Текст книги "Из двух зол (СИ)"

Автор книги: Смай_лик_94

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Не зарывайся, Ральф, – Джек дёрнулся к нему и сжал руку на его горле. Не сильно, не чтобы действительно придушить, ну или хоть напугать, а просто чтобы заставить замолкнуть. Ральф говорил ужасные вещи, и Джек, припоминая множество поступков Роджера, понимал, что он прав. Это-то и было ужасно: Роджер был надёжной опорой, которая теперь расшаталась. – Не зарывайся, или мало тебе сегодня досталось?

– А ты всегда готов добавить ещё, да? – зло спросил Ральф, пытаясь оттолкнуть сильную загорелую руку, но пальцы всё время проскальзывали по краске, размазывая узоры, и ничего не получалось.

– Само собой, – процедил Джек. – Мой приказ всё ещё в силе: сиди молча и не вздумай лезть не в свои дела. Это ясно?

– Ясно, – Ральф наконец оттолкнул сдавливавшую его горло ладонь и прокашлялся.

Джек осмотрел руку с размазанными узорами, прикинул, что примерно также должно выглядеть и лицо, и коротко бросил:

– Принеси воды, глины и угля. Сделаешь мне новые узоры.

Ральф хотел было что-то сказать, но Джек окатил его таким взглядом, что пришлось примолкнуть и выбраться из пещеры. Большинство членов племени разбрелись по своим палаткам, чтобы отоспаться после бурной ночи, и только пара малышей изумлённо ахнула, увидев своего защитника с разбитым лицом.

Ральф взял скорлупку с водой, плеснул на руки и умылся, шипя от боли. Ему горько подумалось: что же, каждый день новые ранки залечивать? Вчера Джек рассадил ему локоть, сегодня разбил лицо. А что завтра?

С горем пополам умывшись, Ральф взял другую скорлупу с чистой водой, пару головешек из потухшего костра и несколько скорлупок с влажной глиной разных цветов, которую малыши приносили на палаточную площадку почти каждый день, чтобы охотники могли обновлять свои узоры в любое время.

Джек изваянием самому себе сидел на «постели» из листвы и точил гарпун. Тихо, на грани слышимости он напевал въевшийся в память церковный гимн, и Ральфа передёрнуло: это выглядело действительно жутко. Убийца, дикарь, мерзавец Джек точил оружие и, сам того не осознавая, пел славу Господу.

К счастью, приход Ральфа его отвлёк и от гарпуна, и от гимна. Выглядел Ральф плачевно: разбитые губы на загорелом лице алели ярким пятном, скула почернела и глаз заплыл. Извиняться Джек, конечно, не собирался, но мысленно пообещал себе не уподобляться Роджеру.

Ральф опустился рядом с ним на колени и, взяв горсть сушёных водорослей, смочил их и быстро обтёр его лицо, торс и руки, смывая старый узор. После, добавив в глину ещё немного воды, Ральф помешал её палочкой, доводя до нужной консистенции, и принялся замазывать лицо Джека, на несколько минут ставшее незнакомым и странным без маски. Это было лицо молодого мужчины, почти мальчишки, узкое, веснушчатое, с живыми синими глазами и светло-рыжими ресницами. Ральф постоянно менял ему маску, но всё равно видеть его настоящее лицо было странно.

Закончив с лицом, Ральф закрасил шею, грудь, крепкий живот и мускулистые руки, а потом Джек повернулся, подставляя спину. Закончив с жёлтой глиной, Ральф взял в руки белую и двумя пальцами нанёс узоры, уже ставшие привычными, на лицо, плечи и торс. Головешками Джек обвёл кольца на руках уже сам.

– Я свободен? – Ральф отвёл взгляд. Лицо Джека в маске менялось до неузнаваемости, переставало быть лицом человека и становилось ликом древнего языческого идола, скорого на расправу и жадного до крови и развлечений.

– На сегодня да. День Отдыха – так отдыхай.

***

Генри всем телом припал к земле, всматриваясь в колышущуюся сочную зелень, за которой скрывался свиной лаз. Сегодня ему разрешили раскраситься как охотнику, точнее, Роджер разрешил. И не просто разрешил, а сам нанёс узоры, приятно касаясь пальцами кожи, и теперь в той же позе, припав к земле чуть позади, тоже внимательно следил за тропкой.

