Текст книги "Одержимость (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Доехали, этот урод даже до моей комнаты меня проводил. Думал, что не дойду, что ли? Схватил за плечо, зажав железом:

– У тебя это пройдёт!

– Не пройдёт, не надейся!

Мы оба понимаем – это о моей ненависти.

========== глава 4 ==========

Я неделю не ходил в школу. Я стал кухаркой и прислугой. Удивительно, но Берги не сильно сопротивлялись. Евгений Борисович, мне кажется, даже не заметил, что мамы нет. Живя в Ходженте, я научился делать плов, шурпу, каймак и даже пирожки самбуса. А кофе сварить и пюре взбить – вообще ерунда. В первый же день я встал в шесть, вымыл кухню и приготовил Бергам завтрак, накрыв в столовой. Дядя Гриша, увидев мои потуги вымести крыльцо, забрал у меня метлу, пообещал домести. Обнял как отец и сказал: «Вот мне–то сына бог не дал! Держись!»

Вскоре в кухню прибежал Дан и заорал на меня, отбирая тряпку:

– Прекрати! Иди, одевайся, я отвезу тебя в школу!

– Не поеду, мне несложно, я поработаю, чтобы место мамы никто не занял.

– Чёрт! Упрямый сосунок!

Он тоже не пошёл в универ. Сидел по–турецки в креслах разных комнат и напряжённо наблюдал, как я прибирался. Потом возил к маме в больницу на своей «хонде».

И так всю неделю. Единственным разнообразием был визит Шизы. Мы базарили у ворот. Он беспокоился, что спектакль может быть сорван. Я пообещал, что буду. Ромка вдруг засмущался и, заикаясь, мне сказал:

– Мы тут с ребятами денег тебе собрали, чтобы ты от этих Бергов не зависел, ну, чтобы маме помог, вдруг что оплатить нужно. Возьми.

– Спасибо! Я так рад, что у меня есть друзья.

Ромка доволен. Я взял деньги.

Но в комнате меня поджидал Дан.

– Что ему нужно было? – зашипел псих.

– Просто поговорить.

– Врёшь! – он подскакивает и обшаривает мою одежду, вытаскивает деньги из кармана. – Зачем тебе деньги? Ты что, попрошайка? Я не дал бы тебе денег?

– Твоих денег мне не надо. Ваши деньги мы зарабатываем.

– Зачем же у чужих людей просить?

– Именно поэтому и не прошу у тебя!

– Блядь! Ты… ты… – он задыхался от злости, – молокосос и ушлёпок, ты будешь брать деньги только у меня!

Потом он порвал купюры, переданные Ромкой, и бросил мне в лицо.

***

Когда маму выписали, у меня были последние новогодние счастливые каникулы в жизни. Во–первых, Берги укатили во французские Альпы. Во–вторых, маме в пустом доме становилось стремительно лучше. В–третьих, мы показали свой спектакль в школе и с большим успехом. В–четвёртых, на сам Новый год мы отправились в гости к дяде Грише. У него толстая–претолстая жена и две дочки–близняшки, младше меня. Было весело, обжорно и уютно, как будто дома. Почти каждый день мы шлялись с Шизой по всяким каткам. Ромка взял на себя обязательство меня научить кататься на коньках. Капец, я весь в синяках от этих падений! Даже на подбородке красуется фиолетовый бланш! Я почти забыл, что где–то есть псих.

***

И вернулся он неожиданно. Я проснулся от того, что с меня сдёргивают одеяло!

– Мам! Ну, завтра ведь только в школу, – заныл я, не открывая глаза. – Ещё рано!

Чё–то мама молчит? Открыл глаза, блядь! Дан! Смотрит на меня изучающе, я вообще–то только в труселях! Он увидел, что я вылупил глаза, и практически заорал:

– Тебя кто–то бил?

– Н–н–не–е–ет… Тебя же не было… – заблеял я, пытаясь всё–таки накрыть своё тельце спасительным одеялом.

Он кидает одеяло за себя.

– А это что?

Дан лапает меня за коленки, бёдра, локти, подбородок, короче за синяки.

– Кто это сделал? – продолжает психоз Дан.

– Да никто! Я сам себя истязал! – уже так же психую я и пинаю его в живот. Йо–хо! Пусть меня даже убьют за это, но я достал ублюдка! Он стоит и ловит воздух! Нагнулся, падла! Больно? Больно!

Правда, моя радость длится недолго: Дан справился и буквально прыгнул на меня, вдавив собой в матрац, блядь! Зачем он так близко? Пахнет тут своей хвоей!

