Текст книги "Эклипсис"

Автор книги: Тиамат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава 9

Собираясь в долгое и опасное путешествие на Край Мира, кажется, можно предусмотреть все. Горцы Хаэлгиры за сотни лет придумали множество приспособлений, позволяющих выжить среди снегов и льдов. Лыжи и нарты, запряженные собаками, гарпуны и остроги для охоты, снасти для ловли в полыньях. Легкие прочные палатки из нерпичьих шкур, плошки с тюленьим жиром для освещения, маленькие переносные жаровни. Магические горшки, в которых сам собой тает лед и закипает вода, хотя снаружи горшок остается холодным. Особый способ вялить мясо и печь лепешки, чтобы они хранились годами. Одежда из кожи и меха, позволяющая долго сохранять тепло. Маски с узкими прорезями для глаз, защищающие от холодного ветра и слепящего блеска снежных равнин. Трех месяцев достаточно, чтобы научиться охотиться на лыжах, разбивать лагерь в снегу, спасаться от снежной бури, искать в ледяных пещерах волшебный снежный виноград, восстанавливающий силы.

Но когда они зайдут дальше, чем заходил кто-либо из горцев, – так что в дымке горизонта растворятся исполинские вершины Хаэлгиры, – там, где древнее море, скованное льдом, когда-то лизало берега, путь им преградят ледяные торосы, нагроможденные без системы и цели, обрывы, трещины, разломы, промоины во льду в тех местах, где теплые течения подходят ближе к поверхности. Придется бросить бесполезные нарты и нести снаряжение на себе. Где по прямой миля, придется проходить пять, и десять, и двадцать. Другой бы давно заблудился в сверкающем лабиринте, но эти двое наделены нечеловеческим чутьем, и черная башня, поднимающаяся вдали из застывших белых волн, еще не видимая глазу, уже зовет их. Но путешествие затянется, припасы начнут таять, в бесплодной замерзшей пустыне редко будет попадаться добыча. Короткое полярное лето быстро закончится, тусклое солнце будет подниматься над горизонтом все реже, все ниже.

Оборотень все дольше станет оставаться в облике зверя, в котором он выносливей, сильнее, быстрее; Древний все чаще станет уходить в аванирэ – особое состояние, похожее на спячку животных, когда замедляется дыхание и пульс, падает температура тела. В неблагоприятных условиях Древний может провести так хоть тысячу лет.

Иногда черному зверю удастся поймать в полынье нерпу или крупную рыбу. Тогда их силы на короткое время восстановятся.

Но путь до черной башни покажется им бесконечным.

Глаза Итильдина были открыты, но он видел одну только черноту. Он испугался, что потерял зрение. Слепящий блеск ледяных кристаллов оказался невыносимым для его эльфийских глаз. «Снежная слепота» – так это называют горцы.

Потом он увидел разноцветные искры высоко над собой. Звезды! Чернота была всего лишь ночной тьмой, и поняв это, он ощутил ни с чем не сравнимое облегчение. Но на смену ему пришло беспокойство: если полярная ночь уже наступила, значит, он провел в аванирэ куда больше времени, чем ему показалось.

Эти мысли промелькнули в сознании эльфа с быстротой, непостижимой для человеческого ума. В тот же момент он заметил, что звезды над его головой двигаются короткими рывками. Его волокли по снегу за шиворот, медленно, но очень упорно. Он слышал сопение зверя, обонял его запах. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: зверь Кинтаро тоже истощен. Прежде он был для пятисотфунтовой пантеры легким, как игрушка. Как куколка. Она могла закинуть его на спину или таскать в зубах, словно котенка, хоть сутки.

Итильдин мог наконец признаться себе, что восхищается этим человеком. Даже если Кинтаро уже и не человек вовсе. Он был силен, но его воля превосходила даже силу. Несокрушимый воин, готовый вступить в схватку с самой судьбой.

Зверь остановился и принялся дышать в лицо Итильдину, отогревая побелевшие щеки. Потом лег, прижавшись к нему, грея своим теплом. Превозмогая слабость, эльф поднял голову и зарылся лицом в черный мех.

