Текст книги "Раб лампы (СИ)"

Автор книги: TsissiBlack

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

На время разбирательств Брок перевез их всех обратно в Вашингтон. Так как Стив отказывался расставаться с Баки, а Брок – со Стивом, то как-то вышло так, что в конце концов все они оказались проживающими на одной территории – в просторном городском доме Брока.

С документами для Баки дела обстояли хуже, чем с оправданием Брока – у самих Мстителей тоже были проблемы с тем же Советом Безопасности, но всегда и везде поспевающая Наташа, которой тоже не рассказали всей правды, обещала помочь.

Правда перед этим она скептически осмотрелась на кухне в доме Брока, но никак не прокомментировала ни украшения Баки (одежда на нем в честь гостьи была самой обычной), ни сам факт сожительства странного модификанта, вчерашнего предателя, едва избежавшего трибунала, и героя Америки, в очередной раз чуть не развалившего страну лишь силой своих принципов.

– Проводи, – забрав подписанные Баки бумаги с согласием на проведение психологических и прочих экспертиз, попросила Наташа Стива, но по ее тону было понятно, что отказ она предпочтет не услышать.

Они вышли на усыпанное лепестками липы крыльцо, и Наташа молчала несколько долгих минут, прежде чем спросила:

– И давно это у тебя?

– Что именно?

– Мужчины, личное благо важнее общественного и измена принципам?

– Что ты знаешь о моих принципах, Нат?

– Что ты неподкупный.

Стив вздохнул и даже позволил себе улыбнуться.

– Ты против того, что я сказал на дисциплинарном слушании?

– Я против тех причин, по которым ты это сделал. Могу поспорить, если бы Рамлоу не расхаживал перед тобой с голым пузом, он был бы в тюрьме, а не на прежней должности.

– Пуза я у него не заметил, – попытался свести все к шутке Стив, но по выражению лица Наташи понял, что это бесполезно. – Нат, у меня есть причины на то, чтобы поступать именно так, и это не секс.

– То есть ты не спишь с Рамлоу?

– Сплю. Но защищаю его не поэтому. Ты мне веришь?

Наташа смотрела на него долго и пристально, а потом кивнула.

– Хорошо. Но этот твой Баки Барнс странный. Очень. Он напоминает жертву насилия, и я очень надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Стив.

– Я тоже на это надеюсь, – в спину ей ответил Стив, но Наташа, так и не обернувшись, села в машину и уехала.

– Получил втык? – ухмыляясь, спросил Брок, щелкнув пультом. По огромному телевизору шел бейсбол, и он явно собирался посмотреть решающий матч Ред Сокс с Доджерс.

– Не понимаю, о чем ты, – вернул подачу Стив, находя глазами свернувшегося в кресле босого Баки и гадая, когда это все стало его жизнью.

– Ла-адно, – не стал на этот раз спорить Брок и похлопал по дивану рядом с собой. – Рекламная пауза? – Стив привычно подмял его под себя и поцеловал. – Хвост?

У Стива была странная слабость к гибкой пятой конечности Брока, поэтому он просто кивнул. Ему нравилось происходящее. Брок в быту был сложным человеком, но каждый секс с ним был как последний – на пределе, горячим, жадным и заставляющим забыть обо всем на свете.

Баки был радостью, отдушиной. Он почти перестал уходить “к себе” днем, постоянно оказывался рядом, если Стив был дома, льнул, как соскучившийся кот. Брока он аккуратно обходил по широкой дуге, но, скорее, не потому, что боялся его, а потому, что чувствовал свою от него зависимость и опасался разозлить и тем самым как-то нарушить планы Стива.

Одним солнечным субботним утром, проснувшись в гостевой спальне (Брок, несмотря на жаркий и приятный во всех отношениях секс, спать с ним в одной постели не желал), Стив поймал себя на мысли, что счастлив. Несмотря на все трудности, на неприятности на службе (разбирательства еще шли, и ему было неприятно осознавать, как глубоко проникла ГИДРА), на изначальную вынужденность отношений с Броком, на неопределенность судьбы Баки и в целом туманное будущее, ему было хорошо. Впервые в этом веке он был по-настоящему не одинок.

