Текст книги "Вулканы (СИ)"

Автор книги: Вареня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

С той ночи они бегали по лесу вместе, понимая друг друга без слов. Весь окружающий мир в какой-то момент перестал существовать. Это не было потерей человеческой части, а скорее отбрасыванием всего лишнего, мелкого, наносного. Ким совсем не хотел в цивилизацию.

Вернуться заставил отец. Прибежал в середине сентября, обвел суровым взглядом дом, Леньку, поджавшего хвост, и напряженного Кима.

– Восстанавливайтесь в институте, – коротко бросил он. – Ваши каникулы слишком затянулись.

Потом вгляделся Киму в глаза, хмыкнул, и взгляд его потеплел.

– Вам тут больше делать нечего.

Ким поначалу и не понял толком и только выбегая из леса прочувствовал: прощен. Ощутил ласковое поглаживание по холке, теплое, очень нежное принятие. Ким чуть не разрыдался. Метнулся обратно, рухнул на землю, зарылся мордой во влажный мох. Как же не хотелось уходить. Каким это сейчас было ненужным и лишним. Несвоевременным. И только жалобное поскуливание Леньки привело в чувство. Ким знал, чем может обернуться такая привязанность к лесу. У медали две стороны. Одичать он был не готов.

И все-таки человеческий мир стал чужим. Неправильно суетным, дурно пахнущим и раздражающим. Все эти проблемы, которые сваливались на Кима, казались смешными и надуманными. Было странно, что совсем недавно его могло волновать то же самое. Мода, тусовки, развлечения – это не давало успокоения, а только засасывало в тупую мышиную возню, из которой не было выхода.

Ким учился, как лямку тянул. Отсчитывал дни до каникул и с ужасом ждал каждых новых выходных. Потому что моментом похорошевший и возмужавший Ленька с головой ухнул в кутеж. Раньше он терялся на фоне остальных членов стаи, уходил даже не на вторые роли, а в дебри массовки, но теперь с полным правом наслаждался всеобщим восхищением. Ким не мешал. Он больше не был конкурентом, не оттягивал ставшее ненужным внимание омег.

Шрамы с тела сошли. От ран не осталось и следа. И только по всему лицу змеился жирный уродливый шрам. Финальный аккорд антиповской ярости. Он тянулся через весь лоб, а потом спускался на щеку. И даже почти не побледнел. Зрелище было настолько неприятным, что впервые увидевший себя в зеркале Ким даже отшатнулся. Таким уродом стал. Это не должно было его теперь волновать, потому что дело ведь не во внешности, а совсем в других вещах. Но волновало. И Ким прислушивался к довольным шепоткам за спиной, язвительным, торжествующим, что вот, мол, и закончилась вся красота.

Ким отрастил челку и полюбил капюшоны. Ленька вздыхал и говорил, что Ким слушает не то и не тех, старался утаскивать подальше от сплетников. Но дело ведь было не в них. Ким ясно понимал, что выглядит стремно.

Потому и холодное лето порадовало. Можно было закутаться в толстовку или мантию во время редких прогулок по родной деревне. Не замечать любопытных взглядов омег и тоскливо-обиженных – бывшей стаи. Похудевшие и какие-то изможденные альфы отчего-то нередко оказывались на пути. Миха даже заговорить решился. Попросился обратно, воровато оглядываясь. Ким изумленно поглядел на него, а потом отрицательно мотнул головой:

– Не могу, Мих. Связь-то оборвана. А новую я сейчас не смогу создать.

Мог, конечно. Но не с ним. Не с ними, с которыми общего – альтер-форма. Миха зло улыбнулся и, резко развернувшись, ушел. Больше ни он, ни остальные бывшие члены стаи к Киму не подходили. Кивали при встрече, но на этом все. Ким думал, что должно же болеть, должно же сладко отдаваться радостью отмщения. Но было просто жаль их, трусоватых, слишком похожих на него прежнего, и только. А потом как-то незаметно их дуальная стая разрослась. Ким даже не отбирал новых членов. Не потому, что готов был брать любых, а потому, что приходили к нему только свои. Ким сразу чувствовал их, будто знал всю жизнь и чуточку дольше. Непостижимое человеческому разуму единство – вот чем теперь стала стая. Даже формировать не потребовалось. На этот раз не из-за человеческой тупости. А просто так похожи они все оказались.

