Текст книги "Позволь прикоснуться (СИ)"

Автор книги: The Other Borgia Girl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Поттер тихо встал, стараясь не потревожить заснувшего любовника, поправил одеяло, отвел от лица Северуса длинную челку и, прихватив свои сброшенные вещи, вышел из комнаты.

========== Отпустить прошлое. ==========

Окончание войны запомнилось Гарри Поттеру горечью во рту, чувством обманутости и пониманием, что лучше бы он умер.

Ему казалось, что когда все закончится, будет совсем другая жизнь. Та, ради которой стоило рвать жилы, переступать через себя, хоронить близких людей. Будет собственный дом, семья, запах горячих булочек и свежего кофе по утрам, шумные праздники, долгие вечера у камина…

За эту иллюзию Поттер держался зубами сколько мог, потому что иначе все теряло смысл. Но даже так он понимал, как все фальшиво. Оказалось, что нет никакой «совсем другой жизни». И вся грязь и кровь никуда не делись. И войны не заканчиваются. Пусть теперь и не запрещенными в лицо, а сложными юридическими формулировками в зале суда, бесчестными политическими играми и сведением старых счетов.

«Война закончилась», – сказал ему министр, пожимая руку. – «Вам стоит уехать куда-нибудь отдохнуть. Здесь вы больше не нужны. Теперь уже мы сами».

Тем же вечером бледная до синевы Гермиона принесла и молча отдала ему папку с документами. Только просматривая наспех сделанные копии этого уверенного министерского «сами», у Гарри перехватило горло. Подготовленные законопроекты о тех, кто носит метки или признан участником войны с темной стороны. Об автоматическом лишении прав. О конфискации имущества всей семьи, если кто-то из ее членов был представителем проигравшей стороны. О предварительных заключениях, а для тех, кого оставят на свободе – о запрете на аппарации, ограничении магии, назначении надзирателей и требовании отмечаться… А еще о запрете на получение знаний – «чтобы не растить врагов». Молодежи, выступившей «не на той стороне», и детям, виновным лишь в том, что они родились у своих родителей, даже не было шанса получить магическую профессию.

– Я не могу так все бросить, – тихо сказала Гермиона. – Меня за глаза называют помешанной или предательницей, Гарри. Но нельзя же вот так просто, всех… Только потому, что мы выиграли. Мы выиграли и теперь отвечаем за них, только так будет правильно. Ты со мной?

Гарри молча кивнул.

Они спорили, доказывали и просили. Гермиона пропадала в библиотеке и юридическом архиве, готовя документы. Поттер выступал на судах, отстаивая тех, кого считал такими же жертвами войны, вне зависимости от стороны – людей, попавших в заложники обстоятельств. А потом давал интервью, не стесняясь вслух называть политические игры фарсом и беззаконием.

Его ненавидел министр, который был вынужден подать в отставку со своего поста, но не отказался от политической карьеры.

Его сторонились люди, которые недавно лезли обниматься и называли героем.

И главное, что он никого ни в чем не мог винить: тех, кто пытался ловить рыбку в мутной воде, было не так уж много. Маги действительно хотели блага… вот только понятия о нем были у всех разные. Даже бывший министр, ставший таковым во многом усилиями самого Гарри, не был законченным карьеристом: в первую магическую войну он потерял магглорожденную жену и маленькую дочку и до сих пор не отошел от потери. Посвятив всего себя работе, этот человек искренне считал, что без жестких мер не обойтись, иначе они получат следующую войну.

Такой образ жизни выматывал.

Депрессия наваливалась на Гарри все сильнее, и только приходы серьезной, похудевшей и осунувшейся Гермионы с неизменной папкой в руках еще заставляли его подниматься с постели. Они отстояли слизеринцев, которых когда-то так ненавидели в школе, а теперь вместо достающих их высокомерных аристократов видели лишь измученных, рано повзрослевших детей. Гарри вступился за Малфоев. Нарциссу отпустили еще до суда – без метки, с доказательствами, что у нее даже не было волшебной палочки, отданной сыну, она была неинтересна. А вот за Драко и Люциуса взялись всерьез. И хотя никаких светлых чувств лично к Люциусу Гарри не питал, к тому времени он уже понял, что отвернуться не сможет. В этой войне уже было слишком много жертв, и новых он не хотел.

