Текст книги "Nutella (СИ)"

Автор книги: Сон Карла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== чё 1. признание ==========

«я листаю порножурнал

вовсе не болея никем

не нужны ничьи томные вздохи»

Нут резко просыпается. Открывает глаза так, словно мгновение назад они еще не были закрыты. Сон отваливается от него, как пиявка. Гадкий сон. С одним прекрасным моментом. Из-за него Нут подводит руку под тонкую простыню с зеленым отливом. А после сдергивает все и засовывает в машинку. Моется. Чистит зубы. Обгрызает початок купленной вчера солнечной кукурузы. Выпивает остатки холодного кофе, оставленного с вечера в кофейнике. Сыплет корма коту. Тот соскакивает с холодильника на стол и подходит к миске.

*

На улице жарко, как в гребаном аду. Нут ловит себя на том, что не может оторвать глаз от девчонки с бутылкой воды. Красные губы, блестящая кожа, короткое сучье каре, ступает, как пантера, на ногах – кеды, на теле – платье в мелкий цветочек. Хороша. Но вода ее Нуту нравится больше. Денег нет совсем. Даже на проезд.

*

На точке он первым делом, ни с кем не здороваясь, выпивает половину бутылки с колой у Пепси. Потом громко раскатисто рыгает.

– Оставь себе, будь добр.

Нут широко улыбается и забирает бутылку.

Костян пиликает что-то, особо не обращая ни на кого внимания. Нут пробирается к барабанам, проезжается по всем палочками, приветствуя их. Подбрасывает обе в воздух, ловит, снова молотит по натянутой коже.

Жизнь пульсирует в нем и лопается, как пузырьки колы.

Дверь со скрипом открывается, входит Лера. В коротких, как хер знает что (по идее, хер должен торчать) шортах и белой майке, рубашка в огромную зеленую клетку слабо повязана на бедрах.

Нут свистит.

– Шалавочка, дорогая, тебе никто до сих пор не сказал, что плохие дяденьки очень всего этого не любят? Костян, ну ты как бы отрывай пярлы свои от клавиш-то, пока твоей сестренке ничего не оторвали.

– Пошел на хуй, – говорит Лера, Костя смотрит на них, все прослушав:

– Че?

– На твой? Боюсь, что его днем с огнем не сыскать, – Лера показывает Нуту средний палец. Тот думает, что лучше бы он ему свой хуй показал.

– Я тут вроде закончил песню, послушаете, раз все в сборе?

*

Они играют в баре, в котором живого места нет – народ, бухой в мясо, целокупно и всеобширно колбасится, так что ни пройти ни проехать. Нут отчаянно долбится в барабаны, чтобы не смотреть на голую спину их трахнутого на всю башку вокалиста, скачущего в одной юбке. Нут не удивится, если окажется, что у него и трусов под ней нет.

Потом весь мокрый в одних джинсах пьет спизженную у Леры воду.

– Ты охренел?

Возмущается взмокший Лера.

Настолько взмокший, что даже как-то стыдно.

– Это ты охренел, а я пить хочу. Не жопь.

Нут, пока пьет, проезжается по нему глазами, утоляя жажду выступившим на Лере потом.

– Попросить-то не судьба?

– О чем ты хочешь, чтобы я тебя попросил? Нагнуться?

Говорит Нут и сам давится.

Лера хлопает на него глазами.

Нут закручивает бутылку и вручает злому владельцу.

*

После концерта все гасят. Бармен включает кондей помощней, так что можно не только жить, но и пить что-то больше десяти градусов.

Лера, уже одетый в какую-то даже одежду, говорит всем, что поедет домой.

– В центральный парк?

– Что ты хочешь сказать мне?

– Я хочу сказать тебе, дорогая кралечка, твое место…

Вдруг Леру толкает какой-то пьяный бугай. Тот дико смотрит на него. Бугай продолжает лезть.

– Не трожь меня, пидор.

– Больно надо.

– Руки свои убери!

Хоть Лерины руки в такой дали от бугая, что дальше от него только Индия.

Костя встает со стула, Пепси встает рядом с ним.

Нут:

– В чем дело, уважаемый? Что ты так разнервничался?

– Не хочу, чтобы он меня трогал.

– У тебя денег не хватит заплатить ему, чтобы он потрогал тебя.

– Ты охуел, папуас.

– Некрасиво переходить на личности.

– Вы все пидоры, да? Ебешь его?

– К сожалению, нет, но вот он меня очень ебет, да.

– Фу, блядь, дерьма кусок.