Когда-то давно, когда Генри был ещё совсем маленький, свиней на острове осталось совсем немного из-за большого пожара. Он помнил этот день только по бешеному азарту охоты и по сильной боли, когда Ральф, защищаясь, ударил его копьём в живот. А потом было жарко и светло до самой ночи, как днём. Тогда почти всех свиней изловили и стали держать в загонах, а на воле оставили только около десятка. Прошли годы, свиньи расплодились, но разрешение поохотиться Джек дал только сегодня на пиру: Билл сказал, что на днях нашёл их логово, и их там было много. Генри понимал, что честь убить первую дикую свинью за много лет выпала ему не просто так, и что если бы он не принадлежал Роджеру, не видеть бы ему своей собственной охоты, как своих ушей. Поэтому он был рад, что принадлежит Роджеру; но на самом деле принадлежать ему было хорошо и так, без всякой охоты.

Задумавшись, Генри пропустил момент, когда на тропке послышался мелкий перестук копыт. Роджер беззвучно коснулся его локтя и кивнул на лаз, прося прислушаться. Генри задохнулся от волнения и нетерпения, крепче сжал копьё и приготовился к броску. Роджер сзади в точности повторил его позу, зная, что если Генри оплошает, он успеет перехватить свинью и ранить, а уж право добить останется за малышом. Пусть это будет его триумфом.

Генри подобрался, согнулся тугой пружиной, и когда коричневое, живое показалось из-за травы, ударил, что было сил, теряясь от прорезавшего тишину визга. Роджер хотел было прикрикнуть на него, чтобы не зевал, но Генри уже выскочил на тропу и бросился вслед за раненой свиньёй, только пятки сверкали. Роджер ухмыльнулся, видя, что его помощь не требуется, и пошёл за Генри шагом. Впереди слышалась возня, визги, кровожадное рычание, а потом визг оборвался на высокой ноте и затих.

На тропе сидел на коленях Генри, держа в дрожащих руках окровавленный нож, а перед ним лежала туша свиньи. Зверёныш, он всё ещё трепетал от только что пережитого азарта погони, и Роджер, снисходительно улыбнувшись, забрал у него нож и, вытерев его о свою ладонь, мазнул мальчику по лицу, смешивая кровь с глиной, углём и потом.

– Понравилось?

Генри кивнул и судорожно сглотнул, глядя на Роджера глазами с расширенными зрачками.

– Не думал, если честно, что у тебя с первого раза получится убить. Ты молодец.

Генри просиял улыбкой, довольный, что сам Роджер его хвалит, и с любопытством глянул на остывающую тушу.

– Что теперь?

– Выпустить кровь. Перережь ей горло.

Генри поморщился, и эта лёгкая тень морщинок была видна даже через толстый слой глины.

– Я… я не хочу. Можно я не буду? – он глянул на Роджера заискивающе, ласково, но такие штучки на него не действовали.

– Убил, а свежевать не хочешь? – Роджер ухмыльнулся недобро, буравя Генри тяжёлым взглядом и протягивая на раскрытой ладони нож. – Перережь горло.

Когда Роджер говорил таким тоном, лучше было с ним не спорить, поэтому Генри взял нож из тёплой ладони и, собравшись с силами, взял свинью за ухо и, оттянув голову, погрузил нож в мягкую плоть. Это было противно и совсем не то, что резать её живую, лишая жизни. Когда гонишься за свиньёй, азарт охоты не даёт тебе времени задуматься о том, что ты делаешь. Хочется только догнать, зажать, не дать уйти, уничтожить, прекратить этот омерзительный дерущий визг. А когда свинья уже мертва, её даже трогать неприятно. Смотреть на закатившиеся бельма глаз, на вываленный чёрный язык, на гадкие щетинки и жирное горло, которое нужно взрезать.

Но Роджер смотрел зло и внимательно, и Генри чувствовал: если сейчас он даст слабину и поддастся детской гадливости, Роджер разочаруется в нём, а этого допустить было никак нельзя. Роджер был нужен Генри, поэтому рука его не дрогнула, когда он с силой провёл ножом по свиному горлу. Он даже не зажмурился, когда тёплая кровь хлынула ему на руки.

