Текст книги "Защитник (СИ)"
Автор книги: Тень Звезды
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
команды, чтоб напасть.
– Рю-цуй-сен[11]! – рыжий… так и хочется сказать «деревенщина» кричит название удара, взмывая в небо в шаге шюмпо. Вот только Бьякуя видит, насколько отточен прием, видит и потому может блокировать и нанести ответный удар.
В воздухе риоке от Сенбонзакуры не скрыться.
Пока не скрыться.
Ему пока не хватает скорости.
И глядя, как исчезает Йоруичи с рыжим на плече, Бьякуя уверен, что скорости скоро будет недоставать уже ему.
Комментарий к Го: Ещё не время просыпаться
[10] Иайдо – яп. 居合道 иайдо:, дословно, искусство встречать сидя – это искусство внезапной атаки или контратаки. В отличие от кэндо здесь изучается не фехтование, а именно мгновенное поражение противника с изначально убранным в ножны клинком.
[11] Рю-цуй-сен – удар когтей дракона – высокий прыжок, позволяет совместить вес тела и силу тяжести при падении в одном ударе, который прибивает противника к земле.
========== Року: Между сном и явью скрываются демоны ==========
– Нет, Йоруичи-доно.
Страшно.
Она даже не представляет, на что его толкает.
– Что это значит «нет»?! – Шихоин багровеет от злости. Бессмысленный спор на протяжении нескольких часов полностью вывел её из себя.
Кеншин даже не смотрел на неё, они отрабатывали шюмпо и техники занпакто, и он явно привыкал к ним. Бился и поражал Богиню Скорости, прогресс за каких-то четыре часа был слишком велик для того, кто первый раз дерётся на такой скорости…
«У него должны быть проблемы с восприятием, но нет, – шипит глубоко внутри себя Шихоин. – Я постепенно поднимаю скорость, а он даже не замечает этого и продолжает эту чёртову тренировку!»
– «Нет» значит «нет», вот что скажу я вам.
Очень страшно.
Добровольно выпустить монстра, вот что она хочет.
– Мальчишка! Как же ты не можешь понять, без банкая тебе и делать нечего там.
– Я не буду учиться банкаю и точка. Оро… – в последний момент Кеншин успевает увести удар в сторону и избежать прокалывания странной куклы. – И, прошу вас, перестаньте пытаться меня подловить…
Кеншин прикусывает щеку. У него уже совершенно нет сил ни спорить, ни продолжать странную тренировку, больше похожую на битву. Но всё равно он готов все три дня провести так, только чтобы отказаться от лицезрения части себя в материальном мире.
Части себя, что не должна быть в этом мире.
Худшей части себя.
От раздражения даже прорезаться привычки прошлой жизни стали…
Страшно.
Не за себя – он давно привык к убийце, живущему у него в душе.
За других.
Они не способны представить весь ужас, что может подарить острием катаны Баттосай.
Рыжая смерть, убивающая одним ударом. Когда захочет.
«Слабый, слабый Ичиго. Всё еще цепляешься за старую клятву, как же глупо. Ты же мёртв, и мёртв, технически, дважды, и почему ты так уверен, что всё ещё она сковывает тебя? Даже меч создал такой же… – обычно холодный и практически безжизненный голос Баттосая наполнен ласковыми нотками. – Ичиго. Первый защитник, какое хорошее имя ты носишь. Так почему же ты так цепляешься за имя Кеншин? Оно ведь куда больше подходит мне».
«Замолчи! Замолчи! – посылает волну раздражения в сторону не замолкающего с момента произнесения фразы банкая-за-три-дня занпакто. – Не тебе задавать мне такие вопросы, сам же знаешь лучше меня ответы на них».
«Такой добрый защитник, – фыркает Баттосай. – Кто бы защитил от такого-то защитничка! Заканчивай с этой тёткой и приходи сюда, потолкуем».
«Нет».
«И мне отказываешь, бессердечный».
«Я не собираюсь изучать ни банкай, ни какие-либо твои техники, – мысленно рычит Кеншин. – У меня есть Хитен Мицурюги Рю, и больше ничего не нужно».
«Ну-ну. Кто к нам с мечом придет, тот от Мицурюги и погибнет», – едко смеётся Баттосай.