– Ты в следующий раз меня попроси! Я истязаю более эффективно! Откуда синяки, придурок?

– На катке заработал, слезь с меня! Учился кататься!

– Ты не умеешь на коньках кататься? – изумлённо поднял брови Дан, при этом подминая меня под себя, сгребая моё тельце в жалкую кучку.

– Слезь с меня.

– Давай я научу!

– Слезь с меня.

– Я всё–таки хоккеист.

– Я говорю, слезь с меня!

– Я не позволю тебе падать. Буду нежен.

– Слезь с меня! Я сейчас буду орать!

– Чем? – и заглатывает мой рот своими похотливыми горячими губами, засасывает так, что, по–моему, у меня голова от подушки оторвалась. – Чёрт, я так соскучился…

– А я – нет! Слезь с меня, урод.

– Ладно, не вопи, – и он действительно поднимается и, уже уходя, мне говорит: – Я вообще–то поздороваться приходил… Мы только приехали.

***

У этой милой утренней сцены было продолжение. В виде нескольких мучительных походов на каток. За меня взялись! Конёчки мне завязывает, шапку натягивает, кружит вокруг испуганного таджика на льду, почти не ржёт над падениями. Одно дело – весело падать, цепляясь за Ромку, другое – бояться цепляться за Дана и поэтому не падать. Этот учитель–мучитель ещё и гордился мной:

– Ну, не настолько всё плохо. Осталось тройной тулуп разучить!

На третьей вылазке я уже задумывался, как бы так брякнуться, чтобы что–нибудь незначительное сломать и от ледовой пытки избавиться? Но ручища Дана всегда меня перехватывала за сантиметр до льда, так что все планы насмарку…

Спасла учёба! У меня появлялись поводы не ходить на каток, да и у Дана ВУЗ серьёзный, тут только блатом не обойдёшься.

В общем, благодаря Дану ледовые рекорды стали мне неинтересны, впечатления о зимних видах спорта напрочь испорчены. Он умел испортить всё, что приносило мне радость.

***

Например, он испортил мне шестнадцатилетие. Если честно, то раньше я не отмечал дни рождения, только в детстве в Ходженте. Но то несчитово! Там были какие–то утренники с пловом для взрослых! А в этом году у нас с мамой образовалась заначка, и я пригласил троих друзей в «Запой» – караоке–бар. Бар правильный, до восемнадцати – спиртного ни–ни! Поэтому мы здесь именно для караоке, ну и так – перекусить. Столик номер семь. Выбираем песни, хохочем. Андрюху всё время тянет на шансон. Я, блин, таких песен и не слышал никогда, а он и без фонограммы запевает с места, про какие–то ходки и фраеров. Умора! Как он это душевно выводит! Но на сцене мы всё–таки шансон не пели, орали «Зверей» и «Дискотеку Аварию» – суперинтеллектуальный выбор! Зато весело! Зажигали примерно пару часов. Пока я с ужасом не увидел, как на сцену выходит Дан и с ним ещё какой–то парень…

Блин! А он не просто выходит, а объявляет, что песня – подарок на день рождения его «зайке»… которой сегодня шестнадцать лет… и у которой зелёные глаза… Я их (глаза) тут же закрыл, и захотелось провалиться к чёртовой матери! А эти двое ещё и запели песню, которую я уже вроде бы и слышал:

Я выбросил её из сердца.

Как камень застряла между висками, сука.

Терзает мне душу своими рывками,

Как выжившая после цунами суша.

Рою тоннели в своей пещере,

Похож на кощея, глаза опущены.

Жду, как в больнице, часов посещения,

Каждый день – копия предыдущего.

Ты кому-то достанешься,

Без меня ты останешься,

Время, конечно, рассудит,

Но кто ещё так любить тебя будет?

Ты, как кошка бездомная,

Лезешь в пропасть бездонную.

Ну, лови мои маяки!

Какая ж ты всё-таки…*

(* Мачете (Токио) – Между висками)

Парни сидели, рты открыв, они ведь не дураки. В курсе, по–моему, вся школа, что Дан меня преследует. Я даже взглянуть на них боялся. Истерить тоже глупо. Я встал и пошёл вон.

Меня шатало. На улице догоняет Шиза, надевает на меня куртку:

– Сень, да не парься ты так из-за долбоёба! Он ведь и добивается этого, чтобы втереться к тебе в душу! Он бесится, а ты наплюй!