Вот только избушка стала маловата. Пятерым альфам не развернуться толком. Ким хмыкнул и, оббегав лес, нашел подходящее место. Они быстро набросали макет, шутливо переругиваясь из-за всяких мелочей, и сами принялись за строительство. Могли бы быстрее, но, в отличие от Кима, остальные альфы вели полноценную социальную жизнь. То есть три дня в неделю отрывались в клубе, а остальные – в ночных тусах. Потому частенько по утрам Ким не мог их добудиться. Да и после они, разнеженные, сладко пахнущие омегами, то и дело залипали. Ким вздыхал, вяло поругивался, но, конечно, смотрел сквозь пальцы.

И в тот день он тоже просто пришел будить Леньку. Но тот хныкал, отбивался и норовил спрятаться под подушку. Ким стянул с него одеяло, шлепнул по заднице и распахнул окно. Пусть померзнет, проветрит мозг.

Ленькиным соседом был пожилой омега, так что у него всегда было тихо. Ну чем там дедуле шуметь? Его и не видно было почти. Но только сейчас дверь шумно распахнулась, и Гера выскочил из дома:

– Да погоди, я сейчас принесу!

Как будто в «солнышко» врезали. Не вдохнуть. И звон. Тяжелый, оглушающий начисто. Ким захрипел, ухватился за горло, зажмурился и осел на пол. Очухавшийся Ленька тряс его, может, что-то говорил, но Ким не слышал, не слушал. Это огромное, что распирало его изнутри, хотелось вырвать, потому что он не просил, он не готовился, не ждал. А это слишком. Не бывает так. Не должно быть. Слишком сильно и слишком больно. Антипов – игривый котик по сравнению с…

Ким лежал на спине и, тяжело, с хрипом дыша, пялился в потолок. Образ Геры вырисовывался четко, как солнечный диск, если потаращиться на него. Глаза закрывать бесполезно. Только четче силуэт. Хотелось… Ким сглотнул, потер ладони, провел пальцем по нитке шрама и горько усмехнулся краем рта.

Ленька, псевдорасслабленно сидящий рядом на полу, завозился, приготовился подскочить.

– Нормально все, – прохрипел Ким и закашлялся. – Пацаны ждут небось. Погнали.

На выходе Ленька ухватил его за плечо и сжал, подбадривая. Понял все, ясное дело. Ким уткнулся лбом ему в плечо и замер, наслаждаясь близостью члена стаи. Не так страшно. Иллюзия того, что все будет хорошо. Что вообще теперь может быть хорошо?

========== Аким. Глава 3 ==========

– Любовь нечаянно нагрянет… – мерзко мурлыкал Ленька, перебирая малину.

Ким пялился в окно – у Геры в комнате горел свет.

– Когда ее совсем не ждешь… – И откуда вытащил этот ебучий шансон?

Пока разглядывал окна, Ким забыл, зачем вывалил малину на газетку, и всю сожрал. У Геры мелькнул силуэт за занавеской.

– И каждый вечер сразу станет удивительно хорош!

– Щас огребешь! – подхватил Ким прилипчивый мотив.

– Ты отсталый индивид и ничего не смыслишь в искусстве.

– Зато смыслю в целебных пиздюлях.

– На малинку, – солнечно улыбнулся Ленька и затолкал Киму в рот ягоду. – С червячком. Самого жирного отобрал для любимого вожака.

– Вот падла, – беззлобно огрызнулся Ким.

– Ну так стаю вожак под себя выбирает.

– А я тебя не выбирал. Ты мое наказание.

– И я тебя люблю, милый. О-о-о! – поднял Ленька палец вверх, прислушиваясь. – Бежит!

И умчался в переднюю, не дожидаясь, когда Ким хорошенько ему втащит.

– Эй, солнышко! – заорал Ленька в окно. – Куда такой хорошенький омега бежит совер-р-ршенно один?

– К дедуле, в соседнюю деревню! – еле сдерживая смех, отозвался Никитка. На нем была красная худи, капюшон которой очень в тему был натянут на голову. – Несу пирожки и горшочек масла!

– Я бы тоже не отказался от… пирожков, – понижая голос, проурчал Ленька. – И от масла… – он похабнейше облизнулся.

Ким усмехнулся и покачал головой. Никита был очень строгих правил, так что о пирожках и прочем Леньке пока приходилось только мечтать. Ну или озвучивать, как сейчас. Хотя Никита это дело не приветствовал.

