Текст книги "Паломничество с оруженосцем"

Автор книги: Тимофей Юргелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава вторая

Перед постом гаи Андрей свернул в дачный поселок, сделал по грунтовке круг километра три – в машине сразу запахло пылью, ноздри будто разбухли, на зубах он ощутил мягкий налет – и выскочил на шоссе метрах в ста с другой стороны от поста. За городом дорога до самой перспективы была пуста, небо было затянуто ровной, белесой пеленой.

Через полчаса пелена стала рваться. Сначала он увидел вдали одну, словно облитую желтой краской березу. "Неужто высохла", – удивился Андрей, но тут же начали желтеть соседние деревья – он поднял глаза: на другом конце пелены сквозь голубой просвет косо падал на рощу сноп света. Таких окон с падающим на пашню, на перелески, на дорогу под разными углами солнцем становилось все больше. Он въехал в столб света, и будто попал в другое время года, такой разительной была перемена. Вдруг снова все погасло, но уже не надолго. "Однако будет жарко", – подумал Андрей, глядя на первый встреченный им грузовик с быками, чьи мокрые, блестящие морды выглядывали между набитых на борта, свежих горбылей.

Впереди у обочины стояли две девушки, в фиолетовой и зеленой кофте, с разноцветными, словно конфетти, блестками. При его приближении они подняли руку, но тут же опустили, как только разглядели машину. Андрей все-таки остановился, девушки отвернулись, увидев за рулем человека с косой.

Обе были широкоскулые, с густо накрашенными глазами и не то нарумяненными, не то обветренными щеками. Та, что выше ростом, была в брюках; другая, толстая и маленькая, – в длинной юбке с разрезом до пояса. Вид у обеих помятый: краска размазана, одежда в пуху и складках. У высокой в руках сумочка, у толстой ─ пакет. Андрей оперся о пассажирское сиденье и спросил: «Далёко едем?» Девушки переглянулись, словно решая отвечать или нет. Высокая назвала деревню, расположенную рядом с той, куда ехал майор.

– Садитесь, а то долго ждать придется. Ну… Я не съем… – Девушки еще раз переглянулись и сели на заднее сиденье: очевидно, последний довод оказался решающим. В машине запахло приторной смесью дешевых духов и аммиака. Какое-то время они ехали молча.

По сторонам шоссе все чаше стали попадаться ярко-зеленые болотины, утыканные, словно костями, торчащими из осоки обломками берез. Иногда из-за леса выезжала черная деревня с пустыми окнами и провалами в крышах.

Неожиданно толстая девушка осведомилась:

– А музыки у вас нету?

– Нет, дамы, эта машина без музыки…

Не успел он закончить, как высокая тут же спросила:

– Закурить не найдется?

Андрей протянул назад пачку "примы", и они вытащили – он почувствовал – по две или три сигареты. Щелкнули несколько раз зажигалкой, вперед повалил вонючий дым.

– Вы домой или в гости? – спросил Андрей, открывая форточку.

– В гости, – ответила высокая, у нее был низкий, с хрипотцой голос.

– Ну, может, все равно знаете… В Ершовке есть такой Валера Козырчиков ─ не слыхали?

– Это не Насоновых племянник? – Девушки посмотрели друг на друга: – Ты че, он еще сидит. Может, мафиозник, что недавно дом построил?

– Нет, он давно там живет. Должны знать: к нему много народу приезжает.

– Нет, не знаем.

Помолчали. Через минуту Андрей спросил: к кому они едут? Так, к родственникам. Чем занимаются в городе: учатся или работают? – Да нет ─ работают. – Ну а что деревня? как там живется? – Да никак: работы нет, денег не платят, пьют все… "Не очень разговорчивые, – подумал Андрей, – ну и ладно…»

Проехав половину пути, он выбрал рощу поживописнее и, съезжая на обочину, объявил:

– Девочки – направо, мальчики – налево?

Когда спускался с насыпи, вспугнул двух уток. Впереди закрякал и полетел из-за куста зеленоголовый селезень с красноватой грудью и синими зеркальцами на крыльях, за ним – пестро-коричневая утица. Он остановился, глядя на лес за канавой, полной бурой, прозрачной воды, вздохнул всей грудью: "Эх, воздух – ёлкин дух!" И усмехнулся: и вправду – ёлкин: к березам и осинам примешались уже сосны и ели.