– Ромка, я так от него устал, он вынес мне мозг за эти пять лет! Что я ему сделал? Сколько можно портить мне жизнь? Я обхожу его как только можно, стараюсь не пересекаться! Так нет, он… он травит меня, душит, ломает… – Я никогда не говорил об этом с Шизой, только так, намёками. Ромка тут же перестроился с ободряющего тона:

– Сеня, мне кажется, он одержим тобой, как наркоман… и это не лечится… он та–а–ак смотрит на тебя!

– Ромка, – совсем тихо, шёпотом говорю я другу, – он меня трахнуть хочет… мне страшно.

– А если его родичам сказать?

– Бесполезно… для них он «Да–а–анечка», а не «пси–и–их», как для меня.

– А брату позвонить.

– И чё, приедет?

– А в полицию?

– Это только после…

– Блин, Сенька! – друг обнимает меня, хлопает по спине.

Вдруг толчок в спину. Мы с Шизой летим вперёд. Опять он! Злющий, глаза ледяные, губа дёргается. Пинает Ромку, толкает его, наступает на него, шипит. Я срываюсь, висну на ублюдке, кричу ему:

– Не смей! Это мои друзья! Ты делаешь только хуже!

И Ромке:

– Уходи, Шиза! Я справлюсь!

Ромка не уходит, кричит:

– Я не могу уйти! Он больной! Он псих, тебе нельзя с ним оставаться.

Дан легко сбрасывает меня с себя и опять прёт на Ромку:

– Ах ты, сучонок! Это ты решаешь, с кем ему быть? Я отъебошу тебя, будешь кровью харкать… Да если ещё раз я увижу тебя рядом с Сенькой…

Нет, я не могу этого допустить! Прыгаю на Дана, захватываю его шею, прижимаюсь к щеке, обнимаю, крепко–крепко:

– Тс–с–с, Дан, – почти интимно шепчу ему, – я с тобой, я тут, я твой, Ромка ни при чём… тс–с–с…

Трусь щекой о его щёку, прижимаюсь всем телом к пахнущему водкой ублюдку, и он действительно обмяк, обвил мою спину руками и перевёл взгляд с Ромки на меня. В глазах растаяло – не лёд, а водичка.

– Ну… – я всем телом толкаю его назад. – Пойдём домой.

Я обнимаю его за талию и увожу от Шизы, успеваю оглянуться: друг ошарашен, но он всё правильно понял – я вижу это по его лицу и по его позе…

Около «Запоя» нас ждёт машина, рядом приятель Дана. Парень выбрит налысо, на носу круглые очечи и лицо смешливое, и даже вроде доброе, он радостно говорит:

– Значит, нагнал жертву! Ну, ты псих, Дан!

А потом мне:

– Привет, я Макс! А у тебя день рождения, значит! Ну, будь счастлив, что ли! Домой вас везти?

Я киваю. Дан садится со мной на заднее сидение и даже не лезет ко мне.

– Лихо ты меня, – тихо говорит он, когда мы уже проехали полпути. – А что же не поцеловал? Эффект был бы сильнее.

– Обойдёшься!

– Почему меня не пригласил на день рождения?

– Ты знаешь почему.

– Потому что напьюсь?

– Потому что ненавижу!

Дан закрывает глаза и откидывается назад. Курносый Макс присвистнул и выговорился наконец:

– Нифига себе, высокие у вас отношения!

========== глава 5 ==========

…Всю весну Дан возил меня на мотоцикле в школу, бывало – и забирал. И это выглядело именно как «забирал». Приезжал, находил, хватал за руку и пёр к «хонде». И неважно, есть ли у меня ещё какие–нибудь дела, с кем я сейчас говорю, успел ли доделать то, чем занимаюсь. Поначалу я сопротивлялся, верещал и матерился. Но он, сволочь, сильнее! К счастью, такие похищения были не очень часто. Обычно, если я задерживался в школе и при этом не отвечал на его звонки. Поэтому я старался телефон держать у сердца и не пропускать «заветные вызовы», чтобы держать Дана на расстоянии.

– У меня всё нормально, пока!

– Дан, у меня факультатив, не могу говорить… – шёпотом, хотя и в коридоре с парнями стою.

– Да физра у меня была, поэтому и не отвечал. Телефон в раздевалке, не отжиматься ведь с ним… отвали уже!

– Ничего не долго! Ещё только шесть!

– Умоляю, не приезжай, у меня репетиция!

– Да ничего не случилось! Нормальный голос! Я сам приеду!

