Текст книги "Вулканы (СИ)"

Автор книги: Вареня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Аким. Глава 1 ==========

Хрен знает, кто там вершит судьбу человека, но вот у Кима этим делом заведовал какой-то ебнутый джинн. Нет, не тот, что в «Аладдине» сеял херню под видом добра. А пидарюга из арабской или какой-то там мифологии, который исполняет желания через задницу. То есть вроде как все сделано – не придраться, но только лучше бы не делал.

Так-то Киму повезло. Прям с рождения. Потому что он даже не человеком был, а оборотнем. Существом, так сказать, высшего порядка. Плюс сто к силе, влиятельности, обаянию и прочим ништякам. И с каждым-то какая-нибудь жопа!

Начать с того, что родители Кима, очень сильные оборотни, способные потягаться, пожалуй, с правящей верхушкой, жили в самой что ни есть глуши, занимались сельским хозяйством и ни о какой иной судьбе даже не мыслили. Вот то есть прозябание в деревеньке в ста сорока километрах от Архангельска им казалось высшим счастьем. Ким, ясное дело, их мнения не разделял. Его блевать тянуло от одного вида из окна. И он спал и видел, как бы поскорее свалить – похуй уж на Москву и Питер! – хотя бы в Архангельск или Северодвинск.

Что там следующее? Обаяние? Его было завались. Омеги млели, конечно. Недостатка в них Ким никогда не испытывал, но… Ебаное «но», отравляющее ему жизнь, почти каждое лето приезжало в соседнюю деревню. Звалось оно Константином Антиповым и было любимым сынком и наследником главной стаи. Сраный волчий принц перетягивал внимание омег сразу же. Киму казалось, что стоило тому выехать из Архангельска, как у омег километров на пятьдесят вокруг его деревни клинило мозги. Да и все остальное время он словно был в тени Антипова. Типа «ну, это не Костя, конечно, но сойдет». Хотя Ким ведь был охуительный просто. Даже без волчьей харизмы. Но Антипов был старше и породистее. Так что да, даже в зверином обаянии имелись изрядные пробелы. И Ким лез из кожи вон, но как-то выходило, что омег он выбирал не для себя, а типа для Антипова. Долго окучивал Ромашку – главного красавчика на километры вокруг, которого за все лето так и не смог уломать Антипов, чтобы потом, когда тот вдруг согласился попробовать – попробовать! – встречаться, не знать, что с ним делать. В итоге Ким чувствовал себя лохом, потому что хотелось просто трахаться – это смешно в таком возрасте ходить за ручки! – но при малейших поползновениях Ромашка кривил губы и делал надменное лицо. Ким злился, Рома злился, так что спустя месяц пыточных отношений они, ко взаимному облегчению, расстались. И лучше бы не встречались, на хрен, потому что тем же летом сраный Антипов привез своего друга, и на него – даже не на Антипова! – Ромка смотрел совершенно по-другому. И не надо было быть экстрасенсом, чтобы понимать, что и позволяет куда больше, чем Киму.

Ким перестал ездить на дискотеки. Окопался в периметре. В общем-то, в окружении своих парней, привычных и почти родных благодаря массовым приключениям на общую на всех метафорическую задницу, было спокойнее и в разы приятнее, чем под тяжелыми, хотя и редкими, взглядами Антипова. Вот только впечатлений меньше. Нового почти ничего. Тогда-то Ким и обратил внимание на приезжего омегу. Из Питера вроде бы. Он, конечно, знал о его наличии, но просто никогда не имел никаких точек пересечения. Тот хоть и дружил со многими омегами в деревне, но не тусил и на дискачах не появлялся. А тут закончилась вода, и отец с утра пораньше выгнал Кима с ведрами на реку.

Омега, видимо, полоскал белье, но залип на что-то. Смотрел пустым взглядом на противоположный берег и не двигался. Он был худенький, аккуратный, с острыми скулами и огромными глазами. Ким стоял и жадно разглядывал его всего, прямо вштыриваясь от длинной тонкой шеи. Хотя всегда обращал внимание исключительно на лицо и задницу. А тут словно наваждение какое! Ким представил, как славно будет обхватить ее сзади ладонью, сжать, чуть-чуть, самую малость, и тяжело сглотнул. Он быстро сбежал вниз, ни разу не звякнув пустыми ведрами, и остановился возле плота. Можно было подкрасться, но пугать и без того стеснительного омежку не хотелось.

