Текст книги "Слепая любовь (СИ)"
Автор книги: Una Farfalla
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Вдали темно-синий океан сливался с серо-стальным горизонтом, даже прищурившись, невозможно было найти границу стыка. Волны ударялись о берег, размазывали грязно-белую пену по влажному песку. Ее клочки подхватывал и уносил сильный, порывистый ветер. Краски дня погасли, выгорели, словно кто-то наложил серый фильтр, обесцветил. Все было серым и ненастным, отчего слабо напоминало российскую зиму. Только песок под ногами не рассыпался бисером, а замерзал, покрываясь тонкой ледяной корочкой, припорошенный снегом.
Виктор скучал по российской зиме. Не по той, что царила сейчас – отчасти именно погода являлась причиной нежелания возвращаться – а по настоящей, снежно-белой, с завалами, сугробами, потерянными под ними машинами, и детьми на санках, весело хохочущими при полете с горки. Ближайшая находилась во дворе начальной школы, где учился маленький Витя Никифоров. На самом деле, это был то ли подвал, то ли какой-то склад, врытый в землю, уходящий вглубь, но холм зимой обрастал снежными бровями, а потом леденел. По скользкой дорожке можно было доехать почти до самой темно-желтой стены школы. Не один портфель погиб в неравной схватке с желанием прокатиться, ведь санки имелись далеко не у всех. Да и лень тащиться домой, когда можно приспособить картонку или сумку.
Виктор чувствовал себя опустошенным. Пустым, как вот этот пляж, по которому гуляет ветер. Как сосуд, из которого год за годом выливали, выплескивали содержимое, пока он не опустел окончательно. В этом сезоне фигурист выжал из себя последние капли. Запал, тлевший внутри последние годы, погас, наступили спокойствие и тишина. Мышцы окутались слабостью, в голове не было никаких мыслей и идей. Любимое дело, дело всей жизни, теперь казалось… пустым. Не стоящим внимания. Виктор устал. Он просто устал. Все так сразу навалилось. Он читал и слышал, как выгорают фигуристы на закате своей активной карьеры. Многие ли стали тренерами, продолжили кататься, по-настоящему, не кривляясь перед публикой, а вновь отдавая всего себя спорту, в любом качестве? Виктор чувствовал, что по физической форме даст фору более молодому Плисецкому, что может откатать не один сезон, унести еще медали, но… запал пропал. Не было ни единой мысли о том, что же делать, какую программу ставить. Уходить с катка сейчас слишком больно, хотя вроде бы пик карьеры.
Раньше он не останавливался, даже не шел, бежал вперед. Стоило закончиться одному сезону, как он уже знал, что будет в следующем. Какую программу покажет, какие чувства вложит. Как будто кто-то сверху диктовал ему построчный план, как в детстве, в школе. Он слышал эти слова, видел перед собой дорогу, прыжки снились ему. Яков ворчал и чуть ли не принудительно отправлял на пару дней отдыхать, но Виктор возвращался. Он жил, горел, отдых казался ему пустой тратой времени. Ведь его так мало, а успеть нужно так много!
Всего этого не стало, он докатал программу нынешнего сезона и замер. Даже не на распутье, в пустоте. Так как не знал, что ему делать, как быть дальше. Чтобы стать тренером, нужен опытный наставник, Яков поможет, тут нет сомнений. Ему только в радость будет, если лучший ученик не сопьется от безысходности, а продолжит путь, будет сражаться. Однако сам Виктор не был готов передавать умения. Просто не знал, что ему передавать – внутри было пусто. Прикрывая глаза, он видел темный силуэт, лишь контур человека. Такой не сможет удивить зрителей и судей, показать новый, неповторимый сезон. Хоть сейчас Виктор придумает программу, построенную на тройных и четверных, но будет ли она настоящей? Подлинным искусством, как предыдущие, в которые он вкладывал частицу себя? Бездушная техника не для него, ему нужно поражать, нужно показывать себя, душу рассыпать искрами по льду. Невозможно творить с пинка. Виктор пытался нащупать верный путь, читал книги, слушал музыку. Все не то, все не так. Лучше вообще пропустить сезон, чем позориться с недоразумением, на которое люди будут удивленно хлопать глазами и переговариваться: “Тот ли это Никифоров? Что с ним случилось?” Лучше уйти сейчас, на пике славы, чем стать известным благодаря провалу. Да, техничному, но все равно бездушному провалу.