– У нас внеочередная подготовка к экзаменам! – Мы в пиццерии сидим с парнями.

– Вера Степановна меня оставила на алгебру. Нет, не могу ей дать трубку, она вышла на минутку из класса!

– С кем занимаюсь? С Машкой Мироновой! При чём тут Ромка? Его ваще сегодня в школе нет! – это смотря Шизе в лицо.

– Забирать не надо, мы на экскурсию уехали на «Красный Октябрь», – а это мы с парнями курим за школой.

Последнее было зря! Дан не идиот. Когда я врал про «Красный Октябрь», он, оказывается, стоит в школьном коридоре и смотрит в окно на меня, курящего.

– И где этот «Октябрь»?

– Напротив Христа Спасителя.

– И чё там?

– Так шоколадная фабрика! Нас обещали напичкать шоколадками. Ладно, мне некогда!

– И сейчас ты где?

– Стоим в цехе с карамельками. Тут интересно! Ну всё, пока!

– С кем стоишь?

– С Еленой Николаевной! Я тут всем мешаю своими разговорами, пока!

– И надолго экскурсия?

– Да только началась, я не знаю, сколько мы тут будем!

– Наверное, пока все шоколадки не слопаете?

– Тут ещё ириски будут и леденцы!

– М–м–м?! Ты леденцы сосать любишь?

– Люблю.

– А что же тогда сигареты сосёшь?

В этом месте сигарета выпала из меня. Ступор, озираюсь, понимаю, первая мысль: «Бежать!»

– Стой на месте! – приказывает он мне в телефон. Я шепчу парням:

– Бегите, сейчас псих придёт!

Те сначала недоверчиво смотрят, но потом, видя моё лицо, прытко смываются. А Дан продолжает в трубку, видимо направляясь ко мне:

– Во–первых, напротив Христа Спасителя давно уже нет никакой фабрики. В том красном здании галереи и выставки. Во–вторых, класснуху Елену Николаевну я только что видел, заходя в школу. В–третьих, как давно ты куришь?

– Дан, а ты где?..

– Уже близко. Так что насчёт курева?

– Я только попробовал!

– Опять врёшь?

– А ты, собственно, с чего решил, что мне указывать будешь? Хочу и курю! – я решил выступить за права человека.

– Хочешь, значит?

– Да! Может, я уже зависимый! Я давно курю! – распаляюсь я.

И тут меня схватили поперёк живота, чёрт, откуда он вышел? Шипит мне в ухо:

– Я тоже хочу, я тоже зависимый, и давно. Однако сдерживаюсь же! Запомни! Ты курить не будешь. Ты меня знаешь – я скормлю тебе окурки, зашью тебе рот! Меня бесит вкус курева. И я не потерплю этот вкус в тебе!

– Отлично! Теперь я знаю, как сделать так, чтобы ты не лез в мой рот!

– Тогда я полезу не в рот! И тебе мало не покажется!

Разворачивает меня к себе и коротким ударом бьет в челюсть. Блядь! Как больно! Во рту солёная кровь, в ушах вата, в глазах синенькие искры. Впечатление, что зубы в мозг врезались. Как больно! И ещё в спину камни втыкаются, лежу, почти в луже. Псих наклоняется, за одежду тянет на себя и тоном пятилетней давности заявляет:

– А это тебе за ложь. Ты думаешь, что сможешь мной манипулировать? Хихикать с дружками? Игнорировать меня? Посылать? Меня не получится игнорировать! Понял?

Трясёт меня:

– Понял?

– Да, понял! Остановись уже! Мне больно!

– Мне насрать, что тебе больно! Тебе ведь тоже наплевать, когда мне больно!

Потом начинает отряхивать мою одежду, хотя полное ощущение, что бьёт, хлопает по спине и по заднице:

– Поехали домой. Врун!

После этого случая Дан каждый раз обнюхивал меня, выворачивал по–хозяйски карманы. Пару раз мне перепало за запах курева. Пришлось курить бросить, практически не начиная. Лишь бы не нюхал меня, шаря носом и губами по моей шее, волосам, рукам, груди.

***

Удивительно, но после подобных сцен Дан мог как ни в чём не бывало шутить со мной, проявлять некое участие в моей незначительной судьбе. Так, в преддверии лета он завёл разговор о каникулах.

– Чем будешь летом заниматься?

– Ничем. А может, возьмут в детский лагерь подработать, вожатым. Пока неизвестно…

– Зачем тебе работать? Деньги нужны?

– И деньги тоже, но вообще заняться особо нечем.