В этой канители он совсем потерял все прежние ориентиры. Оставался пустой и неуютный дом Блэков с портретом сумасшедшей Вальбурги и нелюдимым ворчливым Кричером. Этот дом Гарри ненавидел, но идти ему было больше некуда.

Оставались потускневшие детские мечты и скорая свадьба с Джинни Уизли.

Джинни встретила его на следующий день после суда над Малфоями. Гарри вернулся домой лишь утром, не выспавшийся, помятый и голодный.

Этот суд был последним и после объявления приговора: год в Азкабане для Люциуса, что с учетом месяцев предварительного заключения было вполне терпимо, и пусть и условное, но все же освобождение Драко, они с Гермионой заперлись в ее доме и молча, сидя на ковре в кабинете, выпили на двоих бутылку красного вина, закусывая сухим печеньем. А потом как были, одетые, завалились на диван, иногда забываясь поверхностной дремой и молчаливо поддерживая друг друга.

Утром пришел Рон. Только тогда, сидя в углу и наблюдая, как Гермиона рыдает, вцепившись в кофту мужа, Гарри наконец понял, почему его друзья сошлись. Умная, целеустремленная Герми, забывающая обо всем, когда что-то занимало ее ум, и простой, спокойный и надежный, как скала, Рон. За последний год Хогвартса его друг вытянулся и раздался в плечах, так что хрупкая Грейнджер теперь едва доставала ему до подбородка. И глядя, как он суетится, разминает ей ступни и привычно натягивает на них шерстяные носочки, греет на груди ее ледяные руки и прижимает к себе, гладя по голове, как маленькую девочку, Гарри почувствовал себя лишним. Даже стало стыдно за ту сцену, что застал Рон в собственном доме, пусть и ничего предосудительного в ней не было.

– А ты где был? – Гарри потер лицо.

– К матери аппарировал, – не поднимая головы, отозвался Рон. – Знал же, что у вас этот Мерлинов суд. Чем бы он ни закончился… хорошо хоть вино пили, а не огневиски. От виски у Герм потом такие головные боли, что хоть на стенку лезь. А я чем вам мог помочь? Что тогда, что сейчас, я во всей этой юрисдикции ни бельмеса не смыслю, и слушать меня никто не будет. Нет. Вы это дело провернули, вам и нужно было поставить в нем точку, я бы только мешал. Если бы ты знал, как я счастлив, что все закончилось! Герм уже по ночам спать не могла, бледная, как призрак, и не ест ничего толком, на одном кофе живет. Кстати, возьми в сумке антипохмельное – ты тоже выглядишь, как будто только что из Азкабана сбежал. И еды мама мне с собой тоже сунула много. Это на тот случай, если ты сможешь сейчас что-то съесть, конечно….

Не прекращая говорить, Рон ухитрился стянуть с себя вязаную кофту и укутать в нее жену почти с головой, так и не выпустив ее из рук. Но вместо того чтобы возмутиться, Гермиона вдруг расслабилась, устало и сонно улыбнулась, уткнувшись носом ему подмышку, и мгновенно заснула, как провалилась, так и не выпуская из стиснутого кулачка ворот майки мужа.

Глядя на них, Гарри вдруг понял, что у него так не будет. Потому что девушка, на которой он собирался жениться, никогда не заснет в его руках так спокойно и безмятежно, словно его объятия – самое надежное и защищенное место во всей вселенной. А он не будет знать, когда успокаивать, а когда нужно молчать, давая выплакать собственную боль и беспомощность. Они никогда не будут по-настоящему парой: им с Джинни было слишком хорошо по отдельности, чтобы могло получиться что-то вместе.

Джинни Уизли ждала его, сидя на крыльце дома Блэков. Маленькая, кажущаяся совсем юной – без косметики, с заплетенными в косу рыжими волосами и в коротком белом платье.

