сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
В наушниках рокотал джаз, едва слышно, чтобы не заглушать звуки леса. Здесь, в канадской глуши, ему было спокойно. Сезон был тихим: ни браконьеров (слухи о том, что на трех долго пустовавших лесных обходах теперь обосновался бывший военный, который сначала стреляет, а потом разбирается, разошлись быстро), ни крупных агрессивных хищников (медвежья лежка была дальше, на севере). Погода стояла хорошая – самое начало индейского лета со всей атрибутикой: тончайшая золотая паутина, солнце, просвечивающее сквозь поредевшие кроны, и тишина. Настоящая, лесная.
Броку Рамлоу пятьдесят, и он давным-давно потерял надежду встретить тех, кто ему предназначен. Да и была ли надежда с такими идиотскими надписями, которые проступили у него на предплечьях, едва ему исполнилось семнадцать? Поэтому, бестолково помотавшись по свету и пройдя не одну горячую точку, он решил осесть. Хотелось покоя, тишины. Хотелось забыть о собственной неполноценности, как о страшном сне.
Тихие переливы свинга изредка прерывались криком лесной птицы, но все эти звуки были знакомыми и за последний год стали почти привычными. Брок лишь успел подумать, что удачно сменил род деятельности, как до его обострившегося в глуши слуха донеслись странные шорохи. Они настолько выбивались из привычного шумового фона, что Брок отключил музыку, смотал наушники, сунул их в карман и, перехватив удобнее ружье, внимательно вслушался.
Возня была слышна отчетливо. Прикинув направление, Брок сверился с навигатором и определил, что как раз в той стороне находится участок, отведенный под вырубку. Разработка началась недавно и проверить, как там и что, было нелишне, хотя звуки вовсе не походили на шум работающей техники. Он пошел напрямик, благо погода уже неделю стояла сухая и солнечная, можно было не опасаться увязнуть где-нибудь в низине.
Между деревьев завиднелся просвет, но Брок лишь убавил шагу и снова прислушался. Кто-то хрипло стонал. Не как от боли, а совсем иначе, голодно, протяжно, явно получая удовольствие. Брока бросило в жар в одно мгновение, окатило догадкой с ног до головы, как кипятком. Там, на просеке, кто-то самозабвенно трахался.
У Брока было не так много удовольствий в этой глуши, а потому, усмехнувшись, он подобрался ближе и, затаившись в густом подлеске, аккуратно раздвинул листву.
Посмотреть было на что. Два огромных мужика, явно лесоруба, полуголые, блестящие от пота, так явно наслаждались друг другом, что куда там редким сеансам порно, которое Брок мог себе позволить лишь при определенном положении спутника, что случалось нечасто.
Да и вживую зрелище оказалось гораздо более захватывающим. В паху потяжелело, и Брок без малейшего раскаяния расстегнул плотные брюки и оттянул вниз белье – кто трахается не за плотно закрытой дверью, а вот так, у поваленного ствола, едва спустив к тяжелым ботинкам рабочий комбинезон, должен быть готов к тому, что найдутся зрители.
Оба мужика были хороши: высокие, мощные, мускулистые настолько, что это выглядело бы даже неприлично, если бы сам Брок не посвятил большую часть жизни поддержанию идеальной физической формы.
Длинные темные волосы того, в чей зад с наслаждением долбились, были собраны в неаккуратный пучок, а раскрытые губы блестели так призывно, казались такими мягкими, что захотелось тут же растянуть их вокруг члена. Брок сплюнул в ладонь и неторопливо обвел ею головку, сдерживаясь изо всех сил. Парни были хороши, и он, отчего-то прежде особо не тащившийся по мускулистым задницам, вдруг понял, что никогда не видел ничего более возбуждающего.
У него встало до боли, до темных мушек перед глазами, когда светловолосый нежно и как-то очень бережно обхватил своего любовника за шею, и впился в его губы, не останавливаясь, впрочем, ни на секунду. По тому, как подрагивали его пальцы, как блаженно, пьяно были прикрыты глаза, по тому, как жадно он смотрел на то, как его член исчезает в чужой заднице, было понятно, что тут не просто трах ради снятия стресса. Тут то чертово слово на букву «л», которое самому Броку ни разу в жизни не захотелось произнести.