– Ну что, мальчишка, теперь ты понимаешь, что без банкая ты не освободишь малышку Рукию? – Шихоин серьёзно смотрит на еле стоящего на ногах Ичиго и в очередной раз задаёт ему осточертевший вопрос.
И получает такой же осточертевший ответ:
– Нет, Йоруичи-доно.
Кеншин опирается на сакабато и пытается отдышаться, перед глазами от усталости прыгают чёрные круги – всё же сейчас у него другое тело и такие знакомые техники чувствуются совершенно иначе. Только теперь он понимал, что значили слова наставника про нехватку веса. И роста. Хоть в чем-то Хико Сейджиро был капельку тактичен, если не опирался на него, используя голову вместо подставки для локтя…
– Я извиняюсь, Йоруичи-доно, но на сегодня, думаю, хватит, вот что скажу.
Йоруичи раздражённо шипит, подхватывая падающего без сознания парня. Даже упав в обморок от перенапряжения, тот не выпустил из рук свой занпакто, сжимает так, что костяшки побелели.
Йоруичи качает головой и улыбается настолько коварно, насколько позволяет её собственное раздражение:
– Ну что ж, упёртый мальчишка, не хочешь банкай, тогда я за эти три дня сделаю из тебя если не Бога Скорости, то Демона так точно. Талант есть, проблем в восприятии нет, практики в шюмпо маловато, конечно, но ничего, это поправимо, – смех Шихоин разносится по тайному полигону. – Ишь что удумал, «осмелюсь доложить[12]» и «Йоруичи-доно»! Я этого от малышки Фон уже наслушалась! Я так научу, что жалеть о своей упёртости будешь…
«Я или превзойду в скорости Хико Сейджиро здесь и сейчас, или умру», – обречённо вздыхает Кеншин.
Для него сон и явь вновь перемешались друг с другом и не собираются разделяться. Днём над его телом властвует Йоруичи, вбивая мастерство в шюмпо и его вариациях, до потери сознания заставляя биться на предельных для тела скоростях. А ночью, пользуясь отсутствием боли, во внутреннем мире Баттосай устраивает охоту и тоже заставляет биться на предельных уже для сознания скоростях.
Быстрее… Рю-со-сен[13]!
Быстрее! Рю-цуй-сен!
Ещё быстрее! Рю-цуй-сен-зан!
«Промедли, и ты состаришься. Остановишься – и ты умрешь!» – до смеха менторским тоном произносит Баттосай, отправляя ногой в очередной полет сквозь стены домов псевдо-Киото.
Чего бы ни стоило, быстрее. Рю-шу-сен!
Пусть всё, душа и тело, болит, быстрее! Рю-цуй-сен!
У него есть знание, опыт, техники, осталось вернуть божественную скорость. Быстрее! Рю-кан-сен!
– Глупый мальчишка! – смеётся Шихоин, изгибаясь в немыслимую позу, чтоб уйти от удара. – Ты слишком медлителен, чтоб бросать вызов Богине Скорости. Давай! Реацу в ноги и вперед! Покажи мне свою скорость, дракоша!
«Они явно решили меня убить, – глубоко в себе, там, где даже Баттосай не видит, всхлипывает Кеншин. – Наставник, простите своего глупого ученика. Вы самый лучший! Спасите от двух демонов. Я больше никогда-никогда не сбегу, не буду прятать саке и буду делать всё-всё, что скажете, я даже перестану вам грубить… Наставник, спасите!»
Йоруичи тяжело вздохнула. Прошло два дня, и вот Ичиго сражается на скоростях, привычных для капитанов и даже чуть выше, будто бы всю жизнь так быстро жил. До той скорости, за которую Шихоин дали титул Бога, ему, конечно, далеко… вот только с таким прогрессом недолго, совсем недолго. И этот его драконий стиль будто бы создан специально для подобных скоростей… И главное, что видно только её наметанному глазу, стиль-то наработанный, занпакто даже не стремятся поправлять неудавшиеся техники. Странно это. Но ладно, не её это дело, захочет – расскажет, а она давно уже не капитан оммцукидо, чтоб лезть без спросу и с допросом. Да и казнь перенесли, как же неудачно.
– Дракоша! Захочешь банкай, обращайся, – смеётся Шихоин.