– Плохо выглядишь, – глядя на Гарри, проговорила девушка, и он смущенно попытался пригладить пятерней волосы.

– Прости. Если бы знал, что ты придешь… зайдешь?

– Да, спасибо. И не извиняйся. Рон так и сказал, что ты придешь только утром – я совсем недолго ждала. Может, чуть больше часа.

– Ты что-то хотела, Джинн?

– Поговорить, наверное.

Она прошла за ним на кухню и устроилась за маленьким кухонным столом, наблюдая, как Гарри ищет по шкафчикам зерна для кофе. Кричер на зов предсказуемо не появился: они с Джинни терпеть не могли друг друга.

– Ты… правда женишься на мне? – вдруг спросила девушка.

– Да, – удивленно отозвался Поттер.

Утренняя сцена стояла перед глазами – Герми рыдает, и Рон молча и ласково греет в ладонях её руки, не пытаясь ни успокаивать, ни что-то говорить, лишь подставляя надежное плечо. Гарри понимал, что так никогда не сможет. Не в плече дело и не в молчании – он не сможет понять, что именно Джинни нужно. Они были и остались с ней чужими людьми и со временем смогли бы скорее стать кем-то вроде брата и сестры, но не супругами. Она была веселой, милой и своей… Но вот только как сказать девушке, что ты берешь обратно свое предложение?

– Я спрошу по-другому. Гарри, а ты хочешь на мне жениться?

– Я… я не понимаю.

– Помнишь, как ты сделал мне предложение? – тихо спросила Джинни Уизли, медленно снимая с пальца помолвочное кольцо и кладя на стол тонкий ободок с зеленым камешком.

Гарри смотрел ей в глаза, пытаясь вспомнить, как же он сделал это мерлиново предложение. В голове всплывало все что угодно, но только не это.

– Я…

– Не помнишь, – кивнула она слишком спокойно для девушки, которой только что сообщили, что ее жених ни во что не ставит их отношения. – Потому, что ты его не делал, Гарри. Просто все вокруг так часто говорили о наших отношениях и свадьбе… потом нас стали называть женихом и невестой. И в какой-то момент стало проще соглашаться. И вот уже мама выбирает мне платье, а Рон согласился быть твоим шафером….

Девушка повернулась к нему и ткнула пальцем в грудь.

– Почему ты молчишь?! Тебя подвели к этой свадьбе, как книзла за ошейник подтаскивают к переноске, а тебе даже сказать нечего! – в ее глазах стояли слезы, но Поттер не заблуждался – Джинни всегда плакала только от злости.

– А ты? – глухо спросил Гарри. – Ты сама хочешь выйти за меня замуж?

Она отвернулась.

– Джинни?

– А ты как думаешь? Я выросла в Норе, Гарри. В коттедже, где шесть комнат, из которых две самые большие – гостиная и спальня родителей. Никогда не задумывался, как там было весело, пока мои старшие братья не разъехались? Да я сентября ждала, как великого избавления, чтобы они в Хогвартс наконец уехали! А каникулы ненавидела. Представляешь, каково быть единственной девчонкой при шести братьях? Папа закапывался в свои маггловские штуки, мальчишки разбредались, кто куда, а маме нужна была помощь: надо убрать, приготовить всем поесть, посмотреть, что у мужчин с одеждой. И так каждый день. У меня такое чувство, что я сама была многодетной матерью. Причем в семье, где вечно нет денег! У меня даже мантии все были переделаны из старых маминых. Первое новое платье я сама себе купила к Рождественскому балу, и мама долго не могла понять к чему такие траты, ведь можно было к старому перешить длинную юбку и кружева от шали! А я, помню, смотрела на бирку и не знала, как ее снять – первая новая вещь, которую я в руках держала!

– Джинн…

– Я не могу, Гарри, – тихо сказала она. – Ты мне нравишься. Возможно, со временем я могла бы тебя полюбить…. Ты такой искренний и честный. Я тобой всегда восхищалась, еще с той первой встречи на вокзале. Быть твоей невестой – это так лестно. Мой личный принц… для Золушки, которая мечтала избавиться от всех домашних дел и пойти на Министерский бал.