Вернувшись к машине, Андрей достал из багажника канистру и сумку.

– Пора подкрепиться. Ну-ка, полейте на руки, потом я ─ вам.

Из сумки он выложил на газету хлеб, яйца, картошку в мундирах.

Толстая девушка с жадностью запихала в рот целое яйцо, высокая откусывала небольшими кусочками, вывернув кверху ладонь с отставленным мизинцем. Затем они закурили.

– Отдохнуть не желаете? – спросила вдруг высокая и вызывающе посмотрела на Андрея. – Недорого…

– Мы и так отдыхаем… – не понял Андрей.

– Нет… поразвлечься с девушкой, – покраснела она, однако глаз не отвела.

– С какой девушкой? – теперь он начал краснеть – и рассердился на себя.

– С какой хочите: хоть с ней, хоть со мной.

– И сколько? – спросил он с усмешкой.

– Сколько будет стоить? – переспросила девушка. – В зависимости от услуги…

– А как насчет… в счет… платы за проезд?.. Нет, всё!.. – Не выдержал – рассмеялся Андрей. – Садимся – поехали…

Высокая пожала плечом и посмотрела вдаль на дорогу, отрясая крошки с брюк.

Он быстро собрал остатки завтрака, захлопнул багажник и остановился, держась за дверь, потому что девушки продолжали стоять.

– Ну? что случилось? Садитесь – довезу, раз взялся. Сейчас все равно работы не будет. – Девушки, видимо, обиделись – сели с каменными лицами, глядя мимо Андрея.

"Надо же, – думал он, когда немного успокоился, – в зоне, бывало, полжизни отдал за какую-нибудь самую завалящую… А тут целых две – и не то, что нет желания, а даже противно…" Дорога становилась все хуже, и это прибавляло злых мыслей. Незаметно для себя он начал выстраивать доказательство против продажной и, вообще, какой бы то ни было любви, представляя в качестве оппонента Виталю, скупщика краденого. Придумывал возражения на его мнимые доводы и так увлекся, что чуть не проехал заправку.

Березы и осины, чем дальше на север, становились кряжистее, выше; и вот на одном из подъемов они увидели черный, как бархат с зеленым отливом, холмистый горизонт – впереди была тайга. Шоссе пошло под уклон – и бархат, с различимыми уже волнистыми верхушками, стал разворачиваться полого вниз, вероятно, к реке.

Зарябили белые столбики; вспыхнула, словно ее включили, черно-белая полоса ограждения и потом так же неожиданно погасла. Они переехали какую-то речушку с татарским названием, очевидно, приток той реки. За посаженными рядами соснами показались красные и белые крыши – они въезжали в большое село.

Девушки попросили высадить их на площади, где были магазины, шашлычная и пивная. Объяснили Андрею, как ехать дальше, и направились к грохочущему, точно молотилка, вишневому джипу – внутри бухал включенный на полную мощность магнитофон.

От районного центра до деревни, в которой жил гуру было еще километров тридцать. Дорога стала уже, она петляла по увалам, держась поодаль от реки. Положение последней он мог определить по границе между черно-хвойным откосом и свежей зеленью березняка, сбегавших друг другу навстречу. Андрей миновал еще две деревни, прежде чем приблизился к цели своего путешествия.

Ершовка, словно карусель с поставленными на нее домами, заброшенными коровниками и красноватыми скелетами комбайнов, с косогором и проржавевшим током, разворачивалась ему навстречу, пока он объезжал ее, не находя поворота. Водителю уже начало казаться, что он проскочил его, когда вынырнул долгожданный знак "перекресток".

Андрей проехал почти всю деревню и никого не встретил. Наконец увидел у колонки женщину, в домашнем халате и чунях, она оперлась на рычаг, выгнув руку и подняв плечо. Женщина не спускала прищуренных глаз с машины, пока Андрей, объезжая рытвины, пробирался по улице. Он открыл дверцу, объяснил, кого ищет. Женщина махнула свободной рукой:

– Как доедешь до магазина, повернешь налево. Там увидишь: сосна в ограде и слон… – Но тут вода из фляги начала переливаться ей под ноги, и она с неожиданно звонким взвизгом отпрыгнула, а потом наклонила тележку, чтобы вылить лишнее.