Это было приятно: думать, какие продукты купить, возвращаясь домой, спорить с Броком о том, что вечером смотреть, вместе с Баки возиться на кухне – тот многие вещи любил делать вручную, не используя магию, и на осторожные расспросы Стива отвечал, что так чувствует себя почти обычным.

Изредка ловить пальцы Баки, замирая каждый раз, как влюбленный школьник, касаться прохладной твердости левого плеча и живой теплоты правого.

Баки не любил говорить о своей левой руке, и Стив оставил расспросы почти сразу, решив, что у них еще будет время для тяжелых разговоров. Потом. В будущем.

– На понедельник назначено окончательное заседание комиссии, – сказал вдруг Брок после ленивого субботнего завтрака, и Стиву показалось, что кто-то задернул плотную штору на окне – так ощутимо стало не хватать солнечного света.

– Поздравляю, – медленно произнес Стив. – Готов загадать третье желание?

– Главное, чтобы ты был готов, – усмехнулся Брок, закуривая, и Стив невольно напрягся. Несмотря на все очень приятные моменты наедине, на все ощущения, чувства, от которых сердце норовило выскочить из груди, нельзя было сказать, что они с Броком хорошо знали друг друга.

Стив чувствовал любовника на каком-то подсознательном уровне, знал, как сделать ему хорошо, а как – очень хорошо, но так и не смог забыть, на что тот способен. Брок всегда был себе на уме, расслабляясь только в постели, а в остальное время мог легко испортить настроение, просто так, от нечего делать резко ответить, а потом утащить в спальню и там нарваться окончательно. Будто секс на адреналине казался ему самым настоящим и искренним.

– Зачем ты это делаешь? – напрямую спросил Стив.

– Зачем я делаю – что?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Я не телепат.

– Вот это. Мы сидим, завтракаем. А ты начинаешь меня злить.

– Я всегда тебя только злю, верно? – Брок вдруг подался вперед, его лицо оказалось так близко, что Стив мог рассмотреть каждый волосок его щетины. – Ничего, потерпишь еще этот уик-энд и свобода, да?

– Чего ты от меня хочешь? – отодвинув тарелку, спросил Стив. – Давай поговорим.

Брок затянулся, выпустил дым несколькими крупными кольцами ему в лицо, коротко взглянул на пытающегося слиться со стеной Баки и, со скрежетом отодвинув стул, вышел.

– Что я делаю не так? – сам у себя спросил Стив, но Баки, неожиданно оказавшись рядом, погладил его по волосам, потом по плечу и опустился на пол, пристроив подбородок на его колене.

– Ты правда не понимаешь? – тихо спросил он.

– Не понимаю чего? Ну хоть ты не начинай, Бак.

Баки смотрел на него снизу вверх своими почти прозрачными глазами, неестественно красивыми, грустными, будто давно знал все и обо всех.

– Он тебя любит, – после долгой паузы ответил он. – Брок. А ты его нет.

Стив поднял голову со скрещенных на столешнице рук и посмотрел на него.

– Бак.

– Но ведь это правда. Ты и сам это знаешь. И он знает. Только не понимает, что в тебе ее много, – тише продолжил он и вдруг поцеловал в колено.

– Чего? – почти шепотом спросил Стив, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

– Любви. Твоя готовность отдавать, одиночество, потребность быть нужным, иметь дом, семью – это все очень заметно тем, кто знает, куда смотреть. Брок не знает. Он принимает нежность за жалость, а любовь – за принуждение. Он не умеет прощать и уверен, что ты тоже не сможешь. Он причиняет тебе боль, чтобы шрам на сердце напоминал о нем.

Входная дверь с грохотом закрылась, заставляя Стива вздрогнуть, и Баки, грустно улыбнувшись, потерся щекой о его ладонь.

– Словами ты ничего ему не объяснишь.

– У меня и нет пока слов для него, – Стив погладил Баки по шелковистым волосам, гадая, как в его жизни появился Баки, с которым легко все, кроме близости, и Брок, с которым трудно все, кроме нее. – Но они у меня есть для тебя.

Баки потянулся к нему всем собой, жадно, с надеждой заглядывая в глаза, и Стив, обхватив его лицо ладонями, наконец-то нашел в себе смелость коснуться его губ своими. Губы Баки были нежными и сладкими, мягкими, податливыми. Он целовал совсем не так, как Брок: грубо кусаясь, вызывая желание срочно занять его рот чем-то другим, перенаправить энергию. После совместных ночей Стив иногда напоминал жертву насилия: весь покрытый быстро сходящими засосами, следами от зубов и синяками от пальцев.

