Текст книги "Необходимость (СИ)"

Автор книги: T.a.i.s.i.a.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 1 ==========

«Куинни Голдштейн, Голдштейн, младшая сестра Голдштейн, Голдштейн, Голдштейн, Голдштейн».

Слишком ярко и чётко доносилось до Тины, когда она в группе авроров ожидала их начальника, отправляясь на перехват преступников. Чертова фамилия не давала ей спокойно жить, обсуждения лились нескончаемой рекой, каждый раз достигая старшей сестры. «Только бы оглохнуть», – думает Порпентина, сжимая зубы, чувствуя, как косточки неприятно налетают друг на друга. Слишком сильно. Но это успокаивало, так что она крепче сцепляла зубы и сжимала палочку в руке, расправляя узкие плечи в кожаном плаще, отчего тот скрипел, натягиваясь. Взгляды, что упирались ей в спину острыми пиками, уже почти перестали ее беспокоить. Пересуды о том, что девушка заняла не женское место, отныне всегда будут происходить в аврорате. Конечно, пока она не поймает смертельное заклинание.

«Неужели до конца столетия будет в мужской работе пробоваться, вон, даже младшая сестра и то скоро замуж выйдет».

Порпентина грустно усмехнулась, затягивая пояс плаща так, чтобы он, не прекращая, сдавливал её тело. Поддерживал, служил ей каркасом. Хоть что-то, что поможет не упасть, не прогнуться под гнетом мнений и событий.

Мало кто знал обо всех нюансах женитьбы Куинни Голдштейн. Все бразды правления в их семье с момента гибели родителей в руки взяла тетушка, и, когда к ней в руки попал договор о заключении брака, она решила, что младшая сестра для этого более пригодна, нежели старшая. Куинни – красавица, все время румяна и улыбчива, может, не очень умна, но легилименция ей в помощь. «Чем не достойный вариант для такого же достойного мужчины?» – рассуждала женщина, сидя в гостиной их дома, ведя непрерывный монолог за чашкой горячего чая.

Тетя Орания думала, что это верно. Прекрасно знала об объектах влюбленности обеих племянниц. Но, видимо, это не было особым аргументом для неё, потому даже на горячие чувства Куинни к тому милому пекарю Орания решила закрыть глаза. «Стервятница», – зло думала Тина, в упор наблюдая за женщиной, за тем, как она рушит все самое верное и правильное в их жизни. Что не должно было пойти прахом, но пошло, рассыпаясь мертвым песком прямо в руках сестер. Ведь женихом, таким благородным и порядочным, должен был стать не кто иной как Персиваль Грейвс. Старые семейные договоры обязывали.

Тетушка не знала, чего стоило Тине вступить на службу в аврорат. Стоило только начать действовать под началом этого человека, как влюбленность, такая искренняя и чистая, унесла её в небытие. И её Орания решила испохабить, выставляя Тину позорницей всего рода за то, что, видите ли, подалась в жизни не туда.

А может, тетя и знала. Тине было все равно, сестре она желала счастья, правда, с того раза так нормально и не обсудила с ней тему этой свадьбы с её начальником. «Захочет, сама придет», – твёрдо решила для себя Тина, когда переехала от тети в женское общежитие. В отличие от тёти, сестра была прекрасно осведомлена о всех вытекающих подробностях влюбленности Порпентины в собственного начальника.

В общежитии не было так комфортно, как в большом доме с домашним эльфом, но все же терпимо. И довольно уютно. Уж всяко лучше вечных разговоров-рекомендаций Орании, в которые она не уставала приплетать Персиваля Грейвса и её как пример, которому следовать категорически не стоит.

«Стоит, конечно же, стоит», – думает про себя Тина, останавливаясь рядом с Джоном, своим напарником, и улавливая краем глаза взгляд сестры. Куинни прекрасна в своём розовом платье, стоит, словно вылепленная фигурка, настолько утонченная, что грех не обернуться. Она смотрела открыто, не тая свою заинтересованность в собственной сестре, которая практически в одночасье отдалилась от неё.