Он не стал выяснять, при чем тут "слон", поехал в указанном направлении, повернул налево и почти сразу увидел кирпичный дом за высоким синим забором. На шелушащихся воротах был нарисован белый слон и что-то написано, – видимо, на санскрите. В глубине двора росла раскидистая сосна, на толстом суку спиной к улице сидел человек в противогазе. Он производил руками непонятные пассы, как будто зашивал что-то гигантской иглой.

Андрей толкнул калитку, она оказалась незапертой, и переступил высокий порог. Во дворе никого не было, у самых ворот стояла бежевая "девятка". Человек на сосне даже не оглянулся на стук задвижки.

Майор собрался уже окликнуть его, как вдруг в застекленных сенях раздался топот заплетающихся ног, пьяное рычание – и дверь распахнулась. На крыльцо вывалились две простоволосые девушки ─ одна в шортах и майке, другая завернулась в простыню, ─ они вели под руки толстого, волосатого мужчину. Толстяк был абсолютно голый: в черноте, под огромным трясущимся брюхом, – эта деталь сразу бросалась в глаза – подпрыгивало некое подобие шарика для пинг-понга. Девушки при виде Андрея попятились, как если бы хотели вернуться в дом, но туша по инерции продолжала двигаться вперед и увлекла их за собой. Толстяк, сотрясаясь заросшим телом, запнулся о собственные ноги и грохнулся на четвереньки, показав обрамленную лысину, – девушки отпустили его. Та, что была в простыне, потеряв равновесие, села на ступеньку. Простыня спала, обнажив маленький, розовый сосок, девушка поглядела выразительно на Андрея и натянула простыню на плечо.

Мужчину вырвало, в подставленный второй девушкой таз. Он весь посинел, почернел, шея стала толще головы, виски вздулись, рот со щеками вытянулся вперед, и из него начали вываливаться свекольного цвета куски. Расторопная девушка склонилась над ним и, упираясь рукой в его загривок, приговаривала:

– Вот так, молодец ─ еще поблюй.

Толстяк сел на верхней ступеньке, весь в слезах и поту.

– Что вы мне дали, гадины? – протянул он плачущим голосом.

– Узвар, очищающий, – сказала старшая, в шортах.

– Смерти моей хотите! Я же компотику просил, дуры.

– Ничего, потом спасибо скажешь.

Толстяк продолжал охать и отдуваться в то время, как девушка обтирала ему рот и все лицо полотенцем. Под каштановой шерстью проступил румянец, губы налились, как спелые вишни. Андрей наблюдал за ним, не скрывая усмешки, и тут взоры их встретились.

– Ты что же ругаешься, как собакоед? – сказал Андрей. Он окончательно узнал Валерку Козырчикова по слабому страбизму широко расставленных глаз, который даже сейчас придавал его взгляду мечтательное выражение. (И все равно не верил своим глазам: неужели этот волосатый боров и есть Валерка Козырь, которого он помнил маленьким и худым, с набитыми на кулаках мозолями. Тот еще в школе увлекался восточными единоборствами, распускал слухи о своих победах и пользовался славой великого бойца, хотя подрался всего один раз и то был бит. Впрочем, сколько он его не видел? Лет двадцать, а то и больше? Все течет, все изменяется…)

Толстяк смотрел мимо него расходящимися глазами внимательно и тупо, словно стараясь разглядеть, кто прячется у Андрея за спиной.

– Почему калитка не закрыта? – проговорил он уже без капризных ноток, – сколько вас учить, чтобы все запирали. Я тут организм чищу, – продолжал он, обращаясь к Андрею, и поморщился, как если бы из утробы поднялась тяжелая отрыжка, которую он подавил: – Это особый вид сура терапии, известный еще с «Пуран».

В глазах его мелькнул осмысленный огонек, они на минуту заняли нормальное положение: очевидно, гуру сообразил, что перед ним кто-то знакомый, но кто именно – вспомнить не мог. Перегаром от него несло за версту.

– Не признал, что ли? – усмехнулся Андрей. Девушки во время их разговора неуверенно улыбались, не зная, как себя вести. Светловолосая, что упала вместе с гуру, уже поднялась и куталась в простыню, словно в тогу. Валерику накинули на пояс полотенце.