Наградой ему был всё такой же тяжёлый, но довольный взгляд чёрных глаз. Роджер гордился.

Гордость Роджера сама по себе много стоила, Генри это знал. Гордость одного из лучших охотников племени, безжалостного убийцы и палача, не знавшего привязанностей – это ещё надо было заслужить. Роджер гордился, но кроме мимолётного взгляда Генри в награду ничего не получил.

– Неси сам, – коротко бросил охотник, поднялся и пошёл по тропе к крепости.

Жалобное «Но она же тяжёлая» застряло в горле, потому что загорелая мускулистая спина всё отдалялась, и чем дальше она была, тем сложнее было бы её нагнать. Генри тяжело вздохнул, взял свинью за копыта и с трудом приподнял от земли. Она ещё не пахла распадом, даже была ещё тёплая, но запах всё равно был – малоприятный запах дикого животного. Да и из зияющего горла всё ещё капала кровь, размазываясь у Генри по плечу и заставляя его брезгливо морщиться.

Ему пришлось приложить много усилий, чтобы догнать высокого Роджера с такой тяжёлой ношей. Охотник даже не оглянулся, когда со спины послышались тяжёлые шаги и дыхание. Давать поблажек Генри он не собирался: малец действительно подавал надежды, и надо было закалять его и воспитывать самым строгим образом. Раз уж Роджер так к нему прикипел, что даже распустил свой гарем, он собирался уделить пареньку максимум времени и вырастить из него не слезливого хлюпика, какими обещали стать многие малыши, а настоящего воина и достойного претендента в охотничьи ряды.

Раньше Роджер как-то не замечал в нём потенциала, тем более что изначально Генри принадлежал Харольду. Чужие мальчики интересовали Роджера только в одном единственном плане, и после пары душевных разговоров с Харольдом Роджер привёл Генри в свой шалаш, где испуганно жались по углам Уолтер, Сэнди и Фил. Генри тоже, конечно, изрядно струхнул, прекрасно понимая, к кому попал. Но он держался молодцом, не хныкал и не пытался избежать своей плачевной участи.

Остальных мальчишек Роджер выпроводил: он предпочитал дегустировать новых малышей наедине. Все остальные, хныкающие и дрожащие, были в шалаше ни к чему, да и сами обрадовались, что могут скрыться с глаз своего грозного и жесткого хозяина.

Генри, конечно, напугался. Харольд не был с ним груб, даже иногда бывал добр и ласков. Роджер же смотрел на него как на кусок мяса, и Генри прошиб холодный пот. Он знал, что, собственно, куском мяса и является.

– Ложись, – скомандовал Роджер, и Генри послушно улёгся на спину, догадливо сразу разводя острые коленки. Роджер одобрительно хмыкнул и провёл шершавой ладонью от его лодыжки к колену и выше, к бедру. Обманчивая первая ласка, за которой, Генри знал, последуют боль и ужас. Он слышал, ночами испуганно прижимаясь к Харольду, как истошно вопят малыши Роджера. Так не будешь кричать от простого шлепка или лёгкого укуса. Это были крики настоящей боли, настоящего страха.

Генри знал, что придётся уползать, еле передвигая ноги, но готов к этому не был. Роджер же, полюбовавшись его не доверчиво, но послушно раскинутым телом, начал с малого. Генри вспотел от страха и тяжело дышал, и охотник склонился к нему, проводя носом по шее и ключицам, там, где особо чувствовался запах страха – как от загнанного в ловушку животного. Прикосновение носа и тёплых шершавых губ, пока тоже приятное, сменилось укусом настолько сильным, что Генри показалось, что ключица хрустнула. Криков он не сдерживал, но шевелиться не смел: инстинкт подсказывал ему, что любая попытка оттолкнуть приведёт к горьким последствиям.

Роджер выглядел жутко, нависая над ним. Грима на нём не было, но ему и не нужно было красить лицо, чтобы выглядеть диким, опасным и страшным. Он был дикарь по своей сути, и маска не могла ни скрыть этого, ни подчеркнуть. В Роджере всего было и так довольно: черные глаза, горбатый нос, порочные пухлые губы, всегда изогнутые в недоброй усмешке, и взгляд хищника. Роджер выглядел безумцем, он и был безумцем. Генри зажмурился, чтобы не видеть его страшного лица.