Кинтаро в теле зверя дрожал. Его зверю не нравился холод, и снег, и острые льдинки, в кровь изрезавшие подушечки лап. Его зверь скучал по сырым и жарким джунглям, где началась его жизнь. Его зверь был голоден, и не будь эльф таким худосочным, холодным и слабым, кто знает, не перешел бы он из разряда «свой» в разряд «добыча». Кинтаро издал совсем человеческий вздох и вновь потащил эльфа по слежавшемуся насту. Поземка заметала следы; приближалась метель. Звезды мерцали и гасли, когда ветер гнал по небу клочковатые облака, сбивая их в снежные тучи.

Повалил снег, как будто бы со всех сторон сразу, огромные снежинки под порывами ветра летели то справа, то слева, вились под ногами, как маленькие смерчи. В двух шагах уже ничего нельзя было различить. Чувство направления все еще было с ними, и оба знали, в какой стороне черная башня, но в такую погоду легче легкого провалиться в трещину или, того хуже, в промоину во льду. Пантера остановилась, встряхнулась, будто мокрая кошка. Ее длинные усы заиндевели. Она свернулась клубочком, положив Итильдина между лап, и их стало заносить снегом. Холод как будто отступал, но эльф знал, что это ощущение обманчиво. Если метель продлится достаточно долго, они замерзнут насмерть. Или задохнутся под толщей снега. До чего же бессмысленно умирать вот так, в двух шагах от цели, даже не увидев Лиэлле…

Однако у судьбы были другие планы. Эльф и пантера почуяли их одновременно – людей из башни, пробивающихся сквозь буран навстречу. Знают, где и кого искать, подумал Итильдин с горечью. Глупо было надеяться, что их появление станет для Дэм Таллиан сюрпризом. Однако она отправила навстречу им спасителей, не убийц: иначе смысла не было ступать за порог. Зачем утруждать себя расправой с пришельцами, если буран убьет их вернее холодной стали. Но все же пантера предостерегающе зарычала, когда в нескольких шагах замелькал свет фонарей.

– Прижми уши, кошак облезлый! – отозвался молодой голос. Он говорил грубо, с ужасающим арисланским акцентом. – А то брошу вас тут в снегу подыхать!

Эльф успокаивающе погладил пантеру по лоснящемуся черному боку. Кто-то склонился над ним, посветил в лицо фонарем.

– Древний, ты живой? – спросил тот же голос. Не дожидаясь ответа, крикнул своим спутникам: – Протаптывайте дорогу, я сам его понесу.

Он приложил к губам Итильдина фляжку, поддержав ему голову. Знакомый вкус ледяной пьянящей свежести – чистейший снежный виноград в серебряной фляжке, инкрустированной перламутром. Сознание эльфа прояснилось, и слабость отступила, но не слишком далеко. Даже снежный виноград был неспособен превозмочь долгие месяцы лишений.

– Какой ты легкий. Кожа да кости, – сказал человек, поднимая его на руки. Голос его будто бы дрогнул. – Никому еще не удавалось дойти до Края Мира. Никому.

На мгновение Итильдину показалось, что вместо лица у человека сгусток черноты, окруженный шевелящимися змеями, а вместо глаз – всполохи голубого огня. Он моргнул, и наваждение исчезло. На него смотрел темнокожий фарри, волосы его, заплетенные в множество косичек, выбивались из-под капюшона. Без сомнения, он вел свой род от банухидов – кочевников, что населяют восточные пустыни Арислана. Банухиды отличались более темным цветом кожи и белками глаз с синеватым отливом. А еще религиозным фанатизмом и жестокими нравами. Но человек прижимал его к себе нежно, будто ребенка, и в глазах его стояли слезы. Это было последнее, что запомнил Итильдин, перед тем как позволить себе соскользнуть в беспамятство.

Он очнулся на широкой кровати под парчовым балдахином, расшитым узором «северное сияние». Комната была убрана богато, но безлико. Вряд ли кто-то использовал ее постоянно. Окон не было, только камин и массивная дверь с крошечным витражным окошком. Другая дверь, скрытая занавеской, по всей видимости, вела в уборную и купальню.

