Текст книги "Nutella (СИ)"
Автор книги: Сон Карла
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Застревайте, люди и корабли.
Бермуды, брейтесь.
– Знаешь, извини, конечно, но я не владею ментальными практиками и сигналов не принимаю. Понимаю только речь человеческую. Пользуйся, рекомендую.
Нут делает попытку снять с Леры пиджак – тот, как манекен, не сопротивляется.
Класс.
То, что доктор прописал.
Постельный режим не с пластитом, а с пластиком.
Нут кладет ладонь ему на щеку, принуждая смотреть на себя и вообще как-то реагировать.
Лера хмурится.
Не от злости. От грусти.
Глаза его расплываются и вот-вот хлынут, как туман – в низину, солеными сгустками.
И вдруг.
Так и выходит.
Боже, зачем?
– Ну ёб твою мать, – теряется Нут сам и слова все теряет. Первый его порыв – отпрыгнуть, но – инстинктивно – он приближается. Обнимает. Сбегая от его лица в стену.
– Ты че, сессию завалил? Да и срать на нее. Или что? Что случилось-то?
У Нута вся кожа слезает с тела, пока размокает плечо.
– Ну ты, правда, как бы это, не стоит оно того.
Лера резко отстраняется и прямо так, в сандалиях, уходит в ванную, где включает воду и сморкается.
Пиздец.
Нут берет бутылку, отставленную на тумбочку, и делает два огромных глотка. Первым сразу же давится и вытирает ладонью губы, подбородок и шею, размазывая по ним виноградные слезы.
Продолжает прислушиваться.
Душ зашумел.
Из ванной Лера выходит ни в чем. Как есть. Мокрый, отекает на пол, следы инфернально блестят, как слизь, капли с волос ползут по груди вдоль живота ниже и ниже.
Лера с такой беспощадной скоростью переключает регистры, что Нут чувствует, как все в нем фальшивит, щелкая с: «Боже, и что с ним таким делать» на «дают, так бери».
Лера подходит вплотную, кладет ладони Нуту на шею и целует его, очень требовательно и очень горячо.
Неоформленно мелькает: что это, типа, речь человеческая? Ведь он так-то задействует артикуляционный аппарат, ну и что, что не по прямому назначению, говорить люди научились позднее, чем размножаться…
Еще вспыхивает что-то вроде – а ты не пожалеешь? – но даже быстрее выветривается.
========== «когда деревья были большими» ==========
«я посадил дерево»
«…»
Они не вылезают из койки больше двух суток. Ни для того, чтобы поесть за столом, ни для того, чтобы вообще поесть, когда еда заканчивается. Дрейфуют, как в лодке посреди океана. Лера даже смеется, а Нуту все равно как-то тревожно.
Утром третьего дня он просыпается, не чувствуя тепла под боком, мгновенно сделавшегося привычным. Открывает глаза – Лера бродит по комнате в его вытертой толстовке, которая закрывает ему бедра.
Рассматривает всё.
Книги. Проводит пальцами по корешкам с оттисками.
Потом поворачивается, улыбаясь своей невозможной улыбкой.
Словно никогда в жизни не слышал плохого слова, никого не похоронил и сам не болел.
Улыбкой самой Невинности.
Светлой и режущей.
Нут тянется к пачке, но не открывает её.
Они не говорят ни о чем больше двух суток.
Лера продолжает всего касаться. Баллончиков, карандашей, берет динозавра, которого Нут пытался когда-то вырезать из погибшей яблони, и с тех пор он один знает – кто это.
Поднимает большой лист картона, прислоненного к стене, переворачивает.
Там – поваленное дерево, словно вена, заполненное кровью. Кора рыжая, в пятнах, как у жирафа, ветки, как рожки – мохнатые и редкие. Вокруг дети, в рыжих шапках с рыжими шариками на тонких нитках.
Лера рассматривает рисунок и хмурится.
Опять он так странно хмурится.
Как звереныш.
Нут нарушает обет молчания, когда Лера отставляет эскиз, вывернув картинкой наружу:
– Дальше нельзя.
Лера поворачивается с серьезным видом:
– П-почему?
Нут поправляет одеяло коротким жестом. Он, конечно, пару раз слышал, как тот заикается, когда они с Костей срались, на чем свет стоит. Но.
Какой странный звук. Будто что-то треснуло. Скорлупа? И в ней – птенец. Делает первый шаг. Спотыкается.
– Да ладно, смотри, если хочешь.
