам. Но мысли возвращались, как дурацкий бумеранг – чем сильнее отшвыриваешь, тем сильнее отдача по возвращении. Обязательном и всенепременном.

Гера извел уже два флакона подавителя, обливаясь с головы до ног перед каждым выходом на улицу, потому что от Кима, просто оттого, что он сидит рядом, намокало белье.

Гере было страшно. Гера сбегал при каждой встрече. И все равно засыпал с мыслями о Киме. А ведь только что из кусков себя собрал. Клей еще даже не засох – тронь, и Гера рассыплется весь. Как такое возможно вообще? Но держать дистанцию было мучительно, тягостно, и когда Ким предложил помощь с дровами, Гера просто не смог сопротивляться.

Он оправдывался тем, что при близком общении Ким не сможет и дальше удерживать маску, что прорвется то старое, от которого Гера как-то готов был сигануть в крапиву. Гера вглядывался в Кима при каждой встрече.

Ким оказался идеальным. Нет, крохотные недостатки, еще отчетливей вычерчивающие его плюсы, имелись, конечно. Но их было явно недостаточно для того, чтобы хотя бы замедлить Герино падение. Надо было заканчивать все. Но каждый раз, встречаясь взглядом с Кимой, Гера еще на денек откладывал дистанцирование. День ведь и не решает, в сущности, ничего.

Он чуть не умер на крыльце магазина. Гера и представить не мог, что бывает вот так – ярко, совершенно бесстыдно. Чтобы даже не спрашивали – потому что знали, видели ответ. Гера и не думал, что альфа может настолько не думать о себе. Тогда-то и рухнули остатки стен, которые Гера навозводил вокруг себя. Нужно было что-то решать.

Никита давно уже вскользь и как-то оговорками упомянул, что Ким со товарищи не уедет из деревни. Архангельск – потолок, но и там он не останется, максимум до окончания учебы. И Гера отчетливо понимал, что Ким задаст вопрос, который давно читается в его глазах – «ты останешься со мной».

Было так славно быть пресловутым «целым миром», это завораживало и екало в груди немногим меньше, чем от вида Кима, его невозможно правильных, сходных с Гериными мыслей. Но у Геры был багаж, который не переставая оттягивал плечи, тащил назад, туда, где хороший и любящий альфа постепенно превратился в монстра из фильма ужасов, который оставил от наивного, солнечного Геры одну широкую улыбку. А Гера устал улыбаться. И ему чудилось, что вот именно у Кимы можно спрятаться на плече, отрыдаться, задрыхнуть, пуская слюни, а потом проснуться в том самом счастливом завтра, за каменной стеной из утопии. Но Гера разучился мечтать, а утопии были хороши только в качестве литературы. И потому он отчетливо знал, что сказать. Вот только не удержался.

– И ты не переедешь ко мне, так? – вырвалось само. И Гера знал ответ еще до того, как Кима досадливо нахмурился, до того, как попытался отвести взгляд.

– Я не смогу, – просто обрушилось между ними на все еще надеющегося – тупой идиот! – Геру. Почти осязаемое. Обдуманное и несокрушимое.

Но так, наверное, лучше, правильнее, что ли. Без лишних надежд, без боли, которая тем сильнее, чем дольше надеешься. Хорошо все-таки, что Ким не стал юлить. Такой он славный, правильный альфа. Сука.

Геру затопила веселая азартная злость. Все равно терять нечего. А тут еще этот закомплексованный дурачок стал опять тянуть про свой шрам. Ну как удержаться? Провел языком, ощущая каждый миллиметр неровной выпуклости, и рванул к дому, потому что зарекся продолжать, потому что в деревне у стен не только уши, но и глаза. Иногда даже в количестве нескольких пар. Пришлось потом врать дедуле, приплетая «улитку» и желание подразнить нарывающегося альфу. Тот долго расспрашивать не стал. Покачал головой на современные нравы – да и только. Гера, по сути, малой кровью отделался. Жаль, что с Кимом так не получалось. Гера ждал, что он обидится, но Ким был все таким же обаяшкой с неприкрытым восхищением и нежностью во взгляде. Сердце Геры кровоточило метафорическими фонтанами, отдаваясь вполне реальной болью. Вырвать бы эти гребаные аксоны и дендриты, чтобы хоть спать по ночам.