Виктор закинул голову, посмотрел в нависшие небеса. Он приехал в Нью-Йорк на местные соревнования, посмотреть на молодое дарование в надежде вдохновиться. Дарование таковым не оказалось – в самом деле, Юрий при всей его хулиганской натуре больше нежности отдает, чем это, заявившее “Нежность” смыслом программы. А потом… черт его дернул уехать в Нью-Джерси. Наверное, вспомнил, как нахваливал местный пляж и маленький домашний городок один из знакомых по высшей лиге.
Зимой, конечно, пляж опустел, туристов тоже не было. Январь собирает всех в Нью-Йорке, в парке и ботаническом саду, возле центра Рокфеллера, на катке, но никак не в маленьком городке возле океана. Конечно, пляж известен, но это в сезон, длившийся тут с июня по октябрь.
Наверное, отсутствие толп людей сыграло свою роль, потому что Виктору внезапно понравился городок. Захотелось остаться, отдохнуть от суеты, привести мысли в порядок. Не может же у него быть кризис среднего возраста? Рановато как-то. Что убедило фигуриста в правильности решения – наличие в соседнем городе, в двадцати минутах езды на автобусе, спортивного комплекса с катком. Правда, он туда так ни разу и не наведался. Сил не было вообще.
Мысли о собственном будущем удручали, если бы Виктор на них зацикливался. Однако Никифоров просто жил, вставал, когда захочет, ел, что захочет, делал иногда гимнастику. Единственное, что не изменилось – пробежки на пару с Маккачином. Псу нравилось носиться по песку, забегать в океан. Виктор наблюдал за ним с деревянного помоста с рядами аккуратных скамеек. В такие минуты он ощущал слабое умиротворение.
– Простите, не возражаете, если я присяду?
Негромкий голос с забавным восточным акцентом вызвал раздражение. На помосте все лавочки свободные! Так какого черта?
Поклонники тоже раздражали, напоминали, чего Виктор может лишиться – почти лишился. Он раздавал автографы, а сам с долей злорадства думал, какой будет их реакция, если он останется здесь и не выйдет больше на каток? Хорошо, что шумиха первых дней улеглась, больше на фигуриста внимания не обращали. Да и то, здесь остались на зиму в основном пенсионеры, им просто не до ахов-вздохов и бури эмоций.
Голос был молодым, и Виктор развернулся, нацепив привычную улыбку. В конце концов, не стоит срываться на еще одном фанате.
– Конечно, присаживайтесь, – собственный голос хрипел, и Никифоров закутался в шарф. Он умудрился простудиться, хорошо еще, после Гран-при, а не накануне, как некоторые, не будем тыкать пальцем, Георгий.
Улыбка облетела кусочками, как осенние листья с деревьев под сильным порывом ветра.
Возле скамейки стоял молодой парень в коричневом пальто. Рукой держался он за спинку, глаза его были закрыты солнечными очками, хотя солнца не видно уже два дня. Но и так Виктор понял, что его неожиданный собеседник слеп.
На удивление ловко тот обогнул острый угол скамейки, присел чуть дальше от края, привычно, расправил полы пальто, пристроил трость рядом. И только потом стал натягивать перчатки на покрасневшие, замерзшие пальцы. Перчатки были толстые, кожаные, с коротким шоколадным мехом внутри.
– Извините, если потревожил, – парень мягко улыбнулся, даже не повернувшись в сторону Виктора. Если не обращать внимания на очки, можно было сказать, что смотрит он прямо перед собой, на океан. – Просто эта скамейка любимая, она единственная, на которой не бывает чаек и сюрпризов от них.