– Я не могу, – с трудом оторвавшись от Баки, сказал Стив. – Очень хочу, но не могу. – Он прижал его к себе, такого горячего, послушного, вжался лицом в плечо, зарылся в волосы, вдыхая потрясающий запах трав и эфирных масел. – Не сейчас, когда ты в рабстве и не можешь решать. Я освобожу тебя. Как только получу лампу, я выясню, как это сделать, и освобожу. И ты сможешь выбрать кого угодно, ведь так? Я не могу пользоваться твоей…

Баки соскользнул с его колен на пол, перетек в вертикальное положение и странно посмотрел на него, будто не веря в то, что слышит.

– Ты веришь, да? Что я могу… ради свободы?

– Бак.

– Не нужно. Я… прости меня. Я не имел права. И никогда бы не посмел, если… Прости. Что дал тебе повод думать обо мне так. Я не стою этого всего. И мне нечего даже предложить взамен – мои силы за несколько сотен лет еще никого не сделали по-настоящему счастливым. Мне не следовало даже надеяться.

– Бак, эй, Баки, – Стив не заметил, как поднялся, проклиная свое косноязычие в личных вопросах, неумение объясняться так, чтобы любовники не разбегались от него, как рассерженные коты. – Ты стоишь всего на свете, – он подошел вплотную, почти прижав отступавшего от него Баки к подоконнику. – Ты… я не умею говорить о таком. Вообще. Но послушай. То, что с тобой происходит, твое положение, зависимость – это неправильно. Так быть не должно. Ты будешь свободным, обещаю. И если тогда ты выберешь меня, – он прижал ладонь к его щеке и легко коснулся губ подушечкой большого пальца, – то сделаешь меня счастливым.

– Как трогательно, – сказал от двери вернувшийся Брок. – А пока этого не произошло – кому круассанов?

Баки побледнел разом, даже глаза выцвели. Стек вниз – сначала на колени, потом уткнулся лбом в пол и вытянул к Броку руки. Тяжелые наручи стукнули по исцарапанным хвостом доскам, и Баки убрал их за спину, сцепив ладони в замок.

– Бак, что ты делаешь? – севшим голосом спросил Стив. – Бак!

– Готов понести наказание, – ровно ответил Баки, так, что Стиву будто двинули по печени ледяным кулаком.

– Баки! Брок, прекрати это! Ты же видишь, что он… он не может сам! Да что ты за человек такой?!

– Не ори, Роджерс, не на планерке, – Рамлоу выступил из высоких ботинок и присел на корточки около распростертого на полу Баки. Ухватил за волосы на затылке и поднял его голову, заставляя посмотреть в глаза. – Слушай, – произнес он, – вспоминаем правила. Держаться за руки можно и даже ебаться с Роджерсом можно. Он у нас парень крепкий, на раз двоих потянет, так ведь? А, Роджерс?

Он не смотрел на Стива, только на Баки, внимательно изучая его лицо, будто пытаясь прийти к какому-то выводу.

– Брок.

– На вопрос отвечай – хватит здоровья-то?

– Я…

– Да или нет? Гипотетически?

– Гипотетически меня на десяток хватит. Брок, отпусти его. Прикажи ему… попроси… Черт!

– Прикажи, попроси, – передразнил его Брок. – Что б ты, Роджерс, понимал в ПТСР и прочем дерьме, а? Смотри на меня, – приказал он Баки, все еще удерживая его за волосы. – Руки на колени. Сидишь?

– Да, господин.

– Хорошо. Я не Пирс, Баки. И никогда, нахуй, не хотел быть таким уродом, как он. В понедельник я загадаю себе белоснежную яхту с пышногрудыми гуриями и уплыву в закат, а ты останешься миловаться со своим Роджерсом.

– Не смогу яхту, господин. Я не знаю, как она устроена.

– Кусок золота килограмм на сто тоже сойдет. Чего ты вдруг тут на колени падаешь? Ты, вроде, провалами в памяти не страдаешь?