– Ты вообще, что ли? – зашипел он, заливаясь краской. – Дурак какой!

Никитка показательно отвернулся, вздернул носик и почесал дальше по мостовой. У Геры хлопнула калитка. Ким насторожился и прислушался. Из-за холодного лета окна были закрыты и расслышать разговор не получалось, но даже так можно было прислушиваться к звонкому голоску Геры. Он смеялся, кажется. Ким улыбнулся и снова съел малину, которую успел перебрать.

– Папа нас убьет, – вздохнул Ленька, грустно оглядывая вялую кучку ягод. От ведра осталось чуть больше половины. – Они гулять щас пойдут. Давай с ними?

Ким поморщился и отвернулся, снова принимаясь за дело. Не думать. Не зацикливаться. И так с трудом прогнал воспоминания о двух встречах с Герой. Во время первой Ким еще надеялся. Когда схлынуло первое, невыносимое, он стал раскладывать, обдумывать. Насколько он знал, Гера был очень неплохим парнем, добрым и отзывчивым. Значит, можно попробовать наладить контакт, вспомнить былые навыки, помножить их на теперешние вставшие на место мозги и попытаться…

Они пересеклись на мостовой. Как тогда. Ким улыбнулся, забыв, что стянул капюшон, в котором было душновато, и заправил челку за ухо, потому что хотелось видеть Геру полнее. Гера замер, стиснул ручку пакета. Задышал часто-часто, испуганно. Заскользил взглядом по лицу Кима и залип на шраме. Наверное, ненадолго, но для Кима время словно замедлилось, растянулось. А потом Гера резко отвел взгляд, поджал губы и замялся. Слева канава, справа крапива, и пусть на Гере не шортики, а бриджи, но сталкиваться с крапивой никто не любит. Ким незаметно вздохнул и вжался в нее. И да, на нем тоже были бриджи. Гера просто пролетел мимо. Даже не замедлился, когда Ким тихо выдохнул:

– Здравствуй.

Рванул к дому, перепуганный зайка. Ким улыбнулся, хотя губы дрожали, и натянул капюшон. Полночи провыл в подушку, хотя в волка не перекидывался. А наутро подумал, что, может быть, Гера со временем привыкнет. Первая реакция у всех была достаточно острой. Даже папа взбледнул.

То, что Ленька встречался именно с Никиткой, лучшим Гериным другом, было благословением небес. Через пару дней Ким напросился на вечерние посиделки. Незаметно шугнул Дюху и уселся рядом с мигом напрягшимся Герой. Обвел всех альф взглядом, заявляя права, и принялся краем глаза наблюдать.

Гера сидел как на иголках. Бросал осторожные взгляды – Ким отчетливо понимал, что именно на лицо, на ебучий шрам! – и тут же отводил глаза, напрягался, кусал губу, мученически изламывал брови. А Ким весь вечер думал, поможет ли, если забить какой-нибудь татухой пол-ебала. Остановила только мысль, что Гера может не любить татуировки. Кожа у него была чистенькой и беленькой. А потом Гера отсел от Кима. Деликатно, воспользовавшись разговором со Степушкой, который сидел далековато. Но Ким ведь понимал. Ему и тошно было, и дышалось через силу, через не могу, а уйти не получалось. Как приварил кто к бревнам. Не смотреть на Геру, так хоть слышать, чувствовать. Ким надеялся, что дышит не слишком громко.

И как назло, они засиделись. Разошлись только утром. Ким попробовал уснуть, но впустую провертелся часа два. Казалось, что выхода просто нет, и это было… безнадежно. Хуже, чем когда не поддерживал лес, когда отвернулась стая. Ким мог бы выдержать это все, если бы Гера хотя бы смотрел, хотя бы улыбался ему, что ли.

Ким тихо оделся – родители спали – и вышел на улицу. Было не по-летнему свежо, хотелось перекинуться и унестись в лес, но Ким натянул капюшон и выбежал на трассу. По ней недавно прошлись грейдером, так что бежать было легко – единственная поблажка приступа мазохизма. Стало легче. Новые кроссовки приятно пружинили, и Ким втянулся, прислушался к мягким звукам леса, приглядел место, где наверняка можно набрать грибов на обратном пути.