– Ты кто, брат? – спросил гуру. Андрей почувствовал себя неловко как человек, которого не узнают. На мгновение ему показалось, что он вообще утратил индивидуальность, имя и почти перестал существовать.

– Андрея Зубова помнишь? – поспешил он возобновить утраченное "я" и добавил с сомнением: – Был такой…

– Так это ты, что ли?.. – не то облегчение, не то разочарование промелькнули в неопределенных глазах гуру. Он попытался приподняться навстречу, но лишь закряхтел и протянул руку. – Когда я тебя… в последний раз видел? Курсантиком еще, неоперившимся, – а сейчас заматерел: коса, волосы до плеч…

– Экономия на парикмахерской…

– А мы только глаза продрали, не успели еще себя в порядок привести… – Он поднял голову и посмотрел на спутанные волосы девушек. – Это мои Матанга с Сидхайкой, верные спутницы, – шасанадеваты, короче говоря… – представил гуру девушек.

Повисла неловкая пауза, во время которой все улыбались и усиленно соображали, что бы такое сказать не очень глупое. Вдруг Андрей вспомнил, о чем хотел спросить:

– Что за человек там, на сосне?

– А – это… Дигамбар один, – ответил, даже не оглянувшись, Валера. – Медитирует.

– Почему в противогазе?

– Плоть умерщвляет – аскет! – произнес гуру, расширив со значением глаза.

– Не упадет?

– Не-ет!.. Он же как кошка: владеет боевой йогой – моя школа. Пойдем в дом. – Гуру поднялся с помощью деват и продолжал рассказывать, проходя в сени: – Мы тут с даосами второй день квасим, у меня там два даоса сидят. Даосы эти – пьяницы ужасные, я бы и не пил совсем, если б не даосы…

Попав из сеней в темную прихожую, Андрей на какое-то время ослеп и шел держась за руку одной из девушек.

– Осторожно, здесь ступенька, – сказал Валерик.

Он все равно запнулся, наткнулся на умывальник, но тут слева открылась дверь, ведущая на кухню, и Андрей снова начал видеть. Ему указали туда, сами же провожатые исчезли за другой дверью, напротив.

Посреди просторной кухни за столом сидели две худощавые фигуры в одинаковых футболках и шортах. Вероятно, это и были даосы. Оба при его появлении сделали вид, что привстали в плетеных креслах, чтобы пожать руку. "Гена", – произнес на южнорусский манер долговязый, костистый, с маленькой головой и длинным, раздвоенным носом даос, у него были рыжие усы, торчком, и скошенный подбородок, что делало его похожим на осетра. "Володя", – представился другой, невысокий, с очень белой кожей и сочными, красными губами. Редкая челка едва прикрывала глубокие залысины на огромном лбу. Говорил он тихо и загадочно. Его пальцы и шею украшали толстая печатка и цепь. Он тут же пересел как-то боком и продолжил играть цепью.

Перед Геной стоял высокий бокал с выдохшимся пивом, дальше – тарелки с вчерашними закусками, винегрет, пиала с медом, черствый хлеб. Геннадию, по всей видимости, не здоровилось и пиво ему не помогало. Володя выглядел свежо, как после утренней пробежки.

Через минуту вошел голый по пояс Валера в белых штанах, препоясанных под большим, волосатым животом веревочкой. Остатки длинных волос на голове были схвачены ремешком.

– А что водки у нас не осталось? – спросил, провожая его глазами, Гена.

– Должна остаться, – сказал бодро хозяин. Он протиснулся между холодильником и креслом, в котором сидел Володя, – при этом его живот желеобразно перекатился за спиной даоса – и заглянул в угол, где стояли пустые бутылки. Пальцем сверху пересчитал их.

– Где-то еще одна должна оставаться… – подсказал Гена.

– Если, конечно, не разбили, – пробормотал хозяин озабоченно.

Все, привстав, заглянули в ведро около печки, потом себе под кресла, под газовую плиту.

– Матанга!.. – закричал Валерик, но тут же хлопнул себя по лбу и воскликнул: – Я же ее в морозилку убрал!..

Он распахнул холодильник, раздался треск, будто что-то отодрали ото льда, и окрыленным тоном сообщил:

– Замерзла бедная!