Действительно, Виктор выбрал ее именно поэтому, хотя толком не обратил внимания. Но для слепого наверняка важно знать, что он не выглядит грязным, а на его вещах нет птичьих какашек.
Виктор скосил глаза, а когда парень не отреагировал, чуть повернулся и стал разглядывать его без стеснения.
Лет двадцать с хвостиком на вид, трудно сказать из-за все тех же очков. Из-под шапки с помпоном выбиваются кончики волос цвета горького шоколада. Горло прикрыто накрученным в несколько оборотов пестрым шарфом. Только сейчас Виктор заметил, что пальто не было классического кроя, как у самого Никифорова. Что-то более современное, поэтому неброский пестрый головной убор отлично подошел. Как и кроссовки. Одежда, казалось, собрана из нескольких стилей, однако удивительным образом гармонировала с обликом, не делала парня смешным и нелепым.
У него загорелая кожа, покрасневший от мороза нос. Видимо, не первый час гуляет. Но больше всего Виктора поразило, какой расслабленной была поза человека. Как будто он совершенно не чувствовал стеснения от присутствия постороннего. От всей его фигуры веяло умиротворением, благодушием. Призрак легкой улыбки витал на губах. Он наслаждался погодой, подставлял лицо ветру.
– Вы так пристально смотрите на меня, – в английском нет разделения на “ты” и “вы”, однако при желании можно понять, как именно обращается к тебе человек. По специально подобранным словам. Не каждый иностранец возьмется изучать такие нюансы. Это что-то внутреннее, известное, а потому простое и понятное всем, кроме чужаков. Вроде российского “да нет наверное”. – Хотите спросить о чем-то? – парень повернул голову, посмотрел куда-то за плечо Никифорова. Тому вдруг захотелось узнать, каковы на цвет его глаза.
– Простите… Просто… вы так расслаблены, в то время, как… Не ошибусь, если предположу, что вы… – говорить почему-то было неудобно. Кто знает, как отреагирует человек на вопрос о собственном увечье. Многие ненавидели обсуждать, даже упоминания не переносили.
Легкий смех развеял напряжение. Неожиданный гость тряхнул головой, поправил перчатки. На щеках его сгустился коньячный румянец.
– Да, я слеп, если вы об этом. Не стоит смущаться, тем более, это не секрет. А насчет расслабленности… “Коренное население” Оушен-Гроув, если можно так выразиться, давно знает меня, и я тут всех знаю. Здесь удивительно доброжелательно относятся к людям с увечьями, особенно, если те сами не считают себя инвалидами.
Вот оно! Виктор понял, что терзало его разум, какое слово никак не могло сорваться с губ. Парень рядом был на удивление самодостаточен, цельной личностью. Он не стеснялся, не принижал, но и не старался быть, как все. Он просто был… собой.
– Вы давно здесь живете?
Парень прикусил губу.
– Дайте-ка подумать… – на лице отразилась работа мысли. – Да, пять лет уже.
Это еще раз подтвердило мысль о самодостаточности слепого. Люди, которые просто живут, не считают время. Он не отмеряет его, как тюремное наказание, он просто… идет своей дорогой, живет, скорей всего, по заведенному расписанию.
Виктор внезапно позавидовал незнакомцу. Не его увечью, а… цельности. Доброжелательности, отсутствию страха перед чужаками. Разве кто в его родном городе заговорит с незнакомцем, особенно если беспомощен перед ним?
– Вы ведь приезжий? Надолго к нам? Сейчас, увы, не сезон, – в голосе не слышалось сожаления. Вернее, оно было, но не о погоде уж точно. Парень любил океан в каждом его проявлении.
– На время… не знаю точно. Мне нужно о многом подумать, – Виктор перевел взгляд на океан. Ему действительно нужно поразмышлять о тысяче вещей. Например, о том, что делать с пустотой внутри.
– Тогда это место зимой – то, что вам нужно, – с доброжелательностью сообщил слепец.
Часы на его руке запиликали, мелодия точками, пульсацией.
– Прошу прощения, мне нужно идти, – парень вновь снял перчатки, нащупал трость и поднялся. – Приятно было поговорить с вами. Спасибо, что поделились скамейкой, – легко засмеялся он.