Старшая Голдштейн чувствует тонкие пальцы блондинки на своём сознании, как она ловко проходит ими по ментальному щиту, пытаясь проникнуть внутрь. Хоть мельком заглянуть. Тина начинает злиться: лучше бы сестра пришла к ней на чашку чая, а не пыталась прочесть мысли, прекрасно зная, что она все чувствует и стоит ей снять щиты, как та тут же пожалеет. Порпентина больно поджимает губы, так сильно их сдавливая, что они белеют и отдают тупой болью. «Ничего, ничего, ничего», – упорно твердит Голдштейн сама себе, на секунду осмеливаясь снять ментальный щит и прикрыть глаза. Иначе разразится внутри то, что ей никакими силами удержать не удастся.

Кажется, что ещё чуть-чуть – и она упадёт. Просто живьём свалится в пропасть, и ничто её оттуда не вытащит. Такая темная и пустая, как взгляд того самого человека. Того самого, чей только голос, не то что вид заставляет поджилки трястись, а колени подкашиваться. Её личный ад зовётся «Персивалем Грейвсом».

Рука на плече неожиданно выдергивает из мыслей, моментально возвращая в реальность и заставляя поставить ментальные щиты. Просто привычка. Джон стоит напротив неё, пристально вглядываясь в лицо своими красивыми небесно-голубыми глазами. «Словно два камня», – с восторгом думает Тина, толком не разбирая, что он там говорит. До неё доходит только спустя несколько секунд, будто через толщу воды, такую, что не пробиться:

– Тина, все в порядке? – его голос полон неподдельного беспокойства. Внутри у неё что-то подскакивает, приятно теплеет, и от этого ощущения хочется разрыдаться.

В обычное, прежнее время Тина всегда испытывала что-то подобное только около сестры, что неотъемлемой частью ее жизни всегда была рядом. Теперь этого нет, а воспоминания жгут глаза, вставая перед тёмными веками яркими картинками и почти позабытыми ощущениями. Что-то внутри тихо твердит, что сестра не виновата, что она всего лишь не нашла в себе сил возразить. «Если бы действительно хотела, то нашла бы», – горько решает Тина, пресекая подобные мысли на корню и пытаясь выбросить их из головы. Насовсем. Они идут на важное задание, такой бардак в голове ей ничем не поможет. Только подставит особенно сильно.

– Не волнуйся… – хрипит в ответ на волнение Джона Тина, растягивая губы в подобии улыбки. Может, поверит?

Он колеблется, не хочет отпускать ни рукой, которую сжимает чуть сильнее прежнего, ни взглядом, все пытаясь вычитать в ней что-то. Джон, милый Джон, он всегда был таким. Всего на год младше её самой, такой прекрасный, что Тина порой себя спрашивала, почему ей не суждено было влюбиться именно в него. Джон не был глыбой льда. Он был свободным небом, таким чистым и открытым, как его глаза и темные волосы, что беспорядочными прядями спадали ему на лоб. С ним было легко дышать, но и без него это было возможно. Он вызывал щемящую в груди нежность и тепло, а не тайфун, такой разительно отличающийся и сносящий все на своём пути. Юноша, такой добрый и милый, не был тем самым, не мог им быть просто потому, что никто не мог. Правая рука президента был такой один-единственный, совершенно неповторимый в своей холодности и пылающем демоническим огнём взгляде.

Джон перевёл взгляд ей за спину, и Тина почувствовала его напряжение. Взор ужесточился, вперился в какую-то определенную фигуру, что-то выискивая или же просто выражая неприязнь.

– Голдштейн и Лореус, западный угол, туда преступники подадутся в последний момент, и то маловероятно, – прочеканил приказ Грейвс, подходя к аврорам. Как всегда, в полной готовности, собранности, безупречности.

Тина застыла, кажется, вовсе забывая дышать.

Стоило только повернуться, и вот он, стоит перед ней, такой близкий и одновременно такой далекий, со своим совершенно идиотским приказом. А ведь Порпентина прекрасно знала, откуда у него росли ноги. Наверняка Куинни да тетушка попросили благородного Персиваля Грейвса не рисковать их и без того безудачливой родственницей. Чертовы лицемерки.