Рядом, сбросив с себя шкуру белого медведя, служившую одеялом, спал обнаженный Кинтаро. Как видно, зверя его накормили, и он набрал достаточно сил для метаморфозы. Итильдину хотелось прикоснуться к нему, обнять, но другая жажда заглушила его порыв. Где-то здесь, в башне, был Лиэлле. Или хотя бы его следы, его вещи. Или хотя бы коварная чародейка, с которой наконец можно встретиться лицом к лицу. Он спустил ноги с кровати, проверил дверь. Заперта, как и следовало ожидать. Дверь открывалась вовнутрь, так что выбить ее невозможно. За ней, насколько можно разглядеть из окошечка, тянулся пустой коридор без окон. Наверное, подвал или нижние этажи башни. Он заглянул в камин. Дымоход перегораживала железная решетка. Понятно, что-то вроде роскошной тюрьмы.

Прежде чем вернуться в кровать, Итильдин сбросил облегающие шелковые штаны – единственный предмет одежды, которым его снабдили из уважения к эльфийской стыдливости. Можно подумать, от нее хоть что-нибудь осталось за эти годы. Он залихватски стиснул член Кинтаро, который тотчас под его рукой воспрянул к жизни, и сообщил без обиняков:

– Я не трахался пятьдесят семь дней! – понимая, что в точности копирует кавалера Ахайре, его развратный тон и шаловливые жесты.

– А я даже не дрочил, – хриплым со сна голосом отозвался Кинтаро. – Лапами неудобно.

Он посадил эльфа к себе на грудь и потянулся губами к его паху. Итильдин выдержал только несколько мгновений сладкой пытки, ему не хотелось долгих прелюдий. Приподнявшись, эльф оседлал бедра степняка и принял в себя его напряженную плоть, не заботясь о смазке. Сейчас он приветствовал даже боль: она как нельзя лучше напоминала, что они все еще живы. Тело жаждало чувствовать, наслаждаться, любить. Итильдин припал к груди Кинтаро, как к шее жеребца, и задал ему такую скачку, что запыхались оба. Пятьдесят семь дней без секса – это чертовски много. Итильдин наверняка был единственным эльфом, кому могла прийти в голову подобная мысль.

– Он смотрит на нас. В дверное окошко, – прошептал он, склонившись к уху Кинтаро. – Тот фарри с косичками, что встретил нас.

– Пусть обзавидуется, – ухмыльнулся вождь.

Видно, отчаявшись дождаться, пока они займут более благопристойную позицию, человек вошел, ногой отворив дверь, поскольку руки были заняты. Его губы, и так узкие, были сжаты чуть ли не в линию, брови нахмурены. Он пробормотал довольно отчетливо:

– Отвратительно. Хоть бы прикрылись.

Но от эльфа не ускользнул его мимолетный взгляд. Для благочестивого последователя Пророка в нем было слишком много похоти.

Ханжа, как и все арисланцы. «Мой варвар обработал бы его за неделю», – подумал Итильдин и сам изумился своим мыслям. «Мой варвар», ну надо же.

Фарри поставил поднос с едой на столик, сбросил с плеча на кровать ворох одежды.

– Хватит лизаться, одевайтесь, – сказал он нетерпеливо. – Госпожа ждет вас. Не вздумайте играть в героев и устраивать скачки по коридорам. Я сам вас провожу, и даже без кандалов.

Он говорил на всеобщем свободно, но его твердый акцент буквально резал слух. Это выглядело нарочито, будто он презирал чужой язык, на котором приходится говорить, и заодно собеседников. По виду и одежде слуга, а не охранник – у него не было никакого оружия, кроме короткого арисланского кинжала за поясом. Слишком нагл для слуги. Похоже, в доме Дэм Таллиан он занимает не последнее место и теперь злится, что его так унизили, приставив служить пленникам, в придачу еще и мужеложцам. Однако Итильдин помнил его глаза, мокрые от слез. Грубость фарри могла быть маской, скрывающей истинные чувства.

Кинтаро раскопал в ворохе одежды широкие штаны из черного атласа, похожие на те, что он носил в Искендеруне. Они так нравились Лиэлле, вспомнил эльф, и тоска сжала его сердце с новой силой. Если Альва здесь, почему он не встретил их?