Лера поворачивается обратно к той, что открыл.
– П-почему ж-ж-жираф?
– А… – Нут подтягивается, садясь ровнее, – у нас в старом дворе, где я мелким жил, как-то срубили тополь. Огромный такой тополь. Красивый. Я услышал, как он рухнул. Потом в окно высунулся. Словно улицу перерисовали. А жираф. Это так-то давно было. То же – услышал где-то, как одни ебанаты распилили жирафа на глазах у изумленной публики. Прямо в зоопарке. Вот, вспомнил про то дерево. И все как-то. Одно на другое. В общем, хрень.
Лера берет другую картонку. И долго не показывает. Нут не помнит, что на ней, и когда Лера, наконец, ее переворачивает…
– А, это… Это так.
На куске картона Лерино лицо, больше, чем его теперешнее – в два раза. Высечено из камня.
– Эт-то н-не я.
– Не в тот момент.
Лера оставляет и эту работу – перевернутой.
Гадает на картах.
Козырей нет.
Потом подходит к двери, проводит рукой по ребристому косяку, улыбается, и возвращается по какой-то своей траектории и петле к Нуту.
– Их с-сорок с-семь. Эт-то вс-се в-вместе?
– Нет, – Нут обнимает ладонями его шелковое лицо.
– Од-дин?
– Угу.
========== солнечные дни ==========
«как мне избавиться от этой тоски по вам»
«между нами тает лёд»
Нут выходит из дома, громыхая рюкзаком и насвистывая. Весь мир кажется ему исполненным любви и нежности. В нём – таком – пожалуй, можно жить. Его – даже – можно любить.
В ответ.
Так хорошо, что тянет идти пешком, потом трусцой, а в конце – полететь.
Нут чешет через дворы, заканчивающиеся полем, пролазит через дыру в заборе и выходит чуть не на центральную улицу, потом сворачивает мимо деревянных домов к вокзалу, поднимается по пешеходному мосту, под которым рельсы, как змеи в клубке, он что-то такое простраивает, чтобы ребра, как шпалы, все закручивается в спираль, но неясно… фоткает вид, чтобы потом вспомнить, по что и про что.
В магазине тоже все кажутся ему славными, даже неулыбчивая армянка, которая продает фрукты прямо на входе с таким лицом, словно подвешивает гранаты.
– Здрасте, – говорит он ей, она молча кивает в ответ.
С утра хорошо, никого нет, Нут рисует карандашом всякие непристойности.
– Привет.
Захлопывает блокнот и убирает под прилавок.
– Привет, – отвечает он Лере, который поднимает черные очки на макушку, убирая часть прядей с лица.
В белой футболке, в голубых джинсах, все мажорно подвернуто, кожа золотая, волосы выгорели. Тонкие руки, нежные локти, колкие щиколотки и ключицы…
– Как день?
– Белый.
– У меня тоже.
Лера упирается локтями в стеклянную стойку, под его руками оживают банки и тюбики.
– Мне зубная паста нужна. Посоветуешь?
– Из этих?
– Угу.
– Ну… от этой у меня чуть губы не отвалились, разъело, пиздец, типа, я ботоксом обкололся. А от этой так пасть горела, будто у неё чили в составе. Больше я тут ничего не пробовал. Купи обычную, целее будешь.
– Ну ты пиарщик.
Гогочет Лера со слов о ботоксе.
– А ты что здесь вообще делаешь? – спрашивает Нут, принюхиваясь к его волосам, пока Лера перебирает шелковые штанины.
– Гуляю.
– Хорошее дело.
– Мне тоже нравится. А эти тебе ничего не сожгли?
Лера вытаскивает безумные шафранные шаровары в каких-то коричных орнаментах и прикладывает сверху к себе, весь низ у него – как солнце – пылает.
Нут притягивает его быстро к себе за шею, и еще быстрее – целует.
– Блин, иди лучше, гуляй где-нибудь в другом месте.
Лера ему так улыбается, знает, засранец, «в чем сила, брат».
– Сначала их куплю.
– Забирай, дарю.
– Вот уж нет.
– Вот уж да. Всё, топай. Вечером увидимся?
– Не знаю…
– Если че, это не вопрос. Так придешь?
========== ж ==========
«драгоценная ты
моя женщина»
– Если бы я был женщиной, было бы лучше?
– Пф.
– Что это з-значит?
– Это значит, что ты хуйню какую-то спрашиваешь.
– П-почему?
– Потому что ты – не женщина.