На остановке сидел омега. Отмахивался прутиком от комаров и был настолько расслабленным, что выглядел как-то странно, неуместно, настолько вписывался в окружающей лес, что казался даже не человеком. От него словно волнами исходило принятие. Все это и обмануло. Идиотизм, конечно, Ким потом понял, насколько глупо было принять человека за живое воплощение леса. Оборотни оборотнями, но даже у сказок есть свои границы. А тогда Киму показалось – понадеялось, – что можно рухнуть омеге в объятия, излить все не метафорически, а вполне реально. Получить в ответ утешение, совет какой-нибудь. Надежду?

Ким не таясь подошел, стянул капюшон, сел рядом, как можно ближе, уложил голову омеге на плечо и принялся выпаливать все. А тот, хоть и напрягся в первое мгновение, тут же расслабился и начал утешающе поглаживать Кима по руке.

Ким вывалил всю суть, остались одни неинформативные эмоции, когда изумленно-злое:

– Какого хуя?! – буквально подорвало его с места.

– А ты чего без машины, Кость? Нам ехать пора, – ровно ответил омега растерянному Антипову-старшему, а потом повернулся к такому же Киму и похлопал по месту рядом с собой.

И Киму ясно уже было, что никакой это не очеловечившийся лес, а настоящий человек, да к тому же законный муж Антипова – он так ярко пах им, что неясно, как можно было не заметить, – но Ким сразу послушался. Плюхнулся рядом и уставился на… Антона?.. Ожидая, что же тот скажет.

А Антипов скрипнул зубами, выматерился и ушел.

– У меня есть одна теория, – Антон так мягко говорил, смотрел так ласково, что Киму казалось, будто он поглаживает его. – Волков просто не связывает с неподходящим омегой. Твой Гера не может тебя ненавидеть, или презирать, или так уж бояться твоего шрама.

Он протянул руку и без всякой брезгливости погладил Кима по щеке. Той самой. Надо было хотя бы не реагировать, потому что чужой омега, антиповский, но Ким не смог себя побороть – склонил голову, прижался. И как будто накрыло спокойствием. Той самой долгожданной надеждой.

– Не только он тебе нужен, но и ты ему. Был нужен, нужен сейчас и будешь нужен. Просто раньше был неподходящий момент. Все, что случилось, оно для чего-то было нужно, понимаешь, солнышко? Так что просто оставайся рядом. Будет какой-то момент, который все поменяет. Ты, главное, не отчаивайся.

Ким закивал. Антона о стольком хотелось спросить, урвать хотя бы еще несколько минут его внимания, которое убирало скопившееся отчаяние, но тут приехал Костя. Антон еще раз погладил Кима и быстро запрыгнул в машину. И тут Ким испугался за него. Потому что нельзя было даже сидеть рядом, пусть и не было во всем это ничего плотского, но…

– Это я твое солнышко, – ворчливо буркнул Антипов и газанул, обдав Кима щебенкой.

– Костя! – недовольно воскликнул Антон, и машина умчалась.

Ким улыбнулся, снова натянул капюшон и побежал обратно. Переживать за Антона было глупо. К тому же грибы могли собрать. Ким рассмеялся, и честно говоря, давно он не делал это настолько легко.

А на следующий день похолодало так, что все принялись топить печки. Ким проснулся непозволительно поздно и уже ближе полудню побежал за Ленькой.

Гера рубил дрова. Точнее, пытался рубить. Настолько пытался, что Ким даже замер в ужасе, ожидая, что он вот-вот вгонит топор себе в ногу. Видимо, Гера и сам понял рискованность затеи, потому что отбросил топор, сел на корточки и, закрыв лицо ладонями, захныкал. Не заплакал по-настоящему, а просто вот так, по-омежьи, выразил всю безысходность ситуации. Ким улыбнулся. Надо было сбегать к Леньке и сказать ему помочь. Или хотя бы к отцу. Но слова про «момент, который все поменяет» вертелись в голове. Так, может быть, это он – момент? Ким готов был рискнуть. Хуже-то уже некуда.

– Помочь? – вполголоса, стараясь не напугать, спросил он.

Гера вскинулся, распахнул свои глазищи, даже рот у него чуть приоткрылся от изумления. А потом Гера закусил губу и чуть нахмурился, словно раздумывал, словно выбирал меньшее из зол. Ким старался улыбаться все так же радушно, следить, чтобы не поехала искусственная улыбка.

