Текст книги "Необходимость (СИ)"

Автор книги: T.a.i.s.i.a.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Ты просто не хочешь этого делать,– без зазрения совести прервал её Персиваль, замечая панику на точеном личике девушки, а после улавливая слишком мелкий и почти незаметный кивок. Куинни Голдштейн его боялась.

Она искренне не понимала, что её старшая сестра разглядела в таком серьезном и холодном мужчине. Как смогла проникнуться к нему чувствами, такими сильными, словно ураган, сметающими все на своём пути. Что она разглядела в этих темных глазах, всегда настолько холодных и безжизненных, что по спине бегут мурашки сея панику и страх. Куинни не знала, не могла даже представить того, что смогло бы заставить её испытывать то же, что могло бы подтолкнуть её к этому. Просто потому, что даже мелких предпосылок не было. Персиваль Грейвс был закрыт, словно надежный сундук, так, что и мысль не ускользнёт без его ведома. Был закрыт и эмоционально, видимо, не желая растрачиваться на подчиненных мягкими взглядами и не такой строго прямой линией губ. Он был абсолютно наглухо закрыт, но читал её как открытую книгу, читал каждого, кого только хотел. К собственному стыду не смог прочитать только Тину, не смог разглядеть идентичного отражения собственных чувств в её узкой грудине, потаенных глубоко, около самого сердца.

Мужчина глубоко вздохнул, будто пытаясь решиться на следующие слова, которые, без сомнения, нельзя будет вернуть назад. Это напрягало, поселяло страх, который липкими щупальцами прошёлся по шее. У Персиваля побежали мурашки, он готов был поклясться, что за долгие годы службы и беспринципно-безэмоционального отношения ко всему мурашки для него были неожиданностью, слишком редкой, чтобы оставить без внимания.

– Я собираюсь встретиться с юристом, он просмотрит договор,– Куинни напротив него заинтересованно наклонилась вперёд, на автомате проходясь по сознанию мужчины тонкими пальцами, пытаясь понять не шутка ли это. Но плотная чёрная стенка стояла на своём месте преграждая путь врожденной легилиментке, оставляя её с пустыми руками. Младшая Голдштейн сдержалась, чтобы от досады не наморщить носик. – и попытается найти непрочные места, благодаря которым…

Он снова замолчал. Кажется речь Персиваля Грейвса всегда была заранее продумана и подготовлена и даже эти чертовы паузы, что так бесили Куинни будто бы были вставлены специально, чтобы подзадорить и позлить собеседника. Чертов Персиваль Грейвс слишком хорошо умел вести допросы, чтобы не перенять какие-то лично свои приемы в жизни с собеседниками. Блондинка сжала зубы, сильнее развела плечи, вспоминая, что так делает Тина в попытках придать своей позе уверенности. У неё это прекрасно получается, раз за разом, словно в одночасье вся её фигурка наливается металлом, оставляя тонкую девичью натуру для следующего раза. Куинни готова поспорить, что её попытки выглядят жалко. Комично и совершенно глупо.

– Вы хотите расторгнуть договор?– храбрится девушка, вздергивая подбородок, пытаясь заставить Персиваля Грейвса почувствовать смущение от её прямолинейности, или хотя бы говорить нормально.

– Догадливая,– с лёгкой улыбкой тянет мистер Грейвс и это непонятная нотка веселья в его голосе оставляет Куинни осоловело смотреть на мужчину. Снова. Чертов, чертов, чертов Персиваль Грейвс. – в этом и вопрос, вы будете против?

– Нет,– она отвечает правдиво и ясно, смело выдерживая все тяжелые пронизывающие взгляды из арсенала начальника отдела магического правопорядка. Хотя и уверена, что их у него припасено не мало, а сейчас это всего лишь малая демонстрация.– Орания может быть против, но уверена, если вы найдёте что-то в договоре, то она смолчит.

Куинни не видит, скорее чувствует как в помещении воцаряется спокойствие. Уже после замечает как плечи мужчины едва заметно расслабляются, а острый взгляд разглаживается. Действительное желание, разорвать это все, сквозит в Персивале Грейвсе слишком явно, чтобы его можно было не заметить.

– Когда вы закончите?– наверное невежливо спрашивать о таком столь скоро, но что-то буквально толкает девушку на это.

– Думаю надолго он не задержится, Рэнди не любит мусолить одно и то же дело неделями,– мужчина пожимает плечами, как будто говорит самое очевидное, что есть на белом свете и о чем спрашивать было глупостью.