Защита, тем более такая небрежная и совершенно ненужная, ей не требовалась. Они прекрасно знали о том, как она мечтает построить карьеру, а сами своими меланхоличными просьбами рушили все вокруг. Ярость взыграла в крови девушки, поднимаясь по венам и ярким потоком ударяя в мозг.

– Тина. – За спиной спокойное, уравновешенное, словно бальзам на душу. Джон. Он легко хватает ее за руку, держа в собственной, слишком большой ладони ее маленькую, тонкую, такую женскую. Поддерживая. Без слов говоря: «Вот он я, обопрись, не неси весь груз одна».

Голдштейн качает головой. Нет, так нельзя, так совершенно неправильно. «Это так эгоистично, – думает она, – принимать заботу, такую яркую и открытую, и не давать ничего в ответ». Так мерзко от самой себя. Неужели она выглядит настолько слабой и побитой, что ей, как собаке, тянут кость?

– Закончили? – врывается в сознание резкий голос начальника, и Тина почти вздрагивает, вовремя удерживая себя. Чувствует его прожигающий взгляд между лопаток и старательно, только бы не задрожать, разводит их в стороны, распрямляя спину и принимая оборонительную стойку. Оборонительная она в первую очередь для неё самой.

Но к Грейвсу не поворачивается, иначе дыхание застрянет в легких, перекроет все ходы, и она попросту задохнётся.

Они быстро аппарируют к нужному месту, на улице уже темно и фонари зажглись, тускло освещая улицу. Все моментально занимают позиции, трансгрессируя на свои места и таясь в тенях. Все должно произойти быстро. Кажется, почти в одночасье, так планировалось. Вот, сейчас Персиваль Грейвс зайдёт в бар, и предполагаемые преступники по теории первыми должны покинуть это место. Спасибо Гнарлаку, что пустил слухи об одержимости Грейвса этим делом. Никто не хочет иметь дело с главой аврората, так что им предстояло просто ждать. А после он сразу же устремится за ними к правой части улицы через чёрный вход. Все предельно просто.

Когда из дверей вырываются двое мужчин, Тина спокойна. Они, как и предполагал план, наверняка устремятся в сторону людных улиц, чтобы затеряться в толпе, где их и поджидает большая часть авроров. Но туда бежит только один, второй же устремляется прямиком к их с Джоном укрытию.

Паника бьет по вискам, настойчиво и так громко, что девушка не слышит собственного имени, вырвавшегося из уст напарника. Только чувствует, как он чуть отодвигает ее в сторону, вставая вперёд, заслоняя собственным телом и направляя на преступника связывающее заклинание.

Когда шок и первичное потрясение отступают, Тина создаёт перед ними щит. Руки мелко трясутся, но что-то необъяснимое движет ей, не давая оставаться в стороне. Однако есть что-то ещё, какое-то предчувствие, оно клокочет в груди, не давая полностью погрузиться в оборону. Девушка оглядывается.

На улице помимо них никого нет, кажется, все до единого мракоборцы устремились за первым мужчиной, и в толк не взяв второго.

Он же, совершенно не таясь, раз за разом отправляет режущие заклинания в них с Джоном. Они с легкостью пробивают щиты и ничего, кроме уворачиваний, не помогает. Спасает только то, что их двое.

«Так они смогут вымотать его, запала на такие сложные заклинания у него надолго не хватит, остаётся только ждать», – решает Тина, ловя взгляд Джона, и мелко кивает ему. Он кивает в ответ, и все продолжается. Атака, атака, щит, атака, щит, щит, щит, атака.

Атака-атака-атака.

План работает: медленно, но верно. Не совсем так, как нужно, но работает. Противник выдыхается и от этого наколдовывает ещё более сложные заклинания, испытывая предел собственных сил. Когда мимо них пролетает зелёная вспышка Авады, Тина не хочет верить. Но следом за ней в них летит вторая и третья, вот-вот – и не успеешь вовремя пригнуться.

Джон не успевает. Авада раскалывается о щит, и маленький, но все ещё действенный сгусток летит прямиком в него, попадая в бедро и сбивая с ног. Он падает, как подкошенный, тихо хрипит, но не замолкает, словно даёт понять, что все ещё жив.