– Ох ты ж моя фиалочка, чего только ты так развонялась? Сдрисни уже куда-нибудь.

Бугай широко, по-богатырски, размахивается, Нут легко уворачивается и ржет, когда того сносит на барные стулья бездарно потраченное собственное усилие, он сползает по стойке и усаживается на пол.

– Ну вот, сосни терь, радость моя, может, те кто на рожу от счастья кончит.

Пока глаза бугая наливаются кровью, Нут перехватывает Лерин взгляд.

– Что?

– Может, объяснишь?

– Где, в сортире?

========== косяк ==========

«впилась занозой в сердце моё стрела Купидона

хочется вытащить и никогда не думать об этом»

– А, впрочем, пойдем-ка, выйдем, – говорит Нут Лере, глядя на то, как охранники цепляют бугая под белы рученьки и выводят из бара через парадный вход.

Сами они идут к черному выходу.

От помойки с визгом отшмыгивает котяра.

Нут шмыгает носом.

Достает сигарету.

– Будешь?

Лера отказывается.

– Короче, да?

Нут расправляет плечи, Лера, напротив, сутулится, обнимая себя руками.

– Лады. Короче так короче. Короче, я тебя трахнуть хочу.

Лерины брови поднимаются по лбу, как на лифте.

– Ты мне тут пару раз снился. Ну ладно. Тридцать четыре раза. Я считал. На косяке ставил зарубки. Так вот. Надо че-то с этим сделать. Заебало.

– Что, дискомфортно?

– Типа того.

– Ты это и девушек так соблазняешь?

– Я что, на идиота похож?

– Ну как тебе сказать. А ты, случайно, не девственник?

– Ха-ха. Ну так да или нет?

– Твое предложение крайне лестно, но, боюсь, что вынужден отказаться.

– С хуя это?

– Вот такой я злой человек. Не подаю милостыню.

Нут отбрасывает сигарету и, недолго думая, впечатывает Леру в стену. Тот впивается ему в плечи руками. Нут проворно расстегивает чужую ширинку, пуговицы радостно распетливаются, и засовывает руку внутрь:

– Не густо.

И тут же получает чувствительный укус в щеку.

– Блядь, ты сбрендил?

Нут прижимает только что побывавшую в Лериных трусах ладонь к щеке, и вид у него при этом растерянный и взъерошенный, словно он только вчера родился.

– Еще только раз тронь меня.

– И что ты сделаешь? Глаза мне выцарапаешь?

Лера уходит, тяжелая дверь за ним печально хлопает.

Нут не торопится за ним. Потому что

ой.

========== идиот ==========

«my new nickname is “you’re idiot”»

Дома Нут подхватывает кота за шкварник, усаживает к себе на колени, чешет его под челюстями, кот принимается тарахтеть.

– А ему не понравилось.

Сообщает Нут морде напротив.

Потом спихивает зверя и достает телефон.

Звонит.

Ноль реакции.

Следующие пять раз – то же самое.

Пишет.

– Не, ну вот че те надо?

– Мне? Ничего совершенно.

– Я симпотный.

– Рад за тебя.

– Бля, возьми трубку!

Не берет.

Ладно.

– Вот скажи, легко пидору найти ёбаря?

– Пидоры ёбарей и в средние века и в монастырях находили, если что.

– Ты когда в последний раз трахался?

– Сегодня вечером?

– Закончим начатое?

– Когда рак на горе обдрочится.

– Да почему? Ты же не баба, блядь.

– А если я в жопу не даю? Ты сам – дашь?

– Да у тебя там все равно, что пальцем.

– Значит, дашь?

– Да сдался мне твой сраный пердак!

– Повзрослей, идиот. Гоняй шкурку. Спи без снов.

Нут откидывает телефон в противоположный угол дивана. Вытягивается, укладывая кота на груди. Тот взмахивает хвостом, потом успокаивается и снова размеренно тарахтит.

– Мда.

Говорит Нут.

Мда.

Думает кот.

========== бантики-домики ==========

«ты далеко

ты дальше

чем небо от земли

и, может быть, напрасно

я жду твоей любви»

Нут вырезает ножом на дереве кривую отметину и заправляет лезвие за косяк. Потом пьет на кухне воду со дна бутылки, шмонает холодильник и выходит из квартиры, недообувшись в стоптанные кеды – пятки над задниками. Звонит в соседнюю дверь. Ему открывает Мариша.

– Здорово. Надеюсь, вы не трахаетесь?

– Кто-то научился пользоваться звонком?

