Текст книги "Предел прочности"

Автор книги: Углов Артем Юрьевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Письмо оказалось инструкцией для новичков с подробным изложением всего, что могло понадобиться или пригодится курсанту-первокурснику. Очень подробным вплоть до расположения банальных бытовых мелочей, таких как канцтовары или средства личной гигиены. Помимо вещей очевидных в бумагах содержалась и полезная информация. Так я узнал, что стирать и гладить самому ничего не придется, для этого на базе существовал специально обученный персонал. С питанием тоже полный порядок – приходи вовремя в столовую, тебе и приготовят и посуду помоют. Да еще и кормежка проходила в здании казармы.

Может курсанту полагается личный транспорт с водителем? Увы, в учебный корпус придется передвигаться на своих двух, благо, находится он недалеко. Понял я это из приложенной планировки, где помимо учебного корпуса были отмечены тренировочные площадки и беговые дорожки. Совсем рядом располагалось небольшое озеро, в каких-то десяти минутах ходьбы от казармы. А дальше, за озером карта обрывалась. Служба безопасности давала лишь крохи информации, необходимые для первогодок, остальное отсекалось за ненадобностью.

Я пролистнул еще пару листов со скучнейшим описанием правил поведения, техники безопасности и наткнулся на расписание занятий.

Твою дивизию, до начала первого урока оставалось каких-то полчаса! А этот, красавец крашеный, лежит на кровати, и даже предупредить не соизволит.

Бросив письмо на стол, распахнул шкаф и схватил вешалку с новенькой формой. Спасибо инструкции, теперь я знал, где хранится одежда. Раздеваться перед любителем губной помады не хотелось, и я заскочил в ванную, благо, ее размер позволял спокойно переодеться, не сшибая мимоходом пузырьки и полки.

Повесив вешалку, с трепетом начал облачаться в униформу курсанта Службы Безопасности. Кажется, стали дрожать руки и вряд ли тому виной был метод профессора Малковича. Просто каких-то пару недель назад я четко видел свою будущую жизнь, расписанную по годам: закончу институт, устроюсь на работу, женюсь и заведу детей, поднимусь до менеджера среднего звена, досижу до пенсии и тихо уйду на покой. Скучно, зато верно и надежно, как будущая профессия экономиста. Так говорили многие вокруг, так думал я. И вдруг на голову обрушивается планета Земля с сотнями параллельных миров и обитаемым космосом! А на защите всего этого будет стоять новый сверхсекретный суперагент-аналитик Петр Воронов! Правда, пока он стоит в одних трусах и белой рубашки, но с чего-то же надо начинать.

Облачившись в форму, я с гордостью протер значок в виде птицы на лацкане пиджака. Серебряный хищник расправил крылья и выпустил когти, атакуя невидимого противника. Странный символ для отдела сбора и обработки информации. Вот у медиков, с которыми уже имел сомнительное удовольствие пересечься, были значки в виде планеты с растением. Все ясно и понятно. А какой символ должен быть у аналитиков? Раскрытая книга и монитор с клавиатурой? Ну уж нет, меня вполне устраивал нынешний расклад, тем более что выглядела фигурка красиво.

Испытывая небывалый душевный подъем, я покинул ванную, и едва не столкнулся с соседом. Парень явно поработал над прической, зализав длинные волосы назад. Шевелюра блестела так, словно хорошенько сморкнулись в ладонь, и тщательно провели ею по голове.

– Пора на занятие? – спросил я у соседа.

Вейзер внимательно посмотрел на меня, опустил взгляд ниже пояса, хмыкнул и с довольной физиономией вышел в коридор. Что за ерунда? Я наклонил голову и увидел край рубашки, торчащий из распахнутой ширинки. Как говорится, «здравствуйте, а вот и я».

Хорошо хоть сейчас обнаружил, а не заявился в класс в таком виде. Интересно, а каким бы прозвищем меня наградили? Самое безобидное из пришедшего на ум – рубаха-парень, про обидное и думать не хотелось. От мыслей про близкое фиаско хорошее настроение мигом улетучилось. И этот красавец писанный, нет чтобы нормально сказать, ходит только и хмыкает. Подарила жизнь соседа.