– Пожалуй, откажусь, Йоруичи-доно, – вежливая улыбка.
– Рррррррр! Просто Йоруичи!
– Конечно, Йоруичи-доно.
Комментарий к Року: Между сном и явью скрываются демоны
[12] Кеншин говорит по-японски «de gozaru», что на русский можно перевести как и «осмелюсь доложить», так и «вот что я скажу».
[13] Рю-со-сен – двойной удар дракона – серия повторяющихся ударов, которая используется в поединке с противником, способным выдержать отдельно взятый удар.
Рю-цуй-сен-зан – острые когти дракона – более смертоносная версия рю-цуй-сен. Вместо удара меч устанавливается в вертикальное положение острием вниз, что позволяет ему при падении пробить любую преграду на своём пути.
Рю-шу-сен – удар парящего дракона – меч держится горизонтально над головой, кулак правой руки поддерживает клинок посередине. Совершается быстрый прыжок, во время которого меч поражает противника в горло.
Рю-кан-сен – удар извивающегося дракона – контратака на ближнем расстоянии, состоящая из быстрого ухода от удара противника и мгновенного разворота, за которым следует круговой удар меча в затылок.
========== Спешл ни: Mushishi – Дракон, спящий в теле Мастера ==========
Хико Сейджиро – циник и мизантроп, даже если этих слов он не знает, но всё это совершенно не мешает ему любить жизнь. Не любил бы жизнь – не был бы Хико Сейджиро. Забавная аксиома, передающаяся из поколения в поколения у мастеров Хитен Мицурюги.
Хико Сейджиро может сколько угодно не любить людей в целом, но отдельных личностей он любит всей душой. Только то, что душа у него своеобразная, совершенно не его проблемы. Вон, ученик… бывший ученик, поправляет себя Хико, но эта условность совершенно не меняет факта, что рыжий засранец знал, что его любят, и пользовался этим, как мог. Хорошие были времена.
Хико Сейджиро любит своё одиночество и гостеприимные киотские леса, вот только одиночество ему не грозит. До самой смерти. Пока он жив, есть его катана, есть горшки и спящий дракон. Тот самый, кто атакует вместе с мастером. Тот, кто делает Хитен Мицурюги Рю самым совершенным и самым смертоносным стилем.
К Хико Сейджиро редко приходят гости… да и некому приходить, особенно после того, как стало понятно, что один рыжий и глупый ученик не придёт. Никогда. С того света не приходят. Хотя нашелся в мире человек, решивший, что каждый раз, проходя мимо Киото, стоит заглянуть к горшечнику и выпить с ним саке.
– И снова в наших краях, Гинко-сан?
Они сидят на земле, вокруг вьётся дым, отгоняющий обычно невидимых для Сейджиро жителей мира, воздух пропитан одиночеством. Вязким и совершенно разным, для кого горьким, для кого терпким.
– Да, – тихо отзывается Мастер муши. – Я вновь за светлянкой в твоём доккури[15]. И дальше… в путь.
И Хико Сейджиро ловит себя на мысли: если бы Кеншин странствовал с Гинко, ему бы было спокойно, Гинко не дал бы по старой дружбе глупого ученика в обиду. Если бы… Почему же дети так стремятся стать взрослыми? Быть взрослым совершенно безрадостно. Одиноким взрослым совершенно точно. Одиноким взрослым, не терпящим людей, особенно.
– Второй шкаф от входа, нижняя полка, самый дальний угол. Три одинаковых доккури, – усмехается Мастер меча и, пожав плечами, добавляет. – Эта твоя жила опять поднималась и била из земли. Даже я видел.
Гинко смотрим долгим взглядом изумрудного глаза на насмешливо изумрудную листву. Он знает Хико достаточно, чтоб не удивляться его спокойствию… да, даже по-драконьему темпераментный Сейджиро может, умеет и практикует созерцание.
– Спасибо, – тихая благодарность. – Как состояние?
Хико мгновенно мрачнеет. Не любит, ой как не любит Мастер, когда другой Мастер напоминает о силе, слабости и главной ценности хранителя стиля Хитен Мицурюги.
– Как обычно, спит, – сухо и раздражённо.
Гинко качает головой. Подобное наплевательское отношение к могущественному муши,
живущему в собственном теле, способному брать его под контроль и давать человеку силу и скорость, какой у иных быстрых муши нет, его это поражало. И вызывало профессиональное неодобрение.