– Кофе есть?

Он разувается, она возвращается на кухню.

– Для тебя – нет.

– Те жалко, да?

– Для тебя – да.

– Вот че я тебе сделал?

– Он еще спрашивает.

Нут садится на стуло-кресло, мягкая кожа потрескалась по краям. Мариша выжимает апельсины, накручивая половинки на пластиковую хуйню, похожую на женскую грудь.

– Да, спрашиваю. А как мне ещё-то узнать?

– Знаешь, что странно… всегда, когда пью красное вино – тебя вспоминаю.

– Почему?

Нут насыпает кофе в турку, ставит на газ, снова садится на стуло-кресло, подхватывает со стола печенье, откусывает.

– Из-за привкуса.

– Кислятины?

– Дубовой бочки.

– Ха. Ха. Все такие остроумные. Просто в яму на колья от вашего остроумия.

– И кто это тебя, такого белого и пушистого, обижает, интересно?

Нут стряхивает крошки от оказавшегося дико сыпучим печенья с футболки. Мариша провожает их взглядом до самого пола.

– Ну же, признавайся, у кого ты опять насрал на коврике?

– Почему мы расстались?

– Почему? Ты серьезно?

– Типа того.

– Ты сказал: всё, детка, че-т не комильфо.

– Так и сказал?

– Слово в слово. И это было настолько не комильфо, что как бы мне на всю жизнь не запомнить.

Она смеется.

– Здорово.

Приветствует всех сонный Стас, заглядывающий в турку.

Нут:

– Это моё.

Стас:

– У.

И уходит в ванную.

– А встречались почему?

– Химия?

– Не, правда, с чего ты вообще на меня повелась?

Мариша дергает плечом.

– Ваще без причины, что ли?

– Тебе не дают, да?

Нут встает и проверяет кофе, чувствуя, как в щеках потеплело.

Переливает в чашку, начавшую уже было пузыриться черную бурду.

Мариша:

– Ха. Ха. Ха. Давно пора.

– Не в первый раз, вообще-то.

– Да, но в первый раз у тебя губки бантиком, бровки домиком.

– Ну че ты пиздишь?

– Да-да. Такая красивая?

– Ну… Не то, чтобы. То есть да, очень. Она просто особенная. Я таких никогда не встречал.

– Боже, сейчас расплачусь.

Мариша подносит к глазам веера пальцев и машет ими, как вывернутыми ресницами, симулируя слезы.

– Ну до чего вы, бабьё, стервозное, это ж трэш!

Нут забирает чашку и идет к своим кедам.

Мариша из кухни.

– Чашку верни. Помытой. И просто скажи ей, что она особенная.

Кому? Чашке?

========== волк-и ==========

«когда призрачный свет

когда свет фонарей

сторожит до зари

мир закрытых дверей

когда мокрым кнутом

дождь

в угоду невежд

гонит улицу прочь

танцевать без одежд

не задерживай взгляд

проходи, чужой

здесь движения скованы тайной одной»

«волк-и уходят в небеса

горят холодные глаза

приказа

верить в чудеса

не поступало»

«ночь нежна»

Всю следующую неделю идет дождь, который кажется единым недельным дождем, а не разными, словно он вообще не планирует прекращаться. Серое небо, лужи (которым некуда деться – во всем городе нет ливневок), вздыбленные крылья воды, когда их разрезают машины, водопады на лобовое стекло, на штаны, брызги, слякоть, всё мокрое, грязное, глянцевое.

Потом дождь резко прекращается. Небо, обессиленное и обезвоженное, бледнеет. Улицы теряют свой блеск, как хрусталь. Светлеет асфальт. Стены. Но дни стоят пасмурные и холодные.

Нут забирается в теплую толстовку и чешет на репу.

Лера делает вид, что ничего вообще не произошло.

Ничего.

Словно кусок их случайной совместности выщелкнули при монтаже, и теперь грустные кадры валяются где-то в ведре? На свалке?

Одет, как монах.

Черная водолазка в облипку, темно-синие свободные джинсы, белые кеды, белые шнурки.

Грязные.

Слава Богу.

А то вечно, как нелюдь, весь чистенький.

Играют короткую часовую программу: половина свое, половина чужое.

Вариант поспокойнее. Для какого-то хмыря – Лериного знакомого – закатывающего пышные вечеринки. Хмырь обещал оставить всю выручку им. Деньги, конечно, не помешают, но ими платишь за отсутствие драйва. Сначала Нут сетовал:

– Скучища, бля. Че это за вечер такой, для тех, кому девяносто?