Успокоиться удавалось в лесу. И Гера обшаривал близлежащие полянки, хотя набирал от силы кружку ягод да находил пару грибов, которые дед потом обрезал до ничтожного состояния. Вот и в тот день, недели за две до отъезда, решил прогуляться. Сидел спокойно, обирал никем не тронутый черничный куст с крупными и сладкими ягодами, прикидывал, как натолчет с молоком. Тогда-то услышал взвизг.

Герин питерский друг, Альбертик, был странноватым. Может, и в психдиспансере на учете состоял. Ничем другим Гера не мог объяснить его болезненную увлеченность всякой мистикой. Привидения, инопланетяне, йети, чудовища всех мастей – у Альберта в голове было подробное досье на каждую такую хрень. Он регулярно смотрел всякие каналы, утверждающие господство рептилоидов и подобную чушь, а потом пересказывал Гере. Так что, когда узнал, что Гера едет в деревню, тут же вывалил очередной поток. Гера, правда, ждал чухни из серии вампиров-оборотней-зомби, но теория Альбертика была на удивление приземленной.

– Опыты, – с видом знатока утверждал Альберт. – Там проводят масштабные опыты, требующие секретности.

– М-м-м, – промычал Гера.

Но вообще, непроходимая глушь, дебри и болота, как ничто другое, вписывались в такую вот версию. Ну, то есть, если бы на Севере действительно располагались секретные правительственные лаборатории и бункеры, Гера бы не удивился. Да и народ в массе своей пьющий. Увидел ли, приглючилось ли – фиг разберешь.

Гера ломанулся на животный взвизг. Он был вообще человеком сердобольным и жалостливым. Как мог помогал приютам, иногда – если родителей дома не было – мог и взять кого к себе на передержку на пару дней. Ну и хозяев подыскивал, конечно. И в лесу отреагировал чисто инстинктивно – резко подорвавшись на вопль о помощи. Но только собакой зверюга, угодившая в капкан, не была. И волком. И медведем тоже. Гера изумленно смотрел на это и не мог даже пошевелиться.

«Опыты над людьми, например, – проговорило в голове голосом Альберта. – Берут и скрещивают со всякими зверями. Ты вообще, конечно, темный – не знаешь ничего».

И глядя на «зверушку» напротив верилось и в опыты, и в то, что Гера действительно темный. А потом меховая махина испуганно, непередаваемо виновато съежилась, сжалась, тихонько заскулила. И Гера вспомнил Гелика, несчастного забитого песеля, прозванного ангелом за невероятное человеколюбие. Он явно натерпелся, но, боясь, всегда тянулся к людям. Стоило проявить немного участия – и он готов был броситься за тебя в огонь и воду. Гера в лепешку разбился, отыскивая ему хорошую семью. До сих пор ощущал комок в горле, когда новые хозяева пересылали фотки ухоженного, счастливого зверя. И это несчастное существо очень напоминало тогдашнего Гелика, ощущающего вину просто за само свое существование.

Гера медленно, четко отслеживая реакцию, приблизился и тихо позвал:

– Эй? Малыш?

Зверь выглянул из клубка одним глазом, заскулил и забил хвостом, мелко перебирая лапами. Звякнула цепь, и Гера закусил губу. Бедненький! Продолжая приговаривать какие-то ласковые глупости, Гера приблизился еще. И еще немножко. Зверь явно радовался ему, не переставая егозить. Лапа вся была в крови.

– Ну тише, тише, маленький. Спокойно. Сейчас я тебе помогу. Все будет хорошо. Вот какой умница.