– Можно?
Хико только фыркает и прикрывает глаза, мол, смотри, смотри, чего ты там не видел. Когда те открываются, зрачки чуть вытянуты и сквозь них смотрит не только человек. Имя Хико Сейджиро не просто так передавалось после смерти мастера к новому мастеру, это имя в первую очередь принадлежало муши, что выглядел как дракон в те редкие моменты, когда не жил в людских телах.
Гинко достает лупу из многочисленных ящичков и, приблизившись к чужому лицу, деловито разглядывает глаза. Внимательно смотрит на бегающий из стороны в сторону зрачок – он перестал, как раньше, сильно темнеть. Замечает части радужки, где совершенно не осталось пигмента, красных островков становится всё больше, плохой знак. Напоследок скользит взглядом по белкам и с удовлетворением подмечает – на них ещё не начал образовываться темный пигмент, а значит, время у Хико Сейджиро Тринадцатого ещё есть. И тут же, закончив осмотр, резко отодвигается – у пациента слишком поганый характер, а шутка про был-бы-девицей-прекрасной безнадёжно устарела, как бы что похуже не выкинул.
– Взял бы ты ученика, Хико, – ставит свой диагноз Гинко, роясь в одном из ящиков в поисках нужных лекарств.
– Сказал тоже мне, ученика… – Сейджиро глотает вместо горькой полынной настойки мысль, что чуть не вырвалась фразой: «Чтоб он, посчитав себя сильным, бросился под жернова очередной революции и бездарно сгинул где-то в дороге».
– Вот, – Гинко передаёт с десяток-другой небольших конвертиков и кокон, через который, по его рассказам, можно связаться на расстоянии. – Как принимать и с чем принимать и без меня хорошо знаешь. Если встречу подходящего мальчишку, напишу. Кокон станет дергаться, когда дойдёт, успей достать.
– Сам найду, – фыркает Сейджиро. Будто он не справится с таким простым делом, как поиск ученика. А ведь не справится. Послоняется, как неприкаянный, по Японии и вернется домой, лепить горшки и доживать последние года.
Мастера Хитен Мицурюги стареют медленно, они умирают быстрее, чем успевают постареть. Единственно радует, что пока нет наследника, дракон не будет ускорять процесс… ему нравится жить с Мастерами меча.
– Когда найдёшь, тогда и поговорим. А теперь хватит о грустном. Наливай.
– Вот с этого и надо было начинать, – довольно ухмыляется Хико, доставая из-за спины объемное доккури и пару масу[15].
Комментарий к Спешл ни: Mushishi – Дракон, спящий в теле Мастера
[14] Доккури – небольшие сосуды для воды, саке и всего, что туда налито, в форме тыквы-горлянки.
[15] Масу – деревянная коробочка – по сути, чашка – для саке.
========== Нана: Очнись от сна, Химура Баттосай! ==========
Рукия не смотрит, но всё равно видит всё. Плавится сам воздух под силой Сокёку, а птица, состоящая из огня, медлит, наслаждаясь драгоценными секундами свободы, и готовится нанести удар. Через закрытые веки всё впереди ещё более кроваво-красное, но это совершенно не страшит и не смущает душу. Еще совсем немного, и её ждёт покой и свобода.
Кеншин пристально следит за своим дыханием: один, два – вдох; три, четыре – выдох… Главное – не сбиваться с ритма, и быть готовым ко всему, и останавливать огненную птицу так же. Удивительно, но это не так страшно, как факт, голый факт материализации занпакто. Взмах сакабато, и Сокёку смещается, явно готовясь к новому удару.
Один, два… Значит, двое капитанов на нашей стороне.
Три, четыре… На секунду всё небо в огне, и из горла птицы звучит последний крик.
Йоруичи четко сказала, что иначе не освободить Рукию. Как глупо. Как же всё это глупо. Чего же ты добиваешься, Урахара, устраивая хаос и спасая невиновного от смерти.?
– До-рю-сен[16]! – ломается и эшафот под натиском драконьей мощи.
Один, два… Мне не дадут и шанса сбежать с ней, а значит…
– Ренджи, лови!