– Мной не надо восхищаться, я не памятник Мерлину и не золотой запас гоблинов! – холодно проговорил он, но особой злости, чтобы взбеситься по-настоящему, не было.

– Прости.

– А вот министерских балов теперь выше крыши, – вздохнул Гарри, потирая переносицу. Все эти официозы он не любил, а столик для писем просто ломился от количества приглашений. И не откажешься. Особенно когда проводили дни памяти, которые Гарри ненавидел всей душой и уже потерял счет, сколько раз ему приносили соболезнования по поводу Сириуса, тревожа старую рану, или говорили что у него «глаза матери» те, кто никогда не знал Лили Поттер.

– Мне Герм рассказывала про то, какие это балы. Реальность штука грубая, да. Прости меня, пожалуйста. Прости, что позволила всему этому зайти так далеко, но я не могу вновь во все это влипнуть. Я не хочу замуж ни за кого, даже за тебя. Это не мое – готовить по утрам завтраки мужу и вытирать носы детям, закупать продукты и нестись домой их готовить. Я не хочу часы с делами вместо цифр и фартук «королева кухни»! Мне нужна свобода. Чтобы можно было проваляться в постели все выходные. Взять все деньги и потратить их на глупости, зная, что даже если ничего не останется на еду, то это будет только моей проблемой… Меня никто не может понять, Гарри. Мама говорит, что это предсвадебные нервы, и потом все пройдет. Рон гордится, что его сестра выходит за героя, и рассказывает, как будет здорово растить детей и просто дружить семьями. Герми молчит, но я вижу, что и она не понимает, просто не хочет меня обижать – она-то счастлива, хотя они не делали никакой свадьбы и просто тихо оформили отношения!

– Джинни, – Гарри встал, подошел к девушке и обнял ее за плечи.

– Давай уедем вместе, а? – вдруг горячо зашептала она, уткнувшись Поттеру в шею. – Сбежим. Просто так, как друзья, уедем куда глаза глядят. Без хозяйства, женитьбы и обязательств. Будем купаться голышом, заниматься сексом, пить сливочное пиво и смотреть на звезды. Сделаем вид, что всего этого кошмара никогда не было.

Гарри обнял ее, крепко прижал и покачал из стороны в сторону, как утешают расстроенного ребенка. От ее волос пахло ванилью и солнцем, а он все никак не мог понять, о чем же он думал, когда всерьез собирался жениться на этом несчастном испуганном воробушке. Чувствовал, что ей плохо и спасти хотел. Правильно Малфой тогда говорил, гриффиндор – это диагноз.

– Нет, рыжик. Я не могу уехать. А вот тебе – точно надо. Молли поймет, не сразу, но поймет, она тебя очень любит. Мы все любим. Со временем все успокоится. А может, ты просто еще не встретила того, рядом с кем все остальное будет неважным – завтраки, обеды…

– Прости.

– Да не за что, глупая. Ты оказалась куда умнее меня. И сильнее – я бы оборвать не смог. Так бы и влипли в этот брак.

– Вот теперь я чувствую себя неблагодарной дурой, – вздохнула Джинни. – Я взяла право на международную аппарацию. У меня даже не спросили ничего: как же, невеста героя. А маме я написала письмо – в глаза все сказать не хватило смелости. Так что все неприятности свалятся на тебя.

– Вряд ли с Молли будет труднее, чем с судом, – соврал Гарри.

Джинни хмыкнула, но промолчала.

– Закрой глаза, пожалуйста.

Его рта коснулись ее теплые губы. А потом дыхание защекотало ухо, когда она прошептала.

– Спасибо тебе за все, Гарри.

Легкие шаги, закрывшаяся дверь. Через минуту на кухне, кроме него, никого не было, лишь в воздухе витал слабый аромат ванильной выпечки. И на столе осталось лежать маленькое колечко с зеленым камешком.

Выбросить его не поднималась рука, но и держать в доме не хотелось. Гарри одним движением смахнул простенькое украшение в ладонь, подошел к открытому окну, вытянул вперед руку и разжал пальцы.

Так казалось правильно.