Когда Куинни встаёт, чтобы уйти, Персиваль её не задерживает. Смотрит слишком задумчиво, даже по своим меркам, явно гоняя в голове одну и ту же мысль, которую надо бы произнести вслух. Только, когда наманикюренные пальчики касаются дверной ручки он говорит, несмело и как-то боязливо. Совсем не тоном главы отдела магического правопорядка, что отпечатывает слова на подкорке мозга почти сразу же.

– Куинни, не говорите ничего Тине.– девушка не понимает, стоит задумчиво хмуря тонкие брови и медленно, все ещё пытаясь осмыслить кивает.

О том, почему Персиваль Грейвс попросил её об этом она ещё успеет подумать. Хоть наверняка и не прийдет к верному ответу, но было что-то, что подсказывало девушке, что это не просто так. Не стал бы мужчина утруждать себя такими просьбами, тем более сказанными таким тоном. Не стал бы, не будь это важно для него не просто с рабочей стороны, но и с личной.

Куинни хочется верить, что все так и есть, когда она снова поворачивается к нему под вопросительным взглядом. Он действительно не понимает, «это даже забавно», думает Куинни искренне улыбаясь и чувствуя как что-то внутри неё расслабляется. Даруя мягкое счастье, такое непринужденное и воздушное, словно пышная булочка. Но улыбается Куинни просто из благодарности, которая вперемешку с счастьем раздувает её в груди, от чего она просто не может не сказать яркое и счастливое на выдохе:

– Спасибо!

И получить понимающую улыбку Персиваля в ответ.

***

Тины не было на работе уже три дня. Три слишком долгих дня, за которые успела случиться уйма событий. И все это время в группе авроров не мелькала темная макушка, а тонкий силуэт не встречался в коридорах. Она пропала неожиданно и ясно, как гром среди белого дня и чистого неба. Не было ни места в МАКУСА в котором Грейвс бы не вспоминал о подчиненной. Нет, не о подчиненной. О девушке.

Казалось, взяв и исчезнув из его будней, она полностью заполонила собой все его мысли, вертясь яркими образами перед глазами. Напоминая обо всем что хоть как-то, даже самую малость, с ней связано. В том числе и о договоре.

Персиваль встретился тогда с Рэнди, они просмотрели договор и действительно нашли то, что искали. Но всякое отсутствие Тины Голдштейн в его буднях лишало Персиваля той радости, которую он должен был испытывать поняв, что расторгнуть договор можно будет в два счета. Чем Рэнди уже и занимался, явно намереваясь довести дело друга до конца в рекордно короткие сроки. По условиям, сделка была скорее материальная, чем из желания соединить семьи, так что юрист утверждал, что все удастся решить всего лишь откупом. И даже ничья честь и достоинство не будут задеты, ведь утихомирить нужно было всего лишь Оранию. Это радовало, бремя, такое ненужное особенно сейчас легко соскользнуло с его плеч и вот-вот свалится на землю разбиваясь. Конечно, он не раз думал, а что бы сделал отец окажись он в такой ситуации? Что бы сказал ему, будь жив и если бы наблюдал за тем как его сын принимает решение разорвать соглашение только из своих убеждений и чувств.

Персиваль не знал. Совсем. Знал только, что мать наверняка бы его поддержала. Схватила бы тонкими узкими ладонями его руку, сжимая изо всех сил, что имела и со слезами на глазах пожелала бы ему счастья. Ведь счастье по мнению Мелиссы Грейвс было именно во влюблённости и любви. А раз уж сын решается на такой поступок, без сомнения важный, то все серьезно. Наверняка, после она и отца бы убедила в собственной правоте, как всегда картинно вскинув руки и углубившись в ярое объяснение. И отец бы с ней согласился, вне зависимости от того, что считал до этого. Просто потому, что своё счастье так же нашёл в любви. Взаимной и настоящей, какую часто описывают в книжках. Конечно и сдельные браки порой заканчивались удачно, но… это точно не было тем, на что Грейвс бы поставил в надежде выиграть.

Так что, сейчас, призрачная уверенность в том, что он всё делает правильно снова завладела мужчиной. Да даже стоило посмотреть на Куинни Голдштейн, которая казалось бы не может ещё больше сверкать, но вопреки убеждению она сияла. Светилась изнутри подобно броской новогодней игрушке, одаряя искренней улыбкой всех кого не лень. Она конечно же уже знала исход встречи с Рэнди, уж это Персиваль позволил ей прочитать в своей голове, опасаясь встречаться с ней лично.