– Привет, – вкрадчиво поздоровался Ким.

Омега вздрогнул и повернулся, тревожно глядя серыми глазищами.

– Привет, – тихонько выдохнул он и быстро облизнул верхнюю губу. – Я… – неуверенно начал он, а у Кима аж сворачивалось все от этой боязливости. Кайф. – Я, наверное, воду замутил…

– Наверное, – проурчал Ким.

Омега смешался и потеребил зажатое в пальцах белье.

– Ты ведь за водой пришел?

– Тебя как зовут? – совершенно не обращая внимания на его блеяние, спросил Ким.

– Гера, – ошеломленно выдал омега. – Герман.

– Я Ким.

– Я знаю.

– И я не за водой. – Ким поставил ведра и подошел к Гере. – Я за тобой.

Он присел на корточки и легко мазнул согнутым пальцем по гладкой щечке. Омеги млели от этого. Почти теряли разум. Разве что у долбанутого Ромашки иммунитет имелся. И вот у Геры, по всей видимости. Потому что он, вместо того чтобы покраснеть, побледнел чуть ли не до синевы, покидал белье в корзину и, не сводя с изумленного Кима глаз, бочком убежал прочь.

Охуеть просто! Ким враз перегорел и больше даже не смотрел в его сторону. У него и без припизднутого омеги были дела: он уезжал в Архангельск. План был прост. Зацепиться там, а потом засветиться в Питере и Москве. При Кимовых талантах это было достаточно просто. Родители, как ни странно, совершенно спокойно отнеслись к такому его решению.

– Это твоя жизнь, – рассудительно заметил папа. – Какой прок сейчас тебя убеждать? Нельзя найти место для другого человека. Он должен сделать это сам.

– А если я не вернусь? – с вызовом в голосе спросил Ким.

– Твое право, – ровно ответил отец.

– Только навещай нас, пожалуйста, – тепло попросил папа.

– Ключи от квартиры, – отец протянул новенькую блестящую связку. – Не новая, но с ремонтом. Хороший дом и звукоизоляция. Не злоупотребляй.

– Может, вы и машину мне подгоните? – Ким спросил просто так, чтобы поерничать и скрыть свое смущение и невыразимую благодарность.

– На восемнадцатилетие – обязательно. Как только права покажешь, – улыбнулся папа.

Ким не знал, как их благодарить, так что просто крепко пожал руку отцу и обнял папу. Оказалось – достаточно.

Время в Архангельске летело стремительно. Ким вливался в новую жизнь, и она ему нравилась. Он совершенно не понимал отца и папу, которые добровольно отказались от этого всего. Костя Антипов внезапно пропал со сцены. Периодически до Кима доносились слухи, один другого тупее, но Костя перестал бесить. Потому что у Кости был брат. Младший. Слабый, наглый до крайности кусок дерьма, кичащийся своей родословной и считающий всех вокруг жалкими плебеями. Кима прямо морозило рядом с ним. И такой эмоциональный бум непременно вылился бы в открытый конфликт, если бы Тимофею – тому самому младшему брату – не было бы решительно насрать. И на Кима, и на его переживания. А открыто выступать против одного из Антиповых… Ким идиотом не был и хотел еще пожить – в Архангельске и на белом свете. И все-таки позиция «вечно второй» ужасно раздражала. Ким маялся до самого лета. Вроде мечта осуществилась, только казалась синицей в руке. Дома было хуже, но легче. Такой парадокс.

Возвращению Кима на каникулы родители обрадовались безмерно. Кормили, холили и лелеяли своего «волчонка». Ничего не запрещали, даже то, на что раньше осуждающе качали головами. Поняли, наверное, что вырос, что стал сильным и самостоятельным. Да и сам Ким чувствовал, что меняется. Тянуло в лес. Ким, пару раз протаскавшийся с корзинкой, на третий даже не взял ее. Внутри замешивалось что-то настолько большое, что взгляд периодически мутнел, такое, что будто было несовместимо с жизнью. Ким испугался и бледный притащился к родителям.

– Дурашка, – потрепал его по голове папа и притянул к себе – спасибо, не на коленочки.