Джон, милый Джон трясущимися руками хватается за ногу, прижимает кожаный плащ, пытаясь скрыть кровь. Даже не остановить. Смотрит прямо на неё – в свете фонарей его глаза цвета бледного рассвета. И улыбается. Криво, косо, но так живо и поддерживающе, что это ломает девушку изнутри.

Тина не выдерживает. Крик сам собой срывается с губ. Полный боли и отчаяния, он расходится по тёмной улице обрывочным визгом, слишком сдавленным и глубоким для того, чтобы уйти настолько далеко чтоб услышали авроры. А когда она видит на лице преступника усмешку, то чувствует, как руки наливаются силой. Магия течёт по венам наряду с кровью, бесконечным потоком, яростным, пьянящим сознание.

Голдштейн никогда не позволяла ярости брать над собой верх. Это казалось таким низким и бесчестным, что позволить себе такую роскошь она никак не могла. Сейчас она ее отпускает, посылает такое же заклинание мужчине в ответ, чередуя с режущими, не давая опомниться. Наседает, выжимая из себя всю магию до последней капли. Нужно использовать все, думает она, иначе так же свалится наземь от смертельного заклинания. Уж лучше свалиться от напряжения и опустошенности, когда магия настолько слаба, что и ноги не держат. «Всяко лучше смерти», – решает Тина, снова и снова нанося удары. Руки уже не дрожат, или она просто не чувствует. Все эмоции отступают на второй план, уступая место только одному-единственному – злости. Она такая опустошающая, что в груди рёбра проламываются в бездонную дыру, и Голдштейн почти чувствует, как там гуляет воздух.

Они близко, настолько, что ей удаётся очередным заклинанием выбить палочку из его рук. «Победа», – думает она, ошибочно предполагая, что все так быстро закончится. Мужчина рычит, словно пёс, дикий и совершенно непредсказуемый, бросается вперёд, на неё, цепляется пальцами за тонкое горло и валит наземь.

Удар выбивает воздух из легких.

Палочка отлетает в сторону, и Порпентина слышит, как она пару раз ударяется о брусчатку в процессе падения, а потом замолкает. Мужчина нависает над ней, плотно сжимает горло, лишает воздуха, совершенно не заботясь ни о чем. Используя свою последнюю попытку.

Тине ещё рано умирать. Джону рано умирать, и ей нужно остаться в живых, чтобы доставить его в лазарет, чтобы спасти их обоих, раз помощи со стороны ждать не приходится.

Девушка резко поднимает ногу, попадая острой коленкой в пах, и мужчина дёргается, скручиваясь. Бьет так ещё раз или два, пока он не взвоет и не отпустит свои мокрые ладони от ее шеи, ухватившись за причинное место. Этого хватает. Хватает, чтобы резко перевернуться, сесть ему на грудь, упираясь ногами в плечи, не давая ими пошевелить. И одним резким выпадом вцепиться руками в глотку.

Тина чувствует под пальцами чужой пульс, он бьется быстро, как у загнанного зверя. «Жизнь», – думает она, сдавливая сильнее, перекрывая всякие ходы кислорода. Ладонями мужчина пытается дотянуться до ее бёдер, чтобы скинуть с себя, но не может. Сдавленно стонет от боли, продолжая сопротивляться. Пока его глаза не закатываются, налитые кровью. Его рот открывается, и оттуда тонкой струйкой по подбородку стекает слюна. «Конец», – думает Тина, опуская дрожащие руки, буквально видит, как из него выходит жизнь, почти чувствует это на себе.

«Жизнь за жизнь», – твёрдо говорит она про себя. Кажется, что она сильная, раз смогла защитить и себя, и напарника. Но что-то внутри гадко смеётся и говорит ядовитое: «Защитить – не значит убить». И Тина срывается. Летит вниз, в тот самый обрыв, когда слышит спешные шаги в их сторону, такие знакомые. Ей не нужно смотреть, чтобы узнать, кто приближается к ней. Не иначе как глава аврората. Только это сейчас ее нисколечко не волнует. Тина всхлипывает, трясясь всем телом, позволяя себе ужасную слабость. Сгибается над мужчиной, закрывает лицо ладонями и скатывается вниз, на холодную землю, царапая идеальную кожу плаща и пачкая волосы. Плевать, все равно, что-то внутри упорно воет, не давая вернуться в реальность, сотрясая слишком тонкое женское тело в рыданиях, подобно лихорадке.