Слуга между тем разливал вино по бокалам, звякая стеклом о стекло, будто у него дрожали руки. Боится он их, что ли? В буран он не побоялся подойти к зверю. Впрочем, тогда они были истощены и не представляли опасности. А сейчас даже сдержанный эльф боролся с желанием броситься прочь из комнаты, во всю мощь легких призывая Лиэлле.

– Парни, вы того, не волнуйтесь, – сказал слуга миролюбиво. – Здесь он, ваш рыжий. Что ему сделается!

Да уж, похоже, по их лицам можно было читать, как по книге. Слегка расслабившись, они оделись и поели, вдруг обнаружив в себе зверский аппетит. Слуга наблюдал за ними, сидя на кровати и болтая ногой. Дверь он прикрыл, но не запер, и это успокаивало. Все-таки они не были пленниками, просто Дэм Таллиан не хотела, чтобы они разгуливали по ее владениям без присмотра.

Слуга был не юн и не стар – молодой мужчина, лицо которого носило отпечаток отсутствия возраста, свойственный всем тем, кто имеет дело с магией. Он не был ни красив, ни миловиден, но обладал той привлекательностью, что дает уверенность в себе и внутренняя сила. Искусный воин с тренированными мышцами; не исключено, что не менее искусный любовник. Итильдин вдруг ощутил к нему беспричинную симпатию. Один из немногих в черной башне, этот человек не желал им зла.

– Меня звать Хатт-аль-Хиде, – сообщил слуга внезапно, будто устав прикидываться молчуном. – Это значит «сердце пустыни». Можно просто Хатталь. Я из бану килаб, слыхали?

– «Сыны собак», нэ? – осклабился Кинтаро, припомнив свой скудный фарисский словарь. Он любил обламывать наглецов, а фарри был такой наглец, что у степняка руки чесались задать ему трепку. И не только руки, если говорить откровенно.

Хатталь ничуть не смутился.

– Мы псы Пророка, – с достоинством парировал он.

– Ты пес Дэм Таллиан, – проворчал степняк.

– Никак на ссору нарываешься, вождь? – Хатталь явно был доволен, что удалось вывести варвара из равновесия. Обращение выдавало, что он много знает о них. Тогда, в буране, он назвал Итильдина Древним, и раньше, чем смог взглянуть на его лицо и уши.

Эльф будто невзначай наступил степняку на ногу и сказал примирительно:

– Извини моего друга, Хатталь. Он нервничает, так же как и я. («Ни хрена я не нервничаю», – проворчал Кинтаро). Благодарим тебя за спасение. Меня зовут…

– Я знаю, кто вы такие, – Хатталь оборвал его без всякой учтивости. Любит дразнить гусей, как видно. – Моя госпожа вас давно поджидает. И уже начинает терять терпение. Так что не будете ли вы так любезны приподнять свои задницы и последовать за мной?

Так они и поступили не прекословя, хотя Кинтаро сверкнул глазами, и на скулах его заиграли желваки.

Зала, в которой приняла их Дэм Таллиан, поражала великолепием, из чего можно было с уверенностью заключить, что она любит пускать пыль в глаза, как все маги. Мраморный пол с серебряными прожилками, молочно-белые ониксовые колонны и потолок такой высокий, что едва можно было разглядеть покрывающую его резьбу. По всей окружности залы шли огромные стрельчатые окна, покрытые морозными узорами, искусственными или настоящими, трудно сказать. Чародейка сидела на троне, вырезанном из цельного куска горного хрусталя, в платиновой короне и в платье, на которое ушло не меньше ста ярдов снежно-белого муара. Волосы ее и лицо были густо припудрены, глаза и губы подведены перламутровой краской. Королева снегов и льдов, не меньше. «Да кому нужны эти бесплодные замерзшие земли?» – сказал себе Итильдин, и эффект величия тут же поблек.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище, – пропела чародейка с откровенной насмешкой.

Кинтаро набрал воздуху в легкие и шумно выдохнул, сверля ее взглядом. Прежде он думал: стоит подлой магичке оказаться в пределах его досягаемости, и ничто не удержит его руки вдали от ее тощей шейки. Но теперь, во плоти, она пугала. Степняк слишком хорошо ощущал ауру ее могущества, всем телом, как надвигающуюся грозу, так что волосы на загривке шевелились.