– Аким, – весомо проговорил отец, – а почему, по-твоему, твои друзья нервные такие и таскаются за тобой хвостом, м?

Ким ахнул и рванул в лес, начисто забыв, что весь день не ел и собирался хотя бы поужинать. Через пару часов он охотился на четырех лапах, подтягивая остальных членов стаи. И тут снова накатило подзабытой обидой – ему в стаю достались те, кого отбраковал Антипов месяц назад. Но своя стая – это было все же круто. Грело и подстегивало, заставляя дрючить новоявленных волков под присмотром родителей. Отец наедине осторожно пенял ему, объясняя, что стоит быть мягче. Папа поддерживал его молчаливыми кивками. Но Киму было все равно. Это была его жизнь и его стая, с которой он намеревался продвинуться как можно выше и дальше. Дальше в первую очередь от глуши, в которой родился. И для этого нужно было вымуштровать стаю, сделать ее сильнее, быстрее и лучше. Вообще-то, Киму тоже пришлось кое-чем поступиться. В частности, Ленькой, другом детства, который внезапно оказался весьма посредственным волком, а потому из возможной правой руки перешел в статус едва ли не последнего в стае.

Гордый, счастливый отец подыскал им свободное поселение, стая дружно взяла академ, и они свалили на формирование. Хватило зимы и начала весны. В середине апреля Ким, скалясь в тридцать два, въезжал в деревню. Соскучившийся папа обнимал его и удивлялся тому, какой красивый, сильный и со всех сторон изумительный альфа у него вырос. А вот отец выглядел задумчиво, чуть хмурился и внимательно вглядывался в Кима и остальных членов стаи, словно видел в каждом что-то. И это «что-то» не нравилось ему. Ким чувствовал.

– В чем дело? – отрывисто, безуспешно пытаясь скрыть обиду и злость, спросил он.

– Ты уверен, что вы закончили с формированием?

– Уверен, – огрызнулся Ким.

Наверное, нужно было остаться подольше. Пусть не на год, а еще хотя бы на пару месяцев. Погонять парней, самому вложиться в стаю чуть больше. Но Киму остопиздело дремучее поселение. Ему блевать хотелось от примелькавшихся лиц альф стаи, которые тоже засиделись, измаялись от рутинных тренировок и дня сурка. Так что в конечном итоге только Ленька бросал на остающееся за спиной поселение странные взгляды, которые очень уж напоминали теперь взгляды отца. Слава богу, ему хватило ума попридержать мнение при себе и не бесить Кима.

А летом приехал Антипов-старший. С омегой, стаей и ебучим братцем. Ким долго тянул, носа не казал на тот берег и только недовольно щурился, когда кто-то из стаи все-таки съебывал на дискач. В итоге остался единственным, кто за весь июнь ни разу не побывал у соседей.

– В субботу день деревни у… – Леня мотнул головой в ту сторону, где за небольшим изгибом реки виднелись дома.

– Ну и хули мне? – рвано выдыхая горчащий дым, поинтересовался Ким.

– Антипов там. Надо проявить уважение. Хер знает, как он к этой теме относится.

По идее, Антипов наверняка со скрипом вспоминал, кто Ким вообще такой, и на всякие проявления уважения ссал, как и на все, что не касалось его напрямую, но…

– Да похуй, Кимыч, – отмахнулся Дюха, – не езди, если в ломак. Хуль ты там забыл?

«А хуль ты там забыл, – хотелось спросить Киму, – если каждое воскресенье лыжи смазываешь?»

– Надо съездить, – упрямо продолжал убеждать Леня, за что удостоился недовольного рыка от Дюхи. Поджал губы и заткнулся, наконец осознавая свое место.

Но Киму и правда хотелось поехать. Слишком много там было интересного. И Антипов – вожак сформировавшейся стаи. И его омега, истрепавший этому мачо-срачо целый букет нервишек. И Ромка, которого Ким все еще считал самым охуенным омегой. Ну и да, Антипов-младший со своей Парой тоже были, судя по всему, колоритными персонажами.

Ким хмыкнул и кивнул:

– Поехали.

– Гагарин ебаный, – фыркнул Дюха и нагло стащил сиги прямо из кармана.