К шагам прибавляются новые, бегущие, все равно. Все равно. Всеравновсеравно. Пусть смотрят они, кто смеялся над ней, над хилой девчонкой, что решила влезть в эту мужскую профессию, пусть смотрят, а потом перемывают косточки. Одну за другой, пока не успокоятся. Пока не разберут её скелет целиком.

– Голдштейн, – он обхватывает ее за плечи, не так, как Джон. Одним движением укрывает от всего мира, прижимает к плечу, не давая вырваться, и что-то тихо шепчет на ухо. Наверняка что-то успокаивающее. «Не работает, ты, чертов идиот!» – хочется кричать Тине, но горло по-прежнему сдавливают рыдания, а сквозь них прорывается только одно слово.

– Джон, – смазано и горько, с надрывом, заставляя обратить на себя внимание. Он смотрит пристально, читает ее, понимает Тина, практически не чувствуя пальцев на своём сознании, как и щита.

– Быстро Лореуса в лазарет, ему ещё могут помочь выбраться, – командует Персиваль застывшим аврорам, они мгновенно подчиняются, как послушные псы, срываются с места и бегут к парню. – Голдштейн я беру под свою ответственность, – непонятно для кого говорит он, вставая и подхватывая девушку с земли. Она лёгкая, словно кукла, такая же тонкая и хрустальная, вот-вот разобьётся. Уже крошится.

– Мистер Грейвс, не стоит… – сбивчиво говорит она, упирается тонкими ладонями в его грудь, пытаясь вырваться. Кажется, совсем не оценивая собственные силы, что их слишком мало. Персиваль не замечает, упорно не хочет это делать. Все это кажется неожиданно правильным – стоять с ней вот так, держа хрупкую фигурку в руках, точно зная, что ни при каких обстоятельствах он не отпустит. Мужчина оглядывается, быстро находит взглядом ее палочку, снова упирается взглядом в мертвое тело мужчины. Задушен.

Этими тонкими руками, совсем не предназначенными для подобных вещей. Их вообще нельзя никак использовать, хочется отстаивать Персивалю, оставить бы Тину дома, не давая заниматься чем-то таким. Чем-то, где она рискует собственной жизнью.

Палочка оказывается в его руке,

– Я трансгрессирую в твоё общежитие, – только и говорит он, не собираясь спорить. И без лишних пререканий аппарирует, оставляя на тёмной улице тускло освещённой фонарями только задушенный хлопок.

Когда они оказываются на маленькой кухне, Тина чувствует, будто ее окунули в прорубь. Так, что сознание проясняется, и девушка трезвеет от опьяняющих эмоций. Она резко, слишком неожиданно, чтобы ее остановили, соскакивает с его рук, встаёт напротив, напрягшись, словно приготовившись к броску.

– Откуда вам знать это место? – Тина подозрительно щурит глаза, видя непонятный ей подвох в действиях главы аврората.

– Тина, ты в моем отделе, и за изменениями личных дел своих людей… – он делает ударение на последних двух словах, звонко отбивая ритм собственной речи, которая кажется девушке слишком похожей на музыку, – … я предпочитаю следить.

Девушка фыркает. Вот как. Наверняка и в том, что из всех она с Джоном заняла самую идиотскую позицию на карте, виновато ее личное дело. Хочется засмеяться ему в лицо, прокаркать так коряво и фальшиво, как только позволит горло. Он смотрит на неё, не сводя своего странного взгляда, вгрызается им в ее дрожащую фигуру, почти пригвождая к полу, когда делает шаг навстречу.

Почти.