Итильдин, у которого хорошие манеры были в крови, поклонился и произнес:

– Благодарим вас за гостеприимство, леди Таллиан. Мы пришли сюда, чтобы увидеться с кавалером Ахайре. Надеюсь, вы не откажете нам в такой любезности.

– Вы напрасно проделали столь далекий и тяжелый путь. Кавалер Ахайре не нуждается в вашем обществе. Разве он вам не сказал при прощании, чтобы вы не пытались его искать? – чародейка лениво цедила слова, играя в учтивость с видимой неохотой.

– Позвольте нам услышать это от него лично, – твердо сказал Итильдин.

– Налей вина и пригласи сюда молодого хозяина, – бросила она Хатталю, застывшему у дверей неподвижно, как ледяная скульптура.

Он низко поклонился, прошел через всю залу и распахнул неприметную дверь в стене.

«Молодого хозяина»? Сердце Итильдина пропустило два удара. Подавшись вперед, он стиснул руку Кинтаро так, что побелели пальцы.

Кавалер Ахайре вошел своей летящей походкой, красивый и стройный, в облегающем камзоле алого бархата с золотым шитьем, с пламенеющими кудрями – будто солнце взошло и осветило ледяной грот. На губах его играла улыбка, но она была предназначена не им. Увидев своих любовников, кавалер будто натолкнулся на невидимую стену, и улыбка сползла с его лица, сменившись замешательством.

– Дэм, ты же обещала, что они никогда меня не найдут! – воскликнул он, поворачиваясь к своей госпоже, и взбежал по ступеням к ее трону, словно ища защиты. Усевшись у ее ног, он поднес к губам руку чародейки и поцеловал. Столько слепого обожания было в этом жесте, что Итильдину стало трудно дышать.

Мир вокруг него померк.

Но Кинтаро обнял его одной рукой за плечи и сказал с неподражаемой наглостью:

– Откуда нам знать, что ты не навела на него какие-нибудь чары? А может, это вообще не он, а, дамочка?

Дэм Таллиан смерила его скучающим взором.

– Я смотрю, ты не из тех, кто умеет смиряться с неизбежностью. Неужели так трудно поверить, что кто-то может тобой пренебречь? Разумеется, намного проще валить вину на чары и приворотные зелья. А правда в том, дорогой мой степняк, что Альва хочет остаться здесь. Здесь он и останется. Верно, милый?

– Зря вы пришли, – сказал Альва, пряча глаза. – Так только тяжелее.

Но Кинтаро нелегко было сбить с толку.

– Правда в том, что ты маг Первой ступени. Для тебя навести чары или сотворить призрак – раз плюнуть. Почему я должен верить, что это настоящий Альва? Мой рыжий никому не лижет рук!

– Для варвара ты не так уж глуп, – задумчиво произнесла она и щелкнула пальцами.

Хатталь снова открыл ту же дверь, и на пороге снова появился кавалер Ахайре. Только на этот раз он был худ и бледен, одет в грязные лохмотья и прикрывал глаза тыльной стороной ладони, как человек, отвыкший от яркого света. Оба его запястья были закованы в наручники, соединенные длинной цепью, волосы в беспорядке падали на плечи.

Вскрикнув, Итильдин бросился к нему навстречу. Они упали друг другу в объятия, смеясь и плача. Закинув скованные руки эльфу на шею, Альва повторял:

– Господи всеблагой и всемилостивый, вы пришли! Вы все-таки пришли!

Больше всего на свете Кинтаро хотелось сгрести рыжего в охапку, прижать к себе, вдыхая его аромат, ища его сладкие губы. Но он был не столь легковерен. Переводя глаза с Альвы в цепях на Альву в алом бархате, он хмурился, и подозрительность его только росла.

– Думаешь, я поверю, что ты не нашла ему лучшего применения, кроме как держать на цепи? – сказал пренебрежительно степняк, когда ему наконец удалось облечь свои сомнения в слова.

Безусловно, прежде сам он не раз представлял себе Альву в плену, в тюрьме, скованным, страдающим, и в душе его поднималась темная ярость. Но это были его собственные страхи, ничем не оправданные. Если подумать, зачем такие примитивные методы магу Первой ступени? Она бы добилась повиновения от Альвы куда проще.