Как-то странно получилось, что в больнице св. Мунго Гарри бывал каждый день. Иногда он проводил там все время с утра и до вечера, уходя лишь с появлением ночной смены колдомедиков, а пару раз и ночевал в палате, в неудобном жестком кресле. Когда дел оказывалось слишком много – заглядывал на четверть часа, чтобы посидеть возле неподвижно лежащего тела, вглядываясь в бледный носатый профиль человека, которого, как оказалось, он совсем не знал.

В первый раз он пришел на следующий день после решающей битвы. Эйфория после победы, когда еще полный надежд и необъяснимого восторга герой верил, что теперь-то все изменится, била в нем через край. Ему хотелось счастья всем и поровну, справедливости и света.

И понимание, что тот, кто положил свою жизнь, чтобы этот день настал, а сам Гарри дожил до него – находится лишь в шаге от смерти, казалось еще одной огромной несправедливостью. Они и так потеряли слишком многих на этой войне.

Прежней ненависти не было. Но и о чем говорить с лежащим в коме Северусом, Гарри не знал. Поэтому говорил обо всем. О свадьбе Рона и Герми, которые просто тихо зарегистрировали свои отношения, не желая громких празднеств. О том, что МакГонагалл взяла на себя школу, и в сентябре Хогвартс, вопреки всем пессимистичным предсказаниям, вновь будет принимать юных волшебников. О новом министре, объявившем крестовый поход, и что Гермиона сдала экзамены экстерном сразу на второй курс юридического факультета, а потом перевелась на заочный – ей министр не нравится. Она теперь читает все документы, к которым имеет доступ, и к ужасу Рона чуть ли не ночует в министерстве. О Тедди – сыне Тонкс и Люпина, который меняет внешность со скоростью света, так что его бабушке приходится надевать на него специальный браслет, чтобы найти среди других детей на игровой площадке. И о предстоящем суде над Малфоями.

Он не знал, слышит ли его лежащий на постели мужчина и интересны ли ему все эти новости, но попытки читать газеты он прекратил почти сразу – тошно. А специализированные статьи из «Вестника зельеварения» были для Гарри не особенно понятны и, спотыкаясь на очередном слишком сложном для него соединении или в середине заметки и понимая, что он даже отдаленно не представляет, о чем уже идет речь, неудачливый чтец осознавал, как жалко все это звучит. Все-таки зелья остались для Поттера чем-то запредельным.

Расследование по поводу самого Снейпа закончилось, так и не начавшись. О его шпионской деятельности готовы были дать показания все члены Ордена Феникса. И никто не знал, что именно Гарри сказал возглавлявшему расследование Кингсли за закрытыми дверями, чтобы, несмотря на метку, Северуса не трогали, вычеркнув из всех списков подлежащих расследованию лиц. И даже соизволили добавить мелким шрифтом в перечисление героев войны.

Потом Снейп из комы вышел. Как-то буднично и тихо, не вызвав никакого ажиотажа. Начал понемногу реагировать на внешние раздражители. Отвечать на вопросы – сначала лишь слабыми движениями головы и жестами, а потом и голосом. Тихим и слабым, но все же…

Вот только зрение так к нему и не вернулось.

Приходы Поттера он терпел с видом мученика, отбывающего наказание за все грехи мира, однако и не прогонял. А Гарри все равно некуда было больше идти.

Теперь Поттер уже не рисковал брать в ладони узкую прохладную кисть, изумляясь длинным, слишком изящным для мужчины пальцам и тонкому запястью.

Говорил меньше и осторожнее, по-прежнему не получая ответа. И все равно рядом с Северусом ему было удивительно спокойно.

Суд, ночь с Гермионой, расставание с Джинни и вездесущие журналисты… всего этого в жизни Гарри вдруг стало слишком много, а потом вдруг – пустота. Старый дом Блэков начал казаться собственным склепом, где он медленно сходит с ума. Бесконечные пыльные коридоры, головы домовых эльфов на стене и хищные взгляды с портретов душили Поттера, выпивая силы. Он понял, что надо делать что-то прямо сейчас. Пока еще может.