Приведя одежду в надлежащий порядок, вышел на улицу.

Фигура Вейзера мелькала впереди и я, не мудрствуя лукаво, направился следом. Мы пересекли спортивную площадку, обогнули искусственное озеро и, срезав через лес по едва заметной тропинке, вышли к трехэтажному зданию с большими окнами. Судя по всему, это и был главный учебный корпус, обозначенный на карте жирным квадратом.

Перед входом на крыльце уже сформировалось несколько групп курсантов. Ребята и девчонки оживленно обменивались мнениями, раздавались отдельные смешки и удивленные возгласы. Учебная форма была стандартной, разве что у женской половины вместо брюк были юбки чуть выше колен, а цветовая гамма была ближе к светлым тонам. Ну и, разумеется, у каждого курсанта на лацкане отливал серебром пернатый хищник

Вейзер не стал ни с кем здороваться и, даже не повернув головы в сторону коллег, уверенной походкой вошел внутрь. Я последовал его примеру, игнорируя своих будущих однокурсников. По всем правилам коммуникабельности стоило начать незатейливую беседу для первого знакомства, но кто знает эти самые правила для иномирья? Не хватало еще попасть впросак с протянутой рукой или элементарными вопросами, которые здесь могли счесть за глупость или оскорбление.

Поднявшись по лестнице на третий этаж, оказался в учебной аудитории, размером чуть меньше обычных школьных классов. Уютное помещение с широкими во всю стену окнами, и стенами, выкрашенными в нежно голубой цвет.

Вместо привычного учительского стола на возвышении находилась кафедра, остальное пространство занимали одноместные парты. Одноместные… За долгих одиннадцать лет наличие соседа по парте вошло в привычку, так что я даже растерялся в первые секунды. Да что там растерялся, когда Витек болел, я места в классе себе не находил, чувствуя пустоту и одиночество. А здесь изначально сажали одного, без напарника, который и домашку списать даст и перед учителем прикроет.

Погруженный в школьные воспоминания, сел за ближайшую парту и обнаружил перед собой табличку с надписью: Герберт Авосян. Не сразу понял в чем загвоздка, и прочитал снова, надпись не изменилась. Тогда я поднял голову и увидел похожие таблички на каждом столе. Выходит, за нас уже решили, где и кому сидеть. Пришлось вставать и искать сообщение с собственной фамилией и именем. Долго бродить меж рядов не пришлось, и уже со второй попытки я нашел табличку с надписью: Воронов Петр.

Занял положенное место и уставился в окно – вид шикарный: за стеклом сосновый бор, сквозь стволы деревьев просвечивает озеро. А вон и тропинка виднеется, та самая, по которой мы с Вейзером срезали добрую часть пути. Чуть дальше идет край спортивной площадки, и должно быть казарма, но самого строения я не видел по причине слабого зрения. Сплошное серое пятно.

От любования пейзажем за окном отвлекли странные звуки: протяжный скрип, а следом хлопок, словно уронили нечто тяжелое. Я повернул голову и увидел прямо перед собой пухлого парня, пытающегося подвинуть стул. С третьей попытки он догадался оторвать толстый зад от сиденья, после чего удовлетворенно выдохнул и провел рукой по вспотевшему лбу. Неприятный персонаж, весь какой-то вертлявый и суетливый, при этом беспрестанно пыхтел, то и дело шлепая себя в нетерпении по полным ляжкам.

Проникнувшись нервным толстяком, я повернул голову направо и увидел симпатичную девушку с греческим профилем и волнистыми каштановыми волосами. Ее лицо не дотягивало до стандартов «вау красотка», грудь не разрывала рубашку, а ноги были самыми обычными и не росли от ушей. Вряд ли бы взгляд за держался дольше пары секунды, будь передо мною портрет или простая фотография, но тут девушка улыбнулась, и озорная искорка вспыхнула в ее глазах. Взгляд будто магнитом притянуло, а раздавшийся следом мелодичный смех сладкой болью отозвался в груди.