Тина срывается с места, хватает спинку стула, громко скрипя его ножками по полу. Ставит его между ними. Слишком отчаянно хватается за резную спинку, сжимает пальцами, как спасательный канат, и дышит так загнанно. Словно от Персиваля Грейвса и бежала все это время.

– Нет, нет, нет… – бормочет она, устремив взгляд в пол. Раз он заговорил, то стоит спросить, решает она. А уволить ее он всегда успеет, хоть завтра, плевать. Карьеру ей уже наверняка не построить, повезёт, если не осудят за особо жестокое убийство. Ведь таковыми считают все убийства маггловскими способами. – Ваш приказ о том, что я и Джон будем в самой безопасной части улицы, почему вы его отдали? – ее взгляд полон решимости, такой яркий и ослепляющий, что Персиваль теряется.

Виду не подаёт, но внутренне раскачивается, не зная, как ответить, чтобы ещё больше не обескуражить и без того шокированную девушку. Он смотрит на неё, такую взъерошенно-прекрасную, олицетворяющую собой сущее безумство, такое терпкое и сладкое, что Грейвс остерегается захлебнуться. Выдерживает ее взгляд, глотает горькую пилюлю сожаления. Младшая Голдштейн и в десять раз не так яростно-красива, как старшая.

– Как мы уже поняли, это была не самая безопасная часть улицы, – четко говорит он, словно наводит порядок на столе. Каждое слово встаёт на своё место, звуча ярко, громко и совершенно верно. Но на Тину это не производит никакого эффекта. Она поднимает голову, проводит языком по нижней губе, а после растягивает их в кривой улыбке. Горькой, невыносимо горькой. От таких улыбок сводит небо и скулы, а после хочется пить, пить, пить.

– Вы лжец, мистер Грейвс. – Он не замечает, как быстро она меняется. Как загнанность уступает место непонятному ему ехидству и знанию, чему-то понятному ей одной, что плещется на самом дне ее глаз. Тина отнимает руки от стула, скидывает с плеч плащ, совершенно не заботясь о порядке.

Какая разница, если завтра она наверняка покинет пост мракоборца и времени на уборку будет предостаточно. Вся эта ситуация, такая лживая и лицемерная, абсолютно ее злит. Выбивает из колеи, раз за разом требуя все больше сил, чтобы вернуться на прежнее место, в прежний ритм. Пальцы касаются шеи – наверняка завтра там проступят синяки. Яркие, фиолетовые, кричащие о произошедшем. Тина с улыбкой замечает, как Грейвс наблюдает за движением ее пальцев, прослеживая тонкие невидимые линии, что она чертит на горле. Пробегается пальцем по косточке ключицы, заканчивая в вырезе тонкой рубашки, что липнет к телу практически второй кожей. Не оставляя места для воображения.

Если бы он только захотел, он бы сам дотронулся до неё. Провел бы своей рукой там же, перехватывая тонкие пальцы и следуя ниже. Пуговица за пуговицей распахивая тонкую блузу, отбрасывая ткань и открывая взгляду бледную кожу. Персиваль велит себе сосредоточиться, пока не поздно, прийти в себя, не делать ничего из того, что действительно хочется.

Желание кипит в его крови отравляющим ядом.

– Убирайся. – Слышит он тихое, но настойчивое. Тина совершенно уверена, говорит холодно и резко, будто копируя его манеру. Расправляет узкие плечи, похожая больше на дивную птицу, чем на мракоборца. – Что я сказала неясно, мистер Грейвс? – ее голос громче, она почти рычит на него, смотря из-под аккуратных бровей и тяжело дыша. Слова даются ей с трудом, понимает Персиваль, наблюдая за мелко подрагивающими руками девушки. Будь ее воля, стула между ними не было бы, и он уже давно прикасался бы к ней, распахивая блузку и стягивая удобные форменные штаны, сидящие так плотно, что можно досконально проследить изящную линию талии. Прикоснуться к выступающим тазовым косточкам.

– Завтра к пяти вечера я жду вас в своём кабинете, а после возьмите отгул, – говорит он, прежде чем аппарировать, быстро положив ее палочку, такую же тонкую, как и ее владелица, на стол.