Три, четыре… Главнокомандующего берут на себя двое капитанов, Сой Фон – Йоруичи, на меня остаются лейтенанты и Бьякуя Кучики.
– Ру-кан-сен, – тихим шелестом листвы.
И на секунду меркнет свет.
Розовато-алый порыв ветра, сметающий врагов на своем пути. Хитен Мицурюги – смертоноснейший из стилей, но, владея им, всегда можно сделать удар далеко не смертельным.
Бьякуя сразу же активирует шикай, промедление в этой битве подобно смерти. Его противник, мальчишка, сбросил свою маску и больше не скрывает своего мастерства, молча, без лишних слов и движений, смотря своим мечом прямо в душу, сражается.
Он быстр, быстрее, чем при первой встрече.
Он сосредоточен, не отвлекается, как при второй.
Его движенья несут смерть, но клинок его не заточен.
Пока это не битва, танец. Танец на скоростях, подвластных лишь богам смерти. Танец в ярко-голубом небе и в окружении лепестков сакуры…
«Как же сильно жизнь любит насмехаться надо мною», – мелькает повторяющаяся мысль в голове. Вишня, эта проклятая всеми ками цветущая вишня – теперь и оружие в руках его противника. Бой на божественной скорости не должен быть долгим, но здесь это совершенно никого не волнует. Это неправильно, так не должно быть, что-то упрямо твердит внутри. И вся душа подло трепещет, воскрешая картины забытого прошлого, где под лепестками сакуры умирала любовь.
– Почему ты отвернулся от своей сестры? – впервые за бой Кеншин останавливается.
– Я не могу ответить на твой вопрос, – промедлив, произносит Кучики, и пауза перед ответом, пауза в полёте лепестков, говорит Кеншину куда больше, чем сам ответ.
– Значит, гордость, – тихое утверждение. – Как глупо.
– Это слова глупого юнца.
– А я и есть юнец, – усмехается Кеншин, медленно убирая катану в сая[17]. – По сравнению с шинигами, живущими столетиями, я юнец. Глупый, верящий в людское сердце и готовый сложить голову за тех, кто пошёл за мной…
– Твои глаза, твой меч и твоя решимость говорят об обратном, Куросаки Ичиго… – Бьякуя вздохнул, не понимая, зачем тот вновь прячет себя. – Ответь на мой вопрос, зачем ты прошел этот путь ради моей сестры?
– Потому что, – Кеншин сверкнул золотеющими глазами, – она спасла мою семью. И меньшее, что может сделать ваш покорный слуга[18], это спасти её.
– Вот… как.
– Покажите, чего стоит ваша правда. Покажите, чего стоит ваша гордость, – тихо и вкрадчиво. – Покажите, банкай. А ваш покорный слуга не останется в долгу.
Кеншин медленно перевернул ножны. Он видел, как загорелись глаза у Кучики, он чувствовал, как распаляется его духовная сила, пропитывая собой пространства и заставляя склоняться перед её обладателем. Текуче сменив позицию, Кеншин внимательно следил за полётом катаны сквозь землю.
– Банкай, Сенбонзакура Кагеёши.
Голос у Бьякуи тягучий, пропитывающий пространство, как и его сила. И банкай подстать ему, медленно поднимающийся из толщи земли, чтоб в миг зацвести тысячами лезвий.
– Очнись от сна, Химура Баттосай.
Слишком холодный для мальчишки голос, он такой же, как и его сила, невыносимо яркий и… опасный.
Всё решала только скорость. Погоня за противником, за открытым местом у противника, за мимолетным преимуществом, которое способно обернуться катастрофой.
У Бьякуи чистые темные глаза, в них можно увидеть слово «закон».
У Кеншина с каждой секундой глаза все больше наливаются светом, и в них читаются тысячи мыслей, ни одна из которых не нравится Кучики, они сейчас неуместны. Но почему-то этот мальчишка на полшага впереди, почему-то лепестки оставляют раны лишь на земле и почему-то становится страшно, когда тот наконец-то берётся за меч, останавливая лезвия.
– Со-рю-сен-икатсучи.
И сакабато, что было в сая, оказывается в руках, направленное лезвием вниз.
Один удар – одна рана.
Рана, вытягивающая все силы и ставящая на колени, заставляющая признать правду сильнейшего. Выводя из игры ненадолго, но точно показывая, насколько близко прошла смерть.