Девушку веселил сидящий впереди сосед, чью накаченную фигуру не мог скрыть форменный пиджак. Вот этот мальчик вписывался в стандарты глянцевых обложек для женских журналов. Может поэтому она не могла отвести от него глаз, а может статься, он был отличным шутником и рассказчиком, от того и улыбка не сходила с ее губ. Ее губ…

Я заставил себя отвернуться к окну, что бы заслышав смех, снова уставится на девушку с греческим профилем. Бездна, до чего же естественна мимика лица, гармоничны движения тела и притягателен блеск глубоких серых глаз. Как может быть обычное столь прекрасным?

От созерцания сокурсницы меня отвлек активный толстяк.

– Привет, – громогласно поздоровался он, – меня Соми зовут. Соми Энджи.

– Привет, а я Петр. Петр Воронов.

– Слушай, – Соми крутанулся на стуле и оперся всем весом на мою парту. Наклонился слишком близко, так что я заметил капельки выступившего пота на лбу, а в ноздри ударил кисловатый запах пота. – А ты ничего не слышал про пятый донабор?

– Пятый что?

– Ну это, – Соми поморщился, словно от горькой конфетки. – Говорят, на потоке три места придержали, не пустили на конкурсной основе. И он сам, – толстяк для убедительности ткнул пальцем в потолок, – курировал этот вопрос.

Конкурсной основе? И тут меня осенила столь простая догадка, что стало неловко за собственную глупость. Самый главный вопрос лежал на поверхности, и не нужно было копаться в неизведанных глубинах. Зачем спрашивать «где я», когда нужно ответить на «почему именно я».

Понятно, что по причине временного дисбаланса организации нужны жители 128 параллели. Выбрать лучшую кандидатуру можно только с помощью конкурса. Но у меня не было ни экзаменов, ни тестов, ни каких-либо других критериев отбора. Не считать же школьный экзамен по физике за таковой.

И необходимо помнить, что я поступал не просто в ВУЗ, а в академию при силовой структуре, поэтому должно было быть как минимум заключение врачей. Может Петр Воронов имеет предрасположенность к шизофрении или садистские наклонности, и иди ищи его потом обученного и вооруженного на одной из планет Млечного Пути.

Видимо эмоции отразились на моем лице, потому что Соми отпрянул и настороженно спросил:

– А ты откуда будешь?

– Издалека.

– Понятно, – толстяк подозрительно посмотрел на меня и отвернулся.

Ему, может, и было что-то понятно, а я вот окончательно запутался. Одно знал точно – лишний раз светить информацией, из каких мест родом и как сюда попал, не стоит. Прямого запрета о молчании от того же Хорхе не поступало, но здравого смысла еще никто не отменял.

Я настолько погрузился в размышления, что едва не пропустил появление преподавателя: высокого сухопарого мужчины, лет пятидесяти, с совершенно седыми волосами. Он буквально вбежал в аудиторию и, заняв место на кафедре, обвел нас мутным взглядом.

Студенты один за другим начали подниматься со своих мест, и я последовал их примеру, протяжно заскрипев отодвигаемым стулом. Стояли долго, как провинившиеся дошколята, и все это время мутный взгляд преподавателя скользил по нашим лицам, словно искал шутника, подложившего виртуальную кнопку на стул.

– Пятнадцать человек, – наконец произнес он четко и ясно, что никак не вязалось ни с его возрастом, ни с его болезненными глазами, которые были что у пьянчуги после тяжелого похмелья. – Пятнадцать человек, – повторил он очевидную истину и, махнув рукой, разрешил садиться.

Пятнадцать парт, пятнадцать человек, десять парней и пять девушек. Так себе пропорция, то ли дело выпускной класс, где из тридцати двух учащихся только шесть было мужского пола.