Заиндевелая, с ореолом льда на боку бутылка казалась игрушечной в его пухлой лапе. В этот момент Валерик напоминал волосатого ребенка-великана. Вилкой сковырнул пробку ─ и из горлышка в хрустальные стопки потекла густая прозрачная струя. Кто-то задвигал под столом ногами.

– Загустела, тянется… – сказал Валера.

– Замерзла, хе-хе-хе,– захехекал, поджав по-осетриному губы и не спуская глаз с бутылки, Геннадий.

– Ну, что как неродной? – посмотрел Валера на Андрея, который остался стоять у печки, сложив на груди руки. – Давай поближе…

– Спасибо, я не пью, – сказал майор.

– Как не пьешь? – Гуру развернулся и указал бутылкой на кого-то, вошедшего на кухню. – У нас аскеты и те пьют.

Это был человек с сосны. Андрей узнал его по рваным джинсам – надетую на голое тело ветровку он снял и бросил на газовый баллон. Расширяющийся книзу, лишенный мускулатуры торс аскета был изжелта-смугл. Круглая и седая голова его была коротко острижена, подбородок и грудь без следов растительности. На левом плече выколота русалка в купальнике, с поднятыми локотками, и под ней какое-то изречение. Белки карих, больных, словно заключенных в зеркальную оболочку, глаз были тоже желты. "Борисыч, у тебя желтки побелели, – наверно, уже где-то поправился", – сказал Валерик. "Где бы я поправился!" – с раздражением ответил аскет. Он с осуждением посмотрел на Андрея и протянул ему руку – в этот момент майору удалось прочитать следующую за изгибом хвоста русалки надпись: "Берегите любовь!".

– Саня, – мрачно проговорил аскет, глядя уже не на Андрея, а на Валерика. – Ну что, по соточке?

– Тебе нельзя, – сказал строго гуру и наполнил поставленную Андрею рюмку.

– Нет, я не буду, – запротестовал майор и отодвинул ее. – Вон, и Володя не пьет…

– Володя… Володя – особый случай. А за встречу? – за встречу надо выпить! – настаивал Валера.

– За меня Саша выпьет! – Андрей быстро протянул свою стопку аскету. Валера рта не успел раскрыть, как тот подхватил ее, отставив округло мизинец, и вздохнул.

– Борисыч, ты же знаешь: тебе нельзя! – закричал гуру.

– Одну можно… чтоб сосуды расширить.

– Тогда неси еще рюмку, – буркнул Валера.

Эта перепалка сопровождалась шумной неразберихой, суетливой жестикуляцией и хаотичными перемещениями: Гена пересел на табурет, Валерик развалился в его кресле (кресел было два). Появились девушки. Темноволосая Матанга принесла стул Андрею, Борисыч остановился у него за спиной.

Выпили. Андрей лишь пригубил, уступая требованиям хозяина. Геннадий опрокинул и замер, выпрямившись верхом на табурете, растянул рот в деревянной улыбке – и только потом крякнул, как бы ставя восклицательный знак с отточием. Кончик носа у него покраснел, на лице появилось выражение блаженства. Саня не спускал больных, блестящих глаз со стола, макал через Андрея хлеб в мед и сосредоточенно жевал, словно стараясь понять, что это такое. Один Володя не пил.

– Опять упустил? – спросил Валера аскета, закусывая заветренной колбасой.

– Поймал – они на ашоку сели.

– Точно поймал?

– Ну что, еще по соточке, чего душу томить? – Их разговор заинтриговал Андрея. Он подумал, что некоторые слова здесь следует толковать иносказательно.

– Как медитация прошла? – спросил он осторожно, повернувшись к Борисычу.

– Нормально, – ответил невозмутимо аскет, но, по-видимому, не понял, о чем речь. Валера воззрился на Андрея с недоумением и вдруг закричал, размахивая маринованной волнушкой на вилке:

– Ха!.. Я же пошутил – сказал, что ты на ашоке медитацией занимаешься! Он рой с перепою упустил – вот и полез туда за роем! А ты думал: мы совсем тут съехали! Одно для меня непостижимо, как он… – гуру ткнул грибом в Борисыча, – как он не боится с похмелья к ним подходить. Даже я никогда к пчелам с перегаром не подойду, а он может!