– Семья важнее чести и гордости, особенно у живущих столь долго, вот что я скажу.
И тут же Кеншин срывается с места. Сила, что дал ему этот мир, способна подсказать, что будет, и сейчас она твердит, кричит и умоляет остановить непоправимое.
Шаг, и он уже у лестницы.
Шаг, о, и вот он на крышах.
Ещё один… и он опаздывает.
Он смотрит, но упрямо заставляет себя не видеть.
Мертвец держит в руках безделушку, от которой чуть веет силой, но даже этого хватает, чтоб испугаться её власти.
Чужое занпакто становится обычным вакидзаси, и кровь с тихим хлюпаньем течёт из раны, пропитывает косодэ и ставит на колени.
– Так вот для чего всё это было нужно.
Кеншин улыбается – в его голове наконец-то складывается картина происходящего – и получает понимающую улыбку в ответ. Он не видит черт лица, глаз или формы носа, он видит только понимающую улыбку. От этой улыбки встают дыбом волосы, несмотря на низко завязанный хвост. Так, на памяти, улыбался только Кацура Кагору[19], когда просматривал список мелких, но приносящих неприятности чиновников, которых хитокири Баттосай, именно Баттосай – для показательности – должен будет устранить.
Одна улыбка, и занпакто выходит из шикая, а Баттосай прячется в глубинах души.
Мягкий голос, и серьёзность, что была спутником на протяжении всего спектакля, исчезает.
Переходить дорогу такому человеку всегда дорогого стоит.
А он спас Рукию.
Которую убивали по его приказу.
А он только смеется и рассказывает, дополняя картину спектакля.
Рассказывает ему и прибывшим капитанам про свои деяния.
Рассказывает и так же, как пришел, уходит.
Тихо. Быстро. Эффектно.
А Ичиго теряет сознание, рухнув на землю сломанной марионеткой, уходит от наваливающейся на него истории, в которую он оказался впутан по самые кончики рыжих волос… а ведь он хотел лишь отдать долг.
Комментарий к Нана: Очнись от сна, Химура Баттосай!
*[16]До-рю-сен – удар подземного дракона – меч используется для нанесения мощного удара по земле, вызывающего некое подобие взрыва. Взрывная волна из камней и земли поражает противника, а в нашем случае от удара разносится эшафот.
Со-рю-сен-икатсучи – молниеносный удар двух драконов – первый удар наносится левой рукой, ножнами с мечом. Если ножны блокируются, из них моментально выхватывается сам меч, которым и производится второй удар по противнику.
[17] Сая – ножны, если по-русски.
[18] Кеншин на японском говорит о себе, используя личное местоимение «sessha», что на русский можно перевести как «ваш покорный слуга», правда, и это будет не совсем верно. Это личное местоимение использовалось самураями при обращении к своим господам.
(П.А. В каноне «Бродяги Кеншина» Кеншин, когда подходит близко к грани хитокири, теряет большую часть вежливости. У меня в фф оказалось немного наоборот, наоборот, вспоминает привычки бродяги и включает вежливость. Хе-хе, зато, вспоминая прошлую главу, от этого некоторые больше бесятся.)
[19] Кацура Кагоро, он же Кидо Такаёси – один из «трех великих героев реставрации Мейдзи»; участвовал в антиправительственном и антииноземном движении, заключил тайный договор с Сацума с целью ликвидации сёгуната; женился на гейши; был советником императора, потом по очереди министром культуры и внутренних дел; умер в сорок три года от болезни.
========== Хачи: Дрёма, что дарует забвение ==========
Ичиго остаётся только тихо вздыхать – он бессилен, когда дело касается его мамы. А вот Масаки, наоборот, только сильнее распаляется, становится всё меньше похожей на обычную себя, и G-перо в её руках всё больше и больше походит на оружие казни. Выглядящее подозрительно внушительней, чем тысяча занпакто, собранных в одно.
– Спасали, значит, от казни… И как только ты посмел пойти на поводу у-у… у этого мужика в шляпе и сандалях, не вызывающего ни грамма доверия?!
Добрая, ласковая и всепрощающая улыбка совершенно не сочеталась с происходящим.