Блондин вдруг вогнал по самые яйца, прижался грудью к спине своего любовника и горячечно, как в бреду прошептал:
– Люблю тебя, Бак. Как же я тебя… – и сорвался на длинный, отчаянный стон, а у Брока прострелило болью от запястья до локтя, да так, что он руку от члена отдернул, будто обжегшись, и торопливо, трясущимися пальцами принялся стягивать тугую черную повязку, закрывавшую правое предплечье. Кожа горела огнем, он стоял в кустах со спущенными штанами и впервые в жизни не мог связно мыслить. В голове будто взорвали яркий фейерверк из мыслей, и они, одна другой короче и абсурднее, с оглушительным грохотом рушили его самоконтроль, пробивали брешь в идеальной выдержке.
Все летело к чертям, а потому все эти: «не может быть», «здесь, в глуши?», «а почему мужик-то?», «на старости лет» и прочие не могли уже ничего изменить. Еще с утра едва заметная метка, которая в молодости стоила ему килотонны нервов и десятков бессонных ночей, проведенных в раздумьях на тему: «А нафига мне баба, которая признается в любви какому-то Баку?» налилась чернильной чернотой, стала горячей и чуть выпуклой.
Свершилось.
Только что теперь с этим делать было, один фиг, неясно, потому что очевидно, что так называемый «идеальный партнер» отлично чувствует себя и без Брока.
Тем временем темноволосый, гибко прогнувшись в пояснице, будто желая подставиться еще сильнее, простонал:
– Еще немного, Стив… сильнее, ну же!
И Брок едва не сел на задницу: с левого предплечья будто сняли живьем кожу. Вторая дурацкая надпись сработала. Вот так, с интервалом в полминуты, он нашел обеих… обоих партнеров. И ни один из них не был женщиной. Не то чтобы Брок был против мужиков, но, положа руку на сердце, он никогда всерьез не рассматривал такой вариант: исключительно мужской триумвират. В худшем случае он был готов делить с кем-нибудь одну женщину. О том, чтобы вот так вклиниться в сложившуюся, крепко страханную пару из двух мужиков, еще двадцать минут назад не было и речи.
Стянув и вторую повязку, Брок ощупал метку, застегнул ширинку (возбуждение как рукой сняло) и закурил, раздумывая, что сказать этим двоим, когда они закончат. Хрен ведь их знает, что там у них написано на предплечьях, затянутых традиционными темными повязками, которые он смог теперь рассмотреть. Это было странно, потому что те, кто пару нашел, метку прятали редко – риск грубых шуток и розыгрышей исчезал вместе с обретением идеального партнера.
В его случае – двоих. Триада – несусветная редкость сама по себе, а уж триада из мужиков… впору спросить, чем он отличился в прошлой жизни, что его так наградили.
Его идеальные партнеры, похоже, были всем довольны и без Брока. Целовались долго, нежно, застегивая друг на друге форменные комбинезоны будто не могли оторваться, отпустить. Что ж, идиллию пора было нарушить. Аккуратно затушив сигарету о подошву ботинка, Брок обошел густой подлесок, стараясь производить как можно больше шума, и, наконец, вышел на открытый участок. Стив и Бак (знал бы кто, сколько раз он назывался этими именами, надеясь услышать фразы, украшавшие его руки) уже привели себя в порядок и теперь настороженно смотрели, как он приближается. Брок отметил, что на комбинезонах изображены логотипы фирм-конкурентов, но решил не заострять внимание на мелочах.
– Ну, здрасте, что ли? – сказал он, отмечая, как хрипло звучит его голос.
– Добрый день, – отозвался блондин… Стив, растирая предплечье и инстинктивно пытаясь прикрыть любовника собой. – Не знали, что в этой глуши кто-то есть.
– А никого и нет, кроме меня, на много миль вокруг. Брок Рамлоу, – представился он. – Лесник.
– Стив Роджерс, – он все-таки протянул руку, отчаянно пытаясь не покраснеть. – Бригадир участка лесозаготовки «Фьюри Индастриз».
– Джеймс Барнс, – ухмыльнулся второй, которого Брок мысленно звал «Баки», ничуть, похоже, не смущенный ситуацией. – Бригадир участка лесозаготовки «Пирс и Ко».
– Конкуренты, – ухмыльнулся Брок, отмечая, что рано назначил Роджерса ведущим в этой паре, руководствуясь его активной ролью в сексе.
– Друзья детства, – поправил Барнс. – И любовники, – добавил он, закуривая. – Так чему обязаны?