– Ну что ж, что ж. Будем знакомиться, курсанты, – продолжил говорить наш преподаватель. – Вы все прекрасно знаете о той чести, которой удостоились, попав сюда. На одно место претендовали сотни кандидатов, а выбрали именно вас, помните об этом и оправдайте возложенные на вас надежды. Чего мы ждем от новых курсантов, понято, но что именно вы ждете от нас? Для чего вы поступили в стены этой академии и выбрали столь трудный путь? Да, путь трудный, поверьте мне, человеку, не один год проработавшему в стенах сего учебного заведения. Отбросьте иллюзии прочь, если пришли за славой, легкими деньгами и теплым местечком. Незабываемые образы детективов, созданные в кино и книгах, лишь красивая мишура для обывателя. Ваша жизнь будет состоять из работы, сплошной работы, где найдется место и бюрократии, и рутинным дежурствам, и долгим перелетам, а самое главное – риску для жизни. Это я еще молчу про серьезные нагрузки на психику, которые порою не выдерживают даже матерые профессионалы. Да, да не удивляйтесь, вы можете проработать пятнадцать лет, а на шестнадцатый год какая-нибудь мелочь выбьет вас из колеи, и настолько лихо, что лучшим исходом будет месяц беспробудного пьянства и длительные посещения мозгоправа. Что вы так коситесь на меня, курсант Мэдфорд?

Преподаватель сделал паузу, переведя взгляд мутных глаз на парня, веселившего перед уроками девушку с греческим профилем.

– Вам придется иметь дело не с леди и джентльменами, а с настоящими отбросами общества, лучшими из них, которые прошли естественный отбор выживания в криминальном мире. Поэтому не один учебник не убережет от сложных ситуаций, которые будут возникать на вашем пути. И рассказы отца с братом, которые долгие годы были агентами, вам не помогут.

– Тогда смысл учиться, – выпалил впереди сидящий толстяк. То ли глупый, то ли отмороженный напрочь. И так понятно, что тип с мутным взглядом сведет все к девизу «учиться, учиться, и еще раз учиться», тогда зачем бежать впереди паровоза. Зачем перебивать лектора в этой очевидно полувоенной системе, где порядок и дисциплина являются системообразующими.

– Курсант Соми Энджи – первое замечание. Три замечания от преподавательского состава в течение одного месяца и можете убираться вон из академии.

– Но мне еще никто не говорил о порядке…

– Курсант Соми Энджи – второе замечание. Есть желание что-то добавить? Или в твоей школе было введено за правило перебивать преподавателя? Включайте голову – это всех касается. Ваше право на присутствие здесь будет проходить испытание ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Если вам трудно, что-то не нравится, хочется плакать и жалеть себя, переводитесь в другой отдел, а еще лучше – возвращайтесь к мамочке, под теплый бок. А здесь место для тех, кто хочет, и будет работать, много работать. Это я говорю, как старший педагог вашей группы, которую мне поручили вести. И, поверьте, я сделаю все от меня зависящее, чтобы не уронить собственную репутацию в глазах руководящего состава и коллег, а также оправдать возложенное на меня доверие. Добро пожаловать в отдел расследований, курсанты!

В какой отдел?

– Курсант Воронов, у вас проблемы? – учитель остановил мутный взгляд на мне. Похоже, что не заданный мною вопрос отразился лице.

– Никак нет.

Проблемы. Да у меня была целая куча проблем. Как можно было перепутать отдел аналитики с отделом расследований, внимательно изучая контракт. Правда, я бы вычеркнул слово «внимательно» после произошедшего конфуза. Интересно, а под чем еще курсант Воронов подписался, даже не подозревая об этом? Теперь хоть становилось понятно, откуда на лацкане пиджака взялся профиль хищного летуна.

– Нет проблем, значит хорошо. Раз уж мы стали знакомиться, представлюсь и я. Зовут меня Альберт Михайлович Носовский. Ко мне можете обращаться по имени отчеству или просто господин учитель. Все ясно? Все ясно, – он извлек из папки толстый журнал и продолжил: – а теперь проведем проверку кадров.