И Гера решился. Вдруг закивал, подобрал с земли топор и протянул Киму.

– Пожалуйста, если тебе не трудно.

Улыбка больше не сползала – первые слова Киму лично. Охуенно вообще! Ким уперся в забор и легко перемахнул через него, стараясь не реагировать на восхищение в глазах Геры.

– Ты извини, пожалуйста, что я тебя напрягаю, – зачастил Гера.

«Не напрягаешь, – мысленно заурчал Ким, забирая из его рук топор, – лапушка». Гера ухитрился весь перемазаться. Ким почесал зазудевшие пальцы о рукоятку топора.

– Я пытался растопить, но дрова, наверное, отсырели. А дедушка ушел. И радиатор сломался. И я подумал, что, может, если свежих дров наколоть, то они лучше зажигаться будут. Просто… – Он натолкнулся на внимательный Кимин взгляд и покраснел, потупился. – Очень холодно, – еле слышно закончил он.

– Ну давай тогда наколем свежих дров, – мягко, упорно сдерживая ползущую улыбку, предложил Ким.

Стоило первому полену расколоться пополам, Гера бросился подбирать дровишки. Ким тормознул его, перехватив за талию, но тут же выпустил. Ад на земле.

– Потом соберем. Я топор контролирую, конечно, но лучше не рисковать. Посиди пока.

Гера послушно забрался на козлы, предусмотрительно подстелив под попку полу плаща, и затарахтел. Он жаловался на холодное лето, на закончившиеся дрова, потому что Сухов запил, а ни с кем другим дедушка так и не договорился, в сотый раз благодарил Кима и небеса, пославшие его в самый нужный момент. Потом вдруг вспоминал, что черника какая-то водянистая и что грибов «совсем-совсем нет, а так хочется со сметанкой из печки».

Ким тихо улыбался, наслаждаясь этим щебетом, присутствием Геры рядом – на расстоянии пары шагов, такого свободного, не боящегося, и благодарил Тошу, который, наверное, все-таки был не совсем человеком. Пусть не ангелом, но чем-то очень схожим, потому что не меняется ведь все так круто после одной-единственной встречи? Или?..

Ким вбил топор в колоду и, сделав знак Гере сидеть и дальше – только заноз не хватало! – принялся собирать дрова.

– Я наколю твоему дедушке дров. Сухов если запьет, то надолго.

– Но…

– У меня своя программа тренировки – спину прокачиваю.

– А…

– Не вздумай деньги или еще какую хрень предлагать, – Ким прям по глазам понял, что именно про это Гера сказать собирается. И точно – сразу покраснел и глазки в пол. – Считай моим извинением за прошлое лето. И за мудачество вообще.

– Да ну что ты! – замахал руками Гера. – Это я слишком остро реагировал. Ты ничего такого и не делал.

– Делал-делал, – хмыкнул Ким. – Веди. Помогу тебе с печкой.

– О-о-о! – восхищенно протянул Гера. – Ты мой спаситель.

«Это демоверсия, – хотелось ответить Киму. – Для приобретения полной будь, пожалуйста, моим».

В доме действительно было сыро и холодно. Гера ежился, но ощутимо зяб.

Подойдя к устью печки, Ким отчетливо понял, что не в дровах было дело. Гера просто навалил туда целую гору и, судя по куче спичек, пытался поджечь вот прям полено. Но дрова действительно были сыроваты. Потому и не поджег. Ким беззвучно вздохнул, сходил в дровяник за берестой, выложил дрова из печки и аккуратно уложил те, что лежали сбоку – сухие, но Герой не замеченные. Подложил лучин, которые торчали из жестяной баночки, и быстро развел огонь.

Гера смотрел удивленными глазами и покусывал губу. Ким хотел подвести его к печке, чтобы погрелся, ухватил за руку и не смог сдержать эмоций:

– Да ты же ледяной!

Подвинул табурет, усадил Геру, сдерживая желание начать растирать, и, уже разворачиваясь к передней, сказал:

– Сейчас еще куртку тебе принесу.

– Не надо, – испуганно воскликнул Гера, хватая Кима за штанину. – Они холодные. А на меня внимания не обращай – я всегда, если замерзну, долго отогреваюсь.

– Дурилка незадачливый, – беззлобно хмыкнул Ким и щелкнул Геру по носу.