– Я дыхание на полчаса задержал, – сказал так же хмуро аскет.

– А-а, ну если дыхание – это другое дело. Если дыхание, то и я могу!

– Ну что врете, – вмешалась Матанга, взбивавшая что-то мутовкой у плиты. – Мы же видели: он в противогазе был.

– Жено, что общего между тобой и мной! – с пафосом возвестил гуру. Борисыч даже бровью не повел – сосредоточенно смотрел на стол, не то с сознанием женского несовершенства, не то потому что "соточка" опять откладывалась.

После второй "за знакомство" всех охватил яркий, радостный подъем единения – когда спрыснешь на старые дрожжи: все заговорили одновременно, наперебой, но, казалось, к месту и остроумно. Даже деваты, стучавшие ножами у разделочного стола, принимали участие в этой глоссолалии. Матанга беседовала с Володей, Гена и Борисыч доказывали что-то самодовольно кивавшему Валерию, белокурая Сидхайка, надевшая выцветшую футболку и юбку, вставляла реплики и поглядывала на Андрея.

– Как вы тут живете, городские? – спросил майор, когда словесный поток иссяк.

– Дело не в месте, а в человеке. Когда в тебе мир – миры! – какая разница, где жить…

– Ну а с местными какие отношения?

– Ой, эти деревенские задолбали совсем! – воскликнула радостно Сидхайка. – Шепчутся за спиной, сплетни распускают: кто с кем пошел…

– Особенно после того, как они голые в магазин сходили, – закричал Валерий.

– Как голые? – удивился Андрей.

– Это я виноват, – гуру указал на аскета, – пожурил его по пьяне: мол, какой же ты дигамбар: в штанах ходишь. Дигамбар значит "одетый ветром". Ну Борисыч и отправился в магазин в чем мать родила.

Тут аскет с готовностью взялся за молнию на штанах.

– Нет, Борисыч! Мы верим – не надо! – закричал Валерик.

– Так у Любастры челюсть отвисла, – продолжала, сияя, Сидхайка. – Говорит: «Голым не отпускаю (Голос у нее стал гнусавым и гадким, каким был, вероятно, у испуганной продавщицы.), приходите одетые». А Саша ей – нет, я не смогу повторить, какой ужас!.. «Чтоб у тебя член на лбу вырос!» – только он на букву "хэ" сказал.

– Борисыч – прост, аки голуби, раньше таксистом был…

Неожиданно бутылка опустела, все сразу задумались, погрустнели.

– Всё, – сказал Гена. – Надо за водкой ехать.

– Сегодня магазин в деревне не работает, только в райцентре можно взять, – проговорил гуру с озабоченностью хозяина, у которого закончилась выпивка. – Самогонка есть, но ее пить нельзя. Нет, ни в коем случае! – добавил он категорично.

По лицам Борисыча и Геннадия пробежала светлая тень сомнения, что такой случай когда-нибудь может все-таки наступить.

– Нет-нет, – запротестовал Валерий, – это отрава! К тому же она мне для дела нужна. А ты не привез? – обратился он к Андрею, и все присутствующие посмотрели на гостя.

– Да нет, я думал, вы не пьете, – почувствовал вину Андрей.

– Ну-у, не пьем… – протянул мрачно гуру.

– Мы съездим, – поднялся Володя, за ним Геннадий. С даосами вызвался ехать и Борисыч. Андрей тоже "скинулся" на водку.

Закрыв за "девяткой" ворота, они с Валерием сели покурить на крыльце: гуру уперся руками в верхнюю ступеньку, будто собираясь отжаться, потом с трудом повернулся и сел.

– Хорошо тут – тихо, – сказал Андрей. Где-то вдалеке взревел трактор, и тут же с противоположной стороны отозвалось эхо.

– Тихо! – иронично поднял палец Валера. – Хотел удалиться от мира ради достижения абсолютного знания – и вот, удалился!

– Здесь каждый звук отдельно, а в городе сплошной гул, – пояснил Андрей. – Все равно отдыхаешь. Воздух – сам в легкие льется, не надо дышать. Вот бы еще не курить…

– А что это за "молния" у тебя на машине написана?

– Так верблюда у Магомета звали.