Отчего-то он был уверен, что она будет задавать вопросы. Спросит волнующее и такое пугающее «что дальше?» оставив его незнаюче то распахивать то закрывать рот. Просто потому, что в действительности не знал, что дальше. Фантазия рисовала в голове мужчины яркие картинки, кажется, такие несбыточные и далекие, что Персиваль совершенно не знал что с ними делать.

Ведь собственное сознание раз за разом подкидывало ему образ Тины Голдштейн. Прекрасно раскрасневшейся, с припухшими от поцелуев губами. От его поцелуев. Он почти чувствовал лёгкий шёлк её волос меж собственных пальцев, тонкую нежную кожу, которая плотно прижималась к его в объятии. Это все было такой прекрасно-сладкой несбыточной сказкой. В которую Персивалю отчаянно хотелось верить. Но не знал как её достичь.

Грейвс провел рукой по щеке, пытаясь выгнать картинки снова заполнившее всё свободное место в его голове . Перед ним на столе лежало несколько отчетов, которые следовало проверить, а после отдать Серафине. Отчего-то это дело о краже, её сильно заинтересовало, Персиваль не знал почему, да и не стремился узнать. На просьбу женщины он просто кивнул, тогда в лифте, сказав, что как подпишет, так передаст их ей. Но вот, уже почти десятый час вечера, а он и не приступал к ним.

Читать сухие строчки, наверняка невероятно корявые не хотелось. Он вспомнил всегда ровный строчки отчетов Голдштейн, её правильные предложения и легкие формулировки, благодаря которым её отчеты не приедались и не вызывали усталости вперемешку с сонливостью. Горечь от того, что девушка теперь не была одной из постоянных составных частей его жизни, снова полоснула по сердцу, пытаясь поспорить с разумом. Который упорно твердил, что так действительно было нужно и это лишь временно. Мерлин!

Много ли было тех, кто после своего первого убийства, тем более такого, легко оправлялся? Многие именно после этого и покидали Аврорат, находя себя в более обыденных вещах, пытаясь забыть то потрясение и потерянность, что овладевает тобой после содеянного целиком и полностью.

Персиваль с тихим вздохом схватил отчёт, насильно заставляя себя читать строчки, анализируя преступление, чтобы в дальнейшем отнести его в голове к нужным или совершенно бесполезным, о которых стоило забыть. Когда он поставил подписи на всех отчетах, снова поднял взгляд на часы.

Половина одиннадцатого.

Довольно поздно и наверняка уже стоило собираться домой. Все равно, работа переделана и задерживаться в надежде на что-то несбыточное смысла никакого нет.

Мужчина легко поднялся со своего места, запер кабинет парой заклинаний и довольно быстро достиг аппарационной площадки. Грейвс встал на нужное место, сжимая в просторном кармане пальто палочку и думая о том месте, куда нужно аппарировать.

Как жаль, что мысли привели Персиваля Грейвса совсем не домой. Не в просторную гостиную с большим камином, мягко горящем в густой ночной темноте, а в узкий коридор общежития и ощущение столкновения с антиаппарационным полем, слишком усилившемся с прошлого раза, чтобы его можно было преодолеть. А глаза в блеклом свете зацепились за светлую цифру 13 на двери в квартиру Тины Голдштейн, как и гласило её личное дело.

========== Часть 4 ==========

***

Тина точно помнит как все началось. Читает воспоминания каждый вечер словно книгу, перелистывая страницы и чувствуя щекой мерное, кажется всегда спокойное, дыхание мужчины. Он, как ей кажется, тоже любит углубляться в воспоминания, тревожа былое и смакуя вкус одной ему понятной победы. Прежде всего, свершенной над самим собой.

А ведь можно было подумать, что из этого ничего не выйдет. Разве? Хотелось сейчас посмеяться в ответ на этот, по сегодняшним меркам, глупый вопрос.

Когда он аппарировал к ней на порог два раза громко постучав, Тина испугалась. Липкий страх завладел девушкой полностью, вынуждая тогда все-таки достать пистолет из комода. Забыть о том, какие будут пересуды если за дверью стоит чертова соседка. Но Тина точно знала, нет, была уверена, что громкие, даже резкие стуки в её дверь не были и отдаленно похоже на то, как стучится Куинни или та самая соседка. Тина крепче запахнула рубашку домашней пижамы, застегивая все пуговицы под горло. Мало ли что, а тряпки болтающиеся на ней во время боя могли помешать.

Когда она резко выдохнула разом распахивая дверь и наводя прицел, то не смогла найти нужных слов. «Маразматичка», перебарывая шок заключила она о себе самой же, рассматривая не менее потрясённого босса напротив. А после, вопреки разуму, твердившему, что это идиотская затея предложила ему зайти.

Непонятно чем руководствовался и сам Персиваль Грейвс, аппарировав к ней практически среди ночи. Он был усталым, слишком усталым для поддержания какой-то глубокомысленной беседы как и для того чтобы удивляться. Кажется, потрясение приемом гостей в квартире Тины, затратило все силы остававшиеся у мужчины в арсенале.

Потому, когда Порпентина с пожиманием острыми плечами вручила ему чайную ложку с длинной ручкой и пластиковую банку с арахисовой пастой, Персиваль даже не думал удивляться. Пожал плечами, словно само разумеющееся и запустил весьма удобную для этого ложку в банку.

– Я собиралась пойти в магазин на утро,– как оправдание пробормотала Тина, усаживаясь на диване рядом с ним. Пистолет она уже куда-то забельчила и мужчина сделал себе пометку, после спросить у неё об этом. Главное не сейчас. Когда всё ещё кажется таким хорошим.

– Значит ли это, что я лишаю тебя завтрака?– он помешал пасту в банке, разглядывая в светлой массе точечки изюма с орехами. Поднял взгляд из-под бровей, привычно стойкий, вышколенный долгими годами на службе.

Она сидела перед ним, совершенно спокойная, разве, что кроме тонких кистей, которые неустанно теребили край голубой рубашки. Тина мягко улыбнулась ему, наклоняя голову в сторону, отчего мягкие пряди волос упали ей на щеку. Открывая шею.

– Нет, совсем нет,– будто ничего и не произошло сказала девушка. Она выглядела так совершенно по-домашнему в мягкой пижаме и с немного растрёпанными волосами, что Персивалю хотелось запечатлеть этот момент в памяти настолько детально, насколько это возможно. Только, когда взгляд напоролся на тонкую кожу с которой так и не сошли синяки, немного посветлели, но не сошли, мужчина напрягся.

Совершенно не думая о том, как девушка отреагирует на его порыв, отставил банку в сторону, оставив в ней ложку и потянулся обеими руками к её шее. Она не отпрянула, не закричала в протесте, лишь мелко вздрогнула под его прохладными ладонями больше от холода, чем от страха. Тина вверяла себя в его руки так открыто и честно, словно только что произнесла громкое « Я твоя, Персиваль», исполняя желание мужчины.

Он мягко прошёлся руками по обеим сторонам шеи, проводя большими пальцами под подбородком. Заживляя такие ненужные и совершенно чуждые Тине Голдштейн синяки. Мягко, не торопясь, делая все настолько тихо и размерно, что впору было заподозрить его в нечистых помыслах. А они были. Персиваль и не скрывал собственного наслаждения, залечивая травму девушки, наблюдая за тем как молочная бледность кожи возвращается. Прикрывая глаза от удовольствия и перебарывая желание взыгравшее в крови, которое рисовало ощущения от того, что было бы прикоснись он губами в том месте где ещё секунду назад были его руки. Судя по тому, что Голдштейн по ощущениям так же наслаждалась происходящим сильно против она не была.

Тине хотелось откинуться на спинку, тогда она наверняка бы не сдерживаясь застонала от наслаждения. Тонко и тихо, чтобы это осталось между ними, а не разносилось ненужными звонкими криками по всему дому. Чтобы было то, что можно сберечь только для себя в отдельном уголке души. Неприкосновенном и совершенно личным, разделённое только с ним одним. Она чувствует мягкое пьянящее тепло, что расходится тёплыми волнами по всему телу, начиная с того места, где её касается Персиваль. Ей не хочется спускать глаз с его лица, Голдштейн пристально впитывает в себя каждую эмоцию отражающуюся на всегда спокойном и сосредоточенном лице. Проглатывает их одним махом, чувствуя как в желудке распускаются цветы. Те о которых пишут в книжках. О которых она и сама была бы не прочь написать.

– Персиваль,– её голос срывается на сиплый шёпот стоит мужчине начать отстранять ладони, проходясь пальцами по бьющейся венке. Его имя вырвавшееся из её рта больше похоже на стон или мольбу, такую отчаянную, что кажется без него и его прикосновений, без созерцания его эмоций она пропадёт.

Но он все же отпускает, а стоит Тине снова поднять взгляд на его лицо, как сердце заходится усиленным ритмом, она почти задыхается. Спокойствие на лице мужчины написано явно и открыто, а мягкая улыбка коснувшаяся тонких губ выглядит так, словно Персиваль улыбается постоянно, а не сохраняет каменное спокойствие на лице. Она, словно частый гость, наполняет весь воздух одним только своим присутствием теплом, живящим и стойким.