– Этому, – решился Брок, закатывая оба рукава и протягивая руки ладонями вверх, как требовала традиция. Правую – Стиву, а левую – Баки. Вернее, Джеймсу, как тот представился. – Должен признаться, не ожидал. Уже лет десять, как плюнул на это дело.
Стив, едва взглянув на его руки и почитав надпись, жарко покраснел, но тут же стянул свою повязку, ошарашено глядя на налившиеся чернотой слова «Ну, здрасьте, что ли?». Потом оголил руку Баки и замер, глядя ему в глаза.
– Бак…
– Да, мелкий, – ухмыльнулся тот, раздавив окурок о поваленный ствол. – Это он. Не думал, что это будет мужик, да еще один на двоих. Но метки не выбирают, хотя тебя я выбрал сам, – он потянул его на себя, положив вторую ладонь на поясницу, – еще тогда, в старшей школе.
– Но мы не пара, – Стив обхватил ладонью его затылок и прикоснулся лбом ко лбу.
– Мы уже проебали десять лет из-за этой хуйни, – заметил Баки. – Я больше тебя не отпущу.
– Простите, что влезаю в вашу идиллию, – Броку надоело, что его игнорируют. – Но…
– Брок, – улыбнулся Баки, будто пробуя его имя на вкус. – Долго же ты не находился. Мы из-за тебя, можно сказать, чуть жизни себе не сломали, по молодости да по глупости посчитав, что не подходим друг другу из-за одинаковых идиотских меток, и только все стало более-менее хорошо, как появляешься ты.
– Бак, – веско обронил Стив, обхватывая его за плечи. – Виноватых здесь нет. Сколько вам лет? – обратился он к Броку.
– Пятьдесят, – хрипло выговорил он, чувствуя себя порченым товаром, разглядываемым придирчивыми покупателями, и злился от этого. – Что, много? Рожей не вышел?
– Нет-нет, – Стив, обладающий явно более мягким характером, чем его дружок, поспешил сгладить неприятную ситуацию. – Просто… мы были не готовы. Оказались не готовы, хотя ждали всю жизнь. Ну, я ждал, – он вопросительно взглянул на вновь закурившего Баки и продолжил: – Похоже, мы отчаялись раньше, чем вы, – он погладил ладонью руку своего любовника, которая была зататуирована от плеча до кончиков пальцев. Так называемый «рукав», бывший современной альтернативой повязке, а также знаком того, что человек верит в свободу выбора, а не в предназначение.
Брок походя отметил это «мы» легко выговариваемое, привычное. Закрытую позу, неосознаваемые до конца попытки защитить друг друга от чужака, вторгшегося в их мир, и ощутил, как на языке скапливается горечь. Чего, спрашивается, ждал, старый дурак? Что они с готовностью раскроют свои объятья и вы дружно трахнетесь, не сходя с этого места?
В висках тяжело стучала кровь, и в ее шуме Броку слышалось только одно слово: «Дождался», – но радости в нем не было ни на грош. Баки смотрел отстраненно, оценивающе и не спешил прояснить свою позицию, а Стив видел, казалось только его, своего друга, которого уже один раз потерял по глупости.
Стало противно. Хотелось вернуться на шесть часов назад и на рассвете, выйдя из дома, выбрать другой маршрут. Никогда не видеть этих двоих. Или отмотать двадцать лет, когда они были еще совсем юными и забрать их себе щенками, не знающими жизни, пометить, присвоить обоих, позволив любить друг друга без оглядки на глупые условности, и самому греться в лучах их взаимного чувства. Сколько позволят. Может, это его предназначение – быть связующим звеном союза этих двоих? Не зря же он с семнадцати лет ломал себе голову, на кой он сдался двоим, один из которых признается при нем в любви какому-то Баку, а второго явно хорошо трахают. Тогда, правда, он думал о женщинах. Но сейчас, полностью осознав случившееся, он понял – не могло быть иначе. Ни одна баба не смогла бы быть с ним – не тот характер.
Стив молча смотрел на Баки, обхватив его широкое татуированное запястье, Баки курил, уставившись куда-то поверх его плеча и молчал. Брок одернул рукава, игнорируя неприятные ощущения – кожа вокруг меток стала очень чувствительной – закинул за плечо ружье и, развернувшись, ушел. За спиной послышался голос Стива, но он не обернулся и заставил себя не прислушиваться. Он и так уже сделал все, что можно, и немного того, что делать не следовало. Например, он на краткое мгновение поверил, что чудо случилось и с ним. Дурак.