Смешно сказать, но Ким ждал субботы и даже как-то немного нервничал. На выступление самодеятельности, понятно, не поехал, но вместо этого только извел себя ненужными сомнениями по поводу одежды. Переворошил шкаф, как истеричный омега, и остался недоволен.

А на выходе из деревни их компания внезапно натолкнулась на Германа, приезд которого Ким благополучно прохлопал, хотя ему по статусу было положено быть в курсе всех перемещений населения.

Выглядел Гера ужасно. Бледный, с тенями под покрасневшими глазами, как будто рыдал, не просыхая, уже неделю.

– Дароу, киса, – муркнул Ким, притормаживая и перегораживая насторожившемуся Гере дорогу: деревенские мостовые – это вам не питерские поребрики! – Как дела? Давай с нами?

– Н-нет, спасибо, – пролепетал тот и попытался обойти Кима.

Вот только слева была канава, вдоль мостовой справа росла сочная и густая крапива, а шортики у Геры были коротенькими, так что попытка оказалась заведомо провальной: Гера обжегся и, тихонько зашипев, отскочил на прежнее место. Улыбка Кима расползлась еще шире, за спиной послышались смешки. Гера покраснел.

– Ну, нет так нет, – довольно лыбясь, согласился Ким. – Оп!

Он ухватил Геру за талию, приподняв, перенес над канавой и поставил за собой. Альфы подхватили игру и с такими же «опами» начали передавать Геру как эстафетную палочку, а тот, кажется, забыл, как дышать. И только ссаный джентльмен Ленька отступил в крапиву, пропуская Геру, сразу припустившего к дому.

– О! Какой галантный кавалер, – тут же пропел Дюха.

– Зря скалишься, – серьезно припечатал Ким. Дюха вопросительно вскинул брови, но Ким тут же продолжил: – Питерская прописка на дороге не валяется.

Стая загоготала, а Ленька недовольно отмахнулся:

– Ой, идите на хуй, долбоебы.

Естественно, это только больше раззадорило. Альфы подтрунивали над ним вплоть до конечного пункта. Леня отгавкивался, но как-то вяло, устало, а Ким все думал: «Как там Ромка?»

Ромка там оказался хорошо. Просто отлично. Он катался на спине антиповского пуделя и типа незаметно покусывал его за ухо, хотя вообще-то всегда выступал за полную асексуальность на людях. Пудель, заметив Кима, насторожился и чуть дернул верхней губой. Охуеть просто, до чего зажираются некоторые! Ким думал открыто оскалиться, но Ленька резко дернул его за плечо – даже зубы клацнули – и быстро зашипел на ухо:

– То, что он третий, в твоем случае ничего не значит. Саня третий после Кости, а значит, тебе ровня. Не нагнетай. Он своего омегу защищает.

Ким саданул его локтем, чудом не сломав ребро. Ленька охнул, согнулся, а пудель недовольно сощурился и уже собрался что-то сказать…

– А я смотрю, годы тебе ума не добавили. – Ромка изящно соскользнул с Сани и этой своей гипнотической походкой подобрался ближе. – Вроде и вырос, – он чуть запрокинул голову, заглядывая Киму в глаза, – а все такой же дебилушка.

Понятное дело, Ромкины слова задели, но Ким был не таким уж дебилушкой.

– А ты все такой же сладкий зайка, – проурчал он, склоняясь к Ромкиному лицу и с удовольствием глядя, как у того вытягивается лицо. – Так бы и съел, – он громко щелкнул зубами, заставляя Ромку вздрогнуть от неожиданности.

Санин рык прервал звонкий голосок:

– Ну, блин, очередная часть Марлезонского балета. Когда уже закончатся эти твои поклонники, Ромаш? Можно сразу всех посмотреть? Сань, уймись!

Рык заглох, не успев окрепнуть, и Ким перевел взгляд на слишком уж смелого. Костин, что ли?

Нет. Этого мальчика он не знал. Впервые видел. Потому что такие не забываются. Маленький даже для севера, такой аккуратненький, большеглазый. Ох-х-хуенный. И пах здорово. Ким даже на расстоянии чувствовал.

– Это чей такой…

– Это мой.

Даже в этой ебучей ситуации, когда претендовали на его омегу, младший Антипов не терял своей непрошибаемой невозмутимости. Только закрыл омегу собой и даже взгляда не поменял – ленивого, пренебрежительного. Словно перед ним не вожак северной стаи, а так… шавка шелудивая.