Раньше в такие моменты Гарри, не задумываясь, шел к Северусу. Но из св. Мунго Снейп выписался еще две недели назад в своей неповторимой манере – собрался, сквозь зубы сообщил, что поскольку ничего с его глазами здесь сделать не могут, а в остальном он здоров, то и смысла оставаться в этом месте не видит.

При самом эпохальном событии герою присутствовать не пришлось, но и описания словоохотливой помощницы колдомедика вполне хватило.

Это было где-то смешно, где-то грустно, но Северуса Гарри не хватало. Он был человеком, который с одиннадцати лет незримо маячил за спиной, даря подсознательное чувство защищенности, а за эти месяцы успел стать единственной константой в хаотичной жизни Поттера.

«Ну, в крайнем случае он меня заавадит… если подумать – не самая худшая перспектива».

Комом запихав в сумку первые попавшиеся под руку вещи, кинув сверху зубную щетку, расческу и маггловский бритвенный станок, Гарри с отчаянной храбростью вышел из ненавистного дома, надеясь, что возвращаться туда не придется.

Лунный свет заливал спящую улицу, милосердно скрывая в тени плачевное состояние дома. Гарри напряженно всматривался в темные окна, но не замечал никаких признаков жизни. Лишь активированная защита вокруг дома указывала на то, что строение не пустует и принадлежит магу.

Гарри вскрыл напитанные силой, но явно давние чары. Потом – простенький маггловский замок и толкнул скрипящую дверь.

В прихожей было темно, спертый тяжелый воздух почти не давал дышать, а пыльная тряпка, когда-то бывшая занавеской, которую незваный гость неосторожно задел плечом, осыпала вниз облако густой пыли.

Поттер закашлялся, зажимая рот рукой, и звук гулко разнесся по дому.

– Э… Здравствуйте?

Он кожей чувствовал чье-то присутствие – война заставляет быстро приобретать такие навыки.

– Профессор Снейп?

– Убирайтесь, мистер Поттер, – тихо и резко прозвучало сверху, и Гарри вздрогнул от неожиданности, сжимая рукоять палочки. Голос был хриплый и почти неживой, словно им долго не пользовались. А с другой стороны – с кем здесь Снейпу разговаривать?

– Ваша наглость превысила все нормы.

– Мне больше некуда идти, – Гарри бросил свою сумку на грязный пол и поднял глаза, определив, что собеседник стоит на верхних ступенях лестницы. Он прищурился, пытаясь разобрать выражение лица хозяина дома, но в темноте едва видел даже его нахохленный силуэт. – Лучше убейте сразу.

Странный, похожий на карканье кашляющий звук заставил дернуться. Только через пару секунд до Гарри дошло, что Снейп смеется. Хрипло и горько.

– Что вас так рассмешило?

– Вы, мистер Поттер. Не думал, что до вас дойдет так быстро.

– Что дойдет? – безнадежно переспросил Гарри, слишком уставший, чтобы разбираться в иносказаниях.

– То, что нам не повезло, как никогда в жизни – мы выжили. И теперь пожинаем плоды этой ошибки.

Гарри не знал и никогда не спрашивал Снейпа, почему тот позволил ему остаться. Маленький темный дом в Тупике Прядильщиков вдруг стал убежищем, которого у него никогда не было.

В тот первый вечер Гарри съел кусок свежего черного хлеба, запив его стаканом молока и, завернувшись в собственную куртку, завалился спать в гостиной на пыльный ковер, не рискнув устроиться на разваливающемся диване. И несмотря на жесткий пол, спертый воздух и постоянные скрипы старого дома, он заснул сразу, глубоко и спокойно, как не спал уже давно.

Продукты в дом поставляли регулярно, но чары хранения давно не обновлялись и, судя по кухне, готовкой там никто не занимался. Похоже, что из всего хозяйства Снейпу хватало сил подпитывать лишь охранный контур и то потому, что туда можно было, пусть и с потерями, сливать сырую магию.