Он уходит с горькой мыслью, что всё ещё может сложиться по-другому, главное – не прогадать с картами. Стоит только настоять там, где потребуется, стоит только немного поднажать, но точно не на Тину.

Ведь для того, чтобы дать себе волю действовать так, как диктуют ей собственные чувства, она слишком сильно любит свою сестру.

========== Часть 2 ==========

Тина думает, что все не так уж и плохо, когда в МАКУСА её не хватают под руки и не ведут в зал для суда или в комнаты для заключённых. Пара человек резко поворачивались, оглядываясь на неё, но в большинстве дней это было нормой, так что и сейчас Тина старается особо не обращать на это внимания. Кто не захочет посмотреть на женщину-аврора, настолько хилую, что сравнима с ивовой ветвью? Тем более сейчас, когда на тонкой длинной шее расползались лиловые пятна синяков, слишком яркие, чтобы оставить их без внимания. Они, словно шарф, коими любил дополнять свой образ мистер Грейвс, облегали её шею настолько плотно, что бледность кожи отходила на второй план, уступая лиловому цвету.

Входя в аврорат, Тина поймала на себе взволнованный взгляд сестры, но, проигнорировав её, направилась к лифту с болезненно распрямленной спиной. И с задранным подбородком, конечно. Скрывать отметины почему-то не хотелось, может, пожалеют? Хоть раз в жизни не упрекнут глупостью выбранной профессии, а действительно помогут. Но разве кто-то хотел? Нет, не было никого, кто хотел бы протянуть сильную, в сравнении с её, руку помощи. Таким был Джон, и где он сейчас? Наверняка в лазарете под неустанным наблюдением лекарей, пытается выбраться. Пока она тут почти целая и невредимая. И снова это чувство несправедливости. Оно разъедает горькой кислотой изнутри, начиная с желудка, делая круг и заканчивая сердцем. Тина с сожалением подмечает, что ей за пренебрежение и яд, который льётся из неё уже практически на протяжении месяца, было бы более заслуженно оказаться на больничной койке. Она бы поняла, что это не просто так, что всё тело изнывает болью в ответ на её эгоизм и нежелание понимать. Но она стояла тут с болезненно раскрашенной шеей и чувством, что, раз не она, значит, всё делает верно.

В кабинет начальника её провела взрослая секретарша с крутыми бёдрами и большим бюстом. Несмотря на низкий рост и возраст, она выглядела хорошо, подметила Тина, можно даже сказать, впечатляюще. Но что-то всё равно хрипло, каркающе засмеялось внутри, вряд ли Грейвс увлекается подобным. Он выглядел как ценитель изысканного, и если бы не договор, Тина уверена, что его жена в будущем была бы похожа на статуэтку ещё больше чем Куинни. Да и сам факт того, что Персиваль Грейвс мог под стать магглам развлекаться с собственной секретаршей на рабочем месте, почему-то сразу отторгался.

Тине нравилась эта женщина: она всегда была профессиональна и собрана, как того и требовала должность. Но что-то, помимо работы, не позволяло ставить её и Персиваля Грейвса рядом, бок о бок.

Секретарша всю дорогу по вылизанному коридору молчала, лишь зыркнула на неё у самой двери, в полтона поясняя:

– У него сегодня нет встреч, но куча бумажной волокиты, не знаю, зачем тебе понадобилось… – женщина прервалась, завидев шею Тины, а после резко перевела взгляд на её лицо. Раздражение читалось на нём слишком отчётливо и явно, чтобы можно было проигнорировать.

– Не ваше ли дело просто сопровождать? – колко подметила Порпентина, мысленно отвесив себе за это оплеуху. Ей не хотелось грубить, но взвинченное состояние давило сверху, сжимая виски и всю фигурку в тисках раздражения. Тина и сама не замечала, как начала перестукивать пальцами по собственной ноге, отбивая только ей одной знакомый ритм. В том, что, используя этот ритм, Персиваль Грейвс вчера говорил с ней в её квартире, девушка бы ни за что никому, в том числе и самой себе, не призналась.