– Я г-говорю, если. Б-бы.
– Ну только если «Если. Бы».
– Т-так что?
– Ну, если бы ты бабой был, я бы тебя замуж позвал. Доволен? Маме бы сказал: вот моя девушка. С братом и его семьей познакомил. Официально, с оливье и чем-нибудь заливным. Хоть, блядь, я ненавижу заливное. Кто его вообще любит?
– А теперь?
– Никакого заливного. Где, кстати, все твои волосы?
– При чем тут это?
– При том, что это странно. Ты, как девчонка. Ты че, воском обмазываешься?
– Н-никто н-не обмаз-зывается воском. Отс-стань.
– Хочу посмотреть на твои волосы. Ты можешь с этим что-то сделать?
– А! Да блин!
– Какие они крошечные. У тебя не руки, а ручки. Переломятся. Как ты живешь?
– М-молча.
– Очень мудро. Так что с тобой? Душу дьяволу продал?
– У меня гормо. Гор. Б-блядь. Нальный фон н-нарушен. И вообще.
– Как романтично. Гормональный фон, говоришь? А ты можешь не бриться пару недель?
– Н-ни за что.
– Ну пожалуйста, тебе понравится.
– Н-нет.
– Да.
========== варьете ==========
«– to be, or not to be?
– not to be»
«ты так хороша»
*
Нут наблюдает картину маслом на «празднике, который всегда с тобой».
Ныне и присно.
Хоть главные действующие лица его, конечно, не звали.
Позвал Синекдоха, вхожий во все тусовки в городе, как к себе домой, хоть к себе домой он вообще никого не пускает.
Как в цирк позвал.
– Пошли, позырим, чё там творится. Надо за сестрой присмотреть, а то она что-то в отрыв у меня пошла.
Нут думал-думал, и понял, что, вроде как, посмотреть надо.
На людей.
И пошёл.
Всё было хорошо ровно двадцать минут.
Становилось даже приятно скучно.
Можно было попробовать затеряться в пестрой толпе.
Взять пивка.
И он – затерялся.
И взял.
На сцене сменяли друг друга женщиномужчины, яркие, как Ахилл, погруженный в овраг, полный смесей лаков для ногтей и волос. Нут не удивился бы, если бы у каждого(ой) – пятки оказались бы белыми, как у младенцев.
Пока он размышлял, как это отобразить на бумаге, чтобы не сделать только текстуру, а показать именно – переход (одновременно, отбивая ритм на столешнице незанятыми руками), на сцену явилось
нечто.
В нижнем женском белье.
Кружевные трусы-шортики и лифчик, надетый задом наперед – на лопатки.
Лера крутился с кошачьей грацией и небрежностью, в нем, как в стакане, перемешались все жесты – и мужские, и женские.
Народ заметно оживился.
Нут подумал – не сломать ли пальцы чуваку, что засунул руку в карман поглубже.
После двух минут чистого охуения, что раскатывали злость скалочкой, Нут смотрел на Леру и не врубался. Снова. Как это можно оставаться не пошлым, не вульгарным, в таком виде, в таком месте, в такой час, в этом свете.
Потом Лера присел, и в ужасе, как бы он не развел ноги перед этими… Нут прыгнул на сцену, остановив «танец».
Мата Хари от него – попятилась.
Всё правильно делаешь.
За шторкой Нут очень быстро настроился на профилактическую беседу в смысле будущих несанкционированных выступлений подобного рода.
– Что ты здесь д-делаешь? – начал Лера даже борзо и скрестил руки на груди в знак протеста.
Противотанковый ёж из побелевших в земле стеблей.
– Нет-нет, это что ты здесь такое делаешь?
Дальше Лера только хлопал глазами, перманентно «потупляя» взор.
– Ну всё, гей овер. Одевайся и побыстрее.
– Ты н-не мож-жж-жешь мне. Ук-казывать.
– Да ты че? Правда, что ли? Ок. Фильтрованное пиво хлебать или нефильтрованное – согласен, тут тебе никто не указ. Но скакать или не скакать перед стадом гомиков в женском белье? Дорогуша, одевайся, я тебе сказал.
– …
– Ты что-то не допонял? Не, ну прикинь. Смотрю я такой и размышляю: хера себе, как эта шалава на тебя похожа. И что ты думаешь? А это, блядь, ты и есть. А сие для чего? Для денег? – Нут дернул лямку лифчика, та стукнула Леру по коже. – Или ты так, по велению блядской души? У тебя как голова-то? Работает? Варит котелок? А то что-то не похоже.