– Ты разозлился. Твой гнев причиняет мне боль, потому что ты хотел, чтобы мне было боль…

– Заткнись, – приказал Брок. – То, что я чувствую, никого не касается. Будешь круассан?

– Джиннам не обязательно…

– Но ты можешь, верно? И есть, и спать, а не прикидываться тут биороботом?

– Если ты прикажешь, господин.

– Опять? Я разрешаю тебе есть, пить, спать, справлять нужду и ебаться с Роджерсом, если тот захочет. Повтори.

Щеки Баки из бледных стали розовыми, и он четко повторил:

– Мне можно есть, пить, спать, справлять нужду и ебаться с Роджерсом, если тот захочет.

На слове “ебаться” Баки чуть запнулся, почти с мольбой взглянув на Стива, но договорил слово в слово.

– Поднимайся. Садись за стол. Кофе я, так и быть, сварю сам, если все тут такие обморочные девицы.

– Я могу, гос…

– Кстати, я, кажется, просил называть меня по имени.

– Я сварю кофе, Брок. Можно?

– Валяй. Мне без сахара и специй побольше.

Брок тяжело опустился на стул и на мгновение закрыл лицо ладонями, потом растер его, шурша щетиной по загрубевшим ладоням, и, закурив, с привычной насмешкой уставился на Стива.

– Ты доволен?

Стив подошел к нему сзади, погладил по плечам, обтянутым мягкой кожаной курткой, и зарылся лицом в волосы.

– Спасибо.

– Обращайся. Хотя с понедельника это будут уже не мои проблемы.

– Твоей проблемой будет объяснить налоговой, откуда у тебя сто килограмм золота.

Фыркнув, Брок стряхнул пепел и ответил:

– И не такое в отчетах объясняли. Не впервой.

Стив не удержался и поцеловал его в шею, потянул куртку с плеч, и Брок наклонил голову, давая лучший доступ. Им нравилось. Обоим. Все то, что происходило. Стоило соприкоснуться в относительно безлюдном месте с надеждой на продолжение, и все – логика и все сомнения приказывали долго жить. Забывались и тяжелый характер, и причина, по которой это вообще стало возможно – остервенело мять друг друга, каждый раз падать, как в пропасть. Без единой мысли. Без сожалений.

Стив не понимал, как Брок делает это. В спокойные минуты, рассматривая любовника, он гадал, что же в том такого особенного. Харизматичный, полный звериной энергии, магнетизма даже, но, по сути, обычный. Его многослойность раздражала, временами хотелось ободрать все наверченное вокруг, искусственное и заглянуть внутрь. Понять, какой он, настоящий Брок. И в то же время Стив не понимал, зачем ему это. В понедельник Брока окончательно оправдают, и тот уедет. Не на яхте, конечно, но ему предложили перевод в Нью-Йорк. Дело было за малым – официальным заключением суда, назначенного на понедельник. А пока Брок был отпущен на поруки под залог и личную ответственность Стива Роджерса.

– Завтрак, – напомнил Брок и, будто в противовес призыву свести все к спокойному поеданию круассанов, выпустил хвост, зная, как Стив на него реагирует.

– Обязательно. Минут через… двадцать?

– Ты себе льстишь.

– Ладно, твой хвост всегда м… ускоряет процесс, так что ты прав.

Брок горел. Каждый раз Стива поражала его способность вспыхивать от страсти, как напалм, сжигая все на своем пути, просто отдаваясь. Обычно Стив был сдержанным в постели, боясь навредить, с Броком же у него просто отказывали внутренние механизмы, отвечавшие за осторожность. И за стыдливость заодно.

Исхлестанный хвостом, потерявший всякое чувство времени, Стив вбивался в него по-животному быстро, жадно, целуя в шею и поглаживая корень хвоста. От этого Брок просто с ума сходил, заражая страстным помешательством и Стива.

Каждый оргазм с ним был как смерть. Будто никогда больше не будет ничего. Будто за слепящим удовольствием последует небытие.

Он кончал, с силой поддавая бедрами, сдвигая тяжелый стол, чувствуя, как Брок сжимается вокруг члена все сильнее и туже, слыша, как тот хрипло кричит, даже не притронувшись к себе, и подставляет очень чувствительную в такие моменты шею.