Домашние дела Гарри взял на себя. На его вмешательство Снейп не выказывал особенной радости, но и не прогонял. Даже позволил занять вторую спальню напротив своей. Их обоих мучили кошмары, и иногда Поттеру было слышно, как Снейп стонет во сне. Но он знал, что вмешательства Северус не захочет и не простит свидетеля своей слабости.

Домашние дела позволяли отвлечься от посторонних мыслей, но, как ни странно, не напоминали о детстве у Дурслей, хотя по сути Гарри делал то же самое. Только теперь он приводил в порядок дом, который иррационально воспринимал и своим тоже.

Они учились жить вместе, оставляя друг другу необходимое личное пространство тяжело и сложно, срываясь по пустякам и с трудом находя в себе силы идти навстречу.

Гарри отказался от военной привычки первым делом ставить звуконепроницаемый купол. Даже односторонние чары глушили звуки. Лишь чуть заметные изменения для обычного человека, для Северуса с его чувствительным слухом это становилось пыткой.

Снейп – Поттер видел это отчетливо, пытался сдерживать характер, проглатывая саркастические замечания, которые вызывало любое действие Гарри.

Каждая вещь в доме должна была оставаться на своем месте – постепенно Снейп привыкал к их расположению, двигаясь легче, и в знакомой обстановке можно было забыть, что он ничего не видит. Но привыкание давалось дорого, а дом долго напоминал об ошибках, и Гарри усаживал шипящего от боли и мнимого унижения Северуса на стул, почти силой отвоевывая возможность обработать зельями кровоподтеки на ногах.

По вечерам они уже не расходились по комнатам, вполне мирно проводя время в общей гостиной. К восхищению Гарри Северус много писал: расставив все для письма, собственноручно наполнив чернильницу, он, определив край листа и прижав его к столу, настолько хорошо пространственно представлял его себе, что покрывал пергамент ровным красивым почерком, нигде не смазывая буквы, не нарушая полей и соблюдая ровность строчек.

С чтением все было не так радужно, хотя теоретически это оказалось возможным. Существовало зелье, которое позволяло чувствовать написанные на пергаменте буквы. Но слишком мелкий газетный шрифт для этого не годился, так же, как и рукописный. Несколько раз Гарри видел Северуса с книгой. Смочив кончики пальцев в голубоватом, ничем не пахнущем зелье, тот, закрыв глаза, медленно водил подушечками по строкам. Но удовольствия такой метод чтения вряд ли доставлял, да и выглядел Снейп после этого уставшим и разбитым.

Иногда Гарри читал вслух. Просто так – не предлагая своих услуг и не ожидая просьб, которых никогда бы не последовало, радуясь хотя бы тому, что Северус не уходит и не просит замолчать.

Вопреки всему, у них оказалось много общего… в том числе и кошмары.

Сны преследовали Гарри с четвертого курса. Сначала – смерть Седрика, потом наведенные крестражем видения, битвы, огонь… Все повторялось вновь и вновь, переплетаясь и обретая совсем уж извращенные формы.

Горящий Хогвартс, смерти и озеро.

… Тяжелая вода сомкнулась над его головой, горло сдавило, не давая дышать, и что-то медленно, но неотвратимо потянуло вниз. Из последних сил Гарри вытянул над головой руку, туда, где еще светилось, медленно удаляясь, пятнышко света. Так близко и так далеко одновременно. Пока еще можно было сделать рывок, вынырнуть, вдохнуть… он знал, что надо, потому что там, внизу, только смерть. Сначала была мысль, что это всего лишь сон… потом пришло понимание, что нет, не сон, это и правда конец.

Но сил уже не оставалось. И рывок вышел слабым трепыханием. Лед сковывал тело от уже онемевших ног вверх, чтобы поглотить с головой, последняя попытка, на фоне блеклого пятнышка света собственная рука кажется черной… перед глазами все плывет…

Уже почти перестав сопротивляться, Гарри вдруг почувствовал, как его запястье сжали и рванули вверх, выдирая из смертельного холода.

Рывок и стихия выпускает его из ледяных объятий сна – сесть на постели, глубокий, задыхающийся вдох. Тихое «дыши, Гарри, это всего лишь плохой сон», все еще сжимающие его запястья тонкие сильные пальцы и немного неловко, так, что холодное и мокрое расплескалось по животу, вложенный в ладонь тяжелый стакан с водой.