– Поехали со мной! Отдыхать. В Испанию, на Ибицу!

– Конечно нет!

– Почему? Опять комплексы по поводу денег?

– С тобой никуда не поеду.

– Почему же? Я уже с твоей матерью говорил, она отпустит! Причём именно со мной.

– Дан, ты что, придуриваешься сейчас? Типа искренне не понимаешь?

– Ты же не был за границей никогда. За исключением своей Средней Азии. Неужели не хочется?

– Мне не хочется именно с тобой, а не за границу…

– Боишься?

– Боюсь!

– А если я пообещаю?

– Я не поверю.

– Основание мне не доверять?

– Да ты сам себе не доверяешь!

Получил подзатыльник.

– Я ведь могу сделать так, что тебя не возьмут ни в какой лагерь!

– Меня это не удивляет. Не возьмут, значит, буду дома сидеть, в вашем саду работать.

– Вот ведь, мелкий паршивец!

Но всё устраивается в лучшем виде: псих уезжает сначала в Англию, потом в Испанию, пропадает почти на всё лето. А я две смены работаю в загородном лагере!

Сказать, что работа вожатого лёгкая, конечно, нельзя: мелкие постоянно на твоём «хвосте», требуют каких–то игрищ, нормального голоса не слышат, надо орать. Ночами спать тоже не приходится: то придумываем что–нибудь, то деток караулим, то сами тусим. Несмотря на бешеный ритм, я упивался свободой, общением, солнцем и отсутствием быта. Кормят, поят, будят и даже одевают, так как для вожатых в лагере своя форма имеется. Дети вроде меня любили, особенно девчонки. С другими вожатыми тоже нашёл общий язык, особенно с Маринкой. Не могу сказать, что я влюбился в неё, но нравилась она мне очень. Черноглазая, с длиннющей чёрной косой, на щеках ямочки, нос кнопочкой, огонь! Ни минуты не сидит на месте, на гитаре играет, на сцене пляшет, в футбол с мальчишками гоняет, при этом ночью винище глушит! Откуда столько энергии? По сравнению с ней я хладнокровное животное, медлительный телок.

Маринка сама начала клеиться, на мой счёт у неё никаких стереотипов не было. Дана она не знала. Сама меня приглашала танцевать, купаться на речку, сама начала целоваться. Я был не против! На первой смене мы только ходили вокруг друг друга, прицеливались. Но на второй! Мероприятий для детей на второй смене стало заметно меньше, чем на первой, нам было не до мероприятий. Обжимались, дышали друг в друга, перебирали волосы, здоровались ресницами и просто сосались, вот–вот и до основной программы бы добрались! Но всё же не добрались. В шестнадцать лет чувствуешь себя уж–ж–жасно нелепо, соблазняя такую же неопытную девушку. Маринка уже сняла лифчик (вернее, я снял с неё), распалилась, глаза заволокло. Я обалдел от ощущений на пальцах, ладонях, от её тёплой мягкой кожи, маленьких грудей, подрагивающих розовых сосков, от её запаха кожи – и пот, и дезодорант, и лето, и соль… В паху всё запело и заныло, в животе закрутило и свернулось! Но… во–первых, по коридору корпуса побежали чёртовы дети, у них начались ночные игры с мазанием друг друга зубной пастой, и пришлось душить в себе желание и идти выполнять свой вожатский долг. Во–вторых, мне стало как–то боязно, как бы не опарафиниться перед девушкой, поэтому чёртовы дети с пастой получили не очень сильно. Маринка вроде тоже выдохнула с облегчением, ей, наверное, ещё страшнее. Вот ведь штука какая – секс! И хочется, и колется. Зато в участившихся утренних процедурах сжимания стояка появился светлый девичий образ с ощущениями маленькой груди в ладони и изгиба позвоночника на пальцах.

Маринка была из Клина. В Москве мы вряд ли встретимся, поэтому расставание было мучительным. Маринка долго прижималась ко мне, моё лицо и футболка были в её слезах. Говорила мне волшебные слова: «Самый светлый мальчик», «Любимый эльф», «Я уже по тебе скучаю», «Мы ведь ещё обязательно увидимся?», «Не забуду тебя никогда»… Я не плакал, хотя было грустно расставаться и с Маринкой, и с чёртовыми детишками, и с новыми друзьями, и с летом… Проводил Маринку до электрички, долго целовались напоследок, а потом грустный, но гордый ехал домой, обсыхая от её слёз.