– М-м, респект, – сказал Валера с одышкой, доставая из-за уха сигарету, которую ему оставил Геннадий.

– Да, лучше водку пить, чем курить… – задумчиво согласился он. – Я только, когда выпью, курю.

Солнце горячим потоком било прямо в лицо, они смотрели себе под ноги: поднять глаза не было никакой возможности.

– Опять, наверное, лето засушливое будет, – проговорил гуру.

По двору важно вышагивал маленький петушок – поднял ногу и, свесив гребень, покосился на двух курильщиков.

– Это из джунглей петух – банкивский. Мне его один индус привез.

– А я думал: не удался просто.

– Ну, не удался! – воскликнул Валера. – Злой, как черт, – всех петухов в округе перевел. Мужиков терпеть не может: нападает сзади и бьет шпорами. Ты, когда в сортир пойдешь, поглядывай назад. Леху Зернова помнишь? С тобой в одном классе учился…

– Помню, конечно.

– Когда у меня тут гостил, он ему так саданул – у того очки слетели! Хотел здесь дом купить – не нашел. Сейчас в тайге живет, учительствует в школе. Еще дальше, в самый урман, забрался. Деревня Халдеевкой называется. Тоже человек брадатый и лохматый, в манихейство ударился.

– Это что такое?

– Ересь древняя: у них и люди не люди, и бог не бог – а черт. Если хочешь, я тебе по карте покажу. Потом еще раз заезжал, адрес оставил… Хотя какой там адрес? – первый дом от околицы.

– А они кто, эти ребята? – спросил Андрей.

– Кто? Володя? "Черный пояс" по каратэ-до, известный в городе каратэг, а Гена… так, при нем. Уличный боец, «смертельный кулак», экстремал. Вместе начинали когда-то, Володя дальше пошел, а Гена остановился на достигнутом. У них симбиоз, друг друга дополняют. Володя что-то пытается в Гену вложить, ну а тот слушает…

– Я думал даосы мяса не едят, – вспомнил Андрей свое удивление при виде того, как последователи Лао-цзы уплетали сало и колбасу.

– Воинам разрешается, – не без важности ответил Валера.

– Они что, воины?

– Ну-у… можно так сказать, – проговорил гуру.

– А Борисыч?..

– Борисыч – тяжелый случай. У него рак мозга был…

– Рак?! И что, сейчас – нет?

– Нет: я его исцелил. – У Валерика глаза закатились под веки. – В раджа-йоге есть целая система упражнений, с помощью которых даже рак можно вылечить, если в начальной стадии. Плюс мадхувидья, медовая терапия…

Вдруг задергалась, запертая на засов, калитка.

– Кого еще черт несет? – Валера кряхтя встал, подошел и заглянул в щелку. – Что тебе, Семен?

– Отвори-ка, – послышалось с улицы.

– Без денег не дам. – Гуру взялся за ручку, но не открыл.

– Ну а ты отвори, – может, я принес.

В окно высунулась Матанга.

– Посмотри, сколько нам Семен должен, – сказал Валерик, отпирая засов.

В открывшемся проеме выросла худая, растрепанная фигура: рубашка навыпуск, лицо светится блаженной улыбкой, глаза запойные. На голове с одной стороны волосы торчком, с другой примяты, отчего кажется: не хватает одного полушария, – видимо, Семен на том боку спал.

– Покажи деньги, – сказал гуру. Мужик разжал руку со смятыми бумажками. Валера выглядел слегка растерянным.

Матанга снова показалась в окне и, подозвав его, что-то сказала вполголоса. Семен прошел в калитку (он был в домашних тапочках), заметил Андрея, кивнул как знакомому. Тем временем Валера вернулся к Семену, и тут между ними произошла небольшая заминка. Семен протянул руку, чтобы поздороваться, а Валерик – за деньгами ладонью вверх. Увидел, что деньги еще зажаты в кулаке, начал опускать руку, но передумал и погнался за правой рукой Семена, которую тот уже убрал, и начал протягивать левую с бумажками. Гуру, однако, догнал правую, несколько раз тряхнул ее и только после этого взял деньги. Он развернул их и замер, словно не зная, что с ними делать. Семен тоже тупо уставился на деньги. Валерий поднял свои мечтательные глаза и проговорил с укоризной:

– Тут не всё, Семен. А за прошлые разы?