– У него вроде язык на месте. Сам ответит, как посчитает нужным. – Ким так же лениво сдвинулся с места, пытаясь обойти Антипова.

– Не надо трогать. – Вроде и тона не поменял, а по загривку сыпануло мурашками. – И подходить не надо. Да и ехал бы ты домой.

– Ты прогоняешь меня? – Ким выпрямился, придавил силой, всколыхнувшейся злостью, почти показывая свою суть.

Громко хлопнул пузырь. Антипов зажевал его обратно в жвачный ком и устало вздохнул, скучающе глядя на Кима.

– Угадал, дебилушка.

Наверное, не смог удержать цвет глаз. Маякнул звериной частью. Но Киму было насрать:

– Разберемся?

– Ну пойдем.

Рома напрягся, а Саня вот, наоборот, расслабился. Будто прислушался к чему-то и легко улыбнулся, хмыкнув себе под нос. А малыш засуетился. Выскочил из-за антиповской спины и ухватил того за рукав:

– Тима, ты чего? Не надо. Пусть остается, если хочет. Праздник же. А мы домой пойдем, – частил он и глаз от Антипова не отрывал, больших таких, просто огромных. – Я устал уже. Пойдем, а?

– Я быстро, Бэмби. Не волнуйся, – Антипов склонился, посмотрел ему в глаза и чмокнул в висок.

Ослабевшая рука соскользнула с рукава, и Антипов мотнул Киму головой. А Кима душило заполошной радостью, он даже не пытался задавить широкую улыбку полного, абсолютного счастья. Когда то, о чем так долго мечталось, – вот оно. В нескольких минутах ходьбы. Когда можно вкатать заносчивого Антипова в пыльную землю, разбить его смазливое лицо.

– Ким, – Ленька со своим заботливым, на грани испуга, лицом очень уж напоминал антиповского омежку, даже почти так же вцепился Киму в рукав, – погоди, не горячись…

Ким стряхнул его руку и едва удержал порыв вмазать.

– Ты что же, думаешь, я не справлюсь с этим наркошей? Этой соплей холеной? Который лапки свои ни разу в жизни не замарал? За которого все даже не стая – шестерки делали? Я, вожак стаи, не справлюсь с рядовым волком, так, по-твоему?

– Ты… – Ленька аж запнулся на ровном месте, изумленно вгляделся Киму в лицо. – Ты что, не чувствуешь?

Ким ничего не чувствовал, кроме распирающего предвкушения, восторга от «сбычи мечт». И по правде говоря, ему было насрать на всякие там Ленькины предчувствия.

– Нет, Ленечка. Ничего. Я. Не. Чувствую. Пошел на хуй.

Ленька замер и тут же остался где-то позади.

За деревней Антипов сорвался на трусцу, а потом на быстрый бег. Ким не отставал, все ожидая, когда же их нагонит Костя. Потому что братские узы за последний год окрепли и он просто не мог допустить, чтобы его младшего братишку повозили мордой по земле. Но Кости не было. Даже в стороне не ощущалось движения его стаи. То ли напиздели про воссоединение, то ли… Что?

На поляне они стряхнули одежду и бросили ее Дюхе и внезапно последовавшему за ними Игорю, очередному смазливому уебку из антиповской стаи. Антипов повел плечами, дернул шеей и обернулся. Волк у него тоже был смазливым и пригламуренным, с пепельной шерстью. Кажется, омеги называют такой цвет кремовым. И снова ебучее пренебрежение. Антипов только что не улегся подремать. Ким не стал изводить его ожиданием. Обернулся в сильном рывке.

Антипов не просто умел драться, он явно умел убивать. Не конкретно Кима – его он явно щадил, не используя подходящие моменты, – а вообще. И в драке вся вальяжность не исчезала, а становилась тем, чем была изначально: волчьей безжалостностью, которую сдерживал человек. Ким, конечно, не был просто игрушкой для битья. Он тоже изрядно потрепал Антипова, но с каждой минутой становилось все очевиднее, что тот на шаг впереди, что именно он, младший, стоящий всегда на вторых ролях, закончит их драку. Ким взбесился. И именно в этот момент раздался сдавленный вскрик. Антипов дернулся, отвлекся, и Ким разорвал ему бок. Потерял концентрацию – проиграл. Ким фыркнул и приготовился вырубить держащегося за бок Атипова. А его омега выл в голос и явно рвался из держащих его рук. Плакал, наверное. Ким занес лапу. Но тут Антипов, изрядно потрепанный, весь в крови, с распоротой бочиной, поднял голову. И вот теперь эмоции он не сдерживал.