Мама тоже заплакала, увидев меня, растрогалась. Говорит, что изменился: загорел, возмужал, вытянулся, похорошел. Старые джинсы стали коротки – купил новые на заработанные деньги. С рук не снимал кучу фенечек, сплетённых девчонками из отряда. И без того русые волосы выгорели на солнце, распушились и закучерявились, от этого брови стали казаться ещё темнее. Стричься не пошёл, маме сказал, что буду носить хвостик. Пока в хвостик волосы не обхватывались, носил ободок, отказываясь от чёлки. Изменился и голос. Я сначала думал, что просто сорвал его в лагере, отрабатывая команды на подопечных, поэтому он и сел. Но голос не восстанавливался. Видимо, мутировал.

Оставшиеся недели лета я помогал в саду, щедро поливая кустарники и клумбы, а также себя в этот раскалённый август. Приехал Ромка Шиза от бабушки из Ялты. Мы с ним загорали на речке, делились впечатлениями. Он, кстати, рот открыл, когда увидел меня:

– Это ты, Сенька? Нифига ты космы отрастил! Не эльфёнок, а прынц! И глаза у тебя какие–то другие стали, ярче, что ли? Колись! Влюбился, наверное?

Конечно, Шизе я открыто рассказал о Маринке и о своих интимных страхах и неловкостях. Тот пообещал показать мне всякие интересные фильмы, видимо обучающие и раскрепощающие скованных юношей. Хотя и сам Шиза был неопытен, неоперён. Ходил к Ромке в гости, смотрел фильмы… а–а–а… умора! Смотреть вдвоём – прикольно, но не дрочно! Хохотали до слёз. Получили от его отца по шее, так как он зашёл на самом интересном месте!

Ромкина сеструха провела благотворительную акцию: отбелила нам зубы. Она у него стоматолог. На фоне смуглой от солнца кожи резцы сверкают, как у голливудских красавцев на афишах. Ромка ещё и камушек в зуб какой–то вставил, но на камушки благотворительная акция не распространялась, поэтому я – пас! Заработанные деньги я потратил на плеер, закачал много музыки с Ромкиного компа и наслаждался каникулами, как мог!

Поливаю из шланга–распылителя газон, клумбу, вишню, декоративные кустарники, слушаю Depeche mode, поливаю своё туловище и щедро на обрезанные по колено старые джинсы, и даже под джинсы. Жара–а–а! Музыка ритмичная, я подпеваю британцам, как могу, и виляю задницей в такт, хотя, конечно, не танцую: хореография – это не про меня. Струя воды брызгает радугой, я весь мокрый, волосья дыбом, настроение отличное…

Верчусь со шлангом и окатываю водой… Дана. Рядом с ним высокая белокурая симпатичная девушка с короткой стрижкой. Девушка смотрит на меня с интересом, улыбается, а Дан… Я бы даже не сказал, что он смотрит на меня, он, по–моему, чем–то шокирован… Что в глазах – непонятно: и паника, и оцепенение, и отчаяние, и изумление, и злость, и восхищение… Я снимаю «уши» и типа здороваюсь:

– Блин!

Девушка хохочет и дёргает застывшего Дана за локоть:

– Данюш, это кто?

Данюша хрипит в ответ:

– Не знаю…

Я даже развеселился:

– Это я водой тебе память отшиб, что ли? Прости, не хотел, – и девушке: – Извините, не хотел вас облить, увлёкся… Я Сеня!

– Не переживай, даже приятно! Ты садовник, что ли?

– Хм… даже не знаю, что сказать! Дан, я кто?

Он размораживается и выдаёт теперь только со злостью:

– С–с–сука ты!

Вырывает руку из лапок девушки и практически удирает в дом. Мы с дамочкой стоим опупевшие.

– Что это с ним? – говорит блондинка.

– Приступ психоза!

– Психоза? – недоверчиво переспрашивает девушка. – Не замечала за ним. Он всегда такой сдержанный, спокойный, улыбчивый.

– Он сдержанный и улыбчивый? Да ну… Я его знаю больше пяти лет, не замечал за ним такого! Как же вас зовут?

– Дина! Мы с Данюшей на Ибице познакомились. И вот в Москве договорились, что встречу его в аэропорту.

– У вас роман? – с надеждой спрашиваю я.

– Мне бы хотелось! – улыбается Дина. – Но с ним всё непонятно. Вот и сейчас – неожиданно как–то. Что это с ним? Вы враги?

– Ха! Надеюсь, что враги! У нас, Дина, классовая вражда: он – буржуй, а я – пролетарий. Я сын кухарки, помогаю по хозяйству.