Масаки Куросаки внимательно осмотрела поле брани: Йоруичи была остановлена кляксой, из которой выбираться не спешила; Исида потирал красное ухо и бочком двигался к выходу; Тессай изображал, весьма достоверно, комнатный цветочек и гордо цвёл фингалом; Урахара лежал у ног, предусмотрительно придавленный каблуком; остальные детки мялись, краснели и бледнели. Воспитательный момент был в самом разгаре.
– Ичиго, вот не ожидала от тебя совершенно подобной глупости.
– Что ж ты молчишь, родной мой? – до ужаса добрая улыбка становится только шире. – Ну же, я жду хотя бы оправданий…
Когда Масаки удалось успокоить, объяснить ей если не всё, то хотя бы причины поступка, дело приняло весьма неожиданный поворот. Для Ичиго, по крайней мере. Услышав про Айзена, Хоугиоку и его применение на место правителя всех, всея и каждого в частности, Куросаки, что-то вспомнив, радостно хлопнула в ладошки и легкомысленно сказала:
– Точно… это та падла, из-за которой я за любимую падлу вышла. Ичиго, родной мой, эта падла когда-то обидела мамочку, и если ты, ну чисто случайно, надаёшь ему по голове, я буду совершенно не против.
Вот только глаза выдавали её, серьёзные и похолодевшие.
Масаки была уверена, что теперь эта давняя история пройдется асфальтоукладчиком и по её сыну. «Уже прошлась, – напомнила Куросаки себе про Тот День. – Сейчас только опоздавший подъезжает».
С того происшествия прошло уже больше месяца, а Ичиго так и не отпускало тянущее чувство опустошения. Он точно знал, что его родители недоговаривают куда больше, чем хотелось бы думать. И на душе от этого становилось поганее. Даже Баттосай, использующий любой повод, чтоб над подобным поиздеваться, тему не трогал, будто был солидарен.
Всё вроде вернулось в привычное русло, и даже полученное удостоверение шинигами совершенно не добавляло новизны.
Школьные будни, любимые книги, посиделки над сценарием, контроль популяции пустых…
Дни были слишком обычными.
Затишье.
Затишье перед бурей.
Перед ужасающей бурей.
Но время шло и ничего не происходило. Будто кто-то специально остановил время, хотя ещё недавно казалось, что оно утекает сквозь пальцы.
Ичиго хмуро слушает пиликанье удостоверения.
Очередное.
На его взгляд, использовать подобный звук для оповещения о пустых – не любить ни себя, ни других.
Хмурится ещё сильнее, но выходит из тела и идёт на вызов.
Вот только это не пустой.
Это… Буря.
Та буря, которую так ждал и боялся Ичиго.
Всего двое то ли пустых, то ли ещё чего, и весь парк усеян трупами, а друзья в опасности.
Но почему-то на душе легче.
Вот она, буря! Она пришла!
Отсталось только быть сильным и пережить её.
Быть сильным и оградить от бури родных.
Быть сильным и не допустить ещё смертей.
И Ичиго срывается в битву. Он уверен: без шикая ему ничего не светит, но это – возможность уйти от реальности и в битве стать сильнее.
Это маленькое различие между мышлением подростка и взрослого. Подросток может отвлечься, забыться, перестать отвлекаться на мысли о великих тайнах, скрываемых родителями…
========== Ку: Не будите спящего дракона ==========
То, что вокруг него постоянно творится какая-то чертовщина, Ичиго знал давно, знал и часто ею пользовался. А если сам не мог понять, как воспользоваться, то для это был Кеншин, его взрослый взгляд и опыт, а на крайний случай – Баттосай.
Был.
Ровно до того момента, как появился этот… Мурамаса.
Появился и решил подстроить мироздание под свои прихоти.
Невыносимо рыжий, с серьёзными янтарными глазами и ухмылкой на лице. С катаной и вакидзаси за поясом. Воплощение всего, что пряталось внутри души, в глубинах разума, под сердцем.
Тот, кто никогда не должен был быть здесь. Ужасающее слияние пустого с занпакто.
Несущий на острие смерть. Мастер, который, вопреки происходившему[20], Хитен Мицурюги.
Хитокири Баттосай.