«Никогда не смей пугать моего омегу, уебок».

Ким плохо помнил, что происходило дальше. Все просто слилось в один клубок боли и волчьего страха. Какой-то безнадежности. Явственно помнился потом только один момент – как Антипов, жуткий, почти провалившийся за грань, заносит лапу и с силой опускает ее. И боль, разрывающая всю левую половину морды. Ким взвыл и отключился.

========== Аким. Глава 2 ==========

– Кимыч, ну давай же, очухивайся!

Болело все. И тупо, и резко, и ноюще. И как там вообще может болеть. Как будто и не было регенерации. Ким попробовал подняться и со всхлипом втянул воздух. Больно.

– Давай же, ну! – подбадривал Ленька.

Ким узнал его только по голосу – глаза не открывались. Лоб, щека – все горело. Ким ответил бы, но боялся открыть рот.

– Потихоньку, давай-давай, – Ленька пытался его поднять, но руки оскальзывались на липкой крови. – Слушай, я обернусь сейчас, а ты садись-ка ко мне на спину – так оно быстрее выйдет.

Ленька почти закинул его на себя. Ким мог только давить позорные стоны, шипеть сквозь зубы.

Ленька бежал плавно, каким-то чудом ухитряясь не задевать не заживающие раны. А Ким то проваливался в болезненный полуобморок, то снова выныривал. И нет, он не знал, где легче.

По идее, они должны были пересесть на лодку, но под грудью все так же была волчья шерсть. Ленька плыл, раны щипало, а кровь текла сильней. Ким снова отключился. Пришел в себя от испуганного:

– Сынок! – от папы.

Ким ворохнулся, попытался подняться, хотя бы глаза разлепить, но не удалось. Больно-больно-больно. Почему не заживает?! Ким тихо, сквозь зубы заскулил. Папа как будто подхватил его стон, но отчего-то не снимал с Ленькиной спины, медлил.

– Держи, Лень, – подошедший отец звякнул ключами и прочувствованно добавил: – Спасибо тебе.

Ленька смущенно проворчал что-то и снова побежал.

Дальше было хуже. Ким метался в полубреду. Его колотил озноб, потом кидало в жар, и казалось, конца и края этому дерьму не будет. Все это время Ленька обтирал его, мазал жгучими, больнючими мазями, вливал горькие, отвратные пойла. Как будто самую дрянь собрал. И все короткие периоды относительного сознания Ким пытался понять: где ебаная регенерация? Он бы подумал, что волка больше нет, но тот был внутри. Киму не хватало сил вытащить его наружу, но присутствие измотанного, тоже насквозь больного зверя чувствовалось.

Когда спала температура, горечь сменилась едкой кислятиной. Ким кашлял, давился и морщился, но Ленька был абсолютно слеп ко всей этой невербалке. Пойло оказалось нескончаемым. Иногда Киму казалось, что он очухался только для того, чтобы вызнать, где Ленька прячет свои запасы, и сжечь их на хуй.

Но откровенно говоря, лучше бы он помер. Потому что стоило вернуться сознанию, и реальность навалилась, обрушилась и придавила так, что не вздохнуть. Ким оказался брошенкой. Отщепенцем. Потому и раны не заживали, потому и впервые в жизни прочувствовал, что такое лихорадка. Лес отвернулся от него. Матушка-природа устала мыкаться с придурочным созданием рук своих и просто оборвала все связи. Оборотни были только орудием, а сломанное неудачное ружьишко нет смысла хранить и регулярно смазывать.

Одно сплошное пепелище, ледяное каменное отчаяние. Ким выл и метался по лесу два дня. Валился под деревья, жался к ним, переводя дух и пытаясь получить хоть каплю привычного, родного тепла. Лес был холоден и сух. Деревья молчали. И только Ленька неотступной тенью следовал чуть в стороне.