Виктор не сдержал улыбки и еще долго смотрел вслед обтянутой коричневой тканью пальто спине.
Супермаркет в Америке – отдельная история. Стерильно чистые, с аккуратными, ровными стеллажами и полочками, а между ними – дурманящий запах выпечки. В России самые крупные пытались соответствовать картинке, вроде Ашана, но получалось плохо, особенно в предпраздничные дни. Когда толпы народа, еле успевают подвозить товар, а по полу стелются растоптанные картонки. Иногда даже какая-то жидкость струится, например, рассол из бочонков с огурцами или рыбой.
Виктор колебался перед полкой с арахисовым маслом и кленовым сиропом. Хотелось попробовать чего-то новенького. Масла было несколько видов. В чем разница? По цвету оно напоминало пальто недавнего незнакомца. Он ведь даже имени не узнал.
Встреча с ним всколыхнула нечто в глубине души. Как в том мультике про мышонка-кулинара. Закрываешь глаза, и в темноте вспыхивают разноцветные звездочки вкуса. Виктор закрывал глаза и видел опустошенный силуэт человека – себя. Но теперь, где-то на уровне солнечного сплетения, вспыхивала и гасла то и дело малая искорка карамельного цвета.
Сбоку послышался слабый перестук, из-за стеллажа вывернул давешний незнакомец. Все то же коричневое пальто и неброский шарф, однако сегодня он отказался от шапки с помпоном. От ветра волосы цвета горького шоколада растрепались, красиво опадая вокруг лица.
– Простите, – кончик трости уперся в ботинок.
– Ничего страшного.
– О, это снова вы?
Виктор вновь улыбнулся. Приятно, когда тебя узнают, хотя виделись всего один раз. Да и то смешно сказать – виделись. Скорее, слышались. Тем более, приятно, что этому парню нет дела до звездного титула Никифорова, вряд ли он мог узнать Короля льда с его измененным простудой голосом.
– Вы сами ходите по магазинам.
– Изредка. Найти хлеб и молоко я в состоянии, – он показал упаковку молока в виде бутыли с ручкой. В магазине этот продукт был единственным в подобном оформлении, легко узнать даже на ощупь.
– А для всего остального есть доставка, – подхватил Виктор, пользовавшийся услугами этой самой доставки первое время, когда не хотелось никуда выходить.
– Именно, – парень помялся немного, видимо, не зная, как обойти собеседника на дороге к кассам. А Виктор не хотел его отпускать. Со слепым было приятно общаться, просто и незатейливо. Таких открытых людей редко можно было встретить без шипов и яда. Тот же Плисецкий всегда резал правду-матку, однако сам оброс колючками, как ежик. – Вам помочь с чем-нибудь?
– Не знаю, стоит ли брать арахисовое масло, – Виктор прикусил губу.
– Вы никогда его не пробовали?
– Ни разу.
– Хм… – парень почесал подбородок. – У арахисового масла весьма специфический привкус, его обязательно нужно есть с чем-то либо использовать в выпечке. Обычно я готовлю печенье.
И это было удивительно. Виктор прищурился. Не похоже, что парень врал. Готовит сам? Но… как?
Незнакомец рассмеялся, как будто чувствовал удивление и слышал не заданные Виктором вопросы.
– Вы не представляете, какой навороченной может быть современная техника. Не возражаете, если я пройду?
Виктор подвинулся, парень прошел мимо него, мазнув рукавом пальто. От него вкусно пахло корицей и шоколадом. Сладко. Плечам стало холодно, когда Виктор остался позади. Как будто вместе с парнем уходило тепло. Странное ощущение. В своей жизни Виктор привык руководствоваться не только разумом, но и чувствами, вернее, интуицией.
– Может, проводить вас до дома?
Парень обернулся, рот его на секунду приоткрылся удивленной “О”, затем сложился в легкую усмешку.
– Если вас не затруднит.