– Еще одни штаны по пизде, – с трудом выдохнул Брок, которого Стив прижал к столешнице всем собой, пережидая последние всплески удовольствия: запах сигарет, идущий от темных волос, вкус влажной шеи, тепло его тела там, внутри, где они соединялись.

– Твой хвост провертит себе дырку и в кевларе, – ответил Стив, приподнимаясь на руках. Он любил эту манеру Брока моментально возвращаться к насущным, обычным делам, едва получив удовольствие от секса. Можно было сразу вернуться к тому, на чем прервались. Стив погладил хвост по всей длине, умело обогнув острые гребни, и, освободившись, поцеловал любовника в поясницу. Брок предсказуемо фыркнул – неловкость и стыд для него, похоже, были пустым звуком.

– Баки, подай полотенце, – приказал он, но тот лишь щелкнул пальцами, и Брок с заметным облегчением сел. – Магия – вещь. Повезло тебе, Роджерс. Щелк – и все смазано, щелк – все чисто, штаны целы, и даже кофе не остыл.

Стив сел рядом с ним, касаясь коленом под столом, и подпер щеку кулаком.

– Повезло, – согласился он. – Нам нужно поговорить.

– Не о чем, – тут же отрубил Брок, да так, что становилось понятно – продолжать разговор бессмысленно. – Я сегодня ночую у Джека – третья суббота месяца, не хочу нарушать традицию, которой уже лет двадцать.

– Роллинза?

– Ага. Вечер… ночер пива, бейсбола, трепа о девках, мужиках и рубка в КС, – он взглянул на Баки, уютно примостившегося в торце стола, и дернул бровью. – Так что не скучайте, голубки. Тест-драйв, там. Танцы живота. Факелы, факеры и прочая экзотика.

– Брок.

– Что, зовешь присоединиться? – Брок удивленно вскинул брови, перечеркивая буквально все хорошее, что только что случилось, одним лишь выражением лица. – Поделишься несверленной жемчужиной?

– Брок.

– Третий раз назови меня по имени с еще большей экспрессией, глядишь, подействует. Скажу словами и через рот, – Брок облизал палец, на который попала шоколадная начинка круассана, и, прожевав откушенное, закончил совсем другим тоном: – Ты мне ничего не должен, Роджерс. Тут, нахуй, не твой пуританский век, где, если за сиську потрогал, так надо жениться и давать обет верности до гроба. Секс шикарный, ты охуенно горяч, но клеймить тебя я не собираюсь. Так что ебитесь, дети мои, плодитесь и размножайтесь. А я к Роллинзу. Рубиться в приставку. На связи, – с этими словами он допил кофе и, прихватив с собой еще один круассан, вышел, подобрав по дороге ботинки и куртку.

Баки смотрел в окно, старательно не встречаясь со Стивом взглядом, и им впервые было неловко наедине.

– Можно я тебя нарисую? – спросил вдруг Стив, силясь разбить гнетущую тишину. – Таким, как есть? С дымными волосами и в…

– В шароварах? – не поворачивая головы, спросил Баки. – А хочешь, я тебе покажу, какой я на самом деле? Каким я могу быть?

– Хочу, – не колеблясь, ответил Стив, и они вдруг оказались посреди бескрайней пустыни – многие мили песка вокруг, не по-утреннему горячее солнце, волны на барханах.

– Я хочу, чтобы ты знал, – произнес Баки и рванул сразу во все стороны, увеличиваясь в размерах. Его бледная кожа приобрела голубоватый оттенок, во рту показались клыки, волосы свились в странные шипы на голове, а в глазах полыхнул огонь. – Вот я, – взревел он, – вот каким я должен быть.

Голос его звучал, как рев голодного льва, а ноги больше походили на столбы Капитолия. Он был мощным, по-своему красивым и… все равно похожим на себя.

– Иди ко мне, – Стив похлопал по песку около себя, гадая, что было бы, превратись Баки в доме Брока. Наверное, соседи бы решили, что на город напали чудовища.

Ноги Баки свились вдруг вместе, образуя голубоватый дымный смерч, поднялся ветер, вздымая тучи песка, и снова все улеглось. Голова у Баки была больше, чем весь Стив целиком. Глазное яблоко – как два его немаленьких кулака. Вблизи это было особенно заметно.