Дэм Таллиан безмятежно улыбнулась.

– Ну что ж, мой недоверчивый друг, ты получишь копию и для себя. Я одену его в синее, чтобы проще было отличить.

И кавалер Ахайре соткался рядом с ним из воздуха. На нем был синий гвардейский мундир, на боку церемониальная шпага, как в тот вечер, когда вождь эссанти только прибыл в Трианесс и рыжий пришел к нему в полутемную спальню, возбужденный и пьяный, с такими бесстыдными глазами, что захватывало дух. Каждой черточкой, каждым движением он был его сладенький рыжий, ходячий соблазн, прекрасная греза.

– А я надеялся, что ты с места в карьер начнешь меня лапать, – сказал он весело. – Ну что ты стоишь столбом, Кинтаро? Ты сердишься на меня? Клянусь, я не мог поступить иначе. Эта женщина коварнее чародейки Азгун! Она поймала меня на дурацкий договор, как рыбку на крючок.

– Ты сам попался, и не без собственного желания, – возразила Дэм Таллиан с несвойственной теплотой в голосе.

– Да, черт возьми, но я уже отработал все, что был тебе должен. Ты двадцать раз обещала отправить меня домой!

– Куда домой, мой серебряный? Вот тебе твой эльф и твой варвар. Даю вам три дня на постельные забавы, а потом возвращайся к занятиям магией. Ты ведь не собираешься бросить все именно теперь, когда у тебя только-только начало получаться?

Альва провел ладонью по волосам, будто не зная, что делать, потом обернулся и крикнул:

– Эй, Динэ, хватит тискать эту бледную подделку, иди сюда! Мне столько нужно вам рассказать, и вы не представляете, как я по вам скучал!

С этими словами он припал к широкой груди степняка, подставляя губы для поцелуя.

Кинтаро с каменным лицом снял с себя его руки и отступил на шаг. Рядом с ним встал Итильдин, уже оправившийся от потрясения. Щеки его цвели бледным румянцем, ноздри раздувались от сдерживаемого гнева.

– Вы что, не верите мне? – жалобно сказал Альва в синем мундире. – Дьявольское пламя, как выражается Лэй, я же специально выбрал этот мундир, вы меня в нем видели миллион раз! Я могу доказать, что я настоящий! Рассказать, как мы встретились? Сколько раз ты поимел меня в своем шатре, вождь эссанти, после того большого пира в становище в честь моего освобождения? Я бы сказал точную цифру, если бы, черт возьми, считал! Или сказать, какого цвета были стены в нашей спальне в Фаннешту? Они были розовые, и этот цвет меня дико раздражал! А вот амулет, который мне подарили в Уджаи, я никогда его не снимал! – крикнул он, доставая серебряную вещицу из кармана и швыряя им под ноги.

Двое других кавалеров Ахайре хранили молчание. Тот, что в цепях, прислонился к колонне и закрыл руками лицо, явно пребывая в отчаянии. Второй, у ног чародейки, смотрел на них свысока, губы его презрительно кривились.

– Может быть, хотите еще один экземпляр? Не стесняйтесь, заказывайте, – произнесла Дэм Таллиан с издевательской вежливостью.

Звенящим от гнева голосом ей ответил Итильдин:

– Вы насмехаетесь над любовью, леди, а это значит, вы никогда ее не знали. Судьба накажет вас за это, помяните мое слово.

– Что ты знаешь о любви, эльф! – Чародейка даже приподнялась, упираясь в подлокотники трона, потеряв свою напускную холодность. – Воображаешь себя опытным, много страдавшим? Я старше тебя и познала куда больше лишений, чем ты можешь себе представить. Ты был разлучен со своим возлюбленным – сколько, год? И уже требуешь, хнычешь, грозишься, хотя уж Древний-то народ должен быть привычен к терпению. А мне осталось ждать побольше, чем тебе. Триста сорок три года семь месяцев и шестнадцать дней, – она не сделала паузы для подсчета. Как будто всегда, каждый день помнила точную цифру. – Я делаю вам королевский подарок: берите того Альву, который больше нравится, и убирайтесь. Даю вам неделю на размышления. – И она исчезла во вспышке голубого пламени.