– …
– Лады, где тут у вас одевалка? Пошли, провожу, быстрее пойдет.
Они проходят темным коридорчиком в несветлую комнатку.
Там сидят нарядные дамочки, одна из которых присвистывает басом.
– Вы бы шли, барышни, че в темноте-то сидеть, там сцена освободилась.
– Ой, кто это у нас тут такой…
– Какой?
– Ну прям, скажите, что и есть?
– Не знаю, может быть, вы?
– Дорогая, он ведь тебя не обижает? Или обижает? Я бы на него, конечно, не обижалась.
Лера надевает футболку, джинсовку и какие-то зеленые портки, практически одновременно.
– Ну вот, и делов-то.
Они молча садятся в машину.
– Не грусти, балерина, карьера быстро заканчивается. Уйдешь в тренеры. На керамических кошках.
До дома они еле доезжают.
========== власть ==========
«женщины не любят тех, кто просит
унижают тех, кто спрашивает
следовательно, не проси
и по возможности – не спрашивай
бери, что можешь, сам
а если нет, то притворяйся равнодушным»
«мужчина должен не плакать и брать все силой
это, конечно, мило
но перекосило»
«на перронах твоих ресниц»
«для меня ты танцуй»
В комнате Нут садится на диван. Локти на бедра. Словно собирается закурить или голову уронить на ладони, но.
Вместо.
Говорит:
– Ну давай.
Лера не дает.
Стоит у окна, прислонившись к подоконнику, смотрит – спектром, как стакан на солнце, но ничего не говорит, ничего не делает.
Нут давно понял, что тот умеет замирать, как куколка. Пока крылья не вырастут – не расшевелишь.
Кот запрыгивает на диван, потом выше – на спинку.
Нут встает.
Подходит к окну.
Проводит руками по распущенным волосам, по всей длине, до самых кончиков, но вместо того, чтобы сжать их в пучок, выгнув чужую шею – он откидывает их с одного плеча назад, с другого, высвобождая линии плеч. Лера наклоняет голову, касаясь щекой его кисти.
Нут снимает свою футболку. Не медленно и не быстро, простым ровным движением. Расстегивает штаны. Пуговица. Молния.
Лера снимает куртку, футболку. Выскальзывает из них, как рыба из рук.
Кладет ладони на плечи Нуту, тот подхватывает его за талию, ведет, из лужи тряпья, «озера надежды», чуть закруживает… они оба смеются.
Кот спрыгивает с дивана.
========== доказательство ==========
«он не пишет грязь грязью, он пишет её светом»
«пусть икс равен всем уже известным количествам икс
пусть икс равен холоду
очень холодно в декабре
месяцы холода равны месяцам от ноября до февраля
есть четыре месяца холода и четыре месяца жары
остается четыре месяца неопределенной температуры
в феврале идет снег
в марте озеро превращается в озеро льда
в сентябре студенты возвращаются с каникул и книжные магазины полны
пусть икс равен месяцу полных книжных магазинов
количество книг приближается к бесконечности
в то время как количество холодных месяцев приближается к четырем
мне никогда не будет так холодно сейчас, как в будущем
будущее холода бесконечно
будущее жары – это будущее холода
магазины бесконечны и поэтому не бывают полны, кроме как в сентябре»
Лера запрыгивает на диван к Нуту, с проворством акробата – встает, расставив ноги так, что щиколотки касаются чужих боков. В одних трусах. Смотрит очень сверху очень вниз.
Как Осирис.
И спрашивает:
– Думаешь, Бог есть?
Нут ничего не думает, разглядывая его словно улыбающийся живот (в наклоне над пупком показываются две с половиной полоски, словно изгиб рта с очень-очень тонкими губами), с легкими и какими-то особенно хрупкими штрихами ребер, точно у него там перья вставлены и вот-вот начнут просвечивать. Жилы ходят под кожей, когда он выгибается, как бы пытаясь разрезать бедра, выйти на свет, показаться, и тут же вновь прячутся. Куда-то вглубь тела.
Нут вытягивает руки вперед, и Лера приземляется на них своими ладонями – пальцы сами собой сцепляются, как части одного механизма.
– Да.
Такое, – думает Нут, глядя на Леру, – не может получиться – случайно. Волею Хаоса. Здесь видно вдохновение.
Гений.
– И в какого бога ты веришь?
– В красивого.
Лера нависает сверху, сообщая рукам половину своего веса, волосы сползают с плеч и стремятся все к Нуту.
– Ха-ха-ха, что это за бог такой?
– Вот такой.
– Нету такого.
– Почему это?
– Красота скоротечна.
– В том и смысл.
– Но если она закончится, то вместе с ней исчезнет и бог.
– Красота не может закончиться. Рассвет наступает каждое утро. Каждого дня. И он всегда – красив.
– Сегодня всё в тучах, не было никакого рассвета.
– Ты просто всё продрых. Не вини красоту за то, что ты спал, пока она совершалась.
Лера разгибается, его ступня встает Нуту на грудь, без усилия, даже без веса, просто ложится, как листок на воду. Холодная печать на солнечное сплетение.
– Важно любить некрасивое. Красивое любить просто.
– Иногда у тебя бывает ужасно глупый вид. Ты совсем тогда, как дурачок. А иногда, когда ты не высыпаешься, все твои черты словно проваливаются куда-то. В ямки. Ты тогда выглядишь просто больным. Красотой от тебя только пахнет.
Нога не давит, а уходит. Лера пытается было совсем выпрямиться и выпустить руки, но Нут резко дергает его на себя, так что он падает, втыкаясь коленями в простыню, но все еще хочет брыкаться, пока Нут его не заваливает и не заминает под себя.
– Знаешь, что до меня тут доперло? Любовь не исключает любования. Но и не исчерпывается им. Мне нравится смотреть на тебя. Но этого мало.
========== #пакетысамоубийцы ==========
«они сидели у воды в ожиданьи
как будто что-то вдруг случится однажды
они не ведали ни грез, ни желаний
но оба мучились духовною жаждой»
Лера достает откуда-то из самого нутра рюкзака пакет, и говорит – нет – когда у них спрашивают – нужен ли пакет? Нут думает: как это волшебно, когда он отказывает всем остальным, даже по такому пустячному поводу. «Нет» из его уст звучит как. Впрочем, очень коротко.
Между двадцать шестой и двенадцатой кассой Лерин пакет кончает с собой. Ручки, как дырки от бублика – всё, что от него остается.
Пиво всмятку.
Яйца тоже.
Лера:
– Оё-ё-ёй.
Какое это нечто.
Нут жалеет, что ему в мозг не имплантирован фото-чип.
Как его запомнить таким?
Потеряется ведь.
Пеной на кафель.
– Извини.
– Может, в «Разливное»? Там вкусно и пластик, по ходу, рулит.
========== Нефертити ==========
«тот терял – ты найдешь
тот молчал – ты поешь
тот задумал такое
так не будет покоя
уже никогда
а мечта не нова
чтоб до неба трава»
Лера заманивает Нута в ванную. Тот:
– Ты потрахаться или помыться? Потому что если потрахаться, то давай на суше, а потом ты поотмокаешь, если захочешь. Потому что я так просто ненавижу в ванне сидеть. Это меня, пиздец, как нервирует.
Пока Лера отмокает, а Нут готовит, приходит Мариша. Садится на табуретку, локти на стол и – растекается вся.
– Устала. Ужос.
– У-у.
Сочувствует Нут и переворачивает рыбу на сковороде.
– Ну вот что такое с твоей эмпатией, продал, что ли? – Мариша вяло подбирает сахар из сахарницы и бросает кубиком в Нута. Тот сначала уворачивается, потом подбирает его с пола и бросает обратно – в сахарницу.
Мимо.
– Извини, детка, я тебя не разусталю. Есть будешь?
– А что к рыбе?
– Рис.
– Заманчиво.
Когда она соглашается, кот, мучительно томящийся в ожидании своей порции и готовый шипеть на конкурентов, запрыгивает на стол, со стола – на холодильник, с холодильника – на шкаф.
Лера выходит из ванной в слишком большом для него полотенце, похожем на длинную юбку.
Мариша:
– Ого-го, вот это поворот.
Лера:
– Здрасте.
Мариша вытягивает лицо, Лера уходит переодеться, Нут продолжает невозмутимо переворачивать рыбу, а кот её гипнотизировать.
– Только не говори, что это твой армейский дружок.
– Не скажу.
– И ты типа?
– Типа того.
– И это, типа, романтический ужин?
– Типа.
– Ну и хрен ли ты меня приглашаешь?
– Это не я, это моя эмпатия.
*
В полночь Лера, лежа на плече у Нута и глядя на обнулившиеся 23:59, выдает:
– А ты знал, что Эхнатон оставил Нефертити ради другой?