Зверь мотал хвостом, как оголтелый, но хотя бы перестал пританцовывать. Гера протянул руки, в общем-то отчасти готовый к тому, что через секунду останется без них, и нажал на педальки – спасибо одному из приятелей, заядлому охотнику, за науку. Стоило освободиться, зверь припал к земле. Он отчего-то поворачивался только боком – косил желтым глазом, повизгивал и смешно потявкивал. Гера сразу перестал бояться. Ясно же, что зверюга ручная. Он потянулся и погладил лобастую голову. Зверь простелился ближе и уткнулся носом в живот. Он фыркал, норовил полизать руки, а Гера, уже совсем расслабившийся, смеялся и чесал все, что попадалось под руку.

– Ты чей же, такой славный?

Зверь заскулил и заелозил носом, будто собираясь зарыться Гере в живот.

– Ты голодный, наверное?

Гера прекрасно знал, что кормить животное, особенно дикое, человеческой едой не рекомендуется. Но этот смешнуля был до того милым, что удержаться не было сил. Тем более на захваченных с собой бутербродах была не колбаса, а запеченное мясо… Да и лапу было бы неплохо осмотреть. Гера зашуршал фольгой. Зверь насторожился и, все так же упорно не поворачиваясь другим боком, уставился на бутер.

– Хлеб тебе нельзя, – пояснил Гера, откладывая его обратно в рюкзачок, – а вот мясо поешь-ка.

Зверь потянулся к мясу, но Гера отодвинул кусок в сторону и протянул ладонь.

– Дай лапу, – уверенно потребовал он.

Кем бы ни было это существо, собакой в нем и не пахло. Было наивно думать, что оно сможет понять команды. Но зверь скептически глянул на Геру – типа: «Ты серьезно?» – и уложил на ладонь лапищу, тут же слизывая мясо.

Раны не было. Спекшаяся кровь, но никакого намека на разорванные ткани, кровотечение и уж тем более переломанные кости. Как о веточку оцарапался.

– Ого… – задумчиво пробормотал Гера, оглядывая лапу.

Зверь осторожно потянул ее на себя, видимо считая, что мясо свое он отработал.

– У тебя с глазом что-то? – решил Гера проверить его до конца. Слишком уж подозрительно он отворачивался.

Но зверь вдруг зарылся ему в подмышку и зафыркал. Настолько внезапно и щекотно, что Гера повалился прямо на мох, хохоча как ненормальный. А когда поднялся, зверь убежал.

Гера отряхнулся и поплелся к дому. История вышла настолько странной, настолько противоестественной, что не удавалось как-то сильно переживать по этому поводу. Геру распирало желание поделиться с кем-нибудь, но он одергивал себя всякий раз, когда пытался открыть рот на эту тему. Во-первых, история про генетические опыты в недрах, как говорится, тундры непосвященным людям вполне могли показаться признаком поехавшей кукухи. Позориться и прослывать чудиком Гере не хотелось. А во-вторых, Гера немного опасался за зверя. Мало ли кто кому и что расскажет. Чуточку исковерканное голливудскими блокбастерами сознание рисовало картинки, как зверюга сбегает из лаборатории, где его пытают и истязают. Пусть на воле живет. Мирное же существо. И такой невероятный, общительный, ласковый и пушистый милаш. Гера не переставал думать о звере и на следующий день прихватил баночку тушенки и снова помчал на то же место.

Зверя не было. Гера обглодал черничник, устроил со злости комариный геноцид в отдельно взятой местности и устало уселся на поваленное дерево. Свистнул, ничего, в сущности, не ожидая, и чуть не кувыркнулся от внезапно появившейся меховой стены. Зверь, правда, тотчас же опустился на четыре лапы и, поскуливая, пополз к Гере.

– Сладенький, – заворковал Гера, жестом фокусника вытягивая из кармана банку. – Пришел!