Альва в алом камзоле немедленно занял ее трон и развалился в нем, закинув ногу на подлокотник.

– Вы же знаете, что я настоящий, – сказал он надменно, задирая подбородок. – Только вам не хочется в это верить. Не тратьте время на уговоры, я все равно не собираюсь покидать эту уютную башню. Впрочем, – он провел рукой по бедру, – кое-какие аргументы я готов выслушать…

Альва в цепях тихо рыдал у колонны.

Альва в синем мундире подошел к Хатталю, безмолвно держащему в руках поднос с вином, и осушил полный бокал не отрываясь.

Хатталь смотрел через его плечо, и в глазах его было сочувствие. Сожаление. Горечь. Можно было поставить что угодно: он не слишком доволен своей службой и своей хозяйкой. Может быть, в его лице они найдут союзника против Дэм Таллиан.

Беглое дознание показало, что все три кавалера Ахайре обладают вполне точными знаниями о своем прошлом, а если что-то и забыли, то не больше, чем мог забыть настоящий Альва. Тот, что казался самым живым и близким, в гвардейском мундире, хлестал вино абсолютно так, как это делал Альва, и абсолютно так же вредничал, отказываясь отвечать на вопросы. Однако было понятно, что ответы он знает.

Когда Итильдин рискнул задать пару вопросов, на которые он и сам не знал ответа, например, какие цветы выращивала матушка Альвы в цветнике их фамильного поместья, они тоже не стушевались.

– Флоксы, – лениво протянул Альва в красном. – Глупые цветы.

– Анютины глазки и бархатцы, – отозвался Альва в цепях.

– Идиоты, – пожал плечами Альва в мундире. – Это были тигровые лилии. Она всегда говорила, что они напоминают ей отца. Вам еще не надоело? Я знаю способ лучше.

Он прижал эльфа к стене и принялся целовать взасос с таким пылом, что Хатталь со стуком поставил поднос и сквозь зубы проворчал:

– Чертовы извращенцы.

Кинтаро с трудом поборол желание заехать ему в зубы. Вместо этого он двинулся к трону Дэм Таллиан. Альва в алом камзоле взвизгнул и спрятался за трон.

– Н-не п-подходи! – крикнул он, как будто это могло остановить варвара.

Несколько обманных движений – и Кинтаро поймал его, без труда удерживая одной рукой за оба запястья, а другой за затылок. Альва сопротивлялся, тяжело дыша, но его сопротивление выглядело не слишком убедительно, особенно когда он застонал в рот Кинтаро и обмяк, прильнув к нему всем телом.

– Сволочь… грязный варвар… животное… – шептал он в перерывах между поцелуями, и это звучало, как просьба трахнуть его здесь и сейчас.

Кинтаро первым прервал поцелуй и расцепил руки, хотя ему понадобилось все его самообладание. Отрезвила только мысль о данном обете. Это мог быть Альва. А мог и не быть. Почему-то мысль о том, чтобы переспать с другим человеком в теле рыжего, была омерзительной.

Он оттащил Альву номер три от Итильдина и схватил эльфа за руку.

– Пойдем. Надо поговорить.

Хатталь проводил их обратно в комнату на нижнем этаже. Он взялся было заправлять постель, но Итильдин отстранил его и улегся лицом вниз на кровать, доведенный отчаянием до предела физических сил. Кинтаро сел рядом, поглаживая его по спине, по распущенным волосам. Прикосновение к эльфу успокаивало его самого, помогало собрать разбегающиеся мысли.

– Слушайте, мне правда жаль, что так вышло, – сказал Хатталь неловко, стесняясь своего сочувствия.

Кинтаро взглянул на него зло:

– Ты же знаешь, который из них настоящий.

– Знаю, – согласился фарри. – Но вам не скажу. Это ваш квест.

– Я знаю много способов развязывать язык. – Кинтаро встал и теперь был лицом к лицу с Хатталем, угрожающе нависая над ним. Кулаки его сжались.

Хатталь не выглядел испуганным. Он вызывающе посмотрел на степняка, пожал плечами.