Наказание последовало незамедлительно: лёгкий (пока) шлепок по губам. Генри вздрогнул скорее от неожиданности, чем от боли. Роджеру эта дрожь понравилась, и он ударил снова, чуть сильнее. Фил обычно начинал реветь уже в этом моменте. Уолтер и Сэнди держались подольше, и Роджеру было интересно, сколько продержится Генри. Генри выдержал пять сильных ударов по лицу, а на шестом застонал, но стон этот совсем не походил на то нытьё, которым обычно исходили все остальные мальчики Роджера.

Роджер присмотрелся к нему и удивлённо поднял брови. Глаза у Генри странно блестели, и, пока охотник рассматривал его, мальчик трижды облизнул пересохшие, красные от ударов губы. Догадавшись, что происходит, Роджер почувствовал, как волоски на его руках встают дыбом от возбуждения: Генри нравилось. И не просто нравилось, а не терпелось: пока Роджер раздумывал и приходил к выводам, Генри нетерпеливо заёрзал и запрокинул голову, подставляясь под удар.

Роджер мотнул головой, на секунду закрыв глаза, и ударил его. И ещё, ещё, ещё раз – мелко, часто, ритмично. Генри перестал сдерживать вскрики, изогнулся, пытаясь потереться о Роджера грудью, и тот, поддавшись порыву, снова вцепился зубами в тонкую ключицу. Генри взвыл, мелко затрясся и схватился за плечи Роджера, развёл ноги шире, открываясь, а потом обмяк. И руки с плеч не убрал.

Это было так ново и странно. С Джеком, конечно, всё было по дружбе и к взаимному удовольствию, но никаких эмоций не вызывало. Крайняя мера в мужском коллективе. С малышами было интереснее: можно было мучить их, наслаждаться их слезами, мольбами и стонами. А Генри – он не боялся и не плакал. Роджер, конечно, особо больно ему и не делал, но что-то ему подсказывало, что мальчишка примерно также отреагирует и на большую жестокость.

Откладывать в долгий ящик Роджер не любил, да и из них двоих пока кончил только Генри (с малышами такое у Роджера было впервые, и это тоже добавляло эмоций в палитру). Как он и предполагал, Генри наслаждался всем происходящим и не скрывал этого. Ни кровавые укусы, ни болезненные шлепки, ни неудобные позы не заставили его заплакать. Слёзы, конечно, текли у него из глаз, но вовсе не от страха и боли, и это заводило Роджера больше всего. Впервые его игрушка реагировала на происходящее не испугом и воплями, а дрожала от нетерпения и удовольствия, подставлялась под удары и укусы, вскидывала бёдра (не потому, что боялась наказания, а потому, что хотела так сама).

Через несколько часов локти и колени у Генри были содраны, спина и грудь покрылись чёрными синяками от укусов, а на подбородке засыхала кровь из разбитых губ. Примерно также обычно выглядели и все остальные малыши Роджера, с той только разницей, что они хныкали, скулили и пытались отползти подальше. Генри не пытался – он лежал на спине, расслабленно раскинув руки и устроив голову у Роджера на предплечье, и засыпал.

В лице Генри Роджер нашёл настоящее сокровище. Постепенно он терял выдержку и обращался с Генри всё грубее, причинял всё более болезненные увечья, и в конце концов добился того, что Генри тоже начал плакать под ним. Но это были совсем другие слёзы: ему было больно, он боялся каждого нового жестокого удара или укуса, но кончал всё также часто и подставлялся всё также с удовольствием. И засыпал на руках у Роджера с неизменно счастливым лицом.

Все остальные малыши до появления в гареме Генри обязаны были спать рядом с Роджером. И они спали, тихие, напуганные, в любую секунду ожидающие новой боли. Но когда в шалаше Роджера поселился Генри, когда можно было спать, прижимая его, доверчивого, к себе, тискать спросонья его упругие ягодицы и поглаживать загорелую спину, Роджер перестал требовать от Сэнди, Уолтера и Фила их боязливых, наигранных ласк. До Генри они засыпали у него под боком, стараясь как можно меньше шевелиться и даже во сне втягивая головы в плечи.