Нут, неохотно просыпаясь:
– Нет. И планирую забыть.
– Она ведь самая красивая женщина всех времен.
– Ну всякое бывает.
– Наверное, другая была моложе. Или лучше готовила. Или проще была. Или что? Как можно пресытиться Нефертити?
– Ну это как есть эклеры на завтрак, на обед и на ужин.
– Человек – не эклер.
– Обидно, правда?
– А она очень красивая…
– Сохранились портреты?
– Мариша.
– А. Да? Ты находишь? Че, понравилась тебе?
– Не знаю. А тебе?
– Кто?
– Мариша.
– Да ты че, она мне как сестра. Даже хуже.
– И вы не?
– Давно как-то с перепугу мы с ней позажигали немного, но там травы по пояс. А ты с какой целью интересуешься?
– И у нас так будет.
– Что?
– Травы по пояс.
– Хрена лысого.
========== рыбки-котики ==========
«куда деваются [рыбки], когда пруд замерзает?»
Лера обожает рыбу. Он предпочитает ее всему: шоколаду, макаронам, салату. Иногда за весь день он может съесть кусок какого-нибудь морского окуня и всё.
Нут наблюдает сцену:
Лера ковыряется в судаке, разбирая его на крошечные белые дольки, выбраковывая все кости своими тонкими нежными пальцами, кот сидит на столе и точит те, которые достаются ему, аккуратистскими движениями челюстей.
Нут грызет сухарь и отворачивается заварить чай, потому что от рыбы его уже тошнит.
*
Они сидят в маленьком ресторанчике, рядом с кинотеатром, напротив большого окна. Улица – как картина. Лерин рисовый бочонок выскальзывает из палочек, когда он пытается помакать его в соус, черная чача выплюхивается из миски в безупречность тарелки, точно нефтяное пятно на белоснежные «снеги» Арктики, больше всех страдает лежащий ближе всех к зоне поражения имбирь, цвета подкрашенного лосося.
– Блин, – смеется Лера, выковыривая ролл пальцами.
Нут наворачивает на вилку лапшу и думает:
мирумир
форэва
========== кофейная гуща ==========
«но счастье неуловимо
так неуловимо»
«как солнце по утрам
пусть оно заходит в дом»
«а вчера было солнце»
«когда накатит мрак, зови меня»
Лера лежит на диване, одной рукой (на животе) перебирает картинки в телефоне и в ленте, другой (на макушке) – перебирает сам себе пряди, и весь – так громко думает, что над ним возникает текстовое облачко.
Без текста.
Нут откладывает палочки и выбирается из барабанной установки, как из грозовой тучи.
Лера:
– Вот скажи, тебе она нравится? – и показывает фотку, когда Нут садится рядом.
– Да хэзэ, нормальная, вроде.
– Нормальная. Какая исчерпывающая характеристика… Нормальная. Как это обманчиво. Она парнем была когда-то.
– Здорово. А люди бачут, что против природы не попрешь.
Лера ничего больше не говорит, и Нут, подумав, спрашивает:
– Ты че, тоже так хочешь?
– Нет.
– Это утешает.
– А если бы хотел?
– Мне самому потребовалась бы реабилитация.
– А кто не хочет просыпаться по утрам и улыбаться своему отражению в зеркале?
– Я. Что за бред вообще?
– Не знаю, может быть, когда становишься тем, кем хочешь, становишься и счастливым. Автоматически. По умолчанию.
– Можно поработать и стать счастливым через не хочу.
– Это операция под общим наркозом, без стопроцентной гарантии, с долгой подготовкой и последующим пожизненным много чем. Она поработала. И заслужила.
– И ты уверен, что там сто процентов счастья теперь?
– Нет, не уверен, но похоже, что как будто.
– И зачем это быть всё время счастливым? Какая-то психология торчков.
– Не знаю. Чтобы не быть несчастным? На контрасте.
– Ты несчастлив?
– Нет.
– Ты счастлив?
– Сейчас?
– Это называется «ничто не остается неизменным». Счастье сегодня есть, завтра нет, послезавтра снова есть, а послепослезавтра – в общем, ты уловил.
– Но в несчастье легче увязнуть.
– Ты тогда покричи – я тебя вытащу.
– Нет стопроцентной гарантии, что ты услышишь меня. Или захочешь услышать.
– А ты попробуй. Чего гадать?
Дверь открывается, входит Пепси.