Но потом втянулся. Тем более, что там не будет барабанной установки, а тащить свою – нет никакого смысла, и можно поискать ритм на тамтаме. Укрывшись под капюшоном, как в резервации (водился за ним такой грешок на репах, когда Нута несло, он отключался от коллектива, словно выпавший штекер, и переставал слышать других, и ему, конечно, выговаривали, закатывали глаза, но не сейчас), он почувствовал тончайший запах и потек за ним, как голодный во тьме, отыскивая его руками, на ощупь, на натянутой коже, точно надеясь оживить существо, которое прежде было глухо, было слепо, а теперь подавало признаки жизни… Нут очнулся, когда все остальные реально стихли. Поднял руки, отпустив свои звуки, и они пропали в тишине, вместе с остальными. Откинул капюшон.

– Фу, бля, че-т я припотел!

И стащил толстовку, отбросив ее широким жестом на свой рюкзак.

– Ну ладно, сорян.

Лера:

– Может, мы с этим звуком «Бусы» запишем?

Костя:

– Ну прикольно. Можно даже акустику сделать. Нас убрать совсем, оставить только тебя и его. Голос и ритм. Как в первобытные времена.

Нут:

– Какое самопожертвование.

*

После все разошлись по своим делам.

А Нут так и не придумал, что сказать Лере, и долго бродил по сумеречным улицам, пока не встретил подходящую стеночку.

Рюкзак предвкушающе громыхал сзади.

Ночи в июне светлые. Только что холодные.

Нут вытащил блокнот с эскизом.

Баллончик.

Сменил насадку.

Сделал пробу.

В духе индейских росписей.

Тотем.

Культ.

Морду волку закончил кисточкой, которая липла к рукам.

Вытащил загвазданный краской телефон, добавив пятен.

Щелкнул.

– Это твоя работа?

Нут резко обернулся – собранный рюкзак тревожно звякнул на плече – осторожно продел вторую руку в петлю.

На него надвигался пэпс – черная форма, красные лампасы.

– А где второй?

Как будто невпопад ответил Нут и сделал несколько опасливых шагов назад, прикинув, что драпать лучше налево, потому что справа, по ходу, забор.

Пэпс широко зевнул, подошел к рисунку, посмотрел на него.

Голый человек.

Член стоит колом.

Вместо головки – морда воющего волка.

В небе – полная луна.

В небе – оба синхронно посмотрели наверх – луна три четверти. Растущая.

Нут первым вернулся на Землю, разглядывая пэпса:

– Че, знакомо?

Тот медленно, и как будто нехотя, опустил голову, хмыкнув:

– Вали уже.

========== по краям ==========

«мужчины с Марса

женщины с Венеры»

Нут в окружении благовоний, экзотических масел и музыки ветра рисует в блокноте водолазку, джинсы, кеды – без головы и кистей. Рядом – Лера. Мужчина. Женщина.

От листа его отвлекает нежный голосок:

– А чем эта корица отличается от этой?

– Ценой.

– Да, я вижу, но они и по цвету, как будто совсем не похожи.

Нут разминает ломкую палочку в ступке – в воздух выстреливает пряный пыльный запах – невысокая миленькая деваха в огромной джинсовке любопытно принюхивается:

– Да, слушайте, что-то в этом есть.

– Ну вот этим и отличается.

– Я возьму три штучки на пробу.

– Ок.

Пока он складывает в милипиздрический пакет с пластиковым замком три светлые душистые палочки – в салон врывается горластая подружка миленькой девахи с воплем-клеймом:

– Ненавижу мужиков!

Она размахивает телефоном, видимо, только что закончив душевный разговор.

– Ну ок.

Говорит Нут.

– Без обид.

Отвечает деваха таким тоном, которому совершенно нельзя поверить, и, действительно, почти сразу рождается тирада:

– Но вы полные придурки! И, главное, абсолютно все. Безответственные. Безмозглые. Дети. Которым только бы ни о чем не париться. Вечно веселиться на празднике. Играться в свои игрушки и меряться сам знаешь чем.

Нут задумывается, стоит ли возразить? Но не находит контраргументов.

– Вы это в телефон-то говорили?

– Мало говорить, нужно, чтобы твое говорение слышали.

– Почитайте Ганди. Прикольный мужик. Это вас здорово утешит.

– Один на всю Индию?

– Может, и на весь мир. Вам мало?

– Да-а.

– Ничем не могу помочь.

Смеется Нут, рассчитываясь с миленькой девахой.