Его все-таки дернули за плечо, метров через двести, и, что самое интересное – он не услышал, как к нему подобрались.
– Постой, да погоди ж ты! – голос Баки звучал раздраженно, почти зло, и Брок остановился, готовый напхать ему полную пазуху. – Погоди, – повторил тот спокойнее. – Слушай, ты не виноват, правда. Верю, что ты хороший мужик, но…
– Знаешь, БАКИ, – процедил Брок, перебивая его, потому что знал, что следует за таким вот «Хороший ты, понимаешь, парень» и «Дело не в тебе, а во мне», – сам не раз и не два говорил это тем, кому вообще считал нужным что-то объяснять. – Я, как «хороший мужик», избавлю тебя от необходимости нести херню. Я прожил без вас пять десятков лет. Неужели думаешь, теперь сдохну? Расслабься. Можешь сказать своему Стиву, что я не в обиде. Не жили красиво – нехуй начинать.
Баки смотрел с прищуром, будто приценивался.
– Тебе двинуть? – вдруг спросил он.
– Можешь попытаться, но я заранее не советую, мальчик.
Баки вдруг белозубо оскалился, а потом и вовсе расхохотался.
– Черт, ты и вправду идеальный. Но не настолько, чтобы я отдал тебе Стива. Я не верю во всю эту поебень с метками и не считаю себя обязанным прыгать к тебе в койку только потому, что у тебя на руке написано, как я прошу Стива драть меня жестче.
– Поебень, – повторил за ним Брок и, усмехнувшись, потянулся к его запястью и быстро вбил в закрепленный на нем навигатор координаты своей «сторожки». – На случай, если действительно захочешь жестче, – пояснил он. – Бывай.
Через месяц зарядили дожди, и на душе стало еще тоскливее, чем обычно в это время года. Брок гнал от себя мысли о том, что найти и обрести – оказывается, разные вещи в современном мире, где каждый мнит себя свободным от обязательств и норовит опровергнуть прописные истины: идеальный партнер потому так и называется, что он – лучшее, что тебе может предложить мир.
Никто не знал, когда стали появляться метки, и еще лет тридцать-сорок назад найти пару считалось счастьем. О том, чтобы добровольно отказаться от самого удачного союза из возможных, никто даже не заикался. Но потом грянула сексуальная революция, и стало можно все и со всеми. Брок не был против свободы выбора, но его немалый опыт в области «выбирания» говорил как раз о том, что метки были даны людям, чтобы облегчить жизнь.
Ну, или превратить ее в ад, как в его случае.
Ему никогда не снились сны. Не было ни кошмаров после самых кровавых операций, ни бессонницы. Но тут он иногда боялся ложиться спать, потому что то, что он видел во сне, было порой хуже кошмаров.
Во сне он был счастлив. Там он никогда не был один. Каждое мгновение было пронизано острым, сладостным чувством принадлежности, целостности и силы. Просыпаясь, он еще ловил отголоски этого блаженства и успевал подумать: «Спасибо, Господи, спасибо за них» до того, как серость осеннего утра придавливала его к постели свинцовой тяжестью осознания. Он не нужен. Его оттолкнули, как приставшую на улице нищенку, не пожелав делиться счастьем. Тем, что принадлежало ему по праву. Он хотел их, как же он их хотел! Теперь, когда он знал, какие они. Как быть с ними – там, во сне они были так тесно, так туго переплетены друг с другом, что неясно было, где чьи чувства и эмоции. Ощущение единения не шло ни в какое сравнение ни с чем, испытанным ранее. Никакой, самый жаркий, самый разнузданный секс не приносил такого наслаждения, как простые, почти невинные прикосновения там, во сне.
Брок хотел их, желал сильнее, чем думал, что способен желать. Не было на свете такой вещи, которую он отказался бы сделать для них. Он никогда не понимал своего сослуживца Джека, который молился на жену. Тогда он казался смешным и нелепым в своем почти рабском чувстве, но теперь Брок понимал, что у них это было взаимно. Что ж, Джек – счастливчик, а Брок…
В окно застучали первые капли нудного, грозящего зарядить на целые сутки дождя, и Броку впервые в жизни захотелось остаться в постели на целый день. Но он знал, что от безделья в голову полезут самые отвратительные мысли. Он станет задаваться вопросом о смысле жизни. Хотя в его случае, скорее, о смысле существования. Все эти: «Зачем я?», «Почему живу?» и «А что дальше?» неизменно приводили к желанию послать все к черту и…