– Ни в коем случае. И… может, посоветуете масло? Или у кого можно спросить? – Виктор чуть не ударил себя по лбу за глупый вопрос. Как может описать банку слепой парень?
– Все же решились? Тогда берите синюю, со звездочками.
Такая нашлась в единственном экземпляре, видимо, в самом деле хорошая. Виктор опустил банку в корзину.
– Спасибо. Вам кто-то сказал, как она выглядит?
Они подошли к кассам, расплатились, парень-кассир помог слепому сложить продукты в пакет, вручил в руки, за что удостоился искренней благодарности. Незнакомец подождал, пока обслужат Виктора, болтая обо всем, включая артрит миссис Мардж и чудесные бегонии, которые вырастила Элис. Разговор сопровождался живой мимикой, парень знал людей, их привычки, какие-то связанные с ними забавные истории.
Виктор никогда не общался с соседями, к нему не ходили за солью. Он все время находился в отъездах, а уже после, когда состоялся, как фигурист, стало попросту опасно открывать лишний раз дверь, так как была вероятность наткнуться на журналиста или фаната.
На улицу они вышли вместе, незнакомец поправил воротник и шарф и неторопливо двинулся влево по улице.
– Я не с рождения слепой, так что знаю названия цветов, как они выглядят, – продолжил он начатый ранее разговор. Виктор облегченно вздохнул. Он немного опасался, что его новый знакомый обидится на бестактность русского. – Кстати, я ведь так и не представился. Меня зовут Юри Кацуки.
– Виктор Бажин, – девичья фамилия матери вырвалась сама собой. Виктор не хотел, чтобы его новый знакомый вдруг оброс пиететом или еще чем-то, полагающимся по статусу фигуристам. До этого момента он не подозревал, как соскучился по обыкновенному общению, когда никто не будет расспрашивать о карьере, прыжках, фигурах, выступлениях, от которых он чертовски устал.
– Русский? Здорово, – Юри весело усмехнулся. – У нас тут многонациональный город, хотя представителей всего по одной-две семье. Афроамериканцы, разумеется, парочка индейцев, китайцы держат лавочку и ресторанчик. Если какой-то праздник, когда остальные магазины не работают, то идите к ним, у них всегда открыто.
– А вы? – не заметить акцент невозможно.
– Японец.
– Что же вы забыли так далеко от родины? Или не были там ни разу? – может, чуточку бестактно, но остановиться Виктор не мог. Слепой пробуждал в нем дичайший интерес своей личностью, необычностью поведения и суждений. Абсолютно нетипичная реакция, раньше, когда Виктор только начал выезжать на соревнования, все расспрашивали о Санкт-Петербурге и Москве, о последней чаще, как о столице.
– Можно сказать, я тоже искал место, чтобы подумать, – черты лица смягчились воспоминаниями.
Дорожка была достаточно широка для двоих человек. Юри шагал уверенно, двигал тростью быстро, привычно. Виктор обратил внимание, что пальцы слепого вновь покраснели от холода, перчатки торчали из кармана пальто.
Как он определяет, куда идти? Куда сворачивать? Ведь именно Юри вел их, не иначе. Вопросы кружили на языке, грозили вот-вот сорваться, Виктор усилием воли сдерживал себя, чтобы не начать расспрашивать. Ему не хотелось спугнуть нового знакомца.
– Вот, я живу здесь, – Юри провел пальцами по забору, по почтовому ящику.
Виктор повернул голову. Двухэтажный дом, типичный для Америки. С верандой, на которой поскрипывало под порывами ветра кресло-качалка, с аккуратными занавесочками на окне. Скорей всего, дом для Юри обустраивал кто-то другой, вряд ли слепой мог по достоинству оценить занавески. Мысль, что Юри делит жилье с кем-то была… не слишком приятной.
– Ты живешь один? – переход на более неформальное общение дался легко, его сам Юри предложил, наверное, расслабленность Америки способна искоренить даже традиционную формальность из японца.
– Да, – Юри не был расстроен или недоволен интересом Виктора, ни одной негативной эмоции не прорвалось на лицо. Это еще больше интриговало. Мягкий, податливый характер, коньячный румянец, терпкий, чуть горьковатый, как шоколад, голос.