– Привет, – улыбнулся Стив и погладил Баки по костяным наростам между голубыми острыми ушами. – Ты прекрасен.

Баки страдальчески оскалился, лизнул его ладонь огромным языком и снова съежился, перетекая в человеческую форму, более привычную и компактную.

– Когда я только отделился от изначального огня, мою лампу в заброшенном храме нашла девушка, – вдруг заговорил он, и его волосы полупрозрачным дымом поплыли вокруг головы. – Я не помню сколько просидел внутри, и за что меня там заперли, помню только выражение ужаса на ее лице, когда я вырвался из лампы таким. Ее звали Тхая. Те сто лет, что лампа была у нее, были лучшими на моей памяти. До тебя.

– Что с ней стало? – спросил Стив, беря его за руку. За левую, прохладную даже в пустыне, неестественно твердую и в то же время – живую.

– Она прожила длинную по человеческим меркам, честную жизнь. Никогда у меня ничего не просила, кроме апельсинов с дальнего дерева, до которого в сто двадцать не могла добраться. Три апельсина – три желания. А вот это, – он показал на свою руку, – сделал ее внук, который мог бы быть и моим, если бы у людей и порождений Изначального могли быть дети. Я помнил его совсем ребенком, маленьким и вечно голодным. Мастерил ему игрушки. Тхая отдала лампу ему, и он наказал меня, когда я не смог воскресить его жену, умершую при родах. Я не всесилен, Стив. И боюсь гнева хозяина. Мы делаем Броку больно.

– Он не… не поступит с тобой так.

– Кихо тоже никогда бы так не поступил, но боль делает из людей чудовищ. Только чудовище могло приказать мне отрубить себе руку за то, что я не сумел совершить невозможное. Чтобы мне было больно как ему. Просто потому, что мог. К счастью, он не запретил мне заменить ее золотой, он вообще больше никогда со мной не говорил.

– Я больше не позволю навредить тебе. Никому. Даже Броку.

Баки посмотрел на него своими печальными прозрачными глазами и чуть заметно улыбнулся.

– Он сегодня думал о том, чтобы сделать больно. Я теперь всегда это чувствую. В этот раз он оказался сильнее чудовища, но ведь еще не понедельник.

– Все будет хорошо, Бак. Я обещаю.

Они целовались на теплом песке посреди огромной пустыни, которой, может, и не существовало в реальном мире, и Стив вдруг понял, что верит Броку. Верит, что тот не передумает в последний момент. Тот был импульсивным, где-то злопамятным, но подо всеми этими слоями – все-таки неприкрыто добрым, в чем себя неустанно упрекал.

Брок действительно не пришел и поздно вечером. Стив успел нарисовать портрет Баки и его целиком в переходной форме, как он складывается из дыма, вытекая из лампы.

– Почему Брок не забрал ее с собой? – спросил Стив, приняв душ и устраивая артефакт под подушкой.

– Потому что я не могу находиться далеко от нее. Мне пришлось бы пойти с ним.

То есть Брок хотел, чтобы Баки остался. Это лучше всех его попыток огрызаться на каждое слово говорило о том, что тот на самом деле чувствует.

– Где ты обычно спишь? – спросил Стив.

– В ней, – Баки кивнул на лампу. – Предыдущий хозяин… Пирс не позволял мне находиться где-то еще, когда я был не нужен. Я… привык. Наверное. Это было нелегко, но я в конце концов ко всему привыкаю, – у него в руках появилась щетка, вся украшенная камнями, со странными светящимися щетинками, и Баки, сев по-турецки на край кровати, принялся расчесывать ставшие материальными волосы. – У Тхаи научился быть человеком. У Пирса пытался вспомнить о своей кровожадной природе и не… не смог. Я убивал для него. Делал ужасные вещи и все равно.

– Это был не ты. Ты не мог… нарушить приказ.

– Но я это сделал. Это каждый раз был я.

– Откуда Брок знает о тебе? – спросил вдруг Стив. – Вряд ли Пирс показывал лампу всем подряд.

– Брок был подставным хозяином, – ответил Баки после долгой паузы. – Пирс писал на листке желания, – он усмехнулся, – больше напоминавшие юридические соглашения. И когда его собственные три заканчивались, он звал кого-то еще. Потом убивал. Брок оказался полезнее человека, просто умеющего читать. Пирс, конечно, все равно убил бы его после “Озарения”. Но не успел.