Генри спал, закинув на него руки и ноги, прижимаясь лицом к его плечу, ворочался в его руках и улыбался, а трое остальных ложились в уголке палатки, радуясь, что хозяин теперь срывает гнев не на них.

В конце концов, они полностью утеряли всякую значимость, и Роджер выставил их, сосредоточив всё своё жестокое внимание на новоприобретённом сокровище.

Теперь сокровище шло, тяжело дыша, таща дохлую свинью на плече и сгибаясь чуть ли не пополам под её немалым весом, а Роджер улыбался. Мальчонка оказался настоящей находкой не только в плане постельных развлечений: ему, конечно, было семнадцать, и он был уже довольно взрослый, но для человека, всю сознательную жизнь проработавшего на грядках, успех первой охоты был грандиозен. И кто бы мог подумать, что этот неприметный русый оборвыш, которого Роджер столько лет не замечал в упор, окажется таким ловким, сильным, быстрым охотником и такой сладкой игрушкой.

Однако дыхание за спиной стало совсем тяжёлое, и Роджер, завидев вдали очертания крепости, притормозил и молча забрал тушу к себе на плечо. Генри поглядел на него с уважением, любовью и благодарностью и тоже ничего не сказал.

Некоторое время он шёл рядом, подстраиваясь под широкий шаг охотника, а потом вдруг коснулся его плеча тёплой ладонью. Роджер остановился и вопросительно глянул на него.

– Роджер, слушай… – он выдержал привычную паузу, ожидая вопроса или хотя бы вопросительного мычания, но Роджер был молчалив, как всегда. Поэтому пришлось продолжить без вопроса. – Я поговорить хотел. – Роджер кивнул. – Ты меня любишь?

Глаза Роджера сузились, не предвещая ничего хорошего.

– Плохой вопрос. Не задавай таких больше.

– Но… – Генри стушевался. По всему выходило, что любит, конечно, ну, хотя бы привязан. Но слишком уж он разозлился на столь простой вопрос. – Я просто… Роджер, я знаю, что ты ходишь к Джеку.

Взгляд Роджера потяжелел, и Генри понял, что забрался в дебри, совсем уж для разговоров не годные и его не касающиеся, но отступать было поздно.

– Да? – Тихо, зло спросил Роджер. – А ещё кто-нибудь знает?

Генри помотал головой.

– Я же не поэтому… – он замялся и опустил взгляд. Разговор шёл совсем не так, как он представлял себе. – Просто я… мне… ну, обидно, понимаешь? Ты отпустил ребят, когда я появился у тебя. Я думал, это потому, что только я тебе нужен. Но вчера ты ходил к Джеку, я знаю.

– Чего ты хочешь? – Роджер снял тушу с плеча и опустил её на траву у тропинки. Смотрел он зло и опасно, и Генри поёжился. – Ну? Чего ты хочешь? Чтобы я не ходил к нему? Был только с тобой?

– Да, – Генри улыбнулся ласково и доверчиво, но вместо ответной улыбки получил кулаком в нос и шлёпнулся на траву.

Роджер оседлал его, прижимая руки к бокам (и зря, потому что Генри не сопротивлялся и так) и нанёс несколько болезненных ударов.

– Не смей. Мне. Указывать. Маленькая зажравшаяся дрянь, – Генри не пытался увернуться от кулака, раз за разом впечатывавшегося в его лицо, и на этот раз плакал по настоящему – от боли и обиды.

Ударив последний раз, Роджер поднял его за плечи наверх и поставил на ноги.

– Не ной. Не забывайся. Не задавай глупых вопросов. Понятно?

Генри всхлипнул, по-детски вытер лицо кулаком и кивнул. Роджер всматривался ему в глаза и делал странные выводы: первая вспышка гнева из-за наглости зазнавшейся малявки сменилась удовольствием. Генри ревновал его. Любил, раз задал вопрос об этом. Маленький собственник, вот кто он был. И, чего греха таить, Роджеру это польстило. Никто на острове ещё не говорил ничего подобного. Все прочие малыши продали бы душу дьяволу, лишь бы от него избавиться, а этот, ну надо же, хотел привязать его к себе.

К Роджеру вернулось благодушие, и он, глядя на зарёванного мальчишку, даже улыбнулся.