– Как не всё! – удивился Семен, заглядывая в раскрытую ладонь, почесал в голове: – Ну, Валерк…там всяко… ты ж меня знашь.

Валерик вздохнул, изобразил на лице крайнюю степень досады и сказал Матанге:

– Ну, принеси одну. Сколько там осталось?

– Одна и осталась. – Она тут же протянула бутылку с мутной жидкостью, как будто держала ее под подоконником.

– Вот народ! – смущенно негодовал Валерик, когда Семен ушел. – Знает же, что не хватает, – еще надуть хочет…

– Ты что, самогонку продаешь? – спросил Андрей.

– Джайнам разрешается… Всё, что не причиняет вреда живому – даже деньги в рост можно давать.

– Ты же сам говорил, что это ─ отрава.

– Для кого – отрава, а для кого – бальзам… Они сами еще хуже гонят. Я, может, его спас, а то взял бы у Евлампьевны и ласты завернул! Мертвый это народ, мертвый, – всё!

– То есть как мертвый? – удивился Андрей.

– Мертвый значит – неживой. Разжижение мозгов и синдром Дауна, закрепленный в наследственности. А что ты хотел, если почти сто лет шел планомерный отбор имбецилов. И вот они – расплодились… – Он развел руками.

– Нет, все равно что-то должно остаться…

– Ну, выйди посмотри! Нет, ты выйди за ворота и посмотри! Выйди-выйди. Ну, пошли вместе выйдем. – Тянул Валерий Андрея за рукав.

– Да я был там… – привстал Андрей и снова сел.

– Нет, пошли – ничего ты не видел. На детей их посмотри. Пойдем-пойдем…

– Они детей специально головой об стену колотят, чтобы они были такие же тупые, как их родители, – сказала, свесившись из окна, Сидхайка: – Суп готов, можно садиться.

– Ну, пойдем выйдем, – уступил Андрей.

– Заодно и покурим, – добавил гуру. – Нет, это – все, конец. Еще лет десять и ничего не останется.

– Что-нибудь да останется.

– Да ничего – кагалык-магалык останется, татарин один останется… А нет… китайцы все займут!

Они вышли за ворота. В ту и в другую сторону улица была пуста. Вдалеке поджарая свинья гонялась за лохматой собакой, та лаяла на нее и тут же убегала. Они молча закурили, наблюдая за животными. Наконец Валерик проговорил:

– Ну вот – национальный колорит! Пойдем, ладно, суп есть, суп у них специальный – ведический. – "Все у него специальное, особенное, – подумал Андрей. – Ничего обыкновенного".

– Суп у нас вегетарианский. Вы едите вегетарианское? – спросила Матанга, разливая суп по пиалам.

– Очень даже ем, – сказал Андрей, почувствовав зверский аппетит.

– А я медовухи выпью, а то как-то иссяк духовно,– сказал Валера, доставая из шкафа бутыль, похожую на оплывшую свечу, в темно-янтарных подтеках. – Ты будешь? – Андрей поблагодарил и отказался.

Девушки тоже подсели к столу со своими пиалами и стаканчиками. "Ну, налей и нам", – сказала Матанга. У нее были темно-каштановые волосы (точно такие же попадались в супе – Андрей внимательно осматривал каждую ложку и незаметно складывал их возле тарелки), круглое лицо, острый нос, широкая кость. По виду старше Сидхайки лет на десять. Сидхайка была стройной, гибкой, с детским выражением овального лица и янтарных глаз. Ее светлые волосы попадались в салате ("Это – особый тантрический салат", – сказал Валерик.) Она села через угол от Андрея и касалась его под столом коленом. При этом он снова видел ее с выпрыгнувшим из простыни розовым соском, устремленным к небу, – и у него жаром наливалось внизу живота. Он отодвинул свое колено, но через какое-то время ее нога снова оказалась рядом с его.

– У меня Танга по супам, а Хайка по пирожкам – специалистки, – говорил Валера, склоняясь над большой тарелкой. – Ох, люблю я эти пирожки медовы! – подмигнул он игриво.

"Да-а, – подумал Андрей, – попал…"

Съев тарелку, Валерик откинулся в кресле и погладил себя по животу: