Текст книги "Ты или я (СИ)"

Автор книги: ste-darina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Но взгляд был тяжёлый, горький. Всё-таки не так-то легко уходить, даже вместе.

Наконец окно распахнулась, в кухню ворвался свежий, морозный поток первых снежинок. Запахло зимой, чёрным мокрым асфальтом…

– Да? – она в последний раз оглянулась на Колю, осторожно беря из его рук крохотную ампулу. И прочитала в его глазах ответ. Да.

А через мгновенье стекляшка с антидотом уже летела вниз, смешиваясь с пушистым снегом... Откуда-то издалека, словно из другого, живого мира до них донёсся тихий стеклянный звон.

– Вот и всё. Коля, пойдём спать. Я так устала…

– Пойдём, Галь. Пойдём.

*

Широкая кровать, мягкий, тёплый, небрежно наброшенный плед. Ласковый свет оранжевого торшера. Чернильные сумерки за окном.

Рогозина, облокотившись на подушку, дочитывала Конан Дойля. Любимая с детства книга, да и профессии соответствует… Круглов сидел рядом и просто смотрел на неё. Смотрел и не мог насмотреться, понимая, что уже никогда не успеет. Не сможет больше никогда вот так открыто заглянуть в эти густо-серые глаза, вдохнуть горьковатый, слабый, такой знакомый запах духов, почувствовать её дыхание совсем рядом… Это было невероятное, дикое ощущение – знать, что завтра их больше не будет. Не будет, и всё. Останется снег, останутся осень и Москва, останется ФЭС. Всё так же будут совершаться и раскрываться преступления. Всё также будут жить люди. А их осень остановится под пожелтевшие от времени страницы Конан Дойля.

Но страшно не было. Было как-то тихо на душе, почти спокойно.

В конце концов за ту ночь, проведённую с Галей, за её слова, за то, что она просто была рядом, смерть – совсем невысокая цена. Жаль только, что и ей придётся заплатить. А она спокойная, как всегда, ни следа тревоги. Только видно, что очень устала…

Рогозина перевернула последний лист. Косой свет лампы упал на завершающие строки:

«…человека, которого я всегда буду считать самым благородным и самым мудрым из всех известных мне людей.»

Самым благородным и самым мудрым. Самым любимым.

Галя захлопнула обложку и положила книгу на тумбочку рядом с кроватью. Слабо улыбнулась, посмотрев на часы.

– Ну вот, Коля. У нас есть ещё целых полночи. Я раньше никогда не задумывалась, как это много.

– Полночи, – медленно повторил Круглов. – Полночи… Пара-тройка вскрытых трупов. Один выезд. Несколько докладов, совещание…

Рогозина усмехнулась, взбивая подушку.

– А ещё – сотня страниц какой-нибудь хорошей книги. Или ночная прогулка. Представляешь, лес, ветви шумят, темно, и редкие, дальние звёзды…

– Или море, – подхватил Круглов. – В черноте, и где-то далеко солнце становится почти синим от воды.

– Ты был на ночном море?

– Да. Как-то по-особенному – немного страшно, и хорошо, и пусто внутри…

– А я не была никогда, – Рогозина вздохнула, закрыла глаза. – Хотя теперь это неважно. Не успеем мы уже ни в лес, ни на море, ни на совещание… У нас осталось только одно. И знаешь… я ведь счастлива. Потому что у нас ещё целых полночи. Только спать хочется… Ну что ты там делаешь? Господи, Коля, мы завтра умрём, а ты собрался спать на ковре. Ложись…

Щелкнул выключатель, погас оранжевый свет. Они лежали на разных краях кровати, думая каждый о своём. Галя ощупью нашла в темноте ладонь Круглова. Он взял её холодные, безжизненные пальцы и поднёс к губам.

– Как же я люблю тебя, Галя…

Рогозина не ответила, Круглов подумал, что она уже уснула. В последний раз. В этом было что-то жутко-комичное: уснуть в последний раз… Он обнял её и, уткнувшись в рассыпавшиеся по подушке волосы, вдыхал их горьковатый, травяной запах…

Но она не уснула. Просто тихое, домашнее эхо немного запоздало, повторяя её слова:

– Как жаль, что ты сказал это только сейчас... Но какое счастье, что ты успел это сказать, – она замолчала, обернулась к нему, мягко улыбнулась темноте. – И я успею. Я люблю тебя.

====== Часть 14 ======

Часы показывали половину шестого. За окнами плавала сырая, осенняя серость, было холодно и как-то пусто – на душе и во всём мире. Не спалось.

Рогозина встала с кровати и пошла на кухню. Не зажигая света, достала стеклянную чашку, расписанную камелиями, вынула из шкафа сахарницу. Подумала и поставила сахар обратно.

Не хочу сладкого.

С удивлением вспомнила, что чай кончился – нужно открывать новую упаковку. Отстранённо усмехнулась – чуть-чуть не хватило, всего одного пакетика. В темноте нашарила на верхней полке пачку «Earl Grey».

Нужно сорвать тонкую плёнку, но пальцы не слушаются.

Взяла нож – первый, который попался – и полоснула по пачке чая. Плёнка бесшумно лопнула, но она не рассчитала силы, и лезвие прошлось по ладони. По пальцам тут же потекли смолянистые тёмные капли.

Аккуратно положила нож на стол, достала пакетик, убрала на место коробку с чаем и только потом открыла кран. Вода упала в раковину с тяжёлым звоном – упругая, тугая, чернильно-прозрачная струя. Подставила руки под кран. Хорошо…

Только через несколько секунд она увидела сквозь темноту, как от раковины валит пар. Чуть удивлённо посмотрела на свои руки, вынула из-под струи. Ничего. А спустя мгновенье пришла тупая, навязчивая боль в обожжённых кистях. Ещё одна отстранённая усмешка – кипятком обварилась. В первый раз в жизни. И в последний…

Вытерла руки – на полотенце остались тёмные дорожки крови, – заварила чай. Почти с остервенением размешивала густую заварку – так сильно, что прорвала пакетик. Его содержимое тут же заволокло чашку.

Погадать, что ли…

Хотелось горячего, крепкого, горького, угольно-чёрного чая.

Глоток. Ещё. И ещё.

А Коля спит… Конечно, легче умирать во сне. Но ей, видимо, не позволена такая роскошь. Если ты Рогозина, то будь Рогозиной до конца. И не прячься от смерти в ласковое забытье ночи. Не прячься, а разглядывай беспощадные часы, оттикивающие твой предпоследний час. И глотай горечь этого чая цвета темноты.

*

Шаги сзади.

И ему не спится…

Молча подошёл, сел рядом.

Тоже смотрит на часы. Потом в глаза.

Потом улыбается. Чему? Сошёл с ума? И я хочу.

*

Вздыхает тихо. Потом погромче. Потом смеётся.

И смех всё ярче, желанней, звонче, за час до солнца.

В какие дали меня зовёт?

И что мне снится в моей темнице, когда нам нужно с тобой

Проститься?

Нельзя забыться…

*

На столе начинает вибрировать мобильник. Загорается экран, раздаётся невнятный шум звонка.

– Валя.

– Возьмёшь?

Она сидит в темноте, только дисплей телефона слабо освещает снизу её лицо. Бледным, холодным, мертвенным светом. Она от этого ещё красивей.

Давно, как же давно я знаю, что она красивей всех женщин на земле.

Галя…

А она берёт трубку.

– Да, Валя. Что случилось? Почему так рано? – в голосе – ни следа этого истерического смеха. Ни следа слёз. Ровно, обыденно. Её самообладания хватит на сотню.

====== Когда любят больше жизни, не умирают. Поверь. ======

– Всё хорошо, конечно. Да, да, Валь, не беспокойся, – голос спокойный, а в горле встаёт комок. Стоит огромного труда не разрыдаться в трубку. Но не нужно им сейчас говорить. Чем позже узнают, тем лучше. Зачем расстраивать…

– Галь, сможешь сейчас приехать в ФЭС?

– Сейчас? – сглатываю. Темнота перед глазами редеет. Я не смогу приехать в ФЭС. Я уже не успею… Но нужно договорить. – В чём дело?

– Твой папа пришёл, буквально минуту назад, не может до тебя дозвониться!

Папа?.. Господи, за что? Я умру, и он останется один. Получается, он переживёт нас обеих: и маму, и меня… Зачем, Валечка, зачем ты напомнила мне о нём? Что теперь делать?

– Галя! Ты слышишь?

Я молчу. Нет сил ответить. А голос у неё уже встревоженный. Наверняка что-то заподозрит…

– Галя!!!

– Валь, ни слова не разобрать, видимо, помехи! Передавай папе привет! – последние слова получаются скомканными, сдавленными от подступивших слёз. Ещё секунда. И – совсем шёпотом: – Прощай…

Она, наверно, не поняла.

Вздох, щелчок – и телефон выключен. Отрезать ниточки. Так проще для всех. Всё.

*

Сидят и молча смотрят друг на друга. Но больше не смеются.

Стрелка часов подползает к половине седьмого.

За окном медленно, неумолимо светлеет…

В воздухе разлито напряжение . Оно почти ощутимо, оно давит на плечи, оно всверливается в мозг…

Наползает тяжёлая, липкая дремота, время странно растягивается, каждая минута проходит, словно вечность. И перед глазами – лица, люди, звуки, слова, запахи, шаги, голоса, снег… и отчего-то – яркие воздушные шары. Целая связка вырывается из рук и улетает в сиреневое зимнее небо... Далёкое-далёкое детское воспоминание.

За ним – ещё череда полузабытых сцен: снежные ангелы на берегу Москвы-реки, деревенский хлеб прямо из печки – сама делала! – тёмный сад с гроздьями волшебных светлячков, бледные осенние ирисы… Тёплые руки – мамины.

– Знаешь, Коль, а умирать не так и обидно. Много было хорошего. Только не ценили… Время не ценили.

Круглов не ответил. Сидел, опустив голову, молчал. Кто знает, может, у него в жизни хорошего было меньше. Кто знает… хотя теперь никто уже не узнает.

– Чаю хочешь?

– Давай. С ватрушками. – В голосе – едва заметная улыбка. Хочешь поиграть напоследок? Хорошо.

– Вам ещё и ватрушек? Не слишком ли, майор Круглов?

– А вы мне обещали надлежащий уход, полковник Рогозина! Я больной, и моим капризам нужно потакать!

Галя отвернулась, задумчиво посмотрела в окно. К чему было повторять этот диалог? Может, действительно, испечь ватрушек? За работой мысли отступают – это тысячу раз проверено на собственном опыте.

– Ну, если так… – с этими словами она полезла в шкаф за мукой – вроде ещё должна остаться.

– Галь, ты что? Я же пошутил!

Резкий дверной звонок. Рука дрогнула, и по квартире резонансом прошёлся звон осколков.

– Ты кого-то ждёшь?..

– Наверно, дверью ошиблись…

*

Полчаса назад в ФЭС.

– Что-то мне совсем не нравится её голос. Помехи ещё выдумала… К отцу не хочет ехать. Не, Валь, что-то не то, – Майский прищёлкнул языком и поднялся со стула. – Что-то у них там случилось, ежу понятно.

– И мне так кажется. Хотя не исключено, что мы просто слишком мнительны…

– Слушай, Валя, а если у них там… ну… что-то личное?

– Не смеши меня, Серёжа. Никакое личное для Гали не будет важнее отца. А она, только о нём услышала, сразу отключилась. Где он, кстати?

– В буфете. Юля его чаем угощает. Ну так что?

– Что-что… – Антонова подняла на Майского усталый взгляд. – Поехали к ним. В крайнем случае, просто уйдём обратно, и всё.

*

В дверь продолжали настойчиво трезвонить. Потом забили кулаками.

– Это, наверно, воры, – полушутя-полусерьёзно произнёс Круглов.

– Ну да. Только какие-то чересчур вежливые воры, не находишь? Во всяком случае, нам они уже не страшны.

Рогозина бесшумно подошла к двери, посмотрела в глазок. И отшатнулась.

– Зачем? – беззвучно, обречённо, одними губами.

– Кто там?

Стук стих. За дверью послышался невнятный шёпот. А потом – решительный голос Майского:

– Галя, Коля, открывайте сейчас же! Ломать будем!

Рогозина бессильно прислонилась к стене. На вопросительный взгляд Круглова покачала головой.

– Не будем. Не хочу.

Круглов кивнул.

И они ушли в кухню – под новую непрерывную трель звонка.

*

– Ну что, Валь, ломаем?

– Ломай. Это уже не смешно. Ясно же, что они в квартире.

*

Кухня. На полу – разбитая чашка, тёмная лужица чая с осколками стекла. Рогозина стоит у окна, за столом, сжимая скомканный тетрадный лист, сидит Круглов. Тишина.

Которую внезапно пронзает выстрел.

Это Майский сбил дверной замок. Стук, быстрые шаги – и они с Антоновой уже на кухне. Круглов встаёт им навстречу.

– Петрович, это что такое? Решили с ума нас свести? – Майский осекается на полуслове, наткнувшись взглядом на Рогозину, неподвижно стоящую у окна. – Что у вас тут?..

– Галя? – Валентина быстро подходит у окну, обнимает её за плечи. – Всё в порядке? Галя?!

– Не трогай её, – угрюмо, мрачно произносит Круглов. – Уйди. Зачем вы пришли?

– Так, Петрович, давай начистоту. Что стряслось?

Круглов зло бросает Майскому исписанный листок.

– Вот, смотри.

Майский медленно читает. Валя через его плечо тоже всматривается в кривоватые чёрные строчки. Заканчивают читать одновременно. И – враз:

– Дураки! И чего вы здесь сидите?!

– Галя! Быстро поехали! Сколько ещё времени? Где ампула?

Майский уволакивает Круглова в прихожую, Антонова трясёт Галю за плечи, пытаясь увести из квартиры…

Рогозина, словно очнувшись, смотрит как-то сквозь, и произносит:

– Куда, Валя? Бесполезно. Поздно, – осторожно убирает её руки, улыбается страшной улыбкой: – До восьми час остался. Дай мне его прожить спокойно.

*

Но они всё-таки поехали в ФЭС. Майский даже успел раскопать в свежем снегу осколки ампулы с антидотом – вдруг пригодятся…

Молчали.

Внезапно Рогозина спросила:

– Валя, что-нибудь новое без меня было? Какое-нибудь дело?

– Да, – Антонова удивлённо подняла глаза. – А зачем тебе?.. – спросила – и тут же поняла, как бестактно это прозвучало. Галя усмехнулась и ответила:

– Просто хочу знать. Я же начальник. Имею право. Расскажи, Валь…

*

Едва машина остановилась, Антонова потащила обоих в лабораторию.

– Нужно взять анализ крови! Сравню с остатками этого антидота, посмотрю, что можно сделать. Где там Тихонов шляется? Серёжа, быстро зови этого биолога-недоучку! Но чтоб больше никому ни слова!

Удивительно, но до лаборатории они дошли никем не замеченными. Валя уже колдовала над пробирками, когда в двери ворвался встрёпанный Тихонов с кипой бумаг.

– Что случилось, Галина Николаевна?

Рогозина поморщилась, как от боли, и устало посмотрела на Валентину:

– Ну он-то тут при чём? Господи, Валя, ты уже ничего не сделаешь… Пусти меня в свой кабинет хоть, что ли… На прощанье.

– Галина Николаевна! – Иван недоумённо вглядывался в апатичное лицо Рогозиной. – На какое прощанье? Что такое?

– Да понимаешь, – раздражённо ответила от стола Антонова, – эти два дурака надышались смертельным ядом, выкинули антидот и, никому не сказав, решили помереть в одиночестве. Веришь, нет, Тихонов, это наше начальство!

– Чего? Какой яд?

Рогозина переглянулась с сидевшим рядом Кругловым.

– Коль, правда, какое мы с тобой начальство ответственное… Никого даже не предупредили…

– Это правда? Галина Николаевна, это правда? – с ужасом уставившись на неё, выдавил Тихонов.

– Правда, Вань, правда. Нам полчаса осталось. А Валя вот что-то ещё хочет сделать. Тебя в помощь позвала…

Иван бросился к Вале, на ходу бросив:

– Успеем!

Дальше – смутно. Может, предубеждение, может, яд начал действовать, но перед глазами помутнело. Захотелось выйти из душной лаборатории. Пока Тихонов с Антоновой изучали состав крови, Рогозина, кивнув Круглову, незаметно исчезла за дверью.

И не торопясь пошла по длинному коридору к своему кабинету.

На полпути встретила двух полицейских с очередным задержанным.

– Новый подозреваемый? В КПЗ? Нет, давайте в допросную.

Бросила взгляд на часы. Двадцать пять минут. Для допроса вполне достаточно.

*

Знакомая белая комната. Стол, два стула. Села на привычное место. Посмотрела на задержанного. Молодой – совсем ещё мальчик. У него вся жизнь впереди…

– Рассказывайте, Грибченко, за что вы убили свою девушку.

*

– А у меня был выбор? Был, я вас спрашиваю?! Он меня шантажировал! Он убил бы меня, убил, если бы Аля осталась в живых!

Интересное совпадение. Его девушку звали Аля. Меня – Галя.

– И вы хладнокровно отравили её стрихнином? Подсыпали в чай?

– Да, – он опустил голову, потом истерично вскинулся: – Быстро, незаметно, и она ничего не почувствовала! Просто уснула, и всё!

Да, Грибченко, твоей Але повезло. Она просто уснула, и всё. Нам с Кругловым повезло меньше.

– А вы не раздумывали, кто из вас был больше достоин жить? Почему вы выбрали её? Вы могли умереть сами. Шантажист убил бы вас, а она сейчас сидела бы здесь и давала показания. Живая.

– А я был бы мёртв?

– А вам важнее собственная шкура? – голос безвольно срывается на крик.

– Как будто вам – нет! Как бы вы поступили на моём месте? Смогли бы выбрать? – отвечает дерзко, и в то же время – чуть не плача. Хочется зарыдать вместе с ним.

Минуты проходят…

– Я уже выбрала, – глухо и очень тихо. – Я уже выбрала…

Он не слышит, он упивается своим горем, своей непонятостью…

Сколько он льёт тут эти крокодиловы слёзы?

Внезапно в кармане начинает вибрировать телефон. Взгляд неосторожно падает на часы. Без двух минут. Пожалуй, уже пора.

Снова Валя.

И снова приходится взять трубку.

Руки не слушаются, пальцы онемели. Дышать трудно. В последнюю минуту становится дико, до тошноты страшно. Видимо, это заметно – этот мальчишка, Грибченко, так странно уставился…

– Вам нехорошо?

– Всё в порядке, Грибченко, это уже не ваши проблемы. Вас сейчас должно волновать собственное положение.

Невозможно сидеть. Поднялась со стула, выдохнула.

Телефон продолжает вибрировать. Нужно ответить, а то опять они с Майским ворвутся…

Мысли плывут абстрактно, несвязно, глупо.

Каждая мышца, каждая клеточка тела сжалась в ожидании. Ну, ну, скорее же… Хотелось лишь одного: чтобы всё произошло прямо сейчас, пока она ещё стоит ровно, пока не утратила власти над собой, не выдала своего страха…

Рогозина не знает, что, в метре от неё, за непрозрачным стеклом, столпилась почти вся ФЭС. Что все уже помнят наизусть текст рокового тетрадного листка. Что Тихонов бьёт по стеклу кулаком, выкрикивая что-то невнятное… Что Юля с Лисицыным чокаются кружками кофе… Что Майский сжимает Круглова в медвежьих объятьях… А Валя, плача от радости, снова и снова набирает знакомый номер начальницы…

*

Восемь ноль одна.

– Да, Валя, я слушаю.

– Галя, Галочка! – Антонова захлёбывается словами, плачет и смеётся одновременно. – Галя! Ты бы знала! Ты бы только знала!

В трубке слышны голоса, крики, какие-то восклицания…

– Говори, Валя!

Чему они смеются? Быстрее, Валя, вот-вот уже…

– Галя! Ничем вы с Кругловым не отравились, понимаешь! Ничем! Помнишь, Майский взял образец так называемого антидота? В нём яд и был, вас хотели элементарно развести! Чистые вы оба! Слышишь, Галя, слышишь?

Ноги подкашиваются. Медленно опускаюсь на стул. Глубокий вздох. Я не верю. Всё ещё восемь ноль одна.

Допрос нужно закончить.

– Вы могли спасти её, Грибченко. Могли. Можно было обратиться в полицию. Можно было поставить в курс дела её родителей. Можно было найти тысячу возможностей. Если вы её любили.

– Я любил её! Больше жизни!

– Нет, – жёстко, безапелляционно. – Когда любят, умирают вдвоём. А когда любят больше жизни, не умирают. Поверь. Уведите задержанного!

Вошёл сотрудник в форме, плачущего Грибченко увели прочь.

И только тогда, в полной тишине, в душу запоздало пришло осознание. Осознание того, что мы живы. Мы живём. Мы будем жить.

Ты и я.

С трудом встала. Спина прямая, лицо каменное. Подошла к двери. Дёрнула ручку, вышла. И только тогда, на пороге, без сил упала на руки Круглова.

====== В общем, Галь... ======

С трудом встала. Спина прямая, лицо каменное. Подошла к двери. Дёрнула ручку, вышла. И только тогда, на пороге, без сил упала на руки Круглова.

Следующие полчаса – бесконечные и такие короткие полчаса – были только их. Как и та ночь в тёмном подвале. Как и ещё одна ночь – в госпитале МВД. Как и ночь в квартире на Ленинградке… Только их.

А потом – как всегда. Отпечатки, экспертизы, отчёты, совещание в конце дня… Оба избегали мыслей о наступающем вечере. Что теперь?

Вчера всё было иначе. Вчера они были уверены, что это в последний раз. И, быть может, могли позволить себе долгожданно-случайную слабость.

А сегодня всё как будто вернулось, почти вернулось на круги своя…

Около девяти Рогозина вышла из кабинета. По коридору, навстречу ей, шёл Круглов. Сердце непривычно дрогнуло.

Спокойно.

Он встал рядом, молча улыбнулся – совсем по-другому, совсем не как вчера. И она улыбнулась в ответ. Тоже совсем иначе…

– Галь… А поехали сегодня ко мне?

Темно. Пусто – только они двое. Тихо. И слишком близко.

Рогозина не успела ответить.

– Тебя Валя просила зайти, – всё ещё задыхаясь, прошептал Круглов. – Я тебя подожду внизу, хорошо?

Она кивнула и быстро исчезла в черноте коридора. Шла и ощущала на губах привкус сцелованной помады…

*

– Что хотела, Валюш?

Антонова отвернулась от монитора, поднялась. Подошла к Рогозиной и посмотрела прямо в глаза:

– Галь, скажи, у вас вчера было?

– А в чём дело? – чуть сощурившись, внимательно разглядывая Валентину. Даже не покраснела.

– Я утром, когда яд у тебя в крови искала… кое-что обнаружила, – Валя нахмурилась, подбирая слова, снова опустилась на стул, вздохнула.

И, чуть улыбаясь, закончила:

– В общем, Галь, ты беременна.

Истеричный смешок.

Этого не может быть.

Сколько раз они со Славой пытались… Так хотели завести ребёнка…

– Кто-то ещё знает?

Антонова отрицательно покачала головой:

– Только я.

– Никому ни слова, Валя, – медленно проговорила Рогозина. – А тем более – Коле. Дай, пожалуйста, воды…

*

Беременна. От Круглова. От подчинённого. Абсурд. Аборт.

Или нет?..

Слишком, слишком поздно, уже не тот возраст, она уже совсем не девочка…

Это перевернёт всю жизнь, весь размеренный распорядок, всё на свете.

Она не в том положении, чтобы иметь детей. Нет, нет, нет, это была случайность, глупая слабость.

Нет.

Уже на пороге морга Рогозина оглянулась:

– Валя, как ты думаешь, где можно без огласки достать мифепристон?

====== Не останавливайся. ======

А на следующее утро Антонова нерешительно вертела в руках крошечную коробку с матовыми желтыми капсулами. Конечно, это Галин ребёнок. И только Гале решать его судьбу. Но если она ошибётся… В её возрасте после аборта детей уже не родить. Ох, Галя, Галя… Ты просто не знаешь, какое это счастье – быть матерью.

Валентина аккуратно вспорола упаковку, вынула серебристую пластинку с капсулами. Одним движением смяла холодную фольгу и швырнула комок слипшихся желтоватых таблеток в мусор.

Через минуту в пачке прерывающего беременность лекарства «Мифепристон» лежали безобидные комочки лактофлавина – витамина B12.

Надеюсь, у Гали нет опыта в таких делах…

*

– Таким образом, экспертиза доказала, что Грибченко на момент совершения убийства пребывал в состоянии аффекта. Кроме того, он написал чистосердечное признание… Учитывая все смягчающие обстоятельства, думаю, ему дадут минимальный срок.

– Слушай, Галь, а что с другой девушкой? С подругой убитой? – постукивая пальцами по столу, спросил Майский.

– Объявлена в розыск. Есть основания подозревать, что именно она шантажировала Грибченко.

Рогозина устало потёрла виски, сложила бумаги в папку. Обвела взглядом сотрудников:

– Есть ещё вопросы? Если нет, то все свободны, можете…

Внезапно, не закончив фразы, она без сознания упала на головой на стол.

*

– Галь? Галя! Жива?

В нос ударил резкий, неприятный запах нашатыря, темнота перед глазами начала медленно рассеиваться, из тумана выплыло бледное лицо Вали. Рогозина с трудом подняла налившиеся свинцом руки и прижала ладони к горящим щекам. В висках тяжёлыми, дробными толчками стучала кровь.

– Жива… Что со мной? Побочный эффект от таблеток?

Знала б ты, Галя, что вместо таблетки с утра витаминку съела…

– В крови повышено содержание адреналина. Я думаю, это последствия шокового состояния – такое случается после сильных стрессов. Организм не выдержал перенапряжения – и обморок…

Галь, тебе лучше сейчас полежать немного, и чая выпить – крепкого, послаще…

Рогозина слабо кивнула и попыталась подняться на ноги.

– Знаешь, Валь, я, наверно, домой поеду. Только у меня машина не здесь…

– Куда ты поедешь? В таком состоянии нельзя за руль садиться! Пусть уж лучше тебя Круглов отвезёт…

– Пусть… – она согласно прикрыла глаза. – Скажи ему, ладно? А я чуть-чуть посижу и спущусь…

*

Когда Рогозина подошла к машине, дверца услужливо распахнулась, а изнутри выглянула довольная физиономия Тихонова.

– Галина Николаевна! Я подумал – а вдруг Николаю Петровичу тоже станет плохо? На дороге-то это не шуточки! Вот и решил сам вас отвезти. Сейчас его подождём и поедем.

– Ваня-Ваня… – Рогозина опустилась на сиденье и с облегчение откинулась на мягкую спинку. – Хорошо, подождём…

Тихонов захлопнул дверь, чуть опустил стекло и включил зажигание. Негромко затарахтел двигатель. Внезапно к привычному шуму мотора примешались резкие щелчки.

– Что это?.. Вы слышите?

Оба настороженно вслушивались в неровный гул, всё чётче улавливая дробный, рассыпчатый звук…

Понимание пришло одновременно: таймер детонатора.

– Едь, быстро! Чего стоишь? – крикнула Рогозина, дёргая ключ зажигания.

Машина рванула, неловко выехав со двора, и понеслась по серой, запруженной снегом дороге.

Под приборной панелью крошечный кубик чутко реагировал на все движения автомобиля. Секундная остановка – и детонатор будет приведён в действие.

====== Авторская ремарка. ======

Небольшое отступление от темы.

Обращаюсь к тем, кто иногда почитывает этот фик...

Я решила, что для одного фанфика приключений вполне достаточно, даже немного перебор. Поэтому давайте будем считать, что с того момента, как Валя подменила таблетки, начался новый фик – “Не посметь ошибиться”.

В качестве эпилога к фику “Ты или я” мне хочется поместить безумно понравившееся стихотворение Bis Bald.

вместо эпилога

Пожалуйста, дай мне выстрел.

Сожги мосты.

Моя несдержанность станет моим клеймом.

пожалуйста, не надейся.

Мне – только стыть.

И я снимаю время с отметки «сто».

Пожалуйста, не забудь о моей душе.

Когда все закончится, вычеркни горечь, боль.

Я возвращаю время к отметке «шесть».

У нас была жизнь.

Теперь остается стон.

Пожалуйста – хотя, что я. Тяжелый вздох.

И в нашем выборе: «Кто остается жить»,

– время беспомощно. С нами не спорит Бог. –

я без сомнения вновь отвечаю:

Ты.

*

Bis Bald,ещё раз спасибо за замечательный стих – тебе, и всем тем, кто читал и оставлял отзывы...

*

Отдельно: и этот новый фик “Не посметь ошибиться” посвящается Моему Комментатору”.

Спасибо, моя добрая Волшебница...

====== И не отвлекайся на меня. ======

К счастью, им удалось проскочить пробки на предельной скорости. Густо застроенные кварталы и переполненные машинами улицы остались позади, автомобиль выехала на окраину Москвы. В который раз затрещал мобильник – звонил Круглов.

– Галина Николаевна, возьмите! – Тихонов на мгновенье оторвал взгляд от дороги. – У нас бензина на час осталось…

– А что они могут сделать? – откликнулась Рогозина. – Сапёров наперехват нам послать? Боюсь, не выйдет. За нами ещё от ФЭС газель едет – вон, чёрная, только свернула, – думаю, как раз за тем, чтобы не допустить чьего-либо вмешательства. Ждут, пока мы остановимся…

– И что делать?

– Будем прыгать, что нам ещё остаётся. Только нужно оторваться от них. Когда останется минут пятнадцать, начинай петлять…

Иван кивнул. Рогозина подумала, что он неплохо держится – сидеть за рулём заминированного автомобиля – нелёгкое занятие.

– А почему вы всё-таки не возьмёте трубку?

– Есть у меня предчувствие, что этот детонатор не только на скорость реагирует, а ещё и на радиоволны. Так что, знаешь, лучше совсем телефоны отключить. Где твой?..

– Не нравится мне это стадо газелей! – поглядывая в зеркало заднего вида, произнёс Тихонов. – Смотрите, их уже три штуки!

– Вижу, вижу… – Рогозина кивнула, бросив взгляд на спидометр. – Давай, Вань. Ускоряйся, иначе не успеем.

Вместо ответа Тихонов взлохматил волосы и выжал полный газ.

И понеслось…

Из-за дальних деревьев наперерез машине выскочил огромный джип и попытался протаранить правое крыло. Тихонов, круто вывернув руль, чудом ушёл от столкновения.

– Хотят нас остановить! Быстрей!

От страха и неожиданности мысли путались, дорога мелькала перед глазами, бешено скача вверх-вниз, шины преследующих автомобилей с визгом проворачивались в мягком лесном грунте…

Из джипа выстрелили. Пуля с звоном застряла в непробиваемом заднем стекле.

Через несколько минут, после невероятной тряски, хруста ветвей под колёсами и головокружительных поворотов машина вылетела на одно из подмосковных шоссе.

– Давай, ещё чуть-чуть! – непонятно кому крикнул Тихонов. – Галина Николаевна, они отстают!

Проскочив очередной тёмный участок дороги, они попали в лужу яркого света перед круглосуточной заправкой.

Там их уже ждали.

Ещё несколько машин бросились навстречу. Отчаянно петляя, Тихонов проскочил между их чёрных бортов и съехал на обочину, прямо в овраг. Он оказался настолько глубоким, что машина почти упала на дно. Сильно тряхнуло, руки безотчётно вцепились в руль, но автомобиль уже нёсся по пружинящей, гниющей траве кювета. Иван гнал быстрее и быстрее. Надсадно шумел двигатель, из-под колёс разлетались комья земли и жухлые листья… Оба – и Рогозина, и Тихонов, – потеряли ориентацию в пространстве.

– Куда ехать? – проорал Иван, когда в бок им снова ткнулся чёрный нос джипа. – Куда ехать, Галина Николаевна?

– Разворачивайся, Ванька! Надо их сбить!

Резко развернувшись, он кинулся навстречу преследователям и влетел в самую гущу. Бросив беглый взгляд назад, взвыл – то ли от восторга, то ли от страха…

Кто-то в кого-то врезался, кричал, звенели стёкла, трещали автоматы… Окончательно запутавшись в гаме и воплях, Иван въехал в чей-то бампер. Потом резко дал задний ход и снова стукнулся об другую машину. Детонатор безжалостно запищал…

Окружили.

Тихонов судорожно дёргал руль, его безумными усилиями машина всё ещё двигалась. Высоченный водитель джипа вылез и бросился к двери фэсовского автомобиля. Сейчас остановит…

– Галина Нико… – задохнулся Иван.

Внезапно громила упал от прямого выстрела в лоб. Бледная Рогозина сжала пистолет так, что побелели костяшки пальцев.

– Вперёд! – Тихонов даже не понял, крик это был или шёпот…

*

В память врезались только отдельные мгновенья: Рогозина, с силой толкнувшая его на пол, красная точка, прочертившая по воздуху огненную дугу, глухой хлопок, и долгая, долгая мёртвая тишина.

Как в замедленной съёмке машина, следовавшая за ними, взлетела в воздух. На кустах и земле заплясали короткие рыжие пятна. Захрустел и съёжился пластик в багажнике, запахло горелой травой и раскалённым металлом…

– Иван… Я, кажется, им в двигатель выстрелила, – хрипло произнесла Рогозина. – Вот и рвануло. Давай, нужно туда свернуть и…

Она осеклась.

Из тумана неожиданно выскочила кирпичная, бесконечная стена. За ней виднелись тёмные силуэты огромных труб. Некуда сворачивать…

Рогозина чуть слышно чертыхнулась.

– Всё, Вань. Приехали.

– Что случилось?

– Это «Маяк», заброшенный авиационный завод. Нас, похоже, загнали в проходную зону – отсюда только назад можно ехать. А я-то думала, чего они отстали… Мы с тобой элементарно попались в ловушку. Назад нельзя, стоять нельзя…

– А если вперёд? – замирая, спросил Тихонов.

– Вперёд? – Рогозина усмехнулась. – Тут три пары ворот до выезда. Правда, без охраны… Как мы их проскочим?

– А какая там система защиты?

– Завод старый, заброшенный. Думаю, ничего особенно сложного – замки, наверно…

Рогозина ещё не договорила, но по засветившимся глазам Тихонова уже поняла, что он хочет сделать.