Нажал кнопку чайника и придвинул еще один табурет – сзади от Геры. Стянул с себя ветровку – хоть и тонкая, но нагретая, – накинул Гере на плечи, а потом сам уселся сзади. Обхватил Геру, прижал к себе.

– Без подтекста, – пояснил Ким, – просто грею тебя. Не пугайся, пожалуйста.

А потом понял, что ведь не только близость альфы может смутить, но и ебучий шрам. Может, вполне может Гере быть брезгливо и мерзко от такого тесного контакта. Но Ким и додумать толком не успел, не то что отстраниться с полагающимися извинениями. Гера втиснулся, вжался в него с довольным стоном:

– Честно говоря, мне вот прямо сейчас плевать. Так замерз.

Он скукожился, волосы рассыпались, скользнули по плечам, и Ким увидел шею Геры. Уже блекло, нечетко, но вполне очевидно там проступала старая метка. Ким стиснул зубы и прикрыл глаза. Не дай бог Гера обернется – вопросов не избежать. Нужно было срочно начать разговор, отвлечься на что-нибудь.

– Так от чего же ты сбежал сюда?

Ким не вкладывал прямого значения в эту фразу, подразумевал что-то типа дауншифтинга, убегания от суровых будней Северной столицы. А Гера вдруг напрягся. Характерно так, всем телом, когда проблема явно в чем-то большем, чем загазованность воздуха и перегревшийся асфальт. И как только Гера расслабился, медленно, насильно скидывая напряжение, Ким понял, что хочет знать и что Гера наверняка придумает что-то, чтобы не говорить правды.

– Расскажи мне, – тихо, совсем не настойчиво попросил Ким.

Они были совершенно посторонними, а с посторонними не делятся секретами, от которых все тело сводит. Но Гера почему-то вдруг сжался еще больше, будто Ким все-таки накинул на него холодную, отсыревшую куртку.

– В пятнадцать, – тихо-тихо просипел Гера и замолчал.

– М?

– Я познакомился с ним в пятнадцать. Ничего особенного, просто в одной очереди стояли, и он спросил номер. Он старше на семь лет. Умный. Достаточно состоятельный. Начал ухаживать. Ну а много мне в пятнадцать нужно было? Да и родителям он понравился. Весь такой правильный, – Гера рассказывал про все это с горечью, какой-то тянущей до сих пор болью, и у Кима даже в горле запершило. – В шестнадцать он предложил съехаться. Я согласился – это ж так круто, по-взрослому. И оформлено все было в виде помолвки, с обстоятельной беседой с моими родителями и уверениями, что все серьезно.

Гера замолчал и долго смотрел на огонь.

– Через полгода я загремел в больницу с анорексией. Меня все спрашивали: в чем дело, почему так? А я ничего не мог сказать. Мне не в чем было его обвинить. Это сейчас я понимаю, что намеки были слишком тонкими. Одежда на размер меньше, брошенные фразы. Никто на меня не давил. Он никогда не приказывал мне. Но… Я забросил друзей. Превратился в примерного домохозяина. Каждый вечер – блюда разных кухонь. А он, знаешь, мог прийти, увидеть, не знаю, нитку на полу и уйти на всю ночь. И знаешь, я всегда думал, что дело во мне. Я так хотел стать лучше, хотел, чтобы ему нравилось дома, чтобы он не уходил.

Гера медленно распрямился, поднял голову, и Ким чуть сдвинулся, устраивая его поудобнее.

– Мне приснился дедушка. Тот, который со стороны отца. Я сон не помню совсем, только ощущение, что дедушка расстроен. Я что-то запаниковал, поехал на кладбище. А осень была, ветер такой холодный. Я сижу и плачу, плачу. И вдруг омега подошел. Спросил, все ли в порядке. И я, как на тебя сейчас, вывалил все. Тогда, правда, в истерике. А он выслушал и предложил мне походить на консультации. Он психолог. Крутой. Вытащил меня из этого дерьма. Еще друг помог. Сам бы я не справился, конечно.

Гера хмыкнул и покачал головой.