Эта процедура напоминала школьную перекличку, когда преподаватель по очереди называл фамилии учащихся, определяя отсутствующих. Только в школе это было обоснованно, а смысл этим заниматься здесь? Количество парт ровнялось количеству учеников, и для определения кворума было достаточно пары секунд. Иномирье, одним словом.

Пока шла проверка, я успел для себя отметить несколько фамилий. Толстяка Соми Энджи, успевшего схлопотать два замечания за минуту, запомнил весь класс. Девушку с греческим профилем и приятной улыбкой звали Катериной Ловинс, а парня с бычьей шеей Рандольф Мэдфорд младший. Приставка к имени последнего попахивала целой династией или кланом мажоров. Не зря Носовский в монологе упоминал про отца и брата, не иначе родня этого Мэдфорда.

После проведенной переклички Альберт Михайлович вручил каждому удостоверение с красивой хищной птицей на темно-синей обложке. Кроме цветной фотокарточки и имени, внутренности документа содержали информацию о звании курсанта, а также его номере в общем реестре учеников. Последнее не представляло сколь-нибудь значимого интереса, а вот система званий существенно отличалась от земной.

В основе всего лежал латинский алфавит, который и в иномирье числился в разряде мертвых языков. Самое низкое звание содержало в себе букву «Z», тогда как самое высокое «А». Таким образом, карьерный рост проходил от конца алфавита к его началу. Кроме буквенного обозначения звание содержало в себе еще и арабские цифры от единицы до десяти, вернее от десяти к единице (правило обратного порядка здесь так же было применимо).

На данный момент в моих документах значилось – «Z-10». По мере продвижения по службе десятка будет уменьшаться, и когда достигнет единицы, зета поменяется на предыдущую букву латинского алфавита «Y» с очередной десяткой. Дальше цепочка будет повторяется, пока не достигнет своей финальной точки «А-1».

Рядовой состав включал в себя буквы «Z» и «Y», сержантский – от «U» до «X», младший офицерский состав от «Q» до «Т», а дальше… Дальше я не вникал, да и особого смысла делать это именно сейчас не видел.

– По итогам каждого месяца три лучших курсанта будут представлены к внеочередным званиям, – вещал со своей кафедры господин учитель. – Учитесь прилежно и к концу выпуска сможете рассчитывать на хороший оклад и достойное назначение. Будущее ваше начинается прямо здесь и сейчас, курсанты. И только от вас будет зависть, окажется оно светлым и радостным или станет глухим закоулком в темной подворотне.

Он говорил еще много, вернее, угрожал и запугивал, поэтому я для себя выделил главное – впереди курсанта Воронова ждет беспросветная жопа.

Начал свое повествование господин учитель с распорядка дня. Начало занятий в 8.00, с 12.00 до 13.00 обеденный перерыв, в 17.00 учебный день заканчивался. Ну как заканчивался, оставалось обязательное к выполнению домашнее задание, которого обещали много, так что на ужин времени едва хватать будет. Подъем и отбой здесь как таковые отсутствовали, чему я крайне удивился. А с другой стороны, учитывая систему наказаний, пару раз опоздал или заснул на занятиях – с вещами на выход.

Отчего-то мне вспомнились вечные жалобы Витька, вынужденного пять часов в день сидеть в школе.

Что касается учебного года в целом, то он состоял из трех отрезков, каждый из которых включал в себя три месяца. По окончании каждого из отрезков шли контрольных тесты, провал которых, если верить Альберту Михайловичу, грозил карами небесными в лучшем случае.

– Тесты, это вам не какие-нибудь огрызки на пару листов, к каким вы привыкли в своих школах, – ораторствовал Носовский, уперев свой мутной взор в непроглядные дали. – Тут пару раз ручкой махнуть наудачу не получится.

Для убедительности он схватил толстую тетрадь и покачал ею в воздухе. Листов сто, не меньше, в ней было.