И тут же останавливается.
– Вы чего это?
– Беседуем.
– А…
– Ага.
Нут встает с дивана и идет к установке.
Лера сначала садится, потом поднимается следом.
========== только недолго ==========
«солнце светит
и растет трава
но тебе она не нужна
все не так
и все не то
когда твоя девушка больна»
К хорошему быстро привыкаешь.
Особенно если целый месяц почти каждый день просыпаешься рядом с первым лучом солнца. Даже если гроза, и небо заклепано свинцовыми пластинами.
От хорошего тяжело отвыкать.
Но приходится.
Два дня Нут как-то так – нормально/нервно/странно/что за херь/всего-то – живет, но на исходе третьего, когда молчит всё – телефон/комп/звонок в дверь – движется в строго определенном направлении очень быстро, как шарик в оброненном на пол лабиринте.
Звонит в дверь – на пороге Костя.
– Привет, – говорит Костя.
– Ага.
Нут заходит, снимает кроссовки и идет в его комнату.
Открывает дверь. Солнечный луч – глухо завернутый в облака одеяла – изрекает очень слабым голосом, отворачиваясь к стенке:
– Уйди…
– Что с тобой?
– У него ветрянка.
Костя встает рядом с Нутом:
– И температура.
Нут, закрывая перед Костей дверь с той стороны:
– Ты чего? Где подхватил?
– Уйди.
– Да ладно, я переболел в детстве.
– Ну пожалуйста.
Нут садится к нему на кровать, Лера еще сильнее отворачивается.
– Хреново тебе?
– Уйди. Пожалуйста. Пожалуйста.
Нут трогает его горячее в красных точках плечо и лоб. Диагностирует:
– Хреново.
Потом:
– Эй, ну посмотри на меня.
– Иди. Просто. Уходи.
– Блядь, ну до чего у тебя мозги бабские. Да и вообще-то куриные.
Нут встает с кровати и идет к двери.
Лера так и не поворачивается.
– Я люблю тебя.
Говорит Нут и добавляет:
– Дура.
Выходит, закрывает дверь за собой и спрашивает у Кости:
– Че у вас пожрать есть? И как это лечится?
На что – Костя:
– Вы чего это?
Нут:
– Да уж договаривай.
– Это он у тебя зависает?
– Ну. Ты что-то против имеешь?
*
Дома Нут рисует Леру с чистой кожей, спящего на простынях с красными точками.
Потом еще.
Усеянного мелкими алыми незабудками.
Пишет в телефон:
– Поправляйся скорее.
========== в ворохе листов ==========
«но ты не думай, что я жду тебя с детства
а если честно
то жду
хули, здравствуй»
18+ и +21. ночью
«машинка будет через полчасика, выходите без звоночка»
вот так живешь-живешь
ждешь-ждешь
а потом – оп:
– куда поедете?
– в Иерусалим
========== love is ==========
«perdonami, amore mio»
Лера, кокетливый, как инфанта, разгуливает по комнате, в чем мать родила, его прелюдия сегодня – ускользание.
Нежно и заманчиво двигаясь, он спрашивает – с огромной паузой посередине:
– Любишь ли ты меня, как я люблю…
себя?
Потом, смеясь, сгибается.
Нут тоже смеется:
– А ты?
Валяясь в постели и глядя на него, заражается:
– Любишь меня, как себя?
Лера убирает руками волосы за уши и с хитрым видом – когда у него глаза просто хохочут – заключает:
– Ты мне очень нравишься.
========== фетиш ==========
«я слышу море в ракушках ушей»
– Какое красивое, – говорит Лера и трогает Нутово ухо кончиком языка.
– Потрясающе, – отвечает счастливый обладатель, гораздо больше отзываясь покалываниями, что пробегают по всему боку.
– Я серьезно. Очень красивые у тебя уши.
– Ну ок. Тогда побреюсь наголо и сделаю вокруг татухи, чтоб были в золотых рамах, как в галерее.
Лера мягко, горячо и невероятно объемно пыхает смехом Нуту куда-то в самое сердце.
– Я читал о человеке, – хладнокровно продолжает он, нежно общаясь с очень маленькой частью Нута в режиме слухового 3D, – у которого была девушка – ушная модель. И он так с её ушей улетал, что это всё, что я запомнил из книги. Он японец. А у японцев, кажется, красивые уши – большая редкость.
– Откуда знаешь?