Виктор распрощался, но проследил, как парень без проблем преодолевает дорожку и ступеньки крыльца. Стук трости стал редким, на своей территории слепец чувствовал себя уверенно.
Дома Виктора ждал соскучившийся Маккачин, который немедленно сунул нос в пакет в поисках чего-нибудь вкусненького. Смешно, но именно банка арахисового масла привлекла внимание пса. Виктор отвинтил крышку, достал ложку и задумчиво посмотрел на чуть тянущуюся массу. Юри говорил, есть с чем-то или печь печенье. Может, стоит попросить хозяйку познакомить с этим аспектом кулинарии Америки?
Виктор принюхался к порции, с сомнением взглянул на Маккачина. Пес вилял хвостом и с интересом наблюдал за экспериментами хозяина.
Запах у арахисового масла был… никакой. Виктор лизнул его сначала, а потом проглотил всю ложку. Тут же скривился, высунул язык, совсем как Маккачин, и заел стресс прихваченными из магазина маршмеллоу. Как будто земли с привкусом орехов наелся. Послевкусие было терпким, оставалось надолго, сладость от него помогала плохо. Виктор прополоскал рот водой. Продукт на любителя, теперь понятны советы Юри.
Он забрался на подоконник с открытой пачкой зефира. Окно комнаты выходило на дорогу, вдалеке виднелся океан. Отсюда до пляжа рукой подать, что, наверное, отлично в сезон.
Что делать дальше, Виктор не представлял. Не с карьерой, а вообще. Без тренировок освободилась уйма времени, в сутках оказалось слишком много часов. Виктор слишком привык отдавать катку всего себя, каждую свободную минуту. Школа, а затем учеба в институте казались чем-то вторичным, второстепенным. Он не задумывался, что будет делать, когда придет пора прощаться. Тогда казалось, что кататься он будет вечно. Десять лет – долгий срок, но они пролетели молниеносно. Виктор слышал, что многие занимаются шахматами, фотографией. Тем более сейчас, в век развития Интернета и социальных сетей. Однако превращаться в компьютерного задрота – не то, чего он желал бы для себя. Каток был его единственной страстью, его любовью слишком долгое время, чтобы так легко пережить расставание с ним.
Поэтому в ритм свободной жизни он вливался потихоньку. Привыкал к отсутствию диет и строгого распорядка дня, к тому, что он может делать все, что захочется. Вставать, когда угодно, спать до полудня – режим выбить из фигуриста не так-то просто, поэтому Виктор все равно вскакивал чуть ли не с рассветом, а потом долго валялся в кровати, бесцельно бродя по просторам Интернета, как русского, так и американского, не особо вдаваясь в смысл.
Взгляд упал на открытую банку с арахисовым маслом. Маккачин понюхал ее и смешно расчихался.
Может, зайти в гости? По-соседски?
К Юри он зашел только через два дня, когда банка арахисового масла, как повод, намозолила глаза, а Маккачин поскуливал, реагируя на волнение хозяина.
Ему пришлось позвонить дважды, прежде, чем из глубины дома раздалось “Иду!” и торопливые шаги.
Юри распахнул дверь рывком, на лице его, не прикрытом сейчас очками, отразилось удивление. Кончик носа его забавно дернулся, затем брови сошлись к переносице в недоуменном расстройстве. Он узнает гостей по запаху? Это насмешило и еще больше заинтриговало Виктора. Хандра, преследовавшая его по пятам, отступила, стоило только увидеть японца в домашней белой кофте, вязаной, с длинными полами, накинутой поверх черной майки. Бриджи и босые стопы почему-то напомнили о хоббите, хотя повышенной мохнатостью ног тут не пахло.
– Привет, это я… эм… Виктор.
– Привет, – Юри улыбнулся. – Да, я узнал тебя.
– По запаху?
– В основном. Эм… – парень смутился до коньячного румянца.
– Я с соседским визитом.
Слепой ощупал всунутую ему в руки банку арахисового масла, открыл, принюхался. Затем весело прищурился.