Наверное, что-то подобное мог бы испытать любимый, обожаемый ребенок, если бы папа не умер даже, а ушел с брезгливой гримасой, полностью разочарованный. Такого не бывает, так что человек, сколько бы ни пытался, так и не смог бы прочувствовать то, что ощущал Ким. В какой-то момент безуспешного мотыляния, неустанных просьб о прощении он просто свалился на влажной и стылой от августовской росы поляне и свернулся в комок.

Рука у Леньки была горячей и родной, прямо как папина. Ким втиснулся ему в объятия и зарыдал. Он был много крупнее Леньки, но это не помешало притереться, вжаться макушкой в Ленькин подбородок и лить слезы ему в плечо под мерное поглаживание.

Стоило отрыдаться, выяснилось еще кое-что.

– А где остальные? – Ким осекся, склонил голову, уже понимая.

Они все ушли. Порвали связи, стоило Киму лишиться силы. Остался только Ленька, и Ким никак не мог понять почему.

– А ты? – спросил он, обмирая от ужаса, потому что Ленька вполне мог сказать что-то вроде: «Выхожу тебя и свалю».

И Ким остался бы совсем один. Родители никогда не заменят стаю. Не в таком случае.

– Дурак ты, Кимыч, – хмыкнул Ленька и потрепал его по волосам. – Куда ж я от тебя денусь?

И Ким подумал, что Ленька, слабый и слишком уж чувствительный, наверное, не слишком нужен в другой стае. С Кимом-то ясно все – на одном горшке сидели, но так-то он не слишком желательный кандидат.

– Если хочешь, я поговорю с родителями. У них знакомых много, кто-нибудь наверняка позовет тебя к себе.

– Ну и дура-а-ак, – удивленно протянул Ленька, чуть подаваясь назад. – Дебилушка – вот правду сказали.

Ким горестно поморщился, но крыть было нечем.

– Ты что же, думаешь, меня только ты к себе звал?

Ким изумленно вскинулся.

– Сначала все были слишком уверены, что я от тебя ни на шаг, – пояснил Ленька, – а потом, уже в стае, да, стали предлагать.

– А так можно, что ли? А ты что?

Ленька треснул Кима по затылку.

– Ну а хули я, по-твоему, сейчас здесь торчу и тебя, дитятку, только что сиськой не кормлю?! – рявкнул он и потер виски. – Вот и как, с твоими-то родителями, можно вообще ничего не знать?

Ким отвернулся. Он бегал от попыток родителей посвятить его в таинства волчьей сущности как черт от ладана.

– Ладно, – фыркнул Ленька. – Потопали к дому. По дороге расскажу. А то жрать пора, а мы все тискаемся на полянке, как два олененка.

По дороге Ленька не рассказал. Подтягивал за собой Кима, который спотыкался, едва не валился с ног от усталости и тяжело и часто дышал.

– После формирования стаи, – начал Ленька, стоило им усесться в доме, – силу, по сути, распределяет вожак. Нормальный вожак чувствует меру для каждого. В зависимости от потенциала он распределяет волков в стае, а уже от этого места конкретно этому волку достается столько, сколько ему требуется.

– Ты сказал – нормальный.

– Я сказал – нормальный. Ты даже не пытался приглядеться к нам. Распределил все по личным уебищным симпатиям и по человеческому телу. Хотя волк сейчас должен был давать набирать массу.

– И ты злишься на меня за то, что…

– Блядь, да за то, что я высох весь из-за тебя. Я сильный оборотень, которого с какого-то хера задвинули на последнее место, а тухлого Дюху сделали правой рукой.

Похвальба была такой откровенной, что Ким скептически хмыкнул.

– Наверное, это было бы даже забавно, – едко продолжил Ленька, – если бы мой волк не загибался от недостатка силы и не тянул ее из меня. И если бы Дюха не агрился от переизбытка этой же ебаной силы. Я теперь даже не представляю, кстати, как он выплывет.

У Кима загудело в голове.

– Почему никто не сказал мне?

– Не сказал кто? – отгавкался Ленька. – Я? Наверное, потому, что не хотел, чтобы меня в очередной раз ткнули носом в мое место, не напомнили, что я уебищный хилый дрищ? Насчет твоего отца не знаю. Либо он думал, что до тебя, как до нормальных волков, дойдет и без постороннего вмешательства, либо ты как всегда ничего не слушал. Ты же заднюю врубал, стоило хоть немножко начать избавлять тебя от тупости.