Далее, Альберт Михайлович поведал нам о свободе перемещения, а вернее ее отсутствии. Красная пунктирная линия на выданной ранее карте обозначала границу, пересекать которую строго настрого воспрещалось в любое время суток. Была еще синяя пунктирная линия, означавшая запрет для прогулок в ночные часы. Стоит ли говорить, что ночной радиус свободы был еще меньше дневного. Как раз хватит на то, чтобы дойти до озера и утопиться.

Вводную часть господин учитель закончил информацией о предметах обучения. И вот тут я порядком удивился и по-настоящему испугался. Вместо ожидаемой криминалистики и юриспруденции были: история, искусствоведенье, математика, физика, химия. Окружающие меня курсанты являлись выходцами из шести ведущих параллелей и худо-бедно обладали базисом по гуманитарным и естественным дисциплинам. А каким базисом по культурологии или химии обладал я? Существовала ли здесь периодическая таблица Менделеева в принципе и как выглядят основные формулы по физике? О каких знаниях по истории можно говорить, если я даже не знаю, какой сейчас год и от рождения какой личности ведется времяисчисление. Да мне прямая дорога в местную школу переучиваться, а не в академиях обучаться.

– И что бы никаких планшетов, – не давал времени на передышку Альберт Михайлович. Впервые за время лекции недовольные шепотки прокатились по классу. – Да, да, обучаться будете по старинке, с помощью книг, а про любимые гаджеты можете забыть. Вы хотите что-то возразить, курсант Воронов?

Возразить? Да мне скорее спросить. Что такое гаджеты и какие планшеты имелись в виду? Видел я в фильмах про войну офицерские планшеты, где хранились секретные планы наступления, но вряд ли Носовский имел ввиду именно их.

– Вопросов не имею, – отчеканил я и глазом не моргнув.

– Ну вот и отлично, – господин учитель неожиданно мягко улыбнулся и пожелав успехов в новом учебном году, покинул класс.

Что делать? Что же делать? Надо срочно бежать в библиотеку. Где она там по карте находилась. Блин… О чем я. Какая библиотека, что можно успеть выучить до завтрашнего дня. Спокойно, спокойно, Петр Сергеевич, дышите ровно и размеренно. Если вас сюда взяли, то точно не с целью выгнать в первый месяц обучения за неуспеваемость. Наставник наверняка в курсе сложившейся ситуации, с ним и надо говорить в первую очередь.

– Попрошу минуточку внимания, курсанты самой крутой академии мира, – вмешался в мои планы громогласный Рандольф Мэдфорд. Парень с бычьей шеей забрался на стул и теперь взглядом, полным торжественности, обозревал умолкших сокурсников. – У нас есть выходной день, и есть прекрасный повод для вечеринки.

– И алкоголь, – произнес кто-то и неуверенно добавил: – есть.

– И алкоголь, – повторил довольный Рандольф и широко развел руки в сторону. – Так что, дамы и господа, закатим вечеринку?

Народ одобрительно загудел, некоторые даже захлопал на радостях.

- Дааа, выпивка! – пробасил сидящий неподалеку парень и припечатал широкую ладонь о столешницу. Здоровый такой детина, великан за два метра ростом, едва помещавшийся за маленькой для него партой. Той самой партой, на которой я обнаружил табличку с именем Герберт Авосян. И фамилия, и внешность были типично кавказскими, как и повышенная волосатость парня, вплоть до кучеряшек на пальцах.

– Надо выпить, – пробасил великан и повторно хлопнул ладонью по столу, да так, что стоявшая рядом блондинка вздрогнула. Тут же поблизости возник Вейзер и зашептал девушке на ушко нечто успокоительное. Красотка лишь сморщила носик и жеманно повела плечиком, отгоняя парня словно надоедливую муху. А сосед-то мой не промах, уже клинья подбивает к одногруппницам.

Пока я изучал будущих коллег, в диалог вступила девушка азиатской внешности, скромно стоявшая за спинами ребят.

– Это все хорошо, Рандольф, но кто возьмет на себя организационную часть мероприятия? Или получится, как с поездкой на пляжи Латинии? Опять-таки, с Носовским надо вопрос согласовать.

Мэдфорд широко улыбнулся:

– Джанет, дорогая, я все беру на себя, но от помощи по кухне не откажусь. Ты же организуешь девочек?

Джанет улыбнулась в ответ и, добавив сарказма в голос, произнесла:

– Организую, дорогой.

Поездка на пляжи Латинии? Это что же получается, здесь все друг друга хорошо знают? А с другой стороны чему удивляться, сам с кучей народа перезнакомился на подготовительных курсах, только не в тот институт, как оказалось.

Я все больше убеждался в правильности сделанных выводов, оставаясь в стороне от круговорота смеха и веселья. Происходящее все больше напоминало встречу одноклассников после летних каникул, где лично я выступал в роли мебели. И еще Соми Энджи, забившийся в угол класса, и теперь бросавший оттуда затравленные взгляды.

Пришло время налаживать первые контакты с выходцами из параллельных миров. Я воспользовался коротким затишьем и, сделав шаг навстречу, протянул Мэдфорду руку:

– Петр. Чем могу помочь в организации вечеринки?

Рандольф посмотрел на протянутую ладонь, потом на меня, и аккуратно так коснулся моего плеча, словно на нем были куски грязи.

– Петр, – повторил он за мной, а после душевно добавил: – отдыхай, Петр.

Я долго и упорно искал следы иномирья в комнате, а следовало просто выйти в коридор и, пройдя пару десятков шагов направо, очутиться в большом круглом зале. В родном мире такие помещения обычно назывались комнатой отдыха, здесь же наиболее близким аналогом было слово гостиная. Хотя и в этом я был не уверен. Инородный язык в сознание внедрили, но вот без привязки к быту и культуре другой цивилизации он был все равно, что полумертвый. Это как перевести английскую традицию «Five o’clock» словом полдник и представить себе в голове чашку чая с пакетиком и бутербродом.

Гостиная, она же столовая, она же комната отдыха располагалась в огромное полупустом помещении, периметр которого украшали телевизионные панели. Именно они и приковали мой взгляд, лишив на время дара речи. Да, выглядели мониторы не обычно: слишком тонкие для родного мира, еще и изогнутые местами. Но завораживало другое и это другое неслось над горными пиками, ныряло в океанские глубины, кружило над пенящимся водопадом, захватывая дух и перехватывая дыхания. Изображение подобной четкости видеть раньше не приходилось. И даже не верилось, что перед тобой всего лишь двухмерное изображение, а не окно в иную реальность

Я бы еще долго стоял и пялился на чудо техники, но тут подошла азиаточка Джанет и потребовала не мешать организационным процессам. Оказывается, все это время вокруг кипела жизнь, не менее удивительная, чем на экранах телевизора.

Вот под аккомпанемент легкого жужжания из пола появилась тумбочка или холодильник, или хрен знает что еще. Джанет открыла дверцу, извлекла наружу сверток, после чего воспользовалась пультом управления и шкафчик скрылся под полом с уже знакомым жужжанием. Чудеса, не иначе, как и барная стойка, которой пять минут назад здесь не было, как и прочая мебель в некогда полупустой гостиной

Интересная история получается с вечеринкой. Помещение наличествует, коллектив в сборе, за едой и алкоголем далеко не надо, все из-под пола появляется. В чем, собственно говоря, тогда организация заключается? Решить вопрос с Носовским? Я уверен, что Альфред Михайлович был заранее извещен о мероприятии, потому как Рандольф никуда не отлучался и кроме сокурсников ни с кем не общался.

Вся его работа сводилась к подпиранию стенки у входа и зубоскальству с девчонками. Надо сказать, делал он это красиво, со вкусом, словно актер, отрепетировавший роль до мелкого движения кистью. Пафосный парень, куда деваться.

Вот он залихватски откупоривает бутылку и под визг девчонок роняет ее. Вернее, делает вид, что роняет, сам же легко перехватывает ее в воздухе и под одобрительный смех наполняет фужеры. Делает это весьма галантно, наклонив корпус, с заведенной за спину свободной рукой. И девушка с греческим профилем не сводит с него глаз, таких живых, и таких притягательных. Мэдфорд отпускает очередную шутку, и она смеется, наполняя зал мелодичными переливами, которые ни с чем не спутаешь. Звучат они словно свежий ветерок в душном помещении, переполненном животным ржанием и гоготом.

Да что ж такое-то, сдалась мне эта пигалица. В конце концов хватает и других людей на вечеринке. Я беспомощно огляделся в поисках и понял, что нахожусь в мертвой зоне. Завидев меня, сокурсники резко меняли маршрут, некоторые даже голову отворачивали в сторону, старательно избегая любого зрительного контакта. С каждой минутой ситуация становилась все более и более странной.

Если гора не идет к Магомеду… Я направился к ближайшей группе сокурсников, бурно обсуждающих веселую историю. До компании оставалось несколько метров, когда смех вдруг оборвался, а разговоры смолкли. Пришлось делать вид, что прохожу мимо, внимательно разглядывая телевизоры под потолком. Но стоило мне отойти на пару шагов, как веселье за спиной возобновилось с прежней силой. Это был уже намек – сокурсники в открытую показывали, кому здесь не рады.

Может послать все к хренам, и пойти искать библиотеку? В конце концов я пришел сюда не контакты налаживать с выходцами из параллельных вселенных.

– Попрошу минуточку внимания, – раздался зычный голос Мэдфорда, перекрывающий многоголосую толпу. В зале воцарилась тишина.

Я повернулся и увидел, что парень с бычьей шеей, забрался на стул и теперь обозревал благодарных слушателей с возвышенности.

– Давай, Мэд! – крикнул тощий курсант с лицом, похожим на крысиную мордочку. Толпа отозвалась на призыв бурными аплодисментами, свистом и смехом. Кто-то даже умудрился открыть бутылку с громким чпоканьем, вызвав новую бурю эмоций.

Мэдфорд шутливо раскланялся, а после снова обратился:

– Дамы и господа, вижу, вас уже не надо призывать брать бокалы в руки?

Это точно, все курсанты поголовно были с фужерами, а особо бойкие успели ополовинить их содержимое. Но всех превзошел Авосян, успевший раздобыть бутылку спиртного, едва мы зашли в зал. Теперь она пустой валялась под диваном, а сам Герберт красный и довольный потягивал напиток из большой соусницы, не дожидаясь окончания тоста. Не стал теряться и я, взяв со стойки бокал с красной жидкостью, внешне и по запаху напоминавшей вино.

– Впереди у нас четыре тяжелых года обучения. Так говорят.

Народ одобрительно засмеялся, а тощий парень заливисто засвистел, аж покраснев от натуги.

– Но вот что я вам скажу. Мы зубами, потом и кровью выгрызли свое место и теперь находимся здесь по праву. Мы шли к этому не один месяц и не один год. Жертвовали временем и здоровьем, – Рандольф выдержал паузу и горько усмехнулся. – Мировая вселенная, зачем я распинаюсь здесь об очевидных вещах. Нам говорят, что будет тяжело. Ребята, они НАМ это говорят, прошедшим через черные дыры мирозданья.

Толпа восторженно заорала, и над общим шумом раздался трубный рев Рандольфа:

– За нас!

Я сделал глубокий глоток и едва не выплеснул содержимое обратно в бокал. Мерзкая, сладкая дрянь, употреблять которую в чистом виде противопоказано. Ликер в худшем его проявлении. Судорожными рывками пищевод протолкнул тягучую жидкость вниз и я, тяжело выдохнув, схватился за край стола. Требовалось срочно запить эту мерзкую патоку, по недомыслию называемую алкоголем.

– Что, плохо идет? – проходящий мимо Рандольф глумливо ухмыльнулся.

Я демонстративно поднес бокал к губам и одним глотком осушил ядовитое содержимое.