– Ты ведь уже пробовал?
– Да. Это… кошмар какой-то! – выпалил Виктор, взмахнув руками, чуть не ударив Юри по носу. – Ой, прости.
Почему-то рядом с Юри он забывал о том, что дряхлая развалина в конце спортивной карьеры. Получалось чувствовать, думать, вести себя, как прежде, внутри пробуждался интерес, прогоняя спокойную апатию и бездействие прошлых дней. Юри был самодостаточной натурой, люди к нему наверняка тянулись именно из-за внутреннего огня, не полыхающего костра, а уютного каминного пламени. С ним хотелось быть, и Виктор не собирался отказывать себе в удовольствии провести время с понравившемся в плане общения человеком. На самом деле такого вот простого разговора у него не было черт знает сколько лет. Даже у Плисецкого коммуникативный опыт больше, хотя внешне Русская фея самый асоциальный тип в сборной. Виктор умел общаться с журналистами, поклонниками, коллегами и соперниками, однако Юри не являлся ни тем, ни другим, ни третьим. Это представляло собой новый, незабываемый опыт.
– Ничего, проходи. Покажу тебе, как нужно есть арахисовое масло. Сейчас, минуточку.
Японец пропустил гостя внутрь, а сам зашарил рукой по тумбочке возле входной двери, где стоял телефон. Он ищет очки, догадался Виктор и перехватил руку.
– Подожди, не надевай.
Юри моргнул недоуменно, когда тонкое запястье оказалось в крепкой хватке.
– Ты уверен?
– Если нет никаких противопоказаний, то не стоит затруднять себя из-за меня.
– Противопоказаний нет, – Юри с долей облегчения отложил очки, и Виктор похвалил себя с правильным решением. Видимо, носить аксессуар дома доставляло слепому лишние хлопоты. – Глаза не реагируют на свет. Очки я ношу из-за других людей, многих пугает взгляд в никуда. Идем, руки можешь помыть на кухне.
Пока Юри вел его, Виктор с интересом осматривался. Первое, что привлекло внимание, как ни странно, полное отсутствие ковров. Только гладкие, начищенные до блеска полы. Мебель не была расставлена по углам, ее не было много или мало, в самый раз, только необходимое для жизни. Два дивана и столик в гостиной, в данный момент на столике стоял включенный ноутбук. Возле одной из стен высился массивный шкаф, книги занимали в нем разве что одну четвертую, по большей части пространство было заполнено дисками. На кухне посередине стоял массивный деревянный стол, обстановка была самой современной, однако ничто не напоминало о стиле хай-тек. Наоборот, уютно, по-домашнему. Виктор не раз пытался представить, как живет Кацуки Юри – кажется, именно так принято представляться в его родной стране, сначала фамилия, затем имя. Сначала он подумал о современном стиле минимализма и хай-тек, пока не понял, что слепому попросту было бы неудобно со всеми этими металлическими элементами декора и стеклянными столами. Юри не вписывался в современность в том смысле, что нынешняя молодежь. Его нельзя было назвать древним стариком, скорее, среднего возраста, когда начинаешь ценить уют больше, чем следование веяниям моды дизайна.
Юри поставил масло на стол, из холодильника достал необходимые ингредиенты для приготовления теста, из шкафчика над раковиной – несколько металлических баночек. На боку, там, где должна быть надпись с названием специи, были точки и выгнутые черточки. Шрифт Брайля. Юри проводил по ним пальцами, задумчиво кивал, расставлял в только ему одному ведомом порядке.
– Ты в самом деле собираешься печь?! – сдержать удивление не получалось.
– Да, – просто ответил Юри, замешивая тесто. Он разбивал яйца аккуратно, со сноровкой. Ни одного осколка не попало в тесто. – Конечно, у меня это занимает в два раза больше времени, чем у здоровых людей, но… – он взбивал венчиком смесь. – В самом начале это было частью моей терапии. Готовка помогала мне чувствовать себя не таким ущербным. Благодаря ей я прошел пять знаменитых стадий.