– Ничего себе пролетарий! – разглядывает меня Дина и цокает языком. – В школе учишься?

– Ага!

– Жаль, – смеётся Дина. – Ну, пойду, буржуина найду, может, объяснит чего! Пока, Сеня.

***

Я увидел Дана только на следующее утро. Зато сразу спросонья и сразу в моей постели! Я проснулся от его поцелуев на шее, под ухом… чёрт! Нет!

– Дан! Что ты делаешь! Мама! Здесь мама!

Он шепчет:

– Они уехали за продуктами с Григорием. Нам не помешают!

– Не помешают? Дан, я не хочу, мне противно, пожалуйста, не надо…

– Я не могу больше! Терпи меня!

И целует, сжимает, лижет, кусает. Его горячие губы и нежные зубы везде, я не успеваю его отталкивать, пытаюсь вырваться, он прижимает меня уже всем телом, хватает за волосы и удерживает на постели. Сучу под ним ногами, впиваюсь в его плечо ногтями, пытаюсь разодрать кожу, по–моему, в кровь. Он не реагирует, он продолжает целовать, он спускается ниже, к груди, к соскам, я почему–то вспоминаю Маринку и мои неумелые ласки… И этот псих, он что–то рисует языком, вытирает губами, теребит зубами… Приятно, но не–е–е–ет! Я не хочу, чтобы было приятно:

– Дан, урод, слезь с меня, я ненавижу тебя, я не хочу тебя! Ты мне противен!

– Похуй! Пусть!

Его руки у меня на ягодицах, сжимают их сквозь плавки! Его лицо всё ниже, он всасывает мой пуп! Что же это? Дан резко садится на меня верхом, придавливает мои руки, смотрит в глаза, прожигает синим цветом, наклоняясь чёлкой до моего лба:

– Противен, говоришь? Ты же парень! И я знаю, что тебе требуется с утра! Мне не в лом, я сделаю это!

То, что он делает дальше, вводит меня в коматозное состояние. Он как–то умело выворачивает мои ноги из–под себя, сдёргивает с меня плавки и наклоняется к паху, захватывая губами мой член. Чёрт, чёрт, чёрт! Что он делает? Уро–о–о–од! Ом–м–м! Я не видел, что он делает, я вцепился судорожно в его волосы и выгнулся дугой – этакий мост на крестце и голове. Но то, что он делает! Как это он делает? Мои нижние конечности наполнены ватой, и вся жизнь, вся энергия и пламя, и жар в паху! Не–е–ет!

– Дан! Не надо! Мне не надо! Дан! А–о–о–о–у–у! Извра… извра… щ–щ–щ–енец!

Это гораздо острее, чем просто дрочка в душе. Что за идиот? Я же сейчас в него… о, да! о, да! да!

Я падаю откуда–то сверху, и хо–ро–шо… Только не открывать глаза! Шипение рядом с ухом:

– Тебе не понравилось? Было противно?

Я не открываю глаза, но стараюсь ответить внятно:

– Я не буду тебе отсасывать… никогда! Ты урод.

Он встаёт с меня, слышу его голос уже от дверей:

– А ты очень красивый. И ты всё равно мой!

========== глава 6 ==========

О, да! Мне было приятно, и от этого мерзко. Я чувствовал себя побеждённым. Теперь я стал бояться Дана по–особому. Вдруг у него получится меня совратить, вдруг я сам захочу его рук и губ? Нет, нет! Наверняка так же приятно и с девчонкой. Правда, с девчонкой самому нужно быть асом, а я жалкий дилетант. Дан же, по–видимому, профи, скорее всего, у него куча девушек было, а может, и парней? Я ничего не знаю об этой части его жизни. Дина – первая девушка, которая появилась в доме Бергов, до этого витали только какие–то невнятные слухи о его разгульной жизни.

Кстати, Дина регулярно бывала в гостях у Дана. Мы с ней мило общались, она рассказывала про Испанию, Канары и Ибицу с модными тусовками. Рассказывала, как познакомилась с Даном, как он классно танцует, какой у него тонкий вкус, какая широкая эрудиция… Про то, какой он упёртый, властный, грубый псих, она не знала, но и я не рассказывал. Тем более что Дан частенько безмолвно сидел рядом, слушая наш трёп. Зато когда Дина уходила, в нём просыпалась разговорчивость: прежде всего, он предлагал запросто приходить к нему по утрам. «А то в вашей каморке всегда будут свидетели!» Я краснел, как помидор, сбегал.