– В кино видел. Парень так встал, я смотрю, а у него из-под волос выбивается это безумно, понимаешь, просто безумно некрасивое ухо. Так странно.
Но Нут вообще-то уже не слушает.
========== створки ==========
«луна убывает, такое бывает
я иду стричься»
Нут откладывает блокнот, потому что заебало в нем рисовать одно и то же – не рукой даже, а хоботом. Срывающиеся бездумные росчерки ни о чем. У слонов этих – лучше выходит. А он потерял что-то. Что-то куда-то ушло. Отгородили от кормушки птички помасштабнее, так что за размашистой темнотой чужой величины ни хрена не видать. И если руки не хотят петь… можно повернуться и что-то рассмотреть за пределами листа белой бумаги.
Оказывается, дом прилично так подзасрался. Даже с резко обретенной «привычкой» мыть ванную, кастрюли, пол – для него.
«Детям чистота нужна, ребёнки, они в грязи расти не могут».
Но в шкафах-то – полный шфах. Зашибет.
Нут открывает дверцу, разглядывая унылую сумятицу из тряпок, красок, шнуров, пакетов, коробок и мертвых гаджетов, все они были разновременно, но равно безжалостно депортированы туда – и тудей в «туде» назрело что-то вроде социальной катастрофы. Слишком серьезно, чтобы попытаться это исправить. Нут закрывает дверцу, и все сразу же становится хорошо обратно. Опыт научил его, что кнопка «бэкспейс» не работает в середине большой приборки, да и работала бы – смысл начинать?
Тянет верхний ящик тумбочки.
Молодец, что открылся.
В свалке чеков, отверток, гвоздей, расчесок, насадок от баллончиков и от пылесоса, выплывает ладья подстригательной машинки.
Нут чешет щетину, размышляя: что это вселенная, интересно, хочет ему сказать?
*
На репе:
Костя не обращает на него никакого внимания.
Как всегда.
Ни на что.
Пепси, как в школе, обращает внимание на всё:
– Ты че это, под наемника косишь?
Лера, выгнувшись неопределенной фигурой, животом вперед, рассматривает Нута с каким-то таким выражением, словно его случайно выкрасили в лиловый. Потом снимается с места и подходит, кладет пальцы, как коту на голову, мягко, и гладит по бритой макушке.
– Хоть это немного грустно, но тебе идет.
– Почему грустно?
Но Лера только пожимает плечами, как створками, внутрь себя.
========== чудеса в решете ==========
«но ты спишь и не знаешь»
Лера уезжает к бабуле на неделю, вообще проведать и что-то починить. Нут думает: чем он там собрался чинить? Стеблями своими? Но реагирует даже чересчур нормально. Ему, по большому счету, пофиг. Неделя так неделя. Велико дело. Но когда эта неделя начинается, первое, что ему хочется – выпятить губу. Потому что дискомфортно прям сразу. Но как-то не сильно, сильно – через пару дней, а через пять – так вообще. Хоть еще два и он – вроде бы – вернется. Но уже как-то не верится.
Два дня.
Не позорься.
Нут не звонит. Потому что: ну, бля. Отвечает только, когда Лера – вдруг – пишет:
– Привет.
– Привет.
– Как дела?
– Ок
– Ну ок)
Эй-эй, погоди.
А чего годеть?
Хуй знает.
В середине – приходит Мариша.
– Ты один?
– Угу.
– И где твоя королева?
– В деревне, у бабушки.
– Масло взбивает?
Нут строго смотрит.
Этого достаточно.
– Ну какие мы чувствительные. Прям, чудо какое-то. Загадаю в новый год желание, нынче, видно, сбываются.
========== средний род ==========
«существительное, неодушевлённое, мужской род, несклоняемое (тип склонения 0 по классификации А. А. Зализняка); допустимым считается также употребление в качестве сущ. среднего рода»
«ты говно
либо гений
среднего не дано»
«ведь дерево дает плоды обоего пола»
– Неужели с мужиком лучше, чем с женщиной? Хотя у тебя такой мужик, что я сама чувствую себя мужиком рядом с ним. Ха-ха.
– Ты когда-нибудь спала с женщиной?
– Нет.
– Тогда ты можешь понять.
– А ты что, женщина в ваших… Отношениях?
– Че те надо?
– Да просто любопытно.
– Погугли.
– Постановочный секс – это одно.
– А что другое?
– Вот ты мне и скажи.
– Знаешь, что? Думаю, пора перестать пить столько кофе. Оно горькое, блядь, заебало меня уже.