– Лень…

– Ой, да похуй уже, – сразу как-то сдулся Ленька. – Я ж сам тебя, тупенького такого, выбрал, значит, сам и виноват. Для чего-то же это нужно было.

– Да для чего это вообще могло быть нужно? – горько отмахнулся Ким, которому тошно стало – жуть.

– Ну, – задумчиво протянул Ленька, – например, для того, чтобы я чуть больше занимался мозгами. Тебе – для того, чтобы не свалить в горячо любимый Архангельск. Или в Северодвинск.

– Лень.

– М?

– Спасибо, друже.

Ленька хмыкнул и притянул Кима к себе.

– Пожалуйста, мой капитан. Только теперь держитесь другого курса. На рифах мы уже побывали.

Поначалу Ким думал, что, стоит только начать регулярно бегать по лесу, задавить в себе навязчивое желание выбраться в инет или хотя бы позвонить кому-то, все разом вернется. Но Ленька презрительно фыркнул и разом спустил на землю:

– Чувак, лес – не папочка. Это ему ты можешь напиздеть с три короба, сразу заслужить прощение и снова хуевертить. Тут так не получится. Меняйся.

Ким не понимал, как можно меняться по заказу. Да, он был таким, каким был. Изнеженным городским парнем, которому лучше бы и не быть волком, лучше бы и не испытывать всего этого дерьма, которое валилось из всех щелей. Пусть даже со средней внешностью и без звериного обаяния, которые в глазах омег легко компенсируются хорошими шмотками, стильной стрижкой и подкачанным телом. Ким был чужим в лесу.

А в середине августа случился туман. Ким проснулся рано, раньше Леньки, который всегда вставал первым и был куда свежее разбитого Кима. Но в то утро почему-то не спалось. Как будто звало в сероватую хмарь. Ким прокрался мимо посапывающего Леньки и неверяще выдохнул, глядя на дымку вокруг. Туман был густой и словно тянул вглубь себя. Ким не сошел – соскользнул с крыльца и провалился. Медленно бродил в белесой пустоте, огибая невидимые глазу препятствия. Обернувшись, валялся в сырой траве, ощущая непостижимый катарсис. Он не чувствовал прощения леса, не ощущал прилива сил. Ему просто было хорошо. Забылось, что изгой, отщепенец, без перспектив, почти без будущего, с одним Ленькой за спиной. Очищение. Хотелось наизнанку вывернуться – настолько стало правильно внутри.

Ким вернулся, когда туман развеялся. Молча вошел в дом и взмахом руки остановил открывшего было рот Леньку – не хотелось слов. Они могли нарушить с трудом обретенную чистоту. А Ким так хотел сохранить ее хотя бы на немного. Но Ленька, которому всегда не терпелось высказать свое сверхценное мнение по любому поводу, неожиданно промолчал. Непонятно мотнул головой и на секунду прикрыл глаза, глубоко вздыхая. Ким ополоснулся холодной водой и, абсолютно не чувствуя голода, завалился в постель.

Проснулся только следующим утром, в кои-то веки чувствуя себя отдохнувшим. Выскочил на улицу, даже не пытаясь прислушаться к тому, что говорит Ленька. Обернулся и затрусил по лесу. И неожиданно ровный бег подарил почти то же самое умиротворение. Забытье, в котором плаваешь, как, наверное, в животе у папы, когда проблем просто нет, когда они еще не существуют.

Ким спал в лесу. Не хотелось в дом, в давящие стены и нависающий потолок. Ким задрал голову и уставился на россыпь звезд, на яркую луну. Вой засвербел в горле, и Ким не стал сдерживаться – гулко завыл, выплескивая боль, страх и обиду. И тут же подхватило, отозвалось вдалеке, словно эхом. Ким мотнул головой, обрывая вой, и свернулся калачом, прикрывая нос хвостом. Почувствовал приближение Леньки, который дождался, сумел не сорваться и дотерпел до зова вожака. Ленька улегся рядом, ткнулся носом бок и сразу же заснул – видно, нелегко ему дались Кимовы блуждания. Ким развернулся, тщательно, как волчонку, вылизал крутой лоб и снова скрутился – сил по-прежнему было мало, и теплообмен страдал.