Кажется так называют уют.

Он уходит в третьем часу ночи, когда банка из-под арахисовой пасты пустеет опустошенная ими двумя и хлопья, для быстрого завтрака, которыми они дополняли ночной перекус тоже заканчиваются. Они успевают обсудить пару детективов, когда Персиваль замечает, что Тина начинает клевать носом. Грейвс отнекивается, решительно и очень по-джентельменски от всяких предложений девушки остаться спать на диване. Подумаешь, никто даже и не узнает, на утро он сможет аппарировать обратно в Аврорат без каких либо слухов и последствий.

Голдштейн с сожалением понимает, провожая мужчину, что дамам так вести себя не положено. Просить мужчину остаться на ночь? Наверняка Грейвс счёл её легкодоступной и теперь, сделав выводы, решил убраться подальше. Наверняка так, хорошего ведь должно быть понемножку, думает Тина мягко улыбаясь на его прощание и желая доброй ночи в ответ. Но то хорошее, что оставило в ней яркий след, грея где-то в груди все же затмевает собой все переживания. И Тина ложится спать не просто спокойной, а по-настоящему счастливой.

Когда следующим вечером почти в том же часу раздаётся двойной стук, тяжёлый и громкий, Тина не верит. Запахивает халат, проводит рукой по все ещё влажным после душа волосам, но все же идёт к двери, решив, на этот раз, взять с собой палочку, а не пистолет.

Чередование.

Он стоит все так же на её пороге, вымотанный и опустошенный. Стоит их взглядам встретиться, как в дорогом коньяке его глаз сверкает весенняя зелень листвы*, которую Тина до этого не замечала. Она пропускает его внутрь, перебирая руками пояс халата и отмечая, что в этот раз он пришёл с бумажным пакетом, который несёт прямиком в гостиную. Все так же игнорируя крик разума, который упорно утверждает, что она настоящая дура.

Снова тот же диван, мягкое молчание и на этот раз спелые фрукты вместо пасты и хлопьев. Она морщится стоит ему предложить ей апельсин, а он кажется искренне не понимает.

– Я их не люблю,– коротко отвечает девушка на вопросительный взгляд, и все-таки берет фрукт в руки.– есть, а вот бананы просто обожаю,– Тина указывает взглядом на небольшую связку бананов, ещё зеленовато-жёлтых. Следит за тем как Персиваль протягивает к ним руки. Заостряет внимание на кистях.

Если бы она умела рисовать, а не просто разводить кляксы, то наверняка бы попробовала нарисовать эту часть тела мужчины. У него были красивые руки. Аккуратные длинные пальцы, с немного выпирающими костяшками и чуть-чуть, самую малость проглядывающими венами. Так должно выглядеть рукам музыкантов, пианистов, что смело и ловко перебирают клавиша за клавишей, рождая что-то совершенно непревзойденное.

Персиваль Грейвс уже давно играет на клавишах её души, мягко их перебирая, несмело рождая тот или иной звук. Пытаясь найти ту, самую нужную, что станет кульминационным моментом, после которого обязательно следует покой. Тёплый и мягкий, обволакивающий сладкой негой, подразумевающий под собой все и ничего одновременно.

Они сидят мирно и спокойно, пока она чистит те самые апельсины, а он нарезает банан, просто потому, что ей так будет легче его есть. И кажется, что нет ничего и никого, кто мог бы потревожить их покой. Такой необходимый обоим.

Проходит вечер, ещё и ещё, новый за новым и каждый по своему прекрасен и спокоен. Он приходит к ней без всякого зазрения совести за позднее время, словно к бордельной девке, но стоит только посмотреть мужчине в глаза, как это сравнение отходит, так будто его и не бывало. Слишком неуместное.

И сейчас, когда расстояние сокращено до практически минимума, когда его рука легко поглаживает рёбра через ткань рубашки, когда его тёплое дыхание щекочет макушку, Тина может с уверенностью заявить, что это то самое. Что из молчаливых вечеров, наполненным скорее ментальным понимаем чем, подтверждённым на словах, они перешли в совершенно новый и прекрасный период. Мягкие разговоры, споры и шутки все это есть, как и обжигающие прикосновения. Мелкие укусы-поцелуи на шее, оставляющие розоватые отметины, её тонкие тихие стоны, сводящий Персиваля с ума, и его более глухие, но от того не менее чувственные.

Все это есть и одновременно для обоих является самым главным составляющим их жизни.