– Попробуй. У меня найдется, чем охладить твой пыл. Думаешь, ты крутой, да, вождь? Может, у себя в степи ты крутой, но только не здесь.

– Оставь его, Кинтаро, – сказал с кровати Итильдин. – Он наверняка под заклятием. Не сможет рассказать, даже если захочет.

– Слушай своего любовничка, вождь, у него есть мозги, – подтвердил Хатталь.

– Тогда почему бы тебе не убраться отсюда? – раздраженно спросил Кинтаро, садясь на кровать.

– Клянусь бородой Пророка, твоя тупость не знает границ. Только представь: я тут торчу уже хрен знает сколько времени, света белого не вижу, ни одного человеческого лица, кроме хозяйки и ее хахалей. И тут появляетесь вы. Не бог весть что, конечно, но на безбабье и рыбу раком, как говорится.

Кинтаро обнаружил, что губы его против воли растягиваются в улыбке. Безграничное нахальство фарри чем-то даже ему импонировало.

– Хочешь, расскажу, как трахал вашего халиддина?

– А я расскажу, как трахал вашего рыжего. Шучу-шучу! – замахал он руками, видя, как в глазах степняка нарисовалось обещание скорой и мучительной смерти.

В ближайшие пару часов они еще не раз и не два гавкали друг на друга, но в целом беседа прошла в мирной, дружественной обстановке, как принято выражаться в дипломатических кругах. К концу вечера у эльфа и варвара уже было чувство, что они знают Хатталя чуть ли не всю жизнь. В обмен на новости о внешнем мире (правда, устаревшие в лучшем случае на полгода, а то и больше) он насплетничал с три короба, но не рассказал ничего из того, что бы они не знали или предполагали. Выйти из черной башни можно только через магический портал, который кавалер Ахайре ставить еще не умеет и нескоро научится, – ну, и пешочком по льду замерзшего моря, как они, собственно, и пришли. Им еще повезло, что Дэм Таллиан подкинула всего трех одинаковых рыжих, а могла бы и тридцать трех – не зря она носит титул Мастера Иллюзий, который дают не за красивые глаза. Еще она носит титул Леди Моря, в отличие, скажем, от Озерной Леди или Речного Царя. Море – источник ее силы, энергетический канал, поэтому она возводит свои жилища среди волн и украшает себя всякими там дохлыми рыбками и мокрыми водорослями. Дэм Таллиан, как и положено Высшему магу, никогда не опускается до прямой лжи, зато мастерица полуправд и недомолвок, что позволило ей подловить беднягу дворянчика так ловко, что комар носа не подточит.

О своей хозяйке он говорил с обычной для слуг фамильярностью, с нотками хвастовства, как будто сам был причастен к ее могуществу. Долго рассуждал о фаллических символах в магической культуре, о волшебных посохах и больших черных башнях, пока Кинтаро не сказал, подмигнув:

– Ну давай уже достанем и померяемся. Сразу предупреждаю: у меня больше!

– Бескультурщина! – припечатал его Хатталь, едва сдерживая смех.

Он был вовсе не такой ханжа и грубиян, каким хотел показаться при первой встрече. Если кто-то и мог оказать им помощь, то только он. Но когда они пытались задавать наводящие вопросы об Альве, он ловко переводил разговор на другое или хмуро умолкал. Застать его врасплох было трудно: Хатталь говорил ровно столько, сколько собирался сказать, и ни словом больше.

– Он слишком крепко себя держит, – сказал задумчиво Итильдин, когда они остались одни. – Не хочет расслабиться. Нам надо его разговорить. Приручить. Разгадку он нам дать не сможет, а вот пару ключей подбросит.

– Приручить? Как же, интересно?

– Не знаю пока. Ты же у нас специалист по совращению фарри.

– Этот какой-то уж слишком упертый.

– Из того, что я знаю о магах, можно заключить, что у них слуги быстро теряют предрассудки. Он что, совсем тебе не нравится?

– Да как сказать… Я клятву дал, между прочим.

– Если дело не выгорит, эту клятву тебе придется соблюдать до скончания века.

– Поверить не могу, что ты – чистый целомудренный эльф – уговариваешь меня пойти налево.