– Чёрт с тобой. Не буду я к Джеку ходить.

Роджер отвернулся, поднял тушу и пошёл впереди, а Генри, наконец разогнув спину, глазел по сторонам. Под ноги он не смотрел, и небольшой камушек, через который Роджер перешагнул, больно ударил его по пальцам. Генри зашипел, остановился и потёр ладонью босую ногу. Камушек, предательски лежавший на пути, был необычной формы, и Генри прихватил его с собой, подумав, что обязательно сделает из него что-нибудь забавное: обточит, раскрасит и поставит в их с Роджером шалаше.

========== 3. Поляна Голубых Цветов ==========

Миг предательства хуже всего, миг, когда понимаешь без тени сомнения, что тебя предали: что некий человек настолько желает тебе зла.

Будто в лифте, который обрезали сверху. Падаешь, падаешь и не знаешь, когда ударит.

©Маргарет Этвуд «Рассказ Служанки»

Джек отчётливо помнил, что велел Роджеру найти свиное логово, пересчитать животных и по возможности принести поросят в загоны. Ещё Джек помнил, что отрядил ему в подмогу Харольда и Мориса.

Но когда сам он вернулся с рыбалки, малыши свежевали тушу убитой дикой свиньи. Приказа убивать не было, но Джек решил поговорить с Роджером, прежде чем принимать скоропалительные решения. Роджер нашёлся в своём шалаше: сидел, скрестив ноги, оттачивал копьё, сосредоточенно двигая руками, а позади, на листьях притулился Генри с лицом, измазанным кровью.

– Роджер, ты нашёл свиную лёжку? – начал с ходу Джек, без приглашения заходя в шалаш.

– Нет, – Роджер даже не поднял на него глаз. Отклонился, прихватил из примитивной глиняной миски кусок рыбы и сунул в рот, обсосал жирные пальцы.

– Я не разрешал убивать свинью. Ты уверен, что их и правда много? Ты уверен, что не лишил нас еды на ближайшие несколько лет?

– Да брось, одна свинья. Раз Билл сказал, что их много, значит, много.

– Подождать было никак нельзя? – Джек почувствовал, что начинает выходить из себя. Роджер нарушил прямой приказ и теперь вёл себя нагло и даже с вызовом, а сделать с этим Джек, увы, ничего не мог.

– Хотел дать мальцу поохотиться. По-моему, он неплох.

– Генри? – Джек перевёл взгляд на окровавленное лицо паренька и только теперь догадался, что кровь была свиная. Хотя нет, не только свиная, его собственная тоже. Видимо, поранился на охоте.

– Да. Он станет хорошим охотником, – Джеку показалось, что в голосе Роджера прозвучала гордость.

– Думаю, не тебе решать, станет ли кто-то из малышей охотником. Ты мог бы согласовать это дело со мной.

– Ну извини, в джунглях, когда свинья пошла прямо на нас, ты не стоял поблизости.

– Нет, Роджер, это не было случайностью. На Генри узоры охотника, значит, ты изначально планировал охоту, а не разведку.

– Да, ну и что? – Роджер, наконец, оторвался от копья и посмотрел Джеку в глаза тяжело, прямо, с вызовом. – Одна свинья – это такая большая проблема?

Джек до последнего не хотел открытой ссоры, но сейчас Роджер сам смотрел на него недружелюбно, нагло и, кажется, сам нарывался на стычку.

– Нет, Роджер, одна свинья – не проблема. Проблема – твоё непослушание.

Откровенно говоря, Джек не имел ни малейшего понятия, как отреагирует Роджер, и оказался не готов к тому, что он подойдёт и встанет вплотную, чуть не касаясь носом носа, сверля злыми чёрными глазами, и выдохнет:

– А почему это стало волновать тебя столько лет спустя?

К счастью, Джек был размалёван и его живое человеческое лицо, способное передавать удивление и растерянность, было намертво сковано глиняной маской, бесстрастной и неподвижной. Пару секунд он судорожно соображал, как ответить на столь очевидную дерзость, и, наконец, ответил:

– Потому что в последнее время твоё непослушание переходит всякие границы. Я долго закрывал глаза на самоуправство, которое ты себе позволяешь, но это становится делать всё труднее. Осади, если не хочешь открытого конфликта со мной.