– Вот у тебя есть семья?

– В смысле – жена, спиногрыз? Нет.

– А если бы были. Вот чем ты занимаешься?

– В смысле?

– Здесь. Чем ты занимаешься? На тебе пахать надо, а ты в магазине торгуешь чем-то, что не имеет никакого смысла.

– Ну просто уели, леди.

Нут протягивает пакет миленькой девахе.

– Держите, может, вы отыщете смысл моего существования завтра в своем утреннем кофе.

– Вот об этом я и говорю – абсолютно никакой ответственности!

Миленькая деваха:

– Наташа, уймись уже, это не Вадим. Извините.

– Да ладно, всякое бывает. Видимо, я еще хуже Вадима. Вы не думали об этом? Что на фоне всех остальных – ваш Вадим не так уж и плох. Но не на фоне Ганди, конечно.

Наташа, буйно выдыхая, отходит к шелковым платкам.

Через пару минут затишья:

– Боже, Кать, ты только посмотри какая красота… с ума можно сойти.

– Да, но они дорогие очень. У тебя ремонт. Ты сама говорила, что деньги тают.

– Вот не начинай, а?

========== луна ==========

«я – дитя бетонной коробки

с лифтом, где нужно тянуться до кнопки

а ты уверенно ходишь

по моему солнечному сплетению

лунной походкой»

Нут с Пепси поднимаются по лестнице, тащат – один барабан, другой гитару, сзади Костя волочет синтезатор, точно бревно. Им любезно открывает дверь не накрашенная даже, а загримированная дама неопределенного пола и возраста.

– Так, мальчики, дальше вниз.

Они проходят предбанник и спускаются.

Внизу уже насобиралось людей, большая часть – сидит за столиками. Грубоватые женщины, нежные мужчины. Нут даже не удивляется, когда понимает, кто эти «те, кому девяносто».

Лера тоже должен быть где-то здесь.

Нут выискивает его через чужие спины и головы, но не находит.

Подключаются.

Нут притягивает микрофон к себе, словно заставляя его смотреть на тамтам. Выбивает ритм. Громче всех, молодец. Показывает звукачу пальцами, мол, уверни меня. И тут же видит Леру, который идет на них.

Боже мой.

Думает Нут.

Лера, в платье до пола, сшитом из пропущенной через мясорубку амальгамы, плывет к ним, точно луна по глади черной воды. Тончайшие нитки, из которых состоит платье, постоянно шевелятся при движении, открывая участки бледной кожи на груди и (не)прилично оголяя ноги, которые растут не столько из ушей, сколько сразу из неба. Крошечные серебряные переливающиеся трусы, постоянно показывающиеся в прорехи, как спрятанный кошелек, так многое обещают, столько сокровищ прячут… Волосы убраны на одно плечо. Красные губы. Каблуки.

Спасите-помогите.

Думает Нут.

Пепси:

– Ебать!

Костя:

– Ну пиздец.

Нут:

– У знакомой стриптизерши одолжил?

– Ага.

– Элитная.

– Ты даже не представляешь.

Костя:

– Так, ладно, давайте отстраиваться.

*

Нут с тоской смиряется, что ему только что выгравировало на ближайшие лет пятьдесят картинку для неустанной дрочки, и первую половину концерта размышляет на тему: как дальше жить? – а вторую: можно ли одному надеть такое платье, и если нет, то кто ему помогал?

*

Отыграв, они сразу же собираются – никто не планирует оставаться, кроме Леры.

Костя:

– Я тебя тут одного не оставлю. В таком виде.

– Может, еще позвоним бабуле, чтобы и она приехала, посторожила?

– Выхеривайся, сколько хочешь, мне пофиг, у тебя есть час.

Нут – внутренне торжествуя – Косте:

Обожаю тебя.

Не говорит.

Говорит:

– Может, бахнем чутка?

– Ты же на машине.

– Пепси, если мы бахнем, докинешь нас?

– А че сразу Пепси? Я, может, тоже бахнуть хочу?

– Не стоило тогда жениться.

– Да ладно, мы свободные люди.

– Да ты чо? Еще скажи, что нажрешься.

– И нажрусь.

– Ну давай, а я посмотрю на тебя, раз уж вытащил короткую спичку.

Пепси – бармену:

– Пива, светлого, ноль тридцать три.

Нут – Пепси:

– Фигасе, ты в отрыв пошел.

Костя:

– Короче, выветришься за час и докинешь нас.

*

Через час – все пьяные. Кроме Пепси.