– Я так хорошо помню, как боялся сказать, что мы расстаемся. Своему альфе в смысле. А он так спокойно: «Ну и съебывай». И родители… Я как-то думал, что они меня поддержат, а папа начал спрашивать… Завуалированно интересовался, что я сделал не так. Чем не угодил. А я есть не мог. Реально, съесть банан для меня было подвигом. Не плакал, спал нормально, хотя и не высыпался, а есть не мог. Я полгода вылезал. Выкарабкивался, Ким. И все жалели мои отношения. Не меня, понимаешь? А того, что я упустил такого альфу. Как будто пранк. Ну, – Ким вздохнул, – хотя бы отделил зерна от плевел. На мой день рождения, в июне, бывший позвонил. Поздравил, наговорил кучу всяких правильных слов, как он умеет. И я выдохнул – отболело. Не хотелось бежать за ним, что-то там доказывать, убеждать, что я хороший. Я не хороший. И мне никому ничего не надо доказывать. Знаешь, так офигенно было это понять. Лучший подарок. Я поблагодарил, сказал, что дела-дела, и трубку повесил. На следующий день он приехал. Привез подарок. А я понимаю, что он меня прощупывает. Дергает, чтобы проверить, там ли еще крючочки. Буду ли я ручками махать, ножкой дергать. Я так испугался и сбежал. А он домой ко мне пришел. Папа радостный, типа «велкам». А меня тошнит. Мне страшно от того, как он на меня смотрит. Папа говорит – умный взгляд. Умный, наверное, но такой жуткий. Я раньше не понимал, а теперь так отчетливо видел. Он начал мне названивать, приезжать. И все опять: «Какой хороший альфа. Присмотрись. Попробуйте еще раз». А я не выдержу еще раз, – у Геры задрожал голос, и Ким стиснул его крепче.

– Он что-то…

Но Гера отрицательно замотал головой:

– Ничего. Но я… стал задумываться. Может, я и вправду что-то не то делал? Может, стоит попробовать еще раз? Может, я виноват?

Сил терпеть это не было. Ким развернул Геру лицом к себе и четко проговорил:

– Рядом с любящим альфой нормальный, любящий его омега не может быть несчастен, понимаешь? Это все, что тебе нужно знать.

Гера распахнул глаза, огромные, все искрящиеся от осознания такой простой и очевидной вещи. А потом скривился, попытался отвернуться, но Ким не дал. Уткнул его плачущую мордашку себе в плечо и принялся поглаживать по волосам.

– Ты поэтому приехал?

Гера закивал:

– У дедушки здесь и телефона нет.

– А психолог твой?

– В отпуске. Недоступен.

– Друг?

– Уехал со своим альфой. Не хочу ему говорить. Он бросит все, сорвется. А оно того не стоит.

– Стоит, лапушка. Но ты правильно сделал, что приехал сюда. Умница.

Сосновые полешки уютно потрескивали в печи, Гера стиснул кулачки у Кима на груди и печально сопел. Тоже уютно, кстати. Ким мерно поглаживал его и еле заметно улыбался.

– Ты… – несмело начал Гера куда-то в подмышку.

– Никому не скажу, – подхватил Ким и чуть отстранился, заглянул в глаза, чтобы уж точно поверил и не мусолил в голове всякую херню подозренческую.

Гера закивал.

– Извини, что вывалил это все на тебя, – печально проговорил он и хлюпнул носом. Засмущался и потянул салфетку из стоящей на столе упаковки.

– О боже, – закатил глаза Ким.

Гера хихикнул и бросил салфетку в печь.

– Чай будешь? – Он расслабился, будто не шугался от Кима столько времени. Как старые друзья. Вот только один в днищенской френдзоне.

– Буду, – кивнул Ким.

Почему-то вспомнилась метка, и Киму отчаянно захотелось ее зализать. Тупо, конечно.

– Пойдешь за грибами завтра? – спросил он, чтобы как-то отвлечься. – Дождя не обещали.

Суетящийся Гера, порозовевший, согревшийся, замер, недоуменно оглянулся.

– Не знаю даже, – замялся он. – Это как-то…

– Леня и Никита тоже пойдут, – мгновенно успокоил Ким, прекрасно понимая все опасения. Понятно, что ни Ленька, ни Никита еще о своих планах на завтра не знали.