Что стоило Северусу спуститься среди ночи вниз, набрать воды и вместе с полным стаканом подняться по лестнице, Гарри не хотел себе даже представлять. Выпив воду, едва не захлебнувшись, но не в силах оторваться, Гарри приткнул стакан на тумбочку и прижал ладонь к горлу, пытаясь привести дыхание в порядок.

«…дыши, Гарри, это всего лишь сон».

– Северус? – Гарри вглядывался в лицо сидящего на краю его кровати мужчины. Бледное, под глазами тени, и узкие губы сжаты так, что обозначились жесткие складки по сторонам рта. Значит – тоже кошмары. Только ему еще хуже: не открыть глаза, не убедить себя, что то, что он видит – лишь приснилось, а реальность другая, и все уже закончилось….

Не будь всего этого – ночи, стакана воды, прикосновения тонких пальцев к его руке, Гарри никогда бы этого не сказал.

– Давай заключим перемирие, а? И будем дрожать вместе под двумя одеялами. Спать мы оба все равно не сможем, так хоть успокоимся и согреемся…. я один сейчас с ума сойду.

Снейп молча поднялся и пошел к двери. Только нащупав ручку, он остановился и, не поворачиваясь, произнес:

– Свое одеяло возьми. У меня только одно.

Ложились они молча, неловко, и стараясь не касаться друг друга, хотя и чувствуя тепло лежащего рядом человека – самое драгоценное, что можно получить в такую ночь.

Поттеру казалось, что теперь он не сможет заснуть никогда. После подобных кошмаров закрывать глаза было просто страшно, и он обычно коротал часы до рассвета на кухне с чашкой горячего сладкого кофе и каким-нибудь журналом. Но в этот раз вышло иначе. Задремав, Гарри сначала придвинулся ближе, а потом и обнял Снейпа, практически подгребая его под себя. Живое тепло манило и обещало безмятежность, словно, когда Северус рядом, ничего плохого произойти не может. А холодные руки и ледяные ступни Снейпа вызывали лишь желание обнять и согреть. Нос защекотали коротко остриженные жесткие волосы, пахнущие луговым разнотравьем. Гарри потерся щекой о плечо, улыбнулся про себя такому удивительному сну, каких давно не было, и… поцеловал Северуса, тут же просыпаясь.

Застыл, ожидая чего угодно – удара, ментальной атаки, непростительного в лицо… Но Снейп лишь медленно выдохнул и, не открывая глаз, очень тихо проговорил:

– Не стоит делать того, о чем потом будешь жалеть.

И тогда Гарри поцеловал его еще раз.

========== Принять будущее. ==========

Все, казалось, было только вчера и вместе с тем – словно целую вечность назад. Гарри оторвал задумчивый взгляд от остывшей чашки чая, повел занемевшими плечами, даже примерно не представляя, сколько же он так просидел, заблудившись в собственных воспоминаниях. И медленно оглянулся на шорох, уже догадываясь, кого он там увидит. В тени открытой двери стоял закутанный в гостевой халат Драко.

– Что-то случилось? – только теперь до Поттера дошло, что глушащих чар он не ставил. И их гость тоже этого не сделал – чужую магию он бы почувствовал, а значит, в старом доме с тонкими, как бумага, стенками Малфой слышал все, что происходило в их с Северусом спальне.

– Я… – Драко замялся, не зная – то ли уйти, то ли все-таки шагнуть в кухню. – Я заснуть не могу.

– На новом месте спать всегда неуютно. Хочешь теплого молока? – неизвестно кого больше удивило это предложение – Драко, или самого Гарри, но Малфой отрывисто кивнул и все же подошел к круглому столу, чтобы осторожно устроиться на стуле.

– Там в вазочке печенье есть. Или могу тебе что-нибудь сделать… поосновательнее.

– Печенья будет достаточно, спасибо.

Судя по хрусту за спиной, ответ был продиктован вежливостью, и теперь голодный Малфой занялся уничтожением выпечки.