Роджер был чуть ниже, но его взгляд всё равно подавлял. Роджер стоял, расправив крутые мускулистые плечи, не выпуская копья – особенно это бросалось в глаза потому, что сам Джек был безоружен – даже его нож сейчас был у малышей, возившихся с тушей. Генри сзади заметно сжался и замер, отложив что-то маленькое и серое, что держал в руках. Кажется, он не на шутку испугался и даже собирался бежать за охотниками на случай, если Джек и Роджер сцепятся прямо сейчас, но Роджер одним движением руки заставил его сесть назад и замолчать.

Разумеется, Роджер именно открытого конфликта и хотел, но пока был не готов бросить Вождю вызов. Поэтому, посмотрев ему в глаза несколько долгих минут, он отошёл назад и сел, снова взявшись за точильный камень. Пока конфликт был окончен, но Джека неприятно полоснула по нервам эта ссора. Первая за всё это время, первая с тех пор, как они попали на остров.

Это была не просто ссора, это было похоже на начало соперничества. Хотя, разумеется, оно было всегда – дружеское, честное соперничество, не подрывавшее власть Джека, а укреплявшее её. Но теперь это было соперничество настоящее, грозящее вылиться в кровавую вражду и даже, в худшем случае, смену власти.

Джек ушёл от Роджера задумчивый и хмурый и на пиру в честь первой за многие годы охоты не появился. До самого утра он бродил по острову в одиночестве и думал о странном разговоре, который в пару минут сделал из них с Роджером врагов, хотя ещё утром они были друзьями. Так одна ссора когда-то сделала его врагом с Ральфом, хотя тогда всё было по-детски и смешно. Они тогда и драться-то не умели, возились, как котята. Джек даже диву давался, как смог тупым копьём распороть Ральфу бок. Разумеется, тогда схватка с Ральфом тоже могла окончиться чьей-то смертью, но сейчас… Джек знал, что сейчас это будет не детская возня с тупыми палками, а бой двух взрослых мужчин, у одного из которых в руках будет наточенный нож. Джек только надеялся, что когда дело дойдёт до драки, нож окажется в руках у него.

Джек сделал себе зарубку на память – всегда держать нож при себе, не давать его ни Роджеру, ни малышам. Либо давать под присмотром.

Наутро, когда Джек вернулся, Роджер ухмыльнулся ему по-старому, дружелюбно и насмешливо. Джек хотел было пройти мимо, но Роджер перегородил ему путь – не так, как вчера, не с угрозой.

– Где пропадал?

– Гулял, – неопределённо пожал плечами Джек. – Что хотел?

– Чтобы ты не брал в голову вчерашнее, – Роджер панибратски хлопнул Вождя по плечу и улыбнулся ему. – Я был зол на Генри, не бери на свой счёт.

– Да? – Джек прищурился и пристально глянул в глаза Роджеру, но тот не поддался, смотрел всё так же открыто и дружелюбно насколько умел. – А мне вот показалось, что ты чуть было на мой последний вопрос не ответил, что именно конфликта и хочешь.

Роджер насмешливо фыркнул.

– Да брось ты, забудь об этом. Плохо выглядишь, шёл бы поспать. Я тут за всеми пригляжу.

Джек расслабился. Перед ним снова был привычный, знакомый друг Роджер, всё такой же ненормальный и угрюмый, надёжный, готовый поддержать и взять на себя часть обязанностей. Джек вымученно улыбнулся ему, хлопнул по плечу и отправился к себе, навёрстывать бессонную ночь. Кажется, опасность миновала.

***

Над палаточной площадкой повисла ночь. Большая часть племени давно спала крепким сном, убаюканная пением цикад, дурманящим сладким запахом южных цветов и шумом листвы, шедшим снизу, из джунглей. С другой стороны крепости мерно дышал океан, разбивая о розовые гранитные глыбы пену волн.

Не спал Джек. Ему было скверно на душе, а Ральф спал себе на подстилке из листьев, повернувшись к нему спиной. Конечно, Ральф едва ли был человеком, с которым хочется делиться своими бедами, но никого другого не было, и Джеку пришлось довольствоваться тем, что есть. Он придвинулся ближе и потряс тёплое со сна плечо. Ральф подтянул ноги ближе к груди, шурша листвой, и сжался, не просыпаясь и смутно надеясь сквозь сон, что его оставят в покое. Но Джек оставлять его вовсе не собирался. Наконец, Ральф приподнялся на локте, повернул голову и недовольно спросил:

– Что?