Лера закидывается мартини. Нут с Костей текилой. Какое-то чмо болотное, подкатывающее к Лере – виски. Нут с удивлением замечает, что к Лере вообще-то боятся подходить. Здесь все к кому-нибудь подходят (Нут вот тоже подходил, отрабатывал пидор-подкат – прокатило), но к Лере – нет. Чем красивее девушка – тем ссыкливее парни. Он и сам неутомимо сезонно ссытся, как мальчик в фонтане.

Чмо болотное:

– Как думаешь, реально одному такое платье снять?

– Ах ты, пидор вонючий!

Дальше Нут помнит только, как его оттаскивали, и амальгама мерцала перед глазами.

Только захочешь – для тебя хоть луну с неба – а луна такая берет и спускается.

========== хуй пойми ==========

«поскорее спрячь крылья за спиной

воспитатель будет ругаться

не ходи за мной

не ходи за мной

нам запрещено улыбаться»

Нут зависает на тусе, посвященной – он не запомнил кому. Зачем он приперся – тоже как-то не приходит на ум. Надоело всё. Чем не причина? Дом разносит толпа и техно. Без трех 23:00. Ну и похуй. Потому что тот, кому посвящена вечерина – настолько состоятельный мальчик, что даже если – трехэтажные маты в его сторону никак не расслышать за трехметровым забором. Народ на расслабоне. Расслабон усиливает трава. Как на пастбище. Нут вяло потягивает весь вечер водочку из пузатого бокала для конька.

– Слышь, бро?

Из глубоководной задумчивости его выдергивает Симаfor.

– У нас тут выставка будет. Официальная. Есть у тебя че?

– Плечо. И пока горячо.

– Я серьезно.

– Да я сам никогда не шучу.

Нут вытаскивает телефон из кармана толстовки, листает, находит, показывает.

– Блядь, это че?

– А ты че видишь?

– Хуй.

– Зришь в корень всех зол.

– А еще есть?

– Хуй?

Нут листает еще.

Заливные луга в темном неровном кольце.

– Это, типа, про елисейские поля или про сельское хозяйство?

– Ага, утопия. Про всё вместе. Называется «Прямая кишка».

– Это, типа, вид в очко?

– Угу.

– Да блядь, а че-нить нормальное у тебя есть?

– Что ты вкладываешь в понятие «нормальное»?

– Что-то, что не стыдно показать людям.

– А-а. Такого нету. Да. Хуевый у меня щас период, по ходу.

– Галерее, бро, такое не вкатит. Слишком. Смело.

– Да неужели?

Симаfor многозначительно кивает головой.

Нут:

– А ты не забыл, бро, что такое уличное искусство? И что ему не место в галерее. И видеть его должны не одни мажоры с колами в задницах, у которых от скуки тик в анусе, а такие, как мы с тобой, обычные люди. И понимать его должны – обычные люди.

– Судя по твоим рисункам, у тебя у самого тик в анусе.

– «Всё, что вы скажете, будет использовано против вас». Я в курсе. Можешь не напоминать.

– Ну и кто из простых людей оценит твой хуй-самострел на стене своего подъезда? Да его замажут раньше, чем он просохнет.

– Такая судьба.

– Какая судьба? Рассчитываешь, что баба Дуся, растившая своих детей на «Чуке и Геке», оценит палитру или поймет твой замысел? Что он там и вообще есть, а не просто так ты этот хуй нахуячил.

– Всем не угодишь.

– В том-то и дело. Потому я и хочу в галерею, чтобы они подумали, блядь, о том, что мы делаем. Остановились. А не чапали мимо, как возле пустого места.

– Баба Дуся не придет в галерею.

– Ладно, с тобой бесполезно говорить. Сделаешь что – для мажоров – пиши.

Нут цокает языком и делает самый большой глоток. И последний.

========== Буратино ==========

«он окружен людской молвой

он не игрушка – он живой

в его руках от счастья ключ

и потому он так везуч

все песенки о нем поют

скажите

как его зовут?»

«выноси всю душу

как выносишь мусор»

«ты

снишься мне всё чаще»

Человек. Голый. Из члена изрыгается ядерный гриб.

Сиамские близнецы, сросшиеся руками в ширинках.

Мужские соски. Между ними – цепь. На цепи – кот. Ученость которого подчеркивают крошечные студенческие квадратные шапочки, выпущенные в воздух, подобно салюту.

Полицейский с наставленным пистолетом, из которого вытекает белая жидкость.

Автопортрет с часами на щеке.

Портрет Леры с часами вместо рта.

Щенок в дредах. У миски с молоком надпись: «Ми-ми-ми-мимо не лакай».

Огромный Лера над городом, выше домов, волосы развеваются, как дым над трубами.

Полицейский с красными лампасами пишет «хуй» на стене из красного баллончика.

Барабаны, как город.

Палочки, как люди.

Голый Лера с раскинутыми на троне ногами, между – замочная скважина.

Высоко в небе, на тонких жердинах, как игрушка – Лера, подвешенный за ноги. Волосы сияют и светятся, как луна. Достают до земли.

Лера сидит на стуле на своих ногах, которые подогнуты. Поправляет растрепанные пряди и смеется. На шее цепочка, на цепочке – ключик.

========== щенки ==========

«и запомнят щенки»

Нут медленно выплывает из сна под презрительным взглядом кота, подобравшегося на спинке дивана.

– Че те надо? Жрать?

Зверь царственно смотрит сверху вниз.

Нут берет на заметку: человек с головой селедки, вместо грудины – частые кости, которые гложет кот, джинсы, бутылка под диваном.

Стаскивает чванливую животину на себя, поднимается вместе с ним и тащится на кухню. Залезает клешней в надорванный пакет с кормом, подносит горсть к морде – кот тычется носом, но не берет.

– Может, тебе еще сардин пожарить в сливочном соусе?

Ставит кота на пол, который с пола так, блядь, не чурается жрать.

Нут пьет из чайника. Очень-очень долго. И очень-очень быстро моется в душе. Натягивает джинсы, носки (которые предварительно нюхает – вроде сносные), футболку, хватает толстовку в руки, и так, дожевывая пару шариков кошачьего корма, выходит на улицу.

Звонит в дверь.

Открывает Лера.

Оба молчат.

– Где Костян?

– Уехал.

– С хуя это?

– У них с Никой срочный концерт наметился, они ночью сорвались. Я тебе писал.

Нут достает телефон из кармана штанов. Читает. «Костя уехал. Встретимся на месте».

– Сюда звонят, чтоб ты знал, дожидаются ответа.

Лера уже отошел от двери и стоит перед большим зеркалом в коридоре, вставляя ремень в растрепанные джинсы. Сверху футболка. Рукава расстрижены и свисают, как увядшие листья, оголяя плечи.

– И че мне делать?

– Что хочешь.

Лера вдруг спохватывается от двусмысленности фразы.

– Раком хочу, для начала, – говорит Нут и спускается вниз по лестнице. По пути понимая, как это тупо, блядь.

Достает сигарету, и к моменту, когда она уменьшается ровно вдвое – из подъезда выходит Лера. В какой-то безразмерной жилетке, на тонюсеньких бретельках – из кожаных ремней, сама связана из грубых серых ниток, и непонятно, что греет, так как верха у нее типа и нет, сам похож на ополченца-новобранца-революционера-контрабандиста.

– У тебя там, случайно, вшей нету?

А вообще, прикольно ему.

Всё.

Абсолютно.

Даже мешок картофельный.

С головой укрыть.

– Я не горю желанием с тобой идти.

– Зато я горю. Подожжем мусорку?

Лера ничего не отвечает и закуривает.

– Что в пакете?

Нут думает было ляпнуть что-нибудь еще – че мелочиться-то – но в голову ничего не приходит, кроме желания нормально поговорить:

– Подарок.

– Пепси вышел из этого возраста, чтоб ты знал. Все и вообще вокруг очень выросли. Я, понимаю, ты не заметил, но.

– Ха-ха.

Лера улыбается, прикусывая губу. Нут пунцовеет до самых кончиков всех нервных окончаний.

– Это не ему. Обойдется. Сам себе купит, не маленький. Это его спиногрызу мелкому. Я всю жизнь о таком мечтал.

– А получив, что? Разломал на части?

– Не получив.

Нут смотрит под ноги. На свои раздолбанные кроссовки. У Леры зеленые кеды. Мажор хренов. Шмотня.

– Ему всего два. Что он будет с ним делать?

– Дорастать.

– Ну и купил бы потом.

– А вдруг я стану бомжом? Или уеду в Австралию на пэмэжэ? Что тогда?

– Ну ты-то как-то сам прожил без него.

– Че ты докопался?

– Да просто любопытно.

– Ну и все.

– Бу-бу.

Лера смеется. Нут чувствует себя дураком. Надо было одному валить. И захрена только дождался его?

Сигарета не кончилась.