– Чертово “Озарение”, но хорошо, что у него оказался такой… бонус.

– “Озарение” тоже я, – тихо сказал Баки. – Я не разбираюсь в технических вопросах на том уровне, на котором нужно, потому не мог создать его просто из воздуха, но… Пирс бредил мировым господством. Жаждой все контролировать. Его желание относительно Озарения, Совета и получения на это средств было страницах на ста, наверное. Я рад, что он не учел тебя. Аллах, как я рад, что твоя смерть была не желанием, а просто приказом. Я не могу не исполнить четко сформулированное желание, но приказ могу оттянуть, исполнить неверно, извратить. И как же я рад, что Пирс умер раньше, чем ты. Что ты такой крепкий. Что я успел спасти тебя до того, как лампа обрела нового хозяина, и я мог в очень ограниченном пространстве между ними сделать что-то для себя. Что-то правильное, то, чему меня учила Тхаи.

Стив обнял его со спины, гадая, как за несколько веков исполнения чужой воли, преданный близким, человеком, который вырос у него на глазах, Баки мог остаться таким – добрым, чистым. Таким неиспорченным в чем-то главном.

– Спасибо, – сказал ему Стив.

– Тебе не за что…

– За то, что ты не ушел сразу. Что дал мне узнать тебя.

Баки обернулся через плечо и чуть прищурил глаза, пряча насмешку.

– Брок все равно притащил бы тебя к себе. Он, знаешь, очень переживал, что с тобой что-нибудь случится.

– Брок меня чуть не убил.

– Я тоже чуть не убил тебя, Стив. И, боюсь, выбор у нас с ним был одинаково невелик.

Отобрав странную расческу, Стив несколько раз провел ею по длинным волосам, любуясь красными искрами, разбегающимися от зубцов вверх и вниз.

– Останешься сегодня со мной? Если… если хочешь.

– Брок не говорил, что мне обязательно спать внутри, – Баки снова обернулся через плечо и задумался, прикусив губу. – Я очень хочу остаться с тобой, Стив. – Он вдруг поменял форму, на мгновение обернувшись дымом, и они оказались лицом к лицу. Баки оплел ногами его талию так же естественно, как лоза оплетает вековой ствол, и Стив притянул его ближе, чувствуя, как задыхается от нежности.

Они целовались, и Стив чувствовал, как вместо кроваво-красного безумия, которое поднималось внутри каждый раз, стоило прикоснуться к Броку, у него горло перехватывает от смеси радости и желания заботиться.

– Ты же будешь со мной, Стив? – прошептал Баки ему в губы, обнимая за шею. – Я не имею права просить, и ты уже сказал, что… Но, – он прижался всем телом, крепче обхватывая ногами, коснулся губами шеи и совсем тихо, быстро заговорил, будто боясь, что его перебьют: – Но я хочу, сам, понимаешь? Хочу быть с тобой как человек, быть твоим. Потому что если ничего не выйдет, а у меня часто ничего не выходит, все рушится в последний момент, и я снова достаюсь кому-то ужасному, так вот, если ничего не выйдет, я хочу помнить. Как кто-то был со мной, как ты. Что ты был со мной. Потому что мы оба этого хотели. Не потому что я должен, или мне приказали, а потому что я… Всевышний великий всемогущий, как я хочу быть с тобой. Я жадный, я настолько жаден и нагл, что эгоистично хочу тебя себе. Принадлежать тебе. Пусть даже ты потом отдашь меня кому-то, когда я тебе надоем, сегодня… Будь со мной?

– Господи, Бак, – Стив сжал его в ответ, не находя слов, не в силах повторить немыслимое – пообещать не делать жуткие вещи, о которых не хотел даже думать. – Господи.

Можно было пообещать, сказать, что не собирается Баки никому отдавать, что тот не вещь, не часть чертовой лампы, что он будет свободен, но слова умирали внутри, потому что Стив чувствовал – Баки не раз и не два говорили, что все будет хорошо, и обманывали. Слова здесь были бессильны. Может, тут и дела не сразу помогут, но он попытается. Он будет пытаться каждый день, потому что Баки стоил всего, любых усилий.