Джека было сложно напугать нахмуренными бровями, да и не было ему дела до того, что Ральф хочет спать.

– Иди сюда.

Ральф мученически закатил глаза и лёг обратно, молясь о том, чтобы Джек угомонился, ну или хотя бы ушёл к Роджеру. Да нет, к Роджеру было бы даже лучше. Но Джек не отстал, повернул Ральфа на спину и попытался пристроиться сверху, протискивая колено между его сжатых бёдер.

– Хватит тебе норов показывать. Ради Бога, Ральф, просто сделай, что я тебе говорю.

– Какого Бога? – не утерпел и рассмеялся Ральф. – Опомнись, что ты несёшь?

– Да неважно. Просто раздвинь ноги.

– Иди к Роджеру, – буркнул Ральф. Он давно знал, что Джек порой спит и с ним, и даже радовался этому: по крайней мере, в такие ночи он сам был никому ничего не обязан.

Джек разозлился. Он не собирался плакаться Ральфу, но Роджер по каким-то непонятным причинам вежливо, уважительно, но неумолимо дал понять, что больше с ним спать не намерен. Не то чтобы Джек горевал или скучал, но это задело его гордость: столько лет он подставлялся ему, и теперь Роджер посмел отказать. Ему, Вождю. Пренебрёг его доверием, дружбой… да много чем пренебрёг. Джек, конечно, догадывался, что это всё только потому, что Роджер влюбился (как это ни невероятно) без памяти в своего невзрачного мышонка.

Это, конечно, было унизительнее вдвойне: предпочесть какого-то там Генри ему, Джеку. Лучшему другу и Вождю племени. Это было немыслимо, возмутительно и ужасно обидно.

Теперь, выходит, делить постель придётся только с Ральфом, а с ним каждый раз начинается с одного и того же: с потасовки, борьбы и укрощения. Иногда, конечно, Джеку именно этого и хотелось: сломить его, прижать, побеждённого, к земле, взять силой, несмотря на сопротивление и яростное рычание.

Но сегодня хотелось, чтобы всё было легко и просто. Роджер-то подставлялся ему без всяких драк и споров, потому что после точно так же подставлялся ему сам Джек. Сегодня хотелось, чтобы всё было тихо, мирно и быстро, но Роджер дружелюбно выставил его вон. Теперь, как ни крути, приходилось домогаться Ральфа, а тот при желании проявлял такую силищу, что Джеку приходилось изрядно попотеть, прежде чем заломить ему руки и полностью обездвижить.

Молчание затянулось, и Ральф всё ждал, когда Джек нападёт, готовился дать отпор, но Джек вдруг выругался, отпрянул и лёг рядом, повернувшись спиной.

Против напора Ральф умел бороться, хоть и проигрывал из раза в раз. Он тоже пару раз засадил Джеку по лицу и оставил синяки. Джек бесился, насиловал его особо грубо, долго припоминал эти следы, хоть за маской их никто и не видел, и Ральф был готов снова драться за право спокойно лечь спать. Но Джек, кажется… обиделся.

Это было настолько ново, что Ральф растерялся. Он помнил, что когда-то давно, когда они были ещё друзьями, Джек порой злился и обижался чёрт знает на что, но в последние годы он относился к Ральфу исключительно как к своей вещи. И уж точно сопротивление не обижало его, а только заводило сильнее.

А теперь он неожиданно отвернулся и затих, совершенно точно не собираясь приставать дальше.

– Ты обиделся? – спросил Ральф тихо, опасаясь реакции на подобный вопрос, вызывающий на откровенный разговор.

– Обиделся – это не то слово, Ральф. Обида – прерогатива равных. Ты мой раб и моя вещь и обижаться на тебя бессмысленно. Ты сопротивляешься всегда, и чаще всего мне это нравится. Но сегодня я устал и хотел обойтись малой кровью. Нет так нет, я не в состоянии сейчас добиваться твоей задницы силой. Так что заткнись и спи.