Идут через парк. Тополя стоят стройные на длинных ногах. Вздымаются. Листья шумят, волнуются. Морские фигуры замирают. Нут встает первым – в стойку. И говорит только ровно и тихо:

– Блядь, блядь, блядь.

Пока на них лает здоровенная псина.

Откуда и взялся?

Белые клыки на выкате и в блеске слюны производят неприятное впечатление.

Нут пятится назад, заслоняя собой Леру.

– Где, Господи Боже, его пизданутый хозяин?

Спрашивает он в ужасе.

Лера выходит из-за Нутовой спины:

– Ты спятил? Стой…

Лера строгим поставленным голосом приказывает церберу:

– Фу! Нельзя!

Пес, как по волшебству, затыкается, смотрит на них чуть-чуть, вращая башкой и скрывается в роще.

Нут так счастлив, что не может поверить.

Лера поворачивается, рождая в нем неведомое доселе чувство беспредельного восхищения.

– Ну ты просто черная мамба, укротительница тигров! Божечки, а я чуть в штаны не наделал.

Нут сгибается пополам, упираясь ладонями в колени. Его подташнивает. То ли от страха. То ли от облегчения.

– Даже собаки знают, что такое – нельзя, – говорит Лера.

– Ну не знаю, – отвечает Нут.

– Боишься?

– А ты как думаешь? – Нут распрямляется, – уф, – вздрагивая всем телом и окончательно сгоняя оцепенение.

– Похоже, что очень.

Нут не отвечает. Лера задумчиво продолжает.

– А я совсем не боюсь собак. У нас в детстве был такой. Бабуля завела для меня. Я с ним вообще ничего не боялся. Он и в школе со мной был. Ждал в коридоре. Тюфяк – тюфяком, вообще ни на что не реагировал. Но если кто-то лез ко мне, сразу отгонял. Как оскалит пасть, хуже этого. Иногда мне кажется, я все еще хожу везде вместе с ним.

Нут: на переднем плане – белый и огромный, как облако и медведь, пес; на заднем – Лера, спокойный и неуязвимый.

– А меня в детстве соседский ротвейлер на даче так покусал, думал, без ноги останусь. С тех пор че-т с собаками не ладится совсем. Как увижу – так все, обгладывай косточки. Даже бежать не могу.

– И шрамы у тебя от нее?

– Ага. А ты откуда знаешь?

– Ну такие трудно не заметить, когда ты в шортах.

– Ты пялился на меня?

Лера закатывает глаза и уходит вперед, Нут его догоняет.

– Ну еще скажи, что нет! Ты пялился на меня! Ну признай это!

========== место под солнцем ==========

«ведь наблюдал не раз

как пробиться ростку не помешал бетон»

Нут с Лерой качаются на соседних качелях, пока Пепси радиоуправляет вертолетом, Ната призывает Лешку смотреть на чудо техники, и тот смотрит, хлопая в ладоши от восторга, не вполне понятно перед чем: перед самой техникой, или отцовской радостью, или тем, что жить просто и хорошо.

– А как звали твою собаку?

Лера достает сигарету.

– Гашиш.

– Хера себе мальчики «в русских селениях».

– Тогда я думал, что это разбойник, как Али-Баба или Робин Гуд.

Прикуривает.

– Забавно, ты можешь быть вне закона, воровать, сколько влезет, но люди всё равно будут любить тебя, если ты отдаешь им всё.

– А еще они любят, когда воду превращают в вино.

– Ты ведь это чувствуешь? На концерте?

Андрей – брат Наты, перехватывает управление, Пепси подхватывает сына и усаживает к себе на плечи.

– Если им нравится, какая волна идет обратной отдачи.

– Ну… Я чувствую драйв. И мне тогда кажется, я могу молотиться до скончания времен. Но потом мне спать охота даже больше, чем нажраться. А я и спать не могу. Утром, как презик пользованный.

Лера усмехается, выдыхая дым. Нут продолжает:

– И если это то, что чувствовал малыш Робин, то пиздить ему нравилось явно больше, чем отдавать. Может, у него просто не было места, куда добро складывать?

– Полагаешь, в Шервудском лесу не нашлось места для пары золотых кубков?

– Да от людей ничего не спрячешь. «Всё тайное становится явным», бла-бла-бла.

– И что тогда – сидеть в гараже?

– Ну. Чахнуть над златом.

Лера не верит и смотрит так.

Вот не надо, а?

– Ты это серьезно?

– Я что, сижу в гараже?

– А почему ты сидишь здесь? Ты же всю жизнь мечтал этой ерундой заниматься.