На теле Баки не было ни единого волоска. Когда шелк его шаровар соскользнул на пол, Стив почти ослеп: тело Баки мягко светилось в полумраке спальни, будто покрытое золотой пыльцой. Золото наручей отливало красным, каждый рубин, вплавленный в них, горел и дрожал, как капля крови.

– Что это? – Стив обхватил запястья стоящего перед ним Баки и провел ладонями по теплому металлу до локтя.

– Рабские браслеты, – ответил Баки. – И наручи. Разновидность оружия. Как щит.

Обнаженный Баки смотрел на него сверху вниз, будто пытаясь угадать ход мыслей, и вдруг скользнул на пол, на колени, и прижался щекой к ладони, прикрывая глаза.

– Мне никогда не было так хорошо, как сейчас, – тихо сказал он. – Даже когда Тхаи дала мне свободу на целый век. Я тогда бродил по джунглям с лампой в руках, подолгу оставался в горных храмах, рассматривая фрески и барельефы, но всегда возвращался к Тхаи. Хозяин – это не только тот, у кого в руках лампа, Стив. Это тот, к кому ты привязан прочной цепью, идущей от сердца к сердцу. Как пуповина. Я всегда знаю, что у хозяина болит, когда он сердится и чего хочет. Это как любовь, только наоборот, вывернутая наизнанку. Ненавидишь человека, знаешь всю ту мерзость, что кипит у него внутри, и получаешь ту же ненависть, то же презрение в ответ. С тобой иначе. Всевышний, насколько же с тобой все по-другому. Я не твой и, может, никогда им не стану, но точно так же сердцем чувствую тебя, твои доброту и свет. Ты чудо, Стив. Я так рад, что Брок тоже знает об этом. Что он выбрал именно тебя. Нельзя так говорить, особенно с учетом того, к чему он принудил тебя, но…

– Ч-ш-ш, Бак. Меня очень тяжело принудить.

– Но он смог. Из-за меня.

– Мне хорошо с Броком. Он горячий и очень живой, мне в последние годы очень не хватало ощущения того, что я жив. Я ему не доверяю, с ним невыносимо тяжело говорить, но в некоторых вопросах он откровенный и честный. И тоже рад тому, как все сложилось.

Стив потянул Баки к себе на колени, близко-близко, и со стоном коснулся нежной гладкой кожи. Тяжелое золото руки, наручей и украшений было теплым и гладким, и он медленно обводил каждый камень, каждое крупное звено и лепестки оправы, целуя Баки.

Тот был тяжелым и теплым, податливо-расслабленным, льнущим к рукам.

Стив целовал его шею, млея от нежности, от желания согреть, убедить, что защитит.

– Не говори ничего, – попросил Баки. – Не говори. Я знаю, ты хочешь, но если вдруг потом ты не сможешь выполнить обещания, будет больно вдвойне. Нам обоим. Просто люби меня. Люби меня, Стив.

Стив накрыл его собой, с восторгом ощущая ответное желание, жар кожи, становившийся ярче мягкий сандаловый запах его волос.

– Ты такой красивый, Баки, – все-таки сказал он. – Нет никого прекраснее тебя.

Баки коротким плавным движением перевернул их, оказываясь сверху, и его волосы скользнули по плечам, падая по обе стороны лица, отрезая от остального мира.

– Ты как Солнце, Стив. Внутри, тут, – он приложил ладонь к груди, – мне почти больно от твоего света. И вместе с тем впервые за много лет тепло. Я сделаю тебе хорошо. Я сумею.

Стив хотел ответить, но Баки потерся о него всем телом, одновременно накрывая губами сосок, и слова превратились в стон. Ласки Баки были легкими, замешанными на нежности. Он покрывал поцелуями его грудь, тихо шепча что-то по-арабски, пальцами повторял узоры, вычерчиваемые языком на животе и ниже.

Стива выгнуло, когда горячие губы трепетно, будто с опаской, коснулись его члена. Баки со стоном накрыл губами головку, быстро обводя ее языком, посасывая, скользя губами все ниже и возвращаясь к уздечке. Когда гладкий горячий язык провел влажную дорожку от мошонки до самого верха, Стив запустил руки в тяжелые волосы Баки, стараясь не подаваться навстречу, ни к чему его не принуждать, но выходило через раз.