От одного вида которого уходила в пятки душа и начинали трястись руки. Мурамаса выстрелил наугад, но попал точно в яблочко – для Куросаки не было ничего страшнее происходящего. Даже сверхсильные арранкары и Айзен переставали пугать, когда он задумывался о банкае и следующей перед ним материализации занпакто.
А теперь…
Теперь сжать зубы.
Положить руку на сая.
Положить вторую руку на цуку[21].
И молча… шаг!
Мурамаса сглотнул. Скорость шинигами и занпакто была трудна для его понимания, а они ещё даже не активировали шикай. Но это далеко не самое страшное, Баттосай играючи сбросил контроль, как только оказался во внешнем мире, что означало большие проблемы у всех. И у него, Мурамасы, тоже. Не просто так шинигами до дрожи в руках боится собственный меч. Страх должен иметь причину. Такой – тем более…
Катана и сакабато с лязгом сталкиваются.
Первая ошибка для Ичиго – его воли недостаточно, даже чтобы увести удар.
Новый удар в голову и попытка уклониться.
Вторая ошибка, Ичиго лишь испугано отшатывается, теряя равновесие.
Сакабато выбивают из рук и одним ударом доказывают всему Сейрейтею, что шинигами, пригвождённый своим занпакто к стене, это не просто буйная фантазия иллюзиониста.
Ухмылка Баттосая становится шире – глупый-глупый Ичиго расслабился, забыл, что он не только шутки шутить может. Но ничего, он уже напомнил ему, напомнил и предостерёг.
Если не справится с ним, не справится ни с кем больше.
Баттосай уходит, а Ичиго остается. Остаётся висеть на сакабато без сил, без воли, даже без страха, медленно отступившего, только с какой-то мазохистской радостью, что висит на тупой стороне… Сознание медленно гаснет.
Мурамаса идёт к своей цели, за его спиной идёт Баттосай – лучше телохранителя во всём Обществе Душ не найти, даже несмотря на весьма туманные планы. А следом, скрываясь в тени деревьев, неслышно для всех, кроме Баттосая, идет хитокири.
Баттосай доволен.
Хитокири может победить только другой хитокири, хорошо, что защитничек это понял.
Взгляды соскальзывают с фигур друг друга, заставляя не верить своим инстинктам.
Это сражение не мастерства – воли и только воли.
Раз Баттосай, два Баттосай.
И вся разница только в шраме и росте.
Мурамаса идёт освобождать своего хозяина, а они ждут. Не его. Того, кто первым нанесёт удар. Они знают, многие шинигами нашли язык со своим занпакто и идут карать, а они, они не здесь. Старый, ещё не ведавший пожара Киото, как море, вышел из берегов, вместе с занпакто покинул внутренний мир и извратил внешний.
– Кровь. Кости. Кишки. Демоны. Плохие воспоминания… – тихо произносит первые за растянувшуюся встречу слова Баттосай. Удивительно, просто удивительно слушать свой старый голос со стороны.
– Темнота. Грусть. Все твои худшие страхи живут под твоей кожей[22].
– Ты всё еще боишься себя. Глупо, Ичиго, глупо.
– Боюсь, – будто ветром, надломленно, звучит признание.
– Тогда зачем ты здесь?
– Вернуть себя.
Баттосай ухмыляется.
– Тогда выходи. Ты или умрешь, или станешь мастером.
Страшно.
Но он выходит.
Выходит и вызывающе смотрит. Так, как когда-то смотрел на Наставника.
«Ну давай! Попробуй, научи! Сможешь?»
– Отразить или уклониться невозможно. Дёрнешься – и ты умрёшь.
Насмехается.
Баттосай просто насмехается над ним.
Его часть, но не он сам.
Свет померк.
Никто другой бы не различил бы ничего.
Но вот он просто не мог не удивить, девять ударов, не достигших своей цели.
– Кузу-рю-сен[23], – пренебрежительно примеривший на себя роль Хико Сейджиро, произносит название атаки. – У шинигами вес играет куда меньшую роль, чем у живых, а значит, у меня нет тех проблем, которые были бы при жизни.
– При жизни?! – с трудом отмирает. – Уж не считаешь ли ты себя целиком и полностью Кеншином?
– Ничего не могу тебе сказать, сам думай, И-ч-и-г-о, – ухмылка стала ещё более мерзопакостной. – Доставай катану. Не атакуешь – умрёшь.