– Но… как же плита, огонь?
– Это называется “кухня для разгильдяев”. В Америке много людей, кому нужна специализированная техника, как мне, или тех, у кого просто нет времени на длительное наблюдение за готовкой. Поэтому придумана техника, максимально облегчающая процесс быта.
Виктор сидел за столом и смотрел, как Юри ловко, хоть и медленно, замешивает тесто, выливает его в форму, добавляет каким-то своим особым способом арахисовое масло и содержимое вынутых ранее баночек. Слепой не торопился, от каждого шага процесса получал максимум удовольствия, а Виктор не мог отвести взгляда от воодушевленного лица. Просветлевшее, оно напоминало Виктору о том, что ощущал он сам, впервые встав на лед. Тишина, нарушаемая лишь гудением разогревающейся духовки, не тяготила его. Не висело напряжения в воздухе.
– В духовку встроен таймер, регулятор температуры. Видишь, у каждого пункта насечка, рычажок проходит ее с щелчком, – Юри сопровождал свои действия объяснением. – Поэтому иногда чувствую себя грабителем из старых фильмов, где такие вот сейфы открывали.
Виктор засмеялся. Картина в самом деле напоминала сцену из старого кино: Юри, чутко прислушивающийся к духовке и прокручивающий рычажок.
– Таймер имеет шаг в пять минут. Конечно, если готовить что-то тяжелое и длительное, можно устать только высчитывать и накручивать его, но я ничего сложнее бисквитов не беру. Кстати, извини, внешний вид может получиться не очень, но будет вкусно, гарантирую.
– Ничего страшного.
Небольшая цена за свет и уют кухни, тепло хорошей компании. Виктор ощущал, как оттаивает. Внутри его пустого силуэта, возле коричневого огонька, загоралась желтая искорка.
Когда прозвенел таймер, Виктор хотел помочь достать форму из духовки, но Юри сам легко выключил подачу газа, ловко вынул бисквит и накрыл его чистым полотенцем, чтобы постоял немного. Запах стоял восхитительный, Виктор легко нащупал в нем знакомые нотки земляного ореха, однако сейчас они не вызывали отторжения.
Юри готовил чай и со смехом рассказывал, как первое время караулили его кулинарные опыты, так как он все время забывал то высчитывать температуру и время, то выключать духовку. Несколько месяцев проверял пальцами, не осталось ли скорлупок от разбитых яиц, учил наклон дверцы духового шкафа, положение противня, чтобы не обжечься. Концентрация и бдительность.
Ему помогало развитое воображение и воспоминания о картинах окружающего мира. На самом деле слепые не так беспомощны, как привыкли считать люди. Однако мировоззрение окружающих частенько определяет их. Если все вокруг считают тебя слабым, очень трудно подняться с колен без чужой поддержки. Центры реабилитации и обучения созданы специально, чтобы помочь ослепшим внезапно людям адаптироваться к своему новому состоянию. Кто-то осваивает компьютеры для слепых, кто-то подсаживается на книги. У Юри была знакомая, которая пекла торты в несколько коржей – три, как правило. Очень трудно не быть частью привычной жизни, чувствовать, как она разваливается на глазах. Упрямство чистой воды, но оно необходимо, если хочешь двигаться дальше.
Виктор видел следы ожогов на кистях парня. Слабые, белесые отметины, почти незаметные под загаром, они побледнели, выцвели, но все равно остались. Почему-то казалось, что здесь не только плита виновата. Но упрямство Юри вызывало уважение.
Оказаться в пустоте и пересилить себя, встать и пойти дальше. Что он чувствовал при этом? Виктор не мог спросить, они еще не настолько близки, но с каждым днем этот и другие вопросы волновали все сильнее.
– Ты всегда так доверчив, Юри? – не выдержал Виктор, этот вопрос волновал его. Почему японец пустил его в дом? Незнакомого человека, с которым встречался два раза.
Юри посерьезнел, обхватил кружку с горячим чаем пальцами, словно греясь. Незрячие глаза были обращены на что-то далекое, понятное только ему одному.