Гера заулыбался, закивал, разлил по чашкам чай. Он щебетал про Питер не переставая. И Ким отчетливо осознал, насколько же он любит этот промозглый, гриппозный город. Неподходящий. Как и ебучий альфа, который все еще любит ломать игрушки. Ким ел идеальное печенье и все отчетливей понимал, что сделает все возможное – и невозможное сделает тоже, – но Гера останется с ним, потому что… Так было правильно. Гера был весь его, с ног до головы. И эти его тонкие пальчики, и улыбка, ясная, но какая-то неуверенная, – все на самом деле принадлежало Киму. И нужно было как-то донести эту мысль до Геры. С поправкой на ебучую новую Кимину внешность. Потому что хоть Гера и стал доброжелательным мальчиком-милашкой, но, провожая Кима, снова залип на его шраме. На долю секунды мазнул взглядом, но для Кима все оказалось слишком очевидно. Ким привычно уже скроил косую улыбку, не вызывавшую подозрений, и, быстро попрощавшись, ушел.

========== Аким. Глава 4 ==========

С того дня у них появились отношения. Дружеские, потому что щенячья доброжелательность Геры заканчивалась ровно в тот момент, когда Ким нарушал интимную зону. Гера превращался в палку, только что закаменевшими мышцами не скрипел, и старательно отводил взгляд от шрама. Ким занавешивался мешающей челкой, старался не поворачиваться уродливой стороной и вообще был плюшевым медвежонком – захоти Гера уложить к себе в кровать, пролежал бы мягоньким улыбающимся бревнышком. Но контраст искренних широких улыбок и мелких рваных вдохов в сторону во время медляков убивал. Ким не приглашал Геру больше, не тянул половинок открыток, только периодически одергивал зарывающегося Дюху. Киму и тошно было от дня сурка, и страшно было делать шаги, хоть влево, хоть вправо. Права на ошибку не было. Ким цеплялся за каждый день, понимая, что промозглое лето заканчивается. И только Никитка насмешливо лыбился и поглядывал. Вот только понять, что все это означает, Ким никак не мог. А посланный в разведку Ленька был послан Никиткой уже не в разведку, а по другому адресу.

Тот день ничем особенным не выделялся. Разве что Гера с Никитой засиделись за ягодами и пришли в клуб без всяких омежьих марафетов – в футболках и плотных лосинках убойных расцветок. От них вкусно пахло лесом, недавним дождем и еще чем-то, что Ким никак не мог распознать.

Он взял открытку случайно, больше по привычке. Задумался, залип на смущенном Гере напротив и выхватил один из отрезков. Надо было сдать назад или еще что, но Ким все так же завороженно глядел на Геру и отчетливо понимал, у кого вторая половина. Вторая половина, конечно же, оказалась у второй половины. Ебучий каламбур и злая шутка судьбы в Кимином случае.

Надо было свести все к приколу, просто вывести Геру погулять или посидеть на крыльце школы, поболтать, но Ким протянул руку и вывел тихого, как мышонок, Геру в центр. Обхватил, прижал. Гера был странным. Он то привычно напрягался, то словно бы обмякал в Киминых руках и все пытался отстраниться. Осторожно так, деликатно, чтобы не то что не обидеть, а даже танца не прервать. Ким вглядывался в него. Послушно следовал всем невербальным инструкциям, пока не запутался окончательно во всей этой карусели и не прижал Геру тесно, как ни разу себе не позволял.

Ким тоже не заморачивался в тот день одеждой, пришел в удобных спортивках. И потому небольшой, но твердый член, прижавшийся к его бедру, почувствовал совершенно отчетливо. Удивился – изумился, охренел – настолько, что замер уже сам и непонимающе уставился на Геру. А тот вспыхнул, ярко, слишком отчетливо для видящего в полумраке оборотня, вывернулся из рук и убежал. И стал понятен вкусный запах, который примешивался к лесу и дождю. А Ким, как дурак, стоял посреди клуба и только недоуменно моргал.

Он всю ночь крутил ситуацию так и этак. Думал. Но концы с концами не сходились. А утром пришлось мчаться в Архангельск, чтобы порешать кое-какие дела с квартирой. Ким брел по городу, не переставая думать о Гере. Мысли то и дело скатывались в глупую надежду, что шрам не проблема, а потом рациональная часть мозга подкидывала картинки того, как Гера хмурится, едва заметно морщится и отводит взгляд. От шрама. Ким тормознул у зеркальной витрины и вгляделся в свое отражение. Накатила яркая, резкая злость. Обида за то, что все так. В кои-то веки красивая морда действительно нужна, а он… урод.