«Шок от первого убийства у всех проходит по разному», – решила про себя женщина. О том, что произошло вчера, уже знали все поголовно, вели споры, как же ей все-таки удалось удержать того мужчину, как удалось одержать над ним верх, победив. Жаль только, слово «победив» подразумевало под собой горькое «убив».

Тина вошла в кабинет первая, даже не оглядываясь и лишь коротко постучав. Для галочки. Следовать манерам и нормам приличия ей отчаянно не хотелось. Наоборот, хотелось разнести здесь всё, начиная с ровных стеклянных полок и заканчивая столом, на котором даже кипы бумаг смотрелись идеально. Хотелось устроить тот же бардак, который Персиваль Грейвс устраивал в её жизни одним только взглядом.

Женщина метнулась следом за ней, обращаясь к начальнику, который сидел на своём рабочем месте, что-то надиктовывая волшебному перу.

– Сестра вашей невесты, сэр, мисс… – она в одночасье захлопнула рот, стоило Тине открыть свой и резко её прервать. Властно и с толикой раздражённости, пересекая всякое желание хоть что-то возразить. И заставляя мужчину мгновенно поднять на неё взгляд.

– Аврор Голдштейн… – четко объявила она, сотрясая тишину кабинета. – Как вы и просили.

Персиваль Грейвс пару мгновений просидел молча, переводя взгляд с одной на другую. Ничего хорошего внезапное появление подчиненной не предвещало, учитывая, каким ураганом она ворвалась к нему в кабинет, не трудно было представить её идущей по отделу или поднимающейся по лестнице в главном входе в МАКУСА. Персиваль окинул фигурку взглядом, восторгаясь её живостью, завороженно наблюдая, изучая, словно прорисовывая её лик на обратных сторонах век. Предельно детально. Он остановился на тонкой шее, задержавшись на ней взглядом явно дольше нужного, чего уж говорить о приличиях. Пальцы сами с собой сжались в кулаки, хотелось прямо сейчас ухватиться за неё, легко провести ладонью. Уцепиться пальцами за местечко под ухом, там, где бьётся живая венка, помочь ей. Сделать так, чтобы все следы разом сошли, уступив место природной бледности. Но по решительному, местами яростному взгляду подчиненной Грейвс понял, нет, был совершенно уверен, что она и пальцем не даст к себе прикоснуться. Будто воздвигнув вокруг себя щит, Тина стояла посреди его кабинета, такая близкая и непомерно далёкая.

– Миссис Бронкс, вы можете идти, – он кивнул женщине, и та, явно не желая делить один кабинет со старшей из сестёр, тем более весьма покорёженной после вылазки, скрылась за дверьми, плотно их закрывая. – Тина, садитесь.

К его удивлению, она подчинилась, села напротив него, не сводя взгляда с лица и странно улыбаясь уголком губ.

– Вы пришли сегодня на целый день? – Он аккуратно отложил бумаги, чтобы, ни на что не отвлекаясь, поговорить с девушкой. Она только кивнула, лишний раз привлекая внимание к своей шее, заставляя про себя ужаснуться тем, что она из себя представляла.

– Можете после нашей встречи сразу отправиться домой, может, придете на чай, что утраивают ваша тётя с сестрой, – он замечает всё: все мелкие детали того, как меняется её лицо, не ускользают от его внимательного взгляда. Правда, отвращение на своём лице Тина и не пытается скрыть, оно явно выражено по отношению к тёте и всем её чайным посиделкам.

– Да, мне пришло приглашение по почте, – девушка кривит губы то ли в улыбке, то ли в усмешке. Кажется, совершенно не понимая, что открытая улыбка, яркий смех и спокойствие ей идут куда больше этого. – Но у меня дежурство в отделе, – заканчивает она, поднимая тонкий подбородок чуть выше, цепляется глазами за его глаза и что-то выискивает всё с той же кривой улыбкой на лице.

– Я даю тебе отгул, – спокойно говорит Персиваль.

– А я уже поменялась с Уинстоном, он, кажется, хотел сходить на свидание, зачем его лишать такого большого события? – Тина улыбается, явно довольная собой, растягивая губы так сильно, что тонкая кожица, кажется, вот-вот лопнет.