Любви к Диане Дан, по–моему, не испытывал. Был с нею действительно сдержан, корректен, предупредителен. Значит, равнодушен? Зато со мной: раздражён, импульсивен, напорист, резок. Значит, неравнодушен? И что, мне радоваться этому?

Я попытался избавиться от его мотоциклетной доставки меня в школу. Попытался без вранья, серьёзно поговорить, убедить, что я не нуждаюсь в такой заботе и она меня тяготит. Он так же серьёзно мне ответил:

– Зато я нуждаюсь. Ты хотя бы что–нибудь мне оставь.

Именно из–за того, что я «оставил» ему привычку появляться неожиданно на своей «хонде» в моей жизни в самое неподходящее время, всё и случилось.

***

Дан прекратил проверять мой телефон, привык, что там никого, кроме него, не было. Я же, напротив, начал осваивать функции телефона. Одноклассник Димка мне установил всякие штуки на iPhone, но главное – скайп. Поначалу я общался только с Ромкой и Андрюхой. Но потом обнаружил, что могу позвонить ещё одному человеку – Маринке!

Она была очень рада, повизгивала в трубку. Пообещала тоже настроить скайп. И уже через недельку я её лицезрел: ямочки на щёчках, смеющиеся глаза, курносый нос. В заторможенном изображении Маринка целовала меня в камеру, при этом её губы превращались в два розовых одеяла, нифига не эротично. Она провела мне «экскурсию» по своей квартире, показала даже туалет! Открыла ящики стола, холодильник, гардероб. Потом ещё был сеанс из её школы: дёрганое изображение скачущего на экране коридора и мелькающих лиц, а потом десять минут полдоски, полстены и голос учителя биологии в классе. Увлекательно!

Мы общались каждый день, какой–то телефонный роман! Я познакомил Маринку со своими друзьями и даже с мамой. На мамулю это произвело неизгладимое впечатление. Вроде не такая уж она у меня и древняя, но к техническим новинкам не привыкшая. Долго не могла поверить, что «девочка далеко, в Клину, за сто км». Мама Маринку заценила: «Хорошая, симпатичная, говорливая, не скучно с ней, наверное».

Парни тоже заценили: «Прикольная!» Ромка осторожно спросил, знает ли Дан.

– Конечно, не знает!

– Ты хоть смс–ки от Марины удаляй. Как бы чего не вышло у твоего припадочного. Как он вообще после лета? Головка всё ещё бо–бо?

Мне не хотелось рассказывать о постельной сцене другу, стыдно как–то!

– Да… вроде терпимо, у него в Испании девушка появилась, классная такая!

– Хм, девушка? На тебя хоть похожа?

– Шиза! Прекрати! С чего она на меня–то похожа? Она де–ву–шка!

– Ты на себя в зеркало–то смотрел когда–нибудь? – смеясь, говорит Ромка. – Я вот себя до сих пор понять не могу, как в тебя не втюрился при твоей красоте неописучей!

– Как, разве ты не втюрился? – поддерживаю я его тон.

– Втюришься тут в тебя! Твой цербер всю охотку поотбивает! Короче, я к тому, чтобы ты нюх не терял! Не верю я как–то, что псих отстал от тебя! По крайней мере, возит тебя в школу? Возит! А зачем ему, папенькиному сыночку, это надо? К чему эта гуманитарная помощь? Во–о–о–от!

Прозорливый у меня друг. И я удалял смс–ки и даже номер Маринки не подписывал, просто знал циферки наизусть. Я был осторожен! Ну, мне так казалось.

Мы встречались в телефоне с Маринкой больше месяца. А в осенние каникулы она решила приехать в Москву, на свидание! Я ей не врал никогда, она знала, что домой повести не смогу, что в принципе дома–то и нет. Остановиться ей было негде. Мы решили, что утром рано в семь часов Марина приедет на Ленинградский вокзал, я её там встречу, мы проведём день вместе, гуляя по Москве, а вечером поздно она вернётся в Клин. Благо рейсов много, а ехать всего около часа.

В назначенный день стою у входа на перрон – ожидаю! Мама велела мне цветы Марине купить, но я не стал: весь день мотаться по городу, только мешать будут!

Маринка появилась какая–то ошалевшая и растерянная, за три месяца отвыкла от меня. Но я проявил похвальную инициативу: налетел, обнял и поцеловал. Мы стояли посреди встревоженных пассажиров, сонных бомжей, приставучих таксистов и раскачивались. Я правда очень